История о настоящей морской дружбе, о плавании, которого не было, и дрейфе, который был, о лжи во спасение и рукописях, которые не горят.
В 1922 году во втором номере «Журнала Кружка Морского Училища во Владивостоке», эмигрантского издания, выходившего в Праге, было опубликовано письмо в недавнем прошлом командира канонерки «Манджур» старшего лейтенанта Анатолия Николаевича Королева.
В письме, адресованном командиру (опять же в прошлом) роты гардемаринов капитану 1-го ранга Михаилу Александровичу Китицыну - знаменитому подводнику, удостоенному высших боевых наград Российской империи, его бывший сослуживец поведал о своих злоключениях после эвакуации из Владивостока в Японию перед приходом «красных орд». В том числе о дрейфе на рыболовецкой шхуне продолжительностью более 100 дней.
В Японии русские военные моряки оказались не у дел, и потому многие из них нанимались штурманами на рыболовецкие суда. Поступил так и Королев, после чего в июне 1920 года отправился к Берингову проливу за китами, морским зверем и лососем.
Все на шхуне было не так: наспех собранная команда, неопытный капитан, пьющий старпом, да и состояние самой шхуны оставляло желать много лучшего. Пришлось завернуть в Хокодате для ремонта. Тот затянулся, и потому к окончанию промыслового сезона шхуна добралась только до Камчатки – до Чукотки идти было и вовсе бессмысленно. Ни китов, ни зверя, ни рыбы…
Подступавшие холода заставили повернуть обратно. Шли под парусами, сберегая топливо и опасаясь за дряхлый, в любую минуту готовый закапризничать мотор. Гафельные паруса были не первой молодости, да и шхуна, водоизмещением 120 т., по определению Королева, оказалась «коробкой и коровой, не способной идти круче 7 румбов».
Страшились шторма, и он не заставил себя ждать. Злые волны как хотели забавлялись со шхуной, и в конце концов повредили перо руля. Попытки повернуть к Петропавловску-Камчатскому, чтобы там укрыться от непогоды и отремонтироваться, оказались тщетными. А тут еще и мотор сломался…
Шторм, между тем, не желал угомониться, более того – превращался в тайфун, увлекая шхуну все дальше на юго-восток. До Японии было неумолимо около 500 миль, и вернуться туда у команды не было ни малейшей надежды.
В один из дней огромная волна нависла над шхуной, ринулась вниз, ударила и унесла с собой все, что было на палубе, пожалев только мачты, но не пощадив капитана шхуны и одного из матросов, океан забрал их, полагая своей законной добычей.
Из-за деформации корпуса открылись щели, так что основной работой экипажа стало вычерпывание воды. О том, чтобы как-то обсушиться, оставалось только мечтать.
Людей охватил страх, результатом которого стало смиренное ожидание неизбежной смерти. Старший помощник капитана, теперь главный на судне, растерял остатки мужества, упивался до невменяемости саке и целыми днями не появлялся в рубке. Многие матросы следовали его примеру, укрывшись в трюме, никак не реагируя на приказы и увещевания Королева.
По счастью, нашлись и смелые люди, или они просто очень хотели выжить. Именно они стали опорой для штурмана, которому пришлось всю ответственность за судьбу шхуны и ее команды взять на себя.
Если позволяла погода – раздвигались тучи, прекращался дождь, Анатолий Королев доставал секстант. Вскоре «закончились» имеющиеся на борту карты. У него был с собой карманный атлас Маркова, по нему он и стал прокладывать курс, вернее не он, а течения и ветер, их несло «на зюйд-зюйд-тень-вест».
Королев все ждал, когда же они окажутся в зоне пассатов – там тепло и возможность добраться до южных островов. Увы, в январе они не смогли подойти к Северным Марианским островам. Тем временем припасы на борту подходили к концу: что саке – она давно кончилась, но в рационе осталась лишь мучная похлебка и лепешки с «кирпичным» чаем. Зато воды хватало – по указанию штурмана матросы соорудили три опреснителя. Но самое главное – шхуна снова начала слушаться руля, перо удалось починить, штуртросы – протянуть. Ведь до того шхуна только «плавала по воде, но не управлялась парусами, и шла только в галфинд или крутой бакштаг, а при зыби дрейф был даже при бакштаге». Дело осложнялось тем, что мачты были слишком тонки, ни гнулись, поэтому приходилось нести только зарифленные паруса.
Наконец-то получив возможность самому, в не препоручать это ветру, прокладывать курс, 16 января японская рыболовецкая шхуна с русским штурманом во главе экипажа вошла в главный порт острова Гуам. За кормой осталось почти 4000 миль. В океане они пробыли 107 дней.
Прошло 40 с лишним лет, и в 1968 году, уже в ССР, в журнале «Огонек» появился очерк-рассказ капитана дальнего плавания Юрия Шиманского «На обломках «Тюленя».
Впоследствии этот очерк, «исправленный и дополненный», под разными, но похожими названиями не раз переиздавался в журналах и альманахах морской тематики, и был настолько хорошо встречен читателями, что вошел в список произведений, рекомендованных ЦК ВЛКСМ для молодежи, так как «в нем показан образец мужества и стойкости людей, будущих строителей социализма в нашей стране».
Рассказывалось в нем о «беспримерном» дрейфе шхуны «Тюлень».
Гражданская война застала роту гардемаринов одного из старейших учебных заведений России – Морского корпуса, основанного еще Петром I, на вспомогательном крейсере «Орел», на Дальнем Востоке. Они совершали учебное плавание – такова была официальная формулировка, на самом же деле Временное правительство хотело удалить из Петрограда молодых людей, придерживающихся монархических взглядов.
Командовавший флотом адмирал Старк делал все, чтобы уберечь будущих офицеров от большевистской крамолы, и потому по прибытии на Дальний Восток гардемаринов разместили на острове Русском.
Начальник Учебного отряда Михаил Александрович Китицын не допустил отправки гардемаринов под знамена Колчака, заставляя учиться, учиться и учиться морскому делу. Но нужна была практика, а подходящих для этого судов не имелось. Однако на берегу одной из окрестных бухт была найдена брошенная парусно-моторная шхуна длиной 18 метров. Гардемарины воскресили ее к жизни, благо что дубовый корпус был еще крепок, а двигатель – ремонтопригоден, чтобы не только «учиться и учиться», но и кое-что заработать для Морского корпуса. Вот только рацию выхлопотать у флотского начальства так и не удалось…
По просьбе Китицына шхуну назвали «Тюленем». И ясно почему: до назначения в Учебный отряд он командовал черноморской подводной лодкой «Тюлень», отличившейся в боевых действиях: весь экипаж ее получил георгиевские кресты за беспримерный подвиг: в октябре 1916 г. лодка захватила и привела в Севастополь огромный по тогдашним масштабам вооруженный артиллерией турецкий транспорт «Родосто» водоизмещением 6000 т.
В состав экипажа шхуны из десяти человек «для навигационной практики в парусном плавании» вошли гардемарины Георгий Семенов, Федор Чигаев и Николай Коринтели.
Помимо несения вахт им вменили в обязанность вести штурманские работы, для чего снабдили комплектом штурманских приборов и пособий: выдали секстант, хронометр, шлюпочный компас, мореходные таблицы и альманах «Морской астрономический ежегодник»; получили они и прошнурованный «Журнал астрономических наблюдений», который по окончании плавания следовало представить в учебную часть Морского корпуса.
Во второй половине мая 1919 года шхуна в составе флотилии из канонерской лодки «Якут», посыльных судов «Улисс», «Диомид» и «Патрокл» вышла в свое первое плавание на Камчатку, имея целью борьбу с браконьерами, преимущественно американскими и японскими, которые «хищнически занимались ловом особо прибыльных рыб и крабов, высаживались в глухих прибрежных селениях и выменивали ценные меха за спирт, порох, плиточный чай или совсем уже грошовые товары.
Сначала все шло благополучно. Шестибалльный попутный ветер позволял идти под парусами. И уже были видны скалистые камчатские берега, когда налетел шквал от северо-запада, быстро перешедший в шторм.
В тот злополучный час Коринтели и Чигаев находились в кубрике, а Семенов на вахте в машинном отделении. Остальные семь моряков во главе с капитаном были наверху. Вдруг шхуну накренило, и огромная волна прокатилась по палубе.
Двигатель смолк. Дверь кубрика заклинило. Лишь к утру Федор и Николай смогли выбраться из заточения. И единственный, кого они обнаружили на борту, был их друг Жора Семенов.
А на палубе ни шлюпки, ни бочек с топливом и пресной водой, ни ящиков с продовольствием, все смыло за борт. Обе мачты были сломаны, одна из них висела на обрывках такелажа за кормой.
Первое, что сделали гардемарины, очистили руль и гребной винт от опутавших их тросов и втащили мачту на палубу. Среди аварийного имущества нашли металлический румпель, насадили его на голову баллера руля. Запустили мотор, развернули шхуну против волны.
Идти к ближайшему берегу - на Камчатку - против ветра и течения было бессмысленно: топлива все равно не хватило бы. Следовало сохранять его на самый крайний случай, а пока лечь в дрейф.
Они изготовили плавучий якорь из чехла от трюмного люка, который, брошенный за борт, развернул шхуну носом против ветра. Потом пришла пора подумать хотя бы о самом примитивном парусном вооружении. Для начала валявшийся на палубе обломок приложили к торчащему остатку фок-мачты и стянули их железными болтами. Получившуюся мачту растянули вантами и штагами. На парус-брифок площадью около 6 м2 пошли четыре парусиновые койки. Поднятый парус забрал ветер, и «Тюлень» получил видимый, хотя и небольшой, ход.
Оба судовых компаса погибли, но среди учебного штурманского имущества, хранившегося в кубрике, нашелся шлюпочный компас. Подвесили небольшой колокол, найденный в трюме, и вахтенный стал отбивать склянки. Это оказалось нужно не только для ориентировки во времени: привычные звуки рынды положительно действовали на психику, вселяя уверенность, что судно их, хотя и изломано океаном, но в строю.
Не было карт, они погибли вместе с разбитой волнами надстройкой, сохранилась только «Южная часть Камчатского полуострова». К ней справа и снизу подклеили чистые листы бумаги, на которые продолжили сетку карты. На эту самодельную карту Тихого океана наносили теперь результаты астрономических определений. Все важное фиксировалось в вахтенном журнале - найденной в вещах чистой тетради.
Пищу поставляла рыбная ловля. Подспорьем был и планктон, который собирали пр и помощи конусной сетки. Планктон варили, получалось что-то вроде киселя.
Кончилась пресная вода. Спасало высасывание сока рыб, а потом прошел дождь, и они смогли, собирая с паруса, наполнить бочку питьевой водой.
Накатывала тоска. Друзья знали, что дрейф их в этих пустынных местах будет продолжаться не одну неделю, а то и не один месяц.
«Шхуну тем временем подхватило холодное Камчатское (Курильское) течение. Затем они попали в более теплое течение Куро-Сиво, увлекшее их на восток. Но «Тюлень» отнесло так далеко к востоку, что попасть на Гавайский архипелаг им было не суждено. Оставалось надеяться, что их прибьет к берегам Северной Америки. Однако штормовые ветры северных направлений завернули их к югу, где «Тюлень» попал в струи Калифорнийского течения, которое уходит от берегов Америки на запад и юго-запад.
Так они оказались на широте Гонконга. Потом «Тюлень» пересек экватор и теперь направлялся в ту зону Тихого океана, где было множество островов.
До сих пор их судно не текло, но на четвертый месяц дрейфа расшатанный ударами волн корпус стал пропускать воду. Щели конопатили, но качка и тропическое солнце продолжали разрушать старую шхуну. Вода появилась в кубрике и машинном отделении. Однако именно сейчас надежда на счастливый исход окрепла: появились стаи птиц.
20 сентября 1919 года, на сто четырнадцатые сутки дрейфа, гардемарины были спасены. Прямо на шхуну вышел аргентинский пароход «Патрия», следовавший в Австралию. Увидев сигналы бедствия на мачте шхуны, пароход остановился.
Штурманский помощник, появившийся на борту «Тюленя», выслушал объяснения его экипажа, просмотрел вахтенный журнал и воскликнул: «Невероятно! Изумительно! Четыре с лишним тысячи миль! Небывалая стойкость!» Друзьям было предложено покинуть судно - взять полузатопленную шхуну на буксир было невозможно.
Поднявшись на палубу «Патрии», Коринтели, Чигаев и Семенов долго смотрели, как постепенно скрывается из вида брошенный ими верный «Тюлень».
В Брисбене все трое перешли на пароход, следующий в Сингапур, там о них активно писали газету, а оттуда, испытав целый ряд приключений, вернулись на родину.
Две истории. Одна изложена сухо, это почти отчет, другая – весьма художественно. Одна – правдива, другая – лишь отчасти. Да, очерк Юрия Шиманского –в значительной, даже подавляющей степени выдумка.
Хотя на одном из островов Галапагосского архипелага была найдена и передана на французское гидрографическое судно бутылка: полузасыпанная, она лежала на береговой отмели. В ней обнаружили записку, но прочитать написанное было невозможно: попавшая внутрь влага смыла текст.
Выяснилось только, что записка написана по-русски, в ней фигурирует дата - август 1919 года.
И все же – выдумка, подтверждение этому – указание на стенде, посвященном судьбе гардемарина Николая Коринтели, на выставке «Последние гардемарины. 1918–1925», работавшей в 2019 году в Москве, в Доме русского зарубежья. Если простым языком, то она гласила: «Не было такого».
Для начала несколько слов о судьбе Георгия Семенова, Федора Чигаева и Николая Коринтели, а также их соученике Юрия Шиманского. Без этого – никак.
Юрий Шиманский ушел на «Орле» в средиземноморскую Бизерту. Некоторое время провел в Праге, где состоял членом пражского отдела «Кружка Морского Училища во Владивостоке».
В 1923 году вернулся в Советский Союз. Впоследствии стал капитаном дальнего плавания. Во время Великой Отечественной войны командовал вспомогательным судном Балтийского флота, после войны стал капитаном научно-исследовательского судна «Профессор Месяцев». Был действительным членом Российского географического общества.
Всю жизнь переписывался со своими однокашниками по Морскому училищу как в СССР, так и за границей. Был автором нескольких книг, посвященных рыболовству.
Георгий Семенов, потомственный моряк, был племянником В. А. Семенова, известного порт-артурца, автора книг «Флот и морское ведомство», трилогии «Расплата», «Цусимский бой» и «Цена крови». Георгий Семенов был большим любителем парусного спорта, принимал участие в длительных переходах спортивных яхт на Балтийском море.
Вернувшись на Родину, некоторое время служил на Черном море. После демобилизации вместе с товарищем по Морскому училищу Николаем Зандроком вооружил небольшую шхуну «Валюта», почти точную копию «Тюленя», и выполнял транспортные перевозки для Внешторга. Проплавав около года, шхуна была добровольно и безвозмездно передана погранохране. Правда, были подозрения, что команда, состоявшая из бывших гардемаринов, собиралась бежать за кордон, так что если речь и может идти о добровольности, то лишь вынужденной.
Затем Георгий Семенов поступил в институт на геологический факультет, впоследствии сделал ряд ценных открытий, был награжден орденом Ленина. Тяжело заболев, скончался осенью 1971 г. в Ленинграде.
Федор Чигаев был виртуозом в парусном и гребном искусстве, победителем многих парусных и гребных гонок. За рубежом работал помощником начальника порта на острове Ява. После возвращения в Советский Союз плавал на севере - в Белом и Баренцевом морях на гражданских судах. Был арестован как «враг народа». По отбытию срока уехал на Волгу. В 1930- годы воевал в Испании на стороне республиканцев. Был тяжело ранен. После Великой Отечественной войны жил в Одессе.
Николай Коринтели с юных лет не раз плавал под парусами по Черному морю у берегов родной ему Грузии. Помощником штурмана на иностранном пароходе добрался до Владивостока. В дальнейшем был арестован. Работал на строительстве канала Москва-Волга начальником финансового отдела. В конфликте двух руководителей стройки, занял не ту сторону, был осужден и расстрелян 3 декабря 1937 г. Реабилитирован 8 мая 1958 г. с формулировкой «за отсутствием состава преступления».
Но это строчки официальной биографий. Мы их дополним…
Юрий Шиманский в годы Гражданской войны служил в Морском отряде атамана Семенова. 10 декабря1920 года приказом генерала Врангеля из гардемаринов был произведен в мичманы. После возвращении в СССР был арестован и сослан в Архангельск, где работал на лесозаготовках, потом, с учетом его знаний, был переведен на торговый флот в качестве первого помощника, а затем и капитана. Имея два Георгиевских креста 3-й и 4-й степени и Георгиевскую медаль, заслуженные на «колчаковских фронтах», Юрий Анатольевич носил их вместе с советскими наградами, выдавая за полученные в годы Первой мировой войны.
Федор Чигаев постановлением учебного совета от 09.12.1918 г. был откомандирован в 1-й конный атамана Семенова полк по его личной просьбе.
Георгий Семенов и Николай Коринтели. Матросы 1-й статьи, в 1919 году находили в составе команды белогвардейского бронепоезда, сформированного во Владивостоке силами Сибирской флотилии.
Таким образом, герои очерка Шиманского летом 1919 года находились в действующей армии, сражаясь с красными, а уж никак не посреди Тихого океана на шхуне «Тюлень».
Так что же получается, все это плавание «Тюленя» - выдумка? Увы, большей частью. Хотя выход шхуны курсом на Камчатку действительно был. Там она и погибла в шторм. Экипаж спасся.
Возникает закономерный вопрос: зачем заслуженному капитану Юрию Анатольевичу Шиманскому с таким опозданием и таким тщанием - с именами, датами и документами, было наводить тень на плетень, явно воспользовавшись отчетом о дрейфе рыболовецкой шхуны под управлением старшего лейтенанта Королева?
Как же можно, чтобы капитан, моряк, офицер, благородный человек и опустился до подлога? Зачем пустился во все тяжкие? Ведь рукописи не горят, и многие его однокашники по Морскому училищу были еще живы, так что обман рано или поздно обязательно был бы раскрыт, так что вряд ли исключительно ради авторского тщеславия графомана и, уж конечно, не ради гонорара.
Ответ прост, хотя на истину мы не возьмем на себя смелость претендовать. Бывают обстоятельства и времена, когда обмануть – не грех, если есть во имя чего.
Юрий Шиманский пытался рассказать правду о владивостокских гардемаринах и их начальнике М.А. Китицыне, написав книгу «Последние гардемарины».
В ней рассказывалось и о том, как в связи с приближением к городу красных партизан крейсер «Орел» и пароход «Якут» с гардемаринами и преподавателями Морского училища покинули Владивосток в январе 1920 года.
После остановки в японском порту Цуруга М.А. Китицын принял решение следовать в Севастополь. В Сингапуре в апреле 1920 года 119 человек были произведены в корабельные гардемарины, этот выпуск стал неофициально называться «китицынским». 12 августа «Орел» и «Якут» пришли в порт Дубровник.
Путь в Севастополь продолжил только «Якут». Приняв на борт более 200 эвакуируемых из Крыма, корабль ушел в Константинополь. 26 декабря 1920 года «Якут» пришел в Бизерту, завершив поход общей продолжительностью 16 000 миль. Часть гардемаринов продолжила обучение в стенах Морского корпуса, разместившегося в Бизерте. Из-за запрета выходить в море практические занятия проходили на паруснике «Моряк» в плаваниях по Бизертскому озеру. В 1921–1925 годах Морской корпус выпустил 300 воспитанников, многие из которых продолжили образование в различных высших учебных заведениях Европы.
Одним из «китицынцев» был Юрий Анатольевич Шиманский. Понимая, что его книгу, даже всячески приглаженную, один такой пассаж - «берега родины были блокированы белогвардейщиной и иностранными интервентами» - дорогого стоит, никто не возьмется напечатать, он решил приподнять завесу молчания «легковесным» очерком о дрейфе шхуны «Тюлень», полагая, что в образовавшуюся брешь сможет протолкнуть своих «Последних гардемаринов». Но это ему не удалось…
Возможно, была еще одна причина, более прозаическая. К 50-летию Великой Октябрьской Социалистической Революции всем участникам Первой мировой войны к пенсиям решено было сделать надбавки.
Главным тут было доказать факт своей службы в Российской императорской армии или Российском императорском флоте в 1914-1918 годах и неучастие в белых и иных контрреволюционных формированиях.
Очерки о дрейфе шхуны «Тюлень» таким образом свидетельствовали в пользу Федора Чигаева и Георгия Семенова, дескать, в 1919 году они не служили у Колчака, а находились далеко от театра военных действий, в безбрежных океанских просторах.
Так Юрий Шиманский помог своим друзьям. Погрешил против истины, но помог.
