Warhammer 40k

Владыка наслаждений всегда готов предложить что-то запретное и экзотическое, лежащее за границами морали и социальных норм. Обманчивые обещания преступных удовольствий привлекают на путь Слаанеш всех – от пресытившихся планетарных губернаторов до многочисленных культов наслаждения. Из всех сил Хаоса именно Князь может предложить обычному человеку самые большие искушения, абсолютно не интересующие могучих воинов. Первые нити мягкого вмешательства Слаанеш бывают незаметны – это может быть обычное желание отдохнуть или плотно поесть. Говорят, он поймал в свои сети множество душ, как по их воле, так и против нее.

Последователи Князя Хаоса заходят еще дальше, ища все более чрезмерных и возмутительных удовольствий. Под влияние Слаанеш часто попадают высшие эшелоны власти, где знать и богатые семьи уже испорчены огромными привилегиями и могуществом. Это влияние во всем его коварстве можно увидеть даже среди борцов за нравственность, как будто Князь Хаоса испытывает особое наслаждение от развращения тех, кто смеет заявлять о моральных устоях. Даже самый набожный понтифик когда-то должен отдыхать, и когда он это делает, неосознанные желания и мечты предают его Хозяину чувственных удовольствий. Чем более цивилизованным становится общество, тем чаще в нем произрастают семена порчи, насаждаемые Слаанеш. Когда праздность становится общедоступной, подсознательные желания многих под мягким влиянием Слаанеш сворачивают на тёмные тропки.

Тела особей этой династии состоят не только из мяса людского скота, но и из металла, а дополнительно укрепляют их анатомические улучшения внегалактической расы тиранидов. Такой славный союз человека, инопланетного зверя и боевой машины смертельно опасен для Адептус Механикус, во владениях которых обосновалась Заточенная Шестерня.

В прежние годы Фейнминстер-Гамма ничем не выделялась среди других миров и его обитателей часто называли «шестерёнкой великой машины». С тех пор как угнетённые народные массы покорились новым владыкам из-за края звёзд, это присловье забылось, а метафорическая деталь превратилась в оружие. Из недооценённого винтика галактической империи планета стала центральным узлом нового порядка, цель которого — устраивать бойни и нести разрушения во имя безразличной расы чужаков.
Всё началось с того, что в конце М41 на Фейнминстер-Гамма прибыла могучая армия — макроклады техножреца-доминуса Овида Тренсиома, впоследствии прозванного Великим Стяжателем. Воинство вело межзвёздный поход, выискивая различные образцы машин, и ему требовались колоссальные энергетические ресурсы, в том числе для дозаправки союзных рыцарей Квестор Механикус.
Но расчёты подвели адептов Марса: посещённая ими планета выдавала удивительно низкую выходную мощность. После того как в соседней Вакаданской системе зародился крупный варп-шторм, многие из скромных генераториумов Фейнминстера-Гамма перешли на аварийный режим и только поддерживали максимальную яркость искусственного освещения. Местные рассуждали так: если утопить пагубный блеск эфирной бури в сиянии обычных люменов над головами людей, никто не станет подолгу смотреть на пустотный феномен, а значит, бесчисленные граждане избегнут помешательства и отчаяния.
Как только Овид Тренсиом обнаружил, что жалкие районные энергостанции едва справляются с круглосуточной иллюминацией городов, его надежды на обретение надёжной базы в глубине космоса рухнули. После консультаций с советниками-фульгуритами магос решил, что для восполнения потерь нужно собрать из тех жителей мира богатый урожай биоэлектричества. Жрецы Марса устроили техноперепись, якобы желая определить, у кого на Фейнминстере-Гамма имеются бионические имплантаты. В действительности же десятки тысяч людей, явившихся в залы Адептус Механикус, покинули их на слабых ногах и в полуобморочном состоянии.
Хотя волнение в обществе вскипало медленно, забурлило оно так яростно, что показалось неудержимым извержением вулкана. Расхватав промышленные инструменты, импровизированное оружие и примитивный огнестрел, купленный на чёрном рынке, рабочие-невольники Фейнминстера-Гамма восстали против адептов культа Механикус, вознамерившихся выжать их досуха. Мирное население безнадёжно уступало противнику. Тренсиом бросил на подавление наиболее жарких очагов бунта искоренительные клады сервиторов и макроклады скитариев, однако, ведомый неутомимой жаждой энергии, приказал пощадить как можно больше рабов. Тем самым магос посеял на пепелище семена нового мятежа. Хотя на какое-то время техноадепты взяли ситуацию под контроль, в мире воцарилась диктатуры и атмосфера паранойи — плодотворная почва для разрастания тайной подземной религии.
Основателем многочисленного культа избавления стал чистокровный генокрад, доставленный на поверхность планеты грузовым судном «Красная искра». Чужак оказался для обитателей планеты живым доказательством того, что где-то за облаками существуют другие цивилизации и даже иные расы — безусловно, менее жестокие и тиранические, чем Адептус Механикус.
Среди населения планеты поползли, а затем стремительно разлетелись слухи о движении «Нового освобождения». Культисты более не желали быть частью того же равнодушного и непрерывно вращающегося механизма, что и их повелители. Возникли подпольные салоны, где многие гражданские рабочие в насмешку над господами переделывали штрихкоды и электротату, нанесённые им надзирателями-техножрецами, в символы растущей секты. Шестерне Омниссии придавали очертания тотемной фигуры с зубцами на спине, которой новоявленная организация помечала рекрутов. Кроме того, бунтари нередко расписывали себя фразами, идущими вдоль позвоночника или ключиц, причём любой из этих девизов поборники марсианской веры сочли бы возмутительным и кощунственным. Также агенты культа перехватывали партии боевых танков и транспортов с сервиторным управлением, ежечасно выпускавшихся в храмах-кузницах Фейнминстера, и рисовали на их бортах символы подпольного сопротивления.
Но не только простые граждане уступили чарам Заточенной Шестерни. Под влияние культа попали и многие скитарии, хотя добиться такого успеха удалось лишь благодаря ментальному воздействию самого патриарха. Энергетические сигнатуры и ноосферные ауры позволили им свободно проникать во всевозможные запретные зоны и распространять губительное кредо, не вызывая подозрений. Новообращённые киборги постепенно разлагали свои братства-клады чужеродной инфекцией, готовя почву для мрачного «избавления» обитателей планеты.
Час вознесения настал лишь после того, как нексос династии, бывший альфа скитариев, проанализировал итоги всеобъемлющего боевого моделирования и убедился, что каждый параметр указывает на победу мятежников. Выводки с математической точностью провели операцию по свержению режима электрофагов, а самого Овида Тренсиома сразила биомутационная пуля, выпущенная ассасином-санктусом. Так злейший враг генокульта перед смертью познал ужасные чудеса метаморфоз плоти. В тот день приверженцы Заточенной Шестерни сменили одних беспощадных владык на других, ещё не догадываясь, что новые правители сами повинуются внешней силе, бесконечно более жуткой, чем адепты Марса.
Если жрецы Омниссии стремятся объединить биологическую ткань и металл (а в некоторых случаях — заменить первое вторым), то Заточенная Шестерня жаждет сплести инородную материю и механизмы. Среди разнообразных особей династии нередко встречаются обладатели киборгизированных тел: их изуродованные организмы состоят не только из тиранидского хитина и сросшихся человеческих костей, но и из стали, проводов и гидравлики. Сам облик бионических тварей, идущих в авангарде любого восстания генокульта, настолько богохулен, что при виде них праведный магос или боевой сервитор могут застыть от шока.
Нет ничего более чуждого и далёкого от священных творений Бога-Машины, чем тираниды, поэтому добиться их идеального слияния невозможно. Впрочем, данный факт не мешает гибридам Шестерни рваться к намеченной цели с фанатичным пылом. Высшее создание, Когтистого Омниссию, они изображают с роботизированными клешнями в дополнение к основным лапам-косам, вид которых знаком любому инквизитору Ордо Ксенос или ветерану Караула Смерти. Некоторые особи доходят до того, что имплантируют себе излюбленное снаряжение: подвергают себя болезненным хирургическим процедурам, чтобы обрести единство с выбранным оружием. Также династии подчинены существа, некогда бывшие безмозглыми сервиторами. Под влиянием гипнотического взора магуса, а то и самого патриарха, в их тусклые разумы проникло осознание новой задачи — истребления врагов во имя культа.
Особи Заточенной Шестерни носят одеяния багряного цвета, который ассоциируется с мирами-кузницами, имеющими близкие связи с Красной Планетой. На главном боевом стяге гибридов закреплены останки техножреца-доминуса Овида Тренсиома — именно его одержимость сбором энергии привела к изначальному бунту на Фейнминстере-Гамма. В настоящее время знамя развевается над Цитаделью Промышленности, некогда принадлежавшей техножрецу. Теперь же она служит символом триумфа династии над культом Механикус.

Он увидел пыльную, гигантских размеров комнату, уставленную аппаратурой омерзительного назначения – ради поддержания чудовищного нечто живые по очереди умирали. Сердцевиной являлся золотой механизм, покрытый пеплом разбитых мечт. На его кресле восстедал безжизненный череполикий труп – но тут облик замерцал, и он увидел короля беспредельной мощи, ненадолго опустившегося на Его трон, дабы подумать, лишь ненадолго потерявшийся в своих мыслях, — и едва Он завершит медитацию, то поднимется на справедливое правление. Он увидел уставшего мужчину, его мнимного отца, дающий ему предсмертные наставления, которых не услышать, говорящий, что ему делать. Облик вновь изменился, и он увидел злобную мощь, соперничающую с великими силами Хаоса. Он увидел печаль, триумф, неудачу, потерю и могущество. Среди всех лиц не было единственного, как не было единственного голоса в хоре, в какофонии. Присутствие Императора было подобно удару молота для его души, чудовищному очищению существования. Он не мог стоять перед ним – и пал на колени, хотя Валорис рядом с ним все так же не издал ни звука, будто ничего не произошло.
Его покрывал прах придворных трупа-короля. Они прибывали подле сиятельного Императора веками.
— Отец, — сказал он, и это был последний раз, когда произнося это слово, он действительно имел его в виду. – Отец, я вернулся. – Жиллиман заставил себя поднять глаза на столп света, крики душ, череп с пустыми глазницами, равнодушного бога, старика, вчерашнего спасителя. – Что мне делать? Помоги, отец. Помоги спасти их.
В настоящем, в прошлом, он ощутил рядом безмолвное присутствие Мортариона и страх своего падшего брата.
Он смотрел на Императора Человечества – и ничего не видел. Слишком много, слишком ярко, слишком могуче. Нереальность существа перед ним поражала его до глубины души. Сотни разных обликов – все ложные, все истинные – мелькали в его голове.
Он не мог вспомнить, как выглядел его отец раньше, а Робаут Жиллиман ничего не забывал.
И тут, это нечто, это жуткое, отвратительно нечто на Троне, увидело его.
— Мой сын, — произнесло оно.
— Тринадцатый, — продолжило оно.
— Повелитель Ультрамара.
— Спаситель.
— Надежда.
— Ошибка.
— Разочарование.
— Лжец.
— Вор.
— Предатель.
— Жиллиман.
Он услышал все это сразу. И ничего из этого. Император говорил – и не говорил. Сама идея слов казалось абсурдной, их концепция – тяжкий вред равновесию времени и бытия.
— Робаут Жиллиман, — его имя произносил бушующий шторм, и казалось, будто ярость умирающего солнца обрушилась на его миры. – Жиллиман. Жиллиман. Жиллиман.
Имя разносилось по ветру вечности, не замолкая, не достигая предполагаемого назначения. Чувства множества сознаний потянулись к Жиллиману, насилуя его ощущения в попытках взаимодействия, но затем из многих, казалось, выделился единственный разум – чистая, необузданная мощь – и безмолвно приказал уйти и спасти то, что они построили вместе. Уничтожить то, что они сделали. Спасти его братьев, убить их. Противоречащие порывы – всем невозможно противиться, все одинаковые, все разные.
Множество ужасных вариантов будущего мчались перед ним – последствия всех этих указаний, выполнит ли он хоть какое-то, все или ни одного.
— Отец! – закричал он.
Мысли хлестали его.
— Сын.
— Не сын.
— Вещь.
— Имя.
— Не имя.
— Номер. Инструмент. Продукт.
Великий план в руинах. Нереализованные амбиции. Через Жилиманна текла информация, слишком много информации: звезды и галактики, целые вселенные, расы старее времени, вещи слишком пугающие, чтобы быть реальными – разъедали его суть, как буря в самом разгаре распахивает пустоши острыми разломами.
— Прошу, отец! – взмолился он.
— Отец, не отец. Вещь, вещь, вещь, — произнесли сознания.
— Апофеоз.
— Победа.
— Поражение.
— Выбери, — сказало оно.
— Судьба.
— Будущее.
— Прошлое.
— Возрождение. Отчаяние. Упадок.
И затем, будто случилась фокусировка, будто напрягалась могучая воля, не в последний раз – едва ли в последний раз. Ощущение уменьшающейся силы. Ощущение конца. Он слышал, как где-то вдалеке стонут и визжат близкие к разрушениею таинственные машины, а несмолкаемый шум криков умирающих псайкеров, поддерживающих все в этой ужасающей комнате, становится выше и напряженнее.
— Жиллиман, — голоса наложились, пересеклись, стали почти единым, и Жиллиман слабо припомнил грустное лицо, видевшее слишком многое, и тяготы, которые оно едва могло терпеть. — Жиллиман, услышь меня.
— Мой последний верный сын, моя гордость, мой величайший триумф.
Как же жгли его эти слова – сильнее ядов Мортариона, сильнее жала неудачи. Они не были ложью, не вполне. Это хуже.
Они были условными.
— Мое последнее орудие. Моя последняя надежда.
Последнее натяжение силы, мысль, вытолкнутая, как последний вздох.
— Жиллиман...

Вид Мортариона был омерзителен: его лицо несло следы инфекции, а глаза были застланы молочной пеленой катаракты. Жидкость сочилась из отверстий в его грязной броне, в то время как вокруг кружился смердящий густой туман.Там, где он проходил мимо несущих стражу Юстаэринцев, последние падали и гибли в ужасных мучениях. Черная жидкость вытекала из сочленений их доспехов, а кровавая мокрота сочилась сквозь их дыхательные решетки. Звуки закрывающейся брони, изолирующей себя от внешних воздействий, заполнили помещение, но все было тщетно. Терминаторы страдали от мучительной тошноты. Мортарион продолжал идти вперед, кося элиту Хоруса одним своим присутствием.
– Отойти от него! – приказал Абаддон. – Изолируйте помещение!
Циркуляция воздуха прервалась. Машины подтверждали это исходящими от них сигналами. Повелитель Гвардии Смерти продолжал идти вперед. Кибре начал кашлять под своей маской. Аксиманд сделал несколько шагов назад: его лицо позеленело пока он возился со своим шлемом. Лайак опустился на колени, неистово распевая гимны своим богам, но также с трудом вдыхал миазмы Мортариона. Из всех только Хорус, Тормагеддон и Абаддон остались нетронутыми.
Зловоние, венчающее Повелителя Смерти, не поддавалось описанию – человеческие ощущения не могли в полной мере воспринять это. Это было нечто настолько прогнившее, настолько едкое, разлагающее и болезненное, что заставило омофагию Абаддона усиленно работать, но при этом он испытал неописуемые страдания, глубочайшие по своему разнообразию. Он был откровенно удивлен, что мог дышать. Первый Капитан смотрел на других, задыхающихся в зловонии Мортариона, и все же когда примарх приблизился к нему, он легко сделал вдох, хотя зловоние и повергло его в ужас.