И среднеазиатская, и кавказская овчарки — признанные тяжелоатлеты. Чтобы обслуживать тушу весом под 50-70 кг, организму требуется много «топлива». В условиях домашнего пансиона двуногий «гарсон» регулярно подносит миску с кашей и мясом! Но в лесу скатерть-самобранку никто не расстилал.

Согласно закону Клайбера, чем крупнее животное, тем больше энергии ему нужно для жизни. Даже когда пёс просто лежит, его организм сжигает калории на базовый метаболизм: работу сердца, дыхание, обогрев.

Для 60-килограммового зверя это около 1900 ккал в сутки. С учётом активности в тёплое время года цифра возрастает до 3000–3400 ккал. А чтобы не дать дуба в мороз -20°C, потребность увеличится до 5500–6000 ккал в сутки. И львиная доля здесь уйдёт на терморегуляцию.

Все звери эволюционно «подсушены» и в голодное время умеют переключаться на режим экономии. Домашняя же собака начнёт сжигать собственные мышцы быстрее, чем успеет понять суть жизни в лесу.

Грация комода.

Слышали, как алабай бежит через кустарник? Треск, шум и дыхание, слышное за версту. Для охраны это несомненно плюс: супостат должен увеличить вес подштанников ещё до того, как увидит собаку. Но жизнь в лесу требует тишины. Волк, к примеру, умеет перемещаться так, что сухая хвоя под лапой не скрипнет. Волкодавы по натуре громкие. Их анатомия заточена под таранный выпад, а не под балетные па.

Попытка волкодава подкрасться к косуле — байка чистой воды. «Обед» услышит приближение «бронепоезда» за десятки метров и успеет не только сделать ноги, но и написать мемуары о своём спасении. Охота с подхода для волкодава в принципе невозможна, а для загонной понадобится стая и координация, которой у пса-одиночки попросту нет.

Шуба, ставшая капканом.

Зимняя шерсть волкодава — гордость любой выставки. Вооружённый арсеналом щёток и пуходёрок хозяин часами колдует над питомцем: здесь аккуратно разобрать очёсы, там распушить «штаны», а гриву уложить волосок к волоску, словно для парадного портрета. В лесу парикмахеров не сыщешь. В условиях постоянной сырости, грязи и бурелома, роскошный пуховик всего за пару недель превратится в войлочный панцирь.

Грязь стягивает кожу и нарушает естественную терморегуляцию. Собака перестаёт нормально сохнуть даже после грибного дождя. Шерсть бурибасара превращается в общежитие для вредителей, кожа преет, появляются экземы. То, что должно было спасать от холода, начинает приносить дискомфорт и ослаблять.

Один в поле — обед.

«Мой Акабарчик тяжелее местного волка на 30 кг!». Верно. В вольере, один на один, сытый волкодав имеет шансы прижать больного и изнеможенного волка к земле. Только степной волк весит 35–45 кг и заметно мельче своего среднерусского лесного собрата, который достигает 70–90 кг.

В лесу работают другие санитары! Высокоорганизованные бойцы не играют в рыцарство и не идут в лобовую атаку, если в этом нет нужды. Их тактика — «карусель». Пока загонщик кружит голову и делает ложные выпады, другие атакуют с тыла и подрезают сухожилия.

Волчий коллектив действует слаженно, как часовой механизм. Одинокая собака для стаи — не грозный противник, а «много мяса, которое плохо бегает». Даже если алабай весом 60–70 кг и сможет отбиться от голодного волка-изгоя, против матёрого здоровяка у него нет шансов. Привыкший переть «буром» волкодав не успеет среагировать и отвертеться.

Сторож — не охотник.

На протяжении тысячелетий, по разным данным от 2000 до 6000 лет, в волкодаве подавляли инициативу охотника. Главная задача такой собаки — не догнать и съесть, а отогнать и не пустить. В результате селекции у среднеазиатских и кавказских овчарок пропала хищническая цепочка «поиск — преследование — бой — поедание». Да, алабай может выдать на орехи лисице, забравшейся в курятник, или потрепать слабого степного волка. Но съесть? Извольте! Там греча с тушёнкой в миске стынет!

Оказавшись в лесу, следуя древнему зову, пёс инстинктивно выберет себе поляну и будет её охранять. Психология «территориального цербера» сыграет злую шутку. Честно выполняя свою работу, пёс станет терпеливо ждать, когда же человек принесет провизию. До последнего истощения волкодав будет стеречь пустой квадрат леса, так и не поняв, что правила игры изменились.

Аппетиты аристократа.

Допустим, случилось чудо: волкодав наткнулся на павшую косулю или даже сумел поймать зазевавшегося грызуна. И тут его ждёт неприятный сюрприз. Желудочно-кишечный тракт домашней собаки за века эволюции рядом с человеком стал изнеженным. Он заточен под каши, вареное мясо и «сушку». Чабаны веками кормили своих подопечных! Собаки адаптировались к получению пищи из рук человека, а не к перевариванию жёсткой дичи.

И алабай, и кавказская овчарка — породы аборигенные. Это значит, что они формировались в суровых условиях с минимальным участием человека. Но здесь есть важный нюанс: с минимальным участием в селекции — то есть отборе пар, а не в кормлении.

Анатомически желудок волкодава всё ещё способен вырабатывать соляную кислоту экстремальной концентрации (pH < 1), но на практике эта система часто даёт сбой. Если собаку долго кормили высокоуглеводной пищей, кислотность желудочного сока снижается до «мягких» значений (pH 4–5).

Кислотность желудка волка настолько высока (pH ~1–1,5), что он растворяет любую известную ему провизию. Резкий переход на сырое мясо, шкуру, шерсть и трубчатые кости вызовет у алабая расстройство. Если кто не знал, волки умеют грызть кости правильно, собаки — проглатывают целиком.

Прободение кишечника, заворот кишок или банальное обезвоживание от диареи. «Батыр» рискует пасть не в бою, а от собственного несварения.

Анатомический провал.

Волкодав — эдакий спринтер-тяжеловес. Вся его мощь заточена на взрывной, короткий рывок: увидеть врага, сорваться с места, отогнать или сбить с ног. 100-200 метров — и вот уже нужен отдых. Жизнь в лесу можно сравнить с марафоном. Волк способен идти рысью сутки напролёт, покрывая десятки километров в поисках добычи. Алабай через 5-7 км активного поиска по пересеченной местности просто ляжет. Его сердце, привыкшее к ритму «поспал — полалял — поел», не выдержит таких нагрузок.

К тому же, посмотрите на лапы. У волка пальцы собраны в плотный комок, а когти работают на манер шипованной резины. У молоссов рыхлого типа лапа часто распущена. В буреломе или на насте алабай быстро собьёт подушечки и превратится в хромоножку. А хромой в лесу — первая цель для хищников.

Лесной лазарет.

В тайге нет Айболита, который поставит капельницу или вытащит клеща. Алабаи и кавказцы, при всей своей внешней брутальности, обладают «тепличным» иммунитетом по сравнению с дикими псовыми. Укус энцефалитного клеща, и пироплазмоз сделает своё дело за несколько дней. У волков врожденная устойчивость и, что важно, умение самолечиваться — травы, глина, лечебное голодание. У домашнего пса эти знания утеряны.

Дикие звери зализывают раны, их слюна — мощный антисептик. «Домашний мамонт» может слечь с сепсисом от царапины, которую волк даже не заметил бы.

Зимняя ловушка.

«Автор, да кавказцы спят на снегу в -30!» — воскликнет читатель. Спят. Час, два, ночь. Но потом они идут в вольер, где нет ветра, или получают усиленную пайку для выработки тепла. В лесу снега много… Волк ступает по насту след в след, его весовую нагрузку на лапу можно назвать идеальной. Алабай же будет проваливаться в снег по самое брюхо. Каждый шаг — усилие.

Без возможности вырыть грамотное логово (если что, современные собаки утратили навык строительства нор), без защиты от ветра и мороза, «батарейка» волкодава сядет за пару суток. Гипотермия на фоне голода не щадит никого, будь ты хоть трижды чемпионом по боям.

Аудиенция у хозяина.

Если с волками ещё есть шанс разойтись миром, то встреча с Михаилом Потаповичем — финал пьесы. Медведь — не только сила, а интеллект, помноженный на массу и абсолютное отсутствие жалости. Привыкший пугать хулиганов алабай попытается применить коронную тактику: встать в позу, вздыбить холку, рявкнуть басом. Для медведя это — приглашение к обеду. Одной оплеухой косолапый валит Сохатого, чего уж говорить о собаке.

Что кавказец, что алабай для него — назойливые мухи. Медведь не испугается лая и не впечатлится размерами. Если собака не проявит чудеса бега, то исход будет фатальным. «Батыр» даже не успеет понять, почему его политика устрашения дала сбой.

Природа не терпит полумер. Среднеазиатские и кавказские овчарки — великолепные собаки, верные друзья и вершины селекции в области охраны. Но они — часть человеческого мира. Без хозяев, без заботы и без снабжения, питомцы превращаются в беспомощных юнцов в теле великанов. Помните, что мы в ответе за тех, кого раскормили!

Источник.

— Как вы впервые столкнулись с жанром фэнтези?

— Я советский ребенок, 1958 года рождения, выросла на соцреализме и советской фантастике. Стругацкие, Ефремов и далее по списку. Вообще, я по своим склонностям технократ, и про будущее, про космические полеты я читала просто с горящими глазами. В те времена для меня пиком достижений литературы была сцена посадки планетолета «Хиус» у Стругацких в «Стране багровых туч». Всё, это максимум, дальше не прыгнуть. Естественно, сама что-то пыталась кропать на эту тему — сейчас и смешно, и жутковато это вспоминать. Потом примерно в 1980 году я разыскала в Киеве единственный на весь город магазин, где продавали иностранные книги. И купила там пародию на «Властелина колец». И пока я ее читала, у меня все время было ощущение, что за этой смешной пародией таится что-то грандиозное.

Спустя еще некоторое время я пришла в комиссионный книжный, уже в Питере. Продавцы предложили мне «Хоббита» и первую книгу «Властелина колец». Я прочла и подумала: ого, оказывается, так можно! Это было погружение в атмосферу легенд и сказок, которые не просто собраны где-то в хрестоматии или сборнике фольклорном, а люди в этом мире живут, разговаривают, решают свои проблемы, и еще с приключенческим сюжетом. Когда я дочитала книгу в оригинале, я поняла, что просто умру, если тут же не прочту остальное. Единственным местом в Питере, где нашлось продолжение, была публичная библиотека. После работы я мчалась туда и читала, читала, читала. Ну а потом времена изменились, и фантастика и фэнтези стали для меня основными жанрами для чтения.

— А как вы попали в издательство «Северо-Запад»?

— Это был 1992 год. Научный институт, где я работала, стал таять, как мороженое под солнцем. Половину помещений сдали коммерсантам в аренду. Сотрудников одного за другим отправляли в неоплачиваемые отпуска. Примерно в это время я столкнулась в публичке со старым другом по литобъединению. Он меня поймал за пуговицу и говорит: «Маша, ты же знаешь английский?» Я говорю: «Ну да». «Издательство „Северо-Запад“ набирает переводчиков. Хочешь попробовать?» Я пришла домой, рассказала родителям. А родители у меня еще более старорежимные, чем я: мама была 1922 года рождения, отец — 1925-го. И мама пришла в ужас, а отец подумал-подумал и меня благословил. Вот так с 1 апреля 1992 года я перешла на литературные рельсы и с тех пор только этим и занимаюсь.

— А писательство вы начинали с исторических романов?

— Мою первую повесть, выхода которой я ждала девять лет, наверное, тоже можно отнести к фэнтези. Я развернула в историю одно сказание из «Старшей Эдды», добавила мистики. Там и бог Один приходит, и поинтереснее вещи происходят. Я просто проиллюстрировала то, во что люди тогда верили и что они в сходных обстоятельствах реально бы увидели. И дальше примерно в таком духе писала исторические романы.

Переводы были жуткие. Кажется, переводить кинулись все, у кого в школе была хотя бы тройка по английскому. Иногда читаешь и просто не можешь понять фразу: вроде по-русски написано, а о чем это? Но это все разлеталось как горячие пирожки. Пришло что-то новое, чего мы в советские времена и близко не видели. Один Майкл Муркок чего стоил.

И на этом фоне я тоже вписываюсь в переводчики. Но мне доставались приличные книжки. Все-таки «Северо-Запад» — крупное издательство, откровенная чушь попадалась редко. Я рассказала им, что у меня есть и свои произведения. А мне: сиди переводи — кому нужны твои исторические романы? И тут я обнаруживаю, что отечественные авторы, причем не последние, например наша питерская Елена Хаецкая, вынуждены брать импортные псевдонимы и выдавать свои оригинальные творения за переводы. Глядя на это все, я просто взбеленилась: что ж такое-то? Без конца одно и то же — про эльфов, гоблинов и принцесс. Пережевывают по девяносто восьмому разу. Когда у нас у самих под носом колоссальный материал, просто сокровищница! Я уже имела представление о наших исторических и фольклорных богатствах, которые лежат никому не нужные. И в какой-то момент я сказала: не нужна историческая проза — ладно, будет вам фэнтези. И буквально в один присест написала первую главу «Волкодава».

— Насколько сложно было перейти от исторического жанра, который все-таки основан на фактах, к чистому фэнтези?

— В какой-то момент я начала понимать, что средствами классического исторического романа удается показать не всё. Как только ты начинаешь писать про то, как герои думают, во что они верят, это автоматически зачисляют в сказочную фантастику. То архаическое мышление, о котором я хочу рассказать, не помещается в рамки исторического романа. Ну черт с вами, сказала я, фэнтези так фэнтези. Какая разница, как это называется.

— Действие «Волкодава» происходит в вымышленном мире, в нем живут вымышленные племена. Но там чувствуется база: знание славянской истории и мифологии, вообще истории Северной Европы. Как вы это изучали? Это же были еще докомпьютерные времена.

— У меня был один из первых в Питере персональных компьютеров. Самодельный — я же недаром технарь. Я училась в Ленинградском институте авиационного приборостроения на факультете вычислительной техники, потом работала по специальности. И регулярно посещала черный рынок электронных деталей. То одно куплю, то другое — и собрала себе машину. На ней были сделаны многие переводы, а потом написан «Волкодав», по крайней мере начало. Выглядело это так: вокруг свисали провода, где-то копошились дисководы, тут стояла корзина с работающими платами, на полке — угловатый корпус размером с обувную коробку. Это был тогдашний писк техники — винчестер аж на пять мегабайт.

— Но за информацией все же приходилось идти в библиотеку?

— Это да. С «Волкодавом» было так: в одной библиотеке, где я выступала, отправляли на списание каталожные ящики. Один из них мне подарили в качестве гонорара. Мы с отцом привезли его домой на крыше нашего «Москвича». И к моменту написания «Волкодава» он был уже битком набит карточками, ссылками и выписками. Они были объединены в алфавитный каталог. Это же сколько штанов было просижено в той самой публичной библиотеке и не только в ней. И сейчас продолжается: меня книги уже выжили из городской квартиры, теперь из домика выживают. Но все равно приходится покупать, в электронном виде не всё есть.

— В «Волкодаве» практически нет архаизмов, слов, которые воспринимаются как древние. При этом сам строй языка, ритм, строение фразы как будто говорят, что ты имеешь дело с древним текстом. Как вы этого добивались?

— Менталитет проявляется и в языке тоже. Когда чуть-чуть приближаешься к пониманию древних людей, начинаешь чувствовать, что они фразу построили бы иначе. У меня есть и словарь древнерусского языка XI–XVII веков, и Срезневский, и Фасмер. Но все-таки основное — это Даль. Это просто кладезь слов, которые и сейчас понятны, а значит, очень хорошо работают на месте многих заемных. Например, мне было нужно слово, эквивалентное слову «мастер», которое пришло из немецкого языка. Что ему делать в произведении об условно-русском Средневековье? Я копаюсь в Дале и нахожу замечательное слово «источник». Но это не тот источник, который источает блага, а тот, который точит, источит, человек высшего профессионализма и мастерства.

— Интересно еще, как у вас передана древняя вера. Это не поклонение идолам, а особое отношение к природе как к чему-то одушевленному. Нужно поклониться дереву, сказать спасибо источнику.

— Есть то, что я для себя называю бытовой религиозностью. Я очень за этим слежу, когда пишу.

— Вы рассказывали в интервью, что многие вещи в «Волкодаве» вам пришлось изучить на собственном опыте.

— Есть разные уровни постижения. Многие пишут, вообще не слезая с дивана. Следующий уровень — посмотреть ролик на «Ютьюбе». Дальше — все-таки почитать книжки. Есть академик Рыбаков, есть профессор Кирпичников, есть адепты Велесовой книги или вообще откровенные духовидцы, которые говорят: «Я так вижу Древнюю Русь». Надо критическую массу чтения накапливать, а у нас кто в лес, кто по дрова. А следующий уровень — это когда начинаешь на себе пробовать. Мы же видим, например, в книге о современной жизни, водит автор машину или нет.

— А как у вас было?

— Мои родители были учеными, и дома царил культ научной достоверности. Если ты что-то пишешь, внизу должна быть ссылка на конкретные книгу и страницу, откуда ты это почерпнул. На таком материале уже можно строить что-то свое. В художественной литературе подобных ссылок не ставят, но наличие или отсутствие у автора той или иной информации все равно торчит. И речь не только о книжном или музейном познании, но и о практических навыках.

Когда я поняла, что Волкодаву придется частенько драться, я посмотрела, какие бывают боевые искусства, и выбрала для себя айкидо. Оно мне показалось интересным с философской точки зрения. Твоя задача не искалечить или убить врага, хотя ты вполне можешь это сделать. Вместо этого ты демонстрируешь ему глубину его заблуждения, в чем он не прав с точки зрения гармонии мироздания. Я пришла взять несколько уроков, почерпнуть пару приемов… А в итоге четыре года корячилась на татами. Потом я поняла, что герой должен ездить на лошади. Деваться некуда — я отправилась на конюшню. Было еще страшнее, чем когда шла на боевые искусства. Мне было 38 лет. Это ребенок не понимает, что с лошади можно упасть и свернуть шею, что у нее 500 килограммов мышц и свои мысли в голове, а я вполне это понимала. Пришла и говорю: «Мне только узнать, как лошадку чистят и седлают, а верхом разве что пару уроков на корде». И тоже осталась на четыре года. Через препятствия прыгала, выездку осваивала, под копытами побывала. Все нормально.

— В первом издании «Волкодава» на обложке была надпись «Русский Конан». Понятно, что это была рекламная уловка. А вам как кажется, Волкодав похож на Конана-варвара или нет?

— Они очень разные. Волкодав — это совсем другой герой, другая история, другой менталитет. Я для себя это формулирую так: в мире Конана бабы рожают детей, чтобы те становились воинами и геройствовали на войне. А у меня в «Волкодаве» мужчины идут воевать и становятся героями для того, чтобы бабы могли спокойно детей рожать. «Русский Конан» — это была издательская уловка, сделанная без моего ведома. Прошло 30 лет, а я все от этой надписи отплеваться не могу.

— Там еще есть особая арка героя. Волкодав не просто воюет и побеждает врагов, он постепенно идет по пути постижения мудрости.

— Все начинается с того, что он на каторге оказался в компании невинно осужденного мудреца. И это не литературный прием, это то, что на своей шкуре прочувствовал мой дед, который 17 лет отсидел на Соловках и в Норильске. Он говорил: «Я с такими людьми там сидел..!» Заключенные академики, чтобы не скатиться в скотское состояние, читали сокамерникам лекции по своей специальности. Такие, что Оксфорд и Кембридж сдохли бы от зависти! Мне было интереснее про это написать, чем про уголовные разборки.

— Как появился нелетучий мыш? Наверное, самый симпатичный герой в этой книге. Говорят, есть люди, которые делали себе такие татуировки.

— Я очень люблю животных. Когда начинала работать над «Волкодавом», у меня еще никого не было, но очень хотелось. Я стала думать: у героя обязательно должен быть помощник, животное-спутник. Прекрасный конь, замечательная собака? Это и красиво, и мифологически оправдано. Но столько их уже было! Я задумалась: а кого он с каторги мог с собой вытащить? Активное животное, чтобы участие в его делах принимало? Вот так у меня покалеченный Мыш и образовался. Правда, потом я узнала, что у них порванные перепонки благополучно срастаются… Ладно, думаю, пусть будет фантдопущение!

Могучие харизматичные персонажи, реальные или литературные, — они ведь проверяются на безответных. Цена человеку — это как он с безответным будет поступать.

— А как появилось само имя — Волкодав?

— Я понимала, что у героя должно быть животное-первопредок. Я все перебрала: и барсов, и волков, и беркутов с кречетами. Чувствую, здорово, но не то. И вот смотрю я как-то по телевизору передачу про художника Константина Васильева, а там его друг говорит: «Для меня это иллюстрация к пословице „Волкодав прав, а людоед — нет“». На меня как кирпич упал: вот оно! Я поняла, что барсы и медведи существуют вне человеческого мира. Они с человеком либо друг на друга охотятся, либо конкурируют за пропитание. А волкодав — он не менее страшный и грозный, но стоит рядом с человеком. И за человека он и убьет, и свою жизнь отдаст.

— «Волкодав» запустил огромную волну. И прямых подражаний и продолжений, и вообще того, что называется славянским фэнтези. Как вы на это смотрели?

— Юрий Никитин только обижается: его «Трое из леса» вышли раньше — разница, по-моему, в пределах года. Но разве важно, кого назначить родоначальником? Когда после «Троих из леса» и «Волкодава» поднялась эта волна, я поначалу обрадовалась. Думаю, наконец-то заметили, что у нас под носом сокровища. Но когда я начала читать книги и обнаруживать там познания диванно-обывательского уровня, радость очень быстро увяла.

Такую, извините, чушь несли. И по языку, и по деталям обихода.

Пишущая публика унюхала тренд, решила, что это вернячок: напишу-ка я на эту тему, и книжка будет хорошо продаваться. Может, поначалу так и было, но читатель правду видит — вздувшаяся волна быстро сошла на нет. Сейчас, правда, снова поднимается, и там уже видны признаки освоения материала, не только славянского. У нас же страна — колоссальный континент. В одном только Дагестане 150 народов живет. Наконец-то пишущая публика начала понимать, что чудеса — это не обязательно к королям и герцогам. Рядом, прямо за углом, столько всего! Отъезжаешь на 100 километров от Питера и оказываешься в гостях у народа, который во всех учебниках числится давно вымершим, ассимилировавшимся. А они живут себе, и песни поют, и своему языку детей учат. В другую сторону 100 километров — еще один народ. Это же прекрасно!

— А кто вам интересен из ныне пишущих?

— Маститых авторов не хочу называть. Я вообще человек, недовольный по определению, всегда найду, к чему прикопаться. Но я бы всем посоветовала обратить внимание на молодую писательницу Алину Потехину. Ее рукопись попала на одну из литературных мастерских Сергея Лукьяненко. Алина выросла в Магадане, сейчас живет в Казани, она написала вот фэнтези, называется «На деревянном блюде» Там действуют персонажи чукотских и вообще северных сказок, фольклорные герои. Естественно, я нашла, за что ее поругать. Но в целом книга замечательная. И, я надеюсь, Алина не бросит эту тему и продолжит рассказывать о северных мифологиях, с уважением и пониманием.

— Хотел спросить о еще одной книге из мира Волкодава — «Там, где лес не растет». Откуда взялся такой необычный для фэнтези герой — мальчик, который не может ходить?

— 52 года моей жизни прошли в обществе отца, инвалида детства — он перенес полиомиелит в два года. При этом умудрился повоевать, причем не где-нибудь, а в разведке — был нелегальным радистом в Тихвине, который наши то брали, то отступали из него. Мальчик 1925 года рождения в 30-е годы, когда еще вовсю неграмотность ликвидировали, умудрился самоучкой освоить радиодело. Потом, в 1937 году, еще и стал сыном «врага народа». Семья переехала из Питера в Ярославль, оттуда он воевать и пошел. После войны учился в Одесском политехе. Он написал диплом, который из Одессы отправили в Питер с сопроводительным письмом: дорогие ленинградские коллеги, пожалуйста, ознакомьтесь, нашего научного уровня не хватает, чтобы его оценить. До вынужденного выхода на пенсию в 90-е он стал доктором наук, профессором, моим отцом. Человека лучше и мужчину достойнее я в жизни не встречала. Это не потому, что он мой отец — это просто объективный факт. Если бы я не написала книгу про персонажа с физическими особенностями, ну это я бы просто себя не уважала.

источник https://www.kinopoisk.ru/media/article/4011417/

Девятилетний мальчик из Сочи, которому сорвавшиеся с привязи голодные хаски отгрызли лицо, в процессе получения инвалидности и перешел на домашнее обучение. (Отец девятилетнего мальчика, пострадавшего от нападения собак в Сочи, записал видеообращение).

Иосиф Лифшиц, собаки которого, по версии следствия, в прошлом году загрызли женщину в поселке Самосырово под Казанью, и его адвокаты изложили свою версию: "Я считаю, что женщина погибла не здесь, ее сюда привезли позже. Изъятые с базы собаки были светлого цвета и рыжего, а на видео все темные. Cогласно экспертизе, лишь у одной особи из 17 найдены следы крови погибшей. На протяжении многих лет к нему на территорию базы жители Самосырово подбрасывали щенков. Данные собаки являлись фактически бесхозными, то есть уличными собаками. И Иосиф Михайлович, как ответственный гражданин, как человек, не равнодушный к животным, осуществлял просто их кормление и не нес за них никакой ответственности" («Собаки напали, помогите!»: звонок жительницы Казани в службу спасения за мгновение до гибели)