В конце февраля - начале марта шли ожесточенные бои за города Восточной Пруссии: Фридланд, Хайллигенбайл, Гросс-Егендорф и Центен. 152 с.д. медленно пробивалась на города Пиллау и Кенигсберг, к морю, чтобы рассечь группы армии "Север", изолировать друг от друга и разбить по частям.
Чувствовалось приближение весны. Морозы ослабли. Часто стояли густые туманы, которые мешали артиллерии вести прицельный огонь. Часто бездействовала и авиация. Все это было на руку противнику и во вред нам. Однако время торопило.
Войска 1го Белорусского и 1го Украинского фронтов освободили уже большую часть территории Польши и вышли на реки Одер и Нейсе, захватив плацдармы для наступления на Берлин.
Помню одну из мартовских ночей 1945г. Повозка санчасти ушла вперед еще с вечера, а мне приказано было ждать автомашину. В полночь на автомашине "студебеккер" (грузовой) приехал замкомполка по тылу майор Кукуруза. Он сообщил, что берет с собой меня и еще двух оставшихся солдат.
В доме при свете спичек он раскрыл топографическую карту этого района Восточной Пруссии и уточнил маршрут движения. Сам сел в кабину машины, а мы залезли в кузов. Дорога была прекрасная, асфальтированная, слегка прикрытая снегом. Было заметно, что по ней уже проходили машины. На развилке дорог майор вылез из кабины и объявил вслух, что поедем прямо, куда вел лишь один след автомашины. Машина шла на ближнем свете, не подфарниках. Через несколько минут мы въехали в лесочек. Перед нами взлетела вверх белая осветительная ракета. Водитель остановил машину. Видимо посоветовавшись с майором Кукурузой, стал ее разворачивать. Однако на узком шоссе ему не хватало места. Между деревьями пришлось немного спуститься в кювет. При выезде машина стала пробуксовывать, создавая вой и шум. И в это время по нам ударил немецкий пулемет. Все, кто был в кузове, выскочили на землю и легли у колес. Пулемет замолчал, а "студебеккер" еще сильнее взвыл на подъеме и, набирая скорость, скрылся за деревьями. Пришлось догонять.
Вернулись на прежнюю развилку дорог. Майор открыл дверцу кабины и, стоя на подножке, спросил: "Все живы, никто не отстал?" И добавил: "Еб твою мать, ну и влипли! Хорошо, что все живы и цела автомашина." Выяснять, почему приехали немцам по нос, и где была наша пехота, что не остановила нас, не было ни времени, ни желания. Все перенесли на потом.
На новом участке дороги мы были не одиноки. Шли другие машины. В пути следования нас догнала легковая автомашина, американский "виллис", на которой ехал замкомполка майор Денисов Александр. Мы оба хорошо знали друг друга. Увидя меня в кузове грузовика, он сказал: "А, доктор! Садитесь в мою машину, там еще есть место." И все тронулись. Близился рассвет. Видимость плохая. Поэтому двигались с небольшой скоростью, километров 60 в час. Чувствовалось, что едем вдоль переднего края обороны, потому что там взлетали осветительные ракеты и слышалась перестрелка. Вижу, майор Денисов повернулся к водителю и что-то шепнул. Машина сбавила скорость и стала выезжать на другую дорогу. В это время под ее передними колесами раздался взрыв. Машину подбросило, и она съехала в кювет. Мина взорвалась под правым колесом, где сидел Денисов. И мы поняли, что его ранило. Кроме Денисова, все вылезли из машины. Я перевязал ему правую ногу. Получила повреждение стопа в виде рваной раны и перелома костей. Легковая машина серьезно не пострадала. Ее взяли на буксир, а самого Денисова вместо полка отправили в медсанбат нашей 152 с.д. Сейчас не помню, вернулся он в наш полк в 1945 году уже после окончания войны, когда 333й артполк располагался в г. Берёза Брестской области.
Последним, сильно укрепленным пунктом на подступах к Кенигсбергу для нашей дивизии стал г. Центен (или Цинтен). Недалеко от него в г. Мельзаке (Польша) 18.02.1945 был убит командующий 3м Белорусским фронтом генерал армии Черняховский И. Д. В память о нем г. Инстенбург был переименован в Черняховск. А похоронен он в г. Вильнюсе. Командование фронтом принял маршал Советского Союза Василевский А. М. Получив эту печальную весть, его войска усилили свою активность и мстили врагу за смерть любимого генерала. Помню, в час его похорон была проведена на нашем участке непродолжительная артподготовка. Это вроде салюта по покойному. Из всех генералов и маршалов Черняховский был самым молодым. Ему было только 39 лет.
По мере приближения к Кенигсбергу и побережью Балтийского моря сопротивление противника усиливалось. В середине февраля сильнейшему обстрелу подвергся штаб нашего артполка. Несколько снарядов разорвались под окном дома. Был убит помощник начальника штаба полка. Несколько человек ранило. Среди них оказался и ст. врач полка капитан Чарин. Но ему повезло больше других. Осколок снаряда распорол борт его шинели на уровне груди и сердца. Но не повредил тела.
В феврале 1945 под г. Цинтеном я получил из дома письмо, в котором сообщалось о смерти моего отца. Не знаю почему, но вдруг появилось желание поехать на родину, во Мстишино, и проведать мать, которая оставалась дома одна в возрасте 62 лет. Четверо ее сыновей находились на фронтах Отечественной войны. Появилась мысль написать об этом рапорт на имя ст. врача и командира полка.
Однако, поразмыслив и оценив обстановку, решил, что это пустая затея и не нужно морочить голову ни себе, ни другим. Позднее даже устыдился самого себя. Известно, что в действующей армии, на фронте, не давали отпусков никому. Не иначе как под личную ответственность вышестоящих командиров мог кто-то получить не отпуск, а разрешение на побывку. Всего на несколько дней, исключая дорогу. Знал, что подобная ситуация не раз возникала и моих однополчан, но никто из них отпуска не просил. Более того, многие годами не знали о судьбе своих родителей, жен, детей и родственников. Все терпеливо ждали развязки, конца войны. Если всех обиженных судьбой, подумал я, отпускать, то и воевать станет некому. В дальнейшем до конца войны у меня не было желания простить об отпуске.
Немного позднее получил письмо от мамы, которая сообщала, что к ней приехали на жительство моя сестра Сима с дочерью Тамарой. И это обрадовало меня.
Зимой 1945 Ставка Верховного разрешила солдатам и офицерам действующей армии в Восточной Пруссии высылать домой, к родным, посылки за счет добытых трофеев (только вещи). Этим правом я воспользовался дважды и выслал два пальто, мужское и женское и еще кое-что по мелочи. Барахла хватало. Тем более, что города и фольварки остались совершенно безлюдными, и вернуться ли их жители обратно, не знал никто.
В начале марта 1945 полки дивизии продолжали вести бои, и некоторые части вышли к морю. Основные силы фронта вели бои за овладение Кенигсбергом. И его судьба была уже предрешена. И пришло время, как распорядиться войсками двух фронтов, которые не сегодня-завтра там уже будут не нужны. Поэтому в марте 1945г. была отведена в тыл 28 армия, куда входила и 152 с.д.
К тому времени войска 1го Белорусского и 1го Украинского фронтов заняли исходные позиции для наступления на Берлин. И мы все знали, что для нас нет другой дороги, как принять участие в историческом сражении за Берлин.
4.04.1945 полк стоял под г. Гумбиненом, ожидая погрузки в эшелон. В ту же ночь на платформы товарного состава погрузили все три артдивизиона и дивизион самоходных пушек. Личный состав разместился в товарных вагонах. Первым городом на пути стал Вильнюс, затем Белосток, Варшава и Познань. Эшелонам дивизии был дан зеленый свет. В пути останавливались редко. Дольше всего простояли в Варшаве, на пригорке, под парами, так как вокзал был полностью разрушен. И не только он, все кругом, как видел глаз, лежало в руинах. Это результат жестокой расправы фашистов с варшавянами, восставшими в августе 1944.
В Познань приехали на рассвете примерно 12 апреля. Разгрузились быстро, но выехали только на следующий день. Поэтому было время хоть немного ознакомиться с городом. В отличие от Варшавы он мало пострадал. Большинство жителей города, вероятно, не покидало его, потому что наступление наших войск было стремительным и быстрым. Да и уходить им было некуда. В Германии их не ждут, там своих беженцев хватало. Теперь известно, что в это время вся 28 армия находилась на марше. Главная автострада Познань-Бреслау-Барут была забита войсками, двигавшимися на реку Одер. Город и крепость Бреслау тогда находилась в окружении наших войск. Нам пришлось ее объезжать. Лишь 6 мая после падения Берлина, ее гарнизон капитулировал. Гарнизон насчитывал тогда около 40 тысяч солдат и офицеров.
Произошло интересное совпадение. Бреслау окружала наша 6я армия, куда входила наша 152 с.д. в 1943 году. Гарнизон Бреслау входил в состав той самой 6й немецкой армии, которой командовал генерал Паулюс под Сталинградом (до 1917 года - Царицын). С падением Бреслау прекратила существование и 6я немецкая армия.
Как известно, к тому времени фашистская Германия осталась без союзников. Под ударами наших войск еще в 1944 г. вышли из войны Финляндия, Венгрия, Румыния, Австрия, Болгария и Югославия. Англо-американские войска изгнали немцев из Италии, Франции и Бельгии, приближались к Берлину, до которого оставалось 60 км. Нашим войскам предстояло пройти 120. Нашим союзникам было легче. Им противостояло 60 дивизий, а нам – 214 дивизий и 14 бригад, численностью около миллиона человек.
В Берлинской завершающейся наступательной операции приняло участие три фронта. Все остальные фронта от Баренцева до Черного моря самоликвидировались, выполнив свои задачи.

Служить в санчасти было намного легче. Сама по себе, она всегда находилась под боком штаба полка, располагалась в населенных пунктах. Там не было проблем, как скоротать ночь и не замерзнуть. Можно было залезть в спальный, "ватный" мешок и переспать на улице, даже зимой. Нередко даже спали вдвоем с санинструктором Павловым или санитаром Шакарем Иваном Ивановичем из г. Краматорска. По возрасту он был мне отцом, а на службе заботливым и внимательным человеком. Перед войной он работал на Краматорском металлургическом комбинате в должности зам. директора по хозяйственной и коммерческой части. Комиссией признан негодным к строевой службе в военное время и, видимо, потому оказался у нас. Ему было под пятьдесят. В таком же возрасте был ездовой санчасти, из-под Гомеля, по национальности еврей, его звали Аркадий, Аркаша. На редкость скромный, исполнительный и честный, но совершенно беззащитный человек. Мне и теперь кажется, что по своему характеру никогда не выстрелил в своего врага. Не мог и обидеть человека. В коллективе был сдержанным, тихим и немногословным. Чаще занимал позицию слушателя. Часто приятно улыбался. Его уважали все.
В 1942 году старшим врачом 333 артполка был Хлебников, врачом Мустафаев, видимо, азербайджанец. Он хорошо исполнял лезгинку. В 1943 они оба ушли на повышение должности. Чарин Зосим Васильевич пришел в полк на должность врача, через какое-то время вступил в должность старшего врача. По национальности он коми-пермяк. Мединститут закончил накануне войны, 1918 года рождения. Как и все северяне, немногословен. Прост и открыт при обращении с подчиненными. Не командовал, а требовал, больше учил и убеждал. Я уважал его и старался без напоминания исполнять все его указания и распоряжения.
В 1943 в медсанчасть пришла медсестра Лепехина Лена, уроженка Саратовской области, кажется г. Фурманово. Между Чариным и ею вскоре сложились особые ( любовные ) отношения, внешне мало кому заметные. Продолжались до конца войны и завершились образованием семьи. Ныне они проживают в г. Сыктывкаре, ул. Пушкинская, 66, кв. 22.
Передислокация 152 с.д. из д. Щерчево заняла двое суток. Мы преодолели расстояние до г. Мариамполя ( Литва ) за два ночных перехода. Пехотные полки, естественно, отставали. Чтобы скрыть от противника передвижение целой армии, двигались только ночью. Это не так просто. Машины шли друг за другом большой колонной, соблюдая интервалы безопасности, с выключенными фарами дальнего света. Дорогу освещали только подфарники. Иногда останавливались, ожидая отставших. Команды по колонне передавались вполголоса.
Прибыли на границу с Восточной Пруссией, когда до начала наступления 3го Белорусского фронта оставалось две недели. Оно началось 17.10.44 и мне запомнилось. Во-первых, потому, что война переместилась на территорию нашего заклятого врага – фашистской Германии. На границе с Литвой уже стояли новые указатели: "Вот она, проклятая Германия" или вроде таких, как "Папа, убей немца", "Отомсти за поруганную землю". Призывы аналогичного содержания, конечно, раньше всего появились в нашей печати, а уж потом оказались на границе с Пруссией. В свое время Илья Эренбург особенно содействовал такой пропаганде. И получил замечание "сверху". И правильно. Хоть и война омерзительна и жестока, неправильно духовно и нравственно возрождать в народе и пропагандировать кровную месть. Особенно опасно поднимать ее на уровень политики государства.
Мне также хотелось увидеть эту землю, ее людей. Как они поведут себя теперь перед нами, победителями? Как будут смотреть нам в глаза после того, как их солдаты и офицеры в концлагерях замучили миллионы ни в чем не повинных советских людей, а многих угнали насильственно, чтобы работали на Германию?
Да и знают ли они об этом всем?
Наступление 7.10.1944 запомнилось еще и потому, что я участвовал в нем уже в другом качестве: находился в полку, а не в артдивизионе. Наконец, вызывала восторг и сама наступательная операция. Я заранее был уверен, что она принесет нам успех и победу. А выглядела она примерно так: с утра было тепло и солнечно. Сотни орудий и минометов около часа потрясали и землю, и воздух. Кругом грохотало, наше укрытие ( блиндаж ) ходил ходуном. Пахло дымом и гарью. Чтобы объясняться друг с другом надо было орать или говорить на ухо. Тем более, что рядом стояла 6я гаубичная батарея 2го артдивизиона, из которого я только что ушел. Командовал ей ст. лейтенант Демидов. Когда смолкла артиллерийская канонада, ( в это время пехота старается ворваться в траншеи противника и овладеть ими ) в небе над нами, почти на бреющем пошли штурмовики ИЛ-2. Сверху их прикрывали истребители. Их было много, очень много. Как на параде, они шли волнами, одна за другой. Счет можно было вести на многие десятки. А под ними, на высоте около километра, шла большая группа, и не одна а несколько, бомбардировщиков типа "Петлякова" и других. Их тоже сопровождали истребители. И вот эта авиационная армада неожиданно навалилась на немцев. Такое я видел один раз в жизни, там, в Восточной Пруссии. То была демонстрация силы. Над передним краем обороны немцы открыли по бомбардировщикам мощный заградительный огонь. Разрывы зенитных снарядов хорошо просматривались рядом с самолетами. Но они шли и шли, не меняя своего курса. И вдруг один самолет задымился, пошел вниз, и от него отделилось что-то темное и круглое, над ним стал просматриваться купол парашюта. Он падал явно на территорию фашистов.
Здесь под Гумбиненом, я впервые за войну почувствовал и ощутил, что такое шрапнель. Снаряды и бомбы противника всегда разрывались на земле, поражая осколками. А тут снаряд разрывается в воздухе, у тебя над головой и тоже осыпает тебя металлическими осколками или чем-то наподобие их. Я просто растерялся, как от них скрыться. Если ляжешь на землю, то увеличишь риск быть пораженным. Такая же участь ждет тебя в траншее или ровике. Можно защититься под большим деревом. А где же ты его найдешь? И тогда я вспомнил и всерьез оценил каску, которую мы почему-то игнорировали всю войну. Противник применил шрапнель в то время, когда шла наша штурмовая авиация и бомбардировщики. Возможно, немцы стреляли по ним, а осколки падали на нас.
После нескольких дней ожесточенных боев Гумбинен ( ныне Гусев ) был взял. Помню, на обочине шоссе, в кювете, увидел трупы немецких солдат. Они лежали цепью, на животах, как в свое время, в таких же позах лежали наши солдаты после боя 1.01.1944 на Украине, под Лысой горой и селом Терноватка.
В Гумбинене не задерживались. Следующим городом на нашем пути стал Шталлупенен. Совершенно безлюдный, пустой. И даже на следующий день на его улицах мы не встретили ни одного человека, кроме дряхлой старушки, решившей, видимо, умереть на чердаке собственного дома.
Здесь мы впервые отведали продукты немецкого производства: консервы мясные, рыбные, овощные, колбасы и т.д. в том числе и домашнего производства. Первоначально боялись. А вдруг отравлены? А потом разобрались, что все эти продукты немцы готовили лично для себя, а не для врагов. Просто не смогли увезти с собой. Надеялись и на то, что еще со временем вернутся. Но судьба их сложилась так, что ни один житель Восточной Пруссии больше к своему родному очагу не вернулся никогда. По условиям Тегеранской ( 1943 г. ), Ялтинской и Берлинской конференций ( 1945 ) глав государств антигитлеровской коалиции Рузвельта, Черчилля и Сталина, часть земель бывшей Восточной Пруссии отошла Советскому Союзу. А часть – Польше.
С тех пор у нас не было проблем с питанием. И никто никогда не пострадал. Жизнь настала, что надо. Отменные дома и квартиры с мебелью и одеждой, кладовые и подвалы с продуктами, а иногда и вином – всему этому ты хозяин. Без права распоряжаться этим имуществом, за исключением удовлетворения своих личных потребностей ( пища, белье и не более ). Признаться, от нас ушли даже вши. Все от того, что перестали общаться с местным населением. Имели возможность сменить белье. В лучшую сторону изменилось питание в войсках. Водку зимой выдавали только солдатам и офицерам передовой линии, в ротах, батальонах и дивизионах. При переходе в полк я перестал пользоваться такой "льготой". Зато тыловым частям от полка и выше перепадала большая часть трофейных спиртных напитков, даже иногда цистерны и целые заводы. Конечно, они брались под охрану и доступны были не каждому.
Помню, в одной и емкостей винзавода, кажется, в Г. Прейсиш-Эйлау, утонул и погиб солдат. Вино черпали ведрами. Но через какое-то время его трудно было достать. Солдат потерял равновесие и нырнул в емкость…
В боях за Гумбинен и Шталлупенен наша 152 с.д. отличилась особо и были удостоены благодарности верховного главнокомандующего Сталина И. В. 333й артполк стал именоваться Гумбиненским и награжден орденом Кутузова 3й степени.
3м Белорусским фронтом в то время командовал генерал армии Черняховский И. Д. А с 20.02.1944 – маршал Василевский А. М.
Восточную Пруссию немцы превратили в глубоко эшелонированный укрепленный район. Каждый населенный пункт, фольворк ( хутор ) господский дом представлял из себя мощный очаг обороны. Подвалы имели бетонные перекрытия, окна построены по типу амбразур в дотах и использовались в этих целях. Такие огневые точки трудно подавить или разрушить.
В конце октября 1944 года санчасть полка разместилась в одном из таких господских домов. К нему примыкало еще несколько домов поменьше, кирпичных под черепичной крышей. И только один, меньше других, стоял на отшибе, как сирота, покрытый соломенной крышей. Оказывается, он строился позже других для русских, украинских и белорусских невольниц, насильственно вывезенных в Восточную Пруссию для работ на фермах частных землевладельцев. Это был первый и последний дом под соломой на всю Пруссию. Второго не встречал.
Отступая, немцы угоняли за собой не только коренных жителей, но и своих рабов – советских граждан, как дешевую рабочую силу. Однако мало кому удалось уехать дальше городов Пиллау, что на косе недалеко от Кенигсберга. Красная Армия перехватила пути отхода по суше и морем. Блокировала эти порты.
В одном из таких фольворков мы встречали 27 годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Даже выпили за успехи на фронтах и за нашу скорую победу. А она находилась на пороге нашего дома. День за днем мы чувствовали ее приближение. И были уверены, что весной 1945 мы разделаемся с Пруссией, а затем и с Берлином.
Огромный фронт от Баренцева и Черного морей суживался и укорачивался на наших глазах за счет выхода из войны союзников гитлеровцев: Финляндии, Румынии, Венгрии, Болгарии и Югославии. И все дороги войны вели в одно место – Берлин. В логово фашистского зверя.
За праздничным столом мы делились впечатлениями о Пруссии, ее природе, быте и жизни народа. Не скрою, нравилось многое из увиденного, если не все.
Запомнился октябрь 1944, теплый и солнечный, конец "бабьего лета". Березовые рощи, одетые желтой листвой, луга, опутанные паутиной. Аккуратно распаханные поля. Асфальтированные дороги и многое другое, чего у нас на Руси видеть не приходилось. Видать, у них все строилось надолго, на века, расчетливо.
И я не могу не вспомнить свою вологодскую матушку-Пошехонку, что веками связывала Вологду с городами Рыбинском и Ярославлем. Где глухой осенью с трудом пройдешь пешком или проедешь на телеге.
И действительно, в те годы мы отставали от Запада в экономике, культуре производства и земледелия не менее как на 50 лет.
Шел разговор и о том, что не хватало немцам в жизни, если пошли войной на Россию. Наверно, рядовому немцу хватило бы и того, что есть, что достигнуто. Но вождям, вроде Гитлера, не хватало жизненного пространства на востоке, чтобы сделать Германию великой державой за счет славянских народов, которые подлежали истреблению.
В ноябре-декабре 1944 дивизия и артполк дислоцировались в районе Гумбинена. Фронт несколько стабилизировался. Шли бои местного значения. Шла подготовка к новому наступлению на г. Инстенбург и выход к побережью моря.
Противник чувствовал это и принимал меры к укреплению своих позиций. На отдельных участках обороны небольшими силами атаковал наши войска, стремясь занять более выгодные для себя позиции.
Однажды, перед рассветом, мы были разбужены сильным ружейно-пулеметным и артиллерийским обстрелом, примерно в одном километре от нас. Оказывается, наш передний край обороны был атакован женщинами из батальона "мстительниц за своих мужей". Атака была отбита, но не без труда и стоила жертв. Потом шутя, а то ли всерьез, прошел слух, что взято в плен несколько этих женщин ( это действительно имело место ),и что наши солдаты уговаривали командиров разрешить им поиграть с немками в "любовь". Но им не разрешили.
Вокруг этого случая еще долго ходили всякого рода шутки. Видать, не от хорошей жизни вермахт стал формировать, обучать и посылать на фронт женщин.
Осенью 1944 в Германии была объявлена тотальная мобилизация. Призыву подлежали мужчины от 16 до 60 лет и женщины-добровольцы. На восточном фронте против Красной Армии действовало около ста ополченческих формирований ( фолькштурм ). В основном же они несли патрульно-постовую службу в тылу.
Новый, 1945 год встретили в приличном особняке, скромно, по-фронтовому. Нашлось немного и спиртного. На это имели санкцию командования полка.
По традиции прошедших лет, по позиции противника ровно в 24 часа сделала огневой налет наша артиллерия, полковая и дивизионная. Он длился недолго, всего несколько минут. Потом все вышли на улицу и стреляли вверх из огнестрельного оружия, что каждый имел при себе. Через два часа немцы предприняли ответную процедуру. Разница во времени была как раз два часа. Однако она у них проявилась слабо и не шла ни в какое сравнение с нашей. Чувствовалось, что враг значительно слабее.
Теперь уже известно, что к тому времени мы имели численное превосходство: в живой силе – в два раза, по орудиям – в три раза, по танкам – в пять раз, по самолетам – в четыре раза.
Генеральное наступление войск 3го Белорусского фронта, куда входила 28 армия и 152 с.д. началось 13 января 1945 года. Накануне тылы нашего полка в том числе санчасть подтянулись ближе к передовой. Погода стояла скверная, холодная и туманная. Для самолетов нелетная. Периодами шел небольшой снег.
Несмотря на непогоду, мы пригнали свою повозку с имуществом своевременно и выгрузили в один из небольших домов недалеко от штаба артполка. К рассвету были готовы закончить работу по приему раненых. Ст. врача к тому времени с нами почему-то не было.
В это время ко мне подошла рядовая по имени Шура, повар полковой кухни, а на самом деле сожительница зам. командира полка по политической части подполковника Козлова, и передала его распоряжение освободить дом. Голодный и холодный после длинной дороги, я не сдержал себя и неожиданно выпалил: Я не могу выполнить его распоряжение, потому что нет других помещений.
Когда Шурка ушла, я вдруг подумал, что отказался выполнить приказ своего вышестоящего начальника. И это на фронте. Последствия для меня могут стать непредсказуемыми и ужасными. Трибунал и самое малое – штрафная рота. Все зависело от решения замполита Козлова.
И зачем, подумал я, ему понадобился занятый под санчасть дом? Для личных удобств его и Шурки или нечто более важное? Особенно повлияла на меня бесцеремонная выходка подполковника Козлова. Ведь мог бы вызвать для объяснения положения, а не передавать приказ через ППЖ (походно-полевая жена), которых многие из нас не уважали. Заодно и поинтересоваться, насколько санчасть готова к завтрашнему бою.
Так я мыслил после получения приказа и моего отказа выполнить его.
Тогда мне не хватило мудрости и рассудительности, чтобы выйти из кризисной ситуации. Нужно было пойти к нему самому, объяснить положение вещей, а заодно извиниться за дерзость. Я не сделал такого шага и получил новое приказание: явиться к нему лично. Он устроил мне разгон, грозил трибуналом и почти не выслушал моего объяснения. А потом встал со стула и приказал: немедленно отправляйтесь на командный пункт командира полка майора Кравченко, в его распоряжение."
Я понял, что пойду на передний край обороны, в пехоту, а там найду и комполка. Это от расположения пехоты противника метрах в 250-ти, может, немного больше.
Потом вызвал кого-то из связистов и в моем присутствии приказал: "Проводите лейтенанта на командный пункт командира полка Кравченко, сейчас же!" Я взял под козырек по стойке "смирно" и повторил свое желание выполнить его приказание. По дороге зашел в санчасть и прихватил санитарную сумку с перевязочным материалом. Без нее мне там нечего было делать. Ст. врача Чарина З.В. все еще не было. Сообщил, что отправляюсь на КП полка. Время было около 20 часов. Было темно, туман. Видимость впереди метров 15-20. Мой проводник оказался опытным солдатом. Днем раньше тянул связь на КП полка. По телефонному кабелю он привел меня к месту назначения минут через 20.
Противник вел себя неспокойно. Передний край то и дело освещался белыми ракетами. Становилось светло, как днем. Часто приходилось ложиться на снег и пережидать, когда ракета погаснет. Короткие пулеметные очереди то с нашей стороны, то со стороны противника сменяли друг друга. Перед самой траншеей нас окликнул часовой и потребовал пароль. Его мы назвали.
В небольшом, тесном блиндаже с мягким перекрытием находились майор Кравченко, командир взвода разведки полка, несколько разведчиков и связистов. Со штабом нашего и пехотного полка имелась телефонная связь. Кроме того, работала переносная радиостанция. Я сразу же доложил командиру о прибытии в его распоряжение по приказу подполковника Козлова.
Командир отнесся ко мне дружественно, о недомолвке со своим заместителем ничего не спрашивал и не подавал виду. Возможно, замполит и не сообщал ничего о нашей недомолвке, а просто проявил личную инициативу в целях безопасности на время проведения наступательной операции. Истинные мотивы его мне неизвестны до сих пор.
От блиндажа к месту наблюдения за противником проходила глубокая траншея. Там стояла стереотруба, через которую просматривалась оборона немцев. Ночью никто из нас не спал, да и негде было. Дремали сидя. Томительно ждали утра. 13 января 1945 г. На 9 утра была назначена артиллерийская подготовка. Все с нетерпением ждали телефонного звонка "сверху".
Первые залпы Катюш возвестили о начале артподготовки. К ним присоединились сотни орудий и минометов. Через наши головы к траншеям противника пролетали с шумом и визгом сотни и тысячи снарядов и мин.
Командир полка и командир разведки заняли место возле стереотрубы, наблюдая за ходом артподготовки. Тогда у нас на каждом квадратном километре стояло и работало около трехсот стволов. Около двух часов горела земля под ногами немецко-фашистских захватчиков. Любопытство брало верх. И все, кто был на КП полка, старались своим глазом увидеть, что происходит впереди нас. Не упустил возможность и я. Передний край обороны противника был изрыт разрывами снарядов и мин. Траншеи и блиндажи из-за дыма едва просматривались. Никакого передвижения солдат. Вроде нет там больше живых.
И вот поднялась и пошла во весь рост наша пехота. И тогда наша артиллерия перенесла огонь с переднего края немцев в глубину их обороны. Для тех солдат противника, кто остался жив, было лишь два выхода. Уходить в тыл от нашей пехоты и попасть под огонь наших батарей… Или сопротивляться, не уходя из траншей и блиндажей, если они уцелели, и тогда погибнуть. Была еще возможность сдаться в плен. Большинство так и поступило.
Не прошло и получаса после окончания артподготовки, как появились первые пленные. Кто-то из наших сказал тогда: Молодцы, братья-славяне, успеха!" В конце дня командир полка дал команду дивизионам занять новые огневые позиции. Вечером того же дня мы расположились в подвале дома, расположенного от прежнего КП примерно в трех километрах. Пока было светло, командир и разведчики вели наблюдение с чердака. На ночь спустились вниз, в подвал. Там мы были в полной безопасности.
В период ужина командир приказал своему адъютанту налить каждому по сто грамм спиртного. После ужина многие перешли на ночлег в комнаты дома, где даже нераздетому было холодно. Ночью я предпочел вернуться в подвал и там коротал ночь.
Утро 14.01 выдалось на редкость хорошим. Туман рассеялся, сияло солнце, потеплело. Подтянулись ближе к переднему краю и наши дивизионы. На занятом рубеже вновь разгорелся бой. На этот раз нашей пехоте активно помогала наша штурмовая авиация. Она наносила мощные удары по позициям противника. К концу дня пехота потеснила врага и продвинулась вперед на 3-5 км. Нам предстояло новое передвижение вслед за пехотой.
И тут произошла неожиданная для меня встреча с коллегой по Киевскому военно-медицинскому училищу Кецко Иваном Георгиевичем. Он оказался в этом же подвале, но в другом отсеке. Он разговаривал с одним из раненых, и я безошибочно узнал его по голосу. У него был чисто белорусский акцент, и он мне запомнился. На мой отклик он немедленно отозвался и подошел. Служил он тогда в 130 с.д. 28 армии. В этом подвале он организовал медпункт для раненых своего батальона. После войны он остался в г. Бресте, жил с семьей на улице Добрая, и мы с ним часто встречались. И конечно, вспоминали лихие годы войны. Теперь его нет в живых.
Наш разговор прервала команда майора Кравченко: "Собирайтесь, уходим!" Следом за ним я вышел на улицу. При луне я сразу определил, что около самоходной пушки стоит командир дивизиона самоходок капитан Фатьянов, Герой Советского Союза, получивший эту награду при форсировании Днепра, когда командовал 1м артдивизионом 33го артполка.
Он предложил командиру полка садиться. Приготовился к этому и я. Однако он сказал буквально следующее:" А вы, доктор, возвращайтесь к себе. Убить могут при вас и без вас. И ничем не поможете." "Есть возвращаться", - ответил я. Признаться, я не ожидал такого распоряжения и в душе был доволен подобным исходом. Стал вопрос, когда возвращаться: теперь или ждать рассвета? Вернуться в санчасть ночью, полем, по бездорожью, да еще через передний край обороны, где еще вчера шел бой, казалось мне шагом рискованным. Вполне возможно оказаться на минном поле одному, и тогда все может кончиться плохо. Оставаться на ночь не хотелось. Там, в санчасти, можно и обогреться и выспаться в тепле.
Решил поискать попутчиков из числа связистов, которые еще оставались. И нашел. Двое связистов будут возвращаться в штаб полка в связи с их заменой. Они должны были смотать кабель между КП комполка и штабом полка. Лучшего не придумаешь. И вот мы втроем двинулись в полк напрямую, полем.
Снегу было мало, а ночь лунная, светлая, поэтому шел уверенно. Не прошли и полкилометра, как под ногами шедшего справа раздался хлопок. Солдат запрыгал на одной ноге, а потом ухватился за травмированную. Все мы остановились и стали внимательно смотреть под ноги.
Оказалось, что взорвалась противопехотная мина, напоминающая толовую шашку (кубик). Рядом нашли еще несколько подобных "игрушек". Там же сняли с солдата сапог, и я перевязал рану. Пришлось возвращаться обратно в фольворк, откуда только что ушли. Раненый оказался на редкость терпеливым и спокойным. Повредило стопу с переломом кости. Предстояло поваляться в госпитале лишних два-три месяца. Связались по телефону со штабом полка и получили разрешение отправить раненого по прибытии повозки, а мне, если желаю, возвратиться в полк не ожидая утра.
Решил идти один. Почему эта мысль влезла в голову, не могу объяснить и теперь, спустя 55 лет. Начал с того, что вернулся на прежнее место, где лежали концы провода, и шел по нему. Где-то перед траншеями немцев провода не оказалось. Видимо, оборвало во время артподготовки. Возможно, сам я его потерял, так как смотрел не под ноги, а больше по сторонам. Опасаясь, как бы не встретить на пути немца, пролежавшего в блиндаже двое суток, а потом решившего, что пора догонять своих. Осторожность и осмотрительность нужны были и потому, что при мне не было такого более эффективного оружия, как наган. Поэтому в душе я хотел избежать любой встречи. Однако не удалось.
Сначала я услышал разговорную речь. Принадлежность ее разобрать было трудно. А затем увидел двух человек, которые приближались ко мне, но чуть левее. Я прыгнул в воронку от снаряда и вслушался в разговор. Кто они, наши или немцы? На всякий случай приготовился к выстрелу. Решил пропустить их, независимо от того, кто они есть. Если, думал я, они меня заметили, то сами будут выяснять, кто я. Оказалось, что шли наши, и они меня не видели. Слава богу, подумал я. Что все обошлось нормально. И прибавил шагу.
О своем возвращении с передовой заместителю командира полка Козлову докладывать не стал. Да и не обязан был делать это по Уставу. Спустя несколько дней, 22.01.1945 наши войска овладели Инстенбургом, важнейшим опорным пунктом противника на подступах к Кенигсбергу, столицы Восточной Пруссии.
Наша 152 с.д. получила благодарность от Верховного главнокомандующего И. Сталина. Бои носили упорный и кровопролитный характер. Об этом свидетельствует тот факт, что г. Инстенбург дважды переходил из рук в руки.
10 февраля дивизия заняла Прейсиш-Эйлау и получила вновь благодарность Верховного.
В середине февраля 1945 мне пришлось пережить два опасных для жизни события. Штаб полка и санчасть меняли место дислокации и весь день находились в движении. Шли пешком следом за повозкой. Вечером, когда уже стемнело, мы въехали во двор большого имения. Часть строений уже были заняты штабом полка и другими службами. Нам еще предстояло определиться и с работой и с ночлегом. Двор был заасфальтирован и не вызывал никаких подозрений. Тем более, что было темно. Когда я удалился от повозки метров на пять, то почувствовал, что падаю в пустоту и в силу инстинкта самозащиты выбросил руки в стороны, чтобы ухватиться за что-либо. И мне это удалось. При падении ударился грудью о бетонное кольцо колодца, край которого торчал выше земли на несколько сантиметров, а также успел ухватиться за него руками. И вот я завис. Чувствую, что на пальцах рук долго не провишу и вот-вот упаду вниз. Попытка подтянуться не получилась. И тогда я крикнул: "Помогите!" Кто-то взял меня за воротник шинели и вытащил из колодца. Кто был моим ангелом-спасителем, так до сих пор и не запомнил. Скорее всего, забыл. Перелома грудины не было, но болела она несколько месяцев. Все перенес на ногах и в медсанбат за помощью не обращался. Утром выяснилось, что колодец заполнен водой только на одну треть, поверху плавали какие-то доски. Глубины его хватило, чтобы утонуть человеку.
В январе 1993 у меня в гостях в г. Бресте был фронтовой друг Павлов Федор Александрович с женой Антониной Кузьминичной. Тогда он спросил меня, помню ли я тот случай. Федор тогда занимал должность ст. фельдшера 3го артдивизиона. Конечно, ответил я. Такое не забывается. Но только не помню, кто оказался рядом со мной и спас от беды. Скорее всего, это был Федор, но из скромности он не признался.

На пути наступления нашей дивизии на Высоко-Литовск мне хорошо запомнилась дер. Видомля. Она расположена на шоссе Пружаны-Брест, примерно 12 км севернее Черновчицы и в нескольких километрах от дер. Пелище Каменецкого района. Помню, шли пешком, вслед за пехотой, проселочной дорогой. По обеим ее сторонам стеной стояла созревшая, но еще не сжатая рожь. Было утро. Солнце едва поднялось. Веяло прохладой. Легко было идти. Впереди неожиданно началась автоматная стрельба.
Часть пехоты сразу же отделилась от колонны, развернулась в цепь и пошла вперед по ржаному полю. Наша разведка вероятно натолкнулась на немецкую. Но вскоре все затихло. Затем через какое-то время завязался настоящий бой. Противник применил артиллерию и минометы, в то время как наши еще не развернулись. Нам потребовалось еще несколько суток, чтобы оттеснить противника и овладеть г. Высокое. Помню, туда я въехал на "студебеккере" вместе с орудийным расчетом, в кузове. Тоже было утро. И погода хорошая, солнечная.
Дивизион расположился на берегу маленькой речки, протекавшей через город. И сразу же начали заниматься хозяйственными делами и туалетом: мыться, стирать, сушить и так далее.
Итак, мы вышли на западную границу СССР с Польшей. Противник отступил за реку Западный Буг, к городам Седлец, Венгрув и Вышкув.
А мы целый день до вечера приводили себя в порядок. Вечером того жедня меня вызвали на бюро 333 артполка. Слушалось в числе других моё персональное дело о том, что еще в мае 1944 до начала наступления я поссорился с парторгом артдивизиона (фамилию забыл) из-за газет, которые до меня не доходили, исчезали где-то. Я его в этом упрекнул вполне справедливо. В ходе ссоры и взаимных упреков я не сдержался в обиде и назвал его "нацменом несчастным". А парторг был казахом по национальности. Выходит, я выразил ему, как русский, свое расовое пренебрежение. А это уже вопрос не личный, а политический. О таком я даже не мог и подумать.
Но как говорит русская пословица: "слово – не воробей, вылетит – не поймаешь". Пропаганда национального неравенства и национальной розни запрещалась конституцией СССР и каралась уголовным законом. Еще задолго до бюро, после ссоры я понял свою глупость и просил у парторга извинения. Но он был неумолим и написал в партбюро рапорт, требуя меня наказать. На бюро я рассказал, как все было, просил прощения у потерпевшего т обещал впредь вести себя как товарищ по партии и коммунист. Бюро обошлось со мной лояльно, с пониманием, и ограничилось постановкой на вид и предупреждением. В личном деле ничего не записывали, даже самого обсуждения. Об этом я узнал уже позже, после войны.
Кроме нашей 152 с.д в освобождении Высоко-Литовска участвовала 54 с.д. генерал-майора Данилова. Нашей дивизией тогда командовал полковник Кузин. Нач.штаба оставался полковник Столяров Александр Меркулович. После войны он остался жив и проживал в г. С-Петербурге, по Тихорецкому проспекту, дом не помню.
В ночь на 29.07 наш дивизион оставил город Высокое и выехал на переправу через р. Западный Буг. Я ехал в кабине автомашины, дремал всю дорогу, а иногда и спал сидя. Место переправы через З.Буг было определено удачно. Мы переходили его вброд. А рядом американские "студебеккеры" тащили за собой 76 мм пушки и 122 мм гаубицы. Для удобства, чтобы не сушиться, я снял кальсоны и брюки. Воды хватало по грудь. Хотя погода стояла теплая и солнечная, вода мне показалась холодной. Лишь одна машина забуксовала, а потом и заглохла в воде. Подцепив ее на тросы, в работу включились другие и без особых усилий вытащили на берег вместе с орудием.
К полдню 29.07.1944 дивизион сосредоточился на окраине большого польского села, растянувшегося вдоль западного берега реки Буг. Противник не оказал сопротивления ни на переправе, ни после, вплоть до самого г. Седльца. Опасаясь быть окруженным, он спешно отходил.
Не помню названия села, но располагалось оно недалеко от села Вышкув, за которое пришлось вести бой. Жители встречали нас без восторга и радости. Наоборот, многие жаловались, что немцы у них забрали все. "Пшистко едно герман забрал" – говорили они нам. Однако мы в этом усомнились сразу же. Одна пане даже пришла с жалобой на наших солдат. Вот смотрите, - говорила она, показывая на забор, - как они рвут с забора вишни. Мол, рвут без разрешения и ее вконец разоряют. Никто из нас не стал вступать в полемику с хозяйкой. Обещали помочь. А бойцам, которые сидели на заборе, приказали слезть.
Не только в этом селе, но и в других, вплоть до Варшавы и Познани, нас никто не встречал с хлебом, солью и цветами, как бывало на Украине и в Белоруссии. И никто не жаловался, что красноармеец съел его арбуз или помидор. Люди сами, добровольно одаривали нас, чем могли. И не жаловались, что все Гитлер забрал. Нам и так было видно, что фашисты оставили им одни пепелища. Я не хочу сказать, что все поляки жадные и эгоисты. Скорей всего, к приходу Советов многих в Польше не радовал.
В г.Седлец дивизион въехал на машинах. Город уже был освобожден. На многих улицах и перекрестках стояли обгоревшие и перевернутые машины, орудия и даже танки. Всюду валялись какие-то бумаги. Местами еще дымились недогоревшие строения. Город казался пустым. Наш путь лежал на северо-запад в сторону Венгрува.
На подступах в нему бои ожесточились и продолжались не один день. Отдельные высоты и населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Однажды наше положение казалось критическим. Стрелковый полк, который мы поддерживали огнем, был атакован большой группой танков типа "тигр" в сопровождении пехоты. Наши 4я и 5я батареи открыли огонь прямой наводкой и несколько танков подбили. А остальные все двигались и приближались к нашим позициям. Казалось, вот-вот ворвутся на батареи и тогда конец.
Но выручила из беды зенитная батарея, располагавшаяся недалеко от наших позиций. Кто бы мог подумать, что она в состоянии переломить исход боя! Почувствовав угрозу и для себя, зенитчики ударили по пехоте и танкам противника. В результате танки развернулись обратно, но уже без пехоты. Она буквально была расстреляна огнем наших батарей. Потери противника в живой силе многократно превосходили наши. Венгрув был взят.
152 с.д. в составе 3го гвардейского корпуса развернула наступление на Варшаву, которая была совсем близко.
В моей судьбе эти километры едва не стали последними.
Преследуя противника, в первых числах августа мы вошли в большое польское село, по которому протекала небольшая речушка. Во дворе одного из домов располагался пруд, а рядом с ним в русле реки – водяная мельница. Еще с вечера я постирал себе гимнастерку, почистил брюки и обсушился. Погода и обстановка позволяли.
Утром следующего дня перешли в одни из домов на западной окраине села, где на чердаке дома разведчики установили стереотрубу и оборудовали наблюдательный и командный пункт. Подключили телефонную связь. А сами расположились в сарае, где хранилось сено. Западнее нас, метрах в 600, виднелась небольшая деревушка. Мы считали, что она занята немцами и наблюдали за ней. А они за нами. Разведчики через стереотрубу выявляли цели, которые подлежали уничтожению. Противник редко беспокоил нас, а разведка на чердаке, видно, не очень стремилась отыскать цели. После полудня командир дивизиона, старший лейтенант Кулеш сообщил, что наша пехота выбила немцев оттуда, и нам нужно перебраться туда. Мне он тоже приказал идти с ними. Нас было человек 6-7, в том числе связист с рацией и трое разведчиков. Мы шли в деревню гуськом, друг за другом, разговаривали. Командир шел впереди. Когда миновали ручеек с зарослями ивняка и ольхи и оказались в чистом поле, по нам справа, метров с 250, ударил пулемет противника. Мы все разом упали на землю и поползли назад, отыскивать хоть какой-то бугорок, чтобы спрятать голову. А фашист все строчит и строчит. Командир говорит: "Отходим назад!" А до ручья, чтобы укрыться, еще метров 200. Каждый раз, когда кто-то из нас поднимал голову, обстрел усиливался. Кулеш говорит: "Давайте назад, ползком, только не все разом, по одному. Иначе мы можем тут пролежать дотемна." Все, кроме меня, шли налегке, а у меня была увесистая санитарная сумка с красным крестом. Его можно было различить даже издалека. Но фашисты на это не обращали внимания. Бомбили даже госпиталя и полевые санчасти. Сумка, да еще карабин мешали мне маневрировать на местности. Особенно ползти по земле. За ручьем все стали отходить прежней дорогой, по сжатому полю ячменя и картошке. Я решил, что лучше и ближе уходить напрямую, по стерне, где стояли аккуратно поставленные кучки ячменя. А поступил я так потому, что не хотелось ползти по картофельному полю, потому что ночью прошел дождь. И накануне постирал брюки и гимнастерку. И на тебе – опять лезть в грязь. На ячменном поле я пошел в полный рост, деревья меня уже не заслоняли, и я оказался мишенью. Неожиданно для меня сзади разорвался снаряд, потом другой. Я сделал длительную перебежку и залег у копня ячменя. Теперь снаряд разорвался впереди, а не позади меня. И тогда я понял, что нахожусь в хорошо известной артиллеристам "вилке" и, если не уберусь немедленно, последует залп на поражение меня одного.
Я резко повернул влево и бежал нагнувшись, пока не услышал выстрел орудия и характерный, известный нам, фронтовикам, шум приближавшегося снаряда. Он разорвался недалеко от кучи ячменя, под которой я лежал. Затем еще одна длинная перебежка, и я неожиданно появился перед своими. Они отходили по картофельному полю, были мокрыми и грязными.
Отдышавшись, я в сердцах пожаловался им: "Ну, и сволочь фриц! Зачем я ему понадобился, чтобы стрелять по мне из пушки?" Со злости хотелось показать немцам жопу, но подумал, а не наврежу ли себе?
Кто-то из наших сказал: "Не надо было дразнить их".
Итак, мы благополучно вернулись туда, откуда ушли. День приближался к концу. И надо было выяснить, в чьих руках находится злосчастная деревня и как действовать дальше. Чтобы снять нервное напряжение и усталость, я решил немного отдохнуть. Но противник взял под артобстрел наше расположение.
Рядом с сараем располагался погреб, а возле него – кем-то вырытый ровик с перекрытием наполовину. Я подбросил в него немного сена и лег спать. Проснулся от очередного сильного артобстрела. Чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Стоял в ровике, глубина которого была около метра, как над головой раздался взрыв, от которого все закружилось, зазвенело в ушах, и я оказался на краю ровика. На голову с крыши сыпалась мелкая черепица. На какое-то время я замер, ничего не соображал и не шевелился. Когда пришел в себя, перешел в сарай и показал на погреб, на краю крыши которого виднелась дыра. Досталось и разведчикам, что сидели на чердаке. Они катились оттуда кубарем. Хорошо, что кроме меня, никто не пострадал.
После этого мы вынуждены были убраться в более безопасное место.
Утром немцы оставили свои позиции, и мы двинулись следом за пехотой, догонять их. Так в битве за жизнь я вновь одержал победу. Металлический звон в ушах еще долго напоминал об этом.
На войне бывает немало случаев, когда противники сталкиваются друг с другом неожиданно и внезапно. Не исключение и наш случай с пулеметчиком. Причина – отсутствие достоверных сведений о противнике, его местоположении, численности и т.д. Такие данные имеет пехота. Наш командир не имел таких сведений, потому что утратил связь с пехотой. А его разведка оказалась не на высоте. В стереотрубу и бинокль можно просматривать местность на километры, а они, сидя на крыше сарая, ничего не заметили. Деревня, куда мы шли, возможно, была в нейтральной зоне. Возможно, передний край нашей обороны тогда еще не был прикрыт пехотой. И тут мы появились…
Более чем за месяц непрерывных боев 152 с.д. прошла более 700 км от Озаричей, Гомельской области до Варшавы. Ее полки и батальоны стали малочисленными и менее боеспособными. Зато не утратила своей силы артиллерия. И это давало возможность командованию продолжить наступление на Варшаву и Люблин.
Операция "Багратион", составной частью которой являлась "Люблинско-Брестская" наступательная операция, успешно завершилась.
13.07.1944 перешли в наступление войска 1го Украинского фронта – "Львовско-Сандомирская" наступательная операция. 2я танковая армия наступала на Варшаву вдоль правого берега Вислы. Туда же продвинулась наша 28я армия.
В первых числах августа 1944 к предместьям Варшавы прорвалась 2я танковая армия. Одновременно войска 1го Белорусского фронта вышли на реку Висла и местами форсировали ее, захватив плацдармы на ее левом берегу.
Однако в районе восточнее Праги (пригорода Варшавы) немцы нанесли нам мощный контрудар силами 5ти танковых и 2х пехотных дивизий. Войска 1го Белорусского фронта перешли к обороне.
Положение нашей дивизии резко изменилось. Ее сняли с фронта и передислоцировали в д. Щерчево Пружанского района на отдых и пополнение. Там же оказался и наш 333 артполк.
Варшава в это время была охвачена восстанием, которое начали руководители Армии Крайовой еще 1 августа с целью захвата власти в столице Польши еще до прихода туда Советской армии. Командование Крайовой готовилось к прибытию в столицу старого эмигрантского правительства во главе с Николайчиком. Этот шаг был предпринят без согласования с советским командованием, командованием Войска Польского, а также с антифашистскими организациями Варшавского подполья. Эмигрантское правительство поспешило утвердить свою власть, утраченную в 1939 году и одновременно оттеснить от власти польский Комитет национального спасения, как орган народной власти. Командование наших войск оказывало восставшим посильную помощь, сбрасывалось оружие, боеприпасы, медикаменты и т.п.
15.09. 1944 Войско Польское совместно с советскими частями форсировали Вислу и захватили плацдармы, но удержать их не смогли.
2 октября 1944 командование Армии Крайовой капитулировало. Фашисты жестоко расправились с патриотами. В ходе боев и террора погибли более 200 тысяч человек. Варшава почти вся лежала в руинах. В апреле 1945 я был очевидцем этой трагедии города. Наш полк и дивизию перебрасывали из-под Кенигсберга на Берлинское направление. Из вагона товарного поезда Варшава просматривалась не на один километр. Среди развалин трудно было найти хотя бы один уцелевший дом. Возвращаясь к военным годам 50-летней давности и объективно оценивая политическую и военную обстановку того времени, у меня сложилось мнение, что у Советского правительства и Сталина интересы политические взяли верх над интересами военными, гуманными. И тогда становится понятной обида на нас тех поляков, которые, истекая кровью в бою за свою родину, так и не ощутили настоящей бескорыстной помощи со стороны СССР. Занятое в то время Советским правительством и Ставкой Верховного позиция не выдерживает критики.
Действительно, наши войска на протяжении 40дневных непрерывных боев понесли большие потери и утратили прежнюю боеспособность. И все же им удалось с ходу захватить и удерживать два больших плацдарма на западном берегу Вислы, откуда 14.01.1945 началась успешная наступательная операция ("Варшавско-Познаньская").
С начала августа 1944 Варшава сама по себе была готовым плацдармом. Она контролировалась повстанцами. И в это время от нее уходит вся 28я армия...
Отводится на пополнение и отдых. И больше туда не возвращается. А 2 октября командование Армии Крайовой капитулирует, убедившись, что серьезной помощи от советских войск не будет.
Наше почти 2-месячное пребывание в д. Щерчево закончилось. Такого счастья нам никто не дарил за все годы после начала войны. Прожить спокойно и тихо почти 60 дней без стрельбы, бомбежек и нервно-психологического напряжения – это настоящее счастье для солдата. Было время отдохнуть, расслабиться, написать письма и помечтать. Порадовать родителей, которые соскучились по тебе, что еще жив и здоров.
Пришлось пережить и такое приятное ощущение, когда на фронте ты вдруг становишься сторонним наблюдателем войны. Слушаешь сводки Совинформбюро и ТАСС, радуешься победам наших войск, а сам в этой "игре" не участвуешь. Но готов вновь вернуться туда же, где льется кровь. Без всякого приказа и принуждения. И чем больше ты находишься в тылу, тем меньше желание возвращаться обратно.
Именно в это время в деревне произошло событие, которое изменило мое служебное положение и место на фронте.
Командование медико-санитарной службы полка предложило мне перейти на работу из артдивизиона в санчасть полка на равнозначную должность. Я согласился с таким предложением. Однако уходил из артдивизиона без восторга. Ведь я прошел с ним дорогами войны два с половиной года. На моих глазах ушли из жизни многие командиры, сержанты и рядовые. На смену им пришли новые люди. Я знал многих, многие знали и меня. Большинство личного состава дивизиона, особенно "стариков" знал в лицо, по фамилии или имени. Сложились хорошие взаимоотношения со всеми, кроме парторга. И все же на перевод в полк согласился. Потому что устал физически и морально от постоянного нервного и душевного напряжения, от траншейной жизни, и что постоянно находишься под колпаком смерти.
Полк – это совершенно другое, а тем более санитарная часть. В мои обязанности в основном входило снабжать дивизионы медикаментами и перевязочными материалами. Тогда их насчитывалось уже четыре. Я занял должность, которую с января 1942 занимал лейтенант Павлов Федор Александрович, уважаемый мною человек, выпускник одного со мной училища. Ныне он живет в г. Светлогорске, улица Трудовая 32, Гомельской области, Белоруссия. Он и его супруга Антонина Кузьминична в 1993-94 дважды гостили у нас в Бресте. Два года назад я тоже посещал их.
Тогда же ушел из артдивизиона мой лучший фронтовой друг Соколовский Борис Анисимович. Он стал начальником штаба 3-го артдивизиона, которым командовал ст. лейтенант Райцин Давид Евсеевич. Ныне он подполковник в отставке, живет в Киеве, по улице Пожарского 8а, кв.166. Человек эрудированный и волевой. После войны он остался в кадрах армии. Он часто бывает в Бресте, встречаемся. В г. Бресте похоронена его дочь.

1-й Белорусский Фронт.

Тогда еще не было известно, что предстоящей Белорусской операции Ставка Верховного Главнокомандующего дала название «Багратион». Операция еще разрабатывалась. И окончательно принята Ставкой 23-24 мая, то есть после нашего прибытия в Белоруссию.
Там нашим войскам противостояла группа армий "Центр", которая насчитывала более 1 миллиона человек, 9500 орудий и минометов, 900 танков и 1350 самолетов. Но германское командование не разгадало направление главного удара наших войск, чем усугубило свое положение. Примерно в начале мая 1944 года 152 с.д. передислоцировалась в район поселка Озаричи, Гомельской области. Оттуда нам предстояло начать наступление. Там в условиях строгой секретности приступили к подготовке и проведению наступательной операции. Строили землянки и укрытия для расчетов и автомашин. Кстати, к тому времени наш артполк получил отменные американские автомашины "студебеккеры", с высокой проходимостью, что дало возможность избавиться от конной тяги и перейти на механизированную. Еще под г. Добрушем личный состав прошел санитарную обработку, вымылся в бане, сменил белье и перешел на летнюю форму одежды.
Противник вел себя спокойно. Наша сторона тоже не подавала повода для перестрелок. По фронту впереди нас простирались болота и мелколесье, через которое нам предстояло пройти и протащить орудия и автомашины.
Лично я предполагал, что вблизи от нашего дивизиона невозможно преодолеть болота и топи. Но это было мое заблуждение. Именно рядом с нашим дивизионом проложили дорогу, по которой потом прошла тяжелая техника: танки, орудия и конный корпус генерала Плиева. Строительство шло круглосуточно, без лишнего шума и стука.
Все ждали, что наступление начнется 22 июня 1944 года, то есть в третью годовщину нападения Германии на Советский Союз. А оно началось на рассвете 23го мощной артиллерийской подготовкой по переднему краю противника и в ее глубину. Длилась она около двух часов.
В течение суток дивизия продвинулась вперед на 5-6 км. Пехота при переходах через болота и топи применила впервые плетеные настилы и плетеные пластины. Последние надевались на обувь и давали возможность преодолевать трясины.
24.06 в прорыв ввели конно-механизированную группу и танковый корпус. Уже 27го танки перерезали дорогу, ведущую от Бобруйска на запад. Вслед за конниками через болото двинулись артиллеристы. Требовалось немало усилий и времени, чтобы вытащить на твердый грунт последние орудия. С орудиями возни было меньше, чем со студебеккерами. Помогали расчеты. А машины приходилось брать на буксир. Потом еще много было таких дорог с трясинами и без них.
Узкий болотистый участок, который противник держал под обстрелом, нам удалось преодолеть бескровно. Дорога выглядела как понтонный мост через болото. Движение только в одну сторону – вперед. В последующие дни наступление развивалось успешно. Мы едва поспевали за своей пехотой. Населенные пункты встречались редко. Окруженные лесами и болотами, они не представляли большого оборонного значения, потому нередко сдавались противником без боя. Зато на переправах рек, особенно реку Птичь, бои носили ожесточенный характер.
27.06 в районе Бобруйска была окружена большая группировка немецких войск. Два дня спустя ее ликвидировали. 29го освобождали город Бобруйск. Небольшой группировке противника, около 5 тысяч, все же удалось вырваться и лесами отойти в сторону д. Осиповичи. Она оказалась на пути движения нашей 152 с.д. и других частей 28 армии, которые наступали на г. Слуцк. В районе г. Барановичи немцы оказались в тылу нашего артполка и атаковали его. Отдельные разрозненные группы фашистов еще долго блуждали по лесам и, наконец, вынуждены были сдаться.
В первых числах июня стало известно, что 6.06.1944 войска союзников высадились на побережье Франции. Второй фронт против гитлеровской Германии в Европе наконец-то открылся. Но не в 1942 как это было обещано, а два года спустя. Это событие намного облегчало положение Советского Союза. Теперь фашистская Германия лишалась возможности перебрасывать на советско-германский фронт все новые и новые дивизии.
Тогда нашим союзникам на западном фронте, включая Англию, Францию, Африку и Италию, противостояло только 65 немецких дивизий. В то время как против советского Союза действовало 235 дивизий, включая войска сателлитов. Война медленно, но уверенно приближалась к границам фашисткой Германии. Правители стран-союзников Германии уже стали думать о том, как бы выйти из гитлеровской авантюры и из войны на его стороне. В победу Гитлера более уже никто не верил, даже его солдаты. Они уже стали не теми, что были в 1941-42г. Менее упрямыми и надменными, более сговорчивыми, особенно, если попадали в окружение. Гитлер чувствовал свою обреченность и потому продолжал вдалбливать в головы доверчивых людей, что еще чудо спасет Германию от поражения. Этим чудом должно было стать "оружие возмездия" – атомная бомба. Германские ученые были близки к осуществлению такой цели. Однако союзная и советская авиации сдерживали эти работы. Известно, что в 1943-44г. Ракета "Фау" причинила серьезные разрушения Лондону, пока английские ВВС не научились расстреливать их в воздухе. Все мы по-солдатски радовались победам союзных войск в Нормандии, Африке и в Италии. И тем более успехам наших советских войск. И тому, что скоро и Советская Белоруссия станет снова свободной.
27.06.1944г. войска нашей 28й армии освободили город Глусск, а 30.06 – город Слуцк. До сих пор помню бой нашей 152 с.д. за Слуцк. Вошли мы в него глубокой ночью. Было очень темно, видимо, из-за облачности. Город горел. Горели дома на улицах, по которым мы шли. Пахло гарью и дымом. Город, казалось, вымер, обезлюдел. В нем мы не задерживались. Теперь нам открылась дорога на Клецк и Ляховичи, что южнее Барановичей. Войска 1го Белорусского фронта в ночь на 3.07.44 обошли Минск с юга и соединились с войсками 3го Белорусского фронта ( командующий генерал Черняховский ). В окружение попала 105 тыс. группировка противника. 3 июля 1944 года Минск был освобожден. А с 5 по 7е ликвидирована и сама окруженная группировка. Противник потерял убитыми 70 тысяч и около 35 тысяч взято в плен, в том числе 12 генералов.
С 24.06 все время находились в движении. К тому времени мы продвинулись на запад на 220-250 км. Днем вели бои, а ночью преследовали отступающего противника. И безусловно устали. На лесных и проселочных дорогах нас нередко приветствовали партизаны и мирные жители. Местами валялись искореженные автомашины, мотоциклы, орудия и иная техника. У раскрытых сейфов – кучи служебных бумаг и всякого рода штабных документов, которыми никто из нас тогда не интересовался. Они наверняка уже прошли "партизанскую цензуру".
Хорошо запомнились бои на реках Птичь и Случь. Немцы оказывали упорное сопротивление, поэтому преодолеть эти небольшие водные преграды нам с ходу не удалось. Иногда приходилось часами лежать буквально в болоте. А чтобы защитить себя от осколков мин и снарядов, которые разрывались и на деревьях, устраивали своего рода шалаши из кусков дерева. Под себя, чтобы не лежать в воде, подкладывали ветки и мох. Гарантия на безопасность, конечно, была невелика. Но утешало и это. Хотя и плохая крыша над головой, но все же крыша. Лучше чем никакой. Как всегда, почему-то больше берегли голову. Без жертв не обошлось. Больше страдали связисты дивизиона, которые восстанавливали связь под интенсивным обстрелом противника. Помню, реку преодолели вброд, утром пришлось подмочиться. Но вода была теплой, а предстоящий день обещал быть солнечным и теплым, поэтому неудобств для себя не ощутили. Лесной дорогой, впереди нас, шла пехота. Примерно через час хода объявили привал. И все расселись по краю дороги. Без всякой команды многих потянуло на естественные надобности. Не то что во времена Суворова А.В. Говорят, он даже на это отдавал команду: "Поссать, - сказал Суворов и остановил войско". За компанию пошел и я. Не помню, кто из бойцов шел тогда рядом со мною, когда за одним из кустов, на траве, мы увидели лежащего немца. Лежал он на животе, уткнувшись лицом в землю. Его правая рука была на автомате. Сначала я подумал, что он неживой. Уж слишком доступное для людей место он выбрал для отдыха и сна. Но все же поставил на взвод свой карабин. А затем пнули немца ногой, предварительно забрав автомат. Он проснулся мгновенно, рукой ухватился за траву, не найдя автомата, резко повернулся к нам лицом. В то утро он был не единственным солдатом, что отстал от своих. Его взяла под свою опеку пехота. Скорее всего, от усталости и бессонницы он крепко заснул. Возможно, дезертировал и решил сдаться в плен. Все могло случиться. Во всяком случае тогда для нас он не представлял никакой ценности. Хватало пленных рангом выше, даже генералов. Поэтому отнеслись к нему лояльно, чисто по-человечески. Слегка посмеиваясь. Он, вероятно, тоже не сильно расстроился и переживал. Война для него закончилась намного раньше, чем для других. Судьба тоже определилась. Остался жив и есть надежда вернуться домой. А там впереди большая жизнь, новое, интересное.
Освободив Слуцк, наша дивизия в составе 28 армии развернула наступление в другом направлении, на северо-запад в сторону городов Несвижа и Барановичей.
4 июля 1944 года Несвиж был освобожден частями других дивизий 28й армии. А наша 152 продолжала наступление на Ляховичи и Барановичи.
5 июля войска 3го гвардейского стрелкового корпуса, куда входила и 152 с.д. освободили Ляховичи. Дивизия продолжила наступать в направлении Бытень, Иванцевичского района, Брестской области, Ивацевичи и Березы. Тогда нашей дивизии была передана 19я механизированная бригада полковника Ершова. В районе между Ляховичами и Барановичами ( расстояние около 20 км ) наша 152 с.д. была атакована танками и пехотой противника с тыла. Основной удар пришелся по 1му артдивизиону и тыловым подразделениям артполка: штабу, санчасти и другим. Медсестра Лепехина Лена, будущая жена старшего врача полка Чарина Зосима Васильевича получила тогда серьезное ранение. 1й дивизион стрелял тогда по прорвавшимся танкам прямой наводкой. Одновременно весь личный состав артполка вели бой с мотопехотой немцев. Оказалось, что противник, выходя из окружения, наткнулся на артполк и вынужден был вступить в бой. Поэтому немцы шли напролом. Не к своим, потому что их рядом на десятки километров не было. И если бы даже подмяли нас, из окружения бы не вышли, потому что перед нами у немцев не было сплошного фронта обороны. Мы боролись с отдельными частями противника.
После "минского котла" у немцев, оказывается, по фронту образовалась большая брешь, шириною около 400 км, которая значительное время оставалась неприкрытой. Поэтому наши войска могли свободно маневрировать, наносить удары не только по фронту, но и по тылам врага, перехватывать пути его отхода. Безусловно, и сами рисковали многим. Вот примерно в такой ситуации наша 152 с.д. оказалась под г. Барановичи. Поначалу казалось, что враг одолеет нас. Танки появились в тылу неожиданно. О нависшей угрозе приказ получили все три дивизиона полка. И они, естественно, перенацелили свои орудия на месте появления танков. Наши тыловые подразделения вступили в бой с мотопехотой немцев и на какое-то время придержали ее. А батарея 1го артдивизиона встретила танки мощным огнем. Несколько танков подожгли или повредили, а остальные скрылись в лесу. Следом за ними смоталась и мотопехота. Уйти им вряд ли удалось, тем более, что об этом узнало командование дивизии, которая имела в своем распоряжении механизированную бригаду. А артполк – дивизион самоходных артиллерийских установок.
Спасло от нависшей опасности нас не чудо, а собранность всех сил и возможностей. И конечно, мужество солдат и офицеров. Во многом помог нам и лес. В какой-то мереон защищал нас от прямого нашествия танков и пехоты. Случись это не в лесу, а в степи, как на Украине под Лысой горой 1.01.1944, трагедии было бы не избежать. Тогда нам помогла надвигавшаяся ночь.
Во время боев за город Барановичи 152 с.д. входила в состав 3го гвардейского стрелкового корпуса, куда так же входили 50я гвардейская и 54 с.д. 28 армии. Нашей дивизией командовал полковник Кузин А. Т. Непосредственно в Барановичи дивизия не входила. Она продвигалась южнее города в общем направлении на города Бытень, Косово и Ружаны Брестской области.
8 июля Барановичи были освобождены. 11 июля 19 мех. Бригада освободила г. Косово, в 15 км от г. Ивацевичи. 13. 07 войска 3го гв.с.к. освободили Ружаны, после чего повернули на юго-запад в направлении на Пружаны, Каменец, Брест.
Вокруг городов и поселков той местности было много болот и низин, и почти не было сухих проселочных дорог, где могла пройти тяжелая техника. Бои велись в основном вокруг единственной шоссейной дороги Ружаны – Пружаны – Брест. По ней, помимо нашего 3гв.с.к. продвигались и другие части 28 армии.
В город Пружаны наш артдивизион въехал днем 16.07 , когда там уже находились части 50 и 96 стрелковых дивизий и наши пехотные полки.
До города Бреста оставалось 85 км. В г. Пружаны мы не останавливались. Примерно на 25 км шоссе Пружаны – Брест в дер. Поддубно сделали первый за этот день большой привал, чтобы пообедать и отдохнуть. В деревне артдивизион остановился и рассредоточил автомашины с орудиями за огородами в небольшом лесочке. На главной улице деревни подразделения пехотных полков ( 480, 544, 646 ) уже обедали и чувствовали себя как дома. Войск скопилось много, особенно обозов. Погода стояла хотя и облачная, но сухая, без дождя.
Никому не приходило в голову, что придется пострадать и здорово - от своих. Над деревней, из облаков неожиданно вынырнуло около десятка наших штурмовиков Ил-2 и пошли на снижение гуськом, друг за другом. Немцы их здорово боялись за их огневую мощь и способность наносить большой урон. И прозвали их "черной смертью". Каждая машина имела на вооружении помимо пулемета еще и реактивную установку типа "катюша".
На высоте около 200-250 метров они образовали круг, как бы прикрывая друг друга с хвоста, и открыли огонь по нашей пехоте. Сначала реактивными, а потом из пулеметов. Несколько домов сразу же загорелись. Началась суета. Вверх полетели пилотки солдат. Многие, рискуя жизнью, не ложились, а стоя махали пилотками. Затем взлетели в небо зеленые ракеты. И только тогда обстрел прекратился.
Досталось и нам, артиллеристам. Пришлось бегать вокруг деревьев, то ложиться, то вставать. Хорошо, что все это прекратилось через пару минут. Дивизион не имел человеческих жертв. А в пехоте были убитые и раненые. Даже среди личного состава санитарной части одного из полков. Покидая д. Поддубно, самолеты сделали последний круг, не стреляя, и каждый делал крен на крыло, то вправо, то влево. Это у них называлось "принести извинения".
На фронте такое не редкость. То пилоты ошибаются. То артиллеристы, то танкисты. И все целятся в пехоту. Бедные люди, как им тяжело и трудно. Поэтому в пехоте никто надолго не задерживается и не приживается. Несколько дней, от силы недель боев, и тебя там больше нет – или убьют или ранят. А что касается виновников подобных ошибок, то за них почти не наказывали. Ведь они действовали не по злому умыслу. Добросовестно заблуждались и не иначе. Часа через два наш дивизион оставил деревню Поддубно.
В километрах семи от нее за деревню Щерчево уже шли бои, и там дивизион занял позиции около шоссейной дороги Пружаны-Брест. Хорошо представляю и теперь единственный домик около шоссе справа, а рядом – штабель деревянных брусьев, аккуратно сложенных в несколько рядов. На ночь в домике разместился штаб дивизиона, а я вырыл себе неглубокий ровик прямо возле штабеля и провел там всю ночь. Находиться в домике было небезопасно, потому что противник наше расположение знал и постоянно обстреливал из орудий и минометов. Утром наша пехота пошла вперед, а следом за нею выехали и мы. На пути к Бресту наиболее упорные и кровопролитные бои проходили за деревню Пелище и другие около нее. Они продолжались несколько дней, и лишь 21.07 сопротивление противника было сломлено. 22 июля в пять утра 152 с.д. овладела дер. Пелище. ( В школе деревни есть справка госархива г. Подольска, которую в 1984 нам предъявлял парторг колхоза ). Теперь посреди деревни на постаменте установлен танк Т-34, символизирующий ратные подвиги 152 с.д. и 19й мехбригады. В июле 1984 я сфотографировал возле памятника группу ветеранов 152 с.д. прибывших на празднование 40летия освобождения Бреста от фашистских захватчиков.
Двумя днями позже была освобождена деревня Черновчицы. Ее освободил 480й стрелковый полк нашей дивизии.
Дивизия вышла на рубеж деревень Курница, Велько, Скорбичи, Черновчицы и Черни. На левом фланге от нас наступала на Брест 55я Иркутско-Пинская дивизия, входящая в 61ю армию. В дальнейшем она сменила 152 с.д. и продолжила наступление на Брест. А мы получили приказ наступать на Высоко-Литовск и развернулись фронтом на северо-запад, где вели бои главные силы 28й армии генерала Лучинского А. А.
В бою за Черновчицы едва не угодил немцам в лапы зам. Командира 333 артполка майор Денисов Александр Васильевич. Эту историю он рассказал в одном из сараев, где разместился штаб артдивизиона. В 1942-43 он командовал 6й гаубичной батареей, и потому мы знали друг друга хорошо. Он пришел в сарай рано утром, и все, кто там был, встали приветствовать его. С виду он показался каким-то расстроенным, растрепанным и не совсем опрятным. Но он показал рукой, чтобы садились. На его голове, кажется, даже не было фуражки. Он не стал слушать доклад начштаба Ерофеева Михаила Михайловича об обстановке, а сразу же спросил, есть ли связь со штабом нашего полка. Не звонили ли сюда кто-либо и не спрашивали ли о нем. Начштаба ответил, что связь есть. Но никто не звонил и не спрашивал. Ну ладно, сказал Денисов, сел на сено и поведал нам, где он провел ночь, где и как потерял своего водителя Отса Васю, как чудом уцелел и оказался здесь. Оказывается, поздно вечером он ехал на американском джипе в один из пехотных полков. Поскольку пехоты в полках было мало, на проселочной дороге его никто не остановил и не предупредил об опасности. И лишь тогда, когда впереди увидел немцев, приказал водителю разворачивать машину, но было поздно. Немцы обстреляли ее и подожгли. Водителя убили наповал, а ему удалось выскочить и скрыться в кустах и зарослях. Немцы начали сплошную проческу, а местами даже прострел кустов. И все время говорили: "Русь, сдавайся". Был момент, говорил Денисов, когда казалось, что обнаружили. Дуло немецкого автомата едва не коснулось его головы, когда фашист раздвигал им кустарник и траву. В этот момент, говорил Денисов, я едва не выстрелил в него из пистолета. Вышел живым благодаря выдержке и терпению. К тому времени стало темнеть, и видимо поэтому немцы прекратили дальнейшие поиски. Возможно, торопились с отходом на другие позиции. Когда совсем стемнело, он ползком преодолел полосу обороны противника и оказался на нейтральной полосе. До утра пролежал на ней, а утром начал переговоры с боевым охранением нашей пехоты. Его пропустили, и он оказался у нас. В те же дни умер от тяжелых ран комсорг 1го артдивизиона Цыганков. Получил ранение парторг того же дивизиона Грищенко Николай Иванович. Имелись раненые и в нашем артдивизионе. Во время обеда, который доставила нам кухня, мы подверглись сильному артобстрелу, причем внезапно. Повар во время раздачи пищи в котелки получил ранение в бедро. Я отделался небольшим испугом. Видимо, помогло, что вовремя среагировал на шум и свист приближающихся снарядов. Успел сунуться головой и туловищем в ровик, около которого сидел, хотя ноги остались торчать наверху. Снаряд разорвался метрах в пяти от кухни, может, немного дальше...
Подробности событий военных лет мы, ветераны, нередко узнаем через десятки лет, хотя сами были не только очевидцами, но и активными участниками. Приведу пример.
25.07.1995 на встрече ветеранов 152 с.д в редакции газеты "Заря над Бугом", которую организовал сотрудник газеты и член комиссии по созданию районной книги "Память" Валерий Павлович Россихин стало известно, что 23.07.1944 дивизии было приказано прорвать оборону противника на участке Скорбицы, Курница. И, овладев западной частью Бреста, закрепиться на западном берегу Буга. В 12 часов начало атаки. Однако наступление на Брест было отменено. Дивизия получила приказ наступать на Высоко-Литовск...
Кроме того, в братской могиле дер. Черновчицы покоится прах воинов 480го стрелкового полка 152 с.д. и там же захоронен Отс Василий, бывший водитель майора Денисова А. В.
В июле 1994 года я передал для хранения в музей школы воспоминания бывшего разведчика 480 с.п. Дышука Николая Васильевича ( г. Днепропетровск, улица передовая, 324 ) о боях полка на территории Брестской области. Они были опубликованы в газете "Заря" с связи с 45-летием освобождения Бреста. Тогда, в июле 1989 мы, ветераны, фотографировались на память в дер. Черновчицы. В 1994 году там вместо старой построена новая братская могила с обелиском Родина-мать.

30.01.1944 началась Никопольско-Криворожская наступательная операция войск 3 и 4 Украинских фронтов. И продолжилась более месяца.
Наша 152 с.д. вновь вернулась в состав 6й армии, 3го фронта и вела наступление на юг, в направлении г. Апостолово. Навстречу нам, с юга на север, наступал 4й украинский фронт. Целью наступления было освободить города Апостолово, Никополь и Кривой Рог от немцев.
К тому времени резко потеплело, пошли дожди, наступила распутица и непролазная грязь. Но сравнительно быстро удалось сломить сопротивление противника, который, отступая, бросал большое количество техники: автомашины, орудия, танки. Бросал в основном из-за бездорожья. Преследуя врага, наша пехота срудом двигалась по черноземной жиже. Были места, где буксовали даже танки и гусеничные тракторы. Встал автотранспорт. Наш дивизион и 333 артполк двигался в основном на конной тяге черепашьим шагом. Одну 76мм пушку тянули 8-10 лошадей. Чернозем пластами наворачивался на колеса орудий. Расчеты то и дело сбрасывали его, иначе колеса не проворачивались. Нелегко было передвигаться даже пешком. На дороге жидкая грязь по колено, а на обочине густой чернозем тащится за ногами пластами. Еще тяжелее. Невозможно понять, кто в какую обувь одет. В сапоги или в ботинки с обмотками. Так шли вперед днями и ночами, с кратковременным отдыхом. Не сделали из орудий ни единого выстрела. И как бы ни было трудно, 5 февраля освободили г.Апостолово.
Трудно было и немцам. Они отступали фактически без техники, которую бросили и тоже шли пешком. В одном месте мы любовались брошенными танками и автомашинами, а потом долго смеялись, потому что на дороге были видны следы босых ног оккупантов. Их спасло то, что стояла облачная, нелетная погода. Светлые «окна» появлялись редко.
Такое окно появилось 4 февраля, когда мы шли по степи трое. Часть дивизиона тащилась сзади, а часть вырвалась вперед. И вдруг услышали пулеметные очереди и гул самолета. Видим: немецкий истребитель на малой высоте гонится за нашим У-2. Его тогда называли «кукурузником». Недалеко от нас, метрах в 300, самолет сел, летчик выскочил с каким-то мешком и стал убегать. «Мессершмидт» на какое-то время исчез, но потом вернулся и стал стрелять по самолету. Из любопытства мы остановились и даже немного приблизились к У-2. А «мессер» вновь вернулся и стал атаковать. Самолет загорелся, и фашист улетел. Летчик рассказал нам, что истребитель прилепился к нему уже давно и принудил к посадке. А он вез почту и пару ящиков патронов, потому что наземный транспорт стоит. Письма он вытащил, а патроны сгорели. В таких экстремальных условиях У-2 был незаменим. На них часто летали армейские генералы и транспортировались раненые.
По западному берегу Днепра у немцев еще сохранился коридор, по которому они спешно выводили свои войска из Никопольского плацдарма. Они опасались полного окружения. 5-6 февраля 152 с.д. потеснила противника ближе к реке Днепр и вошла в село Первомайское. Практически перекрывали пути отхода фашистам на юг. И для немцев не оставалось иного выхода, как атаковать нашу дивизию в районе Первомайского. И теперь уже для нас тогда создалась реальная опасность окружения. Главные силы противника оказались у нас за спиной, в 10-12 км от наших позиций. Командование знало о нависшей над нами угрозе: окружая противника, сами могли быть окружены. Но на войне часто приходится рисковать. Трагедию удалось предотвратить. Наши заняли Первомайское еще днем 7.02. Примерно в километре за селом закрепилась наша пехота. Сплошной линии обороны между нами и противником не было. И мелкими группками можно было выйти в тыл друг к другу. В тот день я чувствовал себя неважно, температурил. Видать, простудился. И в душе был рад, что буду спать в теплой избе и поправлюсь. Ночью, часа в два, все улеглись спать на полу. Лампу не гасили. Связист сидел у телефона. Нас разбудила ружейно-пулеметная стрельба на восточной окраине села. Она усиливалась и приближалась к нам. Иногда запускалась осветительная ракета. Это насторожило нас, все поднялись на ноги, многие вышли на улицу. Вышел и я. А на улице темень, за 3-5 метра трудно различить человека. И вдруг видим, что загорелся один из домов на улице. А стрельба не утихает. Оттуда в нашу сторону мчатся повозки пехоты, бегут следом за ними солдаты. И уже хорошо слышна немецкая речь. Только тогда мы поняли, что противник идет на прорыв, «ва-банк», чтобы утром соединиться со своими войсками. Связь оборвалась.
Начштаба Ерофеев приказал отключить телефон и сматывать кабель и отходить ближе к центру села. А немцы подошли совсем близко, перебегая от дома к дому. Они через крыши бросали в нашу сторону гранаты, как бы расчищая себе дорогу. Бросали гранаты и в оставленные нами дома. Видимо, страховали себя от выстрела в спину. Отходя назад, я натолкнулся на орудийный расчет 4й батареи, который выкатывал на дорогу улицы 76мм пушку, чтобы вести огонь по противнику в упор и остановить его. Я тоже пристроился в помощь им. И первые выстрелы возымели большой эффект. На какое-то время немцы притихли. Самое время добавить им еще – но кончились снаряды. Несколько домов загорелись, освещая улицу. Мне показалось, что расчет растерялся. Не знал, что предпринять. Ведь немецкие автоматчики в темноте могли подойти вплотную и расстрелять всех. Лично я такого поворота и опасался.
И вдруг заряжающий говорит: «А может, попробуем выстрелить снарядом от немецкой 75мм пушки? Они тут есть рядом». Поначалу все молчали, а потом кто-то сказал: «Давай, заряжай!» Ждали неприятностей от несовпадения калибров ствола и снаряда. А получилось здорово. Снаряд вышел прямо на цель и поразил ее. Пушка осталась целехонькой. Расчет оживился. И тогда началась настоящая работа.
По стрельбе стало очевидно, что противник отошел на задворки и огороды. Приутих, но может вновь появиться в любое время. К тому времени начало светать. Я поставил в известность расчет, что ухожу искать штаб 2го артдивизиона, связь с которым отсутствовала. В пути я встретил группу автоматчиков численностью 25-30 человек. Впереди ее шел военный высокого роста, худощавый, стройный. На шее висел автомат ППШ. Хотя было еще не совсем светло, но я сразу узнал в этом человеке подполковника Сластюнина, первого командира нашего 333 артполка, а ныне командующего артиллерией 152 с.д. Поравнявшись, я поприветствовал его, а он меня задержал и спросил, куда я иду. Я ответил, что иду с 4й батареи в штаб 2го артдивизиона. За плечами у меня висела сумка с санитарным красным крестом, поэтому он наверняка догадался, кто я. Потом сказал: «Лейтенант, ты пойдешь с нами!» «Есть идти с вами, товарищ подполковник», - ответил я и пристроился в хвост группы автоматчиков. По дороге прихватили с собой еще несколько попавшихся навстречу человек. И я понял, что предстоит решающий бой с прорвавшимся в деревню противником. Но каковы его силы, никто из нас не знал.
Думаю, что подполковник оценивал обстановку серьезной и опасной для дивизии, иначе зачем ему при такой должности лично брать на себя командование ротой автоматчиков, которая по числу бойцов равна взводу?
Около орудия 4й батареи группа Сластюнина развернулась в небольшую цепь, перешла на другую сторону улицы и перебежками от дома к дому и по огородам пошла на сближение с пехотой противника. Я следовал за ними, стремясь не оторваться и не потерять их из виду. Тем временем рассвело. И силы врага определились. В бой вступила наша пехота, в тылу которой оказался противник. Немцы были окружены и после непродолжительного, но кровопролитного боя предпочли сдаться. Из числа группы Сластюнина погиб один человек, лейтенант роты связи 333го артполка, фамилию не помню. Двое ранено. В бою за Первомайское в плен сдались около 120 немцев. Противник мог избежать трагического исхода, если бы не ввязывался в бой, а обошел бы село и в течении ночи мог соединиться со своими войсками западнее г. Апостолово. Однако у немцев могли быть свои расчеты. В случае взятия Первомайского в прорыв должна была вводиться более многочисленная и сильная группа войск, численностью до дивизии.
Итак, 152 с.д. выиграла бой и избежала окружения ценою серьезного риска.
Возвращаясь с места боя в свой дивизион, я заглянул в дом, где накануне располагался штаб. Оказывается, немцы через окно бросили в дом гранату. Тяжело ранили хозяйку в живот и печень. Я посоветовал отвезти ее на повозке в медсанбат в Апостолово. Не знаю, как сложилась судьба этой несчастной женщины в дальнейшем. В тот же день мы передислоцировались из деревни в поле. Там выкопали себе временное укрытие, вели бои и мерзли до 17.02.1944г. На следующий день прибыли на кратковременный отдых в г. Апостолово. Там приводили себя в порядок, подтягивали отставшую в пути технику и орудия, подвозили боеприпасы, которых, увы, почти не было. Готовились к новому наступлению на Николаев и Одессу.
Стало известно, что 22.02 войска нашей 46 армии совместно с 37 армией освободили от немецко-фашистских захватчиков город Кривой Рог. Никопольско-Криворожская операция успешно завершилась.

К тому времени в Ставке Верховного главнокомандующего была разработана новая наступательная операция войск 3го Украинского фронта. В ней предстояло участвовать и нашей 46й армии. Нам противостояла 6я немецкая армия. Та самая, которая подверглась разгрому под Сталинградом в ноябре 1943, которой командовал тогда генерал-фельдмаршал Паулюс. А также 3я Румынская армия. Целью нашей операции было разгромить противника в междуречьи реки Ингилец и Южный Буг.
6 марта 1944 войска 3го Украинского фронта перешли в наступление. В результате ожесточенных боев фронт 6й немецкой армии был прорван. А навстречу нам наступали наши 6-я, 28-я и 5-я ударная армии. Наша дивизия 12 марта вышла на реку Игилец и сходу форсировала ее. Русло реки было неглубоким, да и ширина небольшая. Но в то время она сильно разлилась. Затопились ложбины, а место переправы представляло из себя сплошное широкое озеро. Весенняя распутица еще не закончилась. Теплое южное солнце с каждым днем подсушивало землю. Степь начала оживать.
Мне повезло. Представилась возможность сесть верхом на одну из лошадей, которые везли 76 мм пушку. Переправа, как таковая, не строилась. Просто удачно был найден имевшийся брод. И это позволило не только пехоте, но и нам, артиллеристам, преодолеть реку пешком и на лошадях. Конечно, идти пешком по колено в холодной воде не хочется. Но на войне многое делается вопреки желанию, если не все.
На берегу реки мое внимание привлек один случай. Навстречу нам к переправе конвоировалась колонна немецких военнопленных. Среди них были и власовцы из русской добровольческой армии. Вижу, в колонну въехал на лошади старшина и стал стегать плеткой одного из военнопленных. Потом изловчился, схватил его за воротник и вытащил из колонны. Продолжая избивать, называть его предателем, сволочью и изменником Родины. И чуть было не застрелил его, но тогда уже вмешался конвой. Один из конвоиров потребовал прекратить расправу и сказал: «Нам приказано доставить по назначению и сдать всех пленных живыми. Мы в ответе за жизнь каждого. И не хотим идти под трибунал».
В злобе старшина выпалил: «Я дам расписку, что застрелил пленного, ( и назвал его фамилию ) как изменника Родины и дезертира!»
Немного успокоившись, он рассказал: «пленный – это бывший боец его роты, 544 стрелкового полка. В марте 1943 он и еще несколько человек его роты держали обороны на реке сев. Донец, около села Тенеевки. Ночью они дезертировали из боевого охранения. И вот теперь я опознал его в лицо. Мерзавец, из-за него я, взводный и ротный командиры имели большие неприятности».
Все, кто находился с ним рядом, конечно, сочувствовали ему, убеждая, что в тылу с ним разберутся.
Переправившись через реку, 152 с.д. стала развивать наступление в направлении станции Снигиревка. А конно-механизированный корпус генерала Плиева вышел в тыл 6й немецкой армии. К сожалению, у нас тогда не хватало сил и средств, чтобы окружить немцев. Двум немецким корпусам удалось выйти из окружения. А всего было окружено 13 фашистских дивизий.
В середине марта 1944 прорывавшиеся из окружения фашистские войска доставляли нам много хлопот и неприятностей. Как известно, в первые два года войны они не прибегали к тактике ночных боев, предпочитая наступать днем, после сытного завтрака. Тогда они чувствовали себя самоуверенными и непобедимыми и потому вели себя нагло, дерзко и жестоко. Другое дело год 1944. Попав в окружение, они выбирались из него в любое время, днем и ночью, шли напролом. Бои под Снигиревкой наглядный тому пример. Здесь была окружена и добивалась значительная группа войск противника около 13 дивизий. Сплошного фронта не было. Чувствуя безнадежность своего положения, немцы искали место, где можно с наименьшими потерями прорваться. Вечером, кажется 16 марта, дивизион занял оборону на окраине села неподалеку от Баштанки и Снигиревки. Впереди нас расположилась пехота. В придорожной посадке стояли несколько наших танков. Предстоял ночлег. Но никто толком не знал, где противник и откуда его надо ждать. Впереди нас степь, видимость хорошая до самого горизонта. Это порядка 12 км. А противника не видим. Исчез куда-то. Однако рано или поздно он должен появиться. Ведь мы стали на его пути.
И действительно, перед рассветом, большая группа немцев, целая колонна, ворвалась в деревню и атаковала нашу пехоту. Это началось от нас метрах в 300х. В момент все как будто бы взорвалось и загрохотало. Перестрелка не прекращалась до самого рассвета, пока в бой не вступила наша артиллерия и танки. Они принудили фашистов сдаться. И когда исход боя был очевиден в нашу пользу, на горизонте показалась голова другой колонны фашистов, командование которой, возможно, не знало о судьбе первой. Она двигалась тем же маршрутом, что и первая, по степи и бездорожью. Ей дали подтянуться поближе к деревне.
Первый удар нанесла наша артиллерия с расстояния примерно полкилометра. Затем перенесла огонь в хвост колонны, чтобы перекрыть путь к отступлению. Затем ее атаковали наши танки. Они давили гусеницами все, что попадалось навстречу: людей, повозки, минометы и даже пушки небольшого калибра. Бой закончила наша пехота, весьма малочисленная. По числу штыков полк можно было объединить в одни батальон. В том бою активно помогали пехоте даже наши артиллеристы из хозяйственных взводов дивизиона. Стреляли из карабинов по метавшемуся в поле противнику. В мои обязанности такая «работа» не входила. Хотя, признаюсь, был соблазн. Желающих убивать врага своего оказалось так много, что мое участие было излишним, неуместным, а главное, негуманным.
Из всех трофеев мне досталась пачка галет, изготовленных в Чехословакии еще в 1939 году, возможно, еще до начала Второй Мировой. В конце этого боя был ранен командир орудия 4й батареи сержант Мухин. Ближе к месту его ранения почему-то оказался фельдшер Пономаренко Николай Романович, он и оказал Мухину медпомощь до моего прихода. Сержант был ранен в спину или грудь. Пономаренко наложил ему тугую повязку и сообщил, что видимо, задето легкое. Мне осталось только поблагодарить Колю, с которым учился вместе в Киевском военно-медицинском училище и вместе служили в одном полку, а также позаботиться, чтобы Мухина отправили в медико-санитарный батальон.
Бои в районе Снигиревки продолжались в течении нескольких дней и носили упорный, кровопролитный характер. Немцы пробивались из окружения в сторону г. Николаева. Их ночные атаки на наши позиции повторялись все чаще и чаще. Но повсюду получали отпор.

Примерно 23.05.1944 мы вышли к реке у населенного пункта Христофоровка и форсировали ее. Беспрерывные бои, распутица и грязь, холод, бессонные ночи вконец измотали людей. Все ожидали часа, когда можно выспаться и отдохнуть в тепле. И такая возможность представилась. Не помню название села, где мы остановились, но представляю дом, в котором ночевал несколько ночей. Запомнился мне тем, что ночью меня атаковали вши, а утром следующего дня – собаки. Хозяйка дома, конечно, из самых добрых побуждений предложила мне спать на лежачок у печки, где было тепло. Постелила на него полушубочек, чтобы не надавить бока. Шинель свою я положил в голову, вместо подушки. На полу легли спать еще несколько человек наших солдат. Спал, как убитый, до самого утра. И сразу почувствовал, что как-то неестественно чешется шея и тело под рубахой. Первоначально подумал, что это работа клопов. Незаметно для посторонних удалось поймать одного из виновников. Это была обыкновенная вошь. Небольшая, тощая, видимо, еще не успевшая насытиться моей кровью. Пришлось встать и досрочно пойти в туалет на разборку. То, что увидел, поразило меня. Поверх гимнастерки и рубашки и под ними тоже везде ползали мелкие, беленькие вши. Казалось, нет выхода из беды. Я впал в тоску и уныние. В самом деле, как от них избавиться? Какими средствами? Мыла «К» при себе не было, не было и условий для обработки белья. Ведь не будешь сидеть голым, пока его постирают и высушат. И в любую минуту может последовать приказ двигаться вперед. Неужели, подумал я, еще много, много дней придется носить этих нахальных «гостей» у себя в штанах и за пазухой? И вдруг меня осенила мысль: а не пойти ли мне за деревню под видом прогулки? Может, удастся найти там местечко, скрытое от посторонних глаз, где удастся физически очиститься от вшей? Надежда была найти воронку от снаряда или траншею, где можно перетрясти одежду. А вокруг деревни чистое поле, ни единого деревца, ни единого кустика. С этими надеждами я вышел из уборной и направился к крыльцу дома. И вдруг из будки вскочила большая, лохматая, серого цвета собака. Она стала на дороге и оскалила зубы. Лаяла и оттесняла меня в сторону, ближе к дому. Цепь ее натянулась, и я с облегчением вздохнул. А в это время из конуры около крыльца навалилась на меня вторая собака и стала теснить в сторону первой. Терпение мое кончалось, едва не пристрелил обоих. Но сдержал себя от стопроцентной глупости. В квартире долго не задерживался. Предупредил, что иду прогуляться. Тем более, что утро и день обещали быть теплыми и солнечными. И мне повезло. Вскоре нашел заброшенную траншею. Осмотрелся кругом и приступил к работе. Первоначально очистил рубаху и гимнастерку, потом кальсоны и брюки. Шинель просто хорошо вытряс и осмотрел. На всю операцию «вошь» ушло около 40 минут. Правда, пока там стояли еще несколько дней, я дорабатывал упущенное.
Через несколько дней мы вышли на реку Южный Буг, недалеко от Ново-Петровки. Примерно 9.04 наш полк расположился в деревне Писки, где пробыли несколько дней и помогли местным жителям распахать свои огороды. На Украине уже шел сев. Но земля лежала необработанной, как сирота. Люди, в основном женщины и старики, обрабатывали ее вручную. Пахали и сеяли. У кого сохранился скот, в плуг впрягали коров и быков. У кого вообще не было ничего, объединялись и впрягались сами.
Немного погодя, на станции Зеленый Тай нас погрузили в эшелон и повезли на север, в Белоруссию. В то время фашисты еще хозяйничали не только в Белоруссии, но и в Прибалтике. Пришло время изгнать врага и с этой земли. Прощай, гостеприимная Украина. Свидимся ли когда? Здравствуй. Белоруссия, еще оккупированная врагом, но непокоренная! Мы освободим и тебя.
11-12 апреля эшелоны 152 с.д. начали выгружаться в г. Добруше и в районе его, Гомельской области. Наш артполк расположился в пригороде. 152 с.д. вошла в состав 28й армии, которая ранее вела боевые действия под Сталинградом и на Южном фронте. Командовал армией генерал-лейтенант Лучинский А. А. Так мы оказались в резерве 1-го Белорусского фронта, командующий генерал армии Рокоссовский К. К.

9 Ноября 1943 года дивизия овладела высотой на подступах к Гуляй-поле, родине атамана Нестора Махно. Она располагалась в лощине между высотами. Сложилось так, что сам Гуляй-поле оказалось на нейтральной полосе. С высоты с высот обстреливали мы друг друга, а по самому селу не стреляем. Но перед нами - как на ладони. Наша пехота постоянно атаковала противника и не раз овладевала его траншеями. Однако при поддержке танков противник вновь оттеснял нас. И так высоты в день по нескольку раз переходили из рук в руки. Пушечные батареи нашего дивизиона вели огонь прямой наводкой по пехоте и танкам противника. Это все можно было видеть простым невооружённым глазом. Наконец, немцы ввели в бой свою штурмовую авиацию.
Орудия прямой наводки не раз подвергались атакам с воздуха, но серьезного урона не понесли, так как и орудия батареи были хорошо рассредоточены на местности. В ночь с 13 на 14 ноября 1943 года, на высотах занятых противником, был убит наповал, почти расстрелян в упор, наш командир карты дивизиона майор Данилов Александр Васильевич. Тяжело ранен командир отделения разведки артдивизиона старший сержант Мельников. Они в темную ноябрьскую ночь шли на одну из высот, где располагался командный пункт дивизиона. И натолкнулись на пулеметную точку противника. И были расстреляны почти в упор. Похоронили своего командира на лужайке одного из домов села Гуляй-поле, по соседству с кустами молодых вишень. В деревянном гробу, изготовленным нашими же солдатами буквально за час. Похоронили со всеми воинскими почестями. Около гроба выстроился весь личный состав артдивизиона. Заместитель покойного по политической части капитан Козлович Василий произнес краткую речь. И мы дали клятву отомстить врагу за смерть нашего командира. В то утро 14 декабря враг, опасаясь окружения и полного разгрома, оставил занятые высоты. Пришлось догонять, наступая ему на пятки. По этой причине даже поторопились с похоронами, поставили на могилу деревянный крест и дали салют из личного оружия. Сих пор не приходилось мне побывать в Гуляй-поле. В семидесятых годах я долго переписывался с учащимися средней школы, имел приглашение погостить и побывать на братской могиле, да так и не собрался. Меня огорчило, что в списке похороненных в братской могиле Гуляй-поля солдат и офицеров нет фамилии Данилова А.В. Возможно, его и не перезахоронили.

21 ноября 1943 года мы освободили большой населенный пункт Александрово-Белово, а затем Смоленку и Конзавод. Фронтовое командование предоставило дивизии отдых, она нуждалась не только в воде, но и в пополнении. Пехотные полки не располагали и половиной своего личного состава. Месяц ежедневных, ожесточённых боёв на пределе своих возможностей вызвал и физическую и моральную усталость солдат и офицеров. Временно мы расположились на территории завода, где сохранились еще кое какие постройки. В артдивизион пришло пополнение.
После смерти Данилова его обязанности исполнял капитан Булгаков Александр Яковлевич, заместитель по строевой части. Сменился начальник штаба дивизиона, фамилию не помню. Но он был у нас недолго: под Лысой Горой через месяц его ранили в верхнюю треть бедра. Офицер соседней с нами части, будучи пьяным, в ссоре выстрелил из пистолета в начальника штаба дивизиона. И к нам он больше не вернулся. Очевидцами этого случая были Соколовский Борис и я. Офицер, который стрелял в начальника штаба, тут же заорал как сумасшедший: «полундра!» И тут же из землянки к нему прибежала еще человек пять солдат с автоматами. Он, вероятно, испугался возможных ответных мер с нашей стороны и решил подстраховаться. Но все обошлось без дальнейшего кровопролития.
Вскоре командиром 2-го артдивизиона стал ст. лейтенант Кулеш, погибший в боях за Берлин в конце апреля 1945 года.

3-й Украинский Фронт.


В конце декабря 1943 г. 152 с.д. оставила район Конзавода и вернулась в состав 46й армии, перешедшей уже в состав вновь сформированного 3-го Украинского фронта.
Перед нами ставилась задача совместно с 4м Украинским фронтом разгромить Никопольско-Криворожскую группировку противника, ликвидировать его плацдармы на реке Днепр в районе Никополя и Мелитополя. В состав №го Украинского фронта ( командующий генерал армии Малиновский ) входили 37, 46, 8я и 3я гвардейские, 5я ударная и 6я армии, которые вместе с 4м Украинским фронтом имели превосходство над противником в живой силе в полтора раза, по орудиям и самолетам в два раза, лишь немного уступая по количеству танков.
Нам противостояла 6я армия немцев из группы армий «Юг» в составе 17 пехотных, 4х танковых и одной моторизованной дивизии, численностью около 540 тысяч человек, 2400 орудий, 327 танков и самоходок и около 700 самолетов.
Главный удар наносила 8я гвардейская и наша 46я из района Лысая гора и Новониколаевка в направлении города Кривой Рог. Наступление фронтов началось 30-31.01.1943г.
Это наступление в день нового, 1944 года, было неудачным, если не хуже, едва ли не катастрофичным и трагическим. А было так.
29 декабря дивизия прибыла из района Конзавода, после небольшого отдыха и пополнения. И сразу включилась в подготовку наступательной операции. О ее начале не знали. По ходу подготовки чувствовалось, что начнется она через день-два. Мы подготовили огневые позиции, укрытия для личного состава, лошадей и техники. Работали все до пота, потому что погода стояла скверная, мороз чередовался с оттепелями, дождь сменялся мокрым снегом. Успела промерзнуть и земля. Стояла гололедица, а сильный ветер прошивал тебя до костей. В такой обстановка, да еще и при отсутствии стройматериалов, оборудовали лишь временные, холодные укрытия. Небольшие траншеи, прикрытые сверху брезентом или плащ-накидками. А вокруг – голая степь без единого деревца или домика.
Наступление поддерживала не только артиллерия 152 с.д, но и специальные артиллерийские части из резерва командования. В частности, реактивные установки «Катюши» и «Андрюши». Их огня фашисты особенно боялись. Снаряди «Андрюши» стартовали с земли прямо с деревянными упаковками (ящиками). На высоте 50-100 метров ящик разваливался сам по себе, а снаряд длиною около метра продолжал лететь. Его движение было видно до места падения, так как сзади снаряда горела красная лампочка или что-то, ее напоминающее. Скорее всего, реактивная жидкость. Зрелище приятное, а действие эффективное. Говорили, что впервые их применили под Сталинградом. И немцы грозились ответными мерами – применить отравляющие вещества, если мы не перестанем бросаться ящиками.
По соседству с нашим дивизионом стояло несколько таких установок. С большим любопытством и интересом я наблюдал за их работой. Ведь вся р.у. «Андрюша» состояла из автомашины с боевым расчетом человек 7-8, деревянной «бороны» и ящика со снарядами, к которому подсоединялся электрошнур от машины. Этим устройством, схожим с бороной, придавался определенный угол наклона, и снаряд уходил на цель.
Наступление пехотных полков началось около 9 часов утра вместе с рассветом, после мощной артподготовки продолжительностью в полчаса. Пехота продвигалась медленно, пока не очистила от противника его же траншеи.
В середине дня в дивизион поступила команда «на передки». Нужно менять огневые позиции и подтянуть их ближе к боевым порядкам пехоты, к тому времени продвинувшейся вперед до 3,5 и 5 км. Наступали цепью, в два эшелона.
Я шел со взводом связистов во главе с Соколовским Борисом. Они тянули за собой кабельную связь к новому месту расположения штаба. Место должен был указать следующий за нами начальник штаба. Когда до залегшей впереди пехоты оставалось метров триста, мы наткнулись на пустую немецкую землянку. Она очень нам понравилась. Имела сверху несколько накатов нетолстых бревен. Стены обшиты досками, дощатые нары, печка. Этим временным домом мы были рады. Наконец-то отогреемся и отоспимся в тепле хоть одну-две ночи. Единственным недостатком была входная дверь, обращенная в сторону противника.
Связисты начали подключать телефонные аппараты. Начальник штаба и Соколовский волновались: батарей еще не было видно. А цепь нашей пехоты впереди почему-то лежит на земле без движения, давненько. Они вероятно заметили что-то, что не могли видеть мы, и потому не продвигались вперед. Пехота лишилась огневой поддержки и потому проявляет нерешительность. Но в таком положении на голой земле долго не пролежишь. Окопаться пехота не могла. Потому что земля промерзла на солидную глубину, и простой саперной лопаткой укрытие себе не вырыть. Надо много времени. А день уже подходил к концу. Начинало темнеть.
Обстановка прояснилась, когда над нами пролетел сначала один, потом другой снаряд, разорвавшись в метрах 30 от нас. Затем обстрел наших позиций усилился. Стали слышны даже выстрелы. Из ближайшей к нам цепи пехоты донеслась команда: «Впереди танки, готовиться к бою!»
Впереди, на горизонте, виднелись темные предметы, которые двигались на позиции, занятые нашей пехотой. Мы стали считать их. Когда счет перевалил за 30, Соколовский приказал связистам сматывать связь. Танки продолжали двигаться на нашу пехоту широким фронтом и медленно. За их броней шли автоматчики. Танки вели огонь по нашей пехоте из орудий и пулеметов. И вот тут-то нервы у нашей пехоты не выдержали напряжения. Сначала побежали назад из цепи отдельные бойцы и небольшие группы, потом и вся цепь, которая находилась ближе к нам. Но цепь, расположенная ближе к противнику, лежала и не двигалась с места.
В это время появилось несколько орудий нашего дивизиона, которые стали разворачиваться для отражения атаки танков и пехоты противника. И повели огонь прямой наводкой. Но вот и вторая цепь пехоты стала отходить, и вскоре обе они слились вместе и уже приблизились к нам. Образовалось скопление солдат, похожее на неуправляемую толпу, которая поначалу шла, отступая назад, а потом обратилась в бегство. К ним присоединились и мы.
Незаметно наступил вечер, стало темнеть, видимость ухудшилась. Ориентироваться на местности стало трудно. В такой ситуации можно было не попасть в ту дыру в обороне немцев, которую мы сами же создали, а угодить прямо в лапы противника. Общим ориентиром, куда отходить, стала зона сосредоточения огня, которая просматривалась в темноте в виде перекрестного пулеметного огня трассирующими пулями. Нам всем предстояло попасть в его центр, фокус. Противник вел огонь и с флангов, к месту нашего единственного прохода. Его не обойдешь и не объедешь. Хочешь избежать окружения и плена – иди через это пекло, может, и выживешь. Через какое-то время наше отступление стало неуправляемым. Противник наступал буквально на пятки. И каждый стремился от него оторваться, обгоняя друг друга.
Поначалу, когда еще совсем не стемнело, командование дивизии пыталось предотвратить отступление. На нашем пути появилась большая группа автоматчиков. Она создала цепь, и приказано было остановиться под угрозой расстрела на месте. В какой-то мере положение немного поправилось. Но приказу подчинились те подразделения, которые отступали компактно, во главе с командирами. Все остальные, а их было намного больше, продолжали отходить на свои прежние позиции до начала наступления.
Я все время держался своих, связистов. В какое-то время мы попали под прицельный огонь противника. Около меня стали падать раненые солдаты, которым надо было помочь. Приходилось просить других, чтобы увели или унесли раненых. А время шло. Связисты ушли, и я остался один среди своих «чужих». И вот тогда я ощутил нечто большее, чем тревога за свою жизнь. Мелькнула мысль: а что, если ранят меня, да еще тяжело? Тогда наверняка не выберусь отсюда. Кто будет возиться со мною, если каждый находится в опасности, в толпе, которой никто уже не управляет? Все торопились вырваться из котла, который устроил нам противник. Особенно тяжело было преодолеть последний километр перед нашей линией обороны, откуда утром того же дня начали наступление. Именно в этом месте немцы пытались перекрыть нам пути отхода, часто контратаковали, вели непрерывно перекрестный пулеметный огонь. И им в какой-то мере это удалось. Подразделения нашей пехоты, которые подчинились требованиям заградотряда дивизии, не отступили и, проявив мужество, остались на месте, в степи. Поплатились своей жизнью. Танки и пехота противника постреляли всех, как куропаток.
Несколько дней спустя, во время второго, более успешного наступления дивизии, мы стали очевидцами этой трагедии. Солдаты лежали на земле цепью, лишь слегка окопавшись, чтобы спрятать голову. Лежали, как живые, держа в руках винтовки, за спиной вещмешки. Казалось: подай команду, и они поднимутся. Однако они были уже мертвы. Немецкие танки и пехота расстреляли их. За ночь, в мерзлой земле, они не смогли глубоко зарыться.
Командование дивизии, мне кажется, допустило ошибку и совершило большую глупость, не дав подразделениям пехоты отступить на прежние позиции, и заставило занять оборону в голой степи, на промежуточном рубеже. Оставило их в окружении противника. На второй день, 2 января 1944г. надо было контратаковать противника, чтобы высвободить своих, попавших в окружение, но командование не пошло на такой шаг. Посчитало их погибшими. Наша армейская разведка скорее всего тоже бездействовала. Иначе как объяснить тот факт, что группа наших солдат, тоже попавшая в окружение, 10 дней пряталась в скирде соломы на поле, в нескольких десятках метров от землянок противника? Им чудом удалось выжить.
10 января их обнаружили наши и вывезли на повозках. Я до сих пор помню их беспомощность и страдания. А выжили не все, потому что выпал снежок, он и дал им силу не умереть голодной смертью. По ночам они выползали из своих нор, чтобы насладиться вместо воды снегом.
Той ночью артиллеристы нашего дивизиона подожгли и уничтожили несколько танков противника. Расчеты двух орудий 4й батареи едва не погибли полностью. Однако орудия удалось спасти.
В ту ночь погиб мой фронтовой друг, командир взвода 5й батареи, ст. лейтенант Шварцман. Его фото я взял на память, сохранил до конца войны и в 1984 году передал музею 152 с.д. в деревне Эсхар Чугульского района, Харьковской области.
В ту новогоднюю ночь мало кто спал. До самого рассвета поодиночке и группами выходили из окружения наши бойцы. Долго не было сведений о судьбе наших орудийных расчетов, преградивших дорогу немецким танкам. Мы всю ночь с тревогой ожидали их возвращения. К сожалению, вернулись не все. В ту темную новогоднюю ночь в степи сложилась такая ситуация, когда рядом друг с другом блуждали и наши и немецкие солдаты, танки противника принимались за свои танки и мирно расходились.
Помню, сержант пехотного полка рассказал, как они приняли немецкие танки за свои, залезли на них и какое-то время даже ехали. Заметив, что танки ведут себя странно и двигаются не туда, стали присматриваться, нашли кресты и тогда спрыгнули с брони и убежали.
10.01.1944 с тех же позиций под Лысой Горой дивизия начала новое наступление в сторону д. Терноватка и взяли ее, но противник далеко не ушел, окопался на высотах рядом с деревней и часто контратаковал нас при поддержке танков и самоходных орудий. Однажды имели успех. Так, несколько немецких танков неожиданно ворвались на окраину Терноватки и немного потеснили нашу пехоту.
Танки, маневрируя между домами, атаковали с флангов нашу 4ю пушечную батарею. Расчеты двух орудий растерялись и драпанули, оставив противнику оба орудия. Расчеты даже не сняли с орудий замки, без которых нельзя вести стрельбу.
Командование дивизиона было потрясено случившимся. Командир батареи был вызван в штаб и ему сказали: «любой ценой через 2 часа вернуть орудия. Расчеты орудий пусть сами же искупают свою вину за трусость. Договаривайтесь с пехотой, она вам поможет». Конечно, и дивизион был готов помочь всеми имеющимися средствами. Пехота была заинтересована, чтобы вышвырнуть противника из деревни. Через 2-3 часа наши атаковали противника успешно. Оба орудия оказались целыми и невредимыми. Теперь уже пошли разговоры: «молодцы, ребята, вместо трибунала полагаются ордена». Командование дивизиона воспряло духом. Еще бы. Без трибунала тогда бы не обошлось.
В д. Терноватке задержались на несколько дней, так как пробиться через оборону противника дивизии не удавалось. Такое положение многих устраивало: ночью можно было поспать в теплой избушке, совсем как дома, у родной мамы. Разница в том, что спали не в постели, а на полу и не разуваясь. Кому как удобнее и безопаснее. И, конечно, шли разговоры и разборки вокруг событий, происшедших за 10 последних дней. К тому времени стали известны причины поражения 152 с.д. в наступательном бою 1 января. Оказывается, нашему противнику помог случай и не более. К исходу дня его положение оказалось катастрофическим. Наша дивизия прорвала оборону и успешно продвигалась вперед. Резервов остановить наше продвижение у немцев не было. В это время на марше у противника находилась танковая дивизия «Мертвая голова». И шла она недалеко от места наших боев, на другой участок фронта. Наступление ставило под угрозу ее передислокацию. И ей было приказано изменить маршрут и атаковать 152 с.д. Наше командование не могло предвидеть подобного рода осложнение, многократный перевес в танках в условиях степной местности, появившихся неожиданно, когда наша пехота не имела ни сил, ни средств, чтобы противостоять врагу. Это решило исход боя не в нашу пользу.
Итак, 11.01.1944 дивизия прочно укрепилась в Терноватке. Наступление приостановилось на неопределенный срок. Передышка была использована командованием дивизиона во благо здоровья и боеспособности. Командир приказал старшине хозвзвода Москвину организовать помывку личного состава управления дивизиона в бане. И мне тоже. Подыскали домик с теплой пристройкой и колодцем во дворе. Приспособили бочку для нагрева воды, пособирали, где могли, приличные ведра и тазики и начали мыться. Сначала старшие по должности, затем повзводно. Я пошел мыться последним, когда уже начало темнеть. Воды оставалось немного, не более двух ведер. Вымыл с мылом голову и намылил тело. И вдруг слышу, как над крышей пристройки пролетел снаряд и разорвался метрах в десяти. Затем второй, третий. Стоявшая на табуретке лампа из гильзы 45мм пушки подпрыгнула и едва не упала. Я лег на пол и прекратил мыться.
Одеваться не стал, решил выждать, что будет дальше. Бросив еще несколько снарядов, противник прекратил обстрел. Но, прежде чем продолжить мыться, я приказал солдату выяснить, что творится на улице и в деревне. Возможно, немцы вновь ворвались сюда. Солдат быстро вернулся и сообщил, что в деревне спокойно, а обстреляла нас немецкая самоходная пушка, возможно танк.
И я не спеша продолжил мыться. Сменил белье, отдал старшине грязное и вернулся в штаб дивизиона. Оказалось, что причиной артобстрела явился костер, на котором грели воду. Только его погасили – обстрел прекратился. Хорошо, что обошлось без жертв, а баня состоялась.
На ночь, после бани, хозяйка дома постелила на пол солому, и все мы улеглись в ряд друг с другом. В хате было тепло. От свежего белья слегка попахивало мылом «К», что давало гарантию, что вошь беспокоить не будет. Кое-кто снял шинель, но не раздевались. В холодных помещениях и землянках спали, прижимаясь друг к другу – так теплее. Нередко укрывались одной шинелью с соседом. Поэтому, когда у кого-то заводились вши, они сразу становились общественными. Не всегда, но очень и очень часто. А вот мыла «К» вши боялись и погибали, либо уходили к соседу. Со временем запах мыла в белье пропадал или выветривался, и тогда вошь приживалась вновь. Мыло в сочетании с периодической дезинфекцией всего обмундирования давало хороший результат. Обработка паром в металлических бочках широко применялась в полевых условиях на фронте. С помощью этих средств удалось избежать эпидемий сыпного тифа, переносчиком которого является вошь.

152 стрелковая дивизия, действуя в составе 1й гвардейской армии Юго-Западного фронта получила задачу наступать фронтом на город Днепропетровск, обходя город Харьков. 23 августа стало известно, что город Харьков освобожден от фашистов. Преодолевая ожесточенное сопротивление врага за каждый населенный пункт, за каждую высоту, дивизия медленно продвигалась вперед. Фашисты уничтожали, угоняли все, что могли: людей, скот, хлеб. Преднамеренно сжигали деревни и села. Эту роль нередко выполняли власовцы из числа калмыков, чеченцев, татар и других изменников родины. И мы знали, если вечером горит село, значит фашисты уходят или уйдут утром. Специальные конные группы, с горящими факелами в руках, зажигали соломенные крыши домов и сараев. Хорошо запомнилось большое село Николаевка. Мы вошли в него на рассвете. Шли по улице, протянувшейся не менее как на километр. По обоим сторонам улицы на месте домов стояли одни обгорелые трубы. Пахло гарью. На улице ни одного живого человека. А между домами сохранились аккуратно сложенные в пирамиды арбузы, дыни, тыквы и другие овощи. Никто из нас к ним, естественно, не притронулся.
В то время Гитлер вовсю трубил, что сделает реку Днепр неприступным оборонительным восточным валом. Отступление своих войск объяснял сокращением своего фронта, но отнюдь не поражением. Однако после поражения под Сталинградом и Курском его пропаганде никто всерьез не верил. Даже собственные солдаты.
Сентябрь 1943 года на юго-западе Украины выдался дождливым. Догонять противника и вести встречные бои становилось всё тяжелее. Проселочные дороги настолько размыло, что они превратились в месиво. Грязь тащилась за ногами как тесто. Быстро не пойдешь и не поедешь. Времени для отдыха и передышки не оставалось. Днем или бои, а ночью настигали отступающего противника. Причем он уходил от нас на машинах, а мы догоняли пешком. У него была возможность отдохнуть за ночь и закрепиться на новом рубеже. Трудно поверить в то, что можно иногда спать на ходу секунду-другую, потом снова, и так наберутся минуты. Если ты промок, голоден и обессилен, согласишься на любой ночлег: на земле, в избе, в сарае и траншее. Особенно если при тебе есть плащ-палатка. Однажды я с кем-то из однополчан завалился в проливной дождь в ровике. На полу постелили большой сноп овса, натянули сверху плащ-накидку и, хотя были промокшими насквозь, не просыпались до утра. Поутру пар валил из ровика, как из медвежьей берлоге. За ночь одежда высохла. И никакой тебе простуды или насморка. Первым большим городом на пути от реки Северный Донец до реки Днепр стал город Новомосковск. Расположенный примерно в 25 километрах от городов Нижнеднепровск и Днепропетровск.
Бои за город велись не один день. Помнится, артдивизион занял огневые позиции прямо на арбузном поле. Наевшись их вдоволь, завалился спать в ровик, чтобы снять с себя напряжение, вызванное постоянным обстрелом противника. Разбудили, когда поступила команда ехать вперед. По соседству с нами на город наступала 195я стрелковая дивизия, которая отличалась в этих боях и стала именоваться Новомосковской. В город Новомосковск вошли с восходом солнца. Поначалу город казался безлюдным. Но вдруг, неожиданно выбежали на улицу несколько женщин с детьми. Заливаясь слезами, кричали: «Господи боже, ведь это наши пришли!» Одна из них ухватила меня за шею и стала целовать. Оказывается, все они уцелели чудом. А сидели в погребе, куда немцы забыли или не успели бросить гранату. Дивизия, продолжая наступление, в последних числах сентября 1943 года вошла в город Нижнеднепровск.А на правом берегу Днепра, напротив Нижнеднепровска, все еще оставался занятый врагом Днепропетровск. Его предстояло еще освободить. Город Нижнеднепровск запомнился огромным по тем временам заводом, полностью разрушенным немецкими захватчиками. Да и вокруг самого завода все лежало в развалинах. Артполк развернул свои огневые позиции на окраине деревни Сугаковки и Подгородное. И еще запомнилось, что на улице деревни на нескольких столбах с перекладиной не болтались трупы мужчин в гражданской одежде. Естественно, поначалу все мы восприняли это зрелище, как очередное зверство фашистов над советскими людьми. Оказалось, что это был самосуд партизан и подпольщиков над изменниками родины...
Подобного рода самосуды и суды могли покарать и ни в чём не повинных людей, особенно связанных с партизанами и подпольщиков, которые на первый взгляд сотрудничали с врагом, а на самом деле боролись с ними смело и мужественно. Разобраться во всем этом должен был суд праведный, а не самосуд. Раньше должны были работать органы СМЕРШ - советской военной контрразведки. Буквально на второй день после выхода к реке Днепр командир артдивизиона Данилов А.В., уже майор, приказал мне и старшине, чтобы после развода мы с ним соорудили баню. Стройматериала, кирпича и камня хватало, и дня за два соорудили настоящую парную русскую баню. Впервые с февраля 1943 года, то есть полгода спустя после города Москвы, всему личному составу 1го дивизиона представилась возможность выбраться теплой водой с мылом и даже попариться с веником. Освободиться, наконец, от вшей, которые в летнее время не покидали нас. Белье менялось месяц раз по возможности. Иногда и чаще. А вот гимнастерки и брюки не мылись все лето до полного износа. Они выцвели от пота и грязи. За несколько месяцев постоянных боев обувь снималась редко, портянки, обмотки почти не прослушивали и представляли из себя грязные тряпки, которым не помогало никакой стирка. Одновременно с мытьем в бане заменить заменялась нательное белье, заменялась изношенная одежда, обувь, портянки и так далее. Подвергались дезинфекции гимнастерки и брюки.

Первым, естественно, пошел мыться и париться наш командир дивизиона майор Данилов А.В., сибиряк. Человек в годах, кажется 1910 года рождения, то есть старше меня лет на десять-двенадцать. Человек требовательный, спокойный и справедливый. Несмотря на разницу в возрасте, между нами сложились доверительные отношения. Еще весной 1943 года под городом Змиевым он заболел малярией, и она долго беспокоила его. Хорошо помогали таблетки акрихин желтого и зеленого цвета. Помню, вручил ему таблетки и схему приема их на несколько дней, с определенными правилами. Какое-то время он чувствовал себя нормально, казалось, что выздоровел. Затем приступы лихорадки возобновились. Пришлось все начинать заново и убедить их пройти курс лечения до конца. Его ординарец Антоненко охотно согласился проконтролировать мои рекомендации.
Данилов на фронте не новичок. Он еще летом 1941 года получил тяжелое ранение. Его рассказ я выслушал с большим интересом. Пуля пробила его тело почти насквозь. Она вошла в область ключицы. Прошла по невральной полости между легкими и ребрами, захватила часть кишечника и вышла в паховой области, не повредив внутренних органов. Ранение подобного рода - редкость. В то же самое время осколок снаряда глубоко рассек его щеку и оставил после себя неизгладимый рубец, в какой-то степени обезображивающий его лицо. Там же в Сугаковке, в бане, командир проявил ко мне внимание, которое до сих пор я с благодарностью вспоминаю. Тогда я мылся вместе с ним и с начальником штаба дивизиона. Командир лежал на стеллажах из досок и пыхтел от удовольствия, когда его ординарец Антоненко плескал воду на камни в печени, подавая в жару. Похлестал веником по спине и ногам. Мы с начальником штаба сидели лестнице ниже. Мылись с большим удовольствием с мылом и горячей водой. И вдруг командир неожиданно спросил у начальника штаба: «А что, начальник, мы доктора нашего представляли к награде, или нет?» «Нет, не представляли», - ответил начальник штаба. «Тогда оформите наградной материал и принесите мне на подпись». Через несколько дней начальник штаба сообщил, что наградной материал на меня уже выслан. Представлен к ордену "Красная звезда". За вынос с поля боя не менее 30 человек раненых, давалось право командованию представлять нас, медиков, к награждению такими орденами. Конечно, я вынес и оказал помощь большему числу раненых. Чего стоил лишь один бой под Верхним Бишкиным. Их на пути от города Змиева до Днепропетровска был не один десяток.

Через три месяца, в конце декабря 1943 года, под населенным пунктам Лысая Гора, мне эту награду вручили. Наш отдых и подготовка форсирования реки Днепр растянулись на целый месяц. В этот период усиленно работали все части дивизии. Особенно дивизионные и армейские саперные части. Строились плоты и паромы, ремонтировались старые лодки, и все доставлялось ближе к берегу, к месту будущей переправы. Делалось все скрытно, и маскировались от воздушной и наземной разведки противника.
Попытки преодолеть водную преграду с ходу не имели успеха. Захватить и удержать плацдарм на правом западном берегу Днепра тогда не удалось. Не хватило ни сил, ни средств. Части дивизии понесли большие потери в личном составе и в технике. За два месяца непрерывных боев здорово устали и физически и духовно. Нуждались в отдыхе. Кроме того, нужно было восполнить поредевшие ряды новыми людьми, особенно в стрелковых полках. Сделать взводы, роты и батальоны вновь боеспособными. Это касалось не только одной пехоты. Большие потери понесли артиллеристы, связисты, медики и другие подразделения. Надо было серьезно поправить материальное техническое обеспечение войск. Так что период с конца сентября до конца октября 1943 года был передышкой между боями и периодом активной подготовки к форсированию Днепра и освобождение Днепропетровска.

Пришло пополнение и в артполк. В 4 и 5 батареи 2го артдивизиона вместо выбывших по ранению пришли новые санинструкторы - женщины. Я с облегчением вздохнул. Ведь два последних месяца приходилось работать одному. Буквально за 10-15 дней удалось очистить и отмыть от грязи и вшей весь личный состав. Люди преобразились на глазах и внешние и внутренне. Стали чистыми и жизнерадостными. Готовыми выдержать новые испытания во имя полного изгнания с родной советской земли немецко-фашистских захватчиков. К тому времени на пути к победе мы еще не прошли и половины его. Враг по-прежнему хозяйничал на правобережной Украине, в Крыму, Молдавии, Белоруссии и Прибалтике. Более того, еще не был полностью разблокирован город-герой Ленинград.
Надежда наша на открытие второго фронта союзниками по антигитлеровской коалиции еще в 1942 году оставалось иллюзией. СССР продолжал вести войну с армиями фашистов по существу один. Однако чаша весов склонялась в нашу пользу. Перед форсированием Днепра нашу дивизию передали в состав 46й армии, командующий генерал-лейтенант Глаголев В.В. С весны 1943 года командиром 152 стрелковой дивизии стал генерал-майор Каруна. Начальником штаба остался подполковник Столяров Александр Меркулович.Командиром нашего 333го артполка стал майор Галкин, заменивший майора Сластенина, который к тому времени уже командовал артиллерией 152 с.д.
Первой форсировала реку Днепр рота лейтенанта Евстафьева Т.А. В ночь на 19 ноября 1943 года она лодках и плотах высадилась на западном берегу Днепра около деревни Диевка 1-я, захватила небольшой плацдарм и закрепилась. Следом за ней высадились батальоны пехотных полков Беляева В.Х. и Тарасова И.И. С расширением плацдарма переправились основные силы дивизии. Это произошло в ночь на 21.10.43 года. Я переправлялся на плоте вместе с орудийным расчетом 76 миллиметровой пушки, всего нас было 7-8 человек.

Через реку был переброшен и закреплены над водой металлический трос , держась за которые, все мы медленно, уверенно подтягивались берегу. Примерно на середине реки оказался небольшой островок. Мы пришвартовались к нему и перекати лягушку. Затем вновь поставили его на плод и причалили к берегу. Вся эта операция заняла около часа. Ночь была темной. Место переправы не отмечалось. Поэтому многое приходилось делать на ощупь. К тому времени противник уже был оттеснен от берега и его осветительные ракеты ни нам, ни ему пользы не приносили. Хотя сама переправа противником обстреливалась постоянно. Вероятно, он взял переправу под прицел еще днем.Дивизион не имел потерь это главный успех. Еще до рассвета дивизиону удалось занять огневые позиции и окопаться. Утром разгорелся ожесточенный бой. Фашисты часто контратаковали нашу пехоту с помощью танков и самоходных орудий. Артиллеристы не раз подавляли своим огнем их контратаки. В траншеях противника, куда врывались наша пехота, дело доходило до рукопашных схваток. Командиры дивизионов и батарей полка все время находились в пехоте и оттуда координировали огонь наших батарей.

Утром 25 декабря 43 года части 152 стрелковая дивизия 46 армия освободили город Днепропетровск. В честь его освобождения 10 воинским частям присвоена почетная наименование Днепропетровская. Такой чести удостоена наша 152 стрелковая дивизия. Кроме того, имущество ее солдат и офицеров она награждена орденом красного знамени. Звание Героя Советского Союза получили 12 человек, в том числе командир 1 дивизиона Фатьянов. В боях за Днепропетровск оборвалась жизнь нашего командира дивизии генерал-майора Каруна Василия Петровича и многих других бойцов, командиров начальников. Вечная им память.

Гитлеровцы за время своего хозяйничанья уничтожили в городе свыше 30 тысяч советских военнопленных, 75002 жителей угнали в немецкое рабство. Город лежал в руинах. Разрушены все мосты, большая часть доменных печей, все металлургические и машиностроительные заводы. Известный публицист, член союза писателей СССР и ветеран 333 артполка Глебов Владимир Петрович написал песню «Марш 151 стрелковой дивизии». Она опубликована в газете «Приднестровский металлург» за 24 декабря 86 года. Там же ветеранов 151 стрелковой дивизии Кочуров Сергей Павлович в 1988 году написал песню, посвященную боевым действиям 152й стрелковой дивизии в сорок втором году: «Прощайте, скалистые горы». В ноябре 1988 года в городе Бресте посол Украины в республике Беларусь вручил большой группы участников освобождения Украины от немецко-фашистских захватчиков медаль «Участник освобождения Украины» в том числе и мне.

26 мая 2000 года в Брестской Крепости президент Украины Леонид Кучма вручил группе участников освобождения республики Украина медали защитника отечества. В том числе и мне. А четыре - героям Советского Союза, кроме того ордена Богдана Хмельницкого.
Развивая наступление, 152 стрелковая дивизия продвигалась на юго-запад и юг в направлении города в Кривой Рог и Никополь. 28-29 октября мы вошли в большое село Сурско-Михайловское. Жители его встретили нас на улице по славянскому обычаю, с караваем хлеба с солью, на полотенцах. Это были люди, которых гитлеровцы не успели и не смогли угнать за собой в Германию.
Радости и ликования людей, казалось, не будет конца. Там мы переночевали до утра. Отужинали в какой семье и даже немного выпили. Этому времени о спиртном и даже забыли. Во всяком случае с марта 1943 года его не употребляли. Дальнейший наш путь проходил через Алексеевку, Александровку, Ветровку и Смоленску, где шли ожесточенные бои. А по большому нам навстречу шли, в основном, женщины и дети. Кто-то вез, кто-то нес свой скарб, вещи и утварь. А вперемешку с этим людом наши солдаты вели на восток группы и колонны немецких военнопленных.
Пришлось стать очевидцем такого случая. Несколько женщин ворвались в колонну военнопленных, вытолкали из нее немца и стали избивать. Кто чем мог. Повалили на землю, пинали ногами. Для интереса остановились и мы. Выяснилось, что одна из женщин опознала в военнопленом фашиста, который не столь давно поджог в деревне ее дома и дома соседей, ее с детьми, под дулом автомата, гнал из деревни неведомо куда и зачем. Самосуд бабий наверняка бы закончился смертью оккупанта, не вмешайся в неё наш конвой. Когда фрица подняли на ноги, он вновь падал, идти не мог. Тогда его подхватили за руки другие пленные и буквально уволокли в колонну. Женщины смертницы еще продолжали грозить новый карой. Вот и разошлись наши пути.
Трудно сказать, как в дальнейшем сложилась их судьба. Понес оккупант наказание за содеянное на нашей земле или отделался синяками? Ведь сведения его бесчинств и насилия могли и не дойти до лагеря военнопленных и где-то затеряться. За неделю боев за населённые пункты Ветровка и Смоленка и большое село Гуляйполе, мы вновь подверглись жестокому испытанию. Не только пехота, но и артиллеристы несли большие потери от танков, самоходок и авиации противника. Вновь и вновь хоронили своих боевых товарищей. Так как танки «тигр» и самоходки «фердинанд» постоянно атаковали нашу оборону. Прямой наводкой расстреляли наблюдательный и командный пункт нашего артдивизиона. Он располагался в одном из сараев у опушки леса. Несколько разведчиков дивизиона получили ранения.

Напряженный бой продолжался еще не один день. Последнюю точку поставила немецкая авиация. Немецкие пикирующие бомбардировщики несколько дней подряд атаковали наши позиции. Особенно досталось 4й батарее, появились убитые и раненые, много раненых. В числе их сам инструктор Мезенцев. Его обязанности пришлось исполнять мне. Никого из медицинских работников на батарее более не оставалось. Так продолжалось до октября 1943 года. Батарею еще не раз приходилось посещать ползком или короткими перебежками. Артиллерийская дуэль через реку Северный Донец продолжалась около недели, утихая только ночью. Только ночью можно было привести себя в порядок: умыться, разуться, нормально покушать и отправить свои естественные надобности. Днем я покидал свой ровик только для оказания медицинской помощи раненым. Конечно, все подразделения управления артдивизиона находились рядом. В середине августа 333 артполк получил приказ сняться с занимаемых позиций. Куда отходим, не объяснили. Отход начался еще затемно, перед рассветом. Для противника он не остался незамеченным, потому что передний край обороны постоянно освещался ракетами. И была видна ему вся наша оборона. Проскочить район боя до рассвета не удалось. И тогда вовсю заработала немецкая артиллерия. Позднее, уже в ржаном поле, рядом с хутором Омельченко на нас навалилось и авиация противника. За неделю ожесточенных кровопролитных боёв в районе города Змиева мы, артиллеристы, понесли серьезные потери в людях и технике. Лишились нескольких тракторов. Нуждались в ремонте отдельные орудия. Дивизион частично перешел на конную тягу. Первую дневку сделали в селе Благодатное, километрах в 12-15 линия обороны. Предоставилась, наконец, возможность расслабиться, снять напряжение, отоспаться в сарае на сене и даже живой природе, под открытым небом. Август 1943 года в тех местах выдался теплым и жарким. Дожди выпадали редко. Именно тогда, Благовещенск, я больше всего почувствовал и ощутил смысл своей жизни. Лишиться ее было так просто и легко. Жизнь и смерть в течение более недели витали над нами. Вроде они боролись друг с другом. От души, видимо, радовались все, что остались живы. И мне казалось тогда, что не иду, а лечу на крыльях. Готов был обнять первого встречного на улице и закричать во весь дух: «Я жив, жив я!» Сердце сжималось от радости. Хотелось поделиться с кем-то своими эмоциями, но с кем, если все, кто рядом с тобой, пережили то же самое, и все были повязаны одной судьбой. Тяжелые дни и ночи потом еще долго вспоминали в своем родном ветеранском кругу. Угоди снаряд в блиндаж по центру, а не у входа над моими ногами, вряд ли бы кто-то из нас выжил. Не хватило всего одного метра, чтобы оборвать жизнь сразу четырем. А ведь беду-то свою мы сами накликали. Как не странно. Зарывшись в землю за короткую летнюю ночь, у нас не нашлось времени посмотреть утром на свое укрытие. Оказывается, мы не замаскировали себя даже от наземной разведки противника, и утром он засек наш блиндаж, как новую цель, которую надлежало уничтожить. Нас опять наказали за халатность и беспечность. Мы не учли, что после длительной артиллерийской дуэли деревья станут голыми и наш блиндаж, засыпанный свежим песком, станет мишенью для немецких «тигров» и «пантер».
Стреляли прямой наводкой. Немецкое командование наверняка записало на свой актив потери противника. Не исключено, что командир и наводчик танка или самоходки получил в награду железный крест. Парадокс в жизни и на войне. Чем больше солдат убивает своих врагов, таких же солдат, как он сам, тем выше награду он получает. Так поступают все государства мира и их правители. Делают, прикрываясь именем Всевышнего. Какая мерзость.
За несколько дней кратковременной передышки в селе Благодатное личному составу артдивизиона представилась возможность привести себя в порядок. Хорошо обмыться, хотя и без бани и душа. Постирать, и заменить белье, гимнастерки и брюки, портянки и так далее. Прошли в подразделениях партийные и комсомольские собрания, на которых обсуждались итоги боев, мобилизация сил по изгнанию немецко-фашистских захватчиков. Питание стало нормальным, трехразовым. Даже махорочки и папирос всем хватало. Табачок снимал стресс, подарил душу солдата. И там, где собрались курильщики, особенно трое или больше, всегда шла оживленная беседа, появлялись новости. Выходит, табачный дымок объединял нас. Это немаловажно. Известный советский писатель Демьян Бедный первым заметил целительную роль табака и придал ему литературной облик. В те тяжелые военные годы на обложках спичечных коробок печатались его стихи: «не забыть нам годы боевые (фронтовые) и привалы у Днепра, развивались в кольца голубые дым махорки у костра... Эх, махорочка, махорка, подружились мы с тобой...»
Известно, что в конце 1930-х годов Демьян Бедный попал в опалу к властям, какое-то время не печатались его произведения. Но в войну его стихи воодушевляли фронтовиков.
Но недолго нам пришлось нежится в селе Благодатном, уже 14 августа 1943 года части 152 стрелковой дивизии форсировали реку Северный Донец в отдельных местах на участке фронта между городами Змиевым и Чугуевым.
Дивизионная разведка нащупала в обороне немецко-фашистских захватчиков ничем не прикрытый участок. 16 августа 1943 года, после полудня, в образовавшуюся брешь командование ввело один из пехотных полков. Нашему второму арт.дивизиону было приказано следовать за ним и поддерживать пехоту огнем двух батарей 76 миллиметровых пушек. Выдали сухой паек на трое суток. Все лишнее из вещей оставили в селе. Даже шинели, потому что стояла большая жара. Была задача: форсировать реку, выйти противнику в тыл и до рассвета следующего дня совершить глубокий рейд в условиях лесистой местности, перерезать железную дорогу от Змиева на Харьков и перекрыть пути отхода противнику.
Конечная цель - совместно с другими частями дивизии армии овладеть городом Змиевым. Важным опорным пунктом фашистов на подступах к городу Харькову. К тому времени нашу дивизию переподчинили 34му стрелковому корпусу 1й гвардейской армии. Колонна наша, состоявшая из пехоты, орудий и минометов на конной тяге, растянулась не менее чем на километр. Первые 2-3 часа, пока еще не стемнело, немецкая артиллерия постоянно обстреливали нас. Двигались медленно и с большой осторожностью. Ночью запретили курить и пользоваться спичками. Ездовым приказали подавлять желание лошадей ржать. В пути не раз останавливались перед перекрестками лесных дорог, пропуская отдельные машины противника. В бой не ввязывались, даже тогда, когда имели большие шансы на успех. На рассвете, когда еще не взошло солнце, лес кончился. Перед нами простиралось огромное поле, без единого деревца или домика. Лишь кое-где доспевали кукурузой и помидоры. Поля пересекала железная дорога Змиев-Харьков. Батальоны пехоты начали разворот из походного положения в виде колонны фронтом на юго-восток, в направлении города Змиева. Артиллерия противника молчала. Не появлялись и самолеты. День был солнечным и жарким, как предыдущие. Орудия нашей батареи еще не разворачивались к стрельбе, находились в походном положении. И вдруг кто-то крикнул: смотрите, смотрите, кажется, немецкая легковушка катит прямо к нам.
И действительно, метрах в 300-400 по полевой дороге к нам приближалась легковая автомашина черного цвета. Однако вскоре вдруг повернула влево, на запад. И помчалась параллельно железной дороге. Вся эта ситуация сложилась настолько быстро и неожиданно, что никто даже и не выстрелил. Все охали да ахали. Еще месяц назад за «языка» проливалась кровь, гибли солдаты, а тут он сам пришел к нам. Но опять же из-за ротозейства нам не достался. А ведь этот чин не ходил пешком, а ездил на автомашине, и его показания были бы намного ценнее. Ну, бог с ним. На фронте, на войне бывало еще и не такое. Произошедшее навело нас на мысль, что боевое охранение нашей колонны сработало очень плохо.
Настоящие бои разгорелись спустя часа два. Батарея дивизиона расположились прямо на плантациях помидор, которые к тому времени хорошо подрумянились и созрели. Мы кушали их прямо из кустов, которые лежали на земле, без всяких подвязок. Кушать их одна прелесть. Вечером 18 августа перед уходом на новый рубеж, повар приготовил из них отменный борщ. Утром 19 августа город Змиев был взят. Наша 152я стрелковая дивизия впервые удостоена была благодарность верховного товарища Сталина за успешные боевые действия и проявленные при этом героизм и мужество.
В течение примерно трех дневных ожесточенных боев мы вновь приблизились хутору Гайдары и городу Змиеву. Бои велись каждый день. Стало ощущаться превосходство нашей артиллерии. В авиации продолжало оставаться примерное равновесие сил. Это все мы чувствовали на себе. Наша пехота несла большие потери, местами казалось, что идем по своим трупам. Их не убирали и не вывозили по нескольку дней. При сильной жаре они быстро разлагаясь, сдувались до неузнаваемости, издавали зловонный трупный запах. Даже ночью, в прохладу, когда находились в ровиках, они вызывали у многих тошноту. В отличие от нас, даже отступая, противник не оставлял на поле боя убитых и раненых, всех выносили и вывозили. Ответ на это неоднозначный. Большое сопротивление немцы оказали перед селом Малая Гамольша, несколько дней пришлось топтаться на одном месте.
В этих условиях наша разведка должна была контролировать дорогу до выхода колонны на новый рубеж. Это означало блокировать все дороги, и вероятные подходы противника для контратаки. Да, трудно себе представить, появились перед нами не легковые автомашины, а танки или пехота противника. Не избежать бы нам трагического конца. Развернуть пушки стрельбе нужно время, а у нас его не было. Без артиллерийской поддержки пехота не смогла бы защитить себя. С нами трагедии не произошло. Командование задачу выполнило. Дорогу оседлали крепко. Пехота пошла вперед искать противника. Далее начали рассредоточиться для стрельбы. Немецкая артиллерия сразу же ранила несколько человек, в том числе санинструктора 5й батареи старшину Сомова, жителя города Сарапула. Он получил открытое осколочное ранение голени с переломом кости. Я перевязал всех раненых и тепло попрощался с Сомовым. Пожелал выздоровления и возвращения в часть. Однако, к нам он больше не вернулся.
Зрелище было приятным. Снаряды рвались по всей линии траншей, летели вверх бревна и доски, метались и падали солдаты, отдельные блиндажи горели, дымилась земля. Возмездие настигло оккупантов. Наша пехота подошла к траншеям противника, когда артподготовка закончилось, оказалось, там не осталось ни одного живого человека, кто мог бы защищаться. Но это казалось только нам, наблюдавшим со стороны. Когда наши орудия прекратили стрельбу, а пехота ворвалась в траншеи, чтобы добить неприятеля, а пыль и дым рассеялись, нам предстала такая картина: немцы мелкими группками и в одиночку уходили от траншей и убегали, отстреливаясь на ходу. Их по пятам следовала наша пехота, тоже ведя огонь. Расстояние между противниками составляло около 200 метров. Казалось, что немцам уйти живым не удастся. Затаив дыхание, многие из нас ждали развязки. И вдруг видим, что в процессе движения нашей пехоты, впереди нее, сзади немцев взрываются снаряды и мины. Обстрел нарастает, пехота залегла, а немцы тем временем уходят все дальше, в сторону рощи.
Командир полка закричал с дерева: «Ёб твою мать, какая сволочь стреляет по своим! Под трибунал отдам!» Каким образом он определил, что стреляла наша батарея, не знаю. Ему с высоты было виднее. И при том, он специалист, профессионал. Он оказался прав. На войне всякое бывает, и такое нередко. Могла быть ошибка при стрельбе, неверный расчет. В результате этого немцам удалось оторваться от нашей пехоты и укрыться в соседнем лесу. Но немногим.
Предстояли бои за Верхний Бишкинь. Вскоре последовала команда: «на передки», значит, артдивизион меняет огневые позиции и подтягивается ближе.
Воспользовавшись относительной стабильностью и за тишину командир дивизиона приказал оборудовать вход в какую-то баньку помыться, сбросить грязь и пот, которые накопились у всех за месяц непрерывных ожесточённых боёв. В овраге, недалеко от Северного Донца, вырвали небольшой котлован, и хозвзвод уже начал строительство. Установили будку для дезинфекции обмундирования и белья. Ведь вшей за это время прибавилось. Однако труды оказались напрасными. Утром следующего дня артполк выкатил пушечные батареи на опушку леса перед селом Малая Губа, чтобы совместно с пехотой атаковать противника, оказавшегося в лощине перед самой деревней. Орудиям по прямой наводке до траншеи немцев было метров 350-400. Все траншеи и блиндажи хорошо просматривались даже простым глазом. Дивизион занял свои огневые позиции быстро и скрытно, чтобы расстрелять противника, разрушить его укрепления буквально в упор.
Командир нашего 333 артполка майор Галкин прибыл к нам, чтобы лично командовал артиллерией. Свой наблюдательный и командный пункт устроил прямо на батарее, на сосне в гуще деревьев. Конечно, он видел все, что должно было произойти и произошло в то утро. К нему подвели телефонную связь. Кроме артполка стрельбу по противнику вела и полковая артиллерия дивизии. Так что плотность огня была довольно высокой. Артналет по противнику продолжался недолго, минут пятнадцать - этого было достаточно, чтобы разрушить и подавить его оборону. Ведь каждое орудие стреляло прямой наводкой, поражало наверняка. К тому времени обе пушечные батареи растеряли свои трактора и перешли на конную тягу... Две пары лошадей тащили одну 76-мм пушку. Это при нормальной погоде без дождя и грязи. Бывали случаи, когда впрягали и 8 лошадей.
Немцы отходили быстро, и наша пехота едва поспевала за ними. В конце дня над нами на большой высоте пролетели бомбардировщики противника. Мы даже удивились тому, что нас оставили в покое, когда орудийные расчеты растягивались по дороге метров на пятьсот. Командир дивизиона Данилов А.В. приказал дивизиону свернуть с полевой дороги в рощу, что на берегу глубокого оврага, и рассредоточиться. Однако в лесу укрыться не удалось, опоздали по времени. Раздалась команда «воздух» что означало: нависла опасность с воздуха. Бомбардировщики противника появились как-то незаметно, на высоте около 500-700 метров, двумя группами. Их было не менее 12. Мы стояли на опушке рощи и наблюдали за приближением бомбардировщиков. Хотелось угадать, определить место, куда они нанесут бомбовый удар, раньше, чем укрываться и прятаться. Долго гадать не пришлось. Самолеты взяли курс прямо на нас и пошли на снижение. Это означало, что они изготовились к бомбометанию. Вот вижу, что командир артдивизиона и несколько разведчиков и связистов бегут из рощи в чистое поле. Сразу и не сообразил, в чем дело, почему они так рискуют. Оказалось, что они нашли более безопасный выход: противник не будет бомбить пустое поле, если рядом, в лесу, скопилось живая сила и техника. А самолеты тем временем вошли в пике и выбросили что-то непонятное, вроде большой плетеной корзины, из которой, как яблоки, вывалились бомбы или мины небольшого калибра. Рядом с нами падали металлические бочки, издавая устрашающие звуки вроде сирены. Прикинув в уме, что все эти подарки упадут на нас, стал метаться от дерева к дереву, куда можно было спрятать хотя бы голову, которую я оберегал больше всего.
И, наконец, уткнулся носом между корнями двух деревьев. Но именно это место избрали для укрытия двое моих однополчан. Когда все кругом рвалось, громыхало, я не чувствовал их присутствия. Мины от миномета, как град, посыпались на нас, рвались на деревьях и на земле. Помню, я ждал конца своей жизни с закрытыми глазами. Мысленно видел перед собой родной дом в деревне Мстишино, две березы около него. Улицу, отца и мать, и многое другое. И все это промелькнуло в моей памяти за какие-то две минуты. Затем установилась гробовая тишина. Пришел в себя и почувствовал, что рядом со мною, с обоих сторон, голова в голову лежат еще двое наших. У сержанта топографического взвода Реутова из виска свистит кровь, выливаясь для меня. Едва я успел перевязать его, слева последовала команда «воздух». Все началось сначала. Вновь появилась группа бомбардировщиков. Раненых появилось много, очень много. Были и убитые. К тому времени в дивизионе медиков уже никого не осталось, кроме меня. Поэтому оказывал медицинскую помощь в первую очередь в тому, кто был рядом и получил серьезное ранение. Пришлось метаться из стороны в сторону, по вызову или без него, просто по стону...
Особенно запомнилась мне встреча с ездовым 5й батареи, кажется, Юсуповым. Скорее всего, что он был по национальности татарин и исповедовал ислам. Раньше он обращался ко мне за советом и помощью. Человек уже пожилой, лет 45, сухощавый. Русским языком владел слабо. Когда я подошел к нему, чтобы оказать медпомощь, то еще не подозревал о его безнадежности. Он стоял на коленях и молился, часто упоминая слово «аллах», водил обеими руками по лицу и наклонил голову. Вокруг него не осталось живой травинки, все выгорело и почернело. Рядом стояло орудие, поодаль лежали несколько убитых лошадей и трупы солдат. Вокруг него дымилась и дышала жаром воронка от мины. Его гимнастерка обгорела. Грудная клетка сильно травмирована. Я понял, что он доживает последние минуты, потому ничего не предпринимал. Наконец, он ткнулся лицом в землю. В моем дневнике о войне записано, что тогда дивизион потерял убитыми и ранеными 34 человека и пало 20 лошадей. До глубокой ночи я оказывал медицинскую помощь и эвакуировал раненых. Это был последний наш бой на берегах Северного Донца. По своим трагическим последствиям он не имел себе равных за все последующие годы войны.
Ночь прошла неспокойно и нервозно. Спал я в своем ровике совсем мало. Немецкая тяжелая артиллерия всю ночь вела по нам методический огонь, по площадям, на поражение. С восходом солнца всех убитых похоронили с воинскими почестями. В то же самое утро едва не оборвалась моя жизнь. Тяжелый снаряд от 150 миллиметровой пушки упал от меня метрах в двух-трех, я даже не успел лечь на землю, как передо мной вырос холмик из земли, а из него шел густой дым. В тот же момент воздушная волна ударила в лицо. Оказывается, произошел камуфляж, снаряд не разорвался на полную мощность. Заряду хватило силы только для того, чтобы поднять землю, но не разбросать ее. Поэтому я не пострадал. Случилось это 21 августа 1943 года.