Ответы к посту
Дед Костя
125

Продолжение поста «Дед Костя»

Начало.  Продолжение.

Заключение.

Я стал собираться, чтобы идти в больницу.

- Поешь хотя бы, - сказала жена, - а то пропадаешь со своей работой сутками. Неизвестно где ешь, неизвестно где спишь.

"Как же мне с ней повезло! - Подумал я усаживаясь за стол. - Действительно, надо поесть, а то опять неизвестно, когда домой вернусь. Сколько же у нее терпения?".

Я вышел на улицу. Солнце поднялось и светило ярко-ярко. Его свет отражался от белоснежных покровов, искрился и больно резал глаза. Вчерашней метелью с деревьев и кустов сдуло последние сухие листья. На голых ветках, громко и возмущённо чирикая, сидели воробьи.

"Ох, и снегу намело! - Думал я пробираясь в сторону больницы. - Кое-как из двора вышел! Ещё бы воробьям не возмущаться - все кормежные места замело!".

По центральной дороге, по направлению к больнице, был проложен единственный широкий след от проехавшего автомобиля.

След этот вел в больницу.

А возле самой больницы стоял огромный черный джип Ниссан Террано.

"Приехала..."- Подумал я.

В палате, где находился дед Костя, пахло дорогим парфюмом и мандаринами. Стояли пакеты с пелёнками, памперсами для взрослых, и ещё какие-то средства ухода за тяжёлыми лежачими больными. Рядом с дедом Костей сидела женщина, примерно сорока пяти лет на вид.

- Здравствуйте. - Обратился я к ней.

- Здравствуйте. Вы Дмитрий Леонидович? - Ответила она и тут же спросила. - Где мы можем поговорить?

- У меня в кабинете.

Мы прошли в мой кабинет.

- Состояние Константина Григорьевича очень тяжёлое, сами видите. Мы, конечно же, делаем все возможное, но наша больница не рассчитана на ведение подобных больных. - Говорил я. - Препараты, которые вы привезли, это, конечно, самые необходимые лекарства в плане лечения, но для того, чтобы точно распознать глубину поражения, необходима диагностика в областной неврологии. Опять же, сейчас ваш отец в остром периоде болезни, и транспортировка его на дальние расстояния, может негативно сказаться на его и без того тяжёлом состоянии...

- Что же нам делать? - Спросила она посмотрела мне в глаза.

"Что делать?" Хороший вопрос, черт его побери. Очень хороший вопрос.

Вот тут, я задался очень тяжёлым для себя выбором. Казалось бы, вот дочь больного, которая может организовать его транспортировку в областную больницу, где ему проведут и диагностику и консультации и лечение. Больного заберут, я вздохну спокойно, избавившись от острой проблемы, да и санитарки тоже выдохнут наконец-то, ведь вся тяжесть ухода ложится на них. Но, с другой стороны, я прекрасно понимал, что дед Костя не доедет живым до места лечения. Я его уже вез ночью из дома в больницу, где он по дороге "закатил" мне судороги на фоне нарушения мозгового кровообращения. А ещё где-то глубоко в сознании мне не давала покоя мысль: даже если и доедет он до областной, то что от этого толку? Возьмут его на операцию? - Конечно же нет. Возраст-то какой? Да и не лечат, в основном, такие дела оперативно. Лечить будут лучше? - Тоже вряд ли. Будут применять те же самые препараты, что и мы. Ухаживать лучше будут? - Вообще сомневаюсь в этом. Тут его все знают и уважают, а там он будет обычным парализованным стариком, которого привезла богатая дочь. Да и бабушка Лизавета не сможет ехать за ним в такую даль далёкую. Кто ей там поставит кровать в одной палате с дедом в областной-то больнице? Хотя, с другой стороны, дочь вполне себе может позволить платную палату, где и ухаживать за ними будут и лечить.

- Пойдёмте, - сказал я ей, - у него самого спросим: поедет или нет?

Дед Костя лежал с закрытыми глазами. Рядом неизменно сидела бабушка Лизавета и грустно смотрела на деда.

- Спит? - спросил я у бабушки.

- Нет. Просто глаза закрыл.

- Пап, - тихо сказала Людмила.

Отец открыл глаза.

- Давай я тебя в городскую больницу увезу?

Он слабо покачал головой и снова закрыл глаза.

- Он не хочет. - Сказала бабушка Лизавета. - Не поедет. Я уже спрашивала...

Мне снова стало невыносимо тоскливо. Тоскливо от мучавшего меня вопроса: везти или или нет больного в область, тоскливо от неопределенности родственников, которые всё ещё верят в благополучный исход. А больше всего мне стало тоскливо от того, что я понял: он смирился. Дед Костя смирился с тем, что его жизнь заканчивается, поэтому выздоравливать он не намерен.

Все четыре долгих и беспощадных года войны, дед Костя постоянно сталкивался со смертью. Изо дня в день. Погибали товарищи, погибали враги, погибали мирные люди, а вот он сумел избежать подобной участи. Дожил. Дожил до детей, дожил до внуков, дожил до пенсии. Пережил жену. Дети в жизни устроены. А главное, сейчас мир. Можно и умереть спокойно.

...

Я вышел на лестничную площадку, выполняющую роль курилки.

Там, сидя на подоконнике, курил мужик, поступивший три дня назад с защемлением поясничного нерва. Мужик этот работал трактористом в бывшем совхозе. Когда его скрюченного просто внесли ко мне в кабинет, он стонал и гримасничал от любого движения.

Больно.

Когда я проверял у него симптомы натяжения мышц спины, то от боли он то беле́л, то багрове́л, стонал и покрывался испариной. А сейчас вот, стоит курит, как ни в чем не бывало.

Я молча курил, думал обо всем и ни о чём одновременно.

- Леонидыч, - обратился ко мне мужик, - тебе сколько лет-то?

Неожиданный вопрос. К чему это он спрашивает?

- А сколько дашь? - Ответил я вопросом на вопрос.

- Ну.. , лет так, тридцать восемь...

- Двадцать три. - Ответил я.

Мужик удивлённо уставился на меня, пытаясь разглядеть, не обманываю ли я его.

- Так ты это..., что ли, меня на десять лет младше? - Недоуменно проговорил он. - Ничего себе...

Он молча докурил сигарету и, уходя из курилки, сказал:

- Спасибо тебе...

- За что? - Спросил я.

- За всё...

Не знаю почему, но после такой немногословной беседы с почти незнакомым человеком, мне стало легче на душе. Появилась какая-то ясность, уверенность в том, что я делаю всё так, как и должен был делать. Я все делаю правильно. Да, результат моей работы не всегда бывает хорошим, многим приходится жертвовать, переживать и страдать по этому поводу. Что ж теперь поделать? Работа такая. Призвание. Судьба, в конце концов.

Для себя я решил, что уж если и суждено умереть деду Косте в ближайшее время, то уж пусть это будет здесь, недалеко от его дома, а рядом будет бабушка Лизавета и я, а не какая-нибудь платная сиделка, которая получит деньги за свою работу и тут же забудет, что был такой дед Костя-фронтовик.

...

- Константин Григорьевич остаётся здесь, у нас. - Сказал я Людмиле. - Будем стараться. Здесь и стены роднее и люди добрее.

Людмила смотрела на меня с пониманием и надеждой, но обнадёживать её я не собирался.

- Готовьтесь к худшему. - Только и сказал я.

От этих слов она погрустнела, взор её сразу потускнел, она опустила глаза и спросила:

- Что я вам должна?

Я сначала вообще не понял, что она имеет ввиду, поэтому глупо спросил:

- В смысле?

- Сколько денег я вам должна? - Спросила она уже глядя мне в глаза.

"Что??? Какие деньги? Какие, к чертовой матери, деньги? - Мысли молотками застучали у меня в голове. - Я же сейчас, не то что про деньги не думаю, я даже про то, что мне снег надо во дворе и перед домом чистить не думаю. А она мне про деньги. Хотелось разругаться, но я сдержался:

- Нисколько.

- Ну, как так? - Начала она. - Вы тут лечите, ухаживаете, должна же я вас как-то отблагодарить... Может быть санитарочкам доплату какую-нибудь сделаете ...

Настроение мое из душевно-доверительного тут же перешло в холодно-стальное. Деньги она мне тут предлагает! Казалось бы, ей, в скором времени предстоит горе, к которому я, как ни крути, а всё-таки имею отношение. Она прекрасно понимает, что деньгами тут не помочь, но все равно предлагает. Да тот незнакомый мужик в курилке гораздо большую душевную пользу принес своей искренней словесной благодарностью, чем она своими деньгами.

Противно так стало на душе. Вроде бы не давал я повода для предложения денег.

С другой стороны, зная зарплаты санитарок и ту работу, которую им приходится выполнять, ухаживая за лежачим больным, я подумал, что было бы неплохо, чтоб хоть какая-то стимуляция была у них.

- Вера Александровна! - Позвал я старшую медсестру.

Зашла Вера Александровна. Она тоже очень часто приходила на работу в выходные дни.

- Людмила Константиновна желает материально простимулировать труд санитарок по уходу за Константином Григорьевичем. - Обратился я к ней. - Если вы считаете, что это необходимо, то обсудите этот момент. Лекарства выдайте на пост медсестре, назначения в истории болезни я сделал. Я пойду домой, мне снег чистить надо. Вечером приду.

...

Снега во дворе было не то что много, а очень много. Нужно было вывозить его из двора на улицу.

А что? Сделаю большую горку перед двором на радость дочкам и соседским ребятишкам. Прямо перед палисадником - пусть катаются себе на здоровье!

Из профлиста я сделал импровизированные сани-волокуши, для вывоза снега. Беда была ещё и в том, что ворота открывались внутрь, поэтому сначала мне предстояло несколько кубометров снега откинуть вглубь двора, чтобы стало возможным открыть ворота. Трудился физически весь остаток дня и весь следующий день. Горка получилась славная. В последующие дни до самой весны, детский галдёж возле моего дома каждый день не смолкал до темноты.

...

- Дмитрий Леонидович, а вы почему от денег-то отказались? - Спрашивала меня старшая медсестра Вера Александровна. - Вам что-ли деньги не нужны?

Было бы глупо отрицать, что деньги мне не нужны. Нужны конечно, только они нужны мне по-честному. Возьму я эти деньги, а дед все равно умрет, у меня и так со сном проблемы, так теперь ещё и с совестью проблемы будут.

- Нужны конечно. - Ответил я. - Только не такие.

- Какие "не такие"? - Не понимая меня спросила она.

- Он умрёт. Понимаете? Дед Костя умрёт. - Ответил я ей. - Я как дочери в глаза смотреть буду? Как я с совестью своей договариваться буду?

- Она оставила пять тысяч. Мы решили санитарочкам за каждую отработанную смену по пятьсот рублей выплачивать. - Сказала она.

- Хорошо. - Ответил я.

На тот момент моя зарплата на полторы ставки составляла 3650 (три тысячи шестьсот пятьдесят) рублей, причем целая ставка у меня была по тринадцатому разряду, как у заведующего отделением, а половина ставки была по восьмому разряду, как у фельдшера ФАПа. Учитывая это можно сказать, что неплохая добавка к зарплате появилась у санитарок.

...

Людмила уехала на следующий день вечером, сославшись на большие объемы работы. Понимаю. Про объемы работы мне можно было не рассказывать.

Дед Костя угасал с каждым днём. Отказывался есть, никак не реагировал на окружающих.

На четвертый день, после отъезда Людмилы у него снова возникли судороги, которые мы кое-как купировали противосудорожным, потом он впал в кому. Пробыл в ней сутки.

На следующий день перед обедом он пришел в сознание, ясным взглядом посмотрел на бабушку Лизавету и на меня. Через несколько минут он прикрыл глаза, тяжело задышал. Его судорожные неглубокие вдохи с каждым разом всё меньше и меньше поднимали его грудь и, наконец, его дыхание остановилось.

Я суетился вокруг него, пытался делать непрямой массаж сердца, устанавливал воздуховод. Медсестра по моей указке колола адреналин, подключала систему, "дышала" мешком Амбу.

Все было тщетно. Дед Костя умер.

Я вышел из палаты. В холле больницы на диване сидела бабушка Лизавета, которую я выгнал из палаты, когда начались реанимационные мероприятия. Она так же бесшумно плакала. Обняв её, рядом сидела Вера Александровна, гладила её по голове и тоже плакала.

- Корвалола накапайте. Обеим. - Сказал я медсестре каким-то не своим голосом и вышел в курилку.

Тот же самый мужик стоял в курилке. Я присел на подоконник и закурил.

- Всё? - Спросил он меня.

Я кивнул.

Мы молча докурили, потушили окурки.

- Если надо что-то помочь, организовать там... яму на кладбище выкопать или дорогу на кладбище расчистить..., ты это... скажи только.

Я ничего не сказал. Мне предстояло позвонить Людмиле и сообщить о смерти её отца.

...

Трубку долго не поднимали. Наконец она ответила.

- Людмила Константиновна, у меня плохие новости. Ваш отец умер полчаса назад. - Выпалил я в телефонную трубку и приготовился слышать истерику, взявшись рукой за голову. В трубке повисло молчание.

- Я поняла... - Тихо ответила она. - Выезжаю.

...

В связи со своей постоянной занятостью, я не был на похоронах. Зато на похоронах была старшая медсестра Вера Александровна.

Когда она вернулась, то первым делом сказала мне:

- Вы "как в воду глядели", Дмитрий Леонидович. Хорошо, что денег у неё не взяли.

- Вы про что?

- Ну из тех пяти тысяч, что она оставила, осталось две с половиной тысячи. Я её спросила, что с оставшейся частью делать, так она сказала отдать обратно.

- Потраченные две с половиной обратно не потребовала? - Спросил я.

- Нет. Но я именно вот этого и боялась.

...

Деда Костю похоронили в родном селе, на отделении имени "Ильича" рядом с его первой женой. Бабушка Лизавета осталась доживать свой век в их маленьком домике. А однажды она стала жертвой мошенников. Но это уже другая история.

источник

Показать полностью 2
114

Продолжение поста «Дед Костя»

Часть вторая. Метель.

Чёрт! Что с шеей? Почему так больно? Продуло что ли?

- Дзинь! - Прозвенел телефон.

Звонок был неожиданный, резкий, тревожный. Я открыл глаза и поднял голову. Шея, от неудобного положения, затекла и отозвалась такой болью, что я схватился за неё рукой.

- Дзин-дзинь! - Снова звякнул телефон.

Я уставился на телефон так, как будто видел его впервые.

“Что происходит? Где я?... - Я не мог никак понять, что происходит. - Та-а-ак..., я у себя в кабинете. В своем скучном кабинете с белыми стенами, коричневым лакированным столом и стульями вдоль стены".

- Дзин-дзинь!

"Да чтоб тебя!" - Подумал я и взял трубку.

- Березин. - Сказал я не своим от сна голосом.

- Ты где пропал? - На том конце провода была жена. - Я проснулась, а тебя нет. Ты же ещё в час ночи ушел на вызов.

И тут, ко мне, что называется, вернулась память. Я вспомнил, что деда Костю парализовало, вспомнил его теплую, дрожащую руку, зимнюю дорогу, судороги в машине. Вспомнил Лидию Михайловну, с её высказыванием о скорой смерти больного. Мне стало тоскливо.

- Деда Костю из "Ильича" парализовало. Он в коме, у нас, в восьмой палате. - Ответил я и продолжил. - Не волнуйся, со мной все нормально. На обед приду, наверное.

Я положил трубку. Шея болела. На часах было 6:53. В кабинет постучались.

- Дмитрий Леонидович, можно? — Это была медсестра Ольга Юрьевна. - Я услышала, что телефон звонил. Доброе утро! Вы...

- Как он? - Перебил я её, всё ещё держась за шею. - Жив?

- Да. - Ответила медсестра. - Он проснулся, его Лидия Михайловна накормить хочет...

- Зачем!? - Я вскочил и быстрым шагом пошел по больничному коридору. - Это опасно!

В палате, рядом с кроватью больного сидела санитарка Лидия Михайловна и маленькими-маленькими порциями манной каши пыталась кормить больного. Он пытался жевать, шевелил губами, но проглотить не мог. Каша вытекала у него изо рта и стекала по щеке. Лидия Михайловна вытирала кашу с его щеки полотенцем и, снова и снова, подобно терпеливой маме, кормящей непослушного малыша, давала ему кашу. Когда я зашёл в палату и появился в его поле зрения, он улыбнулся уголком рта и посмотрел на меня таким взглядом полным отчаянья, что я не забуду его никогда. В его взгляде я увидел, что он прекрасно понимает, что жить ему осталось совсем немного, а я его забрал из родного дома. И вот сейчас, его пытается накормить чужая женщина, а родная его спутница - бабушка Лизавета, с которой он прожил уже двадцать с лишним лет, далеко в деревне, одна. Дети где-то в городе и ещё не знают о том, что отец умирает.

- Будем кормить через зонд. Принесите. - Коротко сказал я медсестре.

Я установил деду назогастральный зонд, показал, как надо кормить больного и вышел из палаты.

- Леонидыч, пойдем, - сказал мне проходящий мимо больной, - покурим?

- Курить вредно! - Ответил я, но все же пошел следом.

- Дмитрий Леонидович! - Окликнула меня медсестра, когда я выходил на лестничную площадку.

Я резко повернул голову, в шее что-то щелкнуло, я испытал такую боль, что вскрикнул и схватился за шею.

- Что? - Ответил я, корчась от боли.

Медсестра, увидев, что стала причиной моей боли, несколько растерялась.

- Я хотела спросить..., вы завтракать будете?

- Буду. - Ответил я.

- Может быть вам диклофенак уколоть? - Предложила она. - Всё полегче будет...

- Ольга Юрьевна, ну кто же диклофенак на голодный желудок колет? - Пытался пошутить я. - Сейчас позавтракаю, а там посмотрим!

В курилке несколько мужиков уже обсуждали тяжёлое состояние деда Кости. Я подошёл к ним и молча закурил. Мужики притихли, ожидая от меня какого-то объяснения сложившейся ситуации, но я молчал, выпуская сигаретный дым в открытую форточку.

- Зимой светает поздно... - Начал было один мужик. - Время восемь утра, а вон как темно...

- Метель будет... - Продолжил другой. - Ноги у меня всю ночь крутило. Всегда перед непогодой крутит...

- Помрёт? - Наконец спросил меня третий.

Я пожал плечами, потушил сигарету и пошёл завтракать. Мужики, оставшиеся в курилке, продолжили свои обсуждения:

- Сейчас Людка за ним на вертолёте прилетит...

Я остановился:

- За кем?

- За дядей Костей. - Ответили мне.

- Какая Людка? - Спросил я.

- Дочь его, Людка. Она же у него директором банка в городе работает.

...

Я позавтракал. Укол делать не стал - само пройдёт. Успею ещё за всю жизнь уколов и таблеток напринимать.

На работу пришла старшая медсестра Вера Александровна. Она, по стечению обстоятельств, оказалась какой-то родственницей бабушки Лизаветы и рассказала мне о том, что дочь Константина Григорьевича действительно работает управляющим директором одного из банков города.

— Вот её телефон. - Она протянула мне визитку.

- Пойду на почту. Позвоню. - Сказал я ей. - А вы, Вера Александровна, позвоните бабушке Лизе. Пусть приезжает. Поставим ей кровать в палате, рядом с дедом.

Отделение почты, откуда я решил позвонить дочери больного, находилось в торце здания нашей больницы. Я вышел на улицу. Солнце медленно и как-то неохотно выходило из-за горизонта. Создавалось впечатление, что оно не видит смысла освещать эту зимнюю, унылую степную местность. Ветер короткими порывами гнал по низу сухую снежную крошку. Местами крошки сливались в потоки и, причудливо извиваясь, ползли над снежным покровом. Редкие сухие травинки и стебельки, торчащие из-под снега, безмолвно и обреченно дрожали.

- Ка-арр! - Услышал я где-то сверху.

На ветке тополя, растущего во дворе больницы, пытаясь удержать равновесие, раскачивалась ворона. Она смотрела на меня, то одним глазом, то другим, но не улетала.

- Прячься. - Сказал я ей вполголоса. - Метель начинается.

Мне предстояло сообщить дочери больного о тяжёлом состоянии её отца. Я набрал номер. Странно, но ответили мне сразу же после первого гудка.

- Алло? - Ответил мне женский голос.

- Людмила Константиновна? - Спросил я.

- Да, это я.

- Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий Леонидович Березин. Я заведующий Боровской больницей. Ваш папа у нас.

- Что-то случилось? - Спросила она как-то обыкновенно, без волнения в голосе.

Странно.

- Его парализовало на левую сторону. Состояние его тяжёлое. - Сказал я и добавил. - Очень тяжелое.

Ну не мог же я тогда прямо сказать ей, что скоро её отец умрет.

- Нужны какие-то лекарства? - Спросила она так же спокойно.

- Нужно приобрести Глиатиллин и Мексидол, остальное у нас есть.

- Хорошо.

- Запишите мой номер телефона. Как соберётесь сюда ехать, звоните.

У меня была надежда, что дочь заберёт отца в областную больницу, где ему смогут оказать квалифицированную помощь, смогут провести необходимое обследование и лечение, а после и реабилитацию. Все равно, я надеялся, что дед Костя поживет ещё хоть немного.

Я вышел из отделения почты. Солнце поднялось, но из-за начавшейся метели оно было какое-то далёкое, мутное, неприветливое. Метель уже бушевала во всю. Снежная крошка поднималась высоко и набивалась в глаза и за шиворот, больно кололась в щеки. Тополь, раскачиваясь ещё сильнее чем прежде, жалобно скрипел стволом. Ворона, сидевшая на нём, куда-то скрылась, так и не справившись со своим равновесием. Я втянул голову в плечи и, зажмурившись, как китаец во время песчаной бури, быстрым шагом зашёл в больницу.

В палате около кровати деда Кости, на стуле сидела бабушка Лизавета. Оказалось, что она приехала на попутке, а пока я был на почте, она зашла в больницу. Держа деда за руку, она бесшумно плакала и вытирала слезы платком. Дед что-то мычал, пыхтел, но ничего не было понятно. Наверное, он как мог, пытался успокоить бабушку.

- Я Людмиле позвонил, - сказал я, войдя в палату, — обещала приехать.

- Да куда там, - ответила баба Лиза, украдкой вытирая слезы, - метель-то вон какая...

- Ну, значит, после метели приедет! - Ответил я. - Ждём!

О том, чтобы в такую метель везти больного в районную больницу, не могло быть и речи. Метель разыгралась не на шутку. На обед домой я так и не пришел - не было времени. Домой я шел уже в темноте, по колено утопая в снегу. Уставший, с болью в шее и в полной растерянности: “Что мне делать с таким тяжелым больным?”.

Дома было тепло и светло. Дочки играли в зале, жена суетилась, накрывая на стол.

- Завтра, если что, выходной. - Сказала она. - Побудь дома хоть один день?

Я пожал плечами.

Как я могу что-то обещать? У меня больные. Именно в тот момент, у меня впервые возникла мысль, что я не принадлежу сам себе, у меня нет никаких гарантий и планов на завтрашний день. Какая-то беспощадная постоянная ответственность, повинность.

За окном, метель сошла с ума. Выло так, что казалось сам чёрт лезет к нам через печную трубу, но застрял в ней и теперь от досады воет. Вот под этот вой и хлопание калитки соседского дома я и заснул. Проснулся от полнейшей тишины. Мне показалось, что я оглох во сне. Прислушался. Рядом, уткнувшись мне в плечо тихо сопела жена.

“Метель закончилась, - подумал я и повернулся на другой бок, — это хорошо!”

Темно. Темно и тихо. Странно... Вроде бы уже почти десять утра, а темно. Что случилось?

Встал и отодвинул штору, чтоб посмотреть на улицу. Снег плотно застилал всё окно - дом замело по самую крышу. Я взял телефон, чтоб позвонить в больницу и узнать, как там наш больной. Нажал на клавишу вызова, но в трубке была тишина.

“Линия оборвалась из-за метели, - догадался я. - Придется идти...”

Продолжение следует…

источник

Показать полностью
103

Дед Костя

Ночной звонок, разбудивший меня, не сулил ничего хорошего.

Я, с сожалением отпуская свой сон, потянулся за трубкой телефона. Сердце начало бешено колотиться, в виски привычно ударила боль.

"Что-то случилось". И это "что-то" не может обойтись без меня.

Даже если просто ошиблись номером, то я все равно уже не усну, ну а если же случилось что-то страшное, и это "что-то" не может обойтись без моего участия, то я не то что не усну, я вообще сейчас вылезу из теплой постели и куда-то пойду.

Всё оказалось гораздо хуже, чем я предполагал. Звонила Дарья Петровна - фельдшер из многострадального отделения Ильича.

- Дмитрий Леонидович! - Услышал я в телефонной трубке её взволнованный голос. - Деда Костю парализовало.

- Когда? - Спросил я.

- Примерно час назад. Я от них звоню. Приезжайте, пожалуйста, скорее.

- Понял, ждите.

Вызвал водителя, взял свою "вызовную" сумку и поехал.

...

Война.

Когда она началась, Косте было двадцать лет и был он обычным деревенским парнем. Его, как и миллионы других парней,призвали защищать Родину. Косте повезло больше чем другим - он вернулся живым, пройдя всю войну до Берлина. Женился, работал кузнецом на отделении в родном колхозе. Дом, семья, хозяйство, постоянные заботы и хлопоты. На пенсию вышел в 1980 году, и вот она старость. Жена умерла несколько лет назад, дети разъехались. Чтоб совсем не было скучно, дедушка Костя женился на такой же как и он одинокой бабушке из своей деревни. Несколько раз они вместе с бабушкой Лизаветой приезжали ко мне на приём в Боровское на своем зелёном "четыреста двенадцатом" Москвиче. Приезжали не столько из-за своих болезней, присущих пожилому возрасту, сколько больше поговорить, выговориться. После беседы со мной, длившейся порой весь мой обеденный перерыв, они уезжали в свою деревню, находящуюся за двадцать семь километров от нашей участковой больницы. Уезжали скучать дальше, а я оставался работать.

...

Константина Григорьевича я знал уже два года, но домой к нему я приехал впервые. Как можно тише я зашёл в их старенький дом, прикрыл за собой дверь, прошел в комнату. Дед Костя лежал на полу. Глаза его были открыты, изредка он моргал ими. На его плече была надета манжета тонометра. Фельдшер Даша сидела рядом на маленьком стуле, а с другой стороны от деда, стоя на коленях, всхлипывала бабушка Лизавета.

- Давление? - Сразу же спросил я у Дарьи.

- Было 180/100, сейчас 160/100.

- Что делали?

Дарья ответила мне, какие препараты она вводила.

Дед Костя, услышав наш разговор, попытался поднять голову и что-то сказать, но этого ему не удалось. Он открыл рот, но изо рта донёсся только хриплый стон. Свою здоровую правую руку он потянул ко мне.

- Дед Костя, ты лежи, не вставай, хорошо? - Я взял его за руку двумя руками.

Рука его была теплой и мелко дрожала.

- Не надо ничего делать, сейчас я кое-что проверю, и мы поедем в больницу. - Продолжил я, поглаживая его руку и одновременно прощупывая пульс.

Левая рука его падала как плеть, рефлексы на ней отсутствовали. Ногой он так же не мог шевелить

"Левосторонняя гемиплегия".

- Принесите ложку и стакан воды. - Попросил я.

- Я уже пробовала, - сразу же поняла меня Дарья, кивнув на стол, где стоял стакан с водой и лежала ложка, - поперхивается...

"Плохо дело, - заныла мысль в моей голове, - очень плохо".

Для проверки глубины поражения головного мозга при нарушении мозгового кровообращения проводится такой тест: больному на ложке даётся глоток воды. Если больной поперхнулся, закашлялся, то это значит, что поражён ствол мозга. Часто подобный симптом говорит о неблагоприятном исходе.

Константина Григорьевича положили на носилки и повезли в больницу. Всю дорогу он возмущённо что-то хрипел, мычал, а когда мы уже подъезжали, он вдруг потерял сознание, резко вздохнул, замер на мгновение и выгнулся дугой.

- Коля стой! - Крикнул я водителю уже доставая из сумки противосудорожное средство. - Судороги!

"Всё! - Мелькнула мысль. - Дед Костя сейчас у меня "уйдёт". Уйдет прямо в машине, по пути в нашу участковую больницу. Войну прошёл, жену похоронил, до восьмидесяти семи лет дожил, а умереть ему придется здесь, в уазике-буханке на унылой зимней дороге ночью по пути в больницу у меня на руках".

И вдруг мне всё стало ясно как божий день:

"Это он из дома уезжать не хотел! Он дома помереть собрался! Рядом с бабушкой Лизаветой! Вот он и возмущенно хрипел и мычал всю дорогу!" - Думал я вводя в вену противосудорожное.

Судороги прекратились. Дед Костя глубоко и шумно задышал. Я замер глядя в его лицо. В тусклом свете салонного фонаря лицо его было суровым, с грубыми чертами, но спокойным. Глубокий вдох..., полусекундная задержка..., выдох. Снова вдох, задержка... Выдох. Снова вдох. Левая щека его при этом надувалась как парус.

- Поехали? - Отвлёк меня водитель.

- А? - Вздрогнул я. - Да..., конечно Коля, поехали. Только потихоньку, Коль, потихоньку. Ладно? Не суетись...

Вдвоем с водителем мы занесли деда Костю в палату, переложили на кровать.

Санитарка Лидия Михайловна, посмотрела на больного, вздохнула вышла из палаты. Я вышел следом. Необходимо было завести историю болезни, сделать назначения, составить план обследования. А главное, мне предстояло найти контакты и сообщить детям Константина Григорьевича о случившемся.

Лидия Михайловна сидела в холле больницы с грустным, задумчивым лицом.

- У меня Иван так помирал, - начала говорить она, - его так же парализовало, пролежал пять дней и умер.

Я ничего не сказал в ответ, взял чистый бланк истории болезни, посмотрел на часы и начал заполнять строки, набившие мне оскомину. Когда закончил писать, время было уже 05:10. Идти домой не было никакого смысла. Не хотелось будить жену, во-вторых у меня тяжёлый парализованный больной в коме, который вот-вот отдаст Богу душу и мне все равно снова придется вылезать из постели и идти сюда, а в-третьих до начала работы оставалось три часа.

"Нет, домой не пойду. - Решил я. - Пойду в свой кабинет, попробую вздремнуть".

- Я у себя в кабинете, - сказал я и добавил, - если что...

Пока шёл по тихому ночному коридору больницы мысли мои окончательно перемешались. На фоне усталости они отодвинулись на второй план, я сел за стол, положил голову на руки: "Спать... спать... спать..."

Продолжение следует...

источник

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!