Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 468 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
2

" Большие, черные мухи приснились? Хочешь знать, что будет?"

А вы верите, что сны бывают пророческими? А я поверила...

Буквально месяцев 7-8 назад мне одна знакомая рассказала свой сон, о том, что она видела себя спящую. Над ней летала кучка огромных черных мух. Вид у мух был жуткий. Они отличались не только размером от обычной мухи, но и силой жужжащего звука, который мухи издавали. Они назойливо кружились и пытались приземлиться на спящую, которая в свою очередь, мотала руками, пытаясь их отогнать. Сон был настолько реальный, что, открыв глаза, знакомая продолжала отмахиваться руками и кричать от ужаса. Она так и не сообразила, что это просто сон, пока ее муж не включил свет. После этих событий прошло всего несколько дней и от болезни, в больнице, умерла ее бабушка.

Сон моей знакомой, некоторое время не давал мне покоя. Я все не могла понять, что это было: предупреждение или совпадение? Но время шло. Вместе с ним уходили насущные проблемы и переживания по поводу мух, приснившихся моей знакомой. Они тоже забылись... Но ненадолго...

Однажды ночью я увидела очень странный сон:

Я стою у себя во дворе и вижу, как белая, густая туча накрывает мой двор. Она была похожа на взбитый крем, с сероватым отливом." Похожа на снежную"- подумала я и решила понаблюдать, что будет дальше. Но откуда взяться снегу, ведь сейчас лето? На деревьях зеленая листва, цветы на клумбах радуют своим разнообразием и изобилием.

Я позвала супруга. Он подошел ко мне и остановился рядом. И вот первые огромные снежинки запуржили, закружили... Радость какая-то. Снег среди лета! А муж толкает меня- "Посмотри! Это же мухи!" И действительно- между белыми снежинками кружатся огромные чёрные мухи. Они садятся на меня. Я их стряхиваю... стряхиваю... Мухи падают мне под ноги. Муж хватает меня за руку и тянет домой. А я как посмотрела... Весь двор засыпан снегом вперемешку с мухами! Единственная радость- они уже не живые...

Когда приснился мне этот сон, мой супруг был на работе далеко от дома. Через несколько дней я заболела... Четыре дня дома с температурой до приезда мужа, а когда он приехал, то настоял обратиться в больницу. Все как во сне - «... взял за руку и потащил в дом». Если бы он этого не сделал, то навряд ли я сейчас была жива...

Для себя я сделала вывод, что мухи снятся к смерти и к тяжелой болезни. Проверено!

Показать полностью
151

Серая Гидра

Когда меня пригласили на экспедицию в эту пещеру, я уже был наслышан о ней.

"Серая Гидра" прославилась своей необычной особенностью, которая манит и пугает одновременно. Зимой, когда всё вокруг сковано морозом, из нескольких расщелин на склоне горы поднимается тёплый пар.

Местные стараются не приближаться к пещере, говоря о нечистой силе, злых духах и даже о вратах в преисподнюю.

Как бы там ни было, у такой аномалии может быть несколько причин, которые нужно учитывать при подготовке. Поэтому наше и без того немалое снаряжение пополнилось противогазами, дозиметрами и газоанализаторами. Если в пещере есть геотермальная активность, нужно максимально обезопасить себя.

И вот, спустя долгие четыре месяца подготовки мы, наконец, стояли у входа в Серую Гидру, собираясь отправиться в её неизведанные глубины.

— Итак, слушайте внимательно, — громко произнёс Пётр Иванович, лидер экспедиции, опытный спелеолог. — Мы не знаем, что там внутри. Каски и перчатки не снимать. Противогазы держать наготове. Друг от друга далеко не отходить. И если кому-то почудится шёпот в темноте — не молчите. Нам не нужна лишняя паника из-за акустических обманов.

Он обвёл взглядом нашу маленькую группу, собравшуюся перед чёрным провалом входа. Его глаза на мгновение задержались на каждом из нас:

— Сергей, — кивнул он топографу. — Помни, что ты — наши глаза. Каждый поворот, каждый колодец — на карту. От тебя зависит, найдём ли мы обратный путь, если всё полетит к чертям.

Сергей молча постучал костяшками пальцев по планшету в водонепроницаемом чехле. Пётр перевёл взгляд на меня:

— Витя, ты ответственный за снаряжение. Первая же страховка, которую ты недокрутил, может стать для кого-то последней. Дважды проверяй каждую точку крепления. Если что-то покажется тебе ненадежным — говори. Твоё чутьё важнее любой экономии времени.

Я молча кивнул, непроизвольно коснувшись разгрузки, с которой свисали карабины и стропы.

— Саша, — Пётр повернулся к медику. — Следи за состоянием каждого. Если скажешь "надо возвращаться", я не стану спорить. Самая большая опасность в пещере — это высокомерие.

Александр, самый молодой в группе, но уже с серьёзным опытом работы в экстренных ситуациях поправил сумку с красным крестом.

— Понял, — уверенно ответил он.

Пётр Иванович глубоко вздохнул, глядя в черноту пещеры, которая, казалось, поглощала свет.

— И последнее, — он показал в сторону двух других участников нашей команды, стоявших неподалёку, и посмотрел на меня. — Михаил и Олег остаются на дежурстве. Витя, ты отвечаешь за катушку. Порвётся кабель — считай, мы похоронили себя заживо. Надеюсь только на эту древнюю советскую железку и твои руки.

Я слегка двинул плечом, чувствуя вес катушки с кабелем. Мне предстояло протягивать его вглубь пещеры и тащить вместе с ним "железку" — старый советский полевой телефон. У входа в пещеру двое наших товарищей будут дежурить возле второго такого же, ожидая наших звонков.

— А я буду принимать решения, — он пристально смотрел в темноту. — Тяжёлые, если придётся. Вопросы?

Повисла тишина, нарушаемая лишь шипением порыва ветра в расщелинах.

— Тогда пошли, — Пётр направился вперёд, включив прикреплённый к каске налобный фонарь.

Его мощная фигура растворилась в темноте за считанные секунды. Следом, не оглядываясь, зашёл наш топограф Сергей, а после него настала моя очередь. Александр, как медик, будет замыкать группу и следить за состоянием идущих впереди.

Первое, что я ощутил внутри — это тишина. Не просто отсутствие звуков, а гулкая, давящая глухота. Весь шум вокруг словно потерял объём. Звук гасили мягкие, пористые стены, поглощавшие его почти целиком.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и очертания пещеры становились чётче. Луч фонаря здесь был жалкой соломинкой, тонувшей в непроглядной черноте. Он выхватывал из темноты причудливые формы. Стены были не гладкими, а бугристыми. Состоящие из серого известняка они были испещрены глубокими вертикальными бороздами. Местами виднелась влага, которая, сверкая в лучах фонаря, отражала свет.

Спёртый воздух пах сыростью, старой пылью и чем-то едва уловимым, металлическим. Противогаз висел на груди, но пока дышалось нормально, разве что слегка тяжелее, чем снаружи.

Мы прошли метров 20 по широкому, почти круглому тоннелю. Пол под ногами был неровным, усыпанным щебнем и скользкой глиной, что заставляло идти осторожно и постоянно смотреть под ноги. Я то и дело проверял, как ложится кабель связи, стараясь не зажать его между камней.

Пётр, шедший впереди, поднял руку, и его луч фонаря упёрся не в стену, а в уходящую вниз темноту.

— Внимание, начинаем спуск, — его голос прозвучал приглушённо, но чётко в этой аномальной тишине.

Тоннель плавно уходил вниз под ощутимым углом. Ноги сами по себе напряглись, тело инстинктивно наклонилось назад, противодействуя скольжению. Подошвы спелеоботов врезались в глину с глухим, влажным чмоканьем.

Спуск не был слишком крутым, но постоянный уклон градусов в 10 делал своё дело. С каждым шагом вниз тяжесть на плечах становилась ощутимее. Я беспрестанно нащупывал опору краем ботинка, цепляясь за выступы известняка.

Звуки нашей группы — шарканье подошв, металлический лязг карабина, тяжёлое дыхание — не улетали вдаль, а застревали рядом, словно мы были в каком-то приглушённом звуковом коконе. Кабель связи мягко шуршал за мной, ложась на наш след, как путеводная нить.

Спустя какое-то время уклон вдруг сменился на ровную горизонтальную поверхность.

— Стой. Площадка, — бросил Пётр.

Я сделал последний шаг с наклонного участка и выпрямился. Спину уже немного начало ломить от переносимого груза и напряжения при спуске.

Мы оказались в небольшом, но высоком зале. Под ногами был не щебень, а странно ровный, почти отполированный пол, словно покрытый инеем из мельчайших белых кристаллов. Они хрустели под нашими ботинками, почти как снег. Лучи фонарей выхватывали из тьмы свод, терявшийся где-то в вышине.

— Здесь ровно и сухо, — голос Петра отдавался коротким эхом. — Можем сделать передышку, проверить связь. Сергей, замеры. Витя, осмотри стены.

Мы скинули рюкзаки, но расслабляться было рано. Я прошёлся по периметру, постукивая по выступам. Казалось, всё прочно.

В этот момент из глубин пещеры донёсся далёкий низкочастотный гул. Как будто где-то далеко проехал поезд по туннелю.

По спине прошёл лёгкий, холодный ветерок — сквозняк, которого секунду назад не было. А потом произошло самое страшное.

Раздался оглушительный глухой удар, от которого содрогнулся пол, а мелкие кристаллики под ногами подпрыгнули. Это был не грохот, а именно тяжёлый, давящий удар. И он прогремел как раз с той стороны, откуда мы пришли.

Потом сюда ворвался другой звук. Сначала он слышался, как шелест, затем — шуршание, и наконец — неумолимый, нарастающий рёв.

— Вода! — закричал Сергей, и это был не крик страха, а констатация приговора.

Из темноты наклонного тоннеля неслись не просто струйки, а пенный грязный поток с обломками камней и щебня в нём.

Вода быстро подступала к нашим ботинкам. Путь назад был не просто завален. Он был затоплен.

Внутри меня всё похолодело. Ноги слегка подкосились от осознания ужаса.

— Всем тихо! — голос Петра Ивановича прозвучал резко, но без истерики и паники. — Обвал! Путь назад отрезан. Затопление. Сергей, отметка на карте: точка невозврата. Витя, оценка скорости прибытия воды. Саша, проверь всех, нет ли травм.

Я, не подходя к краю, направил луч на бегущую воду.

— Ты в норме? — послышался за спиной голос Саши, а затем короткий ответ Сергея:

— В порядке.

Вода пребывала, но не с катастрофической скоростью. Это была не стена воды, а медленное неумолимое затопление.

В самом проходе виднелась осыпавшаяся груда камней, похожая на гигантскую могильную плиту. Из-под неё сочились десятки мутных мелких ручьёв. Вода вымывала оттуда мелкий щебень, создавая шелестящие, хлюпающие звуки. Пути назад больше не существовало.

— Рюкзаки, — скомандовал вскоре Пётр. — Свет, вода, верёвки. Всё лишнее бросаем.

Полевой телефон и катушка с кабелем останутся здесь, а вот все запасные батареи для фонарей нужно обязательно забрать.

Через несколько минут наши рюкзаки стали примерно вполовину легче, а уровень воды за это время поднялся на пару сантиметров.

— Внимание. Вариант один — вперёд, — громко произнёс Пётр. — Ищем высокий участок, любой ход, ведущий наверх. Движемся быстро, но не бежим. Никакой паники. Витя, ты замыкающий. Следи за водой. Всё понятно?

Мы молча кивнули. Не было ни криков, ни упрёков. Мы были отрезаны, но не сломлены. Мы больше не исследователи, мы — беглецы, пытающиеся выжить.

Звуки наших шагов, тяжёлое мерное хлюпанье, было единственным, что нарушало гнетущую тишину. Лучи фонарей метались по стенам, словно ища спасения.

Метров через 50 наш главный проход упёрся в стену, в которой зияло три почти одинаковых прохода. Все три уходили вверх под небольшим, но обнадеживающим уклоном, градусов на 5-10, расходясь в разные стороны.

Мы остановились, и луч фонаря Петра медленно переводился с одного хода на другой.

— Критерии, быстро, — его голос был сдержан, но в нём чувствовалось напряжение. — Тяга воздуха, звук воды, геология.

Вода медленно, но верно поднималась, отрезая путь к отступлению. Ошибка в выборе означает, что мы упрёмся в стену, а вернуться уже не сможем — этот зал затопит и, возможно, перекроет все три прохода. Второй попытки может уже не быть. Никогда.

— Правый... чувствуется сквозняк, — доложил Сергей, держа перед собой мокрую ладонь.

— В левом его нет, — добавил я, приложив ухо к стене. — И тишина.

— Центральный... Тяги воздуха нет. Тоже тихо, — заключил Пётр.

Мы обменялись взглядами. Выбор был очевиден, но от этого легче не становилось. Пётр подошёл к правому ходу и достал из рюкзака тонкую нитку. Она слегка покачивалась в едва заметном сквозняке.

— Правый. Пошли, — наконец, скомандовал он.

Мы сделали шаг в выбранный тоннель, и мрак сомкнулся за нами. Теперь только вперёд.

Прошло несколько минут, в течение которых мы продвигались по выбранному тоннелю. Уклон наверх стал значительно меньше, но вода нас уже вряд ли догонит, по крайней мере пока.

С каждым шагом вперёд сырой запах пыли и влажного камня менялся. К нему примешался новый неприятный "аромат" — затлхый, землистый с горьковатым оттенком.

— Чем это пахнет? — пробормотал Сергей, идущий впереди меня.

— Газов нет, — Пётр держал в руке небольшой газоанализатор, он был размером с кнопочный телефон. Мы не стали их бросать для безопасности, как и противогазы.

Однако запах усиливался. Воздух стал казаться гуще, тяжелее.

И тогда лучи наших фонарей, скользившие по стенам, начали освещать уже не просто серый известняк.

Сначала это были отдельные бархатисто-чёрные пятна, разбросанные тут и там. Но чем дальше мы шли, тем гуще они становились.

Теперь уже целые участки стен и свода тоннеля были покрыты сплошным ковром пушистой, неестественно чёрной субстанции. Она висела клочьями, напоминая гнилую вату или мех какого-то гигантского зверя.

— Стой! — резко скомандовал Пётр, замирая на месте. Луч его фонаря застыл на особенно густом скоплении, с которого свисали длинные, похожие на волосы, нити.

— Плесень, — голос Саши, нашего медика, прозвучал профессионально, но в нём ощущалось некоторое беспокойство. — Или грибок. Вид не знаю, но масштабы... Просто так она расти не будет. Для такого количества биомассы нужно много органики.

— Органики? — спросил я.

— Может, летучие мыши или что-то ещё. Но это не главное, — Саша взялся руками за противогаз. — Мы сейчас дышим спорами. Неизвестно, насколько они токсичны.

— Всем надеть противогазы, — чётко прозвучал голос Петра. — И проверить посадку. Саша, проследи.

Тишина пещеры наполнилась шелестом резины и шорохом стяжек. Стеклянные глазницы исказили обзор, но зато эта мерзкая сладковато-горькая вонь наконец отступила, сменившись на запах фильтров.

Я посмотрел на остальных. Теперь мы были похожи на солдат, готовящихся к химической атаке.

Газоанализатор, который проверял Пётр, не показал, что здесь есть споры, потому что этот прибор не умеет их определять, он расчитан только на газы.

— Пошли, — прозвучал приглушённый и слегка неразборчивый голос Петра из-под маски. — Не касайтесь стен.

Мы снова тронулись в путь, но теперь каждый наш шаг вглудь этого чёрного, пушистого чрева отдавался в ушах оглушительной тишиной и собственным дыханием.

Вскоре в правой стене тоннеля показалось новое ответвление.

Из него, клубясь и переливаясь в лучах наших фонарей, валил густой белый пар. Он стелился по полу нашего основного хода, словно жидкий дым, затягивая проход пеленой. Воздух стал влажным и тёплым, как в бане.

— Стой, — Пётр поднял руку. — Смотрите.

Он направил луч фонаря в сторону ответвления. Пар был настолько густым, что свет едва пробивался сквозь него, создавая жутковатое, размытое свечение. Мы с Сашей осторожно подошли к самому краю проёма и заглянули внутрь.

Новый проход был невысоким и через пару метров сужался, превращаясь в подобие трубы, уходящей под крутым углом вниз, в непроглядную черноту. Именно из этой дыры с едва слышимым шипящим звуком и вырывался горячий пар.

Но самое страшное было не это.

Лучи наших фонарей, пробиваясь сквозь пар, выхватывали из полумрака стены и пол этого грота. Они были сплошь усеяны плесенью. Той же чёрной пушистой, но здесь её слой был в разы толще и пышнее. Она покрывала всё, как бархатный ковёр, настолько плотно, что за ней не видно было даже саму поверхность.

— Чёрт возьми, — тихо выдохнул я в противогазе. — Её здесь море.

— Да, — ответил Саша. — Тепло и влага. Идеальные условия для плесени. Спор здесь должно быть в десятки раз больше.

Пар, омывающий наши костюмы, был обжигаюче горяч. Стекла противогаза запотели, и мне пришлось протереть их рукавом.

— Идём дальше по основному ходу, — скомандовал Пётр, уже двигаясь вперёд. — Но будьте осторожнее. Если здесь есть одна такая "парилка", то могут быть и другие.

Мы продвигались дальше, и этой чёрной растительности вокруг нас становилось всё больше. Она была не только на стенах и потолке, но и под ногами.

И это была не просто пыль на камнях, а плотный упругий слой, поглощавший звук наших шагов и пружинивший под тяжестью ботинок. Идти по нему было жутко не из-за скольжения, а из-за ощущения, что ты идёшь по чему-то живому. Спелеоботы вязли в этой пушистой массе с тихим влажным хлюпаньем, будто мы топчем гигантскую гнилую массу.

Луч моего фонаря метался по полу, выискивая хоть кусочек твердой поверхности. И вот в одном таком пятне света я разглядел не просто однородную черноту. Из-под ворсистого покрова белело несколько предметов. Я пригляделся, и по спине пробежали ледяные мурашки. Это были кости.

Мелкие, похожие на птичьи или, что ещё хуже, на фаланги пальцев небольшого животного, они были неестественно чистыми. Будто их тщательно обглодали, и теперь плесень медленно, но верно поглощала их, просовываясь сквозь пустые глазницы.

"Наверное, это останки летучих мышей," — подумал я.

В этот момент Сергей, сосредоточенно изучавший карту на планшете, не заметил неестественно бугристый ком плесени. Его нога соскользнула в сторону, он попытался удержать равновесие, резко взмахнув руками, но было поздно. С глухим мягким звуком, как будто пол был покрыт губкой, он рухнул на колено, а затем и на бок в густой слой чёрной субстанции.

— Чёрт! — вырвалось у него приглушённое противогазом ругательство.

Мы все замерли, глядя на него.

— Всё в порядке? — прозвучал голос Петра.

— Да, кажется, — Сергей пытался подняться, отталкиваясь от пола рукой.

Тогда я заметил маленькую, но неприятную деталь. В момент падения рукав куртки Сергея задрался вверх, обнажив незащищённый участок кожи его запястья. Вместе с другой частью руки это место было прижато к влажной пушистой поверхности плесени.

— Стой! Не двигайся! — это крикнул не Пётр, а Саша. Он быстро подошёл к Сергею, который замер в полусогнутой позе. — Рукав задрался. Ты коснулся плесени.

Сергей взглянул на своё запястье через запотевшие стёкла противогаза.

— Всем не мешать. Пётр Иванович, светите сюда, — голос Саши стал собранным и жёстким. Он снял рюкзак и достал оттуда аптечку. — Руку, Сергей.

Пётр направил фонарь на запястье топографа, на котором не было ни покраснений, ни волдырей, только несколько мелких чёрных ворсинок, прилипших к коже.

— Витя. Пакет для мусора, быстро, — бросил мне Саша, не отрываясь от руки Сергея.

Пока я рылся в рюкзаке, медик взял из аптечки бутылёк с водой и стерильную салфетку. Он обильно полил запястье, смывая ворсинки, а затем тщательно протёр кожу салфеткой.

— Антисептик, — Саша сменил салфетку и обработал участок кожи жидкостью из другого флакона. Запах спирта на мгновение почувствовался даже через противогаз, слабый, но отчётливый.

Я подал прочный пакет, и Саша бросил в него использованные салфетки.

— Утилизация, — он застегнул пакет и убрал его в специальный карман своего рюкзака.

— Всё? — спросил Сергей, в его голосе слышалось облегчение.

— Всё, что мы можем сделать сейчас, — ответил Саша. — Но за местом контакта нужно наблюдать. Малейший зуд, покраснение — говори сразу.

Сергей молча кивнул, натягивая рукав и проверяя, плотно ли он теперь прилегает к перчатке.

— Будьте бдительнее прежнего, — Пётр окинул взглядом всех нас. — Саша веди наблюдение. Пошли.

Мы шли дальше, и с каждым шагом мерзкий пушистый ковёр под ногами становился всё толще. Он словно поглащал свет и звук, отчего наше продвижение по тоннелю становилось ещё мрачнее.

— Стой, — твёрдо скомандовал Пётр, внезапно остановившись. Лучи наших фонарей, как по команде, сошлись в одной точке.

Среди бесконечных чёрных зарослей виднелось яркое оранжевое пятно. Это была непромокаемая куртка, почти такая же, как наши. Она лежала на боку, вздувшаяся, будто набитая чем-то внутри. Чуть дальше была ещё одна — синяя.

Присмотревшись, я заметил, что из-под расстёгнутого ворота оранжевой куртки, прямо на бархатной черноте, лежал череп. Он был неестественно белым, словно отполированным. А из его глазниц густо проростали чёрные клочья плесени. Они колыхались в едва заметных потоках воздуха, отчего было ощущение, что они шевелятся.

Металлические карабины на разгрузке куртки покрылись ржавчиной, а ткань вокруг них истлела, превратившись в бесформенные остатки. Рядом, чуть в стороне, валялся рюкзак с порванным дном, откуда тоже поросли чёрные волоски плесени. Тут же лежала и каска вместе с какими-то приборами, окружёнными жутким пушистым "мехом".

Саша медленно подошёл ближе. Луч его фонаря скользил по останкам.

— Оказывается, мы здесь не первые, — пробурчал он. — Снаряжение современное. Скорее всего они тут недавно.

— Недавно? — переспросил Сергей, и его голос показался мне хрипловатым. — От них только кости остались.

— Это не естественное разложение, — Саша жестом показал на всё вокруг. — Эта дрянь постаралась.

— Ничего не трогать, — резко сказал Пётр. — Идём. Быстро.

Мы продолжили свой путь, оставив жуткую находку позади. В голове начали появляться мысли о том, что мы можем стать следующими, но я всеми силами отгонял их.

Прошло ещё минут десять, а потом царившую здесь тишину нарушил сухой сдавленный кашель.

Сергей сгорбился больше обычного и громко кашлял в своём противогазе.

— Сергей? — окликнул его Саша. Мы все остановились.

— Ничего, — буркнул топограф. — Просто сухо в горле.

Саша без лишних слов посветил на запястье его руки, осторожно оттягивая рукав. Даже с расстояния в пару метров я увидел воспалённую розовую кожу, покрытую мелкой сыпью, как от крапивы.

— Фигня, пройдёт... — начал Сергей, но снова сдавленно закашлял. Его дыхание в противогазе стало слышно отчётливее. Вздохи были тяжёлыми и хриплыми.

— Покраснение, отёчность, — констатировал Саша. — Кашель, возможный отёк дыхательных путей. Вероятно, аллергическая реакция. Сейчас дам тебе антигистаминное.

Саша быстро начал доставать аптечку, а Сергей стоял, опустив голову.

— Нужно быстрее найти выход, — на удивление тихо произнёс Пётр. — Будем надеяться, что средство от аллергии поможет. Саша, следи за ним. Если станет хуже — говори.

Мы снова тронулись в путь, но теперь беспокойство в команде нарастало с каждым приглушённым кашлем. В мыслях постоянно всплывал образ черепа с торчащими из глазниц волосками чёрной плесени.

Пётр, как всегда, был впереди. Его мощная фигура была нашим ориентиром в этом аду.

И внезапно этот ориентир исчез.

Раздался возглас сквозь противогаз, послышался приглушённый шорох, а затем тишина. Луч света его фонаря, который только что скользил по стенам, сменился непроглядной тьмой.

Мы застыли на месте, ещё не понимая, что произошло.

— Пётр? — первый нарушил тишину Саша, но ответа не последовало.

— Пётр Иванович! — громче, с ноткой нарастающей паники, крикнул я.

— Стоять на месте! Ни шагу! — голос Саши прозвучал резко, пробиваясь через очередной приступ кашля Сергея. Он медленно проверял каждый сантиметр пола перед собой.

Луч света выхватил из тьмы края идеально круглого провала. Он был похож на чёрную пасть. Его стены были густо оплетены длинными, похожими на волосы, нитями, маскируя дыру и делая её почти незаметной.

Саша рукой в перчатке раздвинул эту завесу и посветил вниз. Луч терялся в пустоте, не достигнув дна. Там не было ничего, кроме всё тех же бархатисто-чёрных стен, уходящих в бездонную, зияющую темноту. Ни тела, ни обломков, ни звуков.

— Ничего не видно, — тихо произнёс Саша, и в его голосе прозвучало отчаяние. — Глубина... 30 метров? 70? Дна не видно совсем.

В этот момент раздался резкий, захлёбывающийся кашель. Сергей, держась за стену, судорожно пытался сделать вдох.

— Я... Я не могу... — он хрипел. Его слова прерывались спазмами. — Не могу дышать... Надо снять его...

Он схватился руками за свой противогаз.

— Нет! — я быстро отдёрнул его руки. — Ты с ума сошёл? Вдохнёшь споры и точно задохнёшься!

— Слушай меня! — Саша схватил его за плечи и тряхнул, заставляя сосредоточиться. — Отёк усиливается, ты паникуешь. Дыши медленнее. Вдох... Выдох...

Он пытался успокоить Сергея, но его собственные руки дрожали. Пётр пропал, Сергей умирал, а мы были в ловушке.

— Витя! — Саша обернулся ко мне, скидывая с плеч рюкзак. — Я должен попробовать. Я не могу оставить его там.

— Саша! Дна не видно! — пытался возразить я, но он не слушал.

Мы организовали страховку. Я лёг на пол, упираясь ногами в выступы, пока Саша, пристегнувшись начал медленно спускаться в чёрную пасть. Он исчез из вида, лишь скрежет карабина о скалу говорил, что он ещё жив.

Прошло несколько бесконечных минут.

— Верёвка кончается, — его голос было едва слышно. — Пётр! Ты слышишь?

В ответ только мёртвая тишина.

Спустя какое-то время Саша появился, выбираясь наверх. Он был весь в чёрных ворсинках.

— Ничего, — выдохнул он. — Дна я так и не увидел. Чёртова бездна. Его там нет.

— Что теперь? — тихо спросил я.

— Выживать, — Саша взял в руки скальный молоток. — Будем проверять каждый шаг перед собой. Бьём по полу, ищем пустоты. Понятно?

Мы шли, и наш мир сузился до трех лучей фонарей, бьющих по бесконечному чёрному бархату, и двух звуков: моего проверочного удара молотком об пол и хриплого, прерывистого дыхания Сергея. Его кашель со временем начал становиться реже, и я радостно подумал, что, возможно, симптомы аллергии начали ослабевать.

В один момент слева на стене я заметил ещё один проём. Не тоннель, по которому можно идти, а идеально круглое отверстие размером с канализационный люк. Оно было усеяно теми же длинными нитями плесени, которые свисали внутрь, словно занавес.

— Смотрите, — произнёс я, указывая на проём. Саша только молча кивнул, и мы осторожно двинулись дальше.

Буквально через несколько метров мы увидели на противоположной стене точно такой же проём. А потом третий.

Они были повсюду: на стенах, на потолке, мы обходили их под своими ногами. Одни были диаметром с футбольный мяч, другие достигали метра, а то и двух. Заглянув в один из таких проёмов, я увидел, что он резко заворачивал в сторону и извивался.

Плесень не просто росла в них — она была их неотъемлемой частью, будто они из неё и состояли.

Из некоторых отверстий, особенно тех, что были побольше, сочился тот самый горячий пар. В таких местах покрытие из плесени было особенно густым. Под напором пара волоски двигались и были больше похожи на мерзкие щупальца.

Я посветил наверх, где был ещё один небольшой круглый проход, и холодный пот пробежал у меня по спине.

Из него торчала человеческая рука, больше похожая на обтянутый кожей скелет. На её фалангах пальцев и суставах поросли мелкие чёрные ворсинки. Рука внезапно слегка двинула пальцами и втянулась наверх с неприятным шорохом.

— Господи, — непроизвольно вырвалось у меня, а сзади послышался сдавленный кашель.

Но это был не Сергей.

Саша стоял, упершись руками в колени, его плечи судорожно вздрагивали. Кашель был глубоким и сильным, не давая нашему медику даже сделать вдох.

— Саша, — тихо позвал я его и понял, что он мог задеть телом плесень, когда спускался вниз для поисков Петра.

Я перевёл взгляд на Сергея и ужаснулся. Он стоял неподвижно, глядя на корчивовшегося от кашля Сашу. Дыхание Сергея теперь стало очень частым, но хрипов в нём наоборот было ещё больше.

— Сергей. Ты как? — с беспокойством спросил я его, но он не ответил.

Он медленно повернул голову в мою сторону. Его глаза за стёклами противогаза были неестественно широко раскрыты. В них не было ни страха, ни паники — взгляд был пустой.

— Сергей, — в моём голосе промелькнули нотки паники. А он всё не отвечал и вообще не двигался, лишь продолжал очень часто дышать и сверлить меня взглядом.

— Я тоже где-то подхватил эту гадость, — Саша выпрямился, перестав кашлять.

Сергей в этот момент начал быстро снимать с себя каску, а затем противогаз.

— Ты что творишь? — Саша двинулся к нему, но тот уже держал маску в руке.

Лицо Сергея было усеяно мелкой сыпью. Он стоял с улыбкой до ушей и широко открытыми глазами смотрел на медика.

— Надень назад, — Саша подошёл к нему, и тут Сергей набросился на своего товарища.

Топограф схватил Сашу за куртку и прижал его к заражённой плесенью стене.

— Какого хрена?! — вскричал медик и, вырываясь, толкнул Сергея изо всех сил. Тот потерял равновесие и стал падать в зияющую рядом круглую пропасть, но ухватился за ногу Саши, потянув его за собой.

Спустя пару мгновений я уже стоял совсем один в этом жутком месте. Вокруг была давящая тишина. Двое членов моей команды только что исчезли в бездонной пасти Серой Гидры.

— Саша! — крикнул я, посветив в отверстие, но уже знал, что ответа не последует. — Сергей!

Пробыв в ступоре пару минут, я пошёл дальше. У меня ещё остались резервные батареи для фонаря, но и им рано или поздно придёт конец.

Вокруг была только эта чёрная дрянь и расходящиеся во все стороны круглые извилистые проходы.

Я всё топал по бесконечному тоннелю, всегда проверяя пол под ногами. Я потерял счёт времени, но продолжал надеяться на спасение.

Может, прошло пару часов. Может, день или два. Сложно было сказать.

Мне казалось, что я слышу голоса в этих узких проёмах. Пётр, Саша и Сергей звали меня и просили пойти с ними.

Мне начало казаться, что я вижу лица в этой чёрной субстанции. На стенах, на потолке. Они выглядывали на меня с улыбками и приветливо советовали остановиться.

Но я не останавливался.

До меня не сразу дошло, что плесень вокруг постепенно стала отступать. Её становилось меньше, пока в итоге последние её следы не остались где-то позади.

Теперь это была обычная известняковая пещера, которая не пыталась меня убить или забрать к себе.

На улицу я вышел, как в тумане. Голова плохо соображала, мне было как будто всё равно.

Я плёлся по какому-то лесу и, наконец, вышел на яркую поляну. В глазах начало темнеть, а ноги подкосились. Последнее, что я смог услышать, перед тем, как потерять сознание, это звуки вертолёта где-то вдалеке.


Я пришёл в себя под монотонный звук кардиомонитора. Яркий белый свет больничной палаты резал глаза, привыкшие к вечной темноте. Первое, что я осознал — я дышу чистым, сухим воздухом, без противогаза.

Через минуту кто-то зашёл в мою палату.

— Доброе утро, Виктор, — услышал я спокойный голос. Возле койки стоял немолодой мужчина в белом халате. — Я — врач-реаниматолог Макаров. Как вы себя чувствуете?

— Мои... друзья, — прохрипел я, уже боясь услышать ответ.

— Вас нашли одного, — его голос был спокоен. — Очень истощённого. Сейчас вам нужен покой.

Он сделал укол, и я снова провалился в сон.

Когда я пришёл в себя в следующий раз, то увидел, что в палате кроме врача был ещё один мужчина в строгом костюме.

— Виктор, я — майор юстиции Мельников, — он представился без лишних эмоций, показав удостоверение. — Я следователь. Доктор Макаров разрешил задать вам несколько вопросов. Вы в состоянии сейчас говорить?

Я кивнул, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Взгляд следователя был тяжёлым и внимательным. Врач молча стоял у изголовья кровати, скрестив руки на груди.

— Вы единственный, кого нашли, — Мельников говорил чётко и медленно. — В состоянии крайней степени истощения, обезвоживания. Скажите, что вы помните?

<продолжение в комментариях>

Показать полностью
52

Пашкин этаж

Есть у меня в запасе одна жуткая история... Рассказал мне ее старый приятель Серёга, с которым мы когда-то вместе работали, а потом сдружились. В общем, сбежал однажды он с одного места, продал квартиру практически за бесценок, лишь бы оттуда ноги унести.

Пашкин этаж

И до сих пор, как выпьет, его прорывает на рассказы.

Речь пойдет об обычной коммуналке. Знаете, это такие серые места, где все вроде друг друга в лицо знают, но не каждый ваше имя вспомнит. Дворик-колодец, потрескавшийся асфальт, одна чахлая березка и скрипучие качели, на которых по ночам собирается бухать всякая шваль.

До 2015-го года жизнь там текла своим чередом. Бабки на лавочках, мужики в гаражах, детвора носится по двору. Да, бывали мелкие кражи у кого-то аккумулятор с машины скрутят, кто-то велосипед из подъезда умыкнет.

А потом завертелось. Пропадет у кого-то телефон, оставленный на подоконнике. У кого-то из кармана куртки в общей прихожей вытащат пару сотен. Жильцы пожимали плечами, грешили на залетных наркоманов, но тревожный звоночек уже прозвенел. Доверие, которое всегда склеивало этот маленький мирок, начало давать трещины.

И вскоре виновника нашли. Им оказался Пашка из 34-й комнаты.

Тринадцатилетний пацан, тихий, щуплый, с вечно испуганными глазами. Раньше за ним такого не водилось. Рос в приличной, хоть и совсем небогатой семье. Мать – медсестра в поликлинике, отец – работяга на заводе. Но в последнее время Пашка связался с какой-то дурной компанией со старшаками из соседнего района. Пошли слухи про «соли» и «закладки». Эта дрянь меняет людей до неузнаваемости, превращая их в бездушных, лживых тварей, готовых на все ради дозы.

Его ловили еще несколько раз. То он пытался вскрыть почтовый ящик, то шарился у чужой двери. Но что с него взять? Ребенок же. Его стыдили, грозили отцом, отпускали. Серега, мой приятель, как-то застал его у себя в комнате. Вернулся за забытыми документами, а этот шкет уже ковыряется в ящике комода. Серёга тогда его не стал бить, просто схватил за шкирку, вытряхнул из карманов пару мелких купюр, глядя в его пустые, стеклянные глаза. И прошипел: «Еще раз увижу – ноги переломаю». Пашка молча кивнул и испарился.

Развязка наступила в один мерзкий, дождливый октябрьский день. Валентина Петровна из 37-й, бабка злющая, вернулась из магазина раньше обычного. Заходит в свою конуру, а там Пашка, стоит посреди комнаты и сжимает в кулаке ее пенсию, которую она только утром получила.

Вот тут-то плотину и прорвало! Бабка вцепилась ему в ухо мертвой хваткой и потащила через весь двор к его подъезду, изрыгая проклятия. На ее крик сбежались соседи. Зрелище было жуткое. Пашка, маленький, жалкий, пытается вырваться, а она тащит его, как нашкодившего щенка. У самой двери их встретила Пашкина мать. Увидев смятые деньги в руках сына и услышав вопли соседки, она словно обезумела. Время унижений, безденежья, а теперь еще и этот позор… Она начала хлестать его по лицу наотмашь, прямо там, на глазах у всех зевак. Она била и плакала, а он стоял, опустив голову, и молчал. Даже не всхлипнул.

Вечером должен был вернуться с работы отец. Мужик он был суровый, рука тяжелая. Пашка это прекрасно знал.

Когда мать, вконец обессилев отпустила его, он шмыгнул в их комнату и заперся изнутри. Как раз вернулась из школы его младшая сестра. Постучали – тишина. «Паш, открывай!». В ответ – ни звука. Подергали ручку – заперто.

Мать, измученная скандалом, махнула рукой: «Пусть сидит, проветрится. Подождем у соседки, пока отец с работы вернется».

Когда вечером пришел отец, история повторилась. Стучали, кричали, угрожали. Дверь не открывалась. Внутри стояла мертвая тишина. Что-то было не так. Чувствовалось в этой тишине что-то жуткое. Отец попытался выбить дверь плечом, но старая, советская филенка держалась крепко.

Тогда Серёга, который жил этажом выше, предложил: «Дядь Коль, у вас же форточка на кухне не заперта? Давайте я со своего балкона к вам перелезу и изнутри открою».

Сказано – сделано. Через пару минут он уже был на их балкончике. Скользнул внутрь. В комнате было темно и тихо. Только тиканье часов отмеряло секунды до ужаса. Он прошел дальше, включил свет и то, что он там увидел, заставило его закричать от страха.

Посреди комнаты, в свете тусклой лампочки, под потолком медленно вращался Пашка. Он сделал петлю из материнского платка, того самого платка, в котором она часто ходила на работу. Ноги его нелепо болтались в паре сантиметров от стула, который он, видимо, выбил из-под себя. Но самое страшное было не это. Его голова была запрокинута под неестественным углом, а глаза… глаза были широко открыты. И в этих мертвых, стеклянных глазах застыл не страх или боль. В них застыло чистое, незамутненное злорадство. Он смотрел прямо на дверь. Словно с нескрываемым удовольствием ждал, когда ее вскроют.

С этого дня подъезд начал умирать.

Смерть ребенка – это всегда огромная боль. Но самоубийство ребенка – это черная дыра, которая буквально засасывает в себя все вокруг. Сначала в подъезде просто стало неуютно находиться. Лампочка на Пашкином этаже постоянно перегорала, сколько ни вкручивай новую, практически сразу лопалась. Ночью жильцы стали слышать тихий плач в вентиляции. Или быстрый, шаркающий звук шагов по лестнице, когда там никого не было.

А потом все стало намного хуже. Валентина Петровна, та самая бабка, внезапно слегла. У нее развилась жуткая фобия: она панически боялась любых вещей мало-мальски похожих на веревку: шарфы, шнурки и т.д. Она кричала по ночам, что видит в углу своей комнаты темный силуэт мальчика, который протягивает ей платок и шепчет: «Примерь, бабуль, тебе пойдет».

Через несколько недель ее увезли в психушку, где она скоропостижно умерла.

Пашкина семья же, съехала почти сразу после трагедии, в буквальном смысле бросив все пожитки. Комнату долго не могли продать, но потом нашлись какие-то приезжие – муж, жена и двое маленьких детей, мальчик и девочка. Они купились на мизерную цену.

Их хватило всего на три недели.

Сначала их сын, шестилетний пацан, начал разговаривать с воображаемым другом. На вопросы родителей он отвечал, что играет с «грустным мальчиком Пашей», который живет в стене и не хочет выходить на свет. Потом он стал просыпаться по ночам с криками, жалуясь, что Паша садится к нему на грудь и не дает дышать, шепча на ухо: «Тише. Не кричи, а то папа придет».

Кульминационный момент наступил, когда глава семьи возвращался с работы поздно вечером. Он поднялся по темной лестнице. В кромешной тьме, почти дойдя до своей двери он вдруг почувствовал, как маленькая, ледяная детская ручка медленно взяла его за запястье. Он замер от страха, сердце ухнуло куда-то в пятки. И тихий детский шепот раздался прямо у его уха:

— Пап, не бей, я больше не буду…

На следующий день они съехали, оставив в квартире всю мебель.

Сейчас в этом подъезде уже почти никто не живет. Люди бежали оттуда, кто куда мог. Квартиры отдают за копейки, но покупателей на них нет.

Показать полностью
15

Банк "Души"

Его звали Николай Петрович, и был мелким, но старательным менеджером в банке «Благополучие». Банк этот, как водится, был серым, безликим и пах старым ковром и тоской.

Так вот, у Николая Петровича была мечта — собственный угол у озера, где он мог бы в тишине читать Диккенса и ловить карасей.  Дачку небольшую он хотел. И даже нашел объект своих желаний, но не хватало двести тысяч рублей. Деньги были в инвестициях и воспользоваться ими сейчас он не мог. И вот, в один дождливый понедельник, ему на стол легла папка с грифом «Пилотный проект: „Счастливый Кредит“».

«Всего один звонок, и ваши желания — реальность», — гласил слоган.

Суть была проста: новая, платиновая карта «Счастливый Ключ». Никаких анкет, никаких проверок. Клиент просто подписывал договор мелким шрифтом, и деньги мгновенно поступали на счет. Единственное условие — погасить долг нужно было ровно через 30 дней. До последней копейки.

Николай Петрович, человек дотошный, попытался прочесть тот самый мелкий шрифт. Буквы плясали перед глазами, сливаясь в странные, почти библейские формулировки: «Заемщик соглашается с условием внесения обеспечения в форме нематериальных активов... в случае просрочки... подлежит взысканию в полном объеме...»

Пахло чем-то старым, сладковатым и пыльным, как в заброшенной церкви. Но мысль об озере, об утреннем тумане, подступающем к крыльцу, была сильнее. И он подписал.

Деньги пришли мгновенно. Карта лежала в руке теплая, почти живая, с необычным рельефом — не просто чип, а какой-то замысловатый узор, напоминающий то ли лабиринт, то ли схему нейронов.

Первые дни были райскими. Он купил свою дачу на берегу. Жизнь обрела краски. Но по мере того, как приближался срок платежа, его начало трясти. Клиенты банка, приходившие за «Счастливым Кредитом», менялись на глазах. Сначала они сияли, как новогодние елки, а потом блекли, их взгляд становился пустым, а от них самих начинал исходить тот самый сладковатый запах тлена.

За неделю до срока Николай Петрович понял, что не сможет собрать всю сумму. Долбанный инвестиционный портфель, ожидания не оправдались. Паника, липкая и холодная, сжала его горло. Он решил снять все наличные и попытаться скрыться.

Его банкомат стоял в самом глухом углу центрального отделения, тот, что работал даже ночью. Он назывался «Терминал Полного Обслуживания». Старая, массивная машина, цвета потускневшей меди. Экран был не LCD, а катодным, с зеленоватым свечением.

Он вставил карту. Вместо привычного щелчка раздался тихий, влажный вздох, будто карту приняли в рот. На экране замерцали слова:

«НИКОЛАЙ. ВРЕМЯ РАСПЛАТЫ».

Он судорожно набрал пин-код. Экран погас, а затем зажегся вновь, но теперь на нем было черно-белое видео в отвратительном качестве, будто снятое камерой наблюдения. Он увидел самого себя, сидящего за своим же столом и подписывающего договор. Но в углу кадра, в темноте, стояла высокая, худая фигура в длинном пальто. Ее лицо было скрыто тенью.

«ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРИНЯТО. НАЧИНАЕТСЯ ВЗЫСКАНИЕ», — написал банкомат.

Из щели для выдачи купюр не выехали деньги. Вместо этого послышался скрежет и тихий, детский плач. Затем из щели медленно выползла длинная, серая полоска бумаги. Это был не чек.

Это была фотография. Фотография его, недавно купленного, домика у озера. Но на снимке домик был заброшен, окна выбиты, а с крыльца, прямо в воду, свисала чья-то бледная, безжизненная рука.

Николай Петрович отшатнулся. Он попытался выдернуть карту, но та не поддавалась, будто вросла в щель. Он дернул сильнее, и тут банкомат издал низкий, грудной кашель. Медная панель вокруг картридера потеплела и стала на ощупь... кожистой.

«ВАШ ДОЛГ — ВАША ПАМЯТЬ», — написал экран.

Перед его глазами, как кинопленка, замелькали воспоминания: первый поцелуй с Люсей, запах пирога, который пекла мама, ощущение теплого ветра в лицо в день его выпускного... И они стали тускнеть, стираться, превращаясь в черно-белые картинки, а затем и вовсе в пустоту. Он физически чувствовал, как в его голове образуются провалы. Он не мог вспомнить имя своей первой собаки. Потом — цвет волос матери.

— Нет! — закричал он. — Заберите деньги! Заберите все деньги!

Он стал бить по клавиатуре, по экрану. Из динамика банкомата послышался тихий, ласковый шепот, голосом его покойной бабушки: «Тише родной, тише. Скоро всё закончится. Нужно только отдать долг. До последней копейки».

Щель для карты наконец отпустила его «Счастливый Ключ». Но карта была липкой и теплой, как только что вынутый орган. А на экране горела новая сумма.

«ДОЛГ: 1 ВОСПОМИНАНИЕ. ОСТАТОК: 0».

Он побежал. Выбежал на улицу, в слепящий свет фонарей. Он был свободен. Долг погашен. Он поднес руку к лицу, пытаясь стереть с нее липкий пот, и понял, что не помнит, как его зовут. Он обернулся, чтобы посмотреть на банк. Над дверью неоновыми буквами горело: БАНК «БЛАГОПОЛУЧИЕ». Но для него буквы складывались в другое название, древнее и жуткое. Он не мог его прочесть, но инстинктивно понимал его значение: «Банк Души».

А в глубине зала, у старого медного банкомата, уже стояла следующая жертва — молодая девушка, с надеждой в глазах и теплой, живой картой в руке. Банкомат ласково мигнул ей зеленым светом, готовясь принять свой очередной вклад.

И где-то вдали, на берегу озера, в пустом домике, ветер гулял по комнатам, завывая в такт тихому, механическому щелканью, которое доносилось из-под половиц. Будто кто-то вел вечный счет.

Продолжение следует

Показать полностью
88

Самое страшное – жить с этим

Зовут меня Андрей. Сейчас я никто, а когда-то, в начале нулевых, казалось, что жизнь моя удалась. Я свой бизнес с нуля поднял, из болота девяностых вылез. Большой дом построил. Жена Катюша, двое детей – дочка и сын. Наш дом заливался детским смехом. Счастье, простое такое, тёплое. Наверное, именно на такой свет, как мотыльки на огонь, и слетается всякая мразь.

Самое страшное – жить с этим

Началось всё по-тихому, исподволь.

Сперва Катя почти спать перестала. Проснётся среди ночи, сядет на кровати и вслушивается в темноту до самого утра. Казалось, будто кто-то говорит с ней, а я ничего не слышал. Потом стала бродить по ночам. Босиком, в одной ночнушке, а у самой глаза пустые, стеклянные. Будто не видит перед собой ничего. Я себя все успокаивал: устала наверное, дети вымотали. Дурак!

Как-то вернулся с работы за полночь. Захожу, а она у двери в детскую стоит и губами шевелит. Беззвучно. А дети спят, в комнате тишина мёртвая. Я к ней, тронул за плечо – она как вздрогнет, будто её кипятком ошпарили. Очнулась. А наутро ничего не помнит.

Дальше – хуже. Катя начала сохнуть. Буквально на глазах. Бледная, дёрганая, вечно где-то в своих мыслях. А по ночам, мне казалось, что в доме был кто-то ещё. То плач тихий из-за стены слышится, то скрежет, будто кто-то ногтями обои скребёт.

Но самое жуткое – постоянно было чувство, что за спиной кто-то стоит. Дышит прямо в затылок. Обернёшься – никого.

Потом к жене пришли кошмары. Каждую ночь одно и то же: она кричала во сне, что висит под потолком, а тело у неё лёгкое, будто выпотрошенное. И крик этот совсем не ее голосом. Просыпалась в ледяном поту, еле дышала.

Я её по врачам затаскал. Те, как под копирку: «нервное истощение», «пейте валерьянку». Слова их – что мёртвому припарка. Соседка, баба Маня, как-то меня у калитки перехватила, глазами зыркнула и зашептала про одного деда в соседней деревне. Мол, он по «такой части» помогает. Отчаяние – страшная сила. Я поехал.

Дед Семён, сухой старик с глазами буравчиками слушал меня не перебивая. А потом припечатал:

– Сделано вам, милок. На жену твою. Чернуха лютая, на извод. Зависть это. Кто-то на жизнь вашу смотрит, а у самого внутри всё от злобы гниёт. Ищи, кому дорогу перешёл. Может, из родни кто, может, из друзей.

Рассказал он про порчу, про каких-то кукол заговорённых, которых обычно в землю зарывают, про слова, что хуже оружия. Сказал, что попробует помочь, но ничего не обещает.

Той же ночью мы с ним пошли в лесок за моим участком. Он вдруг остановился и ткнул пальцем в землю у старого дуба. Я копал стылую, ноябрьскую почву. И вдруг лопата на что-то наткнулась. Я руками землю разгрёб, а там… Грязная тряпичная кукла. Похоже, что сшита из лоскута любимого Катиного халата, который недавно пропал. Вместо лица – клок её волос, а в область сердца воткнуты ржавые иглы.

У меня в груди всё оборвалось.

– Глубже копай, – прохрипел дед. – Закопаем и молитву прочтём. А как назад пойдём – не оборачивайся. Что бы ни услышал. Понял меня?! Умрёшь, но не обернёшься!

Мы пошли обратно. И лес словно взбесился. За спиной раздались крики. Женский визг, детский плач, утробный хохот. Вокруг нас затрещали ветки, замелькали тени. Что-то ледяное вцепилось мне в плечо. И шёпот, похожий на голос Кати, прямо в ухо: «Андрюша-а-а… посмотри на меня…»

Голова сама хотела повернуться, посмотреть. Я зубы стиснул до скрипа и шёл вперёд, глядя в спину деду.

На время стало тихо. Дед что-то у нас дома поделал, травами окурил, Кате на шею ладанку повесил. И она будто очнулась, ожила. Порозовела, улыбаться начала. Я с облегчением выдохнул.

Дела мои пошли наперекосяк, пришлось пару точек закрыть, но я думал – хрен с ними, с деньгами, главное – жена жива.

Я помнил, как перед своим уходом дед сказал страшные слова:

– Тот, кто это сделал, – из близких твоих. Кто в доме у тебя бывает, из одной тарелки с тобой ест. Я еле отмолил её, колдун там сильный. Имя близкого не скажу, не положено. Такая правда хуже любой порчи. Просто смотри в оба. И не хвались достатком! Чёрный глаз всё видит.

Я тогда решил, что добротой можно любую злобу уничтожить. Стал всей родне помогать, подарки дарить, деньги в долг давать без отдачи. Идиот! Змею на груди не отогреешь.

Ад вернулся в мой дом. И на этот раз он пришёл, чтобы уже наверняка забрать своё.

Однажды ночью меня разбудил визг детей. Я ворвался в их комнату, и у меня в жилах кровь застыла. Дети стояли в своих кроватках, парализованные диким ужасом. А над ними, под самым потолком, горизонтально висела Катя. Ночнушка и волосы свисали вниз, а она сама – будто её на невидимую веревку подвесили.

Я рухнул на колени и завыл, читая «Отче наш». Она висела так с минуту, а потом её голова медленно повернулась ко мне. Глаза – оба налиты кровью. И из её рта раздался голос. Чужой, многослойный, будто из глотки ей вещала целая свора бесов:

– Молись, пёс!!! Кукол закапывай. Попов своих вшивых зови. Мне плевать! Я не уйду, пока род твой не изведу. До седьмого колена!!!

Тварь говорила, смакуя каждое слово. Она точно меня знала. Она меня ненавидела. И она смотрела на меня знакомыми глазами!

Дед Семён приезжал, но с каждым разом уезжал всё мрачнее. Признался, что сила у него не та, что враг сильнее. А Катя угасала. Иногда на час-другой к ней возвращался рассудок, и она смотрела на меня с такой вселенской мукой…

Однажды вечером взяла мою руку, губы её едва шевелились: «Береги детей…», — сказала она.

В ту ночь меня разбудили не ставшие привычными крики. Меня разбудил дикий хохот. Громкий, ликующий, победный. Будто у нас в доме целое чистилище нечисти праздновало победу. Я увидел Катю лежащую на полу, раскинув руки. Я схватил её ладонь – ледяная. Ни пульса. Ни дыхания. Всё!

На похоронах дед Семён подошёл, положил мне руку на плечо и дрожащим голосом сказал: «Не сдюжил я, прости. Забрало оно её».

Пережитое горе въелось в меня. Смерть жены не принесла покоя. Каждое утро я находил на её могиле горстку тёплого пепла. А потом заболел сын. Загорелся в один день. Жар, бред. Я понял – теперь оно пришло за ним. Я бился лбом об пол, раздирая ногтями паркет, и орал в пустоту: «Меня забери! Только их не трогай!»

Я снова притащил деда. Он посмотрел на сына, покачал головой и произнес то, от чего у меня чуть не остановилось сердце:

– Могилу вскрывать надо.

Ночью, с пьяным сторожем и Семёном, мы раскопали её. Когда подняли крышку гроба, в нос ударил такой смрад, что меня вывернуло наизнанку. Дед перекрестился и велел:

– Рот ей открывай. Быстрей!

Дрожащие от страха пальцы не слушались. Я разжал окоченевшие челюсти моей Кати. Её рот был набит до отказа чёрными нитками с узелками-наузами, клочками бумаги с какими-то каракулями, ржавыми иглами, и всё это было измазано в чём-то буром и липком. Я выгребал эту мерзость голыми руками, а дед складывал в мешок.

Мы закопали этот мешок в кладбищенском овраге.

Сын пошёл на поправку. Но дед сказал:

– Здесь моя сила закончилась. Есть в дальнем скиту старец, отец Илларион. Только он помочь может. Если и он не сдюжит – тогда всё!

Старец, древний, как сам мир, выслушал меня и долго молчал. А потом сказал, что нужно на могиле провести особый отчиточный чин. Ночью. И брата упокоенной жены с собой приведи.

И вот мы стояли там: я, Катин брат и старец с Псалтирью в руках. Он начал читать, и тут же со всех сторон на нас пополз шёпот, шаги, и жуткое хихиканье. Тени между деревьями стали сгущаться превращаясь в уродливые фигуры. В какой-то момент из-за дерева вышла... вышла Катя!

Такая светлая, какой я её помнил. Улыбалась он произнесла: «Я всегда рядом с вами. Я защищу вас от него». Я шагнул было к ней, но брат мёртвой хваткой вцепился мне в локоть.

До самого утра старец вёл свою битву со злом. Под утро всё разом стихло.

– Нечисть отступила, – сказал Илларион, вытирая со лба пот. – Ход я запечатал. Но тот, кто это сделал, он жив. И он рядом с тобой. И теперь ты знаешь, кто это.

Самое страшное, сын мой, не сама порча. Самое страшное – жить с этим знанием до конца дней своих, но молчать о нём. Во благо рода своего, — добавил он глядя мне прямо в глаза.

Я всё понял в ту ночь. Понял, кто это был. Это был брат Кати. Тот, что стоял рядом со мной на её могиле. Тот, кому я одалживал деньги на бизнес, который у него быстро прогорел. Тот, кто смотрел на мой большой дом, на мою жену, на моих детей и задыхался от чёрной зависти.

Теперь жизнь продолжается. Иногда мы встречаемся с ним на семейных застольях. Он подходит, хлопает меня по плечу, спрашивает, как дети. Наливает мне водки. И я смотрю в его глаза. В них нет ненависти. Нет злости. Но нет и радости. Там лишь пустота. Выжженная, голодная пустота.

И я улыбаюсь ему в ответ. Жму его руку. Потому что выхода у меня нет. Я получил свою «Пиррову победу». Мою Катю не вернуть. А борьба… борьба внутри меня продолжается. Каждый день.

Самым страшным монстром может оказаться тот, кто сидит напротив тебя, ест твой хлеб и улыбается тебе.

Показать полностью 1
39

Призрак девятиэтажки

Жила-была обыкновенная девятиэтажка. Она и дальше оставалась бы совершенно обыкновенной, если бы в ней не поселился призрак.

- Ого-го-го! Угу-гу-гу! – провыл он. – Теперь вы у меня попляшете!

«Ветер, что ли, в вентиляционной трубе?» - подумала тетя Аня с первого и на всякий случай решила пожаловаться в РЭУ.

- Я вам все-е-ем жи-и-изни не дам!

Что поделать, призрак был злобный. Пугать людей ему доставляло искреннее удовольствие, а фантазией он отличался хорошей. Когда-то давно он жил в деревянном двухэтажном доме. Но дом был уже очень стар. Его снесли, жители получили ордера на расселение и разъехались по новым квартирам. Призраку ордера не досталось, и пришлось искать жилье самостоятельно. Так он оказался в этой девятиэтажке.

«Надо показать товар лицом», - решил он и материализовался перед тетей Аней в виде кота с горящими адским огнем глазами. Благо в подъезде лампочки не горели (это тоже было причиной противостояния тети Ани с РЭУ).  

Тетя Аня кошек любила. Правда, имела нехорошую привычку тащить их домой. У нее их жило 35 штук.

- Киса! – всплеснула она руками и попыталась схватить адского кота за шкирку. Тот увернулся с возмущенным, совершенно кошачьим, мявом.

- Котик, - определила тетя Аня. – Вон, башка какая здоровая.

И начала ворковать:

- Кис-кис-кис! Пойдем со мной. Я тебе покушать дам. Будешь жить хорошо, в тепле. А кастрировать тебя  волонтеры помогут.

С волонтерами тетя Аня общалась давно и прочно. Те ходили к ней, как на работу.

Конечно, у призрака уже давно не было внешних половых органов, да и тела не было, но память сработала успешно: он панически взвыл и исчез.

- Киса? – разочарованно позвала тетя Аня.

«Сумасшедшая какая-то», - подумал призрак и решил, что ее квартиру он будет обходить стороной. Благо квартир этих в девятиэтажке было как грязи.

Следующей его жертвой стала 66 квартира – номер у нее уж очень привлекательный.

- У-у… - начал он.

Для затравки громыхнул цепями и… едва успел увернуться от летевшей прямо в него тарелки. Та встретилась со стеной и рассыпалась осколками.

- Тварь... убью!

На призрака бежал мужик с налитыми, как у быка, глазами. Но оказалось, это не по его призрачную душу. Целью мужика была дама с травленными пергидролью волосами и боевой раскраской, достойной вождя ирокезов.

- Сволочь! Сволочь! Сволочь! – провизжала женщина, используя на полную мощность возможности кухонной ПВО.

Под градом посвистывающей в полете посуды мужик ретировался в гостиную и там закрылся. Стеклянная дверь демонстрировала, что подпирал он ее своей тушкой.

«Опасно», - оценил боевую обстановку призрак и юркнул под кресло. Там он и просидел остаток ссоры в обнимку с котом. Расстались друзьями. Призрак обещал заходить.

«Ни за что больше!» - про себя поклялся он.

Следующей своей жертвой он наметил  местного алкаша Борю, однако не учел, что с чертями тот на короткой ноге и страховидлой с рогами его не напугаешь.

- О, главчерт пришел, - обрадовался Борис. – Наконец-то, а то всё своих шестерок присылаешь! Не уважаешь, наверное.

Предложил:

- Ну, накатим?

От расстройства призрак накатил паров алкоголя и даже положительно ответил на вопрос Бориса «ты меня уважаешь?»

По темному подъезду он летел грозовой тучей. Может, только чуточку темнее. От расстройства. Иногда из нее непроизвольно посверкивали молнии и капал дождик.

- Опять самогон гоните! Я на вас в РЭУ пожалуюсь!

Несколько капель попали на пуховик тети Ани, возвращавшейся домой, чем очень ее огорчили. Она подняла свою клюшку и попыталась потыкать ею потолок подъезда. Попала, конечно, по призраку. Тот шарахнулся в сторону и оказался в квартире. Подозрительно огляделся. Но квартира выглядела невинно. Занавески, цветы на окнах, детские крики.

«Правда, такие вещи можно было бы выносить и сразу», - подумал призрак, случайно пройдя сквозь детский горшок со всем его содержимым.

Детские голоса стали громче.

«Детишки! – умилился призрак. – Они так смешно пугаются!»

Он принял образ бледной женщины в черных одеяниях. Загремел горшком, привлекая к себе внимание.

«Сейчас кто-нибудь из них выйдет. Я сорву с себя голову и….»

Домечтать призрак не успел: из комнаты стремительно вышла растрепанная женщина с младенцем на руках.

- Няня! Наконец-то! Что ж вы опаздываете-то!

И попыталась сунуть бледной даме младенца.

Такого призрак уже не выдержал. Вскрикнув, как лебедь на пруду, он исчез, чтобы ринуться прочь, куда глаза глядят. Главное, подальше от этой проклятой девятиэтажки.

Куда он делся, никто не знает. Но в призрачном мире ходят слухи, что этот призрак вселился в снеговика и теперь пугает прохожих, опоздавших на новогоднее застолье.

Показать полностью
78

Пробный период

О том, что мамочка решила продать душу, я узнала от Тиши как раз перед тем, как он ушел.

В то утро мама опять на него ругалась. На этот раз из-за Кота, он курицу стащил, а Тиша недоглядел, а зачем еще домовые нужны. Тиша ворчал, что еде место в холодильнике и не его это забота — за Котом по пятам ходить. Мама спросила, что тогда его забота, зачем он нужен, и как давай перечислять все, что по Тишиной вине за последнее время приключилось. И много ведь навспоминала — с весны, кажется, ни дня не прошло, чтоб его не поругали. Тиша хмыкнул, мол, а он тут при чем: какова хозяйка, таков и дом. Мама чем-то грохнула и сказала, что лучше вообще без домового жить. И тогда Тиша пробурчал:

— К чему домовой тому, кому душа без надобности. Продавай, все одно никто разницы не подметит.

Я никогда раньше не слышала, чтоб мама так кричала, и испугалась. Лёвик заплакал, а Юлька Тишу в комнату увела.

Я хотела обнять маму, но она с Левиком на руках отвернулась к окну. Вскоре вышли Юлька с Тишей. Юля надела плащ, резиновые сапожки и портфель, Тиша взял зонтик и повел ее школу. Обычно они и меня в садик отводили, но я третий день дома оставалась из-за сопелек. Перед тем как уйти, Тиша чмокнул меня, раньше он так не делал, и я засмеялась.

Из школы Юлька вернулась с тетей Лидой, а Тиша исчез.

Мама ничего не спросила, только поджала губы. Юлька убежала в комнату и громко хлопнула дверью.

В ванной шумела вода. Кран аж подрагивал, так сильно била струя, но, кажется, мама ничего не мыла и не стирала. Обычно она ругалась, когда вода лилась просто так.

— Мамочка, а Тиша вернется?

— Не знаю, Яна, — хрипло ответила она, не глядя на меня.

— Он обиделся, да?

— Я тоже обиделась! — сказала она резко и выключила воду. Но не повернулась.

— Из-за того, что он про душу сказал?

Мама молчала.

— Мамочка, а почему он так сказал?

— Неважно. — Мама наконец повернулась и обняла меня. Я успела заметить, что глаза у нее были красными.

Без Тиши квартира осиротела. Мама ходила злая — даже мне пару раз досталось, что не убрала тарелку и за сопельки, — а Левик капризничал. Юлька же страшно скучала. Раньше мама смеялась, что Тиша Юле — вторая мать, он и правда всегда с ней был, даже уроки помогал учить, пока по математике двойку не схлопотали («Полвека живешь, а задачу четвертого класса решить не можешь!»). Юлька не разговаривала с мамой второй день.

— Зря ты так, — сказала я. — Мамочка такая грустная.

— Так ей и надо! И вообще она не из-за Тиши грустит, а из-за души своей.

— Она ее продать хочет?

— Да.

— А зачем? Нам разве машина нужна?

— При чем тут машина?

— Юра Уткин говорил, что у него папа продал, и они машину купили.

Юлька засмеялась и обозвала меня малявкой.

— Сама такая! — крикнула я, мысленно пожелала Юльке получить еще три двойки и пошла к маме.

Мама сидела на полу, спрятав лицо в колени, а Левик сосредоточенно выбрасывал книги с полок. Посреди комнаты образовалась книжная гора, и я придумала, что в ней можно спрятать клад. Но сперва тронула маму за плечо. Она вздрогнула и подняла голову. На ее щеках отпечатались красные вмятинки от халата, и я погладила их пальчиком.

— Мам, давай поиграем.

Она вздохнула, поднялась и ушла на кухню. Левик тут же перестал кидать книги и пошел за ней, но мама вернулась раньше.

— Давайте лучше разберем балкон! — бодро сказала она.

— Да! — закричали мы.

На балконе было столько всего интересного! Левик выносил сапожки и легкие коробки, я достала елочку и самокаты, потом мы гоняли на них по дому, а мама убирала остальное, мыла, переставляла и наконец утащила туда раскладушку, на которую тут же забрался Кот. Получилась настоящая комната. Мы с Левиком были в восторге, а злюке Юльке тоже было интересно, но она так и не подошла.

— Надеюсь, ему понравится, — пробормотала мама.

— Кому? — спросила я.

Мама нервно улыбнулась:

— Завтра к нам кое-кто придет… Это ненадолго, и вам нечего бояться, все будет хорошо.

Я была озадачена ее словами и отчаянным выражением лица.

— Мамочка, о ком ты?

— Пусть папа расскажет.

Папа вернулся с работы усталый. Мы радостно повисли на нем. Он подбросил Левика, поцеловал меня в сопливый нос, погладил Юльку по голове и печально сказал:

— В профсоюзе домовых ничего не знают про Тимофея, а скорее, просто не хотят говорить. В Своде написано, что если в доме больше трех месяцев держится антидушевная атмосфера, то такие условия считаются невыносимыми.

У Юльки потекли слезы.

— Ненавижу маму! — крикнула она и убежала.

— Юля!

Из кухни вышла мама с напряженным лицом. Попыталась улыбнуться, когда обнимала папу.

— Весело тут у вас, — сказал он, и мама вздрогнула.

— Сейчас погрею суп.

— Ага, спать ужасно хочу, а надо еще рассказ дописать.

Папа опустился на диван и откинулся на спинку. Я села рядом.

— А что такое «антидушевная атмосфера»?

Он зевнул.

— Точно не знаю, Ян. Это как-то связано с настроением хозяев.

— А зачем маме душу продавать?

Он открыл глаза.

— Кто тебе сказал?

— Тиша и Юля.

Папа протер руками глаза и стал сбивчиво объяснять, что все еще не точно, не сто процентов, а почти сто, что это ради нас, что многие так делают. Потом начал рассказывать истории знакомых и соседей.

Все это я и так знала. У Юрки папа продал душу, а у Маши — мама. И вроде все хорошо было, Юрка хвастался джипом, Маша показывала фотки из Диснейленда. Хотя Маша как-то сказала, что ей очень жаль маму. И мне сейчас почему-то было трудно дышать и говорить, а там, где сердце, морозило. Я спросила:

— А это больно?

— Нет. Не переживай.

От его «не переживай» стало тревожно, и сопельки потекли еще сильнее.

— Что ж за день сегодня такой, все плачут, — устало сказал папа.

«Не только сегодня», — хотела возразить я, но вспомнила еще кое-что.

— А кто у нас на балконе жить будет?

В это мгновение Левик, нацепивший папины ботинки задом наперед, бахнулся об пол и заорал. Тут же прибежала мама, стало шумно, папа незаметно оказался на кухне, проглотил суп и исчез в спальне.

Ночью я пошла в туалет и услышала, как папа с мамой тихо разговаривают.

— Может, лучше мне?

— Ты поэт, писатель, как тебе без души.

— Да ну, у меня ни одной публикации.

— Появятся, когда сможешь с работы уйти.

— Не знаю…

Тут я чихнула, и меня заметили. Я спросила, что случилось, они велели идти спать — все хорошо, а завтра станет еще лучше.

Завтра пришел черт.

Утром мама помыла голову и накрасила глаза. Она сидела на диване и смотрела в стену, пока мы с Левиком делали ей прически. Я видела, что Левик дергает расческу слишком сильно, и ругала его, но мама, кажется, не замечала. Ближе к двенадцати она стала беспокойной. Включала новогодние песенки, хотя еще снег не выпал, подпевала, танцевала, потом сидела за столом и зло говорила, чтобы мы ее не трогали.

Без пяти двенадцать она нервным голосом велела нам сидеть в комнате и не выходить.

Ровно в двенадцать раздался звонок. Мы с Левиком, конечно, побежали смотреть, кто пришел. Это был черт, точно как на фотографиях: красный, с рогами и копытами, только в костюме. Запахло горелыми блинчиками, мокрой шерстью и духами.

Он широко улыбнулся, поздоровался, подмигнул нам и вопросительно посмотрел на маму. Та спешно пригласила его на кухню.

— А вы идите к себе!

Но стоило черту процокать в коридор, как Левик заплакал. Нет, он завопил. Сквозь задыхающийся рев я разобрала: «Мам-мя-неть-ма-а-а!» Я пыталась его успокоить, но он начинал кричать еще громче. Наконец мама не выдержала и забрала его на кухню.

— Извините, он, наверное, хочет спать.

«Ага, конечно, спать он хочет, как же», — подумала я сердито и потопала за ними. Мама только вздохнула, когда я забралась на стул рядом с ней.

— Это дядя Виталий, мы сейчас кое-что обсудим…

— Он пришел за твоей душой? — хмуро спросила я.

— Да. Не совсем. Сначала будет пробный период.

— Что это?

— Яна, еще слово, и уйдешь в комнату.

Я обиделась. Черт откашлялся.

— У вас остались вопросы?

Мама пожала плечами. За окном прогремел трамвай, Левик начал икать. Виталий выбил копытцами задорную дробь и проговорил с воодушевлением:

— Значит, оформляем?

Мама громко хлебнула чаю и кивнула, а я рассердилась.

— Зачем вам мамина душа?

— Яна!

— Все хорошо, я объясню. Это, милая, плата за вашу счастливую жизнь.

— Мы и так счастливы.

— Да? — Черт посмотрел на маму.

Я обернулась тоже. Мамино лицо стало красным, а глаза — влажными и блестящими.

— Конечно, мы очень счастливы, — пробормотала она. — Но станет еще лучше…

— А я не хочу! Не хочу, чтобы он забирал твою душу!

— Солнышко, ты даже не заметишь разницы, без души ничего не меняется.

— Тогда зачем она ему?

Мама вопросительно посмотрела на черта. Тот развел руками.

— Души есть только у людей, и вы единственные, кому они не особо нужны. Для нас же это сокровище.

— Почему?

— Яна! Простите ее. Давайте скорее все подпишем.

Они недолго повозились с бумагами, Левик обкакался, и мама, извинившись, убежала в комнату.

Черт надкусил печенье и вежливо спросил про садик. Я не стала отвечать, меня интересовало другое.

— Зачем вам души?

Виталий кровожадно произнес:

— Чтобы мучить.

Я отшатнулась, а он засмеялся.

— Эти фантазии о котлах и вилах — чушь и дремучие предрассудки. Душа — это сгусток энергии, она даже для перерождения не нужна, ее и захочешь — не помучаешь.

Меня разозлило, что он относится ко мне как к глупой. Конечно, я все это знала и пыталась понять другое.

— Тогда зачем она существует?

— Это потенциал духовного счастья. — Он пожал плечами. — Которое прекрасно можно заменить счастьем материальным. Когда у человека есть все, он может через внешнее трансформировать внутреннее. А душа — это нечто эфемерное, ее еще нащупать надо, уловить, удержать — в общем, куча напрасной работы.

Я слушала его с открытым ртом, потому что не поняла и половины из того, что он сказал. Сзади послышался вздох: мама стояла около холодильника. Так вот для кого была эта речь.

— Простите, пора укладывать сына. Давайте я покажу вам балкон…

— Что? Он будет жить на балконе?

Я вскочила на ноги. Мама хотела меня отругать, но Виталий сказал примирительно:

— Понимаю, это не очень удобно, но на пробный период я должен оставаться в доме, таковы правила. Однако… К сожалению, балкон никак не подойдет. Слишком светло. Может, шкаф?

Мамино лицо исказилось от отвращения, потом она взяла себя в руки и сухо ответила:

— Нет.

— Чулан? Комнатка?

— Антресоль.

— Отлично.

Я смотрела, как он забирается наверх, и желала, чтобы он застрял, упал и ударился или вовсе сгорел.

В комнате пахло жженым вперемешку с духами, и от этого запаха во рту было невкусно.

Мама удивленно произнесла:

— Получается, уже все, а я и не заметила. Правда, вроде ничего не поменялось.

Я тревожно глядела в ее лицо. Мама была очень красивая. Под глазами появились темные круги, хотя, возможно, они всегда там были. Я коснулась пальцем ее века.

Мама вздрогнула.

— Что-то не так, малыш? Ты что-то видишь?

— У тебя синячки.

Мама потерла глаза и засмеялась.

— Это тушь, милая, ту-ушь. Сто лет не красилась, совсем забыла о ней. А в остальном как? Я… не изменилась?

Она ждала, у меня громко бухало сердце, словно от моего ответа зависело наше будущее.

— Яна?

Мамин голос дрогнул, и я поспешила ответить:

— Ты очень красивая.

— Спасибо, солнышко.

Я шмыгнула носом и выпалила:

— Теперь ты нас не любишь?

На краткий миг все замерло, но мама ответила сразу:

— Я вас очень люблю. Вы — мое счастье.

Внутри звенькнуло и стало тепло.

— Зачем тогда продавать душу?

— Это сложно, малыш.

— Вырасту и пойму?

— Надеюсь, нет. Но мы заболтались, надо сделать кучу дел, пока Левик спит. И, боже, надо срочно проветрить.

Мама распахнула окно, достала утюг и начала гладить. Я пыталась собирать пазл, но то и дело поворачивалась в сторону антресоли. Иногда мама застывала и словно прислушивалась. Тогда я слушала тоже, но ничего, кроме дребезжания трамвая и щелчков утюга, не слышала.

Проснулся недовольный Левик. Пришла из школы Юля, только на этот раз тетя Лида поднялась вместе с ней. Маме было явно неуютно под теть-Лидиным взглядом. Та стала громко расспрашивать, а мама — шикать, выразительно смотреть на антресоль и отвечать тихо-тихо. Наконец выглянул черт и помахал лапой. Тетя Лида смешалась и быстро убежала по делам.

Мама попросила меня позвать Юлю обедать, а сама неловко крикнула:

— Виталий, мы есть собираемся, присоединяйтесь!

В комнате Юлька тоже накинулась с расспросами, а я вдруг зашмыгала носом и ничего не смогла сказать. Юля фыркнула и пошлепала на кухню. За столом сидел черт, и она замерла в проходе.

— Юля, это Виталий. Ты же уже все знаешь, так что… Садись.

Мама с хныкающим Левиком на руках поставила перед нами тарелки, наложила гречки с фрикадельками и присела рядом.

Юля исподтишка поглядывала то на черта, то на маму, словно стараясь что-то разглядеть. Черт рассказывал о том, что давно не был в отпуске — на работе завал, — похвалил еду, поблагодарил за антресоль, потом сказал, что, раз уж есть время, можно посмотреть аниме.

Юля оживилась.

— Разве черти смотрят аниме?

Он добродушно засмеялся:

— Конечно. У нас тоже есть маленькие слабости. Может, посоветуешь чего?

И тут Юлю прорвало. Она говорила долго и взахлеб, бросалась смешными названиями, которые я тут же забывала, хихикала. Мама с недовольным лицом вытирала стол, пол, испачканного Левика и доедала растерзанные кусочки фарша.

Наконец она посмотрела на Юлю.

— Тебе пора делать уроки.

Та сразу насупилась. Черт поблагодарил за обед и сказал, что и ему пора к себе.

Пока мама прибиралась, мы втроем поиграли, и я даже ненадолго забыла о том, что произошло, но не совсем. Стоило подумать о маме, как внутри становилось твердо и больно.

Мама позвала нас гулять. И даже Юлю.

— Мне уроки надо делать, сама сказала.

— До, но ты… — Она снизила голос до шепота. — Ты не боишься?

— С чего бы? Виталий — нормальный черт. Почти как Тиша.

Она погрустнела и вспомнила, что не разговаривает с мамой. В комнате хлопнула дверь.

— И правда ничего не поменялось, — пробормотала мама.

Улица была серой, как картинка в старой книге. Мама куталась в пуховик и прятала руки в карманы. Левик принес ей камень, а я собрала букет из листьев, правда, желтых и красных уже не было, только коричневые и два оранжевых.

Всю прогулку я размышляла. Обратно мы шли в темноте, перебегая от одного пятна света к другому. Левик ныл на маминых руках. Я наконец решилась.

— Мамочка, получается, ты теперь всегда грустной будешь?

— С чего ты взяла?

Похоже, она так ничего и не поняла.

— Все говорят, что после того, как продашь душу, ничего не меняется.

— Но как же, меняется всё!

— Я про самих людей. Значит, ты и дальше будешь грустить?

— Мне вовсе не грустно! — Мамин голос дрожал от холода.

— А еще черт говорил про по-цен-те-ал счастья. Кажется, я поняла, что это. Мамочка, а если ты не станешь счастливой, когда все исполнится, что тогда?

Мама молчала.

— Ты самая лучшая мама на свете!

— Милая…

— Мы все так думаем, даже Юля, просто она из-за Тиши расстроилась.

Она смотрела на меня блестящими глазами, рядом хныкал Левик.

— Самая лучшая, — пробормотала она. — Боже, да я привела черта в дом. И оставила с ним дочь.

Домой мы почти бежали под завывания ветра и Левика.

После улицы от паленого запаха слиплись ноздри. Мама, не разуваясь, прошла в нашу комнату и обняла Юлю. Та растерялась и спросила что-то вроде: «А без души всегда ведут себя так странно?» — но мама уже решительно шла на кухню, откуда доносился голос. Там она обнаружила папу, играющего с Виталием в шахматы, и сдулась.

— Надеюсь, не на душу играете? — нервно пошутила она, и черт громко захохотал. Потом он сказал, что не будет мешать, и ушел к себе.

Папа виновато объяснил, что играть не с кем, а тут Виталий и, кстати, не так уж он и хорош в шахматах. А потом стал расспрашивать, не сводя с мамы встревоженных глаз. Она отвечала равнодушно, попутно накрывая на стол и прибираясь.

— А вкус?

— Так же.

— А цвет любимый?

— Такой же.

— А…

— Милый, хватит. Я уже сказала: ничего не изменилось.

— Получается, все хорошо?

Мама странно хмыкнула и отвернулась.

— Милая?

— Хорошо все, хорошо. А скоро будет лучше.

Перед сном мама читала нам книжку про забытого на скамейке барашка. В конце она вытерла слезы и прошептала:

— Вот видите, я все чувствую, я не превратилась в бездушный камень. Все точно будет хорошо.

Мы выпили ряженку и легли спать. Но заснуть не получалось. Я смотрела в потолок, закидывала ноги на стену и все представляла, что завтра скажу этому черту Виталию. Что-то очень смелое, чтобы он сразу ушел и больше не возвращался.

Ночью Юля встала с кровати и пошла не в туалет, а в спальню к родителям. Я тихонько прокралась следом. Юля обнимала маму и плакала.

— Н-не над-до д-душу-у-у!

Мама и папа, два темных силуэта на фоне стены, обнимали ее и шептали что-то.

— Т-тиша гов-ворил… У н-них ни у кого д-душ н-нет, им, им, им п-плохо-о, п-потому с н-нами и живу-ут… Я т-тебя люблю-у.

Я слышала, как всхлипнула мама, как сдавленно кашлянул папа, и бросилась к ним, залезла в объятия и тоже поплакала от души. Жалко, что Левик не проснулся, мы бы и его обняли.

Утром я поняла, что мир изменился: за шторами было слишком светло. Я выглянула и ахнула. Снег! В коридоре почти не пахло гарью, но на антресоли кто-то тихо разговаривал. Я побежала на кухню, а там Юля с мамой и Левиком рисовали в альбоме.

Я радостно спросила:

— А ты че не в школе?

— От тебя соплями заразилась, — прогундосила Юля.

— Дура.

— Сама такая.

— Девочки, тише, — вздохнула мама. — У Виталия встреча в «Зуме».

— А потом мы его прогоним! — Юлька вскинула руку с кисточкой.

— Нет.

— Ма-ам…

— Все.

Мы ждали. Игры не ладились. У мамы сгорел пирог, и в квартире еще сильнее запахло паленым. Вскоре с антресоли спустился черт и устало попросил кофе, а мы встали рядом, решительные и насупленные.

Он посмотрел на нас, потом на маму.

— Ну что, подписываем договор?

В тишине я слышала, как бьются наши маленькие сердца. Молчал даже Левик.

Наконец мама выдохнула.

— Простите, но нет.

Казалось, лопнул шарик, и после хлопка стало легко и весело.

Черт ответил не сразу.

— Почему?

— Потому что без души ничего не меняется.

— Погодите, вы сейчас тестили только внутреннее состояние!

— В том и дело! Я не хочу жить так.

Виталий нахмурился.

— Внешние обстоятельства сильно скрашивают внутренний разлад.

— Верю. — Мамин голос дрогнул. — Но пусть у меня останется надежда когда-нибудь стать счастливой по-настоящему.

— Это трудно.

— У них получается. — Она кивнула в нашу сторону.

— Да, благодаря вам. И поэтому вам будет сложнее.

— Или наоборот.

Виталий печально посмотрел на маму.

— Хорошо, ваше решение, ваше право. Простите, сейчас…

Он скривился, задрожал и вдруг расплакался. Мы ошарашенно толпились рядом, мама предлагала то воду, то чай, то поспать, а он наконец смог выговорить:

— П-простите, это так тяжело… Расставаться с душами. Мы потому на пробный период остаемся… иначе возвращать их так сложно… Это как бочка колодезной воды в пустыне. Ох. Как стыдно. Все. Вернул. Мы очень гордимся нашей репутацией.

Прежде чем уйти, он сказал:

— И все же не выбрасывайте мою визитку. В каком-то смысле для вас сейчас начнется новый пробный период: жизнь, в которой ничего не поменяется. Вы понимаете, о чем я?

Мама кивнула.

— Прощайте.

Мама не шевелилась, и мы сами закрыли дверь.

— Мам, ты чего?

— Все хорошо.

Юля нахмурилась.

— Мам, ну мало ли что он говорит, он же черт. Вот увидишь, все хорошо будет!

Мамины глаза остекленели.

В дверь постучали.

Я открыла. На пороге стоял Тиша.

Мы с визгом кинулись на него. Домовой высвободился, поправил колпак и протянул маме шоколадку.

— На, держи. Мир?

Мама наклонилась и очень бережно и нежно его обняла.

— Спасибо.

— В доме должен быть домовой, домовой должен быть в доме. Так уж повелось.

— Вот видишь, мама, — крикнула я, — он говорил, что ничего не поменяется, а к нам Тиша вернулся!

И мама вдруг потеплела.

— Мы балкон разгребли, можешь там жить.

— Конечно, для беса расстарались, а для меня недосуг было, — проворчал Тиша, однако выглядел он довольным. — Пойдем-ка глянем да покумекаем заодно.

Как мы ни старались, так и не разобрали, о чем они болтали за стеклянной дверью. Мама плакала, но это были другие слезы, и я не волновалась.

Из-под дивана выбрался испуганный и голодный Кот. Мы его покормили и почухали, потом построили город и защищали его от Годзиллы Левика. Из приоткрытого окна тянуло морозцем.

Скоро будет обед. Потом сон. Потом прогулка. Потом вернется папа. Потом мы поужинаем, помоемся и послушаем сказку. Завтра все повторится. Как же хорошо.

И сопельки почти прошли.

Александра Хоменко

Пробный период
Показать полностью 1
19

Вельдхейм. Часть 27

Он пришел ровно через две недели. Не звонил, а появился на пороге их квартиры, словно просто стоял и ждал открытия двери. Все тот же невзрачный человек, в том же гражданском костюме, но в его глазах появилась новая, хищная цепкость. Он вошел, не дожидаясь приглашения, и положил на кухонный стол, заваленный теперь не выписками из архивов, а счетами, тонкий планшет.

- У нас появились новые данные, - сказал он без предисловий, включая экран. - Спутниковая съемка, но не поверхности, а сканирование литосферы.

На экране возникла не карта, а нечто вроде объемной, многослойной диаграммы. Серые, коричневые, черные пласты пород, уходящие вглубь на километры. И под контуром территории, которую Иван с первого взгляда узнал как Большой Бор, зияла пустота. Вернее, не пустота - сложная, разветвленная система пещер, туннелей, залов, целый подземный мир. И единственная, тонкая нить связи с поверхностью вела… прямо в центр Черной Топи.

- Видите? - палец чиновника уперся в точку выхода. - Это не просто болото. Это… выход, ну или если хотите вход.

Иван замер, вглядываясь в изображение. Его сердце, затихшее за эти две недели, снова забилось с бешеной силой. Тайна обретала форму. Не мистическая, а геологическая, почти научная.

Алиса, бледная и замкнутая, подошла ближе. Ее взгляд, острый и аналитический, скользил по схеме.

- Колоссальная карстовая система, - прошептала она. - Ничего подобного в этом регионе быть не должно… Это объясняет… объясняет многие аномалии. Газы, выделяющиеся из недр, могли вызвать наши галлюцинации. А существо… или существа… они не обитают в Топи. Они используют ее как портал. Живут там, внизу и выходят на поверхность, редко, очень редко.

- Именно, - кивнул человек из министерства. Его губы растянулись в подобие улыбки. - И мы намерены это проверить. Официально, с полным снаряжением, войсками, буровой техникой. Мы запечатаем этот выход, или изучим то, что внутри, и вы… вы пойдете с нами. Как консультанты, как проводники.

Иван почувствовал, как по телу разливается странный, лихорадочный жар. Вторая попытка, шанс не бежать, а наступать, с армией за спиной. Шанс понять, докопаться до сути, положить конец кошмару, который отравлял им жизнь. Его пальцы непроизвольно сжались.

– Нет.

Слово прозвучало тихо, но с абсолютной, стальной решимостью. Это сказала Алиса. Она отступила от стола, скрестив руки на груди, как бы защищаясь.

- Я не пойду. Никогда.

Чиновник медленно перевел на нее взгляд.

- Доктор Воронцова, это не просьба. Это необходимость. Ваши знания…

- Вы ничего не поняли, - перебила его Алиса, и в ее голосе впервые зазвучали не сдержанные эмоции, а ледяная ярость. - Вы видели на видео, с какой скоростью оно движется? Вы читали дневники? Вы думаете, ваши солдаты и буровые установки что-то изменят? Вы приведете их на бойню. Я не поведу людей на убой. И не пойду сама.

Человек из министерства помолчал, изучая ее. Потом взглянул на Ивана.

- Иван Петрович? А вы?

Иван колебался. Он смотрел на схему пещер, и его тянуло к ним с силой магнита. Он видел в них не могилу, а величайшее открытие. Но он видел и лицо Алисы - изможденное, испуганное.

- Я… мне нужно подумать, - глухо сказал он.

- У вас есть два дня, - человек поднялся, его лицо снова стало непроницаемым. - Но имейте в виду. Если вы откажетесь… то все, что вы видели, все, что у вас есть, останется здесь. - Он обвел рукой их квартиру. - Вы никогда и никому не сможете рассказать о Большом Боре, о Топи, о том, что там происходит. В крайнем случае у нас есть возможности обеспечить вам тишину. Понимаете?

Он не стал ждать ответа. Развернулся и ушел, оставив после себя тяжелое, угрожающее молчание.

Дверь закрылась. Иван обернулся к Алисе.

- Алиса… мы должны… мы не можем позволить им одним… они не понимают, с чем имеют дело! Мы можем помочь, предотвратить гибель людей! Мы можем… наконец узнать!

- Узнать что?! - ее голос сорвался на крик. - Что там внизу живет ужас, который разрывает людей на части? Мы это уже знаем! Чего еще?! Ты хочешь увидеть его потомство? Его биологию? Ценой чьих жизней? Наших?

- Но мы будем подготовлены! Армия! Техника!

- Как Сергей был подготовлен? Как «Йотун» был подготовлен? Ты видел, что оно делает с техникой! Иван, оно не зверь. Оно сила природы. С ним нельзя вести переговоры, его нельзя убить пулей. Его можно только избегать.

- И жить потом с этим страхом? Бежать? Прятаться? - Иван схватился за голову.

- Да! - выдохнула Алиса. И вдруг ее гнев иссяк, сменившись бездонной, щемящей усталостью. Она подошла к нему, взяла его дрожащие руки в свои. - Да, Иван, бежать, прятаться, жить. Потому что я не могу пойти туда. Я не могу рисковать.

Она посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде он увидел что-то новое, хрупкое и пугающее.

- Помнишь, Виктор сказал, что Хозяин топи выпустил живыми троих? Но Виктор не пошел с нами, не вернулся в город, но теперь я поняла его слова, если вообще это был Виктор… - Алиса замолчала на несколько секунд и тихо произнесла. - Я беременна. Вчера сделала тест. Я ношу нашего ребенка.

Слова повисли в воздухе, перевернув все. Все аргументы, вся одержимость, вся тяга к тайне - все рассыпалось в прах перед этим простым, животным, непреложным фактом. Жизнь. Новая жизнь.

Иван отшатнулся, словно его ударили. Он смотрел на ее еще плоский живот, на ее лицо, и видел в нем не ученого, не соратника по безумию, а мать своего ребенка. Женщину, которая хочет жить, и хочет, чтобы жил их ребенок.

Его одержимость встретила свою окончательную, непреодолимую границу. Стена, которую нельзя было штурмовать. Стена из зародившейся плоти и крови.

Он медленно опустился на стул, уставившись в пол. Большой Бор, Топь, горящие глаза, пещеры - все это отодвинулось, стало далеким, почти нереальным. Перед ним был единственный, страшный и прекрасный выбор. Между мертвой тайной прошлого и живым будущим. Между тенью, звавшей его в глубину, и светом, который теплился в глазах женщины, сидевшей напротив.

Он поднял на нее взгляд. В ее глазах стояли слезы и надежда.

Он ничего не сказал. Просто протянул руку, и она взяла ее. Сидели так молча, в тишине квартиры, за стенами которой оставался враждебный мир, полный секретов и угроз. И принимали решение. Не для науки, не для истории, а для жизни. Даже если эта жизнь отныне будет отравлена страхом и невысказанными тайнами, но она обязательно будет.

Продолжение следует...

Предыдущие части:

  1. Вельдхейм. Часть 1

  2. Вельдхейм. Часть 2

  3. Вельдхейм. Часть 3

  4. Вельдхейм. Часть 4

  5. Вельдхейм. Часть 5

  6. Вельдхейм. Часть 6

  7. Вельдхейм. Часть 7

  8. Вельдхейм. Часть 8

  9. Вельдхейм. Часть 9

  10. Вельдхейм. Часть 10

  11. Вельдхейм. Часть 11

  12. Вельдхейм. Часть 12

  13. Вельдхейм. Часть 13

  14. Вельдхейм. Часть 14

  15. Вельдхейм. Часть 15

  16. Вельдхейм. Часть 16

  17. Вельдхейм. Часть 17

  18. Вельдхейм. Часть 18

  19. Вельдхейм. Часть 19

  20. Вельдхейм. Часть 20

  21. Вельдхейм. Часть 21

  22. Вельдхейм. Часть 22

  23. Вельдхейм. Часть 23

  24. Вельдхейм. Часть 24

  25. Вельдхейм. Часть 25

  26. Вельдхейм. Часть 26

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!