Беларусь

Голос Копеляна

110 лет назад, 12 апреля 1912 года, в Речице Минской губернии (ныне Гомельской области) появился на свет будущий народный артист СССР Ефим Захарович Копелян. Знаменитый актер, увековечивший свой неповторимый голос чтением закадрового текста в фильме «Семнадцать мгновений весны», успешно продолжил традицию, сложившуюся в его родном городе еще в XIX веке.

Помимо очевидного дарования поражала потрясающая уверенность, с которой Ефим Копелян держался на сцене.

Традиция была проста, но монументальна: в Речице рождались способные люди, уезжали в большие и столичные города и получали там широкую известность. Таков был известный в Петербурге юрист и знаменитый адвокат Владимир Спасович (1829—1906), таков был и выдающийся белорусский историк Митрофан Довнар-Запольский (1867—1934), работавший и в московском университете. Юный Ефим Копелян покинул родную Речицу в 17-летнем возрасте, имея за плечами неплохие по тем временам семь классов образования и небольшой трудовой стаж в виде работы художником в местном кинотеатре. Приехав в Ленинград в 1929 году, юноша пошел работать токарем на бывший Путиловский завод, переименованный советской властью в «Красный путиловец».

Пролетарское происхождение в те годы давало путевку в жизнь в виде учебы далеким от рабочих профессиям. Копелян решил стать архитектором и с этой целью поступил в Институт пролетарского изобразительного искусства — такую вывеску большевики поместили в 1930 году на месте некогда императорской Академии художеств. Но вскоре выяснилось, что молодого человека больше привлекает Ленинград как роскошный театральный город. Еще в детстве, рано выучившись читать, он прочел «Короля Лира» и был поражен шекспировским гением. Приработка ради Копелян попал в массовку легендарного Большого драматического театра, да так и остался в БДТ на сорок с лишним лет до конца своей жизни. С 1931 года Ефим учился в студии при театре, в 1935-м по ее окончании был принят в труппу — вот и вся нехитрая биография большого актера. И семейная жизнь протекала во многом там же, в БДТ: супругой Копеляна с 1941 года была народная артистка СССР Людмила Макарова, известная ролью Ханумы в знаменитом спектакле Георгия Товстоногова. Служба в театре прерывалась только в военное лихолетье, когда местом его артистической службы стал Агитзавод Ленинградского фронта.

О Речице же приходилось вспоминать и говорить с оглядкой — никак нельзя было выйти из образа юного пролетария, который на родине рисовал афиши кино, а в Ленинграде начинал у токарного станка. С листком по учету кадров у Копеляна было все в порядке — мать, у которой помимо Ефима родилось еще пятеро сыновей, домохозяйка, отец — заготовитель леса. Но в Речице хорошо знали его деда по матери Мордуха Френкеля, преуспевавшего при царском режиме владельца лесопильного завода. Большевики лишили деда двух домов в Речице, в одном из которых понравилось жить местному районному начальству. Потому-то жизнерадостный по натуре Копелян не слишком охотно поддерживал беседы на тему своей биографии.

Биография же артистическая у Ефима Захаровича полнокровно состоялась сразу на трех направлениях — сценическом и двух кинематографических, в роли актера и голоса за кадром. В театре он довольно долго играл небольшие роли, но с приходом в БДТ в 1956 году великого Товстоногова стал одним из ведущих мастеров родной сцены. Помимо очевидного дарования поражала потрясающая уверенность, с которой он держался в театральных интерьерах. С легкой руки Товстоногова Копеляна стали сравнивать со знаменитым французом Жаном Габеном. А начиналось-то все конфузом: его первый выход на сцену не в массовке начался появлением через декорацию, изображавшую окно, а закончился выходом через бутафорский камин.

В кино Копелян впервые снялся еще 20-летним в роли балалаечника в немой картине Эдуарда Иогансона «Ошибка героя». Дальше будут несколько десятков фильмов и образы, надолго впечатавшиеся в память зрителей. Особенно зрителей юных, которым приглянулся буровой мастер Джафар из «Старика Хоттабыча» режиссера Геннадия Казанского и ужасно не понравился атаман Гнат Бурнаш из «Неуловимых мстителей» Эдмонда Кеосаяна. Ефим Захарович потом получал за своего героя снежками от мальчишек на улице.

В кино мастерство Копеляна могли наблюдать и оценить миллионы зрителей, которым в большинстве своем не суждено было увидеть артиста на сцене БДТ. Диапазон его киноролей очень велик — от Свидригайлова в «Преступлении и наказании» до ревнивого мужа в «Соломенной шляпке», от проницательного генерала КГБ Сергеева в «Ошибке резидента» до предводителя одесского уголовного мира Филиппа в «Интервенции».

К каждой сыгранной в кадре роли Ефим Захарович находил свои ключи, столь же изобретательно подходил он и к озвучиванию текстов за кадром, которым занимался с конца 1950-х годов. В «Семнадцати мгновениях весны» режиссера Татьяны Лиозновой голос Копеляна играет чрезвычайно важную роль, вполне сравнимую с главными персонажами киноленты. Многосерийный телефильм в момент его первого показа по Центральному телевидению в августе 1973 года смотрела вся страна: вечерние улицы заметно пустели. Десяткам миллионов зрителей предлагалась непростая работа: не только следить за сюжетом, но и пропускать через себя «информацию к размышлению», скомпонованную автором сценария писателем Юлианом Семеновым и блистательно озвученную Копеляном. Тот же закадровый голос был и внутренним голосом сыгранного Вячеславом Тихоновым Штирлица. Шумный и заслуженный успех фильма немного приглушило то важное обстоятельство, что «Семнадцать мгновений весны» не просто качественное кино о разведчиках, но кино, еще и заставляющее думать.

...Ефим Захарович умер от инфаркта 6 марта 1975 года на пике своей артистической известности. Не так давно в Речице, на его родине, появилась улица Копеляна.

Всем добрый день. Решила проверить Силу Пикабу в действии.

Суть. Есть некий Международный институт инноваций и науки. Всем белорусским организациям в образовании шлет письма: "Примите участие в наших конференциях!" В письме требования к оформлению материалов и цена за участие. Не то чтобы большая, но ощутимая.

Подобное письмо пришло и нам. Ну, накропала я статью на три листика, 31 октября 2021 года отправила им в 14.04. А это воскресенье. Отправила и пошла дальше заниматься своими делами. Буквально тут же прилетел ответ. В 14.08. "Секретариат положительно рассмотрел вашу заявку, вот реквизиты на оплату".

И тут я задумалась. Что это за секретариат такой, который в выходной день за 4 минуты успел прочесть мою статью? Да та же проверка на плагиат занимает какое-то время!

Забила я на оплату, решила не связываться. Они мне ещё пару раз на почту письмо сбрасывали, напоминали про оплату. На этом акт первый и закончился.

Акт второй. Апрель 2022. На почту приходит длиннющий список конференций от того же института. И пометка от начальства: обязательное участие. А цены за полгода выросли в два раза. И вот тут я уперлась рогом.

За вчера провела небольшое расследование, что смогла найти - ниже

.

1. Сайт у института странный. Нет ни ФИО руководства, ни телефонов, ни графика приёма - вообще никаких нормальных контактных данных. Половина страниц пустые. Новости всего две. Зато есть номер по типу колл-центра и номер абонентского ящика для обычных писем. Всё, больше контактов нет.

1А. От их организации есть ещё сайт "Honor international". Типа международная доска почета. По сути - список почётных лохов. Пишете им свои данные, расписываете, какие вы умные да красивые, перечисляете достоинства и всякие заслуженности, шлете пару фоток,  ОПЛАЧИВАЕТЕ РАЗМЕЩЕНИЕ - и готово: вы на Международной доске почета!

2. Адрес организации указан только в приходящих письмах, на сайте я его не нашла. Адрес такой: Минск, Партизанский проспект, 12А. По всему интернету, по всем картам - нигде нет организации "Международный институт...". В том здании куча мелких фирм. Например, резка стекла, продуктовый магазин, фирма, продаются насосы и прочая дребедень.

3. Пробила их сайт. Создан в 2021 году, айпи пробивается как московский.

4. Суть "исследований": автор пишет статью на любую тему в рамках конференции, прикладывает заявку - и на почту ему прилетает письмо счастья, как ниже.

5. Есть в Беларуси Минский инновационный институт. Он официальный, имеет нормальный сайт со всеми реквизитами, и должности начальства расписаны.

То есть, ушлые товарищи создали фирму,  придумали схожее название с существующим институтом, склепали сайт - и стали слать на школы да университеты приглашения на конференции.  Ничего делать не надо, даже сборник печатать - только электронный сверстать. И то написали: тексты не вычитываются. Лишь бы шрифт был правильный.  И то, наверное, без разницы. Лишь бы за статью заплатили.

Ну а я что? Сегодня в 5 утра решила поржать и проверить институт на вшивость. Ну, чтобы самой понять, мошенники или нет. Написала статью "Влияние поэзии (вставила ФИО местного начальника) на раннее творчество А.С. Пушкина", в статье всякий бред написала, даже года проставила ПРАВИЛЬНЫЕ!! То есть, автор живёт в 21 веке, а его произведения так нравились Пушкину, что тот сам стал писать в таком же стиле. И что вы думаете? Конечно, прокатило! Вот тот скриншот сверху и есть ответ на мою статью.

Короче. У меня не то вопрос, не то предложение. Что дальше? Потроллить их не получится - им лишь бы платили. Может, есть среди вас, дорогие пикабушники, юристы или журналисты из Беларуси? Жаль людей, тратящих деньги на воздух. Я понимаю, что есть среди них те, кто все понимает и платит за пафос,  но ведь есть и просто жертвы, которые ничего не поняли.

И ведь, скорее всего, это все законно. Или почти законно. Сиди себе, верстай раз в неделю сборник статей да получай переводы за эти статьи. Ну, и на доску почета новых лохов размещай. Красота!

В общем,  дайте, пожалуйста,  совет, как поступить. Куда с этим дальше?

Беларусь. 1945-1955. Израненный голос Любви

Продолжение. Предыдущая глава здесь

...................................................Мы с тобою летим, как два лебедя – пара

...................................................На край света летим, от войны, от пожара...

Перенесемся, уважаемый мой читатель, из оккупированной Европы в июль 1945 года, в Белоруссию, которая была практически полностью разрушена войной. Минск получил столько ран за четыре года войны, что было принято решение не восстанавливать столицу, а начать строить рядом новую.

И вот отец героя этой главы был назначен главным инженером строительства.

Но потом, что-то, где-то изменилось и решили все-таки восстанавливать старый город.

Так он со своим отцом переехал в Белоруссию.

Давайте дадим слово ему.

Кому: г. Севастополь. Иванову Дмитрию

От кого: г. Москва. Веретова Александра

Дорогой мой друг Дима! Всё-таки хорошо, что в этой жизни у людей появляются друзья. Наше детство было незабываемо! Всегда, когда собирается большая компания, я люблю вспоминать наши детские похождения. Помнишь, как-то после зимы, когда всё вокруг таяло и превращало все окрестные углубления в реки и озёра, мы, три отважных мореплавателя девяти, десяти и семи лет, и наша верная дворовая собака Шарик (на корабле должна быть собака!), пошли на местную достопримечательность – городской пруд. На фоне прочитанных за зиму книг об отважных капитанах, всем дико хотелось бороздить моря и океаны, ну или любой более-менее доступный водоём. Выбор пал на пруд. На лодочной станции нам категорически отказывались выдавать лодку, хотя мелочь у нас была. Мы бродили по берегу, и тут удача улыбнулась нам, недалеко от станции мы нашли деревянную катушку от больших проводов и решили сделать из нее спасательный корабль, который поплывёт спасать «Челюскинцев»! Надо было только приподнять её на бок, докатить до берега и столкнуть в воду! Тяжелая была неимоверно, если бы не проходящие мимо курсанты, мы бы не справились – они помогли поставить её на бок. Потом самостоятельно прикатили её к городскому пруду, который на это время стал почти морем, погрузили его туда, вооружились длинным шестом и отталкиваясь от дна, отправились в путешествие. Увы, катушка для нас четверых оказалась крайне неустойчивой. Шарик оказался самым сообразительным членом экипажа, поэтому метров через десять, когда болтанка под ногами стала опасной он бросил нас и поплыл к берегу. На удивление, эта операция привела в устойчивость наше средство передвижения по водной глади – устойчивость улучшилась. Мы осмелели и дали круг почёта под удивленные взгляды прогуливающихся по парку неравнодушных прохожих и под их же крики. Они, почему-то собрались все на берегу и что-то там махали нам руками. Один мужчина начал раздеваться и тоже кричал без остановки, видимо он хотел нас от чего-то спасти. Мы поняли, что спасаться надо от всей этой компании спасателей, которая увеличивалась в геометрической прогрессии, о которой я тогда понятия не имел, крики стоящих на берегу привлекали внимание всех в этом парке. Потому, дабы не быть отведёнными за ухо к родителям, мы кто шестом, а кто руками, со всех сил гребли к противоположному берегу.

Спасатели раскусили наш план и ринулись бегом вокруг пруда. Полуодетый мужчина тоже. Мы победили. Но еще некоторое время убегали по дворам от восторженных зрителей. Собака, причём обогнала наших восторженных преследователей и пряталась вместе с нами, правда мокрая и дрожащая от холода.

В общем, домой мы добрались без происшествий, даже собаку удалось высушить до прихода родителей с работы, чтобы не задавали лишних вопросов. Все мы жили в общем дворе.

Дима, мне очень нужна твоя помощь, но, чтобы ты понял глубину моей просьбы, я тебе сейчас изложу в этом письме эту историю:

«Я, мама, моя сестра, и моя бабушка переехали в Минск. Сначала город необходимо было расчистить от завалов, потом восстановить коммуникации, и только потом строить дома. Расположились мы рядом с большим госпиталем. Вернее, не мы, а полк, в котором служил мой отец, а ещё вернее, штаб полка. Работа кипела.

Мы с сестрой, в свободное время помогали выхаживать и прогуливать тех раненых–выздоравливающих, кто уже был близок к возвращению в нормальную гражданскую жизнь. Война в этой части света закончилась. Где-то на Дальнем Востоке ещё сопротивлялась империалистическая Япония, но дни её были сочтены. Госпиталь располагался рядом с железной дорогой, и мы иногда ходили смотреть, как идут поезда с возвращавшимися с войны нашими войсками. Все были радостны, все и всегда пели, как правило под гармошку. Да и сами мы любили спеть. Но то, что мы услышали, остановило время, причем не только мое, а всех, кто присутствовал в этот момент на железнодорожной станции.

Издалека мы увидели очень большое скопление народа возле одного из вагонов теплушек. Это мы уже потом узнали, что нам в госпиталь привезли партию раненых с ожогами, и в то же время отправлялся состав с бойцами, которые направлялись на Алтай. И вот мы с сестрой услышали, как кто–то очень красиво поет. Голос, всепоглощающий, бархатный бас плыл по вокзалу, отражался от стен госпиталя, выливался из окон второго этажа, заполнял собой всё пространство между зданием казармы, в которой мы жили и самим госпиталем. Не стало слышно грохота колёс, проезжающих мимо грузовиков, мы с сестрой замерли. Это я сейчас могу объяснить свои чувства и переживания, а тогда я просто остолбенел. Я никогда не слышал такого голоса. Ни до, ни после этого. В нём сочеталось не сочетаемое. Боль и радость, душа и птицы, счастье и разлука, шум моря и степной ветер... И хрипотца, которой заканчивался каждый последний звук в каждом слове песни. И ещё звук аккордеона, но он был потом... Сначала был голос... Мы с сестрой бросились посмотреть поближе, но не смогли сразу пробраться через толпу – всё было забито. Людей было неимоверно много. Всё, что мы смогли выяснить, что это были проводы сибиряков на Алтай, и пел гвардии капитан Боровой. Его перевели, как выздоравливающего из Гомеля, где находился госпиталь с бойцами, которые получили ожоги. Как правило это были танкисты. Я не знаю, как у моей сестры оказался букет полевых ромашек, и как она попала на импровизированную сцену, где играл и пел капитан Боровой, но ей это удалось. После концерта Василий, оказалось, что так звали певца, сам подошел к нам и поблагодарил Надежду, мою сестру, за цветы, и вызвался нас проводить. Все девушки–медсёстры госпиталя, завидовали Надежде, это было им не скрыть. Я же не смог с первого раза посмотреть Василию в глаза. И понял о ком местные сорванцы–беспризорники, которые ошивались и кормились на станции, возле госпиталя, говорили, что к нам приехал «страшный капитан» ... вместо капитан... Лицо Василия было изуродовано ожогом на две трети. Вся правая часть, включая ухо и шею. Правая рука была без одного пальца, и тоже вся в ожоговых шрамах. Ему было двадцать шесть лет. Родом он был из Киргизии, его дом стоял на берегу красивейшего озера Иссык-Куль. Был заместителем командира разведроты. Знал тысячу смешных историй, и мог рассмешить даже умирающего. Так в нашей с Надей жизни появился капитан Боровой.

С Надеждой они гуляли каждый день. Каждое утро он неизменно приходил к нам с букетом полевых цветов. Всегда одет с иголочки. Всегда чем–то хорошо пахнущий, и всегда веселый. Надя отвечала ему взаимностью и не отпустить на прогулку папа Надю просто не мог.

Отцу пришлось навести справки о нем, потому что он видел, что наша Надя влюблена, влюблена по уши, как говорила наша бабушка, а она знала толк в жизни. Вечером, за ужином, я узнал от отца, что капитан Боровой прошел всю войну. Разведчик. Два раза был ранен. Последний раз в Берлине. Горел в танке. Награждён тремя боевыми орденами и представлен к Герою, но пока не пришел ответ из Москвы на этот счет. Пел и играл на гармошке с детства. Не успел закончить институт культуры и начал воевать вместе со всей страной, в июне 1941 года. Последнее ранение было тяжелым. Но он выкарабкался. Правда у него плохо (последствие ожога), работало веко на одном глазу, моргало чуть медленнее, чем здоровое, и совсем не росли волосы на голове. Мне, да и всем домашним, кроме Нади, приходилось прилагать усилие, чтобы при разговоре с Василием смотреть ему в глаза, настолько страшно было изуродовано его лицо. Отец пытался отговорить Надежду, он всегда к моей сестре обращался по–взрослому, если был какой–то важный вопрос, и называл Надей просто дома за чаем. Надя сидела за столом с каменным выражением на лице и не произнесла ни слова. Ей уже было восемнадцать лет, и отец хотел, чтобы она поступила учиться в Москву, капитан Боровой же, звал её с собой в Киргизию. До выписки из госпиталя ещё было три недели. Целых три недели. Василия уговорили давать концерты каждый день. И выздоравливающим воинам легче, и для местных жителей такой концерт, с таким исполнителем, практически праздник. Окраина Минска возле госпиталя на тот момент превращалась в оперный театр без границ. К нему на концерт водили даже детей со всего Минска, тех, кто хотел научиться играть на каком–то инструменте. После концерта Василий всегда учил детей играть на аккордеоне. Да и, практически каждый день, капитан Боровой давал уроки игры на всем, что играло и могло издавать звуки: на гитаре, на старинном, невесть как пережившем войну пианино, с непонятной надписью для меня «Hofmann и Czerny», на пустых кастрюлях, учил играть на барабанах, и так ловко все у него выходило! Слухи о человеке с изуродованным лицом, но божественным голосом с хрипотцой, сначала расползались по всему Минску, а потом и по всей Белоруссии. Даже беспризорники, после того, когда я подрался с одним из них, кто бросил Василию вслед «страшный капитан», больше его не обзывали. Не решались. После каждого своего концерта Василий приходил к нам домой, приносил обязательно что-то вкусное, у него было много поклонников его таланта, впрочем, как и поклонниц, и каждый норовил Василия чем–то угостить, ну а он, в свою очередь со всем этим добром приходил к нам, на обязательный вечерний чай во дворе нашего дома, где мы жили. Всегда был в хорошем настроении, и всегда рассказывал очень смешные истории, мы хохотали до слез, даже папа с мамой. Но лёд между ними не таял. Они считали его врагом. Бабушка была на стороне Нади. Как–то помню его историю, которая развеселила даже папу. Байка была о Маршаке, который остался в Москве и не уехал вместе с женой и младшим сыном в эвакуацию. С ним осталась его секретарша. Уже в годах и очень ему преданная. Была она немкой по происхождению, и вот, когда по радио объявлялась воздушная тревога, то Маршак, каждый раз подходил к её двери, стучал, и говорил фразу: «Розалия Ивановна, ваши прилетели!».

Минск потихоньку восстанавливался. Бомбежек же, конечно, уже никаких не было. Но взрывы иногда доносились до нас. Это сапёры взрывали неразорвавшиеся бомбы или мины, которые разминировали в городе и в лесах вокруг города ... По утрам они с Надей ходили гулять в близлежащую рощу. Недалеко от венгерского кладбища.

Очень часто брали с собой и меня. Да, и Васино уродство на лице, почему–то стало совсем не заметным. Василий всегда много рассказывал, например от него я узнал, что у белорусов есть обычай, – сажать дерево при рождении ребёнка: если дерево примется и будет хорошо расти, то и ребенок будет здоров и счастлив. И в этой, нашей роще было множество таких деревьев. Чтить и уважать деревья и священные рощи – характерная черта дохристианской эпохи. Была у него с собой со всех сторон обгоревшая книжка, правда не помню, ни как называется, ни автора, и он часто читал нам из неё вслух, например о священной роще у полабских славян, которых описывал какой–то Гельмольд, ещё в 1155 году. Там росли только священные дубы. У меня и сейчас стоит в ушах его торжественный бас, которым он читал книги вслух, как будто бы пел, как батюшка в церкви:

– О, здесь был и жрец, и свои празднества, и обряды жертвоприношений. И здесь имел обыкновение собираться весь народ, да с князем во главе.
Белорусы свои священные рощи называли «прошчы».

Роща, куда мы чаще всего ходили гулять, состояла из очень старых деревьев, кое–где обнесенных старой оградой, в глубине которой, возле ручья стояла разрушенная часовня.

Иногда мы видели, как к ней приходили люди, лечиться, пить воду, молиться. Кто–то приносил старым дубам монетки, хлеб–соль, завернутые в полотно. Василий нам рассказал, что ленточки на священных дубах завязывают влюбленные, и покуда она сама не развяжется, то любовь в сердцах людей выдержит любое испытание. Ведь нет ничего сильнее любви на земле. Даже смерть пасует перед ней. А рощи, в которых растут священные деревья, оберегаются высшими силами! Есть даже поверье, что если человек решался сбраконьерничать и срубить такой дуб, то человек тут же наказывался тяжелой болезнью, даже мог сойти с ума. Ну, а если человек потом раскаивался и сажал на том же месте новое дерево, то говорят, он выздоравливал. Деревья – это не люди, они умеют забывать обиды и продолжать жить дальше, прощая людей. Хотя сам Василий, как–то сказал, что, когда совершают предательство, это как ломают сразу две руки. Простить предателя можно, а вот обнять не получится. Тогда, первый и последний раз я увидел у Василия в глазах слезы. Вася с Надей тоже повязали свою ленточку. Повязали ровно за час до беды. Когда мы шли уже обратно, то я увидел в гуще леса полянку, на которой было много лесных ягод – земляники, она ярким красным пятном прямо звала меня к себе. Я крикнул Наде, что я убежал лакомиться ягодами и побежал сломя голову через чащу леса. Земляника оказалось сладкой. Я так увлекся, что, когда услышал щелчок под левой ногой, не сразу понял, что произошло. Мы, дети войны. Наши игрушки – это патроны, гранаты, спрятанные от отца ножи, пистолеты, тротиловые шашки и в свои четырнадцать лет я умел собирать и разбирать многие пистолеты, винтовки и автоматы, даже разминировать несложные мины, и потому по этому сухому щелчку сразу понял, что я попал в западню. Смертельную западню. Под моей ногой оказалась противопехотная мина. И она уже встала на боевой взвод. Я замер и стал звать на помощь, что ещё мог сделать четырнадцатилетний пацан? Первой прибежала Надя, следом за ней Василий. По моей застывшей позе и неестественному положению рук и ног он всё понял. Решение принял молниеносно. Обежав вокруг поляны, он нашел несколько поваленных деревьев, которые начал сносить и складывать возле меня. Когда своеобразная баррикада была готова, он сказал Наде, что он с разбегу прыгнет на меня и постарается сбить с ног так, чтобы мы с ним оказались с той стороны баррикады, а Надя должна в этот же момент, из–за бревен, тянуть меня изо всех сил за руки. Но не высовываться, чтобы не подставить себя осколкам. Нога у меня уже затекла, и я понимал, что бессилен сделать прыжок самостоятельно. Страха смерти не было. Василий вел себя уверенно и даже успел рассказать нам анекдот. Когда всё было готово, Василий спросил у нас, готовы ли мы, и после утвердительного ответа начал отходить для разбега. Я протянул руки сестре. Надя схватила меня. Я чувствовал дрожь её рук и пульс, который был в унисон с моим. Василий крикнул, что-то типа «не ссать – прорвемся», и начал свой разбег. Сильнейший удар, мой непроизвольный крик, причитание сестры и взрыв прозвучали за моей спиной одновременно ...

Когда я пришел в себя и выбрался из–под завала баррикады, через пыль, дым и опускавшиеся под силой тяжести взрывной волной и осколками, сорванные с деревьев листья, я увидел Василия, который лежал в луже собственной крови. Рядом с ним уже сидела Надя и выла по-волчьи, обхватив себя за голову. Одной ноги у Васи не было по колено. Второй, по ступню. Я был оглушён, но мысли работали ясно. Я закричал, что есть мочи, чем привел сестру в себя и мы вдвоем подняли, почему–то не очень тяжелого Василия на руки, и понесли его в сторону города... Сколько прошло времени, я не знаю, сознание было, как в тумане. Звон в ушах, боль в спине, как от тысячи иголок, тошнота и дрожащие ноги... Навстречу нам ехала штабная машина, видимо услышали взрыв... Дальше всё было как во сне... о том, что у меня три осколка в спине и два в голени я узнал уже на следующий день. Василия пытались спасти лучшие хирурги Минска. Они из него вытащили уже больше сорока осколков... и продолжали борьбу за его жизнь. На следующий день отца экстренно вызвали в Москву. Мы все полетели с ним. Уже садясь в военный самолёт нам сообщили, что Васю ещё пытаются спасти, но пришлось ему ампутировать обе ноги. Одну по пах... На этом связь оборвалась. Это было в конце лета 1945 года. В Московском госпитале мы с Надей пролежали месяц. Она с контузией, я с осколочными ранениями. Ещё в госпитале папа сообщил нам, что Василий умер. Не выдержало сердце. Бабушка говорила, что, наверное, так даже лучше, чем если бы он выжил, мало того, что с изуродованным лицом, и без пальца, так ещё и без ног. Беда. Сестра моя, Наденька, перестала разговаривать. Совсем. Онемела. Врачи не могли понять причину, но все списали на последствия контузии. Мы учились все общаться с ней заново. Писали друг другу записки. Она по необходимости. Мы из солидарности. Смеяться она тоже перестала. В её русой косе до пояса, появилось много седых волос. Через год она поступила в институт. Политехнический. На особых условиях. Освоила азбуку для глухонемых. Проучилась там пять лет. Все эти годы Надежду возили по лучшим клиникам страны в попытке вернуть Наденьке речь. Но «светила» медицинских наук были бессильны. Я же через несколько лет ушёл служить во флот, где и прослужил на крейсере четыре года. Черноморский флот и Севастополь стали моим домом на это время. Когда вернулся, то Москву было не узнать, а вот сестра не изменилась. В нашем доме по–прежнему жила тишина. Поэтому одна надежда на заграницу! Я знаю, что твой папа ездит по консилиумам разным в разных странах, и знаю, что ты мне поможешь!

Твой друг Александр...

Продолжение следует

Отрывок из документального, военно-исторического романа "Летят Лебеди" в двух томах.

Том 1 – «Другая Война»

Том 2 – "Без вести погибшие"

Сброшу всем желающим пикабушникам на электронную почту абсолютно безвозмездно, до Дня Победы, включительно..

Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я всё вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в трёх самых популярных форматах).

Есть печатный вариант в твёрдом переплете.

В Беларуси пересмотрят рекомендации по проведению шестого школьного дня. Об этом сообщил министр образования Андрей Иванец во время рабочей поездки в Брест, передает пресс-служба ведомства.

По мнению министра, шестой школьный день предназначен для того, чтобы педагоги занимались воспитательной работой.

— Здесь каждый руководитель школы, классный руководитель, педагог, учитель в своей работе, которую он выстраивает именно в этот день, должен ставить во главу угла наше историческое наследие и патриотическое воспитание. Сегодня в Министерстве образования мы пересматриваем рекомендации по проведению шестого школьного дня, которые были даны пять лет назад. Мы понимаем, что время идет. В современных реалиях мы должны находить более эффективные подходы именно в вопросах патриотического воспитания молодежи, — отметил Андрей Иванец.

Александр Лукашенко раскритиковал «полный бардак» в системе образования и потребовал «повычищать разгильдяев» из школ. Такое поручение он дал новому министру образования Андрею Иванцу 19 апреля на совещании по вопросу обеспечения законности и правопорядка в стране, сообщает его пресс-служба.

— Новый человек пришел. Я жду от вас переворота там. Не революции, а переворота. Вы человек, в жизни хлебнувший столько, как никто другой здесь сидящий. И вы должны быть преданнейшим человеком своей страны. От вас, от наших детей все начинается, — заявил Лукашенко, обращаясь к Иванцу.

Он напомнил о требованиях к новым учебникам и пособиям, а также работе с кадрами, поставив условие «серьезнейшей перестройки» в системе образования.

— Повычищайте этих разгильдяев, которые приходят в школу, как к станку: пришел, урок дал и ушел. Нет. Надо работать, как со мной работали учителя, с утра до ночи. И ценили эту работу. Бардак полный. Мы — и Россия — выживем только благодаря жесткой дисциплине. В противном случае нас используют. Жду в течение следующего года серьезнейшей перестройки в системе образования и прежде всего в школе. Вы знаете, что надо делать. Вы знаете, какие дети должны вырасти, — заявил Лукашенко.

Помимо этого, Лукашенко озаботился ростом количества несовершеннолетних, согласно статистике, вовлекаемых в преступную деятельность, в том числе в распространение наркотиков. По его мнению, это свидетельствует о том, что «остро стоят вопросы организации учебного, воспитательного процессов, занятости детей вне школы»