SallyKS

А я как-то рассказывала в комментариях историю, когда под видом девушки с плохим аппетитом на большое мероприятие подсунули настолько больную барышню, что она из поезда выпала уже на последнем издыхании, и ее едва откачали. Родители (ей 19 лет, то есть уже совершеннолетнее, но еще не очень взрослое создание) потом сказали: «Мы, конечно, не думали, что у нее так серьезно... Но боялись, что вы ее не возьмете!» В общем, вспомнила этот ужас, начала перезванивать... И накаркала ведь. Большая часть народу из списка от своих слов не отреклась. Но некоторые внесли незначительные уточнения. Девушка двадцати с небольшим, бодренько:

- Беременная, тридцать третья неделя.
- А почему вы не сказали?
- Боялась, что вы меня тогда не возьмете!
- А вы сами не боитесь ехать?
- Да мне еще только через четыре недели рожать!
- А выезд через две!
- Ой, это я не подумала...

Спойлер: барышня родила в день, когда нужно было выезжать к нам на мероприятие.

Следующий товарищ, мужчина около тридцати, уверенно:

- Да, подтверждаю, все в порядке, планы не изменились, но я, наверное, не приеду.
- Наверное – это какая вероятность?
- Процентов девяносто. У меня будет свадьба.
- Чья?
- Дак моя.
- А почему девяносто?
- А у моего друга свадьба отменилась за три дня до загса!

Пожелала ему счастливой семейной жизни.

Женщина между тридцатью и сорока, охотно:

- Аллергия на орехи, рыбу, непереносимость лактозы...
- То есть вам нужно питаться отдельно? Выделить финансирование на то, чтобы вы сами себе выбрали безопасные блюда?
- Нет, я хочу вместе со всеми в кафе!
- Но в кафе меню уже утверждено и оплачено в соответствии с результатами анкет, где все указали, что ограничений по еде не имеют. Какие-то моменты можно поменять, но не полностью все перелопатить.
- А я боялась, что вы меня не возьмете!
- Возьмем, но с питанием – сами понимаете, мы заранее спросили... Теперь уже вам придется подстраиваться, а не нам.
- Вы что, меня отравить хотите?!

Одним словом, эта троица отсеялась. Остался человек, который получил приглашение и просьбу сообщить о своих планах на поездку не позднее такого-то числа, но не ответил. И на повторное письмо не ответил. И на повтор повторного. А перед самой поездкой вдруг позвонил возмущенно: «Надо чемоданы паковать, а у меня еще нет билетов, из-за этого я не могу на работе отпроситься!» – «Вы же не ответили ни в мессенджере, ни в почте, – говорю ему. – Поэтому на вас билета и нет. И уже не будет». – «Беспредел! – кричит он. – Вы что, не понимаете, что молчание – знак согласия?!»

Не понимаем. А он считал, что где-то в другом регионе сидит Салли Каэсовна, печальна и светла ликом, и хранит веру в то, Иван Пупкин все-таки приедет. Не сводит глаз с горизонта. И Иван Пупкин вообще не боялся, что мы его не возьмем. Потому что такой человек нужен везде.

Жалуюсь приятельнице Соне, которая на организации этих мероприятий съела не то что собаку, а целый собачий приют, и даже бешеными не подавилась. «Люди читают жопой, – говорю. – А потом возмущаются, что я не понимаю ее артикуляции». Она смеется:

- Это еще что! Ко мне однажды приехал участник фестиваля, такой старый хиппи, который притащил с собой какую-то широкую доску и пакет с шприцами. Сказал: «У меня сильно болит спина, спать могу только на жестком, а на полу мне дует. И мне надо каждый день делать обезболивающие уколы!» Я растерялась: где я возьму доктора или медсестру? Мы будем за городом на базе отдыха или на выезде, еще дальше от цивилизации. А он такой спокойно: «А я кого-нибудь научу!» Вообще бесстрашный... Хорошо, что у нас в группе была в группе женщина, которая по первому образованию ветеринар. Вот она его и колола.
- Он так всю поездку и таскался с доской?
- Нет! В первый же вечер напился с кем-то, поспорил, что она не тонет, пошел на реку показать, как она плавает, – и она уплыла. Не смогли выловить.

Все-таки из всех работ самая страшная – это организация мероприятий для культурных людей. Даже прием стихов от населения как-то попроще будет.

Однажды мамина подруга пришла еще более озабоченная, чем всегда. Она поняла, что зять не просто умственно неполноценный, но еще и психически не сохранный. Мания величия у него. А дело было так.

Вся семья гостила у бабушки. Сомнительный зять пошел бриться и вместо крема после бритья схватил какую-то ядреную бабушкину мазь со змеиным ядом, слюной тарантула и жмыхом скорпиона, которой бабушка мазала себе больную спину и могла бы, наверное, даже воскресить Ленина. Зять щедро покрыл себя этим сильным средством, как ранее позором в глазах семьи, но понял: что-то тут не то… Очень скоро он забегал с криками и стал смывать новый позор водой. Жена забегала следом и стала уговаривать его остановиться и дать ей возможность стереть с него мазь подсолнечным маслом и сухими салфетками. Под хихиканье тещи и тещиной матери зять не давался и кричал: «Оставь меня, я сам справлюсь! Кто из нас умный, в конце концов?!»

- «Умный»… Нет, ты подумай! – сокрушалась мамина подруга. – Он себя еще умным считает!

Увидев мою невольную улыбку, она строго спросила:

- Ты что же, тоже думаешь, что он умный?

- Не знаю, - призналась я. – Но когда Бродский в архангельской деревне работал пастухом, его тоже считали местным дурачком. Но жалели и подкармливали.

- Бродский – это писатель?

- Поэт. Лауреат Нобелевской премии.

- Но ты же в курсе, что премии дают не по справедливости, а по блату?

- Так значит, не такой дурачок, если смог договориться на международном уровне?

Мамина подруга вздохнула:

- Твоя правда. А у моей Ольки муж – ни украсть, ни покараулить… - она горестно махнула рукой и вернулась к наболевшему.

Ладно. Доплатим, раз такое правило. Можно считать его тупым или вредным и желать его создателю тройного анального кондратия, но спорить точно незачем.

Мужик уходит. И нет его, и нет... Возвращается грустный: невозможно, говорит, доплатить. Я пытался узнать, как это делать, даже консультировался – никак невозможно. Зачем и предлагал... Ну, пофиг тогда, забирайте билет, продавайте среди ночи заново. Мужик выдал нам квитанцию, что билет возвращен.

В купе ночью никто так и не сел, и проводница с утра была еще более мрачная, а мы прямо радостные: и ехали как обычно, без попутчика, и еще деньги теперь вернут!

Тридцать дней прошло. И сорок прошло. Денег все нет. Звоню на горячую линию РЖД и узнаю шикарнейшую вещь: соврал тот ложный мужик, причем дважды. Во-первых, доплатить до полной стоимости билета можно прямо в вагоне, а если там страшные технические причины – не наша проблема, не имеют права отказать. Во-вторых, если отнятый билет поступил в продажу, деньги сами обратно не придут. Легко и быстро можно только изъять. А чтобы получить компенсацию, надо топать ножками в кассу и писать какое-то заявление на эту тему. Без заявления железная дорога не поймёт, надо ли человеку за оплаченный им билет деньги возвращать. Дважды барыжить одним билетом можно, врать пассажиру можно, а совершить транзакцию в век интернета и онлайн-сервисов ну никак нельзя. Только ножками. Только хардкор.

Нет, это заявка на полтинник... Пора сматываться.

- Некогда, работы много, – мямлю я.

- Знаю, знаю, ты у нас труженица! («Да чтоб тебя, – думаю нервно. – Всё равно денег нет!») Вкалываешь, но хоть зарплату платят приличную, а то моя племянница устроилась – ни выходных, ни проходных, а зарплата слёзы...

Караул! Грабят!

- Одолжи, пожалуйста, двести тысяч, а я за год верну!

Наконец-то эта пытка закончилась. Можно быстро побыть сволочью и попрощаться.

- Прости, но не могу, нет таких денег. Может, тебе в банк обратиться?

- Ты знаешь, какие там проценты?! И чуть задержишь платеж – пени, штрафы...

- Мне жаль, но я правда не могу.

- Салли, это не для меня, для дочери! И очень срочно! Хотя бы сто тысяч! У нее детям есть нечего!

Чуть позже я узнала, на что дочери знакомой требовались деньги. Дочь эта развелась с мужем, на суде по определению места жительства детей не возражала, чтобы сыновья остались с отцом. Ей назначили алименты. Но она то ли работала в серой зоне, то ли работала не постоянно, но копился долг. А теперь она с новой любовью хочет съездить в Турцию, и надо быстро рассчитаться, а то ей выезд не откроют.

Я не полиция нравов, мне пофиг на эти все дела, и можно было бы этом это даже не писать, но мне потом дополнила сюжет другая знакомая, у которой мать алиментщицы тоже хотела занять. Оказывается, она про меня сказала:

- У Салли своих детей нет, вот ей на чужих и наплевать!

P. S. Обнаружила, что есть некоторое количество людей, которые слово «наркоманить» приняли за чистую монету. Выдыхаем, граждане. Не пью, не курю, не дурю, пахнет от меня только шахматами. Даже валерьянку после особенно изумительных комментариев на Пикабу не принимаю, потому что ее нельзя за рулем.

И она придумала Проект.

Смысл его – сварганить нечто вроде Википедии или (это вариант на минималках) словаря, но с большим количеством красивых картинок и на нашем исконном материале (я сейчас передаю очень общо, чтобы не иметь в дальнейшем проблем). Проект будет иметь грандиозный успех, потому что раньше так никто не делал, кроме пары десятков малоизвестных чуваков типа Даля, Ушакова, Ожегова, Брокгауза и Эфрона.

- Ты только представь, Салли, мы сможем сделать многотомник года за три! – сказала она с горящими восторгом от собственной крутости глазами. – Давай завтра соберёмся на совещание по этой теме!

- Настя, план свёрстан до конца года, бюджет тоже, - говорю я вяло, ещё не осознав, что меня начинают массировать и омолаживать. – Ты представь, сколько затрат нужно на подобный проект. Люди, деньги, время…

- Но ты даже не хочешь начать думать в этом направлении! – инквизиторски прищурилась она.

Подловила, зараза.

- Я составлю смету и пойду утверждать идею у руководства! – сообщила Настя победительно и удалилась так, будто пробирается через аплодирующую толпу – со скромным достоинством гения.

Если бы под руководством она имела в виду директора Сергея, можно было бы просто забыть как страшный сон всю эту Местнопедию, но Настя была нам дана свыше… Туда и направилась.

- Мы от неё отобьёмся? – спросила я Сергея.

Он уныло кивнул. Кому понравится, когда в организации есть прыгающий через головы сотрудник, которого отправили на наше улучшение.

В следующие три недели Сергей участвовал в восьми, а я в трех совещаниях, где мы объясняли важным людям в дорогих пиджаках, что посчитанные Настей финансовые затраты на производство одной книги в количестве семи тысяч восьмисот рублей, а временные – в количестве двух месяцев – это, мягко говоря, чудовищное заблуждение. Логика Насти была простая: всю информацию можно найти в интернете, а Салли ее бесплатно структурирует и обработает. Можно одновременно делать сразу несколько томов, чтобы зря не тратить казённый интернет. Всего-то и надо, чтобы девять женщин родили ребенка за месяц.

Настя была готова бороться за свои убеждения со всем миром, а мир в лице меня и Сергея делал всё возможное, чтобы на битву не приходить. Мы с ним даже переглядываться боялись, чтобы не зарыдать друг в друга. Потому что невозможно на серьезных щах объяснять, что для книги требуется гораздо больше, чем пачка бумаги и скачать инфу из интернета. Что надо платить авторам, консультантам, дизайнерам, редактору и фотографам, соблюдать авторские права, а фотограф за три месяца не снимет нам двести объектов даже за деньги. И это еще не начинался разговор о расценках типографии… Словом, мы нудили на два голоса и испортили Насте родину.

Важные дяди в пиджаках сказали, что идея нуждается в доработке, но откладывать ее в долгий ящик не надо. И поручили самую малость: сделать так, чтобы априори дорогостоящий и энергозатратный проект вписался в бюджет следующего года, не влияя на текущую работу и не отнимая слишком много времени от других обязательных проектов. Обещали подумать, как нам добавить денег на реализацию.

Мы с Сергеем выходили с совещания кислые, потому что казнь вроде как отложили, но пока не отменили вовсе. Настя была еще кислее, потому что она, конечно, догадывалась, что мы не хотим выходить из зоны комфорта, но не ожидала, как быстро стрессоустойчивые, коммуникабельные, многозадачные, целеустремленные и пунктуальные коллеги превратятся в упрямые нелюдимые говна.

Я знала, что раньше она работала на телевидении в другом регионе и нашла общих с ней знакомых. Позвонила, чтобы узнать, как ее бывшие коллеги трактуют словно на букву «Н» - Настя.

- Ой, бляяя… - сказал мой собеседник и по резкому свисту воздуха, будто он машет невидимой шпагой, я поняла, что человек с размаху крестится.

- А можно поподробнее?

- Ой, бляяяяяя… - повторил он. Но совладал с собой и дополнил отзыв.

Оказалось, что два года назад Настя была в телекомпании аж каким-то директором (телевизионщики, поправьте), то ли программным, то ли креативным, и затеяла грандиозный проект: съемки передачи «Давай поженимся» на местном материале. Сказала, что проект может называться «Узы судьбы» и скреплять ими будут одиноких тружеников и тружениц села, причем в соответствии со старинными русскими обрядами – всяческие песни и расплетание кос. Скрепно, модно, молодежно. Бюджет на одну программу она подсчитала в размере около десяти тысяч рублей – типа, это дневная оплата труда ведущего, режиссера, оператора и водителя. Студия своя, за нее платить не надо. В общем, все как у нас. Передача не вышла – среди тружеников села наблюдался неурожай сумасшедших, которые готовы были на всю область рассказывать о бывших и своих личных жизненных неудачах. Настя даже предлагала для начала нанять артистов – мол, а потом остальные подтянутся, на Первом канале всегда так делают, – но артисты затребовали серьезные гонорары за искусство преображения. Помучившись с этими бестолочами несколько месяцев и не найдя своего благодарного зрителя, Настя гордо ушла непонятой. И добралась до нас.

Как такие люди умеют втираться к власти в доверие, я примерно представляю. И вижу огромное количество примеров того, как разумные люди, которые разбираются в своей работе и умеют считать деньги, останавливают на подлёте всех этих инициативных и фонтанирующих. Да, и мне, и Сергею очень хочется уже сказать: Настя, отличная идея, давай реализовывать! А когда все провалится и выйдет за рамки бюджета Люксембурга, развести руками: мы делали всё, как ты сказала… Но спросят не с неё.

Короче, у нас по-прежнему никакого блеска и всплеска, а бурление, думаю, скоро уляжется.

Когда я работала в газете, люди часто приходили не за тем, чтобы про них написали статью, а за консультацией: как поступить в сложной ситуации, куда бежать и кому жаловаться. Это сейчас интернет, единое окно и мониторинг инцидентов, и человеку легче самому всего добиться, чем через посредника, а до всех этих удобств народ ходил в редакции.

И однажды пришел мужчина с просьбой о помощи. Он работал на небольшом производстве быстровозводимых конструкций. Без оформления вообще. Отпахал несколько лет, в отпуск и на больничные не ходил из экономии (не оплатят же!), а однажды на складе на него упала упаковка продукции и поломала его собственную конструкцию. Что сделали начальство и коллеги? Аккуратно вынесли его за ворота и вызвали скорую. Мол, лежит мужик, может, случилось чё.

С сотрясением мозга, переломом позвоночника и обеих ног он оказался в больнице, на все расспросы отвечал, что упал на улице, обстоятельств травмирования не помнит. Очень долго лечился, жил в это время впроголодь с помощью старушки-мамы, с трудом встал на ноги – и пошлёпал работать на то же производство! Мол, в других местах, может, обманут, может, хуже будет, а тут коллектив знакомый и платят вовремя. Но вот беда: поскольку кости болели и иногда он всё ещё с трудом передвигался, у него сильно упали показатели. Однажды упал и он сам. Коллеги и начальство склонились над ним в тревожном ожидании: вдруг сейчас товарищ Стаханов отдохнет и вновь пойдет в шахту? Но товарищ Стаханов не смог. Всё болело, и ноги отказывались слушаться. Выполз с работы, отдышался и пошел в редакцию.

Мы схватились за голову.

- Давайте попробуем хотя бы сейчас привлечь вашего работодателя к ответственности! Все-таки производственная травма, столько нарушений…
- Вы что, долбанутые? – испугался он. – Я думал, поможете договориться с начальством моим, чтобы меня перевели на легкий труд. Или чтоб план мне сделали меньше. Я же пострадал!
- Да зачем вам туда возвращаться?! Вас что, больше никуда не берут? Вы судимый?
- Нет, никогда.
- Пьёте много?
- Чего? Не, не запойный я, работу никогда не пропускал.
- Давайте мы вас отведем к юристу по трудовым спорам, он расскажет, можно ли вам как-то доказать факт трудовых отношений и получить компенсацию за травму!
- Не надо мне, что пристали! Мне надо легкий труд!
- Может, вам в другое место пойти работать тогда? Где полегче?

Поняв, что мы не хотим его правильно консультировать, мужичок ушел, чертыхаясь. Видимо, анекдот про то, что на работу сделали вход платный, а народ все равно лезет, вообще не анекдот.

Мне в жизни иногда встречались такие люди – которые настолько уверены, что ничего не смогут изменить, потому что все другие сильнее, выше и могущественнее, настолько боятся и не любят чужих людей, что будут голодать, холодать, болеть, но не пойдут заводить новые социальные связи и тем более за что-то бороться. Как этот товарищ до редакции дошел – вообще загадка. Видимо, желание бесплатной консультации пересилило социофобию.

И вот он узнал меня на улице. Удивительно, потому что я вроде без особых примет.

- Может, хоть сейчас поможете? – спрашивает.
- А в чем именно?
- Вы говорили, что работодателя можно привлечь к ответственности. Так мы готовы. Нас двенадцать человек обманутых!
- А что случилось?
- Владелец производство закрыл, а с нами не рассчитался!
- А когда закрыл? Недавно?
- Нееет, перед ковидом!
- Так уже и сроки давности все вышли!
- А разве не десять лет?
- Это если бы он лично вас попытался убить. По трудовым спорам сроки небольшие, да вам еще и доказать надо было, что есть трудовые отношения…  
- То есть нам сейчас никак с него деньги не стрясти?
- Через пять лет – вряд ли.
- А хоть в трудовую книжку занести, что мы у него работали? Скоро на пенсию выходить, стажа не хватает...
- Это только через суд и то не факт.

Он помялся.

- Тогда… это… дайте сто рублей, а?

И довелось работать с редактором, который требовал, чтобы в материалах о проблемах всегда был «выход на позитив», чтобы у читателя не возникало чувства безнадежности. Например, вместо того, чтобы написать «…и очереди на квартиру эти люди при жизни не дождутся, потому что их вечно оттесняют свежие внеочередные очередники», надо было писать «глава администрации Пупкин заверил, что всеми силами постарается ускорить процесс». Хотя коню понятно, что от Пупкина тут ничего не зависит и нихрена он не ускорит. В итоге «выход на позитив» как раз и вызывает у читателя чувство безнадежности, ибо это не позитив, а чисто чиновничья отписка.

3. Если в редакцию пришел сумасшедший с сенсацией, и его послушали хотя бы тридцать секунд – он будет ходить вечно. Пока редакция не закроется, не рухнут стены здания и развалины не порастут мхом. И все равно там будет бродить какой-нибудь гражданин: «А где тут кабинет главного редактора?»

4. Все профессиональные заболевания журналистов связаны со стрессом. Многие ходят к психологу или психотерапевту. Мы видим с избытком и горя, и несправедливости, много такого, о чем нельзя написать, потому что нет доказательств. Тебе рассказывают о чем-то очень важном и интересном, но – «только об этом не пишите!»… Потому что поделиться наболевшим хотят почти все. А увидеть это потом в газете – никто. Ведь будут проблемы. Впрочем, есть другой вариант: «Напишите об этом обязательно, только на меня не ссылайтесь!» - «Хорошо, но если на нас подадут в суд, вы пойдете свидетелем?» - «Да вы что! Нет!» - «Тогда мы не можем об этом написать». -  «Вы трусы и ничтожества!»

5. Цинизм – реальная побочка нашей работы. Но вот какая штука: он проявляется не у всех. Редакторы, замредакторы – те, кто работает с готовыми текстами, дает задания – ему подвержены больше. Потому что крупное ЧП всегда украшает газету, а статьи «как хорошо на свете жить» - губят. А вот те, кто работает с живыми пострадавшими людьми, могут притворяться, что у них броня, но нет. Особенно тяжело, если журналисту поручают из номера в номер писать на одну и ту же больную тему. Это эмоционально выматывает. А если на такую тему послать циника, статья получится говнище. Вот и ищи компромисс.

6. Закон о СМИ не работает. Особенно его статьи о запрете учредителю вмешиваться в деятельность редакции и о недопустимости цензуры. Учредители всегда диктовали и будут диктовать политику издания. Лучше бы уж убрали эту статью из закона, чтобы не позориться, честное слово. Ни один дурак не будет учреждать СМИ, которое не защитит его интересы, дураков нет. Цензура – тоже везде. Журналисты постоянно слышат: «Вы не подумайте, что это цензура, но писать про это сейчас не надо» или «Перед публикацией я просто хочу почитать вашу статью». Некоторые «простые почитатели» до того «просто читают», что начинают переписывать прямую речь даже не свою, а своих оппонентов. Я всегда запрещала журналистам давать на вычитку спикерам что-либо из статьи, кроме их собственных слов. Но у некоторых коллег без ошейника шея мерзнет.

7. Предоставление информации – отдельная песня. Можно составить запрос на три страницы и получить отписку в два абзаца. С четырехкратным нарушением сроков. Да, можно пожаловаться в прокуратуру, написать новый запрос – и получить такой же точно ответ. И ничего с этим сделать невозможно. Никого не накажут, ибо исполнитель запроса действует по распоряжению начальства.

8. Пресс-службы, которые сейчас есть у каждого столба, - не помощь журналисту, а преграда в работе. Они созданы не для предоставления, а для сокрытия любой неудобной информации. Поэтому мы видим совершенно одинаковые новости, написанные по одним и тем же пресс-релизам. Никаких подробностей прессе не полагается. Исключение – если ты представляешь не местный, а крупный федеральный ресурс. К примеру, когда я была собственным корреспондентом известного в России СМИ, у меня был доступ к телу даже очень больших начальников, потому что для них попасть в федеральную ленту новостей – плюсик к рейтингу.

9. Журналисты – не очень хорошие спутники жизни. Измен и разводов у них примерно как у артистов. Впрочем, судя по статистике разводов в целом, сейчас трудно найти «скрепную» профессию. Многие журналисты ни разу в жизни не вступали в брак.

10. Выражение «гоняться за сенсациями» журналисты слышат каждый раз, когда пишут о какой-то проблеме. Приезжаешь на коммунальную аварию, когда два двора залило говном, и тебя встречают злые ремонтники: «За сенсацией приехали?» Ну да, мы же говна в своей жизни не видели. О большинстве событий мы пишем потому, что это наша работа, а не потому, что это прямо до невозможности интересно. А если кто-то называет упоминание о его личном служебном проколе «жареными фактами», то это значит лишь то, что его, возможно, теперь будут жарить.

11. Как других, не знаю, а лично меня обвиняли в том, что я написала вранье, лишь когда я цитировала какой-то источник. Журналист всегда кого-то цитирует и на кого-то ссылается. Но объяснять это бесполезно. Допустим, звонят мне и кричат: «Вы написали, что кровлю ремонтировали в сентябре, а ее не ремонтировали!» Я отвечаю: «Я не от себя это пишу, я ссылаюсь на официальный ответ администрации. Я указала также, что жители с ним не согласны, но я обязана спросить вторую сторону». «Да вам лишь бы наврать!»… Если журналист упоминает в статье точку зрения, с которой кто-то не согласен, читатели не будут разбираться, личное это мнение или цитата. Просто «наврал» и все.

12. Считается, что журналистов прямо хлебом не корми, дай только доступ к какой-то знаменитости. Возможно, в 90-х так и было. Но обычный региональный корреспондент или обозреватель знаменитостей видал в гробу и в жизни с ними не хотел бы общаться. Во-первых, тебя допустят к телу минут на двадцать, когда спросить хоть что-то значимое невозможно – не та обстановка (а «та обстановка» - это за деньги или за сулящее плюс к популярности появление в крупном СМИ, а откуда у нас в провинциальных редакциях деньги или всенародная слава?), во-вторых, даже согласившаяся ответить на пару вопросов знаменитость нередко может вести себя, мягко говоря, некорректно. Историй с розовыми кофточками у нас хоть отбавляй. К примеру, один известный артист, снявшийся в низкопробном, но очень популярном сериале, страшно кричал на журналистов, которые спросили его про эту роль: «Как вы смеете меня про это спрашивать! Спрашивайте про мои большие работы!»

Как очень приятных людей вспоминаю Евгения Стеблова, Виктора Сухорукова, Армена Григоряна, Сергея Чигракова, Сергея Безрукова, Валерия Баринова… Отдельно офигела от того, насколько мягкий интеллигентный человек был Алексей Полуян (маньяк из «Груза 200»). Не хотелось бы больше встречаться с Николаем Фоменко, Ромой Зверем, Олесей Судзиловской. Могу назвать еще немало имен из обеих категорий, просто эти вспомнились первыми.

13. Журналисты, как правило, лучше, чем среднестатистические граждане, решают какие-то проблемы – юридического, коммунального характера. Во-первых, за годы работы они обрастают связями, во-вторых, просто хорошо усваивают алгоритмы действий при возникновении разного рода ЧП. Они знают, куда позвонить и что сказать, чтобы их услышали.

14. Профессиональное выгорание есть у 99,9% журналистов. Большинство, уходя в другие сферы (иногда смежные, иногда совсем другие), чувствует себя счастливее.

15. Отечественные фильмы про журналистов – бред сивой кобылы. Нет ни одного, более-менее достоверно передающего специфику работы.