Городские Легенды

Софье Тимофеевне Топорковой, в девичестве Касьяновой, 93 года. Когда она после окончания школы пришла работать на метеостанцию в Ванжиль-Кынак, ей было 16. Но так как никаких документов, удостоверяющих личность, на руках в то время у нее все-равно не было, в трудовой книжке записали, что она 1927 года рождения. Так по сей день и значится: год рождения в трудовой — 1927. В паспорте — 1928 год.

— Мне после окончания школы, честно говоря, просто нечего было одеть и обуть. У нас, когда мы учились в школе, валенки были одни на троих. Выдали в сельсовете. Один в школу сходит, потом другой идет... Так что куда-то из Напаса мне уехать было просто не в чем (населенный пункт на Тыме, существует до сих пор, с него началась экспедиция ТВ2 летом этого года). Это был 44 год, мне было 16 лет. И чтобы меня приняли на работу на метеостанцию, мы пошли в сельский совет и выписали справку, что я с 1927 года и мне уже 17. А паспортов у нас не было. Я когда запрос сделала, чтобы мне выдали паспорт, только тогда узнала день своего рождения и что я с 1928 года. Ответ пришел из той самой деревни Бобрынка Омской области, где я и родилась.

История появления семьи Касьяновых в Напасе для 30-ых годов прошлого века вполне обыкновенная. Глава семьи с женой и тремя младшими детьми (всего детей было семеро) бежал из Омской области от раскулачивания. Сначала в Иркутск, потом путь привел их в Напас. Софье было всего три-четыре года, так что ее первые воспоминания: катер «Пионер», что медленно вез их в Напас: «пук-пук-пук, пук-пук-пук…», лежащая на кровати мама. Мама умерла в первый же год их жизни на Тыме от воспаления легких: пошла за керосином, без сил присела в сугроб, а когда ее принесли домой, подняться уже не смогла.

— Я почти маму не помню. Помню только, что она болела. Отец придет с работы, она вставать не могла, он сундук ей под спину подставит, подымет ее, покормит, опять положит и уходит на работу... Я вот не помню, чем мы топились - зима, холод - где дрова брали... Я самая маленькая. Дмитрий с 1925 года, Люба с 1922 года.

Потом отец опять женился. Фенечка мы ее звали между собой — мачеху нашу. Одна я ее сразу мамой стала называть. Она меня поднимет в 5 часов, курево и удочку мне даст и на реку. Курево — это дымокур от комаров. Поймает язя два-три, печка на улице, пожарит, это наш обед. Потом опять рыбачит до вечера. Осенью налимов ловили. А моя основная задача была — червей копать. Я весь Напас изрыла. Накопаешь, значит живем дальше.

Дичь, ягоды, грибы. В Напасе по сей день многие живут тем, что дает лес и река. А во время войны — тем более. Через некоторое время отец устроился работать на почту, где им выделили для проживания «аккумуляторную». А после войны уже и Софья устроилась на работу.

— В Ванжиль-Кынаке я оказалась в 1946 году. Тогда я уже работала в Напасе. Приехал Крашенинников Дмитрий Владимирович — инспектор из Новосибирска. Он съездил накануне в Ванжиль, здание там присмотрел и было решено, что там откроют глубокотаежную станцию. Тогда мода такая была, чтобы погоду со всех концов страны собирать. И вот в 1946 году пришел груз из Новосибирска — будки, оборудование для станции. Мы сели с ним в неводник и погребли в Ванжиль. Приехали туда, а в избушке, что предназначалась для станции — нет печки. Так что первое, чем мы с еще одной девчонкой занялись — делали кирпичи. Навес, формы для кирпича. Карьер, где брали глину, песок. Вот мы их на клёпаем, понаставим на просушку. А уже сентябрь был, ночью они замерзают, а солнце всходит, они падают, мы их опять наклёпаем. В общем, набрали мы на печку-голландку где-то, по-моему, около 600 кирпичей.

— А долго вы от Напаса до Ванжиль-Кынака добирались? Мы на моторной лодке доехали за 14 часов с остановками.

— Несколько дней. Гребли против течения, да с грузом. Ночевали по деревням. Благо их тогда много было: Каджи, Кананак, Компас, Пыль-Карамо, Лымбель-Карамо, Тёдель-Кынак и потом Ванжиль-Кынак. Вот когда мы на обласке с Крашенинниковым везли барометр в Ванжиль, это был уже 1947 год, мы ехали семь дней. И один раз даже пришлось заночевать на берегу под яром между Кананаком и Пыль-Карамо. Крашенинников пошел смотреть волок, чтобы обласок через яр перетащить и путь сократить. А я по песочку пошла. Песок такой белый-белый. Смотрю, свежие медвежьи следы. Я их затоптала, потому что Крашенинников трусливее меня был, чтобы он не увидел и не испугался. Помню, он, когда бечевой обласок тянет и вдруг следы увидит, то сразу начинал громко петь: «Широка страна моя родная...», чтобы медведя отпугнуть. Он, кстати, потом женился на моей сродной сестре Варваре.

Но однажды медведица за нами-таки погналась. Есть речка Корбалька, она на Тым выходит. Мы перетащили волоком обласок на нее, и только отчалили, бах, медведица выскочила и орет на нас. А ружья-то у нас не было. Гребем со всей силы, а она за нами по берегу. То отстанет, то вернется. Выехали мы на Тым, он широкий, раздолье, хорошо. А у Крашенинникова глаза в половину лица.

— Ванжиль-Кынак тогда жилой деревней был (сейчас живет только семья метеорологов). Там был сельский совет, тунгусы приезжали на оленях. Весело было. Тым с Томской области, а с той стороны Сым. А между ними фактория. И тунгусы приезжали с Сыма в Ванжиль, пушнину привозили. Поссовет пушнину принимал, и заодно отоваривал их. Но первый раз северных оленей, я все же в Напасе увидела. У меня даже снимок есть, как они в Напас приезжали.

— А северное сияние в тех краях бывало?

— В Напасе я один раз видела. Вышла на улицу, а там только одна дыра в небе, а остальное все красным колышется. А в Ванжиле - там только лунные ночи помню. Выйду на берег, у меня была такая тропинка, луна светит, молодой сосняк вдоль весь в инее. Река белая вдаль уходит. А я стою и пою: «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха, пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит». Вот стою и ору, и на луну гляжу.

— А местное население в Ванжиль-Кынаке на русском говорило?

— Так там местное население уже одни русские были. Ссыльные, да старообрядцы из Нюлядрово Бурковы (в фильме мы доезжаем до Нюлядрово, где еще сохранились остатки старообрядческого дома). И только эвенки (тунгусы) иногда приезжали мех сдавать и все. Сдавали лисицу, белку, медвежьи шкуры. У Коведяева — директора поссовета, помню, была медвежья шкура на полу. Тогда мода такая была.

— А у вас когда первый меховой воротник появился?

— Он как появился, так тут же пропал. Два моих брата воевали. Один, Дмитрий, погиб в 1944 году в Венгрии. А другой, Василий, вернулся в Напас без одной почки. Вернулся раненый, холостой еще. Работать нужно. И он устроился работать продавцом в село Каджи. Там женился. И однажды в Напас привез детей, два сына у него было, в больницу лечить. Потом я с ними поплыла. Я на обласке с Меланьей Николаевной, а он с двумя сыновьями. А в обратный путь он мне дал, короб такой за спиной у меня был, — овсяной муки, рыбы. И справил мне... какой-то синий «молескин» был и ондатровый воротник на нем и ондатровые обшлага. И вот когда мы с Крашенинниковым везли барометр в Ванжиль, я, вероятно, положила его назад в корму, где он у меня и выпал. Когда хватились, а мехов-то моих и нет.

— Получается, вы с еще одной девушкой в Ванжиль-Кынаке на метеостанции были первыми работниками?

— Да, мы с Иркой, и еще начальник Недорезов. Мы с ней в избушке жили с железной печкой. За дровами в лес ходили... Елкой лучше топить, чем пихтой. Найдем сушину, спилим, нарежем, на санки или на плечо, к избушке донесем, расколем и в печку. А на кровать ложились в валенках и одежде. Вот так ляжешь и лежишь. Холодно было.

А для станции когда дрова заготавливали, Недорезов в колхозе лошадь брал. Пила, топор, поедем в лес, спилим, нагрузим и едем. А кобыла была упрямая, в гору не идет и все. Встанет и стоит. Так вот Недорезов достанет газету и читает ей. И смотришь, лошадь пошла...

— В Ванжиль-Кынаке тогда уже электричество было? Сводку погоды вы как передавали?

— А вот так, сядешь и ногами колесо крутишь, как на велосипеде. Генератор заводится и уже начальник с Новосибирском связь устанавливает. Вот такое электричество было. Погоду передавали четыре раза в сутки, даже ночью вставали.

Но грамоту «главный московский начальник» Евгений Федоров молодой сотруднице метеостанции Софье Касьяновой выдал не за тяжелые условия работы в тымской тайге, а за 300 километров, пройденных ею однажды на обласке и пешком. Тогда Софья уже вернулась в Напас, а в Ванжиле работала Татьяна Обухова. Она заболела и нужно было срочно ехать в Ванжиль, чтобы не сорвать наблюдения. Это был конец октября. И по Тыму уже были забереги.

— Первый день мы едем на обласке. Над водой ракитник весь в тетеревах, аж черный от тетеревов. Смотрим, огонек горит на берегу. Пристали, там охотница, переночевали с ней. На следующий день доехали до Каджи. Переночевали там. Бечевой идти нельзя — лед. По берегу идти нельзя — в сапогах холодно, в валенках мокро. Пришлось по середине реки грести. Добрались до деревни Кананак. Утром проснулись — река встала! Ехать на обласке нельзя. И я с двумя попутчиками — мать с сыном в Лымбель-Карамо шли — отправились пешком... Хотя у меня была бумага от Крашенинникова в сельсоветы, что мне должны помогать с транспортом. Но все на охоте. Никакого транспорта нет. Ни оленя, ни козерога. Дошли мы до Пыль-Карамо. Там была Лиза Пуштакова. Она нас накормила пирогом с белкой.

— Что там в белке есть-то?

— На спинке мяско есть, лапки. У нас всегда остяки мальчишки из интерната наловят бурундуков и варят. Тем и питались. В общем, до Ванжиля я добиралась восемь дней. Пока добралась, Танька уже выздоровела. Но Евгений Федоров — наш самый главный начальник московский — мне грамоту прислал за то, что я 300 километров прошла пешком.

Софья Топоркова с мужем (справа)

— А замуж вы уже в Напасе вышли? Да, это был 1953 год. Свадьба была назначена на 5 марта. И тут Сталин умер. И Тус, наш милиционер, запретил свадьбу - траур. Федосья Дмитриевна, мачеха, заморозила всю закусь, печенюшки. И свадьбу мы смогли отпраздновать только 8 марта.

— А как вы смерть Сталина восприняли?

— Во жаль фотка не сохранилась. Крашенинников нас у стола поставил стоя и сфотографировал. Ну, как все — скорбили.

В 1960 году Софья Тимофеевна с мужем и двумя сыновьями переехала в Колпашево. До этого она с Тыма выбиралась на большую землю всего лишь раз. Ездила к подруге в Новосибирск. А по Тыму скучает до сих пор.

— Помню, мы всё смеялись, селькупскую частушку приговаривая: «Тым, мой Тым. Весь ты извилялся. Сельпо сахар не дает. Бражка не удался». Хотела бы я сама увидеть еще раз, как Тым извивается...

Кадр из фильма "Тым. Путешествие в центр России"

Запись видео-интервью в проект «20 век. Очевидцы» стала возможна только благодаря вашим пожертвованиям. Помочь проекту можно, перейдя по ссылке: https://exp.tv2.today/expedition/35

Автор публикации: Юлия Корнева

Я бы хотел в общем озвучить несколько другой взгляд на происходящее и я очень надеюсь, что это сможет кому-нибудь помочь не наделать ошибок и не попасть на те же вилы, в отличие от меня, моего близкого и любимого человека, а также моих товарищей.

Когда занимаешься чем-то, что не является социально неодобряемым в лучшем случае или находится на грани закона со временем начинается стираться грань того что можно еще себе позволить, и того, что за этой, все больше тускнеющей чертой, делать категорически нельзя. По обе стороны этой черты проходят две абсолютно разные жизни. Об этом чуть позже.

Если начинаешься чем-то этаким заниматься постоянно, то это происходит очень незаметно. Это становится практически невидимым. Но что не говорит о том, что сам человек, не осознает что он делает. Он прекрасно понимает свои поступки, может быть просто не думает о возможных последствиях или не берет их всерьез. Но это отнюдь не является обстоятельством, благодаря которому человек не может или не будет при неблагоприятном стечении обстоятельств отвечать за свои поступки.

И тогда этот человек (человеки:)) с каждым годом начинают вести себя все больше и больше вызывающе и нагло. И творить все больший и больший не побоюсь этого слова беспредел. Потом их начинают предупреждать, что так делать нельзя. Сначала спокойно и адекватно. Просто по-человечески объясняют. А народу пофиг. Потом начинают объяснять уже серьезнее. Но народу опять все нипочем. Помните песенку про зайцев, которые косят трын траву? Вот в этом и вся суть. А в это время опять же с годами количество и качество беспредела нарастает.

Чуть позже уже начинаются серьёзные звоночки в дверь: "Ребята, у вас уже не просто все хреново, вы уже на тоненькой-тоненькой кромке под глубокой-глубокой пропастью под названием тюремный срок. Но народ опять ничего уже совсем не слышит и не видит. Они ослеплены золотыми отблесками тоннелей, навязчивыми мыслями попасть на ту дорогу уже полного и объективного беспредела, которая ведет в обрыву. И они уже не идут, они бегут туда , за эту черту-грань и ни хрена не видят перед собой. До них уже не достучаться. "В какой то промежуток времени начинают отваливаться люди, которые начинают понимать к чему все это катится. Также начинают катиться под откос нормальные человеческие качества. Такие как честность, порядочность, взаимоуважение. Что-то конечно остается. И кто-то тоже остается. И вот уже слепые, ничего не видящие и уже неадекватно мыслящие зомбаки несутся с криками "Туда, туда, туда".

Прошу заметить, при этом прекрасно понимающие тем не менее, что же такое они делают. Просто которым уже покакать на последствия. Мы же про дигг говорим? А может быть про все остальное тоже? У каждого это "все-остальное" своё есть наверное. А может быть и нету. А может быть вы уже за этой самой гранью и стараетесь упорно этого не замечать и заметите только когда уже будет совсем поздно?

А точка невозврата уже пройдена. И тут начинаются веселые приключения. Начинаются они за одну секунду, как по щелчку пальцев. Раз и вся твоя прежняя и прекрасная жизнь сливается в унитаз. Нет рядом друзей, нет жены, нет даже родителей. Не говоря уже о работах, учебах, увлечениях. Ты видишь только перед собой маски-шоу. Два и ты уже сидишь в ИВС с кучей нариков, мошенников и воров. Три и тебе дают тарелочку с едой в окошко камеры в 10 квадратных метров и туалетом в двух метрах от кровати. Четыре и начитают перетекать один день в другой, потом проходят недели, начинают течь месяца.

Можно конечно винить в этом ФСБ, систему, правительство, да хоть зеленых человечков на Марсе. Только стоит ли? Сначала в глубине души ты начинаешь понимать, что что-то сделал в этой жизни не так. Просто потому, что тут оказался, а тут просто так явно не оказываются. Начинаются первые проблески осознания.

Сшили дело? Мы сами себе его сшили за последние несколько лет своими поступками. Нас заказали? Да бросьте, мы не олигархи и не политически деятели, чтобы нас кто-то заказывал. Борцы с системой? Лучше родите ребенка, постройте дом и посадите дерево. По своему опыту сразу скажу никто просто так там не оказывается. На мой взгляд.

Проходит время, начинаешь понимать в какую **** ты попал. А выхода то нет. А с каждым днем тоска по родным и близким все увеличивается. Равно как и осознание, что ты творил все это время до того самого "раз". Ты хочешь столько всего сказать, за столько всего извиниться. И понимаешь, что можешь это сделать уже очень и очень не скоро. Ты хочешь увидеть простую природу, услышать простую музыку, да что говорить, даже просто нормально помыться и поесть нормальной пищи. И ты видишь людей, которые все это смогут сделать только лет через 10-15... И наконец ты понимаешь, что хочешь просто спокойной и нормальной жизни с любимым человеком. Вот тогда и приходит то самое ОСОЗНАНИЕ что же ты сделал и сотворил.

Людей ломают и заставляют что то сделать, что то говорить и что то подписывать? Да бросьте. Чушь это все. Они это делают абсолютно осознанно, прекрасно понимая и осознавая что они творили. Если уж поймали, то хотя бы веди себя достойно. А чтобы быть личностью нужно не только иметь характер, к сожалению только который очень многие начинают показывать в таких ситуациях.

Дальше веселее. В положение этих ребят входят и этим людям дают хотя бы пока второй шанс до суда. Что практически невероятно и нереально. Всего 1-2% случаев изменения меры пресечения по уголовным делам если что. Но как только они оказываются на свободе или под домашним арестом, некоторые сразу же почему то начинают забывать, что сами же просили изменить меру пресечения и обещали исправиться и вести себя достойно.

И вот уже спустя какое-то время через весь интернет уже летят сообщеньки и рассказы какие мы все правильные и хорошие, как мы случайно там оказались и какое нехорошее государство и структуры. Пишутся жалобы чуть ли не на имя президента и выпускаются гневные статьи в интернет изданиях.

Только почему то забывают в них указать, сколько людей у которых были семьи, почему то уволены. Сколько всего было разъдестроенно и сколько людей это восстанавливали потом. Сколько народа влилось в ту же стезю из-за них. Сколько было опубликовано ими фотографий спецобъектов и действительно серьёзных мест. Сколько раз их предупреждали и просили прекратить беспредел, на что они просто не обращали внимания. Что на них объективно могли завести даже не одну и представьте себе что удивительно (сарказм), даже не две статьи. Абсолютно объективно. В общем "я ни я и попа не моя". Мне кажется что так вести себя как минимум некрасиво и вообще просто недостойно. Это другая сторона той яркой и красочной медали, которую тут пытаются продвинуть.

Не повторяйте наши ошибки. Слишком дорогая цена за них.

Спасибо за внимание.

Все события, описываемые в этом рассказе являются отражением реальных.

Автор публикации: Никола Бочаров