У каждого из нас на свете есть места, куда приходим мы визитируя которые мы подвергаемся многоразличным дежавю. Подчас флешбэков так много, что делаются с нами метаморфозы всяческие, превращающие нас обратно в персонажей давно минувших дней, лиходейству и полоумности которых позавидует сценарист любого ералаша.
Особой драгоценностью для автора сих разноречивых мемуариев является отчий дом, а если быть точным — отчий двор, окружённый особняками из силикатного кирпича по четыре парадных на каждый, где ваш покорный слуга имел честь быть свидетелем, а иногда участником вполне себе счастливого отрочества и куда он до сей поры периодически наведывается, дабы навестить свою дорогую маменьку и получить от неё беспричинное благословление.
Как ни крути, двор — всего лишь декорация, и в основе любой антологии всегда фигурируют конкретные лица. Дружба лиц по предварительному сговору, без злого умысла была настолько верной и преданной, что никакие нанесённые друг другу физические и моральные контузии не воспринимались всерьёз. Всё происшедшее просто перекуривалось в парадных купленным поштучно Элэмом красным и заполняло повседневность такими эпизодами, что в нынешние времена за подобный контент можно совершить вояж в Обуховскую больницу в 17-й нумер и не отвечать ни на какие вопросы.
Уповаю на вас, мои дорогие читатели, не обессудьте, мол, хорохорюсь и каждый мой день был пропитан опасными приключениями, диверсионными вылазками на чужие территории, возлиянием алкогольных коктейлей сорта «Ёржъ» в тёмных цокольных этажах, похищением сладостей из лавки шоколадника, махачем на спор или убеганием от китайских крестьян по причине воровства у них белокачанной капусты. Нет, это не так!
Чистосердечно засвидетельствованный мною фактаж может знатно увеличить фолиант моего роскошного телеграмъ-канала. Однако поведать намереваюсь об одном курьёзе, дурачеством своим можимый сравниться токмо со взрыванием в костре флакона дихлофоса под окнами трудовика с погонялом Леопольд прямо во дворе гимназии.
Однажды мы бесцельно слонялись по фешенебельным подворотням пятиэтажного зодчества времён застоя, и все наши разношёрстные головы были заняты поиском концепций бон плезира. Мы практиковали мозговые штурмы задолго, как это стало мейнстримом. Отличие заключалось лишь в том, что новые замыслы негодя воплощались в жизнь. Экспромт и неожиданность поступков была непредсказуема даже для нас самих.
В тот день наш пропахший сигаретами и жаренными семечками альянс насчитывал около пяти-шести юнкеров, некоторые из нас были в кожаных эспадрильях мануфактуры Эксис. Мы достреливали остатки боевых зарядов из поднебесной, а по канонам тунеядства любой практикум всегда обречён на извращенный эндшпиль.
Подпоручик Чарский неожиданно смекнул: ежели в алюминиевую тубу из-под таблеток закинуть петарду и закупорить крышку, можно произвести залп, как из настоящего мушкета! Возбудораженные корнеты зачали спорить наперебой, словно цыганские дети, чья из них очередь шмальнуть в эфир и разогнать опостылевшую хмарь. Когда наступил мой черёд, интендант предупредил:
— Сударь, держите пистолю ровно, я в неё бомбочку засуну, а вы сразу пробку вставляйте до упора. И не ссыте вы так, право!
А ссать было чего. Китайские петарды не имели единого времени воспламенения и могли детонировать хоть через пять секунд, хоть через две. Процесс заряда произошёл без прелюдий, я судорожно закупорил тубу и бездумно вытянул руку вперёд. Немногие оставшиеся в здравом уме и твёрдой памяти свидетели тех событий уверяют, что вторую руку я завёл за спину и выпрямил осанку, словно на дуэли. До сих пор ходят споры, был ли на мне цилиндр. Короче, выпрямил я руку и время загустело, будто в слоу мо сестёр Вачовски.
Расфокусировав взгляд от прицела и взглянув чуть дальше по направлению выстрела, я увидел прямо перед дулом два пустых круглых глаза подпоручика Иркутянского. Всё и вся замерло в этот миг на Земле. Кроме петарды, которая с гулким хлопком, облаком дыма и небольшой отдачей выбила пробку и благостное расположение духа из головы подпоручика. Иркутянский взялся за лоб двумя руками и обмяк на кукурки.
Не спойлера ради, а ослабления ажитации для, спешу доложить, что это был последний выстрел в тот день. Реванш подпоручик не взял и остался жив и психически здоров. Собравшись вокруг, мы с сочувствием смотрели на него и распрашивали, словно в американских фильмах: «Ю ол райд?». Иркутянский мог бы ответить, что он вполне себе файн, но на мой вопрос, больно ли ему, предложил мне представить ощущения, если бы мне по лбу киянкой шандарахнули.
Из окон японского экипажа старшей сестры подпоручика Чарского доносился шлягер «Братва, не стреляйте друг друга».
