Звали его Марк Порций Катон Старший (234—149 до н. э.), а его доктрину можно определить тремя понятиями: патриотизм, величие Рима, строгая мораль.

Набор может и не оригинальный, но есть один важный нюанс, который отличает Катона от многих современных ревнителей морали. Его жизнь была образцовым отражением его доктрины, человек сам строго придерживался правил, к соблюдению которых призывал.

Провинциал, он в семнадцать лет попадает в римскую армию, в самый разгар Второй Пунической войны. Правда, в битве при Каннах не участвовал, но зато вдоволь повоевал, усмиряя Иберию. И даже после заслуженного повышения, во время походов он жил одной жизнью с солдатами, гордясь тем, что государство обеспечивало его только продовольствием.

Эта скромность вкупе с честностью и последовательностью во взглядах способствовали его популярности среди римлян, что привело к высоким должностям: консула – в 195 году до н.э., цензора — в 184 году до н.э. Вот на этих-то постах он получил возможность публично критиковать падение нравов, вызванное греческим влиянием, и ратовать за возвращение к традициям предков. Он развернул целую кампанию по борьбе с мытарством, и против любителей греческой культуры, начиная с рода Сципиона. Правда, военные успехи последнего служили надежным щитом против критики Катона. В 189 году до н.э. Катон велел предъявить счет двум членам семьи Сципиона по их возращении с Востока. Разозленный Сципион приказал доставить ему эти счета и прилюдно разорвал их, воскликнув, что нельзя предъявлять счет спасителю Отечества. Сенат и суд заняли сторону Сципиона.

Но Катон продолжил борьбу за чистоту римских нравов, добившись изгнания из Сената брата освободителя Греции Фламиния за гомосексуальную связь.

Навязчивой идеей Катона было опасение, что чрезмерное изобилие богатств после побед римлян в Греции и в Азии непоправимо испортит общественные нравы и что Республика потеряет себя в этом нескончаемом потоке. Надо сказать, время показало, что он не так уж сильно ошибался. Но легко быть умным «задним числом». А тогда Катону приходилось непросто. Целая битва развернулась вокруг закона Оппия.

Он был принят в разгар Пунических войн, когда каждая монета в казне была на счету, и ограничивал расходы граждан. В частности, вводился запрет на разноцветную одежду и въезд в город на запряженной двумя лошадьми повозке, при этом закон касался только женщин, так как именно их стремление к роскоши подрывало римские финансы.

После разгрома Ганнибала в казну полились греческие сокровища, и римские матроны стали требовать отмены закона. Катон, будучи консулом, выступил с гневной речью: «Боюсь, как бы из ценителей восточных предметов роскоши нам не превратиться в их рабов». Тем не менее закон был отменен, и республиканская элита успешна начала меряться письками соревноваться в роскоши одежды и домов.

Катон, правда, не унывал и продолжал нападать на все греческое, доходя до крайностей. Римляне вслед за греками начинают увлекаться пешими прогулками – Катон предложил вымостить площадь перед Сенатом острейшими камушками! Маразм, скажете вы, достойная уважения последовательность – рассуждали многие современники Марка Порция.

Патриции украшали стены домов и тратились на утварь. Катон гордился тем, что в сабинском доме, где он жил, стены даже не были побелены, не было ни единой ценной вещицы. И римский плебс, который не мог себе позволить то, чем гордились патриции, еще больше превозносил Катона. Причем, повторю, он так жил не в погоне за дешевой популярностью, а в силу природной аскетичности.

Он ополчился против постоянно растущих цен на модные товары, стоимость которых несоизмеримо выше цен на остальные вещи. «Как можно спасти от разорения город, где рыба стоит дороже быка», – печалился Катон и вспоминал те времена, когда повара нанимали за умеренную плату только по случаю, тогда как «стоимость следования кулинарной моде сравнима с содержанием лошадей». А греческих философов так и вовсе называл шарлатанами, которые бессмысленной болтовней отвлекают и смущают умы римлян. Еще более спорным было требование Катона изгнать из Рима всех греческих медиков (которые, на деле, были более умелыми, чем местные врачеватели).

В общем, все хорошо в меру, а меры Катон, как раз и не знал. И это можно назвать трагедией сильного, умного человека, искренне пытавшегося служить своей родине. Но его максимализм лишал его сторонников среди патрициев. Поддержка плебса могла помочь занять очередной высокий пост, но добиться на этом посту многого мешало е сопротивление элиты, которую пугал максимализм Катона. По свидетельству Плиния Старшего, его 44 раза привлекали к суду, но ни разу не смогли осудить. Зато сумели провалить не одно из его начинаний. История, в принципе, знакомая.