ВСЕ детские, подростковые и юношеские фотографии Вадим Валихматов собрал в один альбом, под каждой сделал лаконичную подпись: когда, где, с кем. На первой странице – крохотный, размером 2х2,5, поблекший, выцветший снимок с едва заметными очертаниями лица молодого мужчины: большеголовый, аккуратные усики, спокойный, чуть задумчивый взгляд. Единственная фотография его отца, Нурьяхмата Галямовича Валихматова, сделанная, по всей вероятности, до войны.
ПО ВОСПОМИНАНИЯМ старших детей, он был добрым, трудолюбивым, заботливым. Работал на лесозаводе, где готовили шпалу для транссибирской магистрали. Как одному из лучших работников, ему выделили хороший дом с участком земли на улице Кирова. В то время широко развивалось стахановское движение, и Нурьяхмат стал одним из первых стахановцев на своём предприятии. В конце тридцатых его даже премировали коровой как отца многодетного семейства. Время шло, и в молодой татарской семье уже подрастало четверо детей. Не бедствовали, в доме всегда был достаток. Картофель и овощи со своего огорода, корова хорошо доилась, да и другая живность была.
Жить бы да жить. А тут война – «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». В первый год его не призвали: хороший работник и в тылу был нужен, да и скидку, видимо, сделали на многодетность. Но на фронтах шли большие человеческие потери, и в 42-м Нурьяхмат Галямович получил повестку из военкомата. В области формировался лыжный дивизион, Тайшетский участок был одним из его подразделений. Молодых мужчин и постарше обучали военному искусству на пригородных снежных просторах.
Конечно, у него постоянно болела душа, как там жена с малыми детьми. При всяком удобном случае отлучался из учебки. В один из таких краткосрочных «визитов» узнал, что в семье ожидается пополнение. Весной Нурьяхмата откомандировали в Иркутск в распоряжение облвоенкомата, по истечению четырёх-пяти недель был сформирован военный эшелон и направлен на фронт.
По ходу продвижения на запад на узловых станциях были длительные остановки. По прибытию в Тайшет, едва поезд затормозил, Нурьяхмат помчался домой. Опять же, по воспоминаниям старших детей, встреча была короткой. Прижимались к отцу, ласкались, сидели на коленях. Поспешный ужин, наказ беречь друг друга, помогать матери. Обещал, что вернётся, обязательно вернётся. На свой поезд отец всё-таки опоздал – пришлось ему догонять свой состав на попутных.
– В декабре, неимоверно трудного для страны 1942 года, на свет появился я, – рассказывает Вадим Нурьяхматович, и тут же не без иронии замечает. – Восполнил собой хотя бы мизерную частичку тех миллионных потерь, которые несла наша страна в борьбе с фашизмом.
Вначале 1943-го пришёл треугольник с фронта: отец пропал без вести. В то время таких извещений почтальоны приносили не на много меньше, чем похоронок. Остался сибиряк навечно лежать на Ржевских полях, где погибли сотни тысяч советских воинов.
Однако фраза «без вести пропал» – это не обязательно убит, погиб, она давала надежду, пусть и самую маленькую.
В 45-м, когда с войной были покончены счёты, матери, жёны, дети продолжали надеяться и ждать. В дни, когда с фронта возвращались воинские эшелоны, а это на протяжении ряда лет, на перроне вокзала Тайшет собирались сотни людей: музыка, песни, плач, смех. Постоянно была среди них и многодетная Анна Валихматова.
– Отец не вернулся, неизвестно, где лежат его косточки, возможно, и не преданы достойно земле, – грусть сквозит в глазах Вадима Нурьяхматовича.
Утверждает, что отец и два его брата – Шияхмат и Фазыттын были единственными из Тайшета, у матери которой (бабушки Вадима) мобилизовали на фронт сразу трёх сыновей. Правда, младший, Фазыттын, ушёл на фронт добровольцем в семнадцать лет. Никто из них не вернулся.
О ТРУДНОМ послевоенном детстве он рассказывает без особого энтузиазма. По истечении нескольких десятилетий ему по-прежнему больно и горько вспоминать о том времени, болезненно бередящее его душу.
Дом, который выделили отцу на улице Кирова, у них забрали ещё во время войны, пала корова – их главная кормилица. На какое-то время семейство переселили во флигель, а потом и вовсе запихали в барак. Летом, в тёплую погоду, все его обитатели укладывались спать на улицу, под окнами, спасаясь от клопов, вшей, ну, и жары. Зимой здесь было неимоверно холодно, в сильные морозы стены промерзали почти насквозь. Как-то перед призывом в армию средний брат на тракторе притащил огромное бревно, длиной не менее пятнадцати метров. Прежде чем затопить печь, Вадим со старшей сестрой двуручной пилой отпиливали его какую-то часть, вырубали отпилок топором. И так каждый день. За зиму они догрызли бревно, которое в комле было около метра в диаметре.
Анна Гарифульевна осталась вдовой в тридцать один год с пятью детьми на руках, старшему – десять лет. Замуж она так больше не вышла. Работала уборщицей, нянечкой в детском саду по улице Интернациональной. Кстати, здание это стоит до сих пор.
– В школе мы были одними из самых бедных. – Вадим Нурьяхматович на несколько секунд замолкает, отворачивается, чтобы скрыть увлажняющие глаза.
Носить было нечего, спасибо, школа помогала одеждой, обувью. Однажды сразу после войны мать принесла домой почти полный мешок хорошей одежды, полученной в собесе по ленд-линзу от наших союзников. Как-то соседка отдала Вадиму зимнее пальто с прожжённой дырой на спине. Ничего, мать залатала, так и ходил с заплаткой.
Постоянно хотелось есть. Каждый вечер с нетерпением ждали маму. Взрослые, поседевшие, постаревшие, а до сих пор у всех у них перед глазами чёрная, дерматиновая, изрядно потёртая сумка, с которой Анна Гарифульевна ходила на работу. Все остатки пищи, несъеденные детьми, в течение дня женщина аккуратно туда складывала. Вадим Нурьяхматович хорошо помнит: холодно, сидят на печке, смеркается, вот-вот придёт мама. Съедали практически всё содержимое сумки. Счастье, если попадалась корочка хлеба, смазанная каким-нибудь жиром или вареньем. Из этой сумки доставалось и другим детям барака.
За бывшей четвёртой школой, недалеко от их дома, простирались колхозные поля. Весной, едва сползал снег, бегали туда, копались в сырой холодной земле, выискивая гнилую картошку. Он помнит жареный её вкус.
Когда в 1947 году отменили карточки на продовольствие, появилась возможность покупать продукты в достатке. Вадиму сестра рассказывала, как привязали ему на шею булку хлеба, чтобы не растерял. Четырёхлетний мальчишка спрятался под кровать, чтобы никто не отобрал, и долго там сидел, жадно жуя.
Однако память цепко хранит и тёплые воспоминания о том времени. Зимой для ребятишек любимое развлечение – лыжи и коньки. Какое удовольствие – прыжки с горы Крутинка! Иногда выпадало так много снега, что они прыгали с крыши своего барака прямо в сугробы. Каждую зиму на стадионе непременно заливался каток. Коньки – обыкновенные дутыши на валенках. С каким восторгом катались по дорогам, цеплялись крюками за машины. Конечно, нередко им за такую браваду доставалось от взрослых. Иногда удавалось запрячь собаку и с шиком проехать по своей улице.
Недалеко от их барака, по улице Пушкина, находился подземный склад продовольствия охраны МВД, сверху которого выступала двухскатная крыша. Зимой здесь образовывалась снежная гора. Ватага ребятишек разбивалась на две команды, и начинался штурм высоты.
Летом – свои прелести: футбол, лапта, городки, чика, куча мала, катание обруча, запуск бумажных змеев, прятки. Все игры были совершенно не затратными. Обязательные походы в лес за ягодами и грибами. Приходилось бывать в пионерских лагерях. Нередко хотелось сходить в кино, однако денег на билет не было.
– Мы нашли выход, – продолжает разговор Вадим Нурьяхматович, – расклеивали по городу киноафиши, за что нас пропускали бесплатно.
В хорошую погоду, собравшись гурьбой, за пять километров ходили на речку Тайшетка. Ну, речка – громко сказано, её в любом месте можно было перейти вброд, однако там были сооружены шлюзы для урегулирования уровня воды, поэтому летом образовывалось целое озеро – раздолье для купанья. Нырять с трёх-пятиметровой высоты шлюзов – полный восторг.
Что касается школы, учился неважно. Нередко его оставляли на осень, получал задание на лето. Постоянно прикрепляли к сильным ученикам. До сих пор помнит Галю Поздееву. Жила она с родителями в офицерском доме, разница по уровню благосостояния была несоизмерима. Ходил к ней для приготовления домашних заданий. На одной парте сидел с Людой Кузнецовой, и пятьдесят с лишним лет спустя помнит её чёрные глаза с длинными ресницами, на которые она иногда помещала спички и удерживала их. Это была его, пожалуй, первая безответная любовь.
– В восьмом классе мы перешли в другую школу – среднюю, номер один. Впервые в жизни старшая сестра, будучи уже замужем, купила мне новый костюм, – продолжает делиться воспоминаниями Вадим Нурьяхматович.
Одной из причин его плохой учёбы была близорукость. Очков тогда у него не было, видел он слабо, на передние парты не садился. Поэтому после девятого класса не смог поступить в училище, где хотел обучиться на тракториста – не приняли по зрению. Пошёл работать на Тайшетский авторемонтный завод. Потом армия, вечерняя школа. После службы устроился в Заготзерно, куда вскоре пришла разнарядка отправить на учёбу в Москву в двухгодичную школу мастеров-крупчатников с одновременным поступлением во Всесоюзный заочный институт пищевой промышленности. После окончания учёбы многие десятилетия работал на мукомольно-крупяных и комбикормовых предприятиях.
АННА Гарифульевна прожила долгую, непростую жизнь. Умерла она в почтенном возрасте, в 1994-м. Уже после её смерти в семейных бумагах сын отыскал групповую фотографию, где бабушка Нюра – в кругу своих взрослых детей и внучки, и заказал с неё портрет. В перестроечные годы, когда расширились возможности компьютерной графики, мастера-специалисты из маленького, почти блеклого снимка, изрядно подретушировав, создав соответствующий задний фон, напечатали красочный портрет погибшего отца.
Теперь они вместе – Нюра и Нурьяхмат. Портреты родителей в квартире Вадима Валихматова висят рядышком, на одной стене.
Автор: Валентина КАЙНОВА
