ВМоскве

Сегодня увидел.
В Крым, есть желающие?
Бесплатно!
На каких условиях, интересно?

Про Москву написано много, но часто невкусно, так как тема является избитой и надоевшей. Что можно такого интересного ещё сообщить про этот город! Да и про какой город можно ещё писать, тем более в России?!

Да, конечно, это самый чудесный город Земли! Да, это столица огромной страны! Но, что видно сейчас здесь, тем более изнутри?!

Маршрут далекой юности

Я познал Москву вплотную с 1991 года, когда поступил в Московский государственный институт культуры, как этот вуз тогда назывался. И так как он находится в пригороде Москвы, то есть в Химках, а автобус из Москвы до этого института ходил тогда от метро «Речной вокзал», то первый район Москвы, который я изучил досконально и исходил вдоль и поперёк, - это и был район Северного речного вокзала, а конкретнее от метро по улице Фестивальная, далее по улице Смольная, до гостиницы «Союз», через Химкинский лес до платформы «Левобережная». Путешествовать на своих двоих мне там приходилось часто, ведь автобусы в те годы ходили редко, да и возвращаясь поздно из театров иногда вообще транспорта общественного не было. Приходилось идти пешком до общежития в Химкинском районе под названием «Левый берег», поэтому изучил я эту местность досконально и местность эта явилась для меня тогда как бы первым любимым уголком Москвы, ведь это был путь домой в общагу, где было тепло и немного сытно, весело, душевно и комфортно. Но это, конечно, эйфория молодости и студенчества, ведь мне было-то тогда 17 лет. И район мне этот показался родным, близким и любимым. Хотя, честно говоря, я люблю центр Москвы, а не эти спальные окраины, но это уже другая история и расскажу о центровых местах самого лучшего города Земли в следующих своих статьях.

Так вот, начну со своего первого пешего маршрута там, когда я добирался поздно вечером, да почти ночью, от метро «Речной вокзал» до своих Химок. Это был декабрь 1991 года, стоим на остановке, автобуса не было долго, потом диспетчер из жалкого подобия будки сказал, что не будет транспорта, ибо сломался он, да и поздно уже. Ну и как быть тогда в этой ситуации! Мы, в основном, конечно, студенты «кулька», как любя называли и называют этот Институт культуры почти все, кто знает это заведение, потоптались, помёрзли, посмеялись и решили идти пешком до общаги. Какое такси в то время! Во-первых, и не найти было там тогда даже частных извозчиков, да и откуда у нас студентов 1991 года бабосики могли быть, тем более уже всё потратили на чай с булочкой. Так вот, постояли и решили идти пешком. Все дружно рванули по улице Фестивальная, ну а я за ними не спеша поплёлся. Чего-то настроение было какое-то вялое, особенно после скучного спектакля, не помню сейчас в каком из театров Москвы. Потом вспомню и сделаю обзор театральный тех времён.

Типичная московская окраина

Ну, вот иду я за толпой, чуть отстал, смотрю по сторонам, никогда же не был здесь, всё из автобуса смотрел на эти мрачные серые дома, а тут вдруг вблизи смотрю на окна, на кучи снега и льда вокруг, разбитый асфальт, ларьки ночные со спиртом, водкой и другим ассортиментом. Иду за толпой студентов-старшекурсников, а сам думу думаю… И дума эта до сих пор у меня всплывает, когда я совершаю пешую прогулку по Москве. А суть её в том, что вот столько окон горит вокруг, там тепло, уютно, люди занимаются своими делами, отдыхают, им хорошо, а почему нет нигде моего окна! Я тоже хочу сидеть за каким-нибудь окном и смотреть на улицу, по которой скачут меж сугробов люди в мрачных одеждах! И до сих пор так хочу, вглядываюсь в

окна и такая мысль сквозит. До сих пор, даже спустя 30 лет с того маршрута.

Свернули на улицу Смольная, которая мне показалась очень неуютной, заброшенной, грязной и какой-то отсталой. Но это на самом деле так. И не особо так уж она и изменилась за 30 лет, хотя новостройки многоэтажные появились. Но… что-то очень совковое повеяло в тот момент. Обшарпанные, грязно-желтого цвета дома, какие-то странные неизвестные мне постройки, похожие на цеха завода да ещё и за более грязными бетонными заборами. Ну может погода декабрьская так повлияла на моё восприятие, я не буду гадать сейчас.

Роскошная гостиница перед тропинкой через глухой лес

Идём вперёд на общаги, надо перекусить и спать, завтра ведь на занятия в наш «московско-немосковский» вуз, на «весёлый факультет, что зовётся культпросвет, хотя просвета в жизни больше нет»… как пелось в студенческой песне тех лет. И вдруг вижу впереди огни, как будто свет в конце тоннеля появился, как при клинической смерти! А это оказывается гостиница «Союз» в конце улицы Смольной, которую видимо иностранцы строили к «Олимпиаде-80» и хорошо, ярко, красочно построили. Ну, после моего советского детства этот отель показался оазисом среди грязного болота, да ещё и после длительной прогулки по немаленькой улице под названием «Смольная». Подойдя к этой гостинице я как будто ощутил прилив энергии и почувствовал, что вроде как судьба дала мне передышку, ведь впереди оказались заросли, дебри, чаща и полное отсутствие асфальта. Просто шла тропинка через лес, ну как в глухих деревнях российской провинции. И это в Москве, недалеко почти от метро. Такое ощущение, что здесь кончается цивилизация и начинается граница между городом и деревней, которую так хотели стереть очень в Советском Союзе. Ну, видимо, постарались стереть, ибо так и непонятно было мне, где эта граница там идёт между городом и деревней. Вот эта гостиница и являла знак

этого «Рубикона», как бы своего рода погранзастава.

И вот мы вошли в лес, чтобы пройдя через него выйти к железнодорожной платформе «Левобережная», откуда по подземному переходу через улицу Библиотечная я, наконец-то, подойду к своему студенческому общежитию. Уже хотелось спать и кушать, ноги промокли, снег в тайге лежал, еле протоптанная тропинка никак не кончалась. Иду в темноте на голоса студентов. Мимо мелькают какие-то хибары с покосившимися крышами и замшелыми оконцами. Огней нет никаких, хорошо небо светлое было из-за лунного сияния, а то можно было заплутать и выйти не туда куда надо. Да и шум поездов и электричек вёл в нужном направлении. Появились огни над платформой, шум поездов усилился, дорога расширилась, если можно назвать это дорогой с гнилыми брёвнами почти вплотную. Я даже увидел дощечку-указатель с названием улиц. Оказывается в этой чащобе с несколькими домишками есть две улицы: Белинского одна, а вторая Чернышевского. И с любовью написаны были их названия на доске от ящика, видимо, местным художником. У меня сразу мысль после школьного курса литературы: «Почему Белинский и Чернышевский здесь оказались, они что здесь жили или бывали когда-то! Вроде я помню они не дружили никогда»…ну и всё в таком же роде. А ноги мокрые не дают покоя мне, а идти-то надо, спать охота уже сильно и усталость с непривычки от этой прогулки сильная.

Щемящая ностальгия по студенческим годам

И вот она платформа! Спускаюсь в переход, иду по улице Библиотечная, огни общежития уже близко, вот парк с дубами, слева канал имени Москвы, огоньки окон соседних домов. Остался позади музыкальный корпус Института культуры, стадион и спортзал. И вот я на пороге своей общаги. Ура! Я дома, в тепле, в уюте. Вскипятил чайничек, пожарил картошки с луком, покушал от души и лёг на боковую с таким огромным облегчением и чувством радости, а также лёгкой истомы и удовлетворения. «Как тревожен этот путь! Не уснуть мне, не уснуть! Деревеньки, купола и метель белым-бела!», почему-то вспомнились слова песни 80-х из репертуара Аллы Пугачёвой перед моим отходом ко сну. Хотя уснуть очень хотелось. И я заснул крепким богатырским сном с молодецким храпом. Завтра новый день, новые события, всё новое. И уже засыпая, между переходом из сознательного в бессознательное в голове вертелась мантра-аффирмация «Не усложняй! Всё получается!»…

Вот таким мне запомнился первый мой один из любимых окраинных уголков Москвы 90-х. И до сих пор в памяти эта пешая прогулка. Каждый раз, приезжая на Речной вокзал, я стою и смотрю в ту даль «голубую», по которой я шёл в том мокром декабре 1991 года. И ноги сами начинают нести меня тем же путём, как будто кто-то незримый ведёт меня. И я иду опять навстречу новому, чистому, свежему и говорю сам себе: «Не усложняй! Всё получается! Я богатею! Я покупаю! Я живу! Я люблю!!!»

20 марта 2021 г.

Виктор Леденев, кандидат педагогических наук,

успешный специалист, пребывающий в эйфории от самого себя!

Источник: Воспоминания и рассуждения

Щелковская - прыщ на теле Москвы! Вроде и автовокзал построили, но в Подмосковье автобусы все равно уезжают из-под моста. Вроде и лифт из метро хотели сделать, а получился традиционный общественный туалет. И вот новое чудо: плитку прикрутили на болты!

Кто-нибудь, скажите Собянину, что рабочие на Щелковской вообще не представляют что и как делать, пусть им хоть учителя какого пришлют что ли!

125 лет назад в Москве состоялось освящение Храма Христа Спасителя, чья действующая модель в натуральную величину ныне размещается на том же самом месте.

О Храме Христа Спасителя принято говорить, что он был построен на пожертвования, собранные по крупицам со всей Русской земли.

В действительности все было несколько иначе.

Более того, храм, который был в итоге построен, а впоследствии взорван, сооружался не на те деньги, не там и не так, как было задумано.

Началась же история создания храма зимой 1812 года, когда еще была далека от завершения война с Наполеоном.

После бегства французов из Москвы сомнений в том, что война будет выиграна, не осталось. На волне победных настроений в русском обществе и в особенности при дворе шло активное обсуждение того, как увековечить счастливое избавление страны "от нашествия галлов и с ними двадесяти язык". Большинство соглашалось с тем, что памятник надо строить в подлежащей восстановлению Москве, благо места для его сооружения в разрушенном городе было более чем достаточно. Почти все сходились на том, что нужно по тогдашнему обычаю отлить из трофейных пушек что-нибудь огромное, например, конную статую императора Александра. Сам же государь во внезапном крахе Наполеона видел вмешательство божьего промысла и вскоре довел свои соображения до сведения общественности.

17 декабря 1812 года генерал-адъютант Петр Кикин направил государственному секретарю Александру Шишкову письмо, в котором изложил основные соображения императора по поводу будущего строительства: "Вообще кричат, что должно соорудить монумент... но вот беда, чтобы согласиться, какой? Иной говорит — обелиск, другой — пирамиду, третий — колонну, и так далее, с разными, по их мнению, надписями ... Боже упаси нас соделаться несмышлеными обезьянами обезьян древних, забыв, что мы не идолопоклонники. Обелиски, пирамиды и тому подобное льстят надменности и гордости человеческой, но нимало не удовлетворяют благородному, преисполненному благодати сердцу христианина. И так сердце мое и ум согласно требуют воздвигнуть Храм Спасителю в Москве". Опытный пропагандист Шишков подхватил идею строительства храма, и вскоре она получила широкую поддержку.

В 1813 году был объявлен конкурс проектов храма. Большинство архитекторов предлагали соорудить нечто вроде римского Пантеона. Победил самый амбициозный и смелый проект, автором которого был художник Карл Витберг, происходивший из небогатой лютеранской семьи со шведскими корнями. "Я понимал, что этот Храм должен быть величественен и колоссален",— писал архитектор. И действительно, по проекту храм должен был быть больше и выше собора Святого Петра в Риме. От фундамента до креста на куполе здание должно было иметь высоту 237 м, в то время как высота собора в Ватикане — 141,5 м. Если бы этот храм был построен, он стал бы самым высоким зданием тогдашнего мира. Витберг предлагал построить храм за городом — на склоне Воробьевых гор.

Проект понравился государю, и Витбергу предоставили карт-бланш. Архитектор был назначен директором созданной комиссии по строительству Храма Христа Спасителя, перешел в православие и стал именоваться Александром, как и его венценосный покровитель. 12 октября 1817 года на Воробьевых горах с большой помпой прошла закладка храма. Казалось, все складывается как нельзя лучше, но трудности не заставили себя ждать.

Витберг был художником, а не администратором или строителем. Самое грандиозное здание на свете должно было стать его архитектурным дебютом. Под его началом никогда не находилось ни одного человека, кроме, возможно, домашних слуг. Сознавая свою неподготовленность, Витберг с самого начала просил Александра не ставить его во главе строительства, но император был непреклонен. Очень скоро некомпетентность архитектора-любителя дала о себе знать.

Согласно плану, составленному Витбергом, комиссия по строительству должна была взять из казны 10 млн рублей и купить на эти деньги 18 тыс. помещичьих крестьян с землей в Московской губернии и вокруг нее.

Эти крестьяне должны были либо участвовать в строительстве, либо откупаться от повинности деньгами.

В общем, храм должен был стать действительно народным — народ сгоняли на его строительство кнутом.

Скупка крестьян шла довольно активно, и в 1821 году комиссия уже владела 11 тыс. 275 душами.

Управлять этой толпой Витберг был не в состоянии.

О возникших проблемах свидетельствовал, в частности, доклад, поступивший по линии Священного Синода: "Увеличившееся количество рабочих на тесном пространстве Храма дурно повлияло на них в гигиеническом отношении; возникли повальные болезни, которые и принудили сделать преждевременный роспуск рабочих по домам.

Из числа 4123 работников, назначенных по расписанию, 2619 человек заболело в течение рабочего времени, 649 человек обещались внести за себя деньги, а в оставшихся затем оказалось много малолетних, хромых, слабых, даже безруких, слепых и помешанных".

Проблемы возникли не только с рабочей силой, но и с доставкой материалов. Камень для строительства должны были доставить с каменоломен в верховьях Волги. Для этого построили канал, соединявший Волгу с верховьями Москвы реки. Чтобы баржи с камнем могли пройти этим путем, предполагалось спустить в реку воду из имевшихся водохранилищ. Однако инженеры где-то просчитались. В книге 1869 года, посвященной строительству Храма, сообщается:

"Хотя исток воды продолжался более 12 часов, но в Москве реке вместо прибыли воды оказалась ночью убыль на 5 ? верш., при этом пущенная из Григоровского шлюза вода размыла устроенный для стока ея на крутом месте канал, нанесла в реку такое множество песку и камня, что почти перегородила ее до другого берега".

На реке застряло сто барж с 10 тыс. пудов камней на каждой. На их разгрузку ушло больше года. Строительство храма превратилось в долгострой, к тому же чрезвычайно убыточный.

Анонимный автор 1869 года продолжает:

"В 1825 году находилось казенно-рабочих: на Воробьевых горах 1733, на водоотводном канале 598, при соединении Москвы реки с Волгою 300, при бараках 153, всего 2784 челов. и 17 лошадей, но многие из рабочих явились к делу позже назначенного срока; заготовление лесного материала стоило 83 700 руб., камня выломано на 303 939 р., на работы по судоходству израсходовано 94 640 р.

Прошло пять лет от учреждения Комиссии. Действия ея по искусственной части в течение этого времени ограничивались одним выравниванием косогора для нижней площади Храма. Хотя по расчету Директора строения (то есть Витберга.— "Власть") было снято и засыпано 110 636 куб. саж. земли, но грунт ея все еще не был исследован точным образом; не существовало еще никаких данных для соображений о фундаменте и набережной, никаких определительных назначений для дальнейшего хода работ и употребления в дело запасенных материалов. Все предположения Директора строения по этой части, равно как и самый план Храма продолжали оставаться в неизвестности...

Состояние экономической части было не лучше. Заготовленный в огромном количестве лесной материал от долговременного лежания при дурном помещении стал подвергаться порче. Из выломанного камня только до 1200 куб. саж. перевезено к Воробьевым горам, все же прочее количество, предположительно более 15 000 куб. саж., оставалось на месте".

Вскоре члены комиссии начали понимать, что добром такое строительство не кончится, и некоторые поспешили отмежеваться от Витберга. Состоявший в комиссии сенатор Кушников успел первым донести на архитектора. Витберг и сам уже хотел дистанцироваться от явно провального проекта и в 1825 году подал государю прошение, в котором заявлял, что "различные люди" мешают ему работать, "похищая его время и здоровье его, делают то, что он не в силах бороться".

Начали поступать и сигналы с мест. Отставной капитан Иван Яковлев подал на высочайшее имя жалобу о том, что подрядчик комиссии Балкашин самовольно ломал камень на землях, принадлежащих ему, Яковлеву. Уставший от всего на свете Александр поручил разобраться с проблемами храма Аракчееву, но тот на беду захворал, и дело легло под сукно.

Через пару месяцев император скончался, и Витберг лишился своего покровителя.

Николай I начал с того, что назначил следствие, причем Витберг оказался главным подозреваемым в предполагаемых растратах. Историк и писатель Е. Тихомиров отмечал в 1882 году: "Напрасно писал он (Витберг.— "Власть") свои объяснения нередко по 80 страниц в лист мелкого убористого письма, напрасно старался доказать правоту свою: следователь был на стороне его противников". Пока шло следствие, специальный Искусственный комитет, в который входили видные архитекторы того времени, исследовал проект Витберга.

В 1828 году комитет представил итоговый доклад, который не оставил от проекта камня на камне: "На избранном месте строить столь огромного здания нельзя потому что нижние части храма и его фундамента углублялись бы ниже крепкого и глинистого слоя... Поэтому на избранной местности можно построить здание, но не огромное, и то с осмотрением и принятием особенных осторожностей".

Строительство было остановлено, комиссия распущена, некоторые ее члены включая Витберга осуждены за растрату. Сам Витберг не был вором, а вот осужденные вместе с ним правитель канцелярии Канарский, подрядчики Балакшин и Лобанов и многие другие личности, кормившиеся вокруг проекта, воровали и, надо полагать, по-крупному. Имущество Витберга было конфисковано, а сам он сослан в Вятку. Впоследствии, правда, ему разрешили вернуться в Петербург, но свою репутацию он так никогда и не восстановил и умер в нищете. Первая попытка построить Храм Христа Спасителя обошлась государству в 4 млн 132 тыс. 560 рублей 74 копеек ассигнациями.

"На глубине девяти аршин встречены кости мамонта"

Николай I не мог позволить себе отказаться от строительства храма. Его восшествие на престол, как известно, было омрачено восстанием декабристов, которые сомневались в законности его прав на корону. Поэтому Николай был просто обязан показать всему миру, что он — законный продолжатель дела своего старшего брата, так что строительство храма, который обещал возвести Александр, стало для него первостепенной задачей. Правда, все началось с ликвидации дел распущенной комиссии. Бараки, построенные для рабочих на Воробьевых горах, отдали под казармы, бревна и доски частью продали, частью пустили на дрова, а частью передали погорельцам из села Всесвятского. Но уже в 1830 году был объявлен второй конкурс проектов. Большая часть новых проектов продолжала напоминать собор Святого Петра или Пантеон, однако победить в конкурсе сумел, возможно, не самый талантливый, но уж точно самый осведомленный архитектор.

Константин Тон имел перед остальными зодчими одно неоспоримое преимущество — он был дружен с президентом Академии художеств Алексеем Олениным. Именно Оленин ранее помог Тону выиграть конкурс на строительство храма святой Екатерины в Петербурге. Храм был построен в старорусском стиле, что очень понравилось государю. Оленин, вероятнее всего, дал понять Тону, что император и на этот раз желает видеть нечто в духе московской старины. Проект Тона действительно напоминал русскую церковь допетровского периода с той разницей, что превосходил любую из них по размеру. Впрочем, до масштабов Витберга ему было далеко. Строить было решено поближе к Кремлю.

В 1834 году был создан временный комитет предварительных распоряжений с бюджетом в 750 тыс. руб., который должен был обеспечить подготовку к строительству. Комитет действовал весьма эффективно. Уже к 1838 году были скуплены дома вокруг места будущего строительства, а также принято решение о том, что делать с Алексеевским монастырем, располагавшимся на месте предполагаемого строительства. Монастырь решили демонтировать и перевести в Красное село (ныне Красносельская улица), что затем и было сделано. В том же 1838 году была образована новая комиссия, ответственная за строительство, которую возглавил московский военный генерал-губернатор князь Голицын.

Вначале нужно было вырыть котлован, причем рыть пришлось достаточно глубоко, дабы фундамент получился устойчивым. Строители срыли два кладбища — XVI и XVIII веков. Еще глубже, по словам современника, были "на глубине девяти аршин встречены кости мамонта. Стало быть основание Храма положено на первобытном грунте и гораздо ниже того слоя, в котором лежали кости допотопного животного". 10 сентября 1839 года прошла церемония вторичной закладки храма, причем обставлено все было так же торжественно, как и в прошлый раз. Помимо государя в церемонии участвовали "сто диаконов, двести священников и протоиереев, девять Архимандритов, три Епископа и Митрополит", а также несколько тысяч солдат.

Строительство храма началось, но продвигалось оно довольно медленно: с 1839-го по 1853 год клали стены, до 1857 года ставили купола, затем приступили к отделке стен и потолка. Однако на сей раз в задержках был повинен не архитектор. Все упиралось в деньги, а точнее — в их нехватку.

В Петербурге в те годы еще строился Исаакиевский собор, который как столичный имел приоритет, да и на другие нужды тоже требовались казенные средства. Сбора же народных средств не было ни при Витберге, ни при Тоне. Тихомиров писал: "Самою же главною причиною медленности работ была умеренность и неравномерность отпускаемых на построение Храма сумм (от 150 до 620 тыс. рублей в год)". На Исаакиевский собор тем временем тратили от 800 тыс. до 1 млн рублей. Только в 1862 году сумма ежегодных трат на строительство московского храма была зафиксирована на уровне 300 тыс. рублей. Через два года, правда, сумму урезали до 276 тыс. 861 рубля в год.

Другим фактором, задерживавшим строительство, стал восшедший на престол в 1856 году Александр II, который лично следил за работами и время от времени требовал что-нибудь переделать. Современник писал в 1869 году: "По устройстве крылец, при обозрении Его Императорским Величеством работ храма 16 Сентября 1856 г. Высочайше повелено было весь наружный цоколь облицевать тем же сортом полированного гранита, из которого сделаны крыльца, потому что темные парапеты их, имеющие одинаковую высоту с белым мраморным цоколем, резко от него отделялись и нарушали тем самым гармонию общего вида здания. Вследствие этого весь мрамор цоколя был сколот и заменен полированным гранитом. Облицовка эта конченная в 1860 г. стоила 139 000 р.". Художникам приходилось сначала делать деревянную модель каждой детали храмового декора в натуральную величину. Затем эту модель отделывали теми же материалами, что намеревались использовать в храме, и везли на утверждение к царю.

Иногда приходилось тратить время на то, чтобы объяснить самодержцу, почему нельзя строить так, как ему хочется. Тот же современник писал:

"Хотя Государю Императору сперва угодно было, чтобы вся одежда как внешняя, так и внутренняя состояла из камней одних русских приломов, но высокая цена хороших отечественных минералов, не полная известность о всех местах их нахождения и неточные исследования их свойства для употребления в дело побудили назначить на внутреннюю облицовку храма... не более двух сортов русских камней: Лабрадор (темнозеленого цвета, имеющий кристаллы радужного блеска) и Шокшинский порфир (темнокрасного цвета) и добавить к ним пять сортов Итальянского мрамора".

Александр II так и не дожил до сдачи главного московского объекта. Освящение храма состоялось 8 июня 1883 года и было приурочено к коронации Александра III, который тянул с этой церемонией с марта 1881 года из-за траура по убитому отцу. Облик храма вполне соответствовал старорусскому духу эпохи, а его размеры отвечали представлениям о величии империи. Современники видели в храме архитектурное воплощение идеи православия, самодержавия и народности. Впоследствии это в каком-то смысле обернулось против него.

"Целесообразно вырезать целый портал"

В 1918 году новая власть выказала свое отношение к наследию старого режима.

В декрете Совета Народных Комиссаров за подписью Ленина говорилось, что "памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению на склады, частью использованию утилитарного характера".

Декрет о памятниках Республики

12 апреля 1918 г.

В ознаменование великого переворота, преобразившего Россию, Совет Народных Комиссаров постановляет:

1) Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера.

2) Особой комиссии из народных комиссаров по просвещению и имуществ Республики и заведующего Отделом изобразительных искусств при Комиссариате просвещения поручается, по соглашению с художественной коллегией Москвы и Петрограда, определить, какие памятники подлежат снятию.

3) Той же комиссии поручается мобилизовать художественные силы и организовать широкий конкурс по выработке проектов памятников, долженствующих ознаменовать великие дни Российской социалистической революции.

4) Совет Народных Комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и поставлены первые модели новых памятников на суд масс.

5) Той же комиссии поручается спешно подготовить декорирование города в день 1 мая и замену надписей, эмблем, названий улиц, гербов и т.п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России.

6) Областные и губернские Совдепы приступают к этому же делу не иначе, как по соглашению с вышеуказанной комиссией.

7) По мере внесения смет и выяснения их практической надобности ассигновываются необходимые суммы.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин).

Народные комиссары: А. Луначарский. Сталин.

Секретарь Совета Горбунов.

Храм Христа Спасителя к тому времени был еще слишком новым, чтобы иметь историческую ценность, а художественные его достоинства многим представлялись сомнительными еще во время постройки.

Когда же в 1922 году на I съезде Советов Киров выдвинул идею строительства грандиозного дворца для будущих съездов, прозвучали мнения о том, чтобы выстроить его на месте крупнейшего московского храма. Так, архитектор Балихин из Ассоциации новых архитекторов (АСНОВА) в 1924 году писал о дворце, что "для него — лучшее место Москвы — площадь, где стоит ныне храм Спасителя.

Как исторический и художественный памятник — храм не представляет никакой ценности".

И все же большевики еще долго не переходили от слов к делу. Решение о сносе было принято только 16 июня 1931 года.

Для ликвидации храма была создана специальная комиссия, которая составила свои рекомендации:

"Из 12 бронзовых дверей необходимо сохранить полностью одни центральные с запада и одни боковые... Необходимо снять все горельефы (группы) из которых некоторые, имеющие художественное значение... передать в Третьяковскую галерею, Русский музей и Антирелигиозный музей искусств, а остальные предложить за границу за валюту, причем целесообразно вырезать целый портал с дверью и скульптурами".

18 августа 1931 года началась разборка храма, но разрушить его оказалось почти так же сложно, как построить. В отчете Дворецстроя — организации, отвечавшей за снос,— говорилось: "Наиболее сложным делом с производственной точки зрения является разборка здания б. храма.

Не составляющий никакой художественной ценности корпус храма представляет собой весьма прочное сооружение из кирпича и железа... Общее количество ценных пород мрамора достигает 600 вагонов. Кирпича на кладку храма ушло 500 млн штук, извести 30 тыс. куб. метров... Для того чтобы вывезти с площади такое количество грунта, ежедневно в течение трех месяцев должны работать по 8 часов 100 грузовых машин, 200 ломовых лошадей и 8 трехвагонных грузовых составов трамвая.

Чтобы облегчить и ускорить процесс демонтажа, 5 декабря 1931 года храм был взорван.

31 мая 1994 года Московской патриархией и мэрией города было принято постановление о начале строительных работ по восстановлению храма.

Новый храм Христа Спасителя был воссоздан к 1999 году как условная внешняя копия своего исторического предшественника: сооружение стало двухуровневым, с храмом Спаса Преображения в цокольном этаже.

Сегодня, выходя со станции метро "Кропоткинская", мы сразу видим храм Христа Спасителя.

Но москвичи старше 35 лет, рожденные в СССР, хорошо помнят:

раньше здесь стояли клубы пара, расхаживали люди в купальных костюмах, а воздух прорезал зычный голос инструктора:

"Товарищи! Соблюдаем правила безопасности на воде, не мешаем друг другу, держимся правой стороны дорожки".

Решение соорудить открытый бассейн между Волхонкой и Москвой-рекой было принято в середине 1950-х. Долгие годы здесь находился гигантский котлован с бетонным фундаментом, который построили ещё до войны для будущего Дворца Советов.

Высота этого здания с венчающей его статуей Ленина должна была составлять 415 метров – на 34 метра больше, чем Эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке. И это не считая 21-метрового фундамента.

Собственно, его, а также стальные конструкции для каркаса дворца успели смонтировать.

Из-за войны строительство заморозили, часть металлических конструкций пошла на противотанковые ежи и на металл для фронта.

Разработку проекта поручили Дмитрию Чечулину. Создатель высотки на Котельнической набережной и гостиницы «Россия», в послевоенные годы занимавший пост главного архитектора Москвы, довольно быстро предложил решение:

старый фундамент в форме кольца не трогать, а новый объект поместить внутрь.

Из-за этого получился бассейн не привычной прямоугольной формы, а круглой.

Открыли его 16 июля 1960 года.

"Хороший подарок получили в эти жаркие июльские дни москвичи, – рапортовала газета "Известия" в статье "Пляжи в центре Москвы".

– В торжественной обстановке строители передали ключи хозяевам бассейна на Кропоткинской набережной (ныне Пречистенская).

Новый бассейн является самым большим открытым сооружением подобного типа в Европе".

На тот момент неподалёку, возле станции метро "Парк культуры", уже три года работал открытый бассейн "Москва". Он стал именоваться "Чайкой", а почётное "столичное" название позаимствовало сооружение Чечулина.

В течение первых дней после открытия бассейн полностью предоставили строителям.

Затем право посещения получили все желающие. Люди поражались прежде всего размерам сооружения.

Его диаметр составлял 130 метров, зеркальная гладь воды превышала 13 тысяч квадратных метров. Дно бассейна постепенно углублялось к центру. Глубина в спортивном секторе достигала 6 метров.

В семи павильонах оборудовали раздевалки, душевые, буфеты, наверху павильонов – солярии и аэрарии (площадки для принятия воздушных ванн), вокруг бассейна – пляжи с мелкой морской галькой. Для маленьких москвичей предусмотрели 5 отдельных бассейнов с проточной водой.

К слову, подачу в "Москву" чистой воды обеспечивал целый фильтровальный зал с 9 мощными фильтрами. Вода поступала уже подогретой, при любой погоде её температура не опускалась ниже +27 градусов. Даже в мороз в чаше было тепло и комфортно. Работал бассейн с 8 утра до полуночи.

"Вечером, когда над Москвой сгущаются сумерки, на территории бассейна вспыхивают огни прожекторов и тысячи электрических ламп, – живописала в июле 1960 года газета "Советский спорт". – Они ярким светом заливают голубое зеркало воды, подъезды и аллеи парка, окаймляющего это прекрасное сооружение нашей столицы".

1,5 рубля стоило посещение бассейна "Москва".

Он был способен принимать 20 тысяч человек в день.

Источник

Источник

Бассейн "Москва" 1960 год.Сразу после открытия.

Документальный фильм, интересные виды и рассказ об устройстве бассейна.