Мой друг рассказывал о своём детстве.
Отец у Петьки по национальности мордвин, а мать - немка. И хотя родители батины в основном общались на русском, но батя мог их и по-мордовски понимать, и даже немного вести простой диалог. А у Петькиной мамы от немки осталось только воспоминание о девичьей фамилии и заполненная графа "национальность" в эсэсэровском паспорте.
А дед Петьки, тот, который мордвин, в пехоте во Второй мировой до Берлина дошёл и медаль соответствующую "За взятие Берлина" получил. И 9-го мая всегда перебирал с самогоном, плакал на кухне и бормотал: "Убивец я, убивец". Ну, собственно, на почве его боевого прошлого всё и произошло.
Раз как-то Петька пришёл до бабки с дедом, благо на соседней улице жили. Обычно бабка чем-нибудь угостит, а дед всякие истории смешные травил. Тут чёт бабки нет в доме, а дед на кухне грустный сидит и флакон у него раскупоренный. Петьку увидел и заворчал:
- А, фашист пришёл...
И чёт Петьке так обидно это стало. И пошёл он обиженный домой, тем более бабки нет, а дед пьяный.
Пришёл, бате всё рассказал. А батя только недавно из шахты выехал и грамм 150 уже принял. Услышал он про фашиста, сгрёбся - и к родителям.
А дальше уже Петька на следующий день слышал, как бабушка его маме о событиях рассказывала. Примерно так:
Так вот, Лидок, дед, значит, сидит на кухне, а тут Миколай твой зашедши.
- Здорово, - говорит,- батя! Пьёшь што ли?
- Пью.
- Ну, наливай!
Дед, значится ему налил, Колька внутренний механизм свой самогоном прополоскал и сразу деду в глаз и засандалил.
- Эт, бать, тебе за фашиста, - говорит.
Хорошо, что позадь деда холодильник-то был, а то Колька так зарядил, что он бы улетел далече, а так за холодильник хоть задержался.
Дед сковородку со стола схватил и хотел Коляну ею башку начисто сломать. Но тот увернулся - только картоха жарена на всей кухне и разлетелася. Ну, тогда дед-то сковородкой в Кольку и запульнул. Да всё опять мимо кассы - сковорода-то в шкафчик залетела и все тарелки и чашки вдребезги и мусором на пол посыпались. А деду тут обидно стало, что он кухонный разгром устроил и пол кухни уже разворотил, а в Кольку ещё ни раз не попал. Он за табуретку и схватился. А Колька, изверг такой, нет чтоб кухню до конца уже крушить, так он мне в залу побежал. Родитель его за ним и там в зале хотел Миколая табуретом и прикончить. Да так размахнулся, что тем табуретом люстру в хлам и раскрошил. А потом уже табуретом опять же в Кольку махнул, но тот, как только народился - вёрткий с измальсва был. Увернулся сызнова от той табуреты и эта сидушка кухо́нна прямо в стекло от заграничной мебели и влетела. Колька сам же и хлопотал, чтобы тую мебель нам с отцом с городу притащить, а таперича отправили они еёшное стекло вдребезги. И сцепились потом и стали по полу кататься. Все поизрезались стёклами от люстры и от мебели городской. И катались, пока я ведро воды на них не вылила. Потом встали, Миколай-то говорит, вроде, батя, уже хватит кататься нам по полу-то. А дед с размаху тут ему в глаз и влепил. И теперь, вишь чё, вона - у обеих по синяку под глазом и все попорезанные енти бойцы кухонного фронту. А потом пошли самогонку допивать и орут мне:
- Мать, картошки вдругорядь нажарь, а то енту с полу мы собрать никак не могём.
А я им сразу ответствовала:
- Да хрен вам с грядки, а не картошку, супостаты и изверги! Сколь стекла тут понабили, убирать-то мне таперича.
Так они и жрали самогон с капустой одной.
Петькина мама отводит глаза и очень смущается того, что муж её драку с отцом устроил и пол дома родительского разворотил. А бабушка извиняясь говорит:
- Да ты, Лидок, прости ентово старого мерина. Он ж не со зла на мальчонку-то. У него ж голова два раза искалечена была: на войне контуженна, а в шахте дырку пробило. Он как выпьет, то совсем ничё не соображает.
А в это время Петькин батя вешал в комнате новую люстру, за которой уже с утра смотался в город на автобусе, и толковал деду:
- Бать, ты меня извиняй, что сгорячился я, но нельзя на человека фашист говорить, только потому, что его дед немец. Тем более на пацана. Одни только немцы разве фашистами были? А средь немцев и антифашисты случались, например, коммунист товарищ Тельман. А Лидкиного батю ты ж давно знаешь, он тут же и родился, и на шахте на подъёме работал, и тебя из шахты сколь раз поднимал. Ну какой он фашист?
Дед смотрит, как сын люстру вешает, тянет самокрутку и соглашается:
- Так, сынок, так...
- Тем более, бать, ты ж сам знаешь: там, где мордвин потоптался, там от немца ничё уж не осталось!
Дед аж подпрыгивает:
- Так оно, Колька, точно! Глянь-ка кака у Петьки рожа-то вытянута! Истинная мордовская рожа!
И потом сникает:
- Да война всё треклятая. Я ж как выпью, то меня переклинивает, и всё о войне, всё о войне.
- Так тебе, бать, значит пить нельзя.
Дед аж с дивана опять подскакивает:
- Эт как оно так - нельзя? Ты умеешь што ли вовсе не пить али как?
- Бать, да я то молодой, а ты эван, больной весь.
- Э, Колька, да скока ей, твоей молодости-то ишо быть? На раз-два и конец ейный уже выглядыват из-за угла. Ты мне лучше вона чево скажи, зачем ты нам энти мебеля́ с городу притащил? Двести рублёв ещё выложил за них на кой?
- Бать, ну это ж подарок вам с матерью на годовщину свадьбы. Я ж объяснял: от нас с Борисом подарок.
Дед опять подскакивает:
- С Борькой? А он с какого тут перепуга взялся? Я его тута не наблюдал. Ты ж всё в одного приволок и всё самолично тут расставлял.
- Бать, ну Борис деньги тоже прислал вам на подарок. Это от нас двоих.
- Паразит он, брат твой. Только деньгами от родителев и откупается, а сам глаз не кажет. Так ему и скажи: паразит. Хорошо, хоть вы тут с Лидкой рядом завсегда... Так я вона чево... Где таперича новые стёкла брать для ентой буржуйской мебели?
- Да не буржуйская она, а югославская. Из страны социалистического лагеря.
- А мне енто вопрос десятый и мимо кассы, с какого она концлагеря. Где таперича стёкла такие брать, вопрошаю я тебя? Любые не пойдут, тута эвон какие особливые. А бабка с утра запилила, чуть не до гроба. Как завела свою пилораму, так и кусает мене мозги ножовкой. Дети, говорит, мебель енту подарили, а ты в ей табуретами стекла лупишь.
- Не ссы, батя! Найдём нужные стёкла!
- Матери засвидетельствуй, Коля! Не забудь, сынок, а то мне жизни с ентих стёкол не будет! Она ж как запустит свою бензопилу мне на ухо, то никаким самогоном ейное нытьё не отольёшь!
Тут дед замечает Петьку в дверном проёме и переключается на него:
- Ты, внучёк, не забидься на деда. Дед-то у тебя совсем дурак. Мне ж дохтур половину мозгов с башки вытащил и рельсу туды вставил.
Петька раскрывает рот от удивления. Это ж охренеть - рельса в башке! А батя переводит:
- Да нету у него рельсы, сынок. У него травма была в шахте и трепанацию черепа потом делали. А отверстие в черепе пластиной металлической закрыли.
Дед соглашается:
- Да, Петруха, хотели рельсу сперва вставлять, а потом сказали, что и так проживу, с пластиной только лишь. Ну иди до седа внучёк, дед те чё даст.
Суёт Петьке в карман 3 рубля и наставляет:
- Купи внучёк чё нить себе в сельпо.
Петька смотрит на эту идиллию и радуется: хорошие у него родители и дед с бабкой тоже!
А батя не обманул и вскоре выпросил где-то стёкла для югославской стенки. Причём малость другие, так что не одно разбитое только стекло заменил, а все. Но бабке так даже больше понравилось.
