Сидя на своей высоте в башне №3, я видел весь национальный лес А_____, на триста шестьдесят градусов до самого горизонта. Дурацкая шутка, которую он отпускал каждый раз, когда я вытягивал короткую соломинку и забирался в башню. — Да, видимость отличная. Дыма нет. Пожаров нет. Неблагоприятных погодных условий нет.
— Круто, круто. Эй, видишь, как я показываю тебе два средних пальца? — Он говорил это так часто, что я шевелил губами синхронно. Гарри, как стресс или радиация, в малых дозах терпим. Но, боже, упаси оказаться с ним на смене в выходные.
— Отрицательно, — сказал я. — Как там лагерь?
— Тихо. Тут кемперов человек пять, и двое из них — хосты. Грязная Шляпа Джек снова хост на западной петле. Терпеть его не могу.
— Он не так плох. Немного резок, но если пробиться, он… он всё ещё немного резок, — попытался я, не сумев придумать про Грязную Шляпу Джека ничего хорошего.
— Резок, как те козлы из сказки. Они что, были бесами или продались дьяволу, или дьявола перехитрили?
— Я не в курсе последних исследований по фольклору о козлах.
— Вот почему тебя и ставят в башню. А мы, наземники, подумываем вечером перекинуться в покер.
«Земляные белки» — или «граундеры» — прозвище, которое Гарри придумал всем, кто в смену не сидел в сторожевой башне. Мне это никогда не казалось логичным: белки умеют лазать по деревьям — природным башням. Но кличка прижилась. А башенных мы называли журавлями-канадцами — sandhill cranes, и это неизбежно сократилось до «Сэнди».
— Да вы все играть не умеете, — сказал я. — Чтобы выигрывать, нужно уметь блефовать и врать. Все, кто на земле, — практически священники. А вот я могу прясть байки как лучший ткач.
— Эй, вязальный маньяк, спряди-ка мне, как ты в прошлый раз сотню баксов просадил?
— Ребята, эти рации для чрезвычайных случаев, — сказала Гвен, звуча более устало, чем обычно. Она тоже была «Сэнди», сидела в башне №5, милях в двадцати к северо-западу от меня. От неё веяло «бывшим одарённым ребёнком» — что было логично, потому что она им и была, — и её легко раздражали наши шуточки, но её все любили. И она нас любила. Глубоко-глубоко внутри.
Но очень глубоко. На уровне «позвоните Джону Хаммонду, мы нашли насекомых в древнем янтаре».
— Гвееееенни, — протянул Гарри. — Ты обещала сегодня не играть в классную даму. Хорхе уехал на неделю! Давай кайфанём от дня без начальства.
Гвен вздохнула. — Во-первых, я ничего не обещала. Во-вторых, ненавижу «Гвенни». И в-третьих, в «Трёх козлах Груфф» был тролль, — сказала она и добавила: — О! И в-четвёртых, худший игрок в покер в лагере — это ты, Питер.
— Бум! — сказал Гарри. Я не видел, но знал, что он изображает руками бычьи рога и кидается. Этому человеку за пятьдесят. У него дети в колледже. — Все знают, брат!
— Да-да. Гвен права, эти рации — только для деловой связи. «Сэнди-3», конец связи.
— Приятно провести время с Грязной Шляпой Джеком, — сказала Гвен. — «Сэнди-5», конец связи.
— Помолюсь, чтобы гроза вдруг не накатила, — сказал Гарри с усмешкой. — «Граундер-1», приём да конец, детка! Поцелуйте меня в зад!
Ещё раз: у этого человека ипотека.
Когда я получаю башню, всегда беру с собой книжку-другую. Там, наверху, в мягкой качке и тишине воздуха, можно много прочитать. Сейчас я прохожу серию новеллизаций по хоррор-фильмам. Только что закончил «Чужого» и «Туман», предвкушал «Каплю». Потом хотел пройтись по детективной пульпе сороковых.
Нет, у меня нет девушки. Почему спрашиваете?
Так вот, час спустя рация ожила. — «Сэнди-3», это «Сэнди-5», приём?
Гвен всегда была чересчур формальна. — «Сэнди-3» «Сэнди-5», слышу.
— Пит, у тебя были экстренные вызовы минут за десять?
— Отрицательно. Что случилось?
— Башенная рация минут десять назад начала шипеть. Сначала один статический шум, а потом, ну… это было похоже на музыку.
— Как будто детское пианино играет «У Мэри был маленький ягнёнок». Кажется. Повторилось пару раз и стихло.
— Может, радиосигналы пробились?
— Сначала и я так подумала, но больше ничего не было.
— Может, у тебя есть фанат, который очень хотел, чтобы ты услышала его версию любимого с детства?
— Если кто-то знает, что я здесь, у меня уже проблемы. Сегодня сюда никто не должен приезжать.
— Не бросай так слова в пустоту, Гвен.
— Я не одна. Со мной Перл. Мы неразлучны, знаешь же. — «Перл» она называла свой пистолет. Мы все брали с собой что-то, уходя в дикую местность. В гражданской жизни я не слишком люблю оружие. Но здесь понимаю, что это нужный инструмент из набора. Не хочется, чтобы тебя прижал к углу дикий кот, а пугнуть его нечем.
— Перл стреляет прямо и честно.
— Лучшая. Дай знать, если что-то услышишь, ладно? Интуиция меня клюёт.
— Принял. Если повторится, попробуй записать на телефон.
— Иногда и мы, неодарённые «Сэнди», находим умную мысль.
— Жалею, что рассказала тебе это вообще, Пит. «Сэнди-5», конец.
— «Сэнди-3», приём-конец.
Я повесил микрофон и подошёл к северному окну. В ясную погоду с моей башни иногда можно разглядеть башню №5. Нужно пару минут, но всегда удаётся, потому что, как говорится, «в природе нет прямых линий». Формально неверно, но в целом верно и для наблюдателя полезно. Отличие Матери-Природы от её блудного ребёнка — Человечества.
Я прошерстил горизонт в поисках чего-то необычного, но всё выглядело умиротворённо. Этот вид никогда не меняется — и никогда не разочаровывает. Сколько часов я провёл на наружной галерее, просто глядя на мир, вас бы поразило. Чтобы работать рейнджером, мало здорового страха и уважения к дикой природе — её нужно по-настоящему любить.
Позади пискнуло радио, и я обернулся: на башенной рации загорелись лампочки. Я поднял трубку и сказал: — «Сэнди-3», ответьте?
Из динамика прорезалась статика — и всё. Ни слов. Ни детских песенок. Только скребущий шум. Я подождал, не ответит ли кто, но спустя две минуты, устав глядеть на динамик, решил, что ничего нет. Откинулся в кресле и снова нырнул в бумажную книжку.
Двумя страницами позже Гвен снова вышла на связь. — «Сэнди-3», это «Сэнди-5».
Я застонал, поднимаясь, и схватил микрофон. — «Сэнди-3» на линии.
— Питер, ты видишь что-то в небе? Север, северо-запад.
Волоча за собой длинный витой провод, я подошёл к окну и посмотрел в указанном направлении. Прикрыл ладонью глаза от бликов — и всё равно ничего. Нажал кнопку. — Отрицательно. Ничего. Что там?
— Не знаю. Я вязала и услышала, как что-то «вжух» пролетело над башней. Иногда мелкие самолёты шныряют ближе, чем положено, но когда я посмотрела, ничего не увидела. Сначала. Потом, милях в десяти, солнце блеснуло на чём-то серебристом в небе.
— Вертолёт? Пожарники иногда тренируются в ясные дни.
— В плане ничего нет. Я пыталась вызвать их по радио, но никто не отвечает.
Это было нехорошо. Хочется, чтобы пожарные отвечали на вызов. Вдвойне — когда вокруг тебя живая топка. Искра — и адская скоростная пожарища сожрёт весь лес. — Хочешь, я попробую их вызвать?
— Да, — сказала она. Её обычно твёрдый голос чуть дрогнул. — Пит, эта штука просто висит в небе.
— Иногда они тренируются без предупреждения. Редко, но бывает. Это точно оно. Должно быть.
— Должно быть, — эхом повторила она.
— Секунду, переключусь на другие частоты. Вернусь. «Сэнди-5», конец.
Я ещё раз глянул в небо — ничего висящего не увидел. Я знал Гвен. Она стреляла так же прямо, как Перл. Если сказала, что видит — значит, видит. Переключился на пожарную частоту и нажал кнопку. — Это сторожевая башня №5 национального леса А_____, есть кто на связи?
Тишина. Я повторил. И ещё раз. Ничего. Полистал ещё пару частот — ноль отклика. Будто нас игнорировали. Вернулся к Гвен и доложил. Она была недовольна.
— Какого чёрта? Что происходит? А если пожар?
— Ага. Не двигается. Чувствую себя под прицелом.
— Какой азимут по твоему «Озборну»?
«Озборн» — инструмент для обнаружения пожаров, есть в каждой башне. Определяет направление на объект относительно башни. Крутится на 360 градусов, в центре — точная топографическая карта. Увидел дым — совмещаешь перекрестие и считываешь градусы по краю. С одной башней точность приличная, с несколькими — ещё лучше: можно пересечь лучи.
— Триста двадцать девять градусов сорок восемь минут, — сказала Гвен. — Скажи, что видишь.
Я выставил «Озборн» на этот азимут и глянул в перекрестие. Глаза привыкли цепляться за хребты, пришлось перестроиться на небо. Сначала голым глазом ничего. Потом заметил вспышку — солнце блеснуло на чём-то.
— О, Гвен, вижу. Едва, но там что-то есть.
— Значит, не я одна чокнулась?
— Ну, это ещё надо проверять. Но насчёт этого — ты в порядке.
— Мне не нравится, что пожарные молчат. Такого ещё не было.
— Попробуй мобильный? Может, дозвонишься так?
— Пробовала. Сигнала нет. Обычно здесь две-три палки, а сейчас — ноль.
— Самое нужное — и как назло, да?
— И не го… о, чёрт. Пит, эта штука снижается.
— И то и другое? Быстрое контролируемое снижение. Видишь?
Я — нет. Я едва видел её в воздухе. Если она быстро срывалась вниз, у меня не было шансов. — Отрицательно.
— Чёрт. Она скрылась за линией деревьев. Я заполняю отчёт о дыме. Не знаю, что ещё делать, кроме как следовать протоколу.
— Дай я попробую позвонить им со своего. Сигнал у меня был. Секунду.
Я достал телефон, но заметил, что связи нет вообще. Даже роуминга. Пусто, будто снесли все вышки. Перезапуск не помог.
— И у меня пропал, — сказал я в рацию. — У тебя что-то поменялось?
Я услышал, как Гвен нажала кнопку, но не сказала ни слова. Вместо этого её ручная рация щёлкнула несколько раз — и, точно, заиграла «У Мэри был маленький ягнёнок» на детском пианино. Наконец она прошептала: — Ты это слышишь?
Песня резко оборвалась, и спокойный, почти роботический голос начал говорить. Мы с Гвен замолкли, как в церкви: — Семь семь семь альфа омега шесть. Неизвестно неизвестно неизвестно. Повторяю. Семь семь семь альфа омега шесть. Неизвестно неизвестно неизвестно. Голос смолк, и у меня остановилось сердце. Через пару секунд снова заиграла «У Мэри был маленький ягнёнок».
— Похоже на код, как у числовых станций.
— Числовых станций, как «секретные послания шпионам»?
— Шпионам или чиновникам? Может быть. Я предполагаю. Это может быть чья-то странная шутка. Может, это пожарные над нами прикалываются?
— Я встречалась с пожарным, — сказала Гвен, — у них нет даже грамма чувства юмора на всех. Думаю, это по-настоящему и это плохо. Похоже на предупреждение. И вряд ли совпадение, что оно пришло сразу после того, как штука появилась и села.
— Гвен, мы не знаем, что происходит. Думаю, написать отчёт — правильно. Хочешь, я передам сообщение на кемпинги? Вышлю к тебе ещё рейнджера? Вдруг повезёт, и отправят Гарри, — сказал я, стараясь сбить накал. В ухо нетренированному Гвен могла звучать спокойно, но я знал — ей страшно. Или, по крайней мере, тревожно.
Мне тоже было страшно, но я не стал это показывать.
Она засмеялась — смех плясал рядом со слезами. — Знаешь, он на днях сказал мне, что если дать ему шесть месяцев тренировок, он попадёт в тур профессиональных боулеров. Только с шарами из зала.
— Может, нам стоит подбодрить его и дать отдых ушам.
— На самом деле он сказал: «Я смогу метать сыр, как разъярённый висконсинец, Гве-е-енни», — передразнила она его.
— У этого человека дети в колледже, Гвен, — сказал я.
— Этот человек видел 11 сентября в прямом эфире, — сказала она.
Наш разговор прервал низкий гул, и башни ощутимо тряхнуло: пошло медленное, катящееся землетрясение. Я вцепился в стол, пока вся кабинка качалась, как корабль, поймавший рогу волну. То, что показалось десятью часами, длилось секунд тридцать — и всё стихло.
— Господи Иисусе. Кажется, в башне что-то треснуло.
— Не знаю. Я боялась, что всё грохнется. Это было землетрясение?
— Когда вообще здесь были землетрясения?
Отметив в уме, что потом проверю историю толчков в этом районе, я увидел, как деревья в миле от меня резко заходили туда-сюда концентрическими кругами — словно бросили камешек в воду. Кольцо дрожащих деревьев быстро расширялось, и я почувствовал ударную волну раньше, чем услышал её.
Башню снова дёрнуло от взрыва. Северное окно разлетелось, и осколки полетели внутрь. Я нырнул под стол с башенной рацией, чтобы меня не продырявило стеклом. Когда удар прошёл, я вскочил и посмотрел в южное окно. Ударная волна была видна в деревьях — уходила к кемпингу.
Ничего. Паника подступила к горлу. Если её башня оказалась возле эпицентра, она могла рухнуть. Она могла быть ранена или… я не хотел думать. Попробовал в третий раз — без ответа.
Моя личная рация заскрипела. Это был Гарри. Он звучал так же испуганно и растерянно. — «Сэнди-3», это «Граундер-1». Что это, мать его, было?
— Думаю, да, но… но я не могу дозваться Гвен.
— О чёрт. Ты что-нибудь видел? Дым?
— Она видела в небе что-то, что село недалеко от её башни. Мы пытались достучаться до пожарных, но они не ответили.
— Что-то висело в небе? Я правильно услышал?
— Подтверждаю. Оно снизилось или село. Мы ещё слышали странный…
Башенная рация защёлкала. Я прибавил громкость — и услышал щёлканье и рычание. Сначала казалось случайным, а потом понял: щёлкали и рычали сразу несколько «кого-то». Как будто они переговаривались. Затем пронзительный электронный визг заставил меня прижать ладони к ушам. Секунд десять этот визг рвал воздух, я услышал, как треснуло, но не осыпалось, оставшееся стекло.
Когда стихло, я отнял руки — но шум в голове не ушёл. Будто я был под водой. Уши плыли. Я встряхнул головой и помассировал большим пальцем ухо, пытаясь «пропихнуть» пробку.
В личной рации голосил Гарри. Он тараторил, и мне с трудом удавалось разобрать слова. Я собрался, сосредоточился и прислушался. — Иисусе, Питер, ты меня слышишь?
— Христос на велосипеде, чего ты так долго молчал?
— Я слышал что-то по башенной рации. Похоже на… кто-то щёлкал, или, как мне представляется, звучали бы говорящие сверчки.
— Говорящие сверчки? Парень, ты башкой не ударился?
Башенная рация вновь ожила. Снова щёлканье — но теперь осмысленное, будто это сигнал. И звук показался знакомым — что казалось невозможным. Сначала я не мог понять, а потом дошло: это было эхо «У Мэри был маленький ягнёнок».
— Какого… — выдохнул я, глядя на динамик. Я пронзил взглядом коробочку, желая, чтобы она превратилась в экран и показала мне, что это такое. В этот момент над линией деревьев поднялся объект и пошёл в голубое небо. Завис на миг — и метнулся ко мне.
— О чёрт, — сказал я и нырнул под стол. Со скоростью, которую я считал невозможной, аппарат с воем пронёсся над башней, так что её затрясло до основания. Гарри орал в мою личную рацию, что-то бубнил, но я не слушал. Вместо этого выскочил на наружную галерею — посмотреть, куда он делся… если это вообще было возможно. С такой скоростью он мог уже обогнуть полмира.
Как только я распахнул дверь на галерею, воздух стал тяжёлым. Даже движения замедлились, как у Нила Армстронга на Луне. Я подумал, не ускорит ли прыжок шаг.
Я взглянул вверх — и всё вокруг было рябью, как от бензиновых испарений в полдень. Ничего видимого над головой, но я знал — оно здесь. Значит, оно могло останавливаться на месте мгновенно. Ничто из знакомого мне на такое не способно.
Внутри кабины радио стало выдавать фидбек. Сначала просто визг, а потом он перетёк в то, что я слышал весь день: «У Мэри был маленький ягнёнок». Я понял: аппарат отражает то сообщение, которое услышал одновременно с нами.
Мгновение — и мелодия оборвалась. Воздух вокруг меня вернулся к норме. Что бы ни висело рядом, исчезло. Гарри звал меня в личную рацию. Я вбежал внутрь и поднял её.
— Иисус, что там у тебя творится?
Прежде чем ответить, я мельком глянул в северное окно и увидел тонкую струйку дыма на горизонте. Опасно близко к башне Гвен. Сердце ухнуло. — Гарри, дым возле башни №5. Ни Гвен, ни пожарные не отвечают.
— Чёрт. Дальше можешь не говорить. Беру вездеход и еду. Скажи азимут по «Озборну».
Я снова поднял взгляд — и вместо струйки уже шёл целый вал дыма. Точнее, густой, как гороховый суп, туман, тянувшийся на милю и продолжавший расширяться.
Ни один пожар не распространяется так быстро.
Это напомнило мне детские «змейки» — те самые жалкие фейерверки. Поджигаешь маленькую чёрную таблетку — и она разрастается. В лучшем случае сворачивается в трубочку и рассыпается от дуновения. В худшем через десять секунд тухнет, оставляя подпал на асфальте. Я не понимал, что происходит.
— Иисус, Гарри, не знаю, что это, но, похоже, это не пожар.
— По всему горизонту, — сказал я. — И растёт.
Башенная рация заговорила. Из динамика пошло записанное сообщение от министра сельского хозяйства — ведомства, курирующего нацлеса. Спокойным, размеренным голосом он сказал: — Рейнджеры, объявляется предупреждение «чёрный код». Оставайтесь на месте и не мешайте военным, которые могут прибыть на место. Если рядом есть гражданские, сообщите им, что они обязаны оставаться на месте и не имеют права покидать территорию. Любой, кто будет замечен при попытке бегства, будет считаться враждебным и подвергнется суровым наказаниям. Повторяю: объявляется «чёрный код». Оставайтесь на месте и не препятствуйте военным. Спасибо за сотрудничество.
Пронеслось, как дневной ливень. Я не знал, что это за дым-туман, но был уверен: это не просто быстрый лесной пожар. Что-то иное. Газовая атака? Малый ядерный заряд? Разрыв измерений? Мысли понеслись галопом.
— Гарри, какого чёрта значит «чёрный код»?
— По любой причине — но хорошего мало. Парень, я поеду к Гвен. Если она в эпицентре, кто знает, жива ли она…
Он не договорил, но мы оба понимали. Я только об этом и думал с момента, как она замолчала. — Да. Езжай. Береги себя, Гарри.
— Ты же знаешь: безопасность — моё второе имя. Гарри Руперт Безопасность «Большой Донг» Хилл, — попытался он разрядить. Я гонял на Гарри, но в этом его настоящая ценность — он переживает за нас. Я оценил попытку, но смеяться мы были слишком на нервах. — «Граундер-1», конец.
Я вышел на галерею и уставился на приближающийся туман. Он был такой густой, что деревья просто исчезали по мере его продвижения. Я подумал о Гвен, и желудок завязался в узлы. Раньше я боялся, что башня рухнула; теперь это казалось мелочью. Жива ли она? Навредило ли ей то, что скрывается за «чёрным кодом»?
Туман надвигался всё быстрее. Неохотно — но ответы я получу скоро. Я сглотнул и провёл ладонями по влажным волосам. Хотелось что-то сделать, помочь, но я не знал как. Военные приедут? Привлекут меня?
Башенная рация заскрипела снова. И знакомый голос прошептал в динамик: — «Сэнди-3», это «Сэнди-5». Приём? — Гвен.
Я вбежал внутрь и чуть не оторвал микрофон с гвоздя. — Гвен, ты цела? Что там?
— Питер, я не могу говорить много. Они могут услышать.
Я осел на пол. Дышать стало трудно. — С-су… что?
— Их десятки. Они множатся.
— Тссс! Не говори, — прошептала она. — Я слышу их у основания башни.
Я задержал дыхание, молясь, чтобы дверь на галерею была закрыта и заперта. Если они поднимутся на башню, Гвен уйти некуда. Сердце грохотало, я боялся упасть в обморок. Барабанил пальцами по полу, молясь, чтобы снова услышать её голос.
— Пока они не поняли, что я здесь, — прошептала она. — Пока держатся снаружи.
Я хотел ответить, но понял: мой голос из её динамика станет маяком. Я промолчал. Она держала кнопку нажатыми пальцами, и я слышал всё, что происходило в её кабине. Не знаю, случайно ли она зажала кнопку или решила оставить запись того, что с ней.
Я слышал её частое дыхание и шорох одежды. Представил её под столом, длинный спиральный шнур тянется от стены. У меня лоб покрылся потом, он катился по лицу.
Через несколько секунд я услышал то, от чего застыло внутри. Тот самый щелчок и рычание, что звучали раньше. Десятки разных голосов вдалеке. Эти существа окружили башню.
— Господи, кажется, один на лестнице.
— Запри дверь на галерею, Гвен. Скажи, что ты её заперла, — прошептал я самому себе. Пока её палец держал кнопку, мои слова всё равно не доходили. Она умная. Надеюсь, сделала правильное.
— Питер, не знаю, чем всё кончится, но спасибо, что всегда был добр ко мне. И Гарри передай — со всеми его тупыми шутками. Но между нами, этот человек лично знаком с настроением страны во время кризиса 2008 года.
Слёзы защипали глаза, но я улыбнулся. — Хорошая шутка, Гвен.
— Я не говорю «прощай» — у меня ещё есть Перл — но на всякий… Иисус, их на лестнице стало больше, — сказала она, опуская голос до едва слышного. — Мне страшно, Питер. Я не думаю, что эти штуки из…
Рация оборвалась. Ни звука. Ни статики. Связь с её рацией пропала. Я нажал кнопку и прошептал: — Гвен! Гвен, ты меня слышишь?
Башенная рация коротнула и умерла. Я схватил личную — но знал, что её дальности не хватит. Она была одна — отрезанная от людей.
Я вскочил и выбежал на галерею. Занавес тумана надвигался. Я подумал о Гарри, который, как безумец, мчит прямо в него. Ему надо разворачиваться, но предупредить его невозможно. Сердце заболело.
Не оставаясь ничего, кроме подготовки к волне, я запер дверь на галерею и подтащил к разбитым окнам скудную мебель. Не чтобы остановить их — чтобы хотя бы задержать, пока, возможно, у военных появится план.
Я достал пистолет, зарядил и стал смотреть, как туман катится ко мне. Я не знаю, что будет. Не знаю, выберемся ли мы живыми. Не знаю, можно ли это остановить. Я повернулся к югу, туда, где ещё далеко от темнеющего тумана, и полюбовался ландшафтом.
Здесь, наверху, действительно красиво.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
