Ещё в 605-м году до н.э., будучи наследником царя, он командовал войсками в битве при Каркемише и в каком-то смысле встретился с фараоном Нехо II. Египтянам тогда здорово досталось, и от поражения их спасла только кончина Набопалассара, и то, что его сыну пришлось возвращаться в Вавилон ради положенных церемоний. Вскоре после этого Навуходоносор возобновил свои походы и покорил Заречье. После земель израильско-иудейских наступил черед и других – Аммона и Моава, а также Идумеи и северной Аравии (вплоть до Ятриба, города, который позже стал известен как Медина). Помимо этого, не устоял против вавилонян и финикийские города, в том числе Сидон, Библ и даже долго сопротивлявшийся Тир.

А вот тёрки с Египтом для Нововавилонии толком ничем не закончились (во всяком случае, в плане увеличения территорий), хотя замесы были неоднократно, в том числе с вовлечением союзников. Так Вавилония вроде как дружила с Мидией (что не мешало вавилонскому царю с опаской посматривать на всё усиливающегося соседа и укреплять границы и города), а Египет дружил с Лидией, а Лидия с Мидией...воевали. Вот такой вот «любовный многоугольник». Закончилось тем, что Навуходоносор II пережил двух египетских царей, Нехо II и Псамметиха II, а в 582-м году до н.э., уже во времена египетского фараона Априя (ок.589-567 до н.э.), всякие военные действия между странами завершились мирным договором и династическим браком: Навуходоносор женился на царевне Нейтакерт. К слову сказать, есть версия, что это та самая Нитокрис Вавилонская, царица Вавилона, обманувшая персидского царя Дария I. Есть также версия, что то была дочь Навуходоносора, но, если так, то имя она получила, очевидно, в честь матери. Впрочем, всё это уже совсем иная история.

Нас же сегодня интересует другая занятная история, связанная с именем именно Нехо II. Вообще его правление было, возможно, последним периодом подъёма для Египта как государства-наследника древних царств. Вообще XXVI-я (Саисская) династия, к которой относился и Нехо, была последней местной династией египетских правителей. Нехо, продолжая политику своего отца Псамметиха I, развивал внешнюю торговлю, опираясь на греческих торговцев и наёмников, а также на финикийских судовладельцев. Возможно, именно эта его политика и подтолкнула фараона к тому, чтоб снарядить экспедицию, какой до него не знал древний мир – около 600-го года до н.э. по его приказу финикийцы отправились в путешествие вокруг Африки, начав путь с северо-восточных её окраин.

Сведения древности об этом скудны, и успешность этого плавания оспаривается, однако оно всё ещё считается возможным. Было высказано много аргументов «за» и «против», проведены реконструкции, но наверняка так сказать ничего и не удалось, и вряд ли удастся. Как бы то ни было это путешествие заняло около трех лет и легло в основу сегодняшнего произведения:

«Обогнувшие Ливию» Э. П. Маципуло.

Время действия: рубеж VII-VI веков до н.э., ок. 605-593 до н.э., правление Нехо II (ок. 610-595 до н.э.) и Псамметиха II (ок. 595-589 до н.э.) в Египте, и Итобаала III (ок. 600-573/571 до н.э.) в Тире.

Место действия: Финикия, Египет, Пунт, Ликсус, Карфаген и другие земли Африки (предположительно современные Сомали, Мозамбик, Замбия, Ангола, Камерун, Гана, Марокко, Тунис, упоминался Мадагаскар).

Интересное из истории создания:

Эдуард Петрович Маципуло (1939-2021) – русский писатель, известный произведениями фантастического и приключенческого жанра. Родился в Туркменской ССР (г. Мары), жил в Ташкенте, а с 1995-го года – в городе Торжок Тверской области. Окончил Иркутское военное авиационное инженерное училище и Новокузнецкий педагогический институт и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. М. Горького. Служил в армии в ракетных войсках, работал на заводе, плавал на судах китобойной флотилии, работал сотрудником газеты, редактором книжного издательства. Короче, был очень разносторонней личностью и явно испытывал определенную тягу к приключениям, что, несомненно, нашло отражение в его работах. Писал он не только под собственным именем, но и под псевдонимом Эдуард Петров («Паруса в океане»). Самым известным его произведением считается «Нашествие даньчжинов» (1989). А вот «Обогнувшие Ливию» он написал в далеком 1979-м году.

Что побудило автора на создание, на что он опирался, какими источниками пользовался при написании – всё это мне выяснить не удалось. Но что он немало прочитал об Африке перед написанием – несомненно. На эту мысль меня натолкнуло то, что при попытке установить, на территории каких современных стран происходили описанные события, я, в принципе, смогла это сделать и вряд ли в своих предположениях ошиблась.

И, если со страной Пунт (предположительно территория нынешнего Сомали) и Мадагаскаром всё понятнее некуда, то в остальном автор, не называя конкретно ничего, оставил всё же немало намёков. Так под «Великой рекой зинджей», очевидно, скрывалась река Замбези, и упомянутый водопад, скорее всего, Виктория. Река, что привела Астарта обратно к океану, вероятно, Кванза (и её притоки). Таким образом, речь идёт о Мозамбике, Замбии и Анголе. Упомянутый вулкан – не иначе как вулкан Камерун в одноименной стране, которого предположительно впервые достиг карфагенский мореход V века до н. э. Ганнон, и последнее на данный момент извержение которого произошло в 2000-м году. Ручными крокодилами известны несколько населенных пунктов в Буркина-Фасо и Гане, например городок Пага. Кстати, неподалеку, на территории современной Нигерии, в тот момент уже угасала культура Нок (XV-VI вв. до н.э.), известная своими артефактами, прежде всего, глиняными статуэтками.

Ну, а начиная с Ликсуса, основанного не позже, чем в VIII-м веке до н.э. на территории Марокко, всё и так понятно. Признаться, про крокодилов я прежде не знала, и прочитала с интересом. Видимо, автор в своё время тоже) Что касается Мадагаскара, он не то что бы совсем неправ, но версии, на которые он, видимо, опирался, современными учеными ставятся под сомнение и мало кем поддерживаются. Впрочем, об этом скажу позже.

О чём:

Без шуток, половину книги о путешествии вокруг Ливии (Африки) занимают события из жизни нескольких участников этой экспедиции, в частности Астарта, его друга Эреда и жреца Ахтоя. История и начинается с того, как где-то на Ближнем Востоке финикийского дезертира из египетских отрядов фараона Нехо закинули в одну яму с опальным жрецом Ахтоем. Вскоре после этого они вдвоем совершили дерзкий побег и направились в Тир, родной город финикийца. Того финикийца-дезертира, ещё и до того успевшего натворить всякого разного, звали в честь богини Астартом. И не случайно: когда-то вместе с двумя другими финикийскими детьми, Эредом и Ларит, он был посвящен богине и должен был сам стать служителем культа, но не захотел себе такой судьбы, освоил ремесло морехода и ещё до посвящения сбежал.

Для него бегство оказалось относительно успешным, для его друзей – нет. В Тире он узнал, что Эред оказался в рабстве, встретив его в родном городе в качестве профессионального бойца, раба одного мерзенького скифа. Эред был влюблен в еврейку по имени Агарь и мечтал о свободе. Астарт выкупил девушку и держал у себя до тех пор, пока не удалось освободить друга. Сам же он был влюблен ещё с юности в Ларит, и вот случайно от давнего неприятеля, тоже ребенком посвященного богам и некогда прозванного Лопоухим, а ныне влиятельного жреца, узнал о судьбе возлюбленной. Та заболела и пребывала в храме бога-целителя Эшмуна, где её лечением, впрочем, никто особо не занимался. Астарт явился туда и самовольно забрал жрицу в свой новокупленный в ипотеку кредит дом)

Про кредит, кстати, я не шучу: дом, рабыня и прочие вещи куплены были в долг, и деньги под проценты дал ростовщик по имени Рахмон. И вот именно с этого долга и начались у старых друзей проблемы, которые сначала привели их к участию в восстании рабов, а потом к бегству в Египет, где, временно разлучившись, Астарт, Эред и Ахтой встретились вновь и стали членами морской команды, которой была поручена фараоном Нехо грандиозная миссия – обогнуть Ливию (в данном случае речь про всю Африку) и вернуться с докладом на родину…

Отрывок:

У меня опять возник конфликт мотивов, но я не могу не привести цитату про коварство ростовщика Рахмона. Тот, мотивированный частично кнутом, частично пряником, взялся за подставу своего заемщика Астарта, а попутно решил компенсировать свои убытки. И тут не могу не оценить чёрный юморок автора:

«…На узкой улице между глинобитными и каменными стенами зданий и заборов он неожиданно увидел старика скифа, который ковырялся в куче мусора. Ростовщик прикинул в уме, чем тот может быть ему полезен.

— Эй, человек, подойди, не пожалеешь.

Скиф, недоверчиво глядя, приблизился, волоча по-стариковски ноги.

— Глаза мои лопнут от боли: не могу видеть, как ты мучаешься в поисках куска хлеба.

— Я мучаюсь? — удивился скиф.

— Ну да, умираешь с голоду, в мусоре ищешь…

— Не умираю. Я сыт. Меня кормят…

— Но в мусоре ты копаешься!

— Люблю мусор. Интересно. Железки попадаются, тряпки разные, а вчера нашел целую подкову…

Ростовщик вытащил из мешочка слиток серебра.

— Хочешь получить это? Скиф пожал худыми плечами.

— Давай.

— Скажи, о чем говорят людишки, когда собираются в доме Астарта.

Старик наморщил лоб, кое-что вспомнив, начал рассказывать, потом вдруг замолчал.

— О почтенный, почему ты молчишь, продолжай! Скиф молчал, ковыряя палкой у себя под ногами.

Ростовщик заметался вокруг него, потом увлек с дороги, подальше от людских глаз. Кончилось тем, что отдал скифу два увесистых дебена и пообещал еще в придачу Агарь, когда опасная шайка, нашедшая приют в доме молодого кормчего, будет поймана.

— И еще лошадь, — сказал тусклым голосом скиф. — Киликийской породы.

— Будет тебе лошадь, клянусь Ваалом!

Скиф поведал о том, что удалось подслушать из разговоров друзей Эреда.

— Еще говори, о почтенный! — воскликнул рабби Рахмон, когда старик замолк. — Хочешь, я отдам весь этот мешочек с дебенами?

Скиф посмотрел на тяжелый мешочек в смуглых жилистых руках рабби Рахмона и опять начал говорить.

— Все, — наконец сказал он и опять начал смотреть на мешочек.

— Мало рассказал. Узнаешь больше, приходи, получишь… Подожди, а ты никому больше не рассказывало бунтовщиках?

— Никому, — ответил скиф и поплелся назад к мусорной куче...».

Дальше Рахмон посеял немалую панику, собирая баблишко за свои «ценные сведения», а под вечер нёс свой «честный заработок» домой:

«…Поздно вечером Астарт и Эред, возвращаясь с верфи, увидели тщедушного усталого человечка, волочившего по земле несколько тяжелых мехов.

— Добрые прохожие, помогите слабому человеку, и боги вам воздадут… — со стоном вымолвил человек. Астарт узнал рабби Рахмона.

— Смотри ты, — удивился Астарт и, пнув мех, услышал мелодичный звон. — Ухватил где-то сухую корочку? Перед сном поклевать?

Молодые люди взвалили мехи и, подтрунивая над рабби, едва ворочавшим языком, донесли их до его убогого логова, мало похожего на человеческое жилье. В знак благодарности ростовщик угостил их черствым хлебом, который и сам с удовольствием уписывал, и сильно разбавленным дешевым вином, в котором плавали островки плесени…».

Ну и не могу удержаться и не процитировать одну из африканских историй:

«…— Если посадить пастухов на этих лошадок, никакие «леопарды» им не будут страшны, — сказал Астарт. Анад загорелся желанием прокатиться на зебре. Вручив Мекалу свое копье, он смело вошел в стадо упитанных коров, среди которых паслись и зебры. Зебры подняли головы, прядая ушами. Маленькие птички носились над стадом, садились на крупы и загривки животных. Одна из зебр протяжно фыркнула, обнажив мощные зубы. Анад заколебался, но, чувствуя на себе взгляды мореходов, заставил себя подойти ближе. Полуручные зебры нехотя отошли к термитникам, похожим на обломки скал среди травы, и принялись чесаться полосатыми боками о их твердые стены. Прячась за термитниками, Анад подкрался и запрыгнул на спину ближней зебры. Животное с хрипом упало, начало кататься по траве, едва не раздавив перепуганного Анада, который пытался отползти. Однако полосатый мститель решил, видимо, доконать обидчика: зебра вставала на дыбы, прыгала, как пес на задних ногах, норовя передними копытами размозжить ему голову.

И если бы не бичи пастухов, пришлось бы хананеям справлять очередной заупокойный культ.

Позже Анад понял безрассудство своего поступка, когда узнал, что зебр подмешивают в стада для защиты от гиен. Пастухи не раз видели, даже львы удирали, изуродованные и ослепленные ударами их копыт…».

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

На самом деле, написано не всегда ровно, встречаются опечатки. В самом начале автор как будто историческую хронику пишет и срывается пару раз и дальше на псевдоэнциклопедический стиль повествования, что немного портит атмосферность и прерывает погружение, но вообще в какой-то момент он расписывается, и повествование вначале начинает увлекать, а потом и удерживать в напряжении. И так до самого конца. В чём-то, конечно, выглядело наивно, а в чём-то, напротив, чрезвычайно жестко и неприглядно. Некоторые эпизоды, например, с прокаженными на крепостной стене и с жертвоприношениями вышли, как по мне, прямо жутковатые и отталкивающие, каждый по-своему. Так что, как ни крути, автору удалось создать живые, вызывающие эмоции, образы. И за героев, хотя далеко не все они вызывали у меня однозначные симпатии, я переживала как за родных. Было, отчего: неубиваемым там оказался только гг, про остальных того же сказать было никак нельзя.

Что касается самого гг, то это тот тип персонажей, который так любим был некоторыми нелюбимыми мною авторами, эдакий прогрессивный борец за свободу вероисповедания и права человека, который при этом запросто кого-нибудь может замочить и угрызений совести потом не испытает. Тем не менее, я вынуждена признать, что Э. Мацупуло удалось придать ему и глубины, и правдоподобности. Поэтому у меня он вызывал скорее противоречивые эмоции, нежели негативные. В чём-то он бесил, в чём-то вызывал сочувствие, в чём-то даже симпатию. Если считать, что перс и должен был противоречивым, то в таком случае Астарт явно удался.

Впрочем, для меня в нём самое интересное было то, что именно его автор выбрал для внесения в повествование, возможно, главной темы этого произведения – внутриличностного конфликта и кризиса веры. Астарт интересен тем, что он богоборец, но не атеист, и подставь на его место и на место его возлюбленной последователей любой другой современной конфессии – получишь не менее реалистичную и достоверную картину. Те же вопросы, те же сомнения и, вполне возможно, те же самые решения. Мне доводилось читать книгу о кризисе веры только один раз (конечно, не считая той, что я сама написала)). То была «Хижина» П. Янга. Но исход этого конфликта там был совершенно иной. Выводы, сделанные Астартом, гораздо больше похожи на те, что сделаны были героиней моей собственной повести, да и ход мыслей получился схожим. Тут можно, наверное, уйти в тему влияния авторского опыта на его творения, но я воздержусь, и продолжу говорить о другом.

Кстати, когда я говорю о «кризисе веры», я имею в виду не только религию, но и более неопределенные философские вещи, хотя и не менее экзистенциальные. Так жрец Ахтой искал «истину», но, что занятно, в книге так ни разу и не сказано, что ж за истину такую он искал. Зато сказано, что, если он её найдёт, то потеряет свой смысл жизни и её движущую силу. В контексте упорного и трудного пути вокруг Африки это выглядело ну очень символично.

Что касается историчности, то автор всё-таки позволил себе немало вольностей и допущений, в том числе по части терминологии. Не всегда удачно подбирались термины. Так "зинджи" слово времен Арабского халифата. И, когда читаешь про чернокожих ливийцев, трудно отделаться от когнитивного диссонанса: вроде и понимаешь, о чём речь, а вроде "ливийцы" с негроидами как-то не особо ассоциируются. Глаз лично мне это резало, но общее впечатление испортило не сильно. Хотя, конечно, на моменте про то, что узкоглазые с Мадагаскара могут быть вытеснены и тогда поплывут на север, конечно, слегка орнула) Потому что даже их присутствие в то время на острове под сомнением. Впрочем…Маципуло поступил хитро и прямо некоторые вещи не называл, так что при попытке уличить его в гоневе тут можно задаться вопросом, а кого он, собственно, имел в виду. Короче, исторические несоответствия в данном случае – это то, на что закрыть глаза удается. Их не так много, и они не сказать, что прям вопиющие.

В общем, при всех своих недостатках это, несомненно, очень интересная и философская книга, вместившая в себя очень многое, от юмора и приключений до романтики и философских рассуждений о людях и их жизни, с которой интересно будет ознакомиться и жаждущим прочитать о морских и сухопутных путешествиях, и тем, кто хотел бы почитать глубокую книгу о жизненных ориентирах и тех якорях, которые способны удержать человека в бурном потоке бытия.

Прошлые посты искать тут:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Часть 31. История нашего мира в художественной литературе. Часть 31. «Кольцо Соломона» и «Суламифь»

Часть 32. История нашего мира в художественной литературе. Часть 32. «Финикийский корабль»

Часть 33. История нашего мира в художественной литературе. Часть 33. «На краю Ойкумены»

Часть 34. История нашего мира в художественной литературе. Часть 34. «Речи царств»

Часть 35. История нашего мира в художественной литературе. Часть 35. «Семирамида. Золотая чаша»

Часть 36. История нашего мира в художественной литературе. Часть 36. «Ромул и Рем»

Часть 37. История нашего мира в художественной литературе. Часть 37. «Повесть об Акире Премудром»

Часть 37.1 История нашего мира в художественной литературе. Часть 37.1. «Ассирийский царь Асархадон»

Вообще у них с Грецией немало общего: сформировавшись, по сути, примерно в XIII-м веке до н.э., после упадка Древнего Египта, который прежде контролировал эти территории, Финикия достигла своего расцвета и начала активную колонизацию в период ок. 1200-800-х годов до н.э. Причина состояла в том, что финикийцы сделали ставку на ремесла и торговлю из-за недостатка плодородной земли, и не прогадали. Финикия торговала практически со всеми странами и государствами древнего мира, а финикийская письменность стала одной из первых зафиксированных в истории систем фонетического письма и была принята на вооружение древними греками. Мощнейшими городами-государства стали Сидон (нынешняя Сайда в Ливане), Тир, Акко, Берит (нынешний Бейрут), Библ (Гебал), Триполи и Арвад. Иногда к финикийским городам относят ещё и Угарит. В основном Финикия располагалась на территории нынешнего Ливана. Это как бэ намекает на то, что одним из главных финикийских товаров был знаменитый кедр, который особенно любили египтяне (см. историю про Путешествие Уну-Амона). Правда, когда стали его не только продавать очень активно, но и пускать на огромные корабли, от кедровых лесов вскоре мало что осталось. Гринписа тогда не было, так что история не исключительная.

Прославившиеся как предприимчивые торговцы и умелые моряки финикийцы охотно шли на службу к правителям соседних государств, и им не чужда была тяга к авантюрам, приключениям и морским путешествиям любопытства ради. Так что неудивительно, что задолго до греков они, как никто другой, активно исследовали мир, попутно создавая новые города. Так около 1100-го года до н.э. на юге нынешней Испании они основали Гадир (ныне Кадис), торговавший с древним городом Тартесс, а ещё облюбовали Сицилию, Корсику, Сардинию и побережье Северной Африки, в частности, на территории нынешнего Туниса основали Утику (я об этом упоминала) тоже около 1100-го года до н.э. Карфаген же неподалеку основали выходцы из Тира уже в IX-м веке (традиционным годом считается 814-й до н.э., а легендарной основательницей Дидона (Элисса) из Тира), с чем никак не могли смириться, я смотрю, ранние советские писатели. Ну, или у них были иные данные. На достигнутом финикийцы не остановились и не позже VIII-го века до н.э. (хотя вряд ли и раньше IX-го) основали Ликсус на территории современного Марокко. Кстати, Танжер тоже они основали. Но позже. И ещё кучу городов.

Северная Африка до появления там финикийцев не сказать, что блистала какими-то цивилизациями, не считая египетской. Её жители в основе своей, подобно ливийцам из египетских хроник, жили преимущественно кочевым или полукочевым скотоводством и отчасти рыболовством. До определенного момента жители древних государств даже названий тех племен не знали. Одними из первых, с кем они познакомились, стали нумидийцы или их предки. Они стали торговать с карфагенцами, что принесло им немалые выгоды (и немалые проблемы, впрочем, тоже, так как мирно сосуществовать получалось не всегда), а ок. III-го века и вовсе создали на территории нынешнего Алжира собственное государство, Нумидию. Но об этом как-нибудь в другой раз. Скажу лишь, что все эти племена считаются предками нынешних североафриканских берберов. И есть мнение, что берберские же племена когда-то заселили Канарские острова, дав начало гуанчам. Но это не точно. Тем не менее эту тему не обошёл вниманием в своей книге один писатель, и сегодня вот расскажу о повести...

«Финикийский корабль» В. Яна

Время действия: Х век до н.э., около 969-936 годов до н.э. Время правления царей Соломона и Хирама I Великого, царя Тира и Библа. Поскольку Ровоам, сын Соломона и тоже будущий царь, здесь упоминается как мальчик, вероятно, младшего подросткового возраста, дело может происходить около 960-958 гг. до н.э.

Место действия: Финикия (территория современного Ливана), Израильское царство, Утика (Карфагена ещё не было, сейчас там Тунис), земли нумидийцев (территория современного Алжира) и условных ликсусов (самого Ликсуса ещё тоже не было, ныне это территории Марокко), Канарские острова.

Интересное из истории создания:

Василий Григорьевич Ян (1874-1954), настоящая фамилия которого Янчевецкий, был не только советским писателем, публицистом, поэтом, драматургом, сценаристом и педагогом, но и сыном антиковеда Г. Янчевецкого и братом востоковеда Д. Янчевецкого. Интерес к истории, благодаря этому, у него возник однозначно, но со знаниями вышло уже не так однозначно. Повесть «Финикийский корабль» он написал в 1931-м году для подростков. Прологом к ней служит выдуманная история о найденных при раскопках глиняных табличках с «удивительным рассказом, и неважно, правда это или нет». На деле же В. Ян не придумал ничего лучше, кроме как при создании данного произведения опереться на труды карфагенских и греко-римских авторов, а ещё на Библию, причем, на что больше, сказать трудно. Что легко сказать – выбор таких источников в качестве основных (или единственных?) на пользу произведению не пошёл. Второе, что важно знать, это то, что Ян вложил в это повествование свои идеи и взгляды, и сама повесть создавалась именно для их демонстрации, а не для знакомства читателей с реалиями древнего мира, как это было в случае, например, Р. И. Рубинштейн и во многом Р. В. Кинжалова. Но об этом я ещё скажу позже.

О чём:

Не считая пролога, история начинается с того, что в поселении Авали близ Сидона живёт мальчик-подросток (возраст его не указан, но, полагаю, ему около 10-13 лет) по имени Элисар (или сокращенно Эли) со своей матерью по прозвищу Ам-Лалайт (сейчас схожим образом могут называть женщин в арабских странах, например, Умм-Валид, где Умм означает «мать» аналогично «ам», но Валид (в противовес личному женскому имени Лалайт) – это имя сына женщины, а не её собственное, т.е. буквальный перевод "Мать Валида"). Элисар, чтобы прокормиться, пошёл в ученики-подмастерья к местному гончару, и в день, когда у дверей их дома решил поискать помощи блаженный, хотя и очень учёный старик Софэр, из-за этого случая опоздал на работу. Вроде бы ему удалось даже отбрехаться тем, что он принимал у себя странника, который хорошо ему заплатил за сделанный им глиняный светильник в виде корабля, и, услышав, что такой богач придет к нему в мастерскую, гончар сменил гнев на милость. Но ненадолго: когда Софэр реально пришёл, но отказался играть в игры с разводом богатого лоха на бабки и после этого ушёл, гончар обвинил в неудаче мальчика и прогнал его. Так паренек остался без работы. Справедливости ради, старикан, хотя и полез не в своё дело, помешав Ум-Лалайт пойти и поговорить со взбрыкнувшим работодателем на тему ТК и трудовой инспекции, дабы тот принял сына обратно, не свалил в закат, а попытался помочь.

Ну, как помочь…Зачем-то он стал учить Эли писать, а потом потащил за собой в Сидон, чтобы узнать не возьмут ли его самого на борт строящегося в Авали финикийского корабля, который должен был отправиться в очень дальнее плавание. Хозяин корабля, узнав, что старик разбирается в медицине, согласился позволить ему плыть на его судне в обмен на услуги лекаря. Попутно Софэр и Эли решили спросить, не знает ли судовладелец чего о судьбе некого плотника Якира из Авали, отца Элисара. Но тот покрутил пальцем у виска и ответил, разумеется, что и при желании б всех мимо проходящих крокодилов плотников не запомнил бы. Тут-то и выяснилось, что Якир был в числе тех, кого по приказу царя Хирама направили в Израильское царство к царю Соломону, для помощи при возведении дворцов и храма. И вопрошающим посоветовали отправиться для наведения справок именно туда. Когда корабль достроили и спустили на воду, так они и поступили.

Путешествие было увлекательным, но безрезультатным. Конечно, если не считать того, что старикан Софэр успел вылечить какого-то моряка, у которого нашли медную бляшку с надписью, которую…тарарам, сделал плотник Якир из Авали, сообщая, что оказался захвачен пиратами и попал в рабство в далекой стране Канар (я щас не шучу, серьёзно). Полные решимости Софэр и его юный друг покинули город, взошли на корабль…и вскоре после отплытия выяснилось, что судно захватил знаменитый пират Лала-Зор. Ситуация приняла бы совершенно скверный оборот, кабы не выяснилось, что им оказался тот самый вылеченный Софэром моряк. Дальше пересказывать не буду.

Отрывок:

Подобрать его было трудно, как никогда, но мне понравился этот эпизод:

«…Позади себя я услышал шипение и оглянулся. Две большие, длинные, как жерди, черные змеи ползли по белым плитам. Они высоко подняли головы и шипели, как гуси, приближаясь с двух сторон ко мне. Отступив назад, я прижался к спине каменного бога и едва не упал — сзади меня открылась дверца, я проскочил внутрь и захлопнул ее. Сверху проникал слабый свет.

Ступеньки вели к голове бога. Справа в углублении в медном котелке тлели раскаленные угли. Возле них висела связка восковых свечей. Я поднялся по ступенькам, и моя голова оказалась в пасти каменного бога.

Снаружи послышались голоса. Неизвестные говорили совсем близко.

Женский голос ласково уговаривал:

— Дедушка, не бойся, подходи ближе. Подымись сюда и сядь на ступеньках, а я буду петь молитвы. Подержи корзинку с голубями. Я посмотрю, здесь ли жрец Эшмуназар.

Слабый, старческий голос отвечал:

— Не отходи от меня, Эмашторет! Я боюсь этого бога. Он глядит на меня огненными глазами, точно хочет каменной лапой раздавить мне голову.

Сандалии Эмашторет застучали по каменным плитам. Она воскликнула:

— О священные змеи, не троньте меня! Вот я принесла вам чашку молока.

Я не сделала ничего дурного, пропустите меня в храм!

Скрипнула дверь. Кто-то сердито спросил:

— Что тебе нужно? Зачем тревожишь меня так поздно?

— Я целый день работала на поле и освободилась только сейчас. Протяни мне руку милосердия и разреши мне произнести молитвы всемогущему Ваалу-Хаммону.

— Ну, хорошо, хорошо, дочь моя! А ты не забыла принести положенное даяние в пользу храма? Не скупись, не жалей даров на богоугодное дело.

— Я принесла двух белых голубей, четыре рыбки и сноп пшеничных колосьев.

— Скупы стали люди, — хрипел жрец. — Другие не жалеют для нас барана или теленка. О чем ты хочешь молиться?

— Шесть лет назад в этот день я потеряла сына. Он с другими мальчиками играл на морском берегу. Подъехали лодки, в них сидели злые люди. Они схватили детей и увезли их в море. Только двое из игравших на берегу прибежали домой и рассказали про кражу детей… Тогда моему сыну было десять лет…

— Стань здесь на колени, — ответил жрец, — закрой глаза, протяни могучему богу руки и молись.

Нежный голос запел песню, в которой чувствовалось глубокое горе:

Верни мне сына, моего прекрасного сына! Он был похож на жемчужину в раковине. Он был мое сердце, И сердце мое вынули у меня. Верни мне сына, моего прекрасного сына! И месяц и солнце по очереди светят на землю. Они освещают и днем и ночью мою грустную жизнь. Все для меня померкло с потерей сына, И в сердце моем и пламя и ад. Верни мне сына, моего прекрасного сына! Неужели он убит и не видит больше и не слышит? Лгут они, лгут! Не умер он, а скитается по свету. Кто скажет мне, несчастной, где мой прекрасный сын? Я обернусь белой голубкой и полечу к нему.

Этот голос походил на голос моей матери, песня говорила о том же горе, которым страдала теперь Ам-Лайли. Невольные вздохи стали вырываться из моей груди. Я не мог больше удержаться, стал сильнее всхлипывать и наконец громко зарыдал.

Голоса затихли, раздался шепот:

— Ты слышишь? Даже сердитый бог Ваал-Хаммон не выдержал и сам заплакал.

Потом раздались крики и топот ног.

Я поспешил выбраться из каменного бога и вышел на ступеньки храма…»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Я, конечно, могла бы написать, мол, да не, в целом классная книжка, можно почитать на ночь…чтобы заснуть скорее. Но мы договорились, что я буду честно делиться впечатлениями, поэтому…да начнется разнос.

Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать. А раз так, то начну с того, что проще охватить, потому что этого было намного меньше – с хорошего. Из хорошего, несомненно, то, что здесь короткие главы. Это очень помогает удержать внимание. Иначе я бы даже за два-три дня это не осилила. Кроме того, мне правда понравились стихотворные вставки-песни. Этот тот удивительный случай, когда песни в тексте реально воспринимаются как песни, и ты практически слышишь, как они должны звучать, и вот-вот начнешь мурлыкать в такт. Признаюсь честно, раньше никогда с таким не сталкивалась. Да вот незадача-то – принадлежат они (во всяком случае, часть) перу не В. Яна, а А. Шапиро и других. Например, песня из процитированного отрывка, якобы, взята из «Сирийских рассказов» С.С. Кундурушкина. Впрочем, не прочитай я эту повесть – я бы ни о чём таком не узнала. Ну и, приходится признать, что в некоторые моменты на автора, видимо, всё же находило вдохновение, и его описания выходили довольно живописными и атмосферными. Хотя, в основном, нет. Почему – сейчас объясню.

Как я и сказала, с историчностью в этом произведении большие проблемы, кто бы ни утверждал обратное. Походу, В. Яну никто не сказал, что древние авторы могут немного прип…приукрасить, а ещё ошибиться и чего-то не знать вовсе. И, если претендуешь на историчность, то можно же не только к древним историкам обратиться, но и к современным тебе, благо связи есть. Ну там, к таким славным учёным как С.Я. Лурье, В.В. Струве, да к той же Р.И. Рубинштейн, она уже семь лет как работала, и через девять лет после написания Яном «Финикийского корабля» защитила кандидатскую диссертацию. Я не знаю, может, он с кем-то всё же консультировался (ну уж с братом-то можно было), но что-то мне подсказывает, что нет. И повесть свою первым делом зачитывал сыну и его одноклассникам. Я не знаю, почему некоторые считают, что детям и подросткам любую антинаучную шляпу можно впаять, лишь бы было захватывающе, но мнение такое есть.

Кстати, о «захватывающе». Нет, не захватывающе ни разу. Может, по тем временам, конечно, и да. Но я, признаться, и из тех времен читала куда более занятные вещи. И лучше написанные. В. Ян написал простую, местами до банальности, историю столь же незамысловатым языком, причем местами прибегая к довольно странным языковым вывертам (например, «Проехать до страны Канар может только очень опытный моряк», «подъехали всадники на красивых конях», «Желавшие сойти на берег поднимали платье на плечи и брели по пояс в воде»). Надеюсь, я не одна это вижу, и, что здесь не так, расписывать не надо.

Ну и, наконец, самое главное, и, видимо, вообще бич подобной литературы той эпохи – торчащие уши идеологии, причем не деликатно так подрагивающие собачьи ушки, а длинные и огромные, как у  калифорнийского зайца. Не, я так-то тоже за всё хорошее против всего плохого. Мне рабство, нищета, необразованность и прочее тоже не нравятся. Но тут есть два «но». Во-первых, причина возникновения этих и иных вещей гораздо сложнее, чем «злые, наглые и жадные буржуи и лживые жрецы «от слова жрать»». Во-вторых, если так хочется заниматься пропагандой, зачем обязательно брать для этого историческую тематику, особенно древний мир? Ну напиши, блин, про 1905-й год, тем более, если ты его видел. Напиши про XIX-й век. Хренли ты лезешь «настырно всё выше и выше» со своей моралью, не подкрепленной знаниями, вкладывая её в хоть и вымышленных, но людей из той эпохи? Когда всё это было в порядке вещей и воспринималось иначе. И понятий-то таких не знали, какими ты их наделяешь. Причем это проблема не слишком дотошных (хотя бы) авторов и прошлых времен, и нынешних. Но в ранний советский период с этим просто беда какая-то была. Открыла вот очередное произведение Ефремова, а там опять вот это вот всё, отчего я глаза обычно закатываю. Постараюсь дочитать, но про ещё один роман уже задумываюсь – а надо ли?

Я вслух задалась вопросом, почему вот одни в состоянии не впихивать свои идеологические откровения в историческую прозу и стараются в ней передать мир и людей такими, какими они, по идее, должны были быть тогда, а другие вот не могут удержаться от этого «Вот поглядите! А раньше-то ещё хуже было! А у нас-то вот уже огого!».

Причем А. Платонов в своей рецензии 1947-го года прямым текстом написал – «Нам кажется лишь, что автор поступил бы более справедливо, если бы сказал в своей книге, что ныне, в нашу историческую эпоху, человечество гораздо ближе к „Стране Счастливых Островов“». Просто рукалицо.

Кстати, о "счастливых островах". Видала я, конечно, дро любителей Какраньшии, но чтоб вот так… Потому что «уанчи», жители описанных Канарских островов древности, даже по меркам цивилизаций той эпохи жили в каменном веке со всеми сопутствующими фишечками. И, казалось бы, несложно понять, почему это такой себе идеал для подражания. Но нет.

Так вот на мой вопрос мне неожиданно ответили – «Потому что одни авторы, прежде всего, учёные (и иногда даже учёные-историки), а другие – нет». Признаться, этот ответ заставил меня серьёзно задуматься. Теперь вот буду читать и проверять эту гипотезу. Вдруг чел прав оказался?))

Вывод: «Финикийский корабль» нужно читать (если вообще нужно), прежде всего, как продукт своей эпохи. Например, если кто-то решил диссер на соответствующую тему написать. Помимо упомянутых выше положительных моментов, могу упомянуть ещё и то, что автор коснулся тех регионов, об истории которых вообще мало написано, хотя бы так. Но, увы, на этом, с моей точки зрения, плюсы заканчиваются, и большинству эту повесть я бы читать не посоветовала.

Прошлые посты искать тут:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Часть 31. История нашего мира в художественной литературе. Часть 31. «Кольцо Соломона» и «Суламифь»

Как мы уже выяснили, Финикия – это регион и вместе с этим союз городов на восточном побережье Средиземного моря. В наши дни эта территория разделена между Ливаном и Сирией. Вероятнее всего название "Финикия" происходит от древнегреческого наименования пурпурной ткани (греч. Φοινίκη, Phoinī́kē), и тесно связано с производством краски из особого вида моллюсков, обитающих у побережья Финикии. Именно эти моллюски первоначально легли в основу финикийской экономики. А прибрежное расположение финикийских городов способствовало обширной морской торговле.

Финикийцы – это древний семитский народ, населявший восточное побережье Средиземного моря. Говорили финикийцы, на финикийском языке, принадлежавшем семитской языковой семье. Они издавна славились как искусные ремесленники, торговцы и строители. Особенно выделялась страсть финикийцев к кораблестроению и мореходству. С III по II тысячелетие до н.э. финикийцы постепенно основывают многочисленные поселения вдоль прибрежной полосы.

Со временем из этих поселений развивались целые города. Сидон, Тир, Библ, Берит, Триполи, Акко, Сарепта – это лишь часть финикийских городов, имевших ключевое значение. На протяжении всей ранней истории ключевую роль играл Сидон. В древности территория Финикии имела и ещё одно название - Ханаан (финик. 𐤊𐤍𐤏𐤍, [kĕnaʿan]), что впоследствии будет отражено в библейских текстах, хоть и в несколько ином значении. "Ханаан" скорее выступает в качестве самоназвания финикийцев, а вот греческая "Финикия" впервые встречается у Гомера и вообще часто упоминается именно у греческих историков.

Основные финикийские города

Финикийцы на определённом этапе своего развития создали мощную талассократическую цивилизацию, т.е. цивилизацию, тесно связанную с морем. Развивалась высокая культура, ремесло и, конечно же, морская торговля. Можно сказать, что финикийцы торговали практически со всеми государствами древнего мира. Уже в III тысячелетии до н.э. важнейшие торговые пути Ближнего Востока пересекались в Финикии. Были установлены связи с Египтом на юге и Месопотамией на востоке. Среди всех финикийских городов первенство постепенно занимает Тир, перехватив лидерство у Сидона.

Примерно к XIII веку до н.э. Финикия подверглась опустошительному нашествию "народов моря" в результате так называемой "катастрофы бронзового века". Но вместе с этим финикийские города, до этого так или иначе зависевшие от Древнего Египта, смогли отстоять свою независимость. А случилось это по той простой причине, что Египет был серьёзно ослаблен в результате нашествия.

"Катастрофа бронзового века" затронула и финикийскую цивилизацию

С этого момента быстрыми темпами развивалась культура, письменность, богатство городов резко увеличилось. Финикийская письменность и вовсе стала одной из первых зафиксированных в истории систем фонетического письма. Торговля вышла на новый уровень и охватила сначала всё Средиземноморье, а затем распространилась и за его пределы. Для поддержания сохранности торговых морских путей, финикийцы на протяжении нескольких веков смогут основать около трёх сотен колоний по всему Средиземному морю. А для охраны торговых кораблей и защиты своих интересов, они создавали мощные боевые корабли, усовершенствовали тактику морских битв, что ещё положительно скажется на будущей истории Карфагена.

Финикийская письменность

Но как же финикийцам удалось достичь таких вершин? Ведь вокруг всегда существовали мощные соперники. И на этот вопрос есть ответ. Всё дело в исключительности финикийской цивилизации. Там, где другие народы слабели, находились в упадке и постепенно исчезали под гнётом трудностей, финикийцы, напротив, находили безграничные возможности и грамотно использовали свои уникальные способности.

Финикийцы достаточно рано привыкли к угрозам, постоянно исходившим от могущественных соседей. Однако политическую автономию и небывалое для других благосостояние им гарантировало то, что они были превосходными мореходами и торговцами. Фактически финикийские купцы выступали торговыми посредниками между разными народами древнего мира. Например, те же ассирийцы неуверенно чувствовали себя на море и были вынуждены пользоваться услугами финикийских городов.

Ассирийцам было куда выгоднее предоставить им некоторую долю автономии, позволить вести обширную торговлю на уже освоенных маршрутах и получать часть дохода, чем просто покорять финикийские города с риском нарушения торговых цепочек в Средиземноморье. Даже египтяне, превосходно освоившие воды Нила, не были способны вести морскую торговлю с помощью своих речных кораблей. А вот финикийцы обладали соответствующей технологией и запросто могли совершать очень дальние морские путешествия.

Если продолжать тему взаимоотношений Ассирии и Финикии, то можно отметить следующий немаловажный факт. Обычно Ассирия проводила политику полного подчинения других государств военным путём. Но и здесь финикийцы являются исключением из всех возможных правил. Ассирийцы остро нуждались в широком спектре товаров и ресурсов, которые они могли получить исключительно с помощью финикийских торговых операций в дальних землях.

Так, когда ассирийский царь Адад-нирари III захватил северную часть Сирии в начале VIII века до н.э., в регионе сложилась уникальная ситуация. Финикийский город Тир лишился поставщика драгоценных металлов, экспорт которых долгое время гарантировал тирянам независимость от могущественного соседа. Теперь, для того чтобы сохранить свою независимость, тиряне были вынуждены расширять свою торговую экспансию всё дальше и дальше на запад, началась эпоха массовой финикийской колонизации. Так что вопреки обширной римской пропаганде и популярному мнению, финикийцы расширяли свою экономическую экспансию скорее из необходимости, чем из алчности, коварства и жадности.

Проще говоря, финикийцы всегда могли откупиться от более мощных игроков в регионе, а те в свою очередь с радостью принимали дань и использовали финикийских купцов в качестве своих торговых агентов и посредников по всему Средиземному морю. Кроме того, финикийцы обладали уже упомянутой уникальной технологией производства пурпурных тканей и запасами очень ценного в кораблестроении ливанского кедра. Уникальным можно назвать и расположение финикийских городов, позволяющее им связывать в единое экономическое пространство восток и запад.

В результате "катастрофы бронзового века" на территории Финикии сложилась уникальная ситуация. Централизованная царская власть серьезно ослабилась, вмешательство государства в торговые предприятия купцов уменьшалось, а последние получали относительную свободу и автономию. Постепенно торговые миссии финикийских купцов становились всё более и более ориентированными на некое подобие предпринимательства, приносившие доходы частным лицам. Ограничения, связанные с абсолютной царской властью, ушли в прошлое.

Во многих финикийских городах купцы стали создавать торговые "фирмы", принадлежащие определённым семьям и переходившие по наследству. Царские дворы при этом, видя выгоду от торговых операций, охотно её спонсировали, выступали в качестве некоторого подобия банков и кредитных контор. Наиболее успешные и влиятельные купцы теперь входили в состав Совета старейшин, имевшего значительную власть и дающего советы самому царю, властителю города.

Финикийские города-государства активно пользовались тем, что многие конкуренты в регионе были попросту устранены или находились в упадке. Это позволяло им активно расширять свою экономическую экспансию. Торговая элита Финикии занималась производством и экспортом предметов роскоши. Все необходимые для этого материалы импортировались в финикийские порты, а затем доставлялись в многочисленные мастерские искусных ремесленников. В работе активно использовались драгоценные камни. Финикийцы превосходно владели техникой металлообработки и производства стекла. Но самую большую известность и ценность получили уже упомянутые ткани.

Финикийская исключительность. Именно так, и никак иначе я бы назвал ту самую неуловимую черту, позволившую будущим основателям Карфагена выйти победителями из многих безнадёжных ситуаций, приумножить своё богатство, сохранить свою политическую автономию и культуру. А о том, чем для финикийцев всё в итоге закончилось, мы узнаем в следующих частях нашей серии.

Спасибо за внимание.

Часть I. Основание Карфагена:
История Карфагена | Часть 1. Как и когда появился Карфаген?

Карфаген возник в IX веке до н.э. как одна из многочисленных колоний финикийцев, которые распространились к тому времени по всему Средиземному морю. Абсолютно всем своим достижениям в экономике, культуре, военном деле и политике Карфаген обязан исключительно финикийской цивилизации. Но кто такие финикийцы и что мы о них знаем? Ведь без ответа на это вопрос невозможно понять историю Карфагена.

Финикийцы – это древний семитский народ, изначально населявший территорию северо-западной Аравии, и впоследствии переселившийся на восточное побережье Средиземного моря. Позднее, область расселения финикийцев так и стала называться – Финикия. Говорили финикийцы, как это ни странно, на финикийском языке, принадлежавшем семитской языковой семье. Они издавна славились как искусные ремесленники, торговцы и строители. Особенно выделялась страсть финикийцев к кораблестроению и мореходству. Что в общем то не удивительно, учитывая какое влияние море оказывало на жизнь народа, населявшего побережье. Изначально, финикийцы использовали море лишь для добычи морепродуктов, но уже очень скоро они занялись обширной морской торговлей. Доподлинно известно, что уже во II тысячелетии до н. э. существовали торговые связи между финикийскими городами и Древним Египтом.

Финикийские города на карте

Финикийские колонии и морские торговые пути

Фактически, Финикия являлась союзом приморских городов на восточном побережье Средиземного моря. Частично, её политическое и территориальное устройство напоминало структуру греческих полисов. Однако это не совсем так. Несмотря на широкую автономию в вопросах управления городами, собственную царскую власть, конфедерацию финикийских городов принято считать единой и связанной общими интересами, прежде всего экономическими и как следствие политическими.

Примерно к XIII веку до н.э. Финикия подверглась опустошительному нашествию легендарных и таинственных народов моря. Отчасти это привело к ослаблению городов-государств, но вместе с этим и позволило финикийцам отстоять свою независимость от ослабленного в результате нашествия Египта. Среди всех финикийских городов первенство постепенно занимает Тир, город, выходцы из которого в будущем смогут основать Карфаген. Именно с этого момента цивилизация финикийцев начинает развиваться быстрыми темпами.

Развивалась культура, письменность, богатство городов резко увеличилось. Торговля вышла на новый уровень и охватила сначала всё Средиземноморье, а затем распространилась и за его пределы. Ещё в XV до н.э. финикийцам удалось выйти в Атлантический океан и достичь Канарских островов. Позднее торговые маршруты уже достигали севера Европы и Британских островов. Период наивысшего подъёма торговли начался около 1200 года до н. э. Всё это в совокупности требовало охраны морских торговых путей. Так, помимо обширного торгового флота, финикийцы развивали мощь своих боевых кораблей, усовершенствовали тактику морских битв и совершили настоящую революцию в кораблестроении.

Финикийцы настолько увлеклись строительством флота, что полностью вырубили весь ливанский кедр в окрестностях своих городов и лишились лесов. Торговые предприятия финикийцев становились всё более и более обширными, что требовало неизбежного расширения экономических интересов по всему Средиземному морю. Постепенно, перед финикийцами образовывалась дилемма: вести захватническую войну и покорять соседние народы или начать колонизацию новых земель вдоль побережья Средиземного моря. Финикийцы не очень-то любили вести боевые действия, особенно учитывая то, что они были во многом слабее своих соседей в прямом военном столкновении. А что они любили? Как вы уже догадались, любили они исключительно торговать и наращивать своё богатство. Эта особенность финикийской цивилизации и будет определяющей на все последующие века, в том числе и для ещё не возникшего Карфагена.

Итак, жребий брошен. Финикийцы начинают массовую колонизацию Западного Средиземноморья. Уже в XII веке до н.э. были основаны колонии Кадис в Испании и Утика на территории современного Туниса. Утика становиться первым поселением финикийцев в непосредственной близости от будущего Карфагена и одной из первых колоний в Северной Африке. Затем колонизации подверглась Сардиния и Мальта. Кстати говоря, современные мальтийцы отчасти являются отдалёнными потомками тех самых финикийцев. При колонизации Сицилии был основан город Палермо под финикийским названием Сус. Постепенно финикийцы увеличивали количество своих колоний, при этом, иногда, взаимодействуя и сотрудничая, а иногда вступая в прямую конфронтацию со своими прямыми конкурентами по колонизации - греками.

Карфаген был основан колонистами из Тира в IX веке до н. э. в Северной Африке на территории современного Туниса. Традиционно, существует две принятые датировки основания Карфагена: с 825 по 823 годы до н. э. или с 814 по 813 годы до н. э. Первые поселенцы назвали свой город Карт-Хадашт, что в переводе с финикийского языка буквально означает «Новый город». А собственно название Карфаген прижилось в истории из-за латинского и греческого наименования города.

Финикийские и греческие колонии и морские торговые пути.

Существует популярная легенда, описывающая основание города. Как-либо подтвердить её или опровергнуть не представляется возможным, однако звучит она по истине сомнительно. Согласно преданию, город основала царица Элисса или на греческий манер - Дидона, которая бежала из Тира после того, как её брат Пигмалион, царь Тира, убил её мужа Сихея, чтобы завладеть его богатством. Вместе с собой Дидона увела часть тирского населения. Затем, Дидона якобы договорилась с местным ливийским племенем купить столько земли, сколько покроет бычья шкура. Она разрезала шкуру на узкие ремни и, сделав из них круг, завладела большим холмом, где и был основан город. Крайне маловероятно, что местные племена вот так просто позволили финикийцам основать город и отобрать у себя большой кусок земли, при том прибрежной и крайне плодородной.

Дидона. Картина Доссо Досси.

Вполне возможно, что предприимчивые финикийцы смогли заключить выгодное соглашение с коренным населением, проживающим на месте будущего Карфагена. И именно к этому событию отсылает нас легенда. Однако, далее мы ещё подробнее вернёмся к этой легенде и рассмотрим её с точки зрения античной римской пропаганды. Сейчас же нам важно понимать, где и в каких условиях зарождался Новый Город. Скорее всего, на начальном этапе, финикийцы вполне себе мирно сосуществовали с североафриканскими народами, вели с ними торговлю и предоставляли доступ к товарам, ранее недоступным для них. Территориальные споры с соседями появятся несколько позже, когда Карфаген успеет накопить достаточную военную и экономическую мощь. Не исключено, что экономические договорённости подкреплялись политическими союзами. И здесь впору вспомнить о том, что совсем рядом от места высадки будущих карфагенян уже существовала финикийская колония – Утика, что позволяло чувствовать себя увереннее, среди чуждых племён Ливии.

Карфаген.

Так или иначе, путём войны, подкупа или политических союзов выходцы из Тира смогли заложить основы будущего великого города, которому будет суждено навсегда войти в историю человечества. Но финикийцы, причалившие к берегам Северной Африки ещё об этом не догадывались, и это уже совсем другая история.

Спасибо за внимание.

Карфагенянин проводит ритуал во славу Молоха, Вторая пуническая война, фреска

Я люблю Финикию. Я не могу точно сказать, по какой именно причине — скорее всего, просто потому, что это регион, достигший огромных высот как в технологии (мореплавание, да и первый алфавит тоже их изобретение), так и в культуре — но при этом, не настолько известный (я бы даже сказал, простигосподи, «расхайпованый»), как та же Греция или Египет. Почему? Потому что в них ничего крутого нет. Мореплавание? Обывателю оно нафиг не надо. Вот в Египте есть пирамиды и прикольные картинки-иероглифы. Греция — ну, там Спарта была, и ещё дофига всего — Троянская война, Олимпийские игры, бюсты с маленькими пиструнами. А что было такого запоминающегося у финикийцев? Да ничего. Хотя, погодите, есть тут кое-что, я бы даже сказал, кое-кто. И имя ему — Молох.

Кто такой «Молох»? Ну, это долгая история. Предлагаю начать с самого доступного источника — с Ветхого Завета. Открываем мы его, и что же мы там видим?

И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской […] Тогда построил Соломон капище […] Молоху, мерзости Аммонитской. (3 книга Царств, 11:5-11:7)

Из детей твоих не отдавай на служение Молоху и не бесчести имени Бога твоего (Левит, 18:21)

Устроили капища Ваалу в долине сыновей Енномовых, чтобы проводить через огонь сыновей своих и дочерей своих в честь Молоху… (Иеремия, 32:35)

То есть, что мы тут видим? Молох — это какое-то древнее семитское божество (финикийцы, я напомню, семиты), которое евреи по какой-то причине ненавидели особо сильно — даже сильнее, чем других финикийских божеств. Почему? Ну, опять обратимся к Библии:

И увидел царь Моавитский, что битва одолевает его […] И взял он сына своего первенца […] и вознес его во всесожжение на стене. Это произвело большое негодование в Израильтянах, и они отступили от него и возвратились в свою землю. (4 книга Царств, 3:26-27)

Согласитесь, когда вы осаждаете город, а вражеский царь на виду у вас сжигает собственного сына — это производит впечатление. Короче говоря, если верить библейским текстам, Молох (он же Молок, Мильхом, Молех, Малекит) — это не просто «какое-то древнее семитское божество», нет, это божество, которому приносили человеческие жертвы — более того, приносили в жертву именно детей (сыновей, если быть точным). Даже для тех времён это было уж слишком — что уж говорить про наши дни.

Но тут в игру вступает такая вещь, как демонизация противника. Вспоминаем, что евреи — это богоизбранный народ (по словам самих евреев), а Иудейское царство — самое лучшее царство на земле, и все остальные царства им завидуют (опять же, по словам самих евреев). В то же время, аммониты и моавиты — это чуть ли не основные противники иудеев на ранних этапах их истории, да и потом они постоянно находили способы нагадить в кашу иудеям. В то же время, они — родня, такие же семиты. Ну, как, «родня» — потомки Лота (того, который сбежал из Содома) и его дочерей, которые напоили отца вином, и, выражаясь библейским языком, «открыли ему наготу свою» (что запрещалось в Левите). Короче, да, вроде как свои, потомки Авраама, но в то же время — дети кровосмешения, фу такими быть. Плюс ко всему, что с первыми, что со вторыми у иудеев были давние споры о земле, что тоже не способствовало добрососедским отношениям. Ну, и иудеи мешали своих идеологических врагов с грязью так сильно, как только могли — отсюда и растёт такое жестокое божество, которое «по инерции» перекинулось на всех исповедующих семитскую мифологию — то есть и на финикийцев (ханаанейцев) в том числе. Не, нуачо, Баал у них есть, Астарта у них есть, почему бы и Молоху у них не быть? Вопрос закрыт.

Начало рабочего дня в финикийском порту

Но, ладно, чисто теоретически, у них мог существовать бог, которому приносили человеческие жертвы — в конце концов, в греческих мифах человека приносят в жертву через раз, да и римляне этим грешили. Но тут есть огромное отличие — что первые, что вторые, шли на это только в исключительных случаях. В то же время, по Библии ханаанеи занимались этим чуть ли не каждый день. Очень напоминает рассказы про то, что еврейская маца делается из крови христианских младенцев (что, конечно же, неправда, поскольку кровь — это трефное, правоверному еврею её нельзя). Ну финикийцы же адекватные, ну они же не приносили детей в жертву в промышленных масштабах.

Правда?

*что-то мямлит по-финикийски*

Ну, как сказать.

Есть тут одна проблема. Видите ли, финикийцы не приносили детей в жертву Молоху у себя дома или на заднем дворе. Они делали это в специальном месте под названием «тофет». Морфология слова до конца не изучена — наиболие шизанутая версия говорит, что во время жертвоприношений били барабаны (чтобы заглушить крики сжигаемых заживо младенцев), поэтому «тофет» происходит от слова «тоф» — «барабан». Самая адекватная (предложенная Уильямом Робертсоном-Смитом в 1886) — что название идёт от арамейского слова «тафья» — «кострище, жаровня». Так вот, эти самые тофеты были местами справления культа, и потому более-менее широко известными. Самый известный же находился в долине Еннома — она же знаменитая огненная гиена Геенна.

Гиена огненная

Геенна, она же — долина Еннома (сынов Енномовых)

Несложно догадаться, что раз жарили младенцев мужского пола карфагеняне централизованно, то и хоронили они их тоже централизовано. Почему «карфагеняне»? Да потому что ни одного тофета в Ливане и прочих исконно-финикийских землях так и не нашли — даже в долине Еннома, где, опять же, по тексту Библии, иудейских (и не только) младенцев сжигали каждый день по расписанию. Да, есть какие-то непонятные могилы, но этим всё и ограничивается. А вот в Карфагене и прочих финикийских колониях — да, там нашли. Причём много. И угадайте, что там есть? Правильно, останки кучи сожжённых детей, младенцев, и скота (по большей части, ягнят, бывших «основным» жертвенным животным у семитов — откуда, думаете, пошла метафора про «Агнца на заклание»?). Для тех, кто не в курсе, поясню — кости не очень хорошо горят, в отличие даже от окружающего их мяса, так что распознать, что стало с бывшим владельцем скелета в этом случае достаточно легко. И ладно бы, если бы в Карфагене он был один такой, но, повторюсь, нет — в Средиземноморье таких тофетов достаточно много. И историки все наперебой говорят — да, финикийцы реально жгли детей. И ладно бы, только римские историки, которые пунов ненавидели лютой ненавистью — но это и греки подтверждают! Биограф и современник Александра Македонского, Клитарх (из которого вообще мало что сохранилось, но этот отрывок как-то дошёл), говорит — мол, да, у них там стоит огромный идол, ты ему на руки кладёшь ребёнка, а он с них скатывается в жаровню. То же самое говорит нам и Диодор Сицилийский, по словам которого, осаждённые войском из Сиракуз карфагеняне зажарили 200 знатных младенцев.

«Неправильный» тофет — руки разведены, младенца некуда класть. Вообще, тофет — это одновременно и место, где приносились жертвы, и сам жертвенник (или идол). В современной археологии тофетом называют кладбища при вышеперечисленных местах.

«Правильный» тофет — руки сведены, ладонями к жертвователю, всё по Клитарху

Ладно, о том, что историкам доверять — последнее дело стало понятно ещё в статье про готов, где Иордан мало того, что скопировал Кассиодора наполовину, ещё и готов с гетами перепутал. У них есть дурная привычка писать так, как ещё Геродот писал, и не проверять это. Но вот у нас есть даже не историк — Софокл! Открываем то немногое, что осталось от трагедии «Андромеда» — и что мы там видим?

«От граждан жертвой морю (?) избрана.
Ведь есть у варваров закон старинный,
Чтоб жертвой человеческой они
Гнев Крона ублажали»

Грекоримские историки и этнографы все как один утверждают, что прежде всех богов финикийцы и карфагеняне славят именно Кроноса — то есть, Баала. К вопросу о том, а при чём тут Баал, мы вернёмся позднее, а пока что остановимся на том, что таки да, ритуал жертвоприношения Молоху всё-таки был.

Или же нет?

Карфагенский тофет-кладбище, о котором сейчас пойдёт речь

Сицилийский тофет-жертвенник

В 2010 году профессор истории и антропологии Питтсбургского университета Джеффри Шварц опубликовал статью об исследовании многострадального тофета в Карфагене. И шо бы вы таки могли подумать? Ну, начнём с того, что ни в одной погребальной урне не было больше двух останков — в этом моменте все россказни о том, что финикийцы сжигали по сотне младенцев и хоронили их в одном сосуде даёт сбой. Далее — мало того, что из тех останков, которые исследовали на предмет пола, две трети оказались женскими (в то время, как Библия напирает на то, что сжигали именно сыновей), так ещё и из всех обнаруженных жертвенных детей ~20% оказались мертворождёнными, то есть их чисто физически принести в жертву не могли. Но это был, как говорится, «левый — коронный», а сейчас будет «правый — похоронный»: согласно анализу детской смертности в Англии и Уэльса из ~7000 младенцев, умерших течении двух недель после рождения (в период с 1969 по 1976), около половины не прожило и дня, а ещё сорок процентов — от недели до двух. И это в современном мире. А представьте, что это Античность, да ещё и Африка — жара, чума, оспа, малярия и прочая антисанитария. В древние времена у семей было по десять детей не просто так.

Доказывает ли это, что финикийцы не приносили в жертву Молоху детей? Конечно, нет, это просто доказывает, что они всех погибших детей сжигали. А проходящему мимо Клитарху откуда знать, что свёрток, который на его глазах бросили в печь, уже и не живой давно? Да, могли быть случаи, когда надо какого-нибудь ребёнка отдать богам, но это, как и в случае с римлянами или греками, должны быть экстремальные обстоятельства. Да, это жёстко — ну, это Античность, тут везде так. Впрочем, сейчас мы будем разбирать то, почему Молоху жертвы всё равно не приносили. Знаете, почему?

Потому что есть нефиговый такой шанс, что Молоха вообще не существовало.

Начнём с моего любимого — с лингвоэтнографии. Кто сходу может сказать, каков один из основных запретов в Ветхом завете, связанный с богом? Правильно — «Не поминай имя Господа всуе» (Яхве, он же Иегова — отсюда, кстати, имя Иоанн. Да, на письме приводить имя можно). И для этого в Библии есть куча эпитетов, самым распространённым из которых будет «Элохим», позже трансформировавшееся в ласкающее слух любому мусульманину слово «Аллах». И все эти эпитеты так или иначе танцуют вокруг слова «бог» или «господин». Да и «основное» имя значит «Я, сущий». А знаете, что самое смешное? Что имя главного финикийского бога — Баала — дословно переводится, как «господин», а «Молох» подозрительно напоминает семитский корень «mlk» — «править».

Типичный карфагенский жертвенник, посвящённый Танит

Но, ладно, это можно списать на то, что семитская мифология ещё не разогналась как та же праиндоевропейская, где Дьяус-Питар («Бог-отец») стал ДЗевсом и Юпитером. Проблема ещё и в том, как устроены семитские языки. Видите ли, у них корень — это три (как правило) согласных буквы, между которыми напихиваются гласные — и так получаются разные части речи, времена и падежи. А ещё у них не было в алфавите гласных. Совсем. Только согласные и придыхания. Соответственно, писали они тоже без гласных, что, как правило, делает расшифровку текстов достаточно проблематичной. Единственный «нормальный» вариант финикийского — комедия «Пуниец» Плавта, где есть небольшой кусок на этом языке (точнее, на карфагенском диалекте тирского диалекта финикийского). И, конечно же, никаких текстов про Молоха. Баал, Астарта, Дагон — про них известно. Молох — ничего.

Возможно, кто-то что-то перепутал, и неправильно записал имя бога Мелькарта? Нуачо, оно тоже от корня «mlk». И в Карфагене его любят, считают «своим» богом, потому что Карфагеняне все из Тира, а Мелькарт — его покровитель. Да. Вот только звать его «Меликерт» или «Милккарт», где «-карт» — это «город» (Карфаген и его злой испанский брат-близнец Картахена). Но. В Месопотамии существовало божество по имени Малик — бог подземного мира. И чисто теоретически Малик может быть таким же «Царём города», как и Меликерт (теоретически — потому что спасибо клинописи), где «город» — это очень аккуратное название подземного мира. До кучи в финикийских надписях часто встречается форма «mulk» или «molk» (с учётом предположительных огласовок), причём в значении «жертва». Предполагается, что это всё происходит от протосемитского корня «ylk» — «дар, подношение». Короче, непонятно.

Ну и напоследок — так если не Молоху, то кому? О, а вот это интересно. Ну, самый очевидный ответ — Баалу. Но я тут вспомнил кое-что. Во-первых, так называемая «Вавилонская теодицея» (в Вавилонии, я напомню, тоже жили семиты) — одна из дошедших до нас вавилонских поэм — ненавязчиво так намекает:

Отпрыск (их) первый у всех не[ладен]:
Первый теленок мал у коровы,
Приплод её поздний — вдвое больше;
Первый ребенок дурачком родится,
Второму прозванье — Сильный, Смелый.
Видят, (да) не поймут божью премудрость люди!

Причём по свидетельствам того же Клитарха, Карфаген регулярно присылал в Тир первый урожай. То есть вот эта практика «Принеси первого ребёнка в жертву, получи благословление» вполне имела место быть — хотя детей, конечно, вряд ли убивали (но не исключено, что некоторые особенно отбитые всё-таки да), но со скотом и урожаем это работало на ура. Но что более удивительно, ровно тот же самый призыв мы видим в Ветхом Завете.

Не медли приносить Мне начатки от гумна твоего и от точила твоего; отдавай Мне первенца из сынов твоих. То же делай с волом твоим и с овцою твоею: семь дней пусть они будут при матери своей, а в восьмой день отдавай их Мне. (Исход, 22:29-30).

Чо? Человеческие жертвы? В моём Ветхом завете? Да. Яхве — это тоже семитский бог. Более того, один раз по приказу свыше Авраам чуть сына своего на алтаре не прирезал. Короче, есть достаточно большой шанс, что семитские племена все приносили своим богам в жертву первое (вставить имя приплода) — в том числе и будущие иудеи, раз это даже в Библию проскочило. Само собой, когда уже начался более-менее библейский период в жизни евреев, они перестали приносить людей в жертву — по крайней мере, доказательств обратного у нас нет. Но, несомненно, когда-то давно у иудеев этот обычай был — как и у остальных семитских племён.

Подводя итоги всей этой горы текста. Сжигали ли финикийцы в печах собственных детей во славу кровожадных богов? Нет. Сжигали ли они детей в принципе? Мёртвых — да. Живых — скорее всего, да, но редко и далеко не всех. Был ли кровожадный полусатанинский бог Молох? Сильно вряд ли, либо совсем не так, как он описан.

P.S. А ещё, «молох» — это прикольная австралийская ящерка. Стреляет кровью из глаз. Вот вам ящерку.

раръ

Автор: Андрей Маров

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_269584

Живой список постов, разбитый по эпохам

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.

Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137. А можете нажать на галочку рядом с ником ТС и отсканировать QR-код.

При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.