Как правильно заметили братья-классики, бесшумных засад не бывает. Особенно в наше время, особенно, если силки расставлены на заведомо бессильную, хоть и кусачую дичь, особенно в твердой уверенности, что дичи уже некуда деваться, и она не сиганет за флажки.

- Никак простили вас, Степан Андреевич, - удивленно прошептала ему на ухо Ира.

Александров кивнул, не сводя прищуренных глаз с гладкой физиономии заведующего и мельтешащих под его мелким туфлеобразным носом отвратительных тонких усиков, придающих Лисовскому вид дешевой пародии на Петра Первого. Или на сутенера мелкого пошиба. Простили, как же…

И когда, наконец, перед самым окончанием пятиминутки, распахнулась дверь, и в конференц-комнаты вошли начмед и старший врач, Степан понял, что ловушка захлопнулась. Персонал удивленно загомонил, рассматривая местные знаменитости и удивляясь как появлению начмеда Витюка на подстанции в столь ранний час, так и появлению Беридзе не в свою рабочую смену.

- На этом пятиминутка закончена, всем спасибо, - звенящим голосом объявил Лисовский, и, не удержавшись, стрельнул торжествующим взглядом в сторону Степана. - Попрошу остаться врача Александрова на заседание КЭК.

Ира тихо ахнула, вцепившись ему в рукав.

- Степан Андреевич… да что же…

- Тихо, - прошипел он. - Себя не подставь, дурочка. Иди, иди, я сам разберусь.

- Сожрут же вас!

- Зубы поломают, - врач ненавидящим взором обвел всех - и Лиса с Костенко, увлеченно шепчущихся, и начмеда со старшим врачом, усаживающихся за стол. - В горле у них застряну. Ступай, Ирина.

Витюк нарочито неторопливо выложил на стол толстую папку, аккуратно завязанную на тесемки. Что в ней, гадать особенно долго не надо было - достаточно было увидеть толстую пачку ксерокопий карт вызова, прижатую сверху серой писчей бумагой рапортов и докладных. Завязки распустились, повинуясь движению пальцев начмеда, которые начали перебирать бумаги, раскладывая их в несколько стопок - надо полагать, по делам его... м-да, а компромата хватает, оказывается. Уже издалека Степан видел множество исписанных мелким, как его душонка, почерком докладных Лисовского, твердые квадратные буквы Беридзе, завитушки и росчерки начмедовской каллиграфии, иные литеры, незнакомые, но принадлежащие, надо думать, старшим врачам - все это сейчас аккуратно раскладывалось на столе, как некий пасьянс, прикладываясь к черным от порошка ксерокопиям карт. Последней на стол улеглась затрепанная книжица "Стандартов", венчая, словно генерал, бумажное войско, построившееся угрожающим каре и нацелившееся на одиноко сидящего в центре конференц-комнаты педиатра.

- Подходите ближе, Степан Андреевич, - сладко улыбнулся Лис, до сих пор с нескрываемым удовольствием наблюдавший за манипуляциями Витюка. - Речь пойдет о вас, разговор, сами понимаете, будет долгим, так что не отрывайтесь от коллектива.

Костенко угодливо захихикала. Начмед откашлялся, кладя руки поверх бумаг - готов, значит. Единственный человек, который не выглядел счастливым, был Нукзар, угрюмо нахохлившийся с краю стола - он всем своим видом выдавал нежелание находиться в составе экзекуторов и был занят разглаживанием полов и без того безупречно отутюженного халата, не делая даже попытки взглянуть на разгромную документацию, в которую сам же в свое время внес лепту.

- Согласен с вами, Валерий Васильевич, - произнес Александров, вставая и направляясь к первому ряду стульев, расположенному перед председательским столом. - От коллектива отрываться не стоит - иначе коллектив неминуемо оторвется на вас. Когда-нибудь.

Улыбка Лиса слегка увяла после подобной отповеди, он машинально скосил глаза на Виктюка - слышал ли? Начмед, не реагируя на выпад, склонил голову над бумагами, дожидаясь, пока Степан сядет.

- Сегодняшнее заседание КЭК проводится по причине многочисленных фактов неудовлетворительного оказания медицинской помощи населению врачом подстанции номер четыре Александровым Степаном Андреевичем. Анна Петровна, ведите протокол. Как видите, Александров, в адрес администрации поступал ряд рапортов и докладных от заведующего подстанцией Лисовского Валерия Васильевича, старших врачей смены Беридзе Нукзара Сергеевича, Астаповой Лилии Викторовны и Барсученко Елены Алексеевны. Согласно данным сигналам, мною был проведен экспертный анализ карт вызова за указанный период, а именно - за три месяца, в ходе которого были выявлены несомненные нарушения тактики ведения больных на догоспитальном этапе.

- Нарушения или расхождения со "Стандартами"? - прервал его Степан. - Вы уж прямо говорите.

- Сохраняйте тишину, Александров! - повысил голос начмед. - Вам пока никто слова не давал, сидите и помалкивайте! Количество нарушений, выявленных мной, превышает допустимую норму многократно, что уже является основанием для применения дисциплинарных взысканий - стольких, что их хватило бы пятнадцать раз вас уволить! Кроме того, Валерий Васильевич неоднократно сообщал также, что вы часто нарушается трудовую дисциплину и внутренний распорядок работы учреждения, что тоже является не меньшим основанием…

Степан почувствовал, как откуда-то из груди поднимается ледяная, но жгучая одновременно, волна ярости; остро захотелось прямо сейчас, не тратя время на выслушивания разглагольствований уверенных в своей безнаказанности толстомордых администраторов, вскочить и наотмашь заехать чем-нибудь тяжелым прямо по откормленным харям. И первому - Лисовскому, стукачу проклятому, шакалу, подлой твари, гадюке, треснуть так, чтобы кровью брызнуло… Усилием воли он погасил порыв. Сейчас последнее дело - терять самообладание, перед этими хищниками, только и ждущими неосторожного движения, чтобы разорвать.

- … и более того - вместо осознания своих проступков, вы, как я вижу из документации, продолжали упорно своевольничать, не реагируя на замечания администрации. Вместо коррекции своей разнузданной деятельности, судя по представленным докладным, откровенно хамили старшему врачу Беридзе…

Нукзар, вздрогнув, словно от укола, поднял глаза:

- Я не писал подобных докладных, Андрей Витальевич.

На миг воцарилась тишина. Степан едва заметно усмехнулся. Ай-ай, Лисовский, прокол вышел - нельзя подслушанное выдавать за написанное, некрасиво получится.

- Нукзар Сергеевич, успокойтесь, пожалуйста, - недовольно отреагировал начмед, подарив старшему врачу тяжелый и многозначительный взгляд. - Не мешайте ходу заседания, раз вас пригласили.

- Я не напрашивался… - мрачно, себе под нос, пробормотал Беридзе, вновь опуская взор к своим сверкающим от крема ботинкам.

Лисовский заерзал, зыркая на него огненным оком, явно томимый желанием устроить разнос нерадивому подчиненному, нарушившему стройный ход обвинительного монолога, но постеснялся встревать в речь своего прямого начальства.

- Итак, перейдем к конкретным фактам, - Витюк придвинул к себе одну из кучек. - Карта номер сто двадцать семь за шестнадцатое марта две тысячи восьмого года. Больной Савченко, шесть лет. Вы выставили диагноз "Острая кишечная инфекция" и "Сотрясение головного мозга под вопросом". Первый вопрос к вам - откуда взялось это ваше сотрясение, если поводом к вызову послужила рвота и жидкий стул?

- А при сотрясении рвота порой бывает, Андрей Витальевич, - неизвестно почему, но Степану неудержимо хотелось смеяться. Все, собственно, ясно - и дальнейшее развитие событий, и итог всей этой болтологии, и собственная судьба - бесполезно ведь оправдываться перед теми, кто заинтересован лишь в том, как бы утопить тебя поглубже, это лишь играет им на руку в том фарсе, который именуется заседанием КЭК.

- Прекратите паясничать. Отвечайте на вопрос.

- Данные анамнеза. При осмотре ребенка родители упомянули, что за три дня до, когда всем семейством выезжали в другой город, он падал, ударялся затылочной областью, и невропатологом стационара, куда они обращались по месту тогдашнего нахождения, был выставлен этот диагноз. Собственно, и рвоту родители связали сначала с последствиями…

- Вы видели явные признаки сотрясения? - вкрадчиво спросил начмед.

Впереди явно хрустнул пересушенный валежник, прикрывающий волчью яму. Бесшумных засад не бывает…

- Нет.

- У родителей ребенка был на руках документ, удостоверяющий обращение к невропатологу и подтверждающий факт сотрясения?

Александров угрюмо помотал головой.

Подло, однако. Да откуда - ребенок же не был госпитализирован! Разумеется, никаких выписок родители ни у кого не забирали, благо чадо после травмы чувствовало себя, по их словам, отменно. К чему лишняя макулатура дома?

- Тогда какое право вы имели выставлять подобный диагноз?

- Я просто учел все анамнестические данные. Насколько мне и вам, конечно, известно, ЧМТ бывает с отсроченной симптоматикой до 72 часов. И сам Господь Бог не гарантирует того, что не может совпасть клиника кишечной инфекции с развившейся клиникой сотрясения.

- Иными словами, - с видимым удовольствием подвел итог Витюк, - вы подтверждаете, что поставили "от фонаря" диагноз, оснований для которого не видели непосредственно? Браво, что могу сказать. Вы бы еще ВИЧ нарисовали бы в карте, ну, на всякий случай, знаете - а вдруг? Ведь здоровый вид ребенка еще не говорит о том, что он не является вирусоносителем.

Старший фельдшер с заведующим, словно ждали сигнала - загоготали.

- Вы хоть имеете представление о том, насколько вы осложнили работу коллегами стационара, дописав этот вот, из пальца высосанный диагноз? Насколько усугубили страдания ребенка, которого благодаря вашей гипердиагностике необходимо мотать между инфекционным и хирургическим стационаром, дабы дифференцировать и исключать ваши вольные предположения?

- А представляете, насколько бы я усугубил бы его страдания, если бы он с подтвержденным диагнозом "ОКИ" внезапно выдал бы клинику осложненной ЧМТ?

- Перестраховщики у вас тут расплодились, Валерий Васильевич, - повернулся Витюк к все еще хихикающему Лисовскому. - Вы бы им объяснили на досуге, что при работе в экстренной медицине неплохо воспитывать в себе такие качества, как уверенность в себе и своих знаниях. А заодно и освежать знания чтением методической литературы, чтобы они не путали симптомы, не морочили голову нам и не писали ахинеи в картах вызова.

Степан промолчал, рассматривая носки ботинок, по примеру Нукзара.

- Ладно, оставим в покое диагноз. В описанном вами локальном статусе, если верить написанному, зафиксирован частый кашицеобразный стул… угу, угу… до 5 раз за последние 8 часов. Кожные покровы… так… язык… так… Ну, судя по объективным данным, налицо дегидратация первой степени. Допустим. Стандартами предписывается восстановление водно-электролитного баланса путем перорального приема препарата "Регидрон" в объеме до одного литра, если рассчитать необходимое количество жидкости на данный возраст - это все надлежит сделать перед госпитализацией. Почему у вас в графе "Оказанная помощь" отсутствует упоминание об этом?

- Потому что родители начали поить ребенка еще с обеда, и именно "Регидроном"…

- Александров, - голос начмеда звякнул боевым железом. - Меня не интересует обывательская помощь. Меня интересует врачебная помощь, которую должны были оказать больному вы, и интересует соответствующее этой помощи заполнение карты вызова!

Лис просто лучился счастьем, и весь его облик так прямо и кричал: "Сегодня непременно напьюсь!"; в такт ему, отраженным светом, сияла и старший фельдшер. Степану вдруг очень захотелось сплюнуть, прямо на пол, чтобы хоть Костенко парализовало от такого несоблюдения санэпидрежима.

- То есть, если следовать вашей логике, Андрей Витальевич, - устало сказал он, - то мне нужно было, невзирая на уже плещущийся в желудке ребенка литр, продолжать заливать в него жидкость, как в бурдюк? А то, что он тут же вырвет, и все труды по регидратации пойдут насмарку - это ничего, нормально?

- Качество медицинской помощи при оказании ее больному Савченко признано комиссией неудовлетворительным. Анна Петровна, зафиксируйте это в протоколе заседания. Номер карты, дату, ФИО больного, основные факты нарушений, - раздраженно подсказал начмед явно растерявшейся Костенко.

"Ничего, подрастешь, нахватаешься", - зло подумал врач. "Какие твои годы, еще не один КЭК будет впереди, и не одного еще сгноите хором, мразь…"

Время тянулось долго. Начмед деловито поднимал одну карту за другой, увлеченно придирался к каждой строчке, выискивая то тут, то там огрехи, за которые моментально цеплялся; Лисовский, по мере сил своих, когда дело касалось организационных и дисциплинарных вопросов, подавал голос, добавляя во все растущий протокол жуткие факты о небрежно написанном рецепте на наркотики, посторонним разговорам по рации (слышал, видно, ночную беседу с Костенко), задержках обслуживания вызовов (скромно молчал, конечно, о небольшой собственной реформе в диспетчерской), грубом отношении к начальству и открытом выражении недовольства руководством (Беридзе снова поморщился, слушая во второй раз, но уже более детально, подробности их беседы в кабинете старшего врача) и о прочих страшных вещах, ужасающе порочащих Степана, и очерняющих его белый халат до цвета мелены. Витюк кивал, хмыкал, довольно кивал и то и дело давал распоряжения взопревшей уже старшей занести очередной такой факт в протокол. Словом, дело было на мази. Александров даже не пытался отругиваться, молча слушая бесконечную обвинительную речь, разбавленную полными ложной патетики негодующими вскриками Лисовского и ахами Костенко, внимательно наблюдая за пылинками, танцующими в солнечном луче, весело бившем в окно конференц-комнаты и нагревавшем дерматиновые спинки стульев. Машинально он положил руку на обивку - она была приятно теплой. "Хорошая сегодня погода", - отвлеченно подумал врач. "На рыбалку бы сейчас… или с Надюшей в кино, давно же звала". Идея неплохая - вот уволят, и можно сразу идти. Все равно, спешить-то уже будет некуда. Больных детей вот только жаль - останется зона работы подстанции без детского реаниматолога. А двое коллег его смены точно бы не решились бы на трахеотомию при том же ложном крупе. Мысль лениво перепрыгнула к утреннему вызову - как там, интересно, задыхавшийся Лешка, не дал ли повтора приступа? Хотя, не должен, по идее - полечили адекватно, хоть вразрез со столь любимыми глаголющей сейчас троицей "Стандартами". Там, точно Ира напомнила, пульмикорт указан… тоже, идиотизм очередной. Препарат этот показан при бронхиальной астме, про круп в аннотации ни слова, более того, в импортной литературе вообще косо поглядывают на ингаляционные гормоны. А, плевать. Кстати, и за это, вероятно, тоже сегодня нагоняй получить придется, да ладно уж, утопающему дождик не помеха, нагоняем больше, нагоняем меньше…

В дверь конференц-комнаты внезапно раздался громкий стук, прерывая гулкий голос начмеда, увлеченно разносящего очередную карту. Лисовский вздрогнул всем телом, испуганно вскинулся. Степан криво улыбнулся - действительно, кто посмел? Прерывать и.о. самого большого начальника всея "Скорой" - табу! Может, дверью ошиблись? Но стук повторился, уверенный, сильный, словно стучал не сотрудник, осведомленный, что за дверью замерло перед прыжком начальство, готовое растерзать наглеца. Лис стрельнул глазами на начмеда - тот едва заметно кивнул.

- Войдите, - прерывающимся от трусливой ярости голосом произнес заведующий.

Злосчастная дверь распахнулась, впуская в комнату… отца мальчика Леши. Степан даже протер глаза, не веря. А еще не верят, что мысль материальна!

- О, ну точно тут, - радостно произнес тот, шелестя большим пакетом, который нес в руках. - Водителя вашего встретил, сказал, что здесь найду.

- Мужчина, потрудитесь объяснить, кто вы и что вам нужно? - раздался голос Лисовского.

- Да я к врачу пришел, - спокойно ответил отец. - Он мне сына ночью спас. Тогда я на нервах был, ни "спасибо", ни "извините" - по-свински все как-то вышло. Вот теперь приехал, надо же человека отблагодарить.

Лицо Витюка было словно высечено из мрамора - ни единого мимического движения, да и цвет подходящий. Зато по ненавистной физиономии Лиса разлилась сочная гиперемия, с особым акцентом на щеках и лбу.

- Ребенок как, не беспокоил больше? - невозмутимо спросил Степан, обмениваясь с пришедшим рукопожатием. Тот приложил руку к сердцу - точнее, к дорогому кашемировому пальто, в которое был одет.

- Да, слава Богу, отвезли утром в инфекцию, все, как договорились. Там Игорек уже подъехал, мы все вопросы решили без проблем, он с главным поговорил, все как надо. Сейчас Лешку капают там, потом домой отпустят, сказали - Дианка с ним осталась, а я вот мотнуться к вам решил, пока время есть.

Троица за столом даже дышать перестала, поскольку помянутый всуе Игорек - а точнее Игорь Игоревич - был и являлся нынешним начальником Управления здравоохранения, а столь фамильярное употребление его имени подчеркивало гораздо более высокий статус вошедшего, чем это могло казаться с виду. Думаю, теперь-то уж Лис не пискнул бы даже, если бы папа в кашемире открыл бы дверь в конференц-комнату ногой.

- Вас похвалил, сказал, все правильно сделали… а вот нас, - мужчина слегка замялся, - а нас отругал, что сразу в больницу не поехали. Ну, ладно, жив пацан и то дело, а то я уж поседел совсем с ним. О, да чего я - перебил вас, наверное?

Витюк медленно помотал головой.

- Коллеги ваши?

- Товарищи по работе, - вежливо произнес Степан, борясь с желанием расхохотаться. - Мы тут по медицинской части беседовали.

- А, ну, молчу, влезать не буду. Вас как, простите..?

- Степан Андреевич, - внезапно раздался голос Беридзе. - Один из наших лучших педиатров.

Лисовский дернулся было протестующее, но осел под взглядом начмеда. Мужчина кивнул и водрузил пакет на соседний с Александровым стул. В нем что-то отчетливо булькнуло.

- Ну… спасибо вам, Степан Андреич, что могу еще сказать? От души, по-человечески… Тут так, мелочевка, нашкреб по магазинам что поприличнее - денег не предлагаю, как-то не лежит душа за ребенка бумагой благодарить. Лучше уж чем более приличным…

- Да бросьте вы! - мысленно Степан уже видел мельтешащие перед Витюком строчки приказов, угрожающих санкциями за вымогательство и получение взяток. - Я…

- Но, но! - повысил голос отец. - И слышать не хочу. Вы мне сына спасли - и что, хотите, чтобы я, как мурло последнее, кислым "спасибом" отделался? Берите, берите, я не обеднею. А вы, ребята, - он посмотрел на онемевшее начальство, - гордитесь тем, что с таким врачом работаете. Я, чего греха таить, вспылил малость, пока ждал - так он ни словом, понимаете… все быстро, четко, без суеты, спокойно. Мне бы так… да хотя, чего вам-то рассказываю, сами, наверно, лучше меня знаете?

- Знаем, - негромко сказал Нукзар.

- И я о том же, - засмеялся мужчина. - Ну, лады, извините, если перебил, пора за пацаном ехать. Доктор, - он снова стиснул руку Степана в крепком пожатии, - еще раз, от души! Будут какие проблемы - звоните, помогу без вопросов, там визитка моя, с телефоном, в пакете.

Краснота мгновенно покинула лик заведующего, уступив место мертвенной бледности.

- Непременно, - улыбнулся врач, с удовольствием наблюдая эволюцией цветовой гаммы на физиономии Лиса. - Жизнь, сами знаете, такая нестабильная…

- Точно. Ладно, бывайте, удачи вам.

Дверь за мужчиной закрылась. В комнате воцарилась гулкая тишина, чистоте и продолжительности которой позавидовала бы и минута молчания. Степан наблюдал за начальством, большим и малым, насмешливо, чуть презрительно щуря глаза. Витюк явно собирался прокомментировать произошедшее, но сдерживался - то ли не находил слов от негодования, то ли боялся, что непростой папа, шапочно знакомый с Игорьком, еще не ушел достаточно далеко.

Тишину прервал Степан.

- Вы меня извините, конечно, Андрей Витальевич. Говорили вы много, думаю, уже успели все сказать, что хотели, и даже больше, чем хотели. У меня уже глаза слипаются. Я все понимаю, работаем без права сна - но я уже отработал и сейчас, если вы не возражаете, желал бы своим правом воспользоваться.

Совершенно неожиданно на лице Нукзара появилась лукавая улыбка, которую он прикрыл кулаком.

- Действительно, - спокойно произнес он. - Думаю, пора подводить резюме.

- Вас не спрашивают, Нукзар Сергеевич! - гневно ответил Витюк. - Подведем его тогда, когда я посчитаю нужным. А теперь, согласно… - голос начмеда внезапно сполз на сип. - Согласно рассмотренным материалам и представленным фактам, свидетельствующим о неоднократном и систематическим нарушении трудового распорядка и тактики оказания медицинской помощи на догоспитальном этапе врачом Александровым, я вынужден предложить главному врачу рассмотреть вопрос об увольнении указанного врача с занимаемой должности по соответствующей статье Трудового Законодательства Российской Федерации.

Вероятно, эта фраза длительно репетировалась, вполне возможно - и перед зеркалом, и должна была прозвучать под занавес, грозно, веско и уничтожающе, но так внезапно отказавшая мускулатура начмедовской гортани свела весь пафос на нет. Степан, не сдерживаясь более, громко фыркнул. Quod erat demonstrandum . Что удивительно, ответный смешок прозвучал с левой половины стола, от старшего врача.

Александров поднялся. Странно, но больно не было. В голове мельтешили еще какие-то отрывочные мысли - вещи собрать, форму сдать, сказать ребятам - но в груди возникло и росло ощущение полного вакуума, пустоты, равнодушного принятия действительности. Обидно, что вышвырнули вот так вот, как беспородного щенка, слов нет. Вышвырнули в тот момент, когда врачей на "Скорой" не хватает, а количество вызовов только растет с каждым годом, когда даже три педиатрические бригады не справляются с лавиной вызовов, ежесуточно обрушивающейся на подстанцию. Обидно, что выгоняют после стольких лет работы не за плохо оказанную помощь, не за искалеченное здоровье и не за неспасенную чью-то жизнь, а за то, что не захотел прогнуться, стелиться, молчать и терпеть, лечь в ту колею, по которой безмолвно бредут все остальные, затравленные выговорами, бесконечными обязанностями и бесконечно малыми правами, униженные смехотворной зарплатой и запуганные громадной нечеловеческой ответственностью, подстегиваемые, как кнутом, затертой до метровых дыр ветхой и сумбурной клятвой античного врача. Обидно, но ничего с этим сделать нельзя. Ничем не переломить этих подлых людишек, ополчившихся на него, ничем - они слишком засиделись в кабинетах, слишком обросли плесенью подхалимства, лизоблюдства, угодничества и трусливой корпоративной спайки. Ничем - да и не стоит, наверное. Рано или поздно жизнь переломит их сама, с хрустом и начисто. Не стоит мешать жизни делать ее работу.

- Собственно, иного я и не ожидал, - сказал он. - Заявление напишу завтра, ничего? Правда, спать хочется.

С этими словами врач подцепил одним пальцем пакет - тот оказался довольно тяжелым - и повернулся к выходу.

- Прошу меня простить, Андрей Витальевич и коллеги, я вынужден также покинуть заседание, - раздался за его спиной голос Беридзе

- По причине? - холодно осведомился начмед.

- По причине несогласия с решением комиссии. Да, и впредь, - сказал он, направляясь к дверям, - прошу не включать меня более в состав КЭК.

В самом проеме, когда он уже поравнялся со Степаном, его остановило злое шипение Лисовского:

- На линию захотел, Нукзар?

Беридзе повернулся и обжег заведующего презрительным взглядом.

- Да, Валерик. Засиделся я что-то в кабинете. Глядишь, еще пару годков только по бумаге людей лечить буду - и стану такой же курвой, как ты. Пойдем, Степа.

- Нукзар Сергеевич… - ошарашенно протянула Костенко.

Громко хлопнула дверь, отсекая ее слова.

* * *

Утро уже потихоньку превращалось в юный день, когда дверь приемного отделения инфекционной больницы со скрипом открылась, выпуская на улицу Диану, держащую Лешку, закутанного в куртку жены, в руках. Юрий легко выпрыгнул из машины - заокеанская "Мазда" укоризненно качнулась, компенсируя такое нарушение баланса - и торопливо подошел к ним.

- Ну?

- Все в порядке, сказали, - жена потерла украшенные синими кругами после бессонной ночи глаза. - Молодцом держался, не кричал, пока капельницу делали. Дома бы так…

Отец подхватил ребенка на руки, прижав к себе.

- Ну что, разбойник, больше кашлять не будешь, а?

- Нет, - сонно пробормотал Лешка. - Папа - спать.

- Спать - так спать, - засмеялся Юрий. - Дин, залезай.

- А на работу не пойдешь?

- Да ну ее, всю ночь на ушах стояли, какая работа сейчас? Обойдутся без меня.

Жена подсадила сына, проворно забравшегося в дальний угол заднего сиденья, где уже лежала предусмотрительно извлеченная из чехла подушка - "косточка", и свернулся калачиком, прижав ее к щеке. Едва слышно сочилась из скрытых динамиков тихая музыка, в воздухе витал неуловимый аромат приятного дезодоранта.

- А ты где был, Юр?

- На "Скорую" ездил. Нашел врача, отблагодарил, как надо.

- Слушай, а у него проблем не будет? - обеспокоилась Диана, устраиваясь на заднем сидении и поудобнее накрывая своей курткой сына, твердо решившего компенсировать бессонную ночь немедленно. - У них же там строго с этим, порядки такие, что давать ничего нельзя - мне вон медсестра сейчас рассказывала. Чуть узнают про такое - сразу за дверь.

Машина едва слышно завелась, заурчав мощным двигателем.

- Не будет, - уверенно сказал Юрий. - Я с ним говорил - он хороший мужик и отличный врач. А таких не увольняют.

Диана успокоено кивнула, поправляя куртку на Лешке - тот уже успел задремать, пригревшись. "Мазда" медленно тронулась и покатила по длинной аллее, обсаженной кленами.

Автор - Олег Врайтов.

- Тварь, - с ненавистью сплюнул врач. - Дядь Миш, мигалку и сирену врубай, как подъезжать будем - может, услышат и встретят.

"ГАЗель" сорвалась с места и покатила по пустой ночной улице.

- Ну и как тебе это, Степан Андреевич? - спросил водитель, когда машина вылетела на проспект, пугнув сигналом бродячую собаку. - Подстава же чистой воды.

- А что делать? - усмехнулся Александров. - Не ехать, что ли?

- Все Лис, сучья морда! Печенью чувствую, его работа… он же старший врач сегодня, так?

Степан кивнул, поправляя висящий на шее фонендоскоп. Разумеется, кто же еще? Самостоятельно диспетчера бы не отважились, даже при своей легендарной наглости, задержать тяжелый вызов и послать на него бригаду из совершенно другого района, при наличии свободных. Несомненно, распоряжение свыше.

- Вот, пожалуйста. Попомнишь еще мои слова.

- Дядь Миш, не капай на мозги, а? - устало попросил Степан. - Твою мысль я давно понял, не рассусоливай. Давно уж знаю, что весь персонал делится на жополизов, молчащих и уволенных. К первым я в жизни не относился, молчать не умею… а уволят, да и хрен с ними! Зато себя уважать не перестану.

- Правильно говорите, Степан Андреевич, - донесся голос Иры из салона. - Жалко, я вас поддержать не могу, сами знаете…

Куда уж ей - двое детей, мужа нет, пашет на две ставки. Александров кивнул.

- Если тебя выпрут, я, может, тоже с этим делом завяжу, - внезапно сказал дядя Миша, бросая машину в поворот.

- Не шути так.

- А и не шучу. Устал уже. Больше полжизни этой работой живу, да вот только оставить тут жизнь как-то не хочется. И напоследок, глядишь, может, и скажу Лису чего откровенного, при всех - давно уж язык чешется, да все никак наглости не наберусь.

Улица Долинная всегда была пятым колесом в телеге, ибо располагалась, вопреки своему названию, в ущелье между двумя низкими горами, разветвляясь у первых номеров домов на многочисленных ручейки с буквами и цифрами в номерах с самой произвольной локализацией. Большинство домов здесь вообще были построены не совсем чтобы легально и, существуя физически, весьма вероятно отсутствовали в соответствующей официальной документации. Поиск адреса здесь - мучение, особенно ночью, когда теоретически наличествующие надписи и таблички с номерами домов скрывала мгла и густые заросли колючего кустарника, которым местные лендлорды заботливо огораживали свои владения от праздношатающихся соседей и надоедливых бригад "Скорой помощи". Да, еще были собаки. Все, разумеется, они не кусались - по крайней мере, так в один голос уверяли все догофилы, делая приглашающие жесты. Сами же четвероногие секьюрити не спешили подтвердить столь поспешные выводы хозяев, скаля клыки и угрожающе рыча. Действительно, на кой заводить собаку, охраняющую дом, если она не кусается? Псы всеми силами стремились подтвердить эту аксиому и доказать свою клыкастую нужность, благо, хозяева совсем не трудились их привязывать. Недавно только на этой же самой улицы такая вот "некусающаяся" гадина цапнула молодую девочку фельдшера за бедро - итогом хозяйского собаколюбия оказался рваный шрам на восемь швов, который абсолютно не красит теперь молодую девочку, если вдруг ей вздумается надеть юбку. Увы, кого колышут мелочные проблемы какой-то там соплячки-фельдшера, когда хозяйка дома, куда был осуществлен вызов, уже тридцать минут умирала от страшного артериального давления 130/90 при котором, как известно, не живут?

- Встречают, Степан Андреевич, - внезапно сказала Ира, толкнув врача в плечо. - Вон, слева!

Действительно, у незамеченного крошечного поворота, почти скрытого кустами, стоял, а теперь быстро приближался высокий мужчина.

- Вижу. Ира, небулайзер и кислород вытаскивай.

Встречающий без приглашения распахнул дверь в кабину.

- М-мать вашу, вы "Скорая" или кто? Час с хреном вас ждем, спасатели гребаные! Если что-то с пацаном…

- Мужчина, давайте так, - перебил врач. - Сначала мы сделаем, что должны, а потом внимательно выслушаем все, что вы хотите сказать. Ругаться сейчас - отнимать время у ребенка. Быстренько - что с ним?

Отец с видимым усилием придавил рвущееся наружу ругательство, видимо, уловив логику в словах Александрова.

- Не знаю, блин, что с ним! Вы врачи, вы и решайте, что! Проснулся, начал кашлять, аж посинел. Дышать тяжело, говорит. Потом вырвало его, вроде полегчало, а сейчас, блин, опять и еще хуже стало!

- Ясно, - Степан выпрыгнул из кабины, забирая у фельдшера "терапию". - Ирина, небулайзер отставить, "хирургию" захвати на всякий случай.

- Небулайзер оставить? - удивилась Ира.

- Оставить, я сказал! - повысил голос врач. - Показывайте дорогу.

Они торопливо миновали кусты остролиста, больно царапнувшего и с треском рванувшего ткань формы, выйдя к шумевшей за кустами небольшой речке, через которую был переброшен висячий мостик из досок.

- Мама дорогая, - вполголоса высказалась фельдшер. - Ну, сейчас поплаваем…

Мост опасно закачался под решительными шагами мужчин, словно соглашаясь с ней. Влажные доски кое-где разболтались и весело гуляли под подошвами, грозя обеспечить водные процедуры внепланового порядка. Ира судорожно прижала к себе матерчатую сумку с кислородным баллоном - две тяжелые укладки нес доктор. Фельдшерам своим тяжести он таскать категорически не разрешал.

Медики миновали короткий кривой проулочек и уперлись в здоровенные ворота, открывшиеся после небрежного нажатия кнопки на пульте встречавшего, который он вытащил из кармана. Впереди ждал замощенный брусчаткой двор и освещенный трехэтажный дом, увитый побегами плюща.

Комната была оклеена розовыми дорогими обоями, профессионально разрисованными играющими медвежатами, зайчатами и лисятами - судя по всему, задумывалась и оформлялась именно как детская. Прохладный ночной ветер, врывавшийся в распахнутое окно, теребил тюлевую занавеску, кое-где уже украшенную следами фломастера и ручки. К занавеске прищепками была прикреплена мокрая простыня, уныло обвисшая и вяло телепавшаяся в такт движениям воздуха. Ну, хоть что-то сделали, уже хорошо… Ребенок, сидящий на кровати, выглядел и впрямь неважно - это было видно даже неспециалисту. Собственно, сидеть он не сидел - он метался, запрокидывая голову, периодически грубо, по-взрослому, лающе кашляя, вырывался из рук испуганной матери, которая, плача, пыталась напоить его горячим молоком из чашки.

- Зайка, ну что ты? Глотни, мой хороший, давай!

Она повернулась на звук шагов входящих.

- Где вас носит? Где вас носит, сволочи?! Вы видите, в каком он состоянии?!

"Да, Лисовский, ты видишь, в каком он состоянии?" - ехидно спросил у невидимого заведующего Степан, со стуком ставя укладки на пол и торопливо сдергивая с шеи фонендоскоп. "Может, объяснишь сейчас родителям, что мы к ним два часа добирались только в связи с воспитательными мероприятиями в адрес врача Александрова, а? Скотина…"

Виртуальный Лис, разумеется, отмолчался, судорожно, как всегда в минуты волнения, потирая призрачные ладошки. Куда ему что-то говорить? Одно дело - видеть заболевание по карте вызова, в приятной тиши собственного кабинета, и уж совсем другое - вот так вот, на вызове, когда уже нереально вспоминать алгоритм, поглядывая в книжку и неторопливо потягивая кофе. Это тебе не на интернов на пятиминутках орать…

- Все-все-все, успокаиваемся все, - громко, отчетливо произнес врач. - Все ваши претензии мы выслушаем потом, когда окажем помощь, ладно? Папа, чайник быстро ставьте и несите таз. Мама, ребенка держим и двигаемся ко мне. Сколько лет ему?

- Три года, два месяца, - всхлипывая, ответила мать, пытаясь прижать к себе сына. Тот снова закашлялся, судорожно, непродуктивно, выдав голосом осиплую руладу.

- Ирина, дексаметазон ноль-три в мышцу, - бросил Александров, вставляя в уши дужки фонендоскопа. - Держите его крепче сейчас.

В легких аускультативно выслушивались единичные сухие хрипы, радостно посвистывавшие в нижних отделах.

- Чем болеет ребенок?

- А?

- Болеет чем, спрашиваю? В легких у него хрипы - они просто так, за пять минут, не появятся.

- Ну… покашливал он неделю, - неуверенно произнесла мама. - И температурил, кажется… сопливил тоже…

- Кажется, - раздраженно сказала Ира, стравливая из шприца воздух. - А то, что лечить болезни надо вовремя, не задумывались?

Александров громко кашлянул, сверкнув глазами. Нашла время нотации читать!

Увидев иглу, ребенок закричал - точнее попытался, потому что тонкое сипение, вырывавшееся у него из горла, никак не напоминало человеческий крик. Носогубный треугольник приобрел зловеще-густой синеватый оттенок, при попытке сделать вдох яростно колебалась яремная ямка и эпигастрий.

- Держите его.

Мама бестолково засуетилась, пытаясь обхватить вырывающегося мальчика, бешено молотящего кулачками и пятками. Врач вздохнул:

- Ладно, давайте я. Иначе до утра провозимся.

Он сильным движением сгреб ребенка, привычно перекинул через колено, сжимая ножки между своими ногами, одной рукой прижал тельце к себе, другой придавил поясницу.

- Ирина, можно.

Фельдшер, торопливо проведя ваткой со спиртом по ягодице, вонзила иголку. Мальчик выдал высокую "петушиную" ноту, после чего дико забился и вырвал прямо на одеяло. После рвоты его ясно полегчало, потому что он после сиплого вдоха громко, хоть и хрипловато еще, заголосил.

- Вот и ладушки, - облегченно произнес врач. Стридор, который мальчик демонстрировал по прибытии, стал ощутимо тише. - Мама, держите его, чтобы руками не полез к месту укола. И лицо вытрите.

Вернулся папа, несущий синий пластмассовый таз и исходящий паром электрический чайник. Степан быстро объяснил, как приготовить горячую ножную ванну, после чего, слегка утихомирившийся ребенок был водружен к маме на колени, ножками по щиколотке утонув в нагретой воде. Врач повертел головой. Ага, на тумбочке неровным строем выстроились флаконы и коробочки - все же мамка лечила упомянутое покашливание с температурой, хотя, конечно, вряд ли по врачебной рекомендации.

- "Зиртек", вижу, стоит - принимали?

Мама кивнула, кутая ребенка в толстое махровое полотенце. Тот все еще демонстрировал инспираторную одышку, но, что не могло не радовать, в гораздо меньшей степени.

- Перенес хорошо?

- Ну… вроде бы да.

- Жалоб на зуд, кашель, высыпания на коже не было?

- Нет, не было.

- Тогда… три года, значит… Ирина, в стакан теплой воды десять капель и дайте выпить ребенку. Кстати, как тебя зовут, попрыгунчик?

- Лёса, - ответил с хрипотцой, недружелюбно поглядывая, пациент. - А ты, дядька, плёхой. Бяка!

- Ну, раз ругаешься, значит - не болеешь, - усмехнулся врач, наблюдая, как неуверенно заулыбались родители.

- А что это с ним было, доктор? - спросил отец, засовывая руки в карманы брюк. Степан слегка улыбнулся. По молодости лет он этот жест воспринимал в штыки, как демонстрацию бескультурья, пока не убедился как-то на собственном примере, что руки туда родителями прячутся только по одной причине - чтобы скрыть дрожь.

- Это у нас называется ложный круп. Приступ удушья, возникающий из-за отека голосовых связок и подсвязочного пространства.

- А почему ложный? - удивленно спросила мама, принимая от Иры стакан с растворенным в воде препаратом.

- Истинный бывает при дифтерии, - пояснил врач. - Там причина удушья немного другая. А ваш круп развился, как я думаю и вряд ли ошибусь, на фоне недолеченной вирусной инфекции, которая пробралась к вам воздушно-капельным путем и быстренько спустилась вниз.

- Но мы же ему от температуры все давали! Вот, свечи купили…

- Угу. Кстати, свечи нужно хранить в холодильнике, а не на тумбочке. А противовирусного я у вас на упомянутой тумбочке что-то не наблюдаю ничего. Температура - это не причина, это следствие. А причину-то вы оставили в неприкосновенности.

Родители, хлопая глазами, внимали спокойной, неторопливой речи врача. Степан, рассказывая, периодически внимательно оглядывал больного Лешу - тот добросовестно слушал, синеть не собирался, а дыхание его потихоньку выравнивалось. Вот и чудно. Меньше всего сейчас хотелось думать о реанимационных мероприятиях на дому, особенно о такой кровавой вещи, как наложение трахеостомы.

Ира, закончив написание карты, подошла к врачу, и, засовывая ее в нагрудный карман, прошелестела на ухо:

- Степан Андреевич, а что, пульмикортом ингалировать не будем?

Александров лишь мотнул головой - отвали, советчица.

- Ладно, все это хорошо. А теперь, друзья мои, вам очень настоятельно рекомендую прокатиться со мной в больницу.

Улыбка у мамы мгновенно исчезла.

- В какую?

- В инфекционную.

- В инфекцию? - в глазах ее отразился священный ужас, словно ей предлагали заколоть несчастного Лешу на алтаре во славу языческого бога. - Нет, туда я не хочу! И не говорите мне даже!

- Меня сейчас ваши хотения и нехотения мало интересуют, - сдвинул брови Степан. - Меня интересует только состояние больного.

- Мы там уже лежали, понимаете! Ухода никакого, да еще и подхватим там что-нибудь обязательно. Нет, нет, и не просите, мы категорически отказываемся!

Врач устало прикрыл глаза. Оно, конечно, так - инфекционная больница давно уже нуждалась в ремонте, а еще, по-хорошему, в переезде в новое здание из прогнивших одноэтажных корпусов флигельного типа, в которых она располагается уже полвека. И подцепить там вторичную инфекцию легче легкого - особенно в летний период, когда заполняемость стационара достигает трехсот процентов, а больные, которых никак нельзя лечить амбулаторно, размещаются в коридорах и процедурных кабинетах.

- Я все понимаю… Но и вы поймите - ребенок нуждается в наблюдении врача. Постоянном наблюдении. Мы-то у вас жить остаться не можем, правильно? Этот приступ, который вы сейчас видели, может и повториться, как только закончит свое действие препарат. И что, снова нас три часа ждать будете?

- Скажите, а самим можно в больницу поехать? - спросил отец. - У нас машина-то есть, просто не знаем, может, там ночью не пускают.

- Пускают. Но вы все же подумайте.

- Да чего думать? До утра вашего укола хватит?

- До утра - хватит.

- Саш, а утром мы Васютинскому позвоним, да? - полуутвердительно спросила мама. - Он же не уехал никуда?

- Да… понимаете, доктор, у нас свой врач - он нас лечит всегда. Но тут, сами видите, такое дело, сначала его беспокоить не хотели, а потом Лешка задыхаться стал…

"Да-да", - мысленно кивнул Степан. "Сначала вы тянули резину, ожидая, что все, как обычно ждут, само пройдет, по щучьему веленью, а потом крайней оказывается "Скорая", когда состояние уже доходит до критического. Но уж никак не тот самый, как его там, Васютинский, которого, пардон, беспокоить постеснялась среди ночи… Даже при явном стенозирующем ларингите, о возможности возникновения которого ему неплохо было бы просветить родных".

- Ладно, - буркнул он. - В таком случае, до утра не спите, ребенка наблюдаете. Подобные приступы тем и коварны, что начинаются внезапно. В случае чего - бегом в машину и едете в инфекционную больницу, не ждете ничего, ясно?

- Ясно.

- Вот здесь распишитесь, что согласны были на осмотр, оказание помощи и отказываетесь от госпитализации.

Отец размашисто черканул в карте.

- Ну, как ты себя чувствуешь, дружок? - спросил Степан, наклоняясь к ребенку.

- Дядя - бяка! - упрямо ответил тот, демонстративно отворачиваясь и утыкаясь носом в грудь матери.

- Ну, бяка и бяка, буду с этим жить. Ладушки, судя по голосу и общему состоянию, приступ практически снят. Мы поехали… а вы, как я уже разъяснил, сидите и смотрите.

- Спасибо, доктор, - мама говорила с явным облегчением. Видимо, всерьез опасалась, что Степан может кинуться, сграбастать и силой уволочь в стационар, несмотря на отказы.

- Вас проводить? - отцу, судя по голосу, этого очень не хотелось. И ребенка не хочется оставлять, да и стыдно идти с теми, кого не так давно поливал бранью. Особенно после того, как эти же, облаянные, твое чадо спасли. Больно уж пауза по дороге неловкая получится.

- Нет, спасибо, дорогу найдем, - насмешливо сказал врач. - Всего наилучшего.

- До свидания.

- Не надо нам свидания, - проворчала Ира, когда они вышли за ворота, нагруженные двумя укладками. - Обойдемся как-нибудь… Сил уже нет вас всех видеть.

- Ладно, Иринка, не ворчи, - засмеялся Степан, перехватывая ручку сумки поудобнее. - Тут работы осталось - два часа. И пойдешь домой, к пацанятам своим.

- Как тут не ворчать, Степан Андреевич? Еще удивляюсь, как вы спокойны. Ребенок уже неделю как болеет, они хватились…

За одной из гор улицы Долинной, той, что с востока, окаймленной сверху зубцами пихт хвойного леса, медленно розовело небо, предвещая скорый рассвет и ясную, хорошую погоду. По речке, раскачивая мостик, дул свежий ветерок, игриво колыхавший темный ольшаник на берегах. Голоса двух медиков - раздраженный женский и насмешливый мужской - далеко разносились над струящейся водой.

Продолжение следует...

Вздохнув, Степан потянулся к рации.

- "Акация", бригада шестнадцать свободна на переулке Речном.

В динамике слышалось лишь шипение и треск. Глаза слипались. Эта смена, как и предыдущая, как и предшествующая ей, вымотала его до предела. Педиатрических бригад на подстанции было три, и вызовы, как правило, дифференцировали примерно поровну, раскидывая на педиатров как неотложные состояния, так и неизбежную "поликлинику", когда бригада "Скорой" вызывалась обуянными священным ужасом родителями при виде температуры 37,1 или на четвертый день нелеченного (или, что еще хуже - самолеченного, по деловитой инструкции всезнающей бабушки) заболевания. Дело житейское, понятие "участковый врач" у большинства молодых мам-пап мгновенно ассоциируется с длинной очередью в холодном коридоре поликлиники и нудным стоянием в этой очереди под аккомпанемент вялой ругани издерганных ожиданием людей. Им, как правило, и в голову не приходило, что участковый врач может быть вызван на дом, особенно если речь идет о ребенке. Поэтому, как оно обычно бывает, ожидание чуда самопроизвольного выздоровления затягивалось дня на два - на три, после чего, в момент неизбежного ухудшения, часа так в три ночи, вызывалась бригада "Скорой помощи". Оно бы и ничего, проконсультировать не такой уж труд, даже если это и не входит в обязанности, да вот только своих-то, родных, профильных вызовов никто не отменял…

Сейчас Степан отзванивался с шестой после вечерней пересменки "температуры". И около пяти их же, неизбежных, было до пересменки. Работа, по сути, унизительная для детского врача-реаниматолога - непременный подъем на пятый этаж (забавный факт, в ночное время вызовы поступают исключительно на верхние этажи), непременная вонь уксуса в затхлом воздухе натопленной и наглухо закупоренной от внешнего мира квартире, обязательно закутанное в восемь одеял одуревшее от такой сауны чадо и раздраженные ожиданием родители, пребывающие в гневном неведении, почему температура, весь день державшаяся на субфебрильном уровне, после уксусно-парниковой терапии, взлетела под 40 , невзирая на лошадиные дозы жаропонижающих и антибиотиков, которые впихиваются в несчастного ребенка, невзирая на возраст и показания. И врачу, давя в себе злость на подобную недалекость и безалаберность, приходятся в бессчетное число раз повторять, что антибиотики не назначаются при вирусной инфекции и вообще, не назначаются от балды, без консультации врача; что единственный способ потерять температуру несчастному детскому телу - это испарить ее, что никак невозможно под толстенным пледом и ватным одеялом; что температура вырабатывается организмом для "сжигания" возбудителей, поэтому, снижая ее до нормы, вирусам и бактериями просто продлевается жизнь и дается шанс на благополучное размножение и вредительство; что обтирание спиртосодержащими жидкостями носит только одну цель - испаряясь, охладить измученное тело, а при закупоривании обтертого ребенка в одеяло, вместо охлаждающего эффекта, оказывает эффект согревающий… В общем, около получаса уходит только на то, чтобы устранить последствия родительской вредительской деятельности, прежде чем можно переходить к терапии. Опять же, приходится заниматься не своим делом - врач "Скорой", который не работает каждый день и не может наблюдать за ходом назначенного им лечения, не имеет права это лечение назначать. Но, жалея ребенка, да и просто, по привычке, берешь листок и ручку и расписываешь, что купить, как и в каком количестве принимать. Минимум сорок минут уходит у скоропомощного педиатра на то, чтобы выполнить работу участкового врача. Отказать нельзя - мгновенная жалоба на неоказание помощи, которая моментально принимается всерьез всеми, кто занимает руководящие посты. Диагноз - "острый приступ консультации". Еще двадцать минут на написания карточки, сообщения в поликлинику тому самому участковому, расходного листа. Час потерянного рабочего времени врача "Скорой помощи". Час ожидания бригады теми, кому она действительно нужна.

И если раньше подобная тягомотина разбавлялась профильными вызовами, то теперь диспетчерская, словно не слыша раздражения в его голосе, заваливала его сплошь поликлиническими, скидывая двум другим бригадам детские отравления, травмы, ожоги, кровотечения и прочие неотложные состояния, где требовался, кстати, именно реаниматолог, тогда как ни Денька Мирский с шестой, ни Вероника Сергеевна с первой специализации по детской реанимации не имели. Несомненно, сугубо согласно распоряжению Лисовского - сгноить. Сгноить на рутинной, нелюбимой и выматывающей работе. Детских травм за сутки по подстанции - одна, может - две, не более. А температурам и больным животам имя легион, вполне возможен вариант промотаться по пятым этажам всю ночь, пока две другие бригады будут благополучно дрыхнуть. И, что самое обидное, на это никак не повлияешь - диспетчера всегда сошлются на заведующего, а уж с тем разговаривать и вовсе нет смысла.

- "Акация", шестнадцатая свободна!

Тишина.

- Рация, что ли, не работает? - скучным голосом поинтересовалась из салона Ира. Вопрос риторический, как и ответ. Все прекрасно работает - просто диспетчер сейчас увлеченно шелестит корешками карт, выбирая вызовок попакостней. И это при том, что две другие бригады уже полчаса как на станции - по той же рации слышали, как их позвали.

Водитель громко зевнул и потянулся.

- Степ, с тобой хоть не работай, ей-Богу. Загоняют, как клячу на ипподроме. Хрен поспишь с такой работой.

- Увольняйся, - лениво ответил врач. - Тогда будешь выспавшийся и незагнанный.

Оба негромко посмеялись. Куда уж там увольняться - сорок с хвостиком лет дядя Миша на "Скорой".

- Чем ты им так хвост прищемил-то?

- А чем обычно прищемляют? Ломом.

- Зря ты это, Степка, - вздохнул дядя Миша. - Сожрут тебя.

- Только ты не начинай, ладно?

- Да не начинаю я. Ты все ж меня послушай - я, хоть людей и не лечил, а на "Скорой" поболе тебя вкалываю. Лиса знал еще с тех пор, когда он сюда еще практикантом шастал. Гнилой он человек, пустой, да злопамятный. Как врач-то сам он не ахти - помню, песочили его чуть ли не каждую смену, да и фельдшера поругивались. Тогда он тихий ходил, с каждым за руку здоровался, а тем, кто долго работает, так чуть ли не в пояс кланялся. Это потом, когда его в заведующие двинули, гонору набрался - на вонючей козе не подъедешь. Да только сам-то он понимает, что весь его гонор - дутый. Пустой он внутри, пустой, и без благословения сверху часу на своем кресле не продержится. Вот и готов сгноить любого, кто слово против скажет - лишь бы самому не погореть.

- Дядь Миш, ты б чего нового сказал.

- Ты погоди, не перебивай…

- Бригада шестнадцать, "Акации", - ожил динамик. Степан поднял руку, извиняясь:

- Шестнадцатая слушает.

- Вам вызов - улица Долинная, дом тридцать шесть с буквой "г". Там три года, трудно дышать.

- Вызов приняли. Где встречают?

- Нигде вас не встречают.

- Телефон хоть сотовый дали?

- Ничего нам не дали, - в голосе диспетчера отчетливо слышалось раздражение. - Вызов получили - езжайте!

- Совсем охренели! - гневно влез водитель. - Да на Долинной мы этот адрес полгода искать будем, там ни номеров, ни названий! Лес там!

- Аня, там адрес найти невозможно, особенно ночью.

- На месте разберетесь, шестнадцатая, - холодно ответила диспетчер. - Не засоряйте эфир.

Александров, дернув желваками, нажал тангенту:

- Анна Петровна, старшего врача пригласите.

Рация хранила многозначительное молчание.

- "Акация", шестнадцатую слышите?

- Что тебе не ясно, Александров? - раздалось в кабине.

- Я сказал - позови старшего врача, - зло произнес Степан. - Вы как вызов вообще принимаете? Почему вызов дается моей бригаде в другой конец города, когда шестая и первая на станции? Вы представляете, сколько мы ехать будем?

Рация молчала.

Продолжение следует...

Краснота лица старшего врача, мгновенно разлившаяся по щекам, была пугающей. Доиграюсь, мелькнула мысль, доиграюсь однозначно. Остапа понесло… Но останавливаться уже не хотелось.

- Кстати, если уж следовать стандартам – небулайзеры не приспособлены для данной возрастной группы. В инструкции внятно сказано «с трех лет и старше». И применение ингаляционной терапии в тот момент, когда состояние больного однозначно трактуется как тяжелое, я считаю дуростью. При настолько выраженной дыхательной недостаточности, развившейся вследствие аллергического отека бронхов нужно устранять именно аллергический этот отек, а не баловаться с бронхоспазмолитиками, от которых, к слову сказать, в этом возрасте толку ноль, потому что в легких ребенка мало эластических волокон, особенно в районе альвеол. Преднизолон же прямо показан при аллергических реакциях. Как и кислород, потому что гипоксия уже вот-вот обещала стать системной.

В кабинете наступила тишина. Беридзе снял очки, протер их полой халата – небывалое дело. Значит, разозлился всерьез.

- А теперь объясните мне, где вы вычитали данную… данное лечение?

- А я не вычитал, Нукзар Сергеевич, - поднял голову врач. – В книгах такого не пишут. Это плод многолетней работы на бригаде и постоянного сравнения теоретических измышлений с практическим результатом. Кстати, в стационаре мой диагноз подтвердили и ингаляцию беродуалом, о которой вы так переживаете, тоже не проводили. Я уже звонил до вас, можете не тратить время.

Плевок в лицо, честно слово.

- Вы правы, в медицине нет места экспериментаторам, особенно если дети вынуждены выступать подопытными. Поэтому я и не стал экспериментировать, проверяя на том ребенке сугубо теоретические рекомендации кабинетных врачей – состояние не то было. Легко было доиграться до апноэ, пока я бы возился с небулайзером, беродуалом, уговаривал ребенка…

- Иди отсюда, Степан, - тихо, зло, с искренней ненавистью произнес Беридзе. – Вон и чтоб духа твоего в моем кабинете не было.

Александров встал:

- Я к вам в гости, между прочим, не напрашивался.

Но старший врач уже взял себя в руки – очки на носу, ноги обе на полу, красноты на щеках как не бывало. Даже злополучная карта ровненько лежит на том же самом месте, как и до его прихода.

- Александров, как старший врач смены, я говорю вам, что вы при оказании помощи ребенку Васильчуку четырех месяцев возрастом допустили грубые нарушения в тактике ведения больного. О чем мной будет на пятиминутке доложено заведующему подстанцией, а впоследствии материалы будут переданы на КЭК.

Он понизил голос.

- Состав входящих в КЭК ты знаешь. Вот там, перед ними, и будешь включать умняка, кого и как ты считаешь нужным лечить. Все, свободен.

Продолжение следует...

И он покинул актовый зал.

Разумеется, такой демарш против начальства не прошел незамеченным. Александрова дергали за рукав, затаскивали в бригадные комнаты, в салоны машин, просто за угол – расспросить, узнать подробности, восхищенными глазами посмотреть на добровольного смертника; обещали массу проблем со стороны главного, строили догадки о дальнейшем развитии событий, делились слухами о начальственных планах… Тот лишь пожимал плечами.

- Я, друзья, врач, они – начальство. Мое дело – детей лечить, их дело – лечить мне мозги. Каждый из нас просто выполняет свою функцию.

На самом деле же он просто кипел изнутри от злости, видя и слыша то, что происходило на подстанции, но сдерживался, понимая, что отсутствие выдержки будет прямой дорожкой к поражению. А выдержка ой как стала надобна, потому что «санкции» не заставили себя ждать. Первым же делом Александрова сняли с 6-й педиатрической бригады, на которой он стабильно работал уже три года, и перевели на 16-ю, смена которой заступала не в восемь утра, а на полчаса раньше – и вставать ему, соответственно, приходилось раньше. Приход его на работу четко контролировался – в приемном каждый раз, постукивая ручкой по листу бумаги, сидел один из «лисовских» приближенных, «стукач-в-идее», как презрительно называл его Александров, сидел, демонстративно поглядывая на большие электронные часы, висящие над диспетчерской. На каждой пятиминутке теперь Лис уделял лично ему по десять минут, дабы прицепиться кусачей блохой к очередному жутком огреху в работе – отсутствии в карте вызова времени последней термометрии, молчанию про почасовой диурез при перевозке из корпуса в корпус, неуказанию расхода спирта в миллилитрах для обработки фонендоскопа и расхода ватных шариков в десятых частях при обработке инъекционного поля. Периодически устраивались «летучие» проверки машин и оборудования, в которые непременно включалась шестая бригада – Лисовский с Костенко, словно две борзые, взявшие след, метались по салону «ГАЗели», разыскивая пыль на полках и грязь под лафетом носилок. Степан терпел все. Последней каплей был устный выговор на пятиминутке, когда заведующий, захлебываясь от наслаждения, попенял ему на то, что врач рабочую форму уносит домой – согласно же инструкции по эпидбезопасности в условиях ЛПУ, стирка формы на дому строго запрещена. Александров, усмехнувшись, поднялся, подошел к столу заведующего, шлепнул на него пакет со злосчастной формой и произнес:

- В таком случае, Валерий Васильевич, стирайте вы. Моя смена через двое суток, я бы хотел, чтобы форма была чистой и выглаженной.

Вся комната мгновенно грянула гоготом уставших и злых после смены людей, на глазах которых унизили сытое и выспавшееся начальство.

Лисовский после такого позора сменил тактику, войдя в альянс с начмедом, и теперь, потерпев фиаско на административном поприще, принялся вести разведку боем в отношении лечебной работы. Все карты вызова Александрова теперь отсортировывались старшим врачом и тщательно проверялись в соответствии с общеутвержденными «Стандартами оказания скорой медицинской помощи в Российской Федерации», которые новым главным – и его придатками соответственно – были возведены в ранг Священного Писания и догматически канонизированы. И теперь, когда селектор произнес его фамилию, Степан уже прекрасно знал, по поводу чего он сейчас направляется в кабинет малого станционного начальства.

Беридзе встретил Александрова холодно, сдвинув очки на самый кончик своего массивного носа. Его крупная мощная фигура великолепно вписывалась в очертания не менее могучего стола из мореного дуба на тумбах, на котором в образцовом порядке были разложены бумаги. Под стеклом ровненько покоились телефоны подстанций и экстренных служб, отпечатанные на принтере, а в соседстве с ними, словно по линейке выверенные, строем вытянулись последние распоряжения заведующего и главного врача. Нукзар Беридзе был аккуратист. Это чувствовалось буквально во всем – в идеально лежащих выглаженных полах халата, в блестящем кончике ручки, торчащем из нагрудного кармана строго в левом углу (всегда), в выбритых до синевы щеках и в ледяном взгляде колких серых глаз. Степан уважал его – в какой-то мере, как специалиста и теоретика, как хотя в свою очередь считал, что любому даже архиграмотному книжному специалисту не грех хоть раз в месяц выбираться «в поле», дабы не увязнуть в теории, не привязанной к практике. В данном случае, в своих убеждениях врач утвердился, увидев виновато лежащие три собственные карты вызова и соседствующую с ними книжицу «Стандартов», с торчащими тремя листочками закладок. Листочки свежие, только что оторванные, раз не обтрепались с углов – следовательно, закладки ориентированы на разгромную критику именно его карт. А вот это Александров уже не любил. Он слишком хорошо помнил свое первое столкновение такого рода – в медучилище, на госэкзамене по педиатрии, который принимал какой-то маститый кандидат, который, однако, в отличие от студента Александрова, санитарившего уже четвертый год на выездной бригаде, ни дня не работал на «Скорой». И ответ на экзаменационный билет должен был четко вписываться в рамки алгоритма, лежавшего на листочке перед ним – иначе оценка снижалась на балл. Дело едва не кончилось плохо, когда Степа, будучи трижды уличенным в несоблюдении тактики, довольно резко возразил, что если подобным «кабинетным» образом оказывать помощь ребенку при ложном крупе, можно легко схлопотать труп «в присутствии». Что кандидату не худо бы и знать, коль он кандидат… Скандал с огромным трудом замяла заведующая фельдшерским отделением.

- Вызывали, Нукзар Сергеевич?

- Вызывал, вызывал. Присаживайтесь, Александров.

Плохо дело. Обычно общение протекало «на ты» и без фамилий. Официоз происходящего только подтверждает неблагоприятный прогноз развития событий.

Беридзе принялся сверлить глазами Степана, словно разыскивая на его лице некое доказательство, единственное, которого недостает в его гипотезе.

- Вы когда карточки научитесь писать, Александров?

Врач вздохнул. Чего и следовало ожидать.

- До сих пор я был уверен, что давно научился.

- А вот я не разделяю вашу уверенность. Очень не разделяю. И, боюсь, вместе со мной еще не разделит еще и…

- …еще и Пловцов с прихлебателями, - не выдержал Александров.

Старший врач закаменел лицом.

- Следите за языком, когда находитесь у меня в кабинете!

- Здесь где-то скрытая камера? – Степан преувеличенно обеспокоено повертел головой.

- Хватит, черт возьми! – казалось, Беридзе готов хватить кулаком по столу, но передумал в последний момент, дабы не нарушать бумажный порядок на оном. – Что за клоунада?! Вы помните вообще, что такое медицинская документация, Александров?

Врача так и тянуло парировать – а вы помните, мол, Нукзар Батькович, что такое лечебная работа, не здесь, в кабинете, а там, на пятых этажах, под угрозы в твой адрес, под мат, в холоде и сырости – но он сдержался. Подобная отповедь сведет на нет возможность погасить рождающийся конфликт.

- В чем я виноват-то? Жалоба, осложнения после лечения?

- Ваше лечение! Медицина – это наука точная, Александров, здесь нет места экспериментаторам и халтурщикам! Особенно, если пациентами последних являются дети!

- Так что с лечением? – поднял брови Степан. – Я пока вас плохо понимаю.

- А вот что, - старший врач сгреб первую карту со стола. – Читайте.

Александров пробежал глазами то, что писал пару часов назад.

- Ну и..?

- То есть вы считаете, что все нормально? – ядовито спросил Беридзе. – Все отлично? Все по стандартам?

- Ах, вот оно что, - хмыкнул врач. – Понятно теперь, из-за чего сыр-бор. Дебет с кредитом у вас не сошелся, знак после запятой не тот.

- У меня-то все отлично. А вот вы за свои новаторские штучки можете очутиться вот тут, - Беридзе изобразил скрещенными пальцами решетку. – И, что самое плохое, я могу составить вам компанию, если подпишусь под этой ересью. Я еще буду осуществлять контрольный звонок в стационар и интересоваться состоянием ребенка после вашего, так сказать, лечения. Какого дьявола вы вообще вытворяете? Четыре месяца ребенку, вы выставляете диагноз «Обструктивный бронхит» и вместо показанной терапии проводите черт знает что? Что вот это вот значит, - он ткнул пальцем в графу «Оказанная помощь», - позвольте вас спросить?

- Это значит «Преднизолон внутримышечно», - спокойно ответил врач. – И оксигенотерапия. Я вроде бы разборчиво пишу.

- Какой, к лешему, преднизолон? Откуда вы взяли вообще этот преднизолон? Вот, - первая закладка покинула свое лежбище, когда книга распахнулась на нужной странице, - вот, по-русски вроде бы написано «Небулайзерная терапия, ингаляция беродуала в дозе 10 капель». Где тут хоть слово про гормоны и кислород, Александров?

- Нукзар Сергеевич, - проникновенно сказал Степан, возвращая карту, - кто лечится по книжке, очень рискует умереть от опечатки.

- Ах, вот как! – старший врач откинулся в крутящемся кресле, закинув ногу на ногу - верный признак крайнего раздражения. – То есть, если правильно вас понимаю, вы мните себя выше «Стандартов» и выше профессорской коллегии, являющейся авторами данной книги? Так может, обоснуете свою позицию?

- С удовольствием. Начнем с того, что любимые вами и Пловцовым «Стандарты», - врач с удовольствием отметил, как дернулась щека Беридзе, - писали люди кабинетные, которые, формулируя свои мысли, сами их практически не апробировали в повседневной работе. Основывались лишь на статистических данных, которые, как известно, всегда округляются, подтасовываются и притягиваются, ex tempore, под нужный уровень, особенно если речь идет о выпуске дорогостоящего препарата. Далее… В стандартах, если не путаю, указано «При острой дыхательной недостаточности начать ингаляции беродуала в дозе 10 капель». Возраст, попадающий под данную дозировку, довольно разбросанный – от новорожденного до шести лет. Нукзар Сергеевич, вы мыслящий человек, вы должны понимать, что это уже чушь. Если шестилетнему эта доза пойдет, то для новорожденного, который по весу в пять раз меньше, это слишком много!

- Для этого, если вы так внимательно читали, - язвительно прокомментировал Беридзе, - в скобках там указано «Применять с осторожностью».

- Угу, - насмешливо кивнул Александров. – С осторожностью – это как? На вытянутых руках осторожненько поднести и в случае чего немедленно ершиком вычистить из бронхов?

- Ерничаете?

- И в мыслях не держал. Лишь обосновываю свою правоту и их неправоту. Невозможно с осторожностью применить препарат, коль он уже попал в кровь. Как здесь соблюдать осторожность? Назначить малую дозу? При тяжелом состоянии ингаляция будет неэффективной, помощи никакой, пациент просто отяжелеет. Кроме того, как вы себе представляете эту ингаляцию? На момент осмотра ребенок выдавал тахипноэ 80 в минуту и имел шикарный акроцианоз носогубного треугольника. Как его ингалировать – там отек в бронхах! Через нос нет смысла – препарат осядет в носовых ходах, которые, кстати, еще недоразвиты. А через рот… попробуйте. Масок для грудничков у нас нет, все, что есть в комплекте, предназначена для взрослых. Снять с других аппаратов ИВЛ не получится, да и не рекомендуется производителями – я спрашивал. Как его ингалировать, в таком случае?

- На каждой бригаде в хирургической укладке есть интубационный набор…

- Давайте уж сразу трахеостому, - перебил Александров. – Делов-то всего – горло разрезать да перстнещитовидный хрящик пересечь. Особенно это чудно воспримут родители ребенка, не говоря уж о нем самом! Не говорите ерунды!

Продолжение следует...

- Господи, да когда же это кончится? – простонал врач Степан Александров, когда селектор, выдав серию статических помех, грозно позвал его в кабинет старшего врача смены. – Теперь-то что?

- Набедокурили снова, Степан Андреевич, - подмигнула медсестра Ира, стряхивая пепел с сигареты в самодельную пепельницу из банки «Пепси». – И когда успеваете только?

- «Постовой Степан Степанов был грозой для хулиганов», - весомо процитировал врач, нехотя поднимаясь с кушетки – двенадцать вызовов уже отмотали, устал слегка, чего уж там. Да и зовут, как сам понимал, не на чай с плюшками.

Так уж вышло, что у Александрова с начальством сложилась взаимная нелюбовь, которая, хоть и вела позиционную войну, периодически прорывалась то тут, то там атаками на вражеские укрепления. Началось все, как водится, невинно и нежданно – с визита на подстанцию нового главного врача. Старый, что греха таить, был сильно нелюбим персоналом, ибо в последний раз лечил больного лет так надцать назад – зато имел титул «заслуженный врач РФ» и присовокуплял его везде, где только можно. Даже заявления на отпуск или отработку требовал писать именно с торжественного вступления «Главному врачу Станции скорой медицинской помощи города М., заслуженному врачу Российской Федерации…», а там уже далее, согласно стандарту заявления. Степан был первый, кто выразил неудовольствие по этому поводу вслух, за что был моментально взят на заметку заведующим подстанцией Лисовским. После третьего такого высказывания Лис пригласил Александрова в кабинет и разразился невнятными угрозами из серии: «Тебе что, место жмет?». Степа пожал плечами, сослался на неотмененную в стране гласность, а также затребовал от заведующего официальный документ, где указывалось бы, что обращение к главврачу должно вестись именно в такой подхалимской форме, а также документ, где определялись бы меры и срок наказания за устное выражение неудовольствия по сему поводу. Беседа закончилась безобразным скандалом, после чего Александров занял главенствующее место в черном списке Лисовского.

Однако старый главврач ушел, а место его занял некто Пловцов, неизвестно откуда свалившийся на многострадальную «Скорую помощь» города М. С его приходом персонал было вздохнул с облегчением – новый, помоложе, доступен к вербальному контакту, глядишь, и перемены последуют, чего очень и очень хотелось после «ига» прежнего начальника. Однако новый «барин», как оказалось в течение первого же месяца, против ига и его производных ничего не имел, менять ничего не собирался, аргументируя это тем, что «ломать – не строить», а построено прежним глубокоуважаемым «заслуженным» было много и построено добротно, на века, так сказать. В частности, как любил зло разъяснить Степан, разветвленная и многочисленная подхалимо-стукаческая сеть, охватывающая все подстанции «Скорой» и доносящая до чуткого слуха главврача любое волеизъявление сотрудников. Перемены последовали, разумеется, но не те, которых ждали медики.

Новый начальник, стремясь оправдать свое назначение, развил кипучую деятельность, которая, в идеале, должна была поднять службу «Скорой помощи» города М. до невиданных высот. Увы, как снова любил говаривать Александров, сидя в кругу друзей за кружкой пива, хуже дурака только дурак с инициативой, а нездоровая инициатива гораздо страшнее ее отсутствия вообще.

Первым приказом Пловцова по учреждению был приказ о совершенствовании методов оказания первой медицинской помощи населению при ДТП. Персонал подстанции к первому визиту важной персоны с таким масштабным нововведением согнали в актовый зал целиком, как смену уходящую, так и нынешнюю, некоторые бригады выдернули из машин. В зале, который и до этого не отличался обширностью, разместить такую толпу было очень проблематично – многие сидели на коленях друг у друга, на корточках, спинках стульев, большинство просто подпирало стены, потирая опухшие от бессонной ночи глаза и зевая в кулак. Ночь выдалась тяжелой, все, чего хотел уставший организм – это рухнуть и закрыть глаза…

Новый главный поднялся на сцену молча, не ворочая головой по сторонам, чему, вероятно, мешал туго затянутый галстук, а может – уже сформировавшийся второй подбородок с зачатками третьего. Коротко кивнув на суетливое приветствие Лисовского и старшего фельдшера Костенко, главврач грузно сел в стул и зашелестел бумагами, все также избегая смотреть на персонал. Степан, сдернутый с вызова (1 год, кричит, задержка уже сорок минут), недовольно скривился.

- Мурло какое-то… - пробормотал он. – Ни «здрасьте», ни «извините»…

- Уважаемые сотрудники, - донесся до него подчеркнуто радостный голос Лиса. – Мы все рады поприветствовать сегодня на нашей подстанции нашего главного врача, Пловцова Филиппа Николаевича!

Он же первый и зааплодировал, приглашая к сему темно-зеленую массу сидящих и стоящих людей. Подхалимы подхватили его жест, сочно ударяя ладонью о ладонь, но подхалимов было мало, поэтому овации не вышло. Главный, не отрываясь от бумаг, слегка нахмурил брови.

- Наш главный врач чего-то недоволен нашей реакцией, - делая акцент на словах, ядовито прошептал Александров на ухо стоящему рядом коллеге-педиатру.

Лисовский широким, артистическим жестом оборвал пародию на аплодисменты:

- Теперь Филипп Николаевич желает ознакомить вас с некоторыми приказами по учреждению, разработанными лично им…

Пловцов громко прочистил горло, затыкая Лису рот.

- Чего еще он желает? – насмешливо спросил Александров. – Может, поздороваться для начала?

На него зашикали со всех сторон.

- Приказ номер сто сорок шесть от десятого марта две тысячи восьмого года, - тяжелым, гулким голосом начал Пловцов, сверля глазами бумаги.

Суть приказа сводилась к тому, что, ввиду высоких показателей травматизма и смертности при ДТП и долгого же времени доезда бригад к месту происшествия (опять же, отталкиваясь от статистических данных), решено создать специальную, «дорожно-транспортную» бригаду, которая будет сутки разъезжать по городу, дабы оперативно среагировать на вызов и прибыть на место аварии за считанные секунды. Эта бригада, помимо своей оперативно-лечебной деятельности, также должна будет вести санитарно-разъяснительную работу среди населения касательно принципов оказания первой доврачебной помощи при ДТП.

Когда главврач закончил чтение, Александров, уже не сдерживаясь, громко фыркнул. От него моментально шарахнулись, как от зачумленного. Лисовский, стоящий одесную главного, побелел лицом и, выкатив глаза до их частичного выпадения из орбит, послал врачу жуткую гримасу. Пловцов, наконец-то, поднял глаза, выискивая источник возмущения в толпе.

- Кому-то здесь что-то кажется смешным? – тяжело спросил он.

- Кажется, - согласился Степан, поднимая руку. – Мне кажется.

- Ваша фамилия?

- Врач Александров.

- Идиот… - прошипел стоящий рядом фельдшер. – Совсем ума лишился?

- И что вас, врач Александров, насмешило в официальном документе?

- Меня насмешила его фантастичность и абсолютная нежизнеспособность указанных в этом документе идей.

- Когда разговариваете с начальником, полагается вставать! – громыхнул со сцены Пловцов. Все испуганно затихли.

- А когда входите в помещение, полагается здороваться, - парировал Степан. – И если не с каждым за руку, то со всеми разом хотя бы.

Тишина, повисшая в актовом зале, была такой тяжелой, что ее можно было взвешивать. Лисовский, стоя все также чуть поодаль главного, нервно тер ладони, сверля ненавидящим взглядом так и не вставшего Александрова.

- Вас заинтересовало мое мнение? – хладнокровно, словно не замечая грозовых туч, спросил врач. – Я с удовольствием его вам выскажу.

- Александров, выйдите с пятиминутки! – тонко крикнул Лис. – Выйдите сейчас же!

Главврач остановил его коротким жестом руки.

- Выйдет он, когда я скажу. А сейчас пусть объяснится. При всех.

- С удовольствием, - фыркнул Степан. – Простите за любопытство – где вы работали раньше?

- Переходите на личности?

- Не покидая профессионального уровня. Знать нюансы работы «Скорой» может только скоропомощник. Все остальные люди в данном случае больше навредят, чем помогут. Как вы, в данном случае.

- Господи, какой придурок… - продолжал шептать рядом стоящий фельдшер, без устали пиная его ногой.

- Может, перейдете к фактам?

- Да какие факты? Вы фантазер, уважаемый начальник. Ну… ну даже если вы найдете персонал с железными задницами и стальными желудками, нечувствительный к вибрации и укачиванию, не нуждающийся в сне, обеде и туалете, который согласится за ту же оплату труда двадцать четыре часа трястись по дорогам, даже если вы согласуете с автобазой расход бензина постоянно ездящей бригадой – все равно это ерунда получается. Город наш растянутый, сами знаете, если вы местный. Бригада вполне может быть на южном конце, когда ДТП произойдет на северном. И ехать она будет на порядок дольше, нежели с подстанции. Кстати, катаясь безостановочно сутки, проблемно проводить санпросветработу среди населения – разве что орать в окно машины. Какие вам еще факты нужны?

- Этот врач давно работает? – громко спросил Пловцов, слегка повернув голову в сторону угодливо склонившегося Лисовского.

- Давно, Филипп Николаевич, - торопливо ответил тот. - Пятнадцать лет уже.

- И как – претензии, жалобы, замечания по работе были?

- Доигрался ты, Степка… - прошелестел кто-то сзади. – Сожрут теперь…

- Ну… - замялся Лис – не хотел показывать холуйскую суть на полную катушку перед всем персоналом. – Если посмотреть… наверное… у всех есть огрехи в работе…

- Извините меня, - Александров встал, вызвав волну удивленно-испуганных возгласов. - Я бы с удовольствием послушал ваши фантазии дальше, но меня сдернули с вызова – а там ждет ребенок. Если я вам не нужен в обсуждении моего морального и профессионального облика, то я пойду, с вашего позволения.

- Я вас еще не отпускал! – застиг его у дверей начальственный рык.

- Я так и передам родителям пациента, которые меня уже без малого час ждут – что вы меня не отпускали.

Продолжение следует...