Гавр шёл первым, его мачете было вынуто из ножен. Они двигались к тому месту, где Мия скрылась накануне. Земля там казалась утоптанной, будто этим путём пользовались часто. Но это не была тропа — скорее, коридор между особенно густыми зарослями бурелома, будто сама чаща расступалась здесь, образуя туннель.

Они шли молча. Минут двадцать. Потом лес начал меняться. Сосны и берёзы сменились древними, корявыми елями, их лапы спускались до самой земли, образуя тёмные, непроглядные кулисы. Воздух стал холоднее и пахнул прелой хвоей и… металлом. Слабый, но различимый запах озона, как после грозы.

— Вспышка близко, — прошептал Хруст, впервые выказав признаки беспокойства.

Они вышли на край обширного, заросшего папоротником болотца. Там, где тропа должна была прерваться, через трясину были перекинуты несколько чёрных, скользких от мха брёвен. Не мост, а скорее, настил, явно ручной работы.

Именно тогда из-за ели справа вышла фигура.

Это был не иной. Во всяком случае, не такой, как раньше. Одет в рваную, но узнаваемую туристическую одежду — дорогую мембранную куртку со знакомым логотипом. Лицо казалось человеческим, но застывшим в маске крайнего истощения. Глаза смотрели сквозь них, не видя.

— Не трогать, — жёстко прошипел Гавр, но опоздал.

Ник, стоявший ближе всех, инстинктивно отшатнулся, его копьё дрогнуло в руках. Шум был негромким, но в звенящей тишине он прозвучал как выстрел.

«Фигура» повернула голову. Медленно. Её рот беззвучно открылся. И из чащи за ней, из-под самых лап елей, поднялись ещё двое. И трое с другой стороны. Они не светились синим. Они не рычали. Они просто встали, блокируя путь назад. Их движения были синхронными, как у марионеток.

— Ходу! — крикнул Гавр.

Они побежали по скользким брёвнам. Олег почувствовал, как древесина прогибается и хлюпает под ногами. Что-то тёмное и быстрое мелькнуло в чёрной воде справа.

Первый настил кончился. Второй был уже, всего одно бревно. Ник, будучи самым тяжёлым, ступил на него первым. Бревно качнулось, и в этот момент из трясины, словно чёрная плеть, выстрелило нечто длинное и скользкое. Оно обвилось вокруг его щиколотки и рвануло на себя.

Ник вскрикнул, потерял равновесие и рухнул в воду с душераздирающим всплеском. Вода вскипела. Он успел один раз взметнуть руку с копьём, прежде чем его стащило в глубину. Копьё застряло вертикально в трясине, покачиваясь.

— Ник! — закричал Хруст, разворачиваясь, но Гавр схватил его за куртку.

— Нельзя! Беги!

Они перебежали по последнему бревну, отчаянно балансируя. Сзади, на том берегу, безмолвные фигуры уже сходились к месту, где исчез Ник. Они не спешили. Они ждали.

На другом берегу начинался подъём. Каменистая осыпь, усыпанная костями мелких животных. Они карабкались вверх, сбивая колени, хватая ртом холодный, металлический воздух.

Они не заметили, как их нагнали.

Это произошло на узкой тропинке над глубоким оврагом. Хруст шёл последним. Тень отделилась от скалы над ними и упала вниз. Не напала. Она просто… обрушилась ему на плечи. Олег, обернувшись, увидел, как Хруст, не издав ни звука, потерял равновесие и свалился в тёмную щель. Послышался глухой, костный стук, потом — тишина.

Теперь их было двое. Гавр и Олег.

Гавр не остановился. Не оглянулся. Его лицо было искажено не яростью, а каким-то ледяным, хищным сосредоточением. Он бежал, а Олег, скованный ужасом, едва поспевал.

Тропа вывела их на каменистое плато. Под ногами хрустел щебень, скудная трава пробивалась сквозь трещины. В центре плато стояло то, что они искали.

Это не была дверь в привычном смысле. Это была аномалия. Воздух над определённым местом плавился и струился, как над раскалённым асфальтом. В его центре висела, переливаясь всеми оттенками свинцового и сизого, неправильная сфера размером с человека. Она не светилась, а, скорее, поглощала свет, делая пространство вокруг себя плоским и двухмерным. От неё исходила та самая вибрация, что предшествовала вспышкам, только здесь она была постоянной — низкий, невыносимый гул, от которого ныли зубы. Портал. Или то, что они за него приняли.

И у его «входа», спиной к ним, стояла Мия. Не та спокойная проводница с барьера. Её поза была напряжённой, одной рукой она как будто удерживала невидимую нить, натянутую между ней и сферой.

Гавр замер на краю плато, тяжело дыша. Он смотрел на сферу с жаждой, смешанной с животным страхом.

— Это оно… — прошептал он. — Ключ. Выход. Или вход.

Олег почувствовал другое. Это место не сулило освобождения, оно пахло окончательностью. Вечностью. Как склеп.

— Гавр, это не… — начал он, но тот уже сделал шаг вперёд.

Шум привлёк внимание Мии. Она медленно, очень медленно обернулась. На её лице не было ни удивления, ни гнева, лишь усталое раздражение. Как у сторожа, которого отвлекают от важной работы.

— Назад, — произнесла она, её голос звучал не в ушах, а прямо в сознании, холодный и без интонаций. — Это не для вас. Не сейчас.

— Что это? — хрипло спросил Гавр, не останавливаясь. — Куда ведёт?

— Туда, откуда нет возврата в ваш сон, — ответила Мия, она не двигалась, но воздух вокруг неё сгустился. — Вы нарушили путь. Идите назад, к барьеру. Ваше испытание ещё не закончено.

— Какое испытание? — крикнул Олег. — Мы хотим домой!

Мия скосила на него глаза, и в них на миг мелькнуло что-то древнее и бесконечно чуждое.

— Домой, — она повторила слово, как незнакомый термин. — Иногда самый короткий путь домой — это конец путешествия.

Гавр, казалось, её не слышал. Он видел только сферу. Обещание. Ответ. Он рванул вперёд, подняв мачете — не для атаки на Мию, а как будто чтобы рассечь невидимую преграду перед порталом.

И он ошибся.

Мия не стала его останавливать. Она просто отпустила невидимую «нить».

Сфера вздрогнула. Гул превратился в рёв. Из расселин по краям плато, из-за каждого камня, поднялись тени. Не прежние иные-оборотни. Эти были другими. Они казались вырезанными из самого мрака плато, их формы — угловатые и нестабильные. Они двигались к центру, к порталу, но их путь лежал через Гавра и Олега.

— Стражи! — голос Мии прорезал рёв, полный уже не раздражения, а предостережения, граничащего с отчаянием. — Отойдите от грани!

Но её предупреждение запоздало. Первая тень накрыла Гавра. Он взревел, ударил мачете — клинок прошёл насквозь, не встретив сопротивления, но тень обвилась вокруг его руки, как чёрный дым. Гавр вскрикнул от боли — не физической, а какой-то внутренней, леденящей душу.

Олег отпрянул, наткнувшись на камень. Он видел, как Гавра, отчаянно бьющегося в клубке сгущающегося мрака, потащило к сфере. Не к выходу. К её краю.

И в этот момент Олег понял. Понял всё. Смерть здесь, у портала, от рук стражей — это не возвращение. Это поглощение. Забвение. А смерть в отчаянии, в борьбе, но вдали от этой аномалии… Возможно, это и есть тот самый «короткий путь домой», о котором намекнула Мия?

Он не мог помочь Гавру. Тот был уже слишком близко.

Олег развернулся и побежал. Не к порталу. Не к лагерю. Он побежал к краю плато, к обрыву. Он бежал, слыша за спиной рёв Гавра и нарастающий гул портала.

Олег добежал до края. Внизу, в десятках метров, темнели острые камни. Он обернулся на последний миг. И увидел, как Гавра, почти бесформенного уже в объятиях теней, втягивает в переливающуюся сферу. Не внутрь, а в саму её субстанцию.

И в этот момент Гавр, словно собрав последние силы, не для борьбы, а для другого, рванулся не вперёд, а в сторону — к самому краю аномалии, туда, где её губительная ткань истончалась. Он не пытался вырваться. Он сделал последнее, что мог — поднял мачете и с диким криком, в котором была вся его ярость, боль и отчаяние, вонзил клинок не в тень, а в мерцающую грань самого портала.

Раздался звук, похожий на лопнувшую струну и разбитое стекло. Ослепительная вспышка белого, чистого света накрыла всё плато, смывая и тени, и переливы сферы, и саму фигуру Мии. Это была не та вспышка, что перемещала миры. Это был взрыв, разрыв.

Олега отшвырнуло, и он полетел в пропасть в коконе этого всепоглощающего света. Последнее, что он услышал — насмешливый мужской голос, прозвучавший в голове:

«Так не делается, ребята. Жертва… всегда нужна жертва, чтобы пройти. Впрочем, один из вас вернётся. Это обязательно случится. Но, увы, правила поменяются».

***

Гавр очнулся от того, что ему в лицо било солнце. Он лежал на спине, раскинув руки. Над ним — чистое голубое небо. В ушах стоял звон, но сквозь него пробивался щебет птиц, голоса, смех.

Он резко сел. Сердце колотилось, будто он только что закончил спринт. Он сидел на поляне. На поляне, с которой начинался их поход. Вокруг, у потухшего костровища, возились люди. Ник и Хруст спорили из-за упаковки гречки. Чуть в стороне, в другой группе, Андрей щипал струны гитары. Рядом Света, здоровая, без следов воспаления на руке, чистила картошку. Тут же стоял Олег у своего рюкзака, растерянно оглядываясь по сторонам, как будто не мог вспомнить, как здесь оказался.

Все. Все были здесь. Живые. Целые.

Гавр поднялся, шатаясь. В висках стучало, в глазах плавали тёмные пятна. Но не это было главное. Главное — это давящая, чёткая, невыносимая ясность в голове. Он всё помнил. Каждый миг. Болото. Как исчез Ник. Падение Хруста. Лицо Олега, полное ужаса. Плато. Портал. И Эва. Её глаза, когда она молча помогала ему собираться. Её последний взгляд на прощание у барьера.

Он обвёл взглядом поляну, дико, жадно выискивая одно-единственное лицо. Его не было.

«Эва!» — имя сорвалось с губ хриплым шёпотом.

Он бросился к палаткам, растолкал Ника и Хруста.

— Где она?!

Ник посмотрел на него с искренним недоумением.

— Кто?

— Не зли меня! Где Эва?!

— Сань, ты чего? Дома она небось. Мы втроём с Хрустом приехали, ты что, забыл?

Хруст лишь покачал головой, озадаченный.

Саша побежал к другим группам, спрашивал, показывал жестами — высокую девушку с короткими тёмными волосами, с усталым, умным лицом. В ответ — пожимание плеч, странные взгляды. «Эва? Не, не было у нас такой». «Ты, паря, может, перегрелся?» «Что за имя такое?»

Он остановился посреди поляны, ощущая, как почва уходит из-под ног в прямом и переносном смысле. Солнце светило, птицы пели, люди готовили обед. Всё было идеально, мирно, безопасно.

И абсолютно неправильно.

Потому что он помнил. А они — нет. Для них этот кошмар стал всего лишь смутным, быстро тающим сном, если вообще стал. Они вернулись ценой, которую даже не осознавали. Ценой забвения.

А он вернулся ценой куда большей. Ценой жертвы.

Он вернулся, заплатив за всех. Он остался с памятью. И с пониманием, что самое страшное — не умереть в том мире. Самое страшное — вернуться из него без того, кто был важнее всего. Оставить часть себя — нет, не часть, а смысл — по ту сторону барьера. В том лагере, у того костра, который теперь, наверное, потух. Или горит для кого-то другого.

Олег подошёл к нему, всё ещё с тем же растерянным выражением.

—Ты в порядке? Выглядишь… не очень.

Саша посмотрел на него. На этого парня, который был с ним там до конца. Который теперь смотрел на него пустыми, ничего не помнящими глазами.

— Всё в порядке, — хрипло ответил Гавр. — Просто… приснилось что-то.

Он отвернулся, чтобы Олег не увидел, что происходит в его глазах.

Он стоял посреди солнечной поляны, среди смеха и запаха хвои, и чувствовал ледяной холод внутри. Холод вечной утраты. Он спас их всех. Вырвал из пасти кошмара ценой последнего, отчаянного удара, который стёр память у всех, кроме него. Он был героем, о подвиге которого никто и никогда не узнает.

Но он не чувствовал себя героем. Он чувствовал себя самым одиноким человеком на земле. Потому что знал правду. И знал, что та, ради кого он, в конечном счёте, пытался найти выход, осталась там. И его возвращение, его «спасение», было на самом деле самым страшным поражением.

Он поднял глаза к солнцу, но не видел его света. Он видел лишь отблеск костра на усталом, любимом лице, которое теперь было дальше, чем любая звезда. И понимал, что его собственное путешествие только началось. Путешествие человека, который знает слишком много.

А потом покатались по Риге, ну и на базар их зашли, как я считаю лучший в Европе восточной, после Привоза конечно).

А вечером пошли ночевать по сайту вармшауэрс, у Эдуардса и Байбы с их детьми, собакой и мейн-куном.

Все видео с велопутешествия по Эстонии:

https://www.youtube.com/playlist?list=PLbJqlvERti5B6rMsL1Tpl...

Сначала всё пошло волнами. Деревья, камни, полосы багрового сияния в небе — всё поплыло, растянулось в долгие, неверные мазки. Олег почувствовал, как земля уходит из-под ног, но падения не последовало. Было ощущение стремительного скольжения куда-то вбок, сквозь густую, невидимую пелену. В ушах встал немой, давящий вой, вытесняя все другие звуки.

Он зажмурился, вцепившись в ствол молодой сосны, чтобы не упасть. И когда волна прошла, он открыл глаза.

Тишина. Глубокая, лесная, знакомая. Давящий багровый свет исчез. Сквозь редкие сосновые верхушки проглядывало тёмное, бархатное небо. И на нём — ровно там, где и должно быть, — мерцала неторопливая, спокойная Большая Медведица. Рядом — крохотная, но упрямая Полярная звезда. Свои. Родные. Земные.

Олег ахнул, задыхаясь от внезапно нахлынувшей слабости. Он обернулся. Рядом, прислонившись к сосне, стоял Андрей, его лицо, искажённое гримасой напряжения, медленно расслаблялось, уступая место немому вопросу. Света сидела на подстилке из рыжего соснового опада, сжимая свою перевязанную руку, и смотрела на просвет между деревьями, где теперь не было ничего, кроме обычной ночи.

— Что… что это было? — прошептал Андрей, и его голос звучал хрипло, но уже без той животной паники. — Куда делось… всё?

Олег только покачал головой. Он вглядывался в лес. Сосны. Сухой песчаный грунт под ногами. Запах хвои и прелой листвы, а не гнили и чуждости. Он сделал несколько шагов, прислушиваясь. Ни вой, ни шёпот, ни звуки погони. Была только благословенная, глухая тишина осеннего бора.

— Мы… мы вернулись? — Света подняла на него глаза, полные слез и надежды. — Это наш лес?

— Похоже, — сдавленно сказал Олег.

Он поднял голову к небу, к знакомым созвездиям, и почувствовал, как что-то тяжёлое и ледяное внутри начинает таять, сменяясь ошеломлённым, осторожным облегчением.

Именно в этот момент в молодом ельнике раздался резкий, сухой хруст ветки. Все трое вздрогнули, разом обернувшись на звук.

Из темноты вышел человек. Высокий, долговязый, в поношенной камуфляжной куртке и тёмных штанах. В одной руке он держал мощный фонарь, луч которого был пока выключен, в другой — длинное, узкое мачете в самодельных ножнах. Лицо его было худым, с резкими скулами и внимательным, оценивающим взглядом, который скользнул по ним, задержался на перевязанной руке Светы, на их измождённых, испачканных лицах.

Он остановился в десяти шагах, не приближаясь, но и не проявляя страха. Его поза была скорее настороженно-деловой.

— Живые, — констатировал он, голос низкий, слегка хрипловатый, без тени паники. — Откуда?

— С… с поляны, — выдохнул Олег. — Мы убегали… Там было что-то…

Долговязый кивнул, как будто услышал нечто ожидаемое. Он бросил быстрый взгляд на небо, на знакомые созвездия, и его лицо на миг стало каменным.

— Понятно. Вспышка, — сказал он просто. — В этот раз вас выкинуло сюда. Повезло. Не все выходят целыми.

«В этот раз», — слова повисли в морозном воздухе.

Олег почувствовал, как под ложечкой ёкнуло уже от нового, незнакомого страха — страха перед знанием этого человека.

— Ты… ты знаешь, что это? — спросила Света, и её голос дрогнул.

Долговязый не сразу ответил. Он медленно, давая им привыкнуть, сделал шаг ближе. Его глаза, отражавшие слабый свет звёзд, были пустыми и уставшими.

— Скорее — нет, чем — да, — ответил он.

— Но…

— Короче, — перебил он бесцеремонно. — Я Саня. Тоже турист. И тоже застрял тут.

Он слегка поднял мачете, не как угрозу, а как часть себя, как неизбежный атрибут этого места.

— Что именно вы видели? Опишите. И часы — у кого есть? Что показывают?

Вопрос прозвучал неожиданно. Андрей машинально взглянул на запястье. Цифры на электронном циферблате замерли, показывая одно и то же время — 21:47. Стрелки механических часов Олега просто застыли.

— Не идут, — глухо сказал Олег.

Саша снова кивнул, и в этом кивке была горькая убеждённость.

— Значит, так и есть. Ладно. Слушайте и запоминайте. Лес сейчас — наш. Тот, другой, он отступил. Но ненадолго. У нас есть окно. Может, час, может, меньше. Здесь, в этом месте, после вспышки всегда выносит к старой делянке. Отсюда до лагеря — сорок минут быстрым шагом. Там есть другие. Есть костёр. Есть шанс.

Он говорил коротко, отрывисто. Никаких объяснений «что» и «почему». Только «что делать».

— Какие другие? — настороженно спросил Андрей, в его глазах ещё плясали тени призрачного «Димы».

Долговязый посмотрел на него, и в его взгляде мелькнуло что-то тяжёлое — понимание, быть может, даже что-то вроде жалости, но сразу же погасло, спрятавшись за броню цинизма.

— Такие же, как мы. Те, кого не добили в первый раз. Те, кто не сошёл с ума. Лагерь — нейтральная зона. Там можно перевести дух. Решить, что делать дальше.

Он перевёл взгляд на Свету, на её окровавленную, дрожащую руку.

— Ей нужна помощь. Настоящая. Антисептик, бинты. Иначе начнётся заражение, и ты станешь обузой для всех, — сказал он прямо, без прикрас, глядя ей в глаза. — Идти можешь?

Света, побледнев ещё больше, кивнула.

— Тогда слушайте правило, — Саша выпрямился, и в его фигуре появилась неоспоримая командирская жесткость. — Идём быстро, но не бежим. Без паники. Я впереди. Ты, — он ткнул пальцем в Андрея, — в середине, помогаешь ей, если споткнётся. Ты, — взгляд на Олега, — замыкаешь. Смотри в оба. Если увидишь или услышишь что-то… странное — не кричи. Дотронься до плеча впереди идущего. Понятно?

Они молча кивнули. В тоне этого долговязого парня была та же неумолимая убедительность, что и в приближении того, бесформенного ужаса — только теперь она предлагала не бегство, а план.

— Вопросы? — спросил Саша, уже разворачиваясь в сторону темноты.

— А что… что мы будем делать в лагере? — неуверенно спросил Олег.

Саша на пол-оборота обернулся. В слабом свете звёзд его профиль казался вырезанным из гранита.

— Будем выживать, — коротко бросил он. — Пока не поймём, как отсюда выбраться. Или пока это место не убьёт нас всех. Всё просто.

Он щёлкнул выключателем. Яркий луч фонаря прорезал темноту, выхватив узкую, едва заметную тропу, уходящую вглубь соснового бора.

— Пошли. И не отставайте.

Лес под ногами сменился с мягкой хвойной подстилки на сухую, утоптанную землю старой лесовозной дороги. Долговязый шёл быстро, не оглядываясь, но чутко прислушиваясь к звукам за спиной — к тяжёлому дыханию, к сдавленному стону Светы, когда та наступала на кочку. Он двигался, ориентируясь по едва заметным для постороннего глаза меткам: сломанной верхушке молодой сосны, груде камней, сдвинутой с места.

Наконец, он поднял руку, сжав кулак. Все замерли. Впереди, сквозь редкие стволы, мерцал огонёк. Не один — несколько. И тёмные силуэты строений. Лагерь.

Саша выключил фонарь. Теперь они шли почти вслепую, доверяясь его уверенным движениям. Воздух здесь пах дымом, и этот привычный, земной запах заставил Олега чуть расслабиться. Казалось, сейчас они выйдут на поляну, где их встретят испуганные, но живые лица таких же заблудившихся.

Но Саша остановился в двадцати шагах от кромки леса, где заканчивалась трава и начиналась площадка лагеря с костром и двумя полуразвалившимися бараками. Он присел на корточки, заставив остальных сделать то же самое.

— Короче, — его шёпот был едва слышен, но в нём звучала сталь. — Видите ту линию?

Олег присмотрелся. На земле, отделяя лес от лагеря, лежала почти незаметная полоса — тёмная, сырая, будто грунт здесь был пропитан водой, тогда как вокруг земля была сухой. Воздух над этой полосой слегка дрожал, как над асфальтом в зной.

— Барьер, — коротко объяснил долговязый. — Наша сторона — их сторона. За него не могут пройти те, кто… не настоящий. Но он же проверяет и нас.

— Как проверяет? — тихо спросил Андрей.

— Нужно пройти самому. Без помощи. Без касаний. Если ты живой — пройдёшь. Если с тобой что-то не так — не выйдет. В лагере свои правила. Первое — у порога не спорят и не задают глупых вопросов. Второе — делают так, как скажут старожилы. Усекли?

Они молча кивнули. В лагере у костра заметили движение. К границе подошло несколько человек. Они не выходили за мокрую полосу, просто стояли и смотрели в темноту. В их руках Олег разглядел то, что сначала принял за палки, но при ближайшем рассмотрении оказалось самодельными копьями и тесаками. Никто не улыбался.

— Эй! — крикнул оттуда мужской голос. — Гавр, это ты?

— Я, — отозвался Саша, не вставая.

— Кто с тобой?

— Трое. С поляны, после вспышки. Один ранен.

— Живые?

— Пока да.

В лагере зашептались. Человек, который кричал, сделал шаг вперёд, но не пересёк черту. Его лицо, освещённое отблесками костра, было жёстким и усталым.

— Почему не заходят?

— Ждём твоего «добро», Сэм, — парировал долговязый, его тон был ровным, но в нём чувствовалось лёгкое напряжение. — Убери народ от границы. И оружие. Пусть видят, что тут свои.

Сэм, что-то негромко сказал остальным. Люди нехотя отступили на несколько шагов, но оружие не убрали.

— Ладно, — сказал Сэм. — Пусть заходят. По одному. Гавр, ты первый.

Саша, или Гавр обернулся к своим подопечным.

— Я пройду. Потом — ты, — он ткнул пальцем в Олега. — Потом…

Долговязый перевёл руку в сторону Андрея и Светы, замер, словно ожидая чего-то.

— Андрей, — отозвался парень. — Это Света.

Гавр кивнул и продолжил:

— Андрей со Светой. Но помните: каждый сам. Не помогать. Не касаться. Даже если упадёт. Это не жестокость. Это необходимость. Усекли?

Света кивнула, сжимая здоровой рукой лямку рюкзака Андрея. В её глазах был страх, но и понимание. Они уже видели, во что может превратиться «друг».

Саша встал во весь рост, отряхнул колени и ровным шагом пошёл к той тёмной, мокрой полосе. Он не замедлил и не ускорил шаг. Пересёк её легко, как невидимый порог. С той стороны его тут же обступили, засыпая тихими вопросами.

Теперь очередь была за Олегом. Он почувствовал, как все в лагере уставились на него. Сзади давила тишина леса, спереди — молчаливое ожидание вооружённых людей. Он сделал шаг. Ещё один. Подошёл к полосе. Вблизи она казалась просто узкой канавкой, где скапливалась вода. Ничего мистического.

Олег переступил.

И ничего. Ни покалывания, ни сопротивления. Только земля под ногами стала чуть твёрже. Он оказался по ту сторону. К нему не бросились, только оценивающе оглядели.

— Следующий! — крикнул Сэм.

Андрей, поддерживая Свету, подошёл к границе. Они переглянулись. Она отпустила его лямку, сделала шаг… и перешла. Легко. Только выдохнула, когда оказалась рядом с Олегом.

Теперь был Андрей. Он казался самым сломленным. Сделал шаг, споткнулся о невидимый корешок на самом краю полосы, едва удержал равновесие. В лагере кто-то напрягся. Но Андрей выпрямился и пересёк черту. Его встретили не объятиями, а просто молчаливым кивком.

— Вот и все, — сказал Гавр, его голос прозвучал громче, уже для всех. — У неё рана на руке, нужно обработать. Сэм, есть что поесть?

Сэм, коренастый мужчина с недельной щетиной, кивнул.

— Каша осталась. И кипяток. Проходите, садитесь. — Он отвёл в сторону Гавра, и они заговорили шёпотом, бросая на новичков тяжёлые, непонятные взгляды.

Олег, Андрей и Света медленно двинулись к костру. Его тепло обожгло промёрзшую кожу. Вокруг сидели люди — десять, может, двенадцать человек. Все разные, но с одним и тем же потухшим, настороженным выражением в глазах. Кто-то кивнул им в знак приветствия. Кто-то просто отодвинулся, давая место. Никаких расспросов. Только тихий шепот Гавра и Сэма позади, да треск поленьев в огне.

Олег опустился на валежник у костра, протянул к теплу дрожащие руки. Он был в лагере. За барьером. Но глядя на эти замкнутые, измученные лица, он снова почувствовал холод внутри. Это было не спасение. Это была передышка. И правила этой передышки ему только предстояло узнать.

Утро пришло серое и холодное. Лагерь просыпался медленно. Обрывки вчерашних разговоров у костра — про барьер, про иных, про загадочную Мию — вертелись в голове, не складываясь в картину. Кто-то подбросил в ночной костёр сырых веток, и теперь над ним вился едкий, белый дым.

Олег вылез из палатки. Андрей и Света уже сидели у костра. Эва — женщина с короткими тёмными волосами — снова перевязывала Светину руку. Под чистой тканью края раны выглядели воспалёнными, кожа вокруг — горячей на ощупь и неестественно тёмной.

К костру подошёл Гавр. Он выглядел так, будто не спал вовсе. В руках он нёс жестяную кружку, исходящую паром.

— Держаться будет? — спросил он, кивнув на повязку, вопрос был к Эве.

— Зависит не от повязки. Нужны лекарства. Настоящие, — ответила она, не глядя. — А их нет.

Гавр лишь стиснул челюсть, словно проглотил горькую пилюлю, и отхлебнул из кружки.

— Ну что, осознали, где оказались?

— Где мы? — прямо спросил Олег.

Гавр обвёл взглядом своих, сидевших неподалёку: коренастого Ника, молчаливого Хруста, и Сэма, который методично точил лезвие своего тесака. Они обменялись быстрыми, усталыми взглядами.

— В ловушке, которую не понимаем, — наконец сказал Гавр. — Лес. Вспышки. Иные. Барьер. Это всё, что мы знаем. Остальное — догадки.

— А Мия? Та, что приводит людей? — спросила Света, прижимая здоровой рукой перевязанную.

— Мия, — Гавр произнёс это слово так, словно пробовал его на вкус. — Появляется. Стоит у черты, вон у тех чаш. Зажигает их, но никогда не заходит. Иногда что-то говорит. Чаще — молчит. Как будто просто выполняет обязанности конвоира, который привёл новую партию заключённых.

Олег покосился в сторону леса, где начиналась тропа, уходящая вверх по склону. Вдоль неё громоздились странные каменные чаши.

— Она знает больше, — хрипло вставил Ник. — Должна знать.

— И что? Спросим её вежливо? — в голосе Сэма, не отрывавшегося от точильного камня, прозвучала сдержанная ярость. — Она не зайдёт. А выйти к ней… это дать им шанс. Они ждут этого. Чуют слабину.

Олег вспомнил светящиеся тени на том берегу, их терпеливое, изучающее наблюдение.

— А другие? Те, кто был с вами в первый раз? — осторожно спросил он.

Гавр помолчал, глядя в пар от кружки.

— Не знаю, — сказал он наконец, и его лицо на миг стало просто уставшим лицом молодого парня, а не маской выжившего. — Когда случилась вторая вспышка… нас просто разбросало. Я очнулся здесь, с Ником и Хрустом. Их с нами не было. Остались там. Или тут.

Он махнул рукой, вмещая в этот жест всю непостижимость происходящего.

— И мы не знаем, что хуже.

— А чудик? Старик, про которого вы вчера упомянули? — не унимался Олег.

На этот раз отреагировал Сэм. Он резко остановил точильный камень.

— Говорит загадками. Про «путь», про «готовность», про «цену». Как будто мы участники какого-то проклятого квеста, а он — гейм-мастер. Появляется редко. Чаще после того, как… после стычек.

— После того как гибнут люди, — безжалостно договорил Ник.

В воздухе повисло тяжёлое молчание.

— Значит, вы ничего не знаете наверняка, — повторил Олег своё вчерашнее заключение. — Как выбраться. Зачем всё это.

— Знаем, что сидеть здесь — значит сгнить, — отчеканил Гавр и поставил пустую кружку. — Знаем, что каждый новый приход Мии — это лотерея. Приведёт таких же, как мы, или приведёт что-то, что лишь притворяется? Барьер проверяет, но проверка эта… запаздывает. Сначала нужно подпустить к самой черте.

— И что вы предлагаете? — в голосе Андрея звучал вызов. — Напасть на неё? Это самоубийство.

Гавр посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом.

— Я предлагаю не нападать, — сказал он неожиданно тихо. — Я предлагаю посмотреть. В следующий раз, когда она придёт, мы не будем стоять тут, у костра. Мы уйдём в лес, с этой стороны барьера. Спрячемся. И посмотрим. Куда она уходит, когда растворяется. Что происходит по ту сторону чаш. Может, это и есть тот самый «путь», о котором болтает старик.

Идея повисла в воздухе.

— Она заметит, — сказал Хруст впервые за весь разговор, его голос был глуховатым.

— Пусть заметит, — пожал плечами Гавр. — Мы не нарушаем её правил. Мы не выходим за барьер. Мы просто… наблюдаем с другой точки. Может, увидим то, чего не видно отсюда.

Сэм наконец убрал нож и камень и вытер ладони о брюки.

— Рискованно. Может приманить иных к самой границе.

— Всё здесь рискованно, — парировал Гавр. — Сидеть и ждать, пока у Светы начнётся сепсис, или пока иные не найдут способ обойти эту… черту на земле — тоже риск. Меньший, привычный. Оттого он и кажется безопасным.

Олег смотрел на Гавра. В этом парне не было безумной решимости, но была трезвая, холодная отчаянность человека, который перебрал все плохие варианты и выбрал тот, который хоть как-то двигает ситуацию с мёртвой точки.

— Я пойду с вами, — неожиданно для себя сказал Олег.

Гавр кивнул, как будто ожидал этого.

— Хорошо. Остальные решают сами. Но помните — если выйдете, то обратно зайти сможете. Барьер работает в обе стороны. Пока что.

Он встал, разминая затекшие мышцы.

— Короче, у нас день, может, два. По словам старика, вспышки учащаются. Будьте готовы.

Гавр, Ник и Хруст ушли обсуждать детали. Сэм ещё минуту сидел, глядя в огонь, потом молча встал и последовал за ними.

— Ты с ума сошёл, — прошептал Андрей Олегу. — Лезть в это добровольно…

— А какой у нас выбор? — тихо спросила Света, она смотрела не на него, а на своё предплечье. — Ждать? Надеяться, что станет лучше? Здесь ничего не становится лучше само. Только хуже.

Олег молчал. Он смотрел на уходящую спину Гавра. Этот план был не лучше и не хуже любого другого. Это было действие. А в этом месте, где сама реальность была пассивной угрозой, действие — даже слепое, даже отчаянное — казалось единственной формой сопротивления.

День потянулся в нервном ожидании. К вечеру следующего дня Эва констатировала у Светы жар. Антипиретиков не было, лишь обтирания холодной водой из ручья. Эта беспомощность висела над лагерем тяжёлым облаком.

Именно тогда, в предсумеречный час, когда длинные тени от бараков уже сливались в одну сплошную синеву, у границы леса вспыхнул первый огонёк. Потом второй. Три чаши, вдоль тропы, зажглись сами собой, без видимого источника.

В лагере все замерли.

— Она идёт, — глухо сказал Ник, уже стоявший с самодельным копьём у плеча.

Из чащи вышла Мия. Высокая, в тёмной, лёгкой, не по погоде одежде, её светлые волосы казались неестественно яркими в угасающем свете. За ней, понуро плетясь, шли двое — мужчина и женщина. Они выглядели оглушёнными, но целыми. За плечами — стандартные туристические рюкзаки.

Гавр, стоявший в тени дальнего барака, жестом подозвал Олега, Ника и Хруста. Сэм остался у костра, его задача — не дать остальным в лагере наделать глупостей.

— Пошли, — бросил Гавр. — Передвигаемся тихо. Держимся в тени строений.

Они краем, прижимаясь к обшарпанным стенам бараков, начали смещаться вдоль границы лагеря, удаляясь от основного входа и костра. Цель — зайти с фланга, в ту часть леса, что примыкала к лагерю сбоку, откуда будет видно и Мию, и тропу за чашами.

Сердце Олега бешено колотилось. Он чувствовал на себе взгляды оставшихся в лагере — Андрея, Светы, Эвы. Эти взгляды были полны немого вопроса и страха.

Мия, между тем, подошла к последней, не горящей чаше. Новенькие остановились в паре шагов за ней, озираясь на тёплый свет костра и на вооружённых людей за невидимой чертой. Женщина что-то спросила у Мии, та, не оборачиваясь, коротко мотнула головой.

Гавр и его группа достигли крайней точки лагеря. Здесь барьер, та самая мокрая полоса, уходил в кусты. Они нырнули в подлесок, но лишь на пару метров, оставаясь по свою сторону границы. Отсюда, сквозь редкие ветки, была отлично видна поляна перед лагерем.

— Тише теперь, — прошипел Гавр, припав на одно колено.

Мия достала буквально из воздуха небольшой факел. Щёлкнула зажигалкой — яркое, живое пламя заплясало на ветру. Она поднесла его к чаше. И в этот момент из леса напротив, из-за спины новичков, донёсся звук. Не вой, не шёпот. А сдавленный, человеческий кашель.

Новички вздрогнули и обернулись. Мия замедлила движение, её спина напряглась.

Из темноты между сосен вышел человек. Мужчина. В рваной куртке. Он шёл, слегка пошатываясь, одной рукой прижимая к животу тёмное, мокрое пятно. Лицо его бледное, испуганное.

— Помогите… — голос был хриплым, надорванным. — Там… они…

Олег почувствовал, как у него похолодело внутри. Но Мия повернулась к этому «раненому». И на её лице не было ни капли сострадания. Было холодное, почти презрительное внимание. Она не двинулась с места, лишь слегка наклонила голову, будто изучая интересный экземпляр.

— Не подходи! — вдруг крикнул мужчина из новичков, обращаясь к призраку.

Но «раненый» сделал ещё шаг, протягивая руку. И в этот момент тени под деревьями сгустились и пришли в движение. Не две, не три. Их было несколько. Они отделились от стволов, плавные и бесшумные, и двинулись не на лагерь, не на новичков. Они двинулись на Мию, обтекая призрачного «раненого», как воду обтекает камень.

Гавр ахнул, подавив звук. Ник судорожно сглотнул. Все их планы рушились перед этой новой, невообразимой картиной: иные атаковали проводницу.

Мия не испугалась. Она отбросила факел прямо под ноги ближайшей тени. Пламя вспыхнуло ярче, и тень отпрянула с тихим, шипящим звуком, будто на раскалённую сковороду плеснули воду. Но другие продолжали сходиться, полукольцом.

И тогда Мия сделала то, чего от неё никто не ожидал. Она резким движением схватила женщину-новичка за плечо и буквально швырнула её в сторону горящей чаши. Девушка вскрикнула, споткнулась и упала, но её рука чиркнула по раскалённому металлу.

Чаша полыхнула ослепительным белым светом.

Свет ударил в глаза, и на мир будто набросили белое полотно. Олег зажмурился. Когда он открыл глаза, секундой позже, картина изменилась.

Иные исчезли. Исчез и «раненый». На земле перед чашей лежал лишь тлеющий факел. Мия стояла на том же месте, отряхивая штанину. Она выглядела… раздражённой.

Новички, включая упавшую девушку, оказались по ту сторону барьера, внутри лагеря. Они в изумлении ощупывали себя, оглядываясь.

А Мия, не глядя больше ни на кого, махнула рукой. Огни в чашах погасли разом. Она обернулась и шагнула в лес, туда, откуда появились иные. И не растворилась в воздухе, а просто скрылась за деревьями.

Гавр выскочил из кустов, не в силах больше оставаться в засаде. Он выбежал на открытое пространство лагеря, уставившись на то место, где исчезла женщина.

— Вы видели? — его голос звучал сдавленно, в нём бушевали ярость и торжество. — Вы видели?! Они напали на неё! Она не всесильна! У неё есть свои враги здесь!

Олег подошёл, чувствуя дрожь в коленях. Он видел не только это. Он видел, как Мия использовала живого человека как инструмент, как ключ для активации чаши. Он видел полное отсутствие в её действиях чего-либо человеческого.

— Она не проводник, — тихо сказал Олег, глядя в тёмный проём между деревьями. — Она надсмотрщик. Или садовник. А мы… — он обвёл взглядом лагерь, новичков, Свету с её горящей рукой, — мы посевы. Или сорняки. И она, и они, — он кивнул в сторону леса, — все охотятся здесь. Просто на разном уровне.

Гавр повернулся к нему. В его глазах горел новый, опасный огонь. Не холодная решимость утра, а нечто яростное и нетерпеливое.

— Неважно. Мы видели, куда она ушла. Настоящим путём. Не тем, где она растворяется для показухи. Там, — он ткнул пальцем в зловещую темноту леса, — есть что-то ещё. И мы пойдём туда. Не следить. Идти. Следующей ночью. Пока она не вернулась с новой «партией».

Он не спрашивал согласия. Он констатировал. План родился и умер за один вечер. На его месте возник новый, куда более безумный. Но в мире, где правила писались не ими, только безумие и выглядело логичным следующим шагом.