© Гектор Шульц

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая
Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая. Другая Алёнка.

В одиннадцатом классе мы с Алёнкой сидели вместе почти на всех уроках. Кроме биологии, потому что Максим Васильевич решил, что отстающим надо сидеть с теми, кто лучше знает предмет. Мне повезло, потому что моим соседом с десятого стал Нефор, а вот Шпилевскому достался Кот. Правда, в одиннадцатом Кота отсадили к Куркиной, чему он только порадовался, как и Шпилевский, соседом которого стал обычный серяк из нейтральных.

На географии нас тоже порой рассаживали так, как считал учитель. Никто не спорил, но на следующих уроках все садились с теми, с кем хотели. Я выбирал Алёнку, а учитывая, что парта была первой и стояла ближе всех к двери, иногда удавалось негромко болтать, не боясь окрика учителей.

После той драки с Котом я и не заметил, что стал проводить с Алёнкой все больше и больше времени. Мы вместе шли в школу, причем я всегда ждал возле подъезда, когда Алёнка выйдет. На большой перемене привычно тусили под лестницей, поедая бутерброды и обсуждая любимые книжки. Домой тоже шли вместе и расставались только у дворового стадиончика, где Алёнка шла направо, а я налево к своему подъезду. В совместных походах в школу был один жирный плюс. Старшаки из других дворов никогда не доебывали того, кто идет с девчонкой. Неважно, лох это или другой старшой. На районе считалось западлом чморить пацана, когда тот гуляет со своей девушкой. Разве что Мафон иногда подзывал меня, высунувшись из Колодца, и просил купить в киоске сигарет или бухла. Тогда мы с Алёнкой делали круг, я покупал требуемое, потом провожал её до подъезда и шел к Мафону.

— Чо, телка твоя? — хмыкал Мафон, смотря на меня бесцветными обдолбанными глазами. — Ничо такая. Приходи как-нибудь, посидим все вместе, винишка ебнем…

Я улыбался, кивал и забывал об этом разговоре сразу же, как и Мафон. Только Мафон забывал об этом, потому что его прокуренный, пропитый и съеденный клеем мозг нихуя не мог удержать информацию. А я не собирался вести Алёнку к этим уродам. Видел, что происходит в Колодце с девчонками.

Однажды я зашел к Алёнке за домашкой, потому что пропустил школу, когда всех пацанов отвезли в военкомат на стандартную проверку. Дверь мне открыла её мама, тетя Наташа, и, улыбнувшись, посторонилась, пропуская внутрь квартирки. Когда я замер в коридоре, она удивленно подняла брови, а потом указала приглашающим жестом на комнату.

— Долго стоять будешь? Заходи, мы как раз обедать собрались, — улыбнулась она.

— Не, не хочется, теть Наташ, — помявшись, ответил я, но Алёнкину маму было уже не остановить.

— Заходи, заходи. Еще чего удумал!

Последний раз я был у Алёнки в квартире еще в детстве и смутно помнил, как живут Огурцовы. Обычно мы болтали в коридоре, я отдавал Алёнке книги или какие-нибудь вещи, а потом уходил домой. Поэтому, пройдя в гостиную, я улыбнулся, увидев Алёнку на диване.

Она, поджав под себя ноги, углубилась в любимого «Властелина колец» и меня не замечала. Тетя Наташа тоже ждала, когда же Алёнка поднимет глаза.

— Привет, Алён, — усмехнулся я, устав ждать. Алёнка дернулась, вытаращила свои голубые глазюки и открыла рот.

— Ой… Тёма… Мам! — возмущенно фыркнула она. — Могла бы и сказать.

— И лишить себя концерта? Вот еще, — рассмеялась тетя Наташа. — Садись, Тём. Сейчас суп погрею, и пообедаем все вместе.

Алёнка, покраснев, еще сильнее вжалась в диван, но моя кривая улыбка заставила и её рассмеяться. На ней было все то же серое платье, которое она носила дома, а на ногах теплые шерстяные носки, которые мне связала бабушка, а я отдал их Алёнке в десятом.

— В кого ты трусиха такая, Огурцова? — хмыкнул я, присаживаясь в старое скрипучее кресло рядом с диваном.

— В маму, наверное, — улыбнулась Алёнка и встала с дивана. — Помогу пойду. Чай хочешь?

— Не, воды, если можно, холодненькой, — мотнул я головой и, дождавшись, когда Алёнка уйдет на кухню, принялся рассматривать жилище Огурцовых.

Жили они очень скромно. На стенах висели все те же пожелтевшие обои, которые я помнил из детства, когда меня пригласили к Алёнке на день рождения. Скрипучий пол был выкрашен коричневой краской, у окна стоит журнальный столик с небольшим черно-белым телевизором «Юность» на нем. Рядом с диваном шкаф с книгами. На видном месте те, что я спиздил или купил. Напротив еще шкаф и сервант со скудным содержимым: два набора недорогой посуды, фотография Алёнки с мамой, фотография какого-то сурового деда в военной форме и хрустальный графин.

Подивившись отсутствию кроватей, я вдруг понял, что диван, на котором Алёнка читала, скорее всего раскладывается, и она спит вместе с матерью. Понял и покраснел, вспомнив, что у меня отдельная комната и отдельная кровать.

С другой стороны дивана, рядом с дверью в кладовку, стоял еще один столик. На нем лежала газета с наполовину разгаданным кроссвордом, очки в тяжелой оправе и томик с очередными приключениями Анжелики. Видимо, на этой стороне спала тетя Наташа.

— Тём, иди кушать, — тихо позвала меня Алёнка, высунувшись из кухни. Я повернулся, задумчиво посмотрел на неё и, улыбнувшись, выбрался из кресла.

— Ага, иду.

Мы ели жиденький суп из картошки с расщепленными волокнами курицы и бледными кусочками вареного лука. Алёнка, тревожно смотря на меня, то краснела, то бледнела, боясь увидеть гримасу отвращения. Но я с удовольствием съел нехитрый суп и, вымакав остатки коркой хлеба, поблагодарил за обед:

— Спасибо.

— Алёнке говори, — подмигнула тетя Наташа. Сколько я себя помнил, она всегда была веселой. Несмотря на весь пиздец, что выпал на долю этой бедной женщины. Да и Алёнка не припоминала, чтобы мать хоть когда-нибудь жаловалась или истерила. Она поставила на плиту зеленый чайник и включила газ. — Она варила.

— Очень вкусно, — улыбнулся я. — Спасибо, Алён.

— Пожалуйста, — снова покраснела она, но, когда я ущипнул её под столом за ногу, рассмеялась. — Ай!

— Как родители? — спросила тетя Наташа, подсаживаясь и смотря на меня.

— Нормально, — пожал я плечами. — Папка иногда болеет еще, ворчит, что работы нет. Ему тяжелое нельзя поднимать, а он кроме завода нигде и не работал. Мама работает там же. Нашла место в пекарне, пригодился её кулинарный...

— Вы в военкомат сегодня ездили, — вспомнила Алёнка. — Что сказали?

— А что мне скажут? — рассмеялся я. — Годен. Шпилевского завернули, да это и так все знали. Но у меня день рождения осенью, так что попробую поступить куда-нибудь.

— Правильно, Тёмка, — кивнула тетя Наташа. — В эту армию идти — себе же хуже.

— Я не против, теть Наташ. Если не поступлю, то пойду. Куда деваться. Папка мой служил, и ничего. Да и пацаны наши дворовые… тоже многие служили, — я придвинул к себе чашку с горячим чаем, а Алёнка подвинула мне сахарницу. И снова смутилась. Я, бросив осторожный взгляд, увидел, что сахара там от силы пару ложек. — Не, спасибо. Я без сахара люблю.

— Алёнушка тоже поступать будет. Сейчас варианты подбираем, — вздохнула тетя Наташа. Я же, улыбнувшись, посмотрел на Алёнку.

— Алёнка куда угодно поступит. С её-то головой. Это моя дырявая, только биологию и помню худо-бедно.

Алёнка порозовела и уткнулась носом в свою чашку. Сахар так и остался нетронутым.

— А вообще, куда хочешь, Алён?

— Не знаю пока. Может, на право или финансы, — пожала она плечами.

— Куда ни поступишь, везде хорошо, — махнула рукой её мама. — Без вышки сейчас никуда.

— Эт точно, — кивнул я и похлопал Алёнку по плечу. — Не дрейфь. Ты точно поступишь. Без вариантов.

— Мне б такую уверенность… — проворчала Алёнка.

— Ага. Она на той неделе контрольную по алгебре за десять минут решила, — фыркнул я, заставив тетю Наташу улыбнуться. — Потом сидела и меня подначивала.

— Неправда! Я помогла! — вскинула Алёнка, но после того, как мы с её мамой рассмеялись, выдохнула и улыбнулась. — Ну вас!

— Ладно. Пойду домой, а то мои тоже ждут, что там и как в военкомате. Домашку дашь, Алён?

— Ага, — кивнула она и, выбравшись из-за стола, умчалась в комнату.

— Спасибо, Тём, — тихо произнесла тетя Наташа, взяв меня за руку. Я удивленно посмотрел на неё в ответ.

— За что?

— За то, что приглядываешь за ней в школе. Я знаю, как там… Алёнка не говорит, но я знаю. Вижу, слышу.

— Как иначе, теть Наташ, — вздохнул я и посмотрел в окно. Желтые листья падали на подоконник, а кухню заливало еще теплое осеннее солнце, понемногу согревая и душу.

Как-то раз Кукушке стрельнула в голову мысль, что хорошо бы устроить дискотеку в декабре, перед зимними каникулами. Естественно, почти все девчонки были за, да и уроды тоже обрадовались. Как-никак «лишний повод бухнуть и потискать телок», как пизданул Кот Зябе на перемене. Кто-то попытался слинять, но Кукушка заявила, что это устраивается не просто так, а для объединения класса и «культурного досуга». То, что всполошилась она объединять поздновато, так никто и не сказал.

Я редко бывал на школьных дискотеках. По большому счету из-за того, что они пиздец как унылы. А еще потому, что уроды, нажравшись в туалете, развлекались тем, что чморили лохов. Облить Шпилевского лимонадом или нассать в кружку Щенкову? Легко. Выцепить кого-нибудь и отхуярить в темном углу пустой школы или зажать визжащую девчонку в гардеробе и запустить пятерню ей в трусы? Уроды любили дискотеки, а я нет.

Но на эту поплелся по двум причинам: чтобы не сраться лишний раз с Кукушкой и чтобы приглядеть за Алёнкой. Пьяные одноклассники, которым сперма в башку ударила, на все способны. А Кукушке, скорее всего, будет просто похуй.

Вечером двадцать четвертого декабря, в пятницу, я вышел из дому на школьный дискач. Оделся абы как, хотя мама настаивала на том, чтобы я оделся в новое. Я не стал в очередной раз с ней спорить и поставил перед фактом, что пойду в школьной одежде. Разве что рубашку я заменил на майку с драконом на левой стороне груди.

Подождал Алёнку у подъезда и, когда она вышла, удивился, увидев, что Огурцова накрасила губы. Алёнка, заметив мой взгляд, тут же стала пунцовой, но я, улыбнувшись, легонько пихнул её в спину и буркнул:

— Хули стесняешься? Тебе идет.

— Спасибо, — улыбнулась она и, взяв меня под руку, вдохнула морозный воздух. В небе виднелись яркие и колючие звезды, а небо было чистым, как в деревне летом. Даже редкий свет фонарей не мог потушить свет этих звезд. А я украдкой любовался другими звездами. Которые блестели в Алёнкиных глазах.

Придя в школу, мы увидели, что Кукушке не единственной пришла в голову эта идея. Вместо класса, где обычно и проходили дискотеки, нас отвели в актовый зал, откуда убрали стулья и поставили столы с нехитрой жратвой, на которую собирали всем миром. Я знал, что большую часть оплатили отцы Дэна и Нефора, надеясь таким образом выправить оценки свои детей.

В актовом зале под нехитрую попсу уже дергались первые пришедшие. Я увидел Кота, нескольких старшаков из параллельных классов, мелькнула рожа заблудившегося девятиклассника, которого Кукушка скоро выгнала нахуй. С каждой минутой зал забивался все больше и больше.

Мы с Алёнкой решили спрятать куртки от греха подальше под нашей лестницей. А когда вышли в коридор, я присвистнул, увидев, что Алёнка одета в скромное обтягивающее платье, а на ногах все те же югославские балетки, которые я притащил ей в девятом классе.

— Ля, какая Огурцова цыпа, — заржал Кот, снова заставив Алёнку смутиться. Но наткнувшись на мой ледяной взгляд, он оскалился и отошел в сторону. — Чо, Ворона? Эт ты еще Лазаренко с Панковой не видел. Вон, зацени! Так и вдул бы. Ух, соски, блядь!

— Пойдем, — буркнул я и, взяв Алёнку за руку, обогнул Кота, после чего вошел в актовый зал. Да, Кот был прав. Лазаренко, одетая в блестящее короткое платьице, приковывала взгляды каждого пацана, а Панкова, которая повисла на довольном Дэне, словно хвасталась своим декольте, из которого сиськи вываливались наружу, будто она в корсет себя затянула. Алёнка, взглянув на собственную маленькую грудь, слегка выпирающую, поджала губы. Я сдержал улыбку, чтобы не обидеть Алёнку, а потом, наклонившись, шепнул ей на ухо: — Это у крестьянок были большие сиськи. А королевы ходили с маленькой грудью, Огурцова.

Алёнка тихо рассмеялась, но тут же вернула серьезное выражение лица, когда на смех повернулось несколько голов. Я редко видел её смеющейся, но сегодня её смех вызывал у меня приятные мурашки.

Мы отошли к дальнему столу, у которого стояли две тарелки с печеньем, пластиковые стаканчики и две бутылки Колы. Я налил себе и Алёнке, взял печенье и поперхнулся, когда Кукушка со сцены объявила медляк. Из колонок полилась слащавая мелодия и гнусавый голосок затянул про «девчонок, пацанов и первые поцелуи». Второй раз я вздрогнул, когда Алёнка взяла меня за руку и потянула за собой. Я слышал смешки одноклассников, но Огурцова словно не замечала их и шла вперед с улыбкой.

В центре зала уже кружились парочки. Дэн с Панковой, Лазаренко с каким-то высоким пацаном из одиннадцатого «А», Кот, гримасничающий перед Куркиной, и остальные. Алёнка остановилась неподалеку от них, робко улыбнулась и обняла меня за шею. Я опустил руки ей на талию, и танец начался. Если можно, конечно, назвать танцем простое топтание на месте. Танцевала только Лазаренко, и многие остановились, чтобы посмотреть, как она красиво вихляется в объятиях партнера. Многие, но не мы.

Я, глядя Алёнке в глаза, топтался на месте. Грудь горела, глаза слезились, а ноги вдруг стали ватными, как после драки с Котом. Когда Алёнка неожиданно прижалась ко мне, и я ощутил её тепло, то мысленно выругался. Стояк удержать было невозможно, и если бы на мне были в тот момент старые брюки, то вся школа долго бы обсасывала мой позор.

Когда медляк закончился и ему на смену пришла очередная попсовая дрыгалка, мы с Алёнкой отошли к столам, где я махом осушил два стакана с Колой. Сердце ходило ходуном, и Алёнка даже встревожилась, после чего взяла меня за руку.

— Тём, все в порядке? — спросила она тихо. Я криво улыбнулся и кивнул. — Я что-то не так сделала?

— Не, не. Просто это первый медляк в моей жизни.

— В моей тоже, — улыбнулась она.

Постепенно зал опустел. Парочки разбредались по школе, а оставшиеся уходили в туалеты: покурить, дернуть косяк или глотнуть бухла, спрятанного заранее в сливных бачках. Мы с Алёнкой станцевали еще один медляк, а потом она предложила пойти прогуляться.

Забрав куртки под лестницей, мы крадучись двинулись к выходу, но поравнявшись с гардеробом, услышали чье-то чмоканье, а потом и сердитый голос Зябы:

— Слышь, сука. Я те зубы выбью. Нежнее соси, хули ты его кусаешь?!

Чмоканье на секунду прекратилось и послышался голос Жабиной, которую Зяба уже трахал вместе с Котом под лестницей.

— Ща сам себе сосать будешь…

Раздался глухой звук шлепка, и чмоканье ускорилось. Я растерянно посмотрел на Алёнку, а она, сдерживая улыбку, на меня.

— Пошли, — шепнула она.

— Пошли, — кивнул я и добавил: — Подальше от всего этого.

Мы долго бродили по опустевшим снежным улицам, пока не замерзли. Пару раз встречали пацанов из нашего двора. Мафон прошел мимо со стеклянным взглядом и не узнал меня, а Дрон, гуляющий с одной из мафоновских блядей, усмехнулся, посмотрев на Огурцову, и показал мне большой палец.

— Ничо такая, Ворона, — сказал он.

— А я чо? — пьяно проворчала его спутница. Дрон закатил глаза и раздраженно добавил:

— А тебя ща проверим. Чо ты или ничо, — после чего заржал и растворился в темноте.

— Морозно сегодня, — шмыгнула носом Алёнка, прижимаясь ко мне. Я чувствовал, как она дрожит, поэтому прижался в ответ.

— Пойдем, провожу тебя до дома. Не хватало еще заболеть, — буркнул я.

Правда, мы еще немного погрелись в подъезде. Алёнка сидела на занозистом подоконнике, прижимаясь ногами к горячей батарее, а я стоял напротив и смотрел ей в глаза. Притяжение, возникшее словно из ниоткуда, стало сильнее, и я, подавшись вперед, поцеловал Алёнку. Она ответила на поцелуй. Неумело, как и я, но очень нежно.

Впервые она была ко мне так близко. Так близко, что я чувствовал приятный аромат ромашки от её волос и еле уловимый, терпкий запах духов. Губы Алёнки были мягкими, влажными и чуть солоноватыми. И очень нежными.

Мы, прижавшись друг к другу, дрожали и целовались в загаженном подъезде, где на потолке чернели пятна и вплавленные спички. Где в углу валялся использованный шприц, а стены истыканы ключами и бычками. Мы целовались, не обращая внимания на тот пиздец, что нас окружал. Потому что крохотный миг счастья был сильнее всего плохого.

Дождавшись, когда Алёнка войдет в квартиру, я закурил и вышел на улицу. Постоял немного, смотря на звезды, усмехнулся, услышав лай собаки и крик пьяного забулдыги, а потом, запахнув куртку, отправился домой через двор.

Ночью мне снились добрые и яркие сны, в которых не было места плохому. Только я, Алёнка и наш первый поцелуй.