Диалектика событий

Теперь к конкретике.

“Нытик”. Клеймо на тех, кто осмеливается назвать вещи своими именами: низкие зарплаты, платная медицина, отсутствие лифтов социальной мобильности. Смысл ярлыка — перенести проблему из плоскости общественной в плоскость личных черт. Получается магический трюк: не “в отрасли хроническое недофинансирование и монополии душат рынок”, а “ты просто ноешь”. Так социальная критика подменяется бедненькой психологией “будь позитивнее”. Почему это востребовано? Потому что реальное признание проблемы подталкивает к вопросу “а кто выигрывает от нынешнего положения дел”. А это уже разговор о структуре собственности, о роли государства как арбитра и бенефициара, о тех, кому вполне комфортно. Проще пристыдить говорящего. Отсюда и показательная порка: любой, кто высовывается с фактами, получает метку “нытик”, чтобы остальные сделали вывод “лучше молчать, а то тоже прилетит”. Если говорить по-ленински, перед нами типичный способ увести массы от анализа конкретной ситуации и её классовой подоплёки в область морализаторства.

Как отвечать на “нытик”, чтобы не уходить в оправдания? Самый рабочий ход — спокойно вернуть разговор к предмету. Не “я не нытик”, а “вот динамика цен, вот статистика по реальным доходам, вот отчёт Счётной палаты, вот сроки исполнения указов”. Парадокс в том, что слово “нытик” звучит громко, а цифры тихо, но именно они заставляют оппонента раскрывать карты: либо он переходит к содержанию, либо добивает себя второй порцией пустых ярлыков. В любом случае аудитория видит, кто говорит по делу.

“Школьник”. Мем для снижения веса аргумента через предполагаемый возраст автора. Формула такая: если тебе в комментариях приписали юность, значит, ты не дорос до “взрослой” повестки. Детская площадка, иди учи уроки. На деле это жалкая попытка поставить социальную иерархию выше логики. Возраст не гарантирует ни понимания экономики, ни навыков рассуждения. Маркс и Энгельс вообще писали свои ранние работы, когда им и тридцати не было, а масса “серьёзных дядь” до сих пор уверенно путает инфляцию с ростом курса доллара. “Школьник” удобен именно там, где нехватка аргументов уже чувствуется. Особенно ярко это видно, когда “школьником” объявляют человека, который приводит ссылки на документы, статистику, судебные решения. Ирония простая: вы называете школьником того, кто сделал домашку, пока вы её не делали.

Быстрый контрприём — не цепляться за агейджизм, а просить перейти к сути: “оставим паспорт, вот мои данные, у вас есть возражения по содержанию?”. Если оппонент продолжает играть в возраст — вы уже выиграли. Если всё же переходит к фактам — значит, ярлык снят с повестки.

“Чужой”, “либераст”, “xoxoл”. Это отдельный, более тяжёлый класс штампов, который снимает легитимность говорящего через приписку к враждебной группе. Тут мы имеем дело не просто с попыткой заткнуть рот, а с мобилизацией шовинистического аффекта. Логика примитивная: если ты критикуешь политику государства, значит, ты не “свой”, а агент того, с кем конфликт. Всё, что ты говоришь, объявляется чужой пропагандой. В этот момент аргументы больше не читают. Бирка “чужой” превращается в универсальный фильтр. Важно подчеркнуть: это не про национальность как таковую, это именно про инструмент пропаганды, который учит видеть не человека с позицией, а символ из вражеского набора. И да, использование этнических кличек — это не просто интернет-хамство; это сознательная ставка на дегуманизацию. Люди, раздающие такие ярлыки, любят рассказывать про патриотизм, но по факту подменяют его банальной ненавистью и дисциплиной строя. Удобно: пока ты занят охотой на “чужих”, ты не задаёшь вопросов “своим”.

Как грамотно разбивать это? Саркастический способ работает хорошо: “спасибо, что подтвердили — мои доводы вы опровергнуть не можете, иначе не понадобилась бы этничность”. Ещё лучше — фиксировать конкретику: “я русскоязычный пользователь из такой-то области обсуждаю вот эти документы, можете возразить по пунктам?”. Такой ход лишает оппонента возможности прятаться за ксенофобскую дымовую завесу. Плюс важно не заходить на их поле и не отвечать зеркальным обзывательством. Наша задача — не скатиться в ярлыки, а вывести разговор из разряда “кто кому чужой” в разряд “что именно неверно в тезисах”.

Почему эти три ярлыка так живучи? Потому что они решают для их носителей сразу две задачи. Первая — психологическая защита от когнитивного диссонанса. Встреча с неприятной правдой больно бьёт по картине мира, проще обезвредить источник, чем пересобирать убеждения. Вторая — социальная дисциплина. Ярлык сигнализирует аудитории: за выход из коридора “правильных” мнений следует наказание. Это укрепляет иерархии и сохраняет статус-кво. В терминах исторического материализма это как раз и есть работа надстройки, которая охраняет базисные интересы тех, кто выигрывает от нынешнего устройства.

Несколько практических правил, чтобы не тонуть в этом болоте. Первое: никогда не оправдывайтесь по форме ярлыка. Ответ “я не нытик” только закрепляет рамку. Всегда возвращайте разговор к содержанию: факты, источники, проверяемые ссылки. Второе: говорите для зрителей, а не для ярлыкодателя. В открытых площадках у вас всегда есть молчаливая аудитория, она видит, кто держит уровень. Третье: дозированный сарказм — полезен, но не заменяет фактуры. Иначе вы станете зеркалом оппонента. Четвёртое: сохраняйте юридическую гигиену. Никакой разжигающей лексики, никаких призывов, никаких переходов к биологии и крови. Пусть у шовинистов горит от того, что их манипуляции не работают, а не потому что вы дали повод модераторам.

И последнее — про стратегию. Ярлыки побеждаются не “позитивным мышлением”, а коллективной привычкой к проверке фактов и уважению к аргументу. Там, где люди интересуются причинами, а не происхождением говорящего, ярлыкам тяжело. Поэтому любая содержательная дискуссия, любая проверка источников, любая настойчивая попытка обсуждать реальность, а не аватарки — это маленькая победа. В сумме из таких побед складывается иная культура разговоров. А иная культура разговоров — это уже политический ресурс, потому что она делает видимыми реальные противоречия и те, кто заинтересован их закрывать ярлыками.

Если после такого приёма у тебя уже пропадает желание общаться дальше, то лучший ответ — не спорить, а высмеять сам приём. Просто кинь одну из картинок-реакций в виде “системного сообщения”. Такие картинки действуют лучше любого спора — они не защищаются, а ставят оппонента в смешное положение, показывая, что его “аргумент” уже разобран на элементарные части.

В следующем тексте продолжим тему и разберём набор ярлыков, которыми пытаются замазать дебаты вокруг СССР: как из “сталиниста” делают пугало на любой случай, как “совкодрочер” заменяет разговор об индустриализации и социальной политике, и почему без анализа материальных условий вся эта словесная мишура неизбежно рассыпается при первой встрече с фактами.

Европа: налоги и кредиты как удавка
Во Франции и Германии процесс шёл по-другому, но с тем же итогом. Мелкие крестьяне тонули в налогах и долгах. Те, кто не мог расплатиться, теряли землю и уходили батрачить. Крупные хозяйства выигрывали от внедрения техники: бедняк трактор или жатку купить не мог, богатый землевладелец — мог. В результате земля постепенно концентрировалась у богатых, а массы крестьянства превращались в наёмных рабочих.

США: фермерский рай, которого не было
Америка XIX века часто представляется «страной свободных фермеров». Но реальность была другой. Банки и железные дороги держали фермеров в кабале. Урожай не удался — долг, земля уходила банку. Великая депрессия 1930-х добила миллионы семей: фермеры разорялись, селились в палатках, перебивались случайными заработками. Эти картины хорошо описал Джон Стейнбек в романе «Гроздья гнева». «Фермерская мечта» обернулась лагерями беженцев и полной зависимостью от корпораций.

Колониальный фактор
Есть ещё один нюанс: развитые капиталистические страны не кормили свои города только своим сельским хозяйством. У них были колонии. Индия, Африка, Латинская Америка — источники дешёвого хлеба и сырья. Именно за счёт грабежа колоний Запад мог сгладить внутренние кризисы. СССР колоний не имел. Вся индустриализация и продовольственная безопасность должны были обеспечиваться внутри страны.

Вывод
Запад не «обошёлся без коллективизации». Он прошёл через ту же ломку деревни, только растянул её на века и сделал ещё жестче: дубинкой, налогами, долгами, голодом и колониальным грабежом. СССР пришлось пройти этот путь быстро, за одно поколение и без опоры на чужие ресурсы. Коллективизация оказалась способом избежать массового разорения и хаоса, который на Западе считался «нормальным».

В следующей статье мы посмотрим на конкретные примеры разорения крестьян на Западе и сравним их с тем, что происходило в СССР.

Во-вторых, СССР входил в фазу индустриализации. Для строительства заводов и машиностроения нужно было два источника: рабочая сила, высвобождаемая из деревни (те самые, которые сидели без паспортов и не моги уехать из деревни), и средства, которые можно получить за счёт экспорта зерна. Без крупного коллективного хозяйства государство не могло ни наладить механизацию, ни обеспечить устойчивый экспорт.

В-третьих, социальный момент: кулачество укрепляло свои позиции, усиливалась имущественная дифференциация деревни. Ленин ещё раньше писал, что сохранение мелкого крестьянского хозяйства ведёт к капиталистической реставрации в деревне. К концу 1920-х это стало реальной угрозой. Коллективизация рассматривалась как способ сломать кулацкую эксплуатацию и объединить крестьян в кооперативные хозяйства.

В-четвёртых, внешнеполитический фактор. Угроза войны воспринималась всерьёз: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» (Сталин, 1931 год). Индустриализация требовала стабильной базы снабжения армии и городов.

Таким образом, коллективизация не была прихотью власти, а стала ответом на системное противоречие: мелкое крестьянское хозяйство не могло прокормить индустриальное государство и обеспечить его развитие. Она решала задачи продовольственной безопасности, ускоренного роста промышленности и социальной перестройки деревни.

Природа капиталистического прогресса

Технический прогресс на протяжении всей истории человечества выступал движущей силой общественного развития. Однако его характер, темпы и направление всегда определялись существующими производственными отношениями. В условиях капитализма, как отмечал Карл Маркс, сам механизм этого строя превращается в препятствие для подлинного развития производительных сил, включая науку и технику.

В основе капиталистического производства лежит извлечение прибыли. Это ставит перед капиталистом задачу не столько удовлетворять общественные потребности, сколько максимизировать доход. Технические инновации при капитализме возникают преимущественно тогда, когда они могут снизить себестоимость производства, повысить производительность труда и, как следствие, увеличить прибыль. Однако этот процесс неизбежно сталкивается с ограничениями:

1. Фокус на краткосрочной выгоде. Исследования и разработки требуют значительных инвестиций, результаты которых могут проявиться лишь через годы. Компании, стремящиеся к немедленной отдаче, зачастую избегают долгосрочных вложений, выбирая быстрые, но менее эффективные решения.

2. Конкуренция и секретность. Технические достижения редко становятся всеобщим достоянием, поскольку фирмы стремятся монополизировать их для получения конкурентного преимущества. Это приводит к дублированию усилий, ненужной трате ресурсов и торможению общего прогресса.

3. Искусственное сдерживание технологий. Чтобы не подрывать существующие рынки, корпорации могут намеренно замедлять внедрение новых технологий. Классическим примером является нефтяная индустрия, которая активно противодействует развитию альтернативной энергетики, несмотря на очевидные экологические и экономические выгоды.
   О сдерживании технологий также писал В. И. Ленин в работе "Империализм, как высшая стадия капитализма": "Но тем не менее, как и всякая монополия, она порождает неизбежно стремление к застою и загниванию. Поскольку устанавливаются, хотя бы на время, монопольные цены, постольку исчезают до известной степени побудительные причины к техническому, а следовательно, и ко всякому другому прогрессу, движению вперед; постольку является далее экономическая возможность искусственно задерживать технический прогресс. Пример: в Америке некий Оуэне изобрел бутылочную машину, производящую революцию в выделке бутылок. Немецкий картель бутылочных фабрикантов скупает патенты Оуэнса и кладет их под сукно, задерживает их применение." (ПСС, т. 27 стр. 397). Стоит ли говорить, что подобный метод сдерживания внедрения новых технологий применяется по сей день.

4. Производство ради прибыли, а не ради потребностей. Прогресс, который мог бы радикально улучшить качество жизни, откладывается, если он не обещает высокой прибыльности.

Противоречия производительных сил и производственных отношений

Как отмечал Маркс, капитализм неизбежно вступает в конфликт с собственными производительными силами. Развитие науки и техники, способное облегчить труд и сократить рабочий день, подчиняется логике эксплуатации. Вместо того чтобы использовать автоматизацию для повышения благосостояния общества, капитализм приводит к росту безработицы и углублению социального неравенства.

Технические инновации часто используются для усиления контроля над трудом. Примером служат цифровые технологии, которые вместо того, чтобы освободить человека от рутины, стали инструментами тотального надзора и оценки производительности.

Альтернативы: социализм как ускоритель прогресса

Социалистическое общество, в отличие от капиталистического, подчиняет производство не законам прибыли, а общественным интересам. Это открывает возможности для подлинного расцвета науки и техники:

1. Общественное планирование. В условиях социализма исследования и разработки могут направляться в приоритетные для общества сферы, такие как здравоохранение, экология и образование, без оглядки на коммерческую прибыль.

2. Доступность знаний. Отсутствие частной монополии на технологии позволяет сделать достижения науки достоянием всего общества, ускоряя их внедрение и развитие.

3. Устранение избыточного труда. Автоматизация и другие технические достижения могут быть использованы для сокращения рабочего дня, предоставляя людям больше времени для личностного развития и творчества.

Заключение

Капитализм, несмотря на свою историческую роль в ускорении научно-технического прогресса, например, стимулирование промышленной революции и массового внедрения технологий в производство, становится его главным тормозом в условиях современного мира. Противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения неизбежно ограничивает возможности для решения глобальных проблем человечества. Освобождение науки и техники от оков капитала возможно только через переход к социалистической системе, где прогресс станет инструментом для всеобщего блага, а не средством обогащения меньшинства.

Иными словами, марксисты не утверждают, что теория Маркса и Энгельса завершена и не подлежит изменениям. Напротив, марксистская традиция активно анализирует новые явления — от глобализации до экологического кризиса — и стремится интегрировать эти знания в свои концепции. Так, труды Антонио Грамши, Иммануила Валлерстайна и других современных мыслителей являются примерами того, как марксизм продолжает эволюционировать.

Научный подход и критика идеализма

Обвинения в "единственно верной" теории часто основываются на том, что марксисты отвергают идеалистические и утопические концепции. Однако это неприятие базируется не на высокомерии или догматизме, а на научной позиции. Марксистская теория стремится анализировать общество с точки зрения материальных условий и исторического процесса. Для марксистов любая теория, не учитывающая классовую борьбу, экономические отношения и диалектическую природу развития, является либо недостаточной, либо вводящей в заблуждение.

Например, либеральные теории, предлагающие постепенные реформы в рамках капитализма, с точки зрения марксистов, игнорируют основное противоречие — эксплуатацию труда капиталом. Социалисты-утописты, в свою очередь, разрабатывали абстрактные модели "идеального общества", которые не опирались на реальный анализ материальных условий. Марксисты критикуют такие подходы не потому, что считают свою точку зрения единственно возможной, а потому, что они противоречат объективной логике исторического процесса.

Практика как критерий истины

Одним из главных принципов марксизма является идея о том, что практика — единственный критерий истины. Теории, которые не подтверждаются практическим опытом, подвергаются пересмотру или отвергаются. Этот принцип делает марксизм не догматичной, а критически саморефлексивной теорией.

Марксисты считают, что любая концепция должна быть проверена на практике. Если какие-то элементы марксистской теории не работают в определённой исторической ситуации, это требует анализа и корректировки. Например, революционная практика ХХ века, включая успехи и провалы, позволила марксистам глубже осмыслить вопросы переходного периода, социалистической демократии и роли государства.

Отрицание эклектики

Ещё одной причиной обвинений в "отрицании других теорий" является марксистская критика эклектизма. Эклектика, то есть механическое соединение элементов разных философских систем, марксизм рассматривает как методологическую ошибку. Это связано с тем, что марксизм представляет собой целостную систему взглядов, основанную на материалистическом понимании истории и диалектическом методе. Попытка объединить марксизм, например, с постмодернизмом или либерализмом приводит к внутренним противоречиям и утрате научной последовательности.

Вместо эклектики марксисты предлагают диалектическую критику — анализ других теорий с целью выявления их сильных и слабых сторон. Такой подход позволяет не только отвергать устаревшие или неверные концепции, но и заимствовать полезные идеи, интегрируя их в марксистскую методологию.

Вывод

Обвинения в догматизме и "единственно верной" теории часто основываются на непонимании сути марксизма. С марксистской точки зрения, их теория не претендует на непогрешимость, но стремится к научному анализу общества, опираясь на проверяемые практикой принципы. Критика других теорий, которая воспринимается как отрицание, на самом деле является выражением научной последовательности и методологической строгости.

Таким образом, марксизм остаётся открытой системой знаний, которая развивается вместе с историей и практикой, сохраняя при этом свою внутреннюю логическую целостность. Это делает его одной из наиболее динамичных и жизнеспособных теорий социального изменения.