Маруся:

– И что?

Петрович:

– А то, что у обоих участников любовной драмы остался неприятный осадочек, каковой устранить возможно только внезапным фактом воскрешения Му-му!

Маруся(громко выдохнув):

– Фуух, что за мешанина у тебя в мозгах, Петрович?

Петрович(Заглядывая в тигель с борщом):

– А у тебя?

Маруся(вынув половник из тигеля, облизнув его, и шваркнув им Петровича по лбу):

– У меня – вкуусная!

Петрович(потирая ушибленный лоб):

– Воот! И у барыни вкуусная стала, но не сразу: хотела Герасима, осерчала на его несговорчивость, вот и намутила хрени, приказав утопить собачонку, и, небось собиралась послать за Герасимом в деревню, чтобы высечь его, как сидорову козу, но, только представь себе: вдруг видит, как мокрая Му-му с пруда возвращается! Первая мысль: дотопить животинку. Вторая мысль: да ладно, собачонка то здесь и непричем. Третья мысль: а вот отогрею я Му-му, сломаю гордость свою об колено, и самолично принесу псину Герасиму на деревню в клетчатом пледе, а дворник смягчится, прослезится, и от души наградит барыню "кексом", но то будет ужо не животная страсть, но акт взаимного признания ошибок, достигнутый через радость неожиданного воскрешения Му-му, которая, як Иисус Христос, пострадала за их низменные желания, искупила их, и...

Маруся:

– И где же наша воскресшая Му-му?

Петрович(высовывая банку с оплодотворенной яйцеклеткрй Мары на Алешкинском пруду):

– Воот.

Маруся(морщась):

– Что, плод греха тваго? В борщ его что-ли?

Петрович:

– Зачем в борщ? В тебя! Будешь сурогатной матерью , очищающей чистотой сердца и помыслов плод греха!

Маруся:

– Идиот. И кто в нашей истории выжившая Му-му?

В кухню заходит летчик Мересьев, и просит у Маруси тарелку борща. Маруся наливает. Мересьев садится за стол рядом с тигелем, и начинает уминать борщ, внимательно слушая диалог двух голубков.

Петрович:

– Курица!

Маруся(замахиваясь половником):

– Кто, я?

Петрович(умоляюще глянув на летчика, мол, помоги, брат)...

Мересьев:

– Пожертвование старушкой любимой курицей, отвлекло меня от суицидальных мыслей, и натолкнуло на стезю, приведшую к становлению меня Настоящим человеком.

Маруся:

– Совсем запуталась: кто у нас то курица, Му-му, а кто Настоящий человек?

Петрович:

– Ты Му-му, ты – курица, если примешь плод похоти моей в чрево свое, и народится новый Настоящий человек!

Маруся(обтирая руки о фартук):

– Не настолько великодушна я, Петрович, чтобы простым инкубатором отработать...

Петрович:

– А и не надо простым: профессор Шульц внедрит плод в чрево твое, присовокупив к нему и твою яйцеклетку, будет триплоидный набор – плод священного компромисса, триединый в слиянии сути трех сверхлюдей: стервы-Мары, царство ей небесное, не знавшей, куда сверхсилы свои употребить, акромя себя; меня – сверхчеловека по неволе, продукта незаконных опытов Шульца; тебя – способной чудо-борщом накормить целый завод, и Яйцебазу впридачу,...так сольются воедино сила, способности и воля троих Сверхлюдей, и появится на свет Настрящий человек!

Мересьев(насилу проглотив кусман ржаного хлеба):

– Прямо алхимическая свадьба розенкрейцеров!

Доброй бабой была Маруся...великодушной и отходчивой..дала согласие.

И случилась на Яйцебазе алхимическая свадьба, и случился Шульц на ней врачом и пастором, а летчик Мересьев был свидетелем на ней, как со стороны жениха, так и со стороны невесты

Жили ли молодожены долго и счастливо, того не ведаю, но ведаю лишь то, что случилось через пол тыщи лет...в эпилоге.

Эпилог.

Так то я мужик молодой и подтянутый, но когда откладываю вторую дюжину яиц, то в паху появляются рези, а мазь от геммороидальных коликов, как на зло, забыл дома. Черт бы побрал того Создателя, который прописал у моего вида неудержимую склонность к путешествиям на время брачно-репродуктивного периода!

Сделав кладку, я сделал кладку -- обложил гнездо с яйцами огнеупорным кирпичом (песок, кирпич, цемент привез на своем старом пикапе, а воды вокруг много), соорудив этакий курганчик в форме усеченного конуса, а верхушку строения прикрыл тонированным псексиглазовым люком -- приданным моего маман.

Мать, всегда говорил мне: "Профессия каменщика, не токма доходна, но и позволяет сэкономить на страховке по защите потомства в раннем возрасте..."

Что ж, часть дела завершена -- через девять месяцев из моих яиц вылупятся шестнадцать премилых личинок, кои за последующие три месяца сожрут десять центнеров комбикорма, который я предусмотрительно заложил в их убежище, после начнут жрать друг друга, и когда в конце останется только один, он окуклится, и еще через месячишко вылезет точной моей копией. А хрен ли, я -- очкастый ботан, даром что каменщик, какая женщина пожелает выйти за меня? Вот и приходится все делать самостоятельно -- без смешения генетического материала. Впрочем, не все, это я загнул, но первый этап брачно-репродуктивного сезона таки точно.

Закончив с кладками, я отошел к пикапу, аккуратно замаскировал его ветвями ежевики, росшей на этом лугу в изобилии, залез в кузов автомобиля, смазал затвор зенитного орудия, зарядил пушку осколочными, и принялся ждать, направив мушку на кладку.

Кто может вообще позариться на мое потомство? Да мало ли: другой мужик -- не каменщик, но сэкономивший на страховке и мечтающий отложить яйца в мой уютный курганчик; другой мужик, мечтающий о яичнице-глазунье с шеснадцатью желтками на походной сковороде; старая баба, с отвалившимся хвостом, но жутко голодная; сухопутная личинка бабы -- эта вообще затопит кладку, чтобы мои клоны мутировали в девочек; спекулянты животными протеинами из фитнес-клубов.

Ждать незванного гостя долго не пришлось. Уже через три дня моего бдения в засаде на горизонте показалась перезревшая сухопутная личинка бабы. О Боже, как же она была прекрасна! Сквозь оптический прицел кузовной зенитки, я отчетливо разглядел аккуратный носик, назревающие вокруг него рыжие веснушки, которые вот вот проклюнутся, и из пор появятся свежие, еще прозрачные чешуйки. Ее вьющиеся, белокурые волосы, ниспадали до упругих ягодиц, уже пустивших небольшой трехлопастный хвост -- женщины моего вида, превращаются из сухопутных лечинок во взрослую земноводную особь минуя стадию окукливания.

Я влюбился, и от неожиданности, чуть было не нажал на спусковой курок!

Перезрелые бабьи личинки, всегда ищут водоем, хотя бы размером со средний пруд(таких неудачниц называют кикиморами), но предпочитают наткнуться на озеро, пока у них не отросли жабры. Если водоем они найти не успевают, то стремятся обнаружить хотя бы курганчик, вроде моего, чтобы наносить в него воды из ближайшего ручья, затопить кладку, и сесть в нее, покамест жабры не отсохли. Последний вариант плох для всех: для меня тем, что из затопленных яиц вылупятся девочки ( y- хромосома, от избыточной влажности и недостатка кислорода мутирует в X), а неоплодотворенные яйца, которые отложит дама, много мельче мужских... В итоге: сеньорита умрет с голоду или от несварения желудка от поедания детского комбикорма, чуть погодя вылупятся ее и мои личинки, мои девченки сожрут ее дочек, и снова, в конце останется только одна,которая доест сеньориту- кикимору, потом у дочи заработают феромоновые железы, на запах приедет фургон органов опеки, и отвезет мое чадо в ближайший колледж-интернат с углубленным изучением английского языка. А я так хотел сына!

В конце концов, томимый любовью с первого взгляда, я поборол в себе врожденную стеснительность, защелкнул предохранитель зенитки, соскочил с пикапа, вышел из засады, и направился прямиком к девушке, уже схватившей коромысло, и собиравшейся натаскать ведра ключевой водицы в мою кладку.

-- Привет, милая! Хорошая нынче погодка, не правда ли? Как звать то тебя, красавица?

Девушка покраснела от ушей до кончика курносого носика, и, выронив коромысло, ответила:

-- Анфиса я, ааа...это твоя кладка?

Я кивнул.

-- Прости, сам понимаешь, от инстинкта продолжения рода никуда не скроешься.

Какие у нее глаза! Я готов век купаться баттерфляем в этих бездонных бирюзовых омутах!

-- А меня Андрей зовут, -- говорю, -- будь моей женой, у меня в пикапе еще шесть мешков детского комбикорма лежит -- хватит и на наших общих отпрысков!

Анфиса, смущенно опустив глаза завиляла хвостом, молодые жабры под ее отвердевшими сосками взволнованно затрепетали:

-- Я ведь тебя совсем не знаю, Андрюша, -- пролепетала она извиняющимся тоном, -- озеро найти не сумела, потому на погибель обречена, а коли так, конечно отвечу согласием на твое предложение, но ведь то не по любви, а из желания выжить. Нужна ль тебе такая жена?

-- Красивая и честная, -- подытожил я, -- у меня, у ботана, на нас двоих любви хватит.

Мы взялись за руки, и наши губы встретились в чувственном поцелуе.

-- Кхе-кхе -- раздался кашель поблизости.

Мы с Анфисой резко повернулись в сторону, откуда исходил звук.

На пригорочке, стоял кряжистый мужик -- борода лопатой, ну вылитый Лев Толстой.

-- Сообразим на троих? -- поинтересовался непрошенный гость, бултыхая мутнобелесым содержимым большой стеклянной фляги в руке.

Я с женой, даже не удостоили хама ответом -- взобрались на курган, открыли люк, и уединились внутри моей кладки...два счастливых и любящих человека.

Все время соития, беспрестанно слышали мы это треклятое "кхе-кхе" снаружи. Наконец, жена мне и говорит:

-- Хочу Альберта!

Ну, блин, какой человек не мечтает породить Альберта? Триплоидный набор генов -- дело не шуточное, ведь все Альберты гениями нарождаются, вроде того первого, который и создал нынешний репродуктивный цикл современного человечества. Тот первый, был простой мутант с триплоидными генами, но мозговитый, повернул таки эволюцию в новое русло не выходя из лаборатории!

Я, покорно кивнул жене, мол:"Любимая, ради тебя я готов на что угодно".

Анфиса обрадовалась, аж яйцо снесла раньше сроку -- плод нашей любви.

Мы вылезли из кургана, Лев Толстой все еще стоял рядом, и драл горло деланным кашлем.

-- Уговорил, -- сказал ему я, -- так и быть -- сообразим на троих.

Радости Толстого не было конца -- он спешно откупорил флягу, Анфиса аккуратно опустила в нее наше яйцо, все трое сели по-турецки вкруг заветной бутыли, и стали ждать, пока семя не проникнет в яйцо, и не создаст триплоидный набор генов.

Скоро, вот-вот уже, сбудется мечта моего маман -- случится зачатие его внука -- Альберта.

Завязка на все деньги. Не правда ли?

Короче говоря, какой-то маньяк ( не из наших) мочит мужичков, что-то им отрезает и это самое что-то в рот засовывает. Удивлены? Думаете, чой-то чувак с аватаркой Роршаха не назовет предметы своими матерными именами? А не могу назвать. Не видно ничего. Прикиньте? Заблюрено.

Ладно, думаю, малолеткам реально такое смотреть нельзя. Поэтому смотрим нормальные конструкции как отпилить ноги лобзиком, как бутылки в шею втыкать, как собачек расстрелять (привет Зоошизе!) и прочие рабочие будни работников маньячного цеха. Главное чтобы кровищи было больше. (Я вообще понял, что правильный маньяк, когда занимается расчлененкой, он под движение пилы вентилятор на полную включает, чтобы кровище сильнее разбрызгивалась.) И бабских сисек. Сисек, конечно, в разы меньше, чем кровищи и частей человеческих тел, но тоже – есть.

Понятное дело, что от такой напряженной работы хочется… что хочется? Заблюрено. А когда хочется, но другие тупят, то кто в эмоциях может показать… что показать? Заблюрено.

Призадумался я таким раскладам, хлопцы да девицы. Нечто мудреное происходит, непознанное. Чую, какое-то зло Саруманово нас накрывает… блюр – называется. И блюру тому подвластно изменить и спрятать всё, что укажет. Кто?

Кто он? Кто это?

Знаете, есть Бэтмен, Чистомен и Ленин, а есть Блюрмен и вот он, господа и дамы, будет пострашнее Фауста из под пера Гёте.

Дела Блюрмена страшны и ужасны. А, главное, расставляют все по верным углам даже в таком сериале как Метод. Хороший маньяк – не курит, средний палец – не показывает, а вот плохой маньяк, который это все делает, он и не маньяк, а самый настоящий

UPD^

Блюрмен нанес очередной удар:

Хорошего Вам вечера.