Серия «Чертик Аю в мире Грязнули»

Где-то позади гудело, словно мир решил подыграть на тубе. Или это была тень, которая за нами кралась. Не та тень, что просто следует за тобой, когда солнце светит. Нет, эта была с характером. Живая, можно сказать. Она дышала, наблюдала и, кажется, записывала наши промахи в маленький блокнотик.

Шаги затихли, и стало так тихо, что слышно было, как провода шепчутся о старых временах, когда их ещё подключали к чему-то полезному. Но тут начался шум. Не громкий, а такой, знаете, как когда сосед сверху решает в три утра передвигать мебель. Или как шепот в голове, который говорит: "Ой, сейчас будет интересно, но не в хорошем смысле".

И тут из стены вылезла рука. Не просто вылезла, а высунулась, как невежливый гость, который не стучится. Ржавая, вся в трещинах, с пальцами, похожими на ветки, которые забыли, что такое весна. Она схватила Машку за плечо, будто хотела сказать: "Эй, постой, давай поболтаем". Машка, понятное дело, не была настроена на беседу. Она заскрежетала зубами, пытаясь вырваться, а я стоял и думал, что рука эта — не просто рука. Это, знаете, как если бы сам коридор решил, что мы ему надоели, и захотел нас придержать.

Рука не кричала, не рычала, просто тянула. Молча, но с намёком: "Куда это вы собрались?" А потом — пфф! — растворилась, будто её и не было. Остался только тёплый запах ржавчины, как будто кто-то сварил чай из старых гвоздей.

Где-то в глубине звенела цепь. Не то чтобы громко, а так, будто кто-то случайно задел её и теперь делает вид, что ничего не было. Я заметил, как тень — или то, что от неё осталось, — ползёт по стене. Не двигается, не шевелится, а просто просачивается, как чернила, которые пролили и забыли вытереть.

Внутри у меня всё сжалось. Эта пустота, что мы тащили за собой, словно рюкзак с дырой, хотела заполниться. Чем? Не знаю. Может, старыми страхами. Может, чем-то похуже.

— Мы не остановимся, — сказал я, и голос мой прозвучал так, будто я сам себя уговариваю. — Пусть эта тень хоть наизнанку вывернется, нам плевать.

Машка кивнула, глаза её сверкали, как у человека, который решил, что отступать — это для тех, кто читает инструкции. Мы знали, что впереди ещё куча неприятностей. Эта тень была не одна. Она, похоже, водила компанию с чем-то похуже, что пряталось в темноте и уже заказало напитки к нашей встрече.

Мы шли вперёд, не зная, чем это закончится. Но точно знали, что этот мир не из тех, с кем можно сесть и договориться за чашкой чая. Хотя, если честно, я бы не отказался от чая. С печеньем. Но это уже другая история.

– Не моя истерика, Маш, – я пошарил в кармане, где раньше лежал сыр. Только пыль, холодная и безжизненная. Лапа горела, будто я сунул её в плазменный резак. – Он… знал, что делает. Или заставил меня знать.

– Говоришь, как тот учёный из тени, – буркнул Лёха, косясь на завал. Оттуда всё ещё валил дым, странно-синий, с запахом озона и гниющей органики. – Растворился в синеве, помнишь?

Помнил. Обрывки чужой памяти всё ещё царапались в голове. Человек… нет, бывший человек, кричащий в пустоту экранов, пока Грязнуля не втянула его в себя. Как сыр втягивал меня.

– Кристалл мёртв, – констатировал я, глядя на дым. – Но Грязнуля… Она не просто дышит. Она переваривает.

– Переваривает Башню? – Машка нахмурилась.

– И сыр. И всё, что было внутри. Или кого.

Шустрик внезапно зашипел, встав на задние лапки. Его крысы замерли, уши торчком, ноздри дрожали, ловя незримую угрозу. Не запах. Не звук. Отсутствие.

Гул Грязнули стих. Не плавно, а как обрезанный ножом. Остался только тихий, назойливый звон в ушах да стук собственного сердца. Даже вечный ветер, гоняющий по свалке клочья полиэтилена, замер. Воздух стал тяжёлым, липким, как смола.

– Что – начал Лёха, но Машка резко махнула рукой, заставив замолкнуть.

Из провала выползла струйка того самого сине-чёрного дыма. Она не рассеивалась, а плыла по воздуху, извиваясь, как змея. Не к нам. Мимо. К ближайшей груде ржавых корпусов – спрессованных «Жигулей» эпохи до-Сети. Дым коснулся металла.

Ржавчина зашевелилась. Не осыпалась, а именно пошевелилась, как кожа. Потом из неё, плавно, без усилия, вытянулась рука. Не из проводов, как тени в пещере. Из самой ржавчины, металла и грязи. Грубая, бесформенная, но явно рука. Она легла на корпус, и под ней металл прогнулся, как пластилин. Потом появилась вторая. И что-то начало вытягиваться из кучи хлама. Фигура, лишённая чётких очертаний, словно слепленная из жидкой грязи и окислов слепым скульптором. Голова? Намёк. Глаза? Две точки тускло-синего света, холодные и бездонные, как звёзды в мёртвой вселенной.

Оно не смотрело на нас. Оно смотрело сквозь нас. И знало.

– Э-это новое? – Лёха сглотнул, сжимая свою помятую трубу. Голос его дрожал, но не от злости, как у Машки. От первобытного ужаса перед тем, что не вписывается ни в один код, ни в один закон ржавого мира.

– Не тень, – прошептала Машка. Её нож был наготове, но в её позе читалась неуверенность. Как резать то, что не имеет плоти? Как бить то, что, кажется, не здесь?

– Оно из обломков, – сказал я, чувствуя ледяной холод в груди. – Из того, что осталось после сыра и кристалла. Из пустоты, что они оставили. Грязнуля родила… это.И оно знает наши имена.

Фигура сделала шаг. Не пошла, а перетекла вперед, оставляя на земле влажный след, пахнущий озоном и забвением. Её синие точки-глаза скользнули по мне, по Машке, по Лёхе. Остановились на Шустрике. Крысёнок жалобно запищал и нырнул в ближайшую щель, его стая рассыпалась, как брызги.

Тогда оно заговорило. Не голосом. Не шепотом теней. Звук родился внутри черепа, обходя уши, будто игла, вонзаемая прямо в мозг. Тихий, монотонный, лишённый эмоций, но от этого в тысячу раз ужаснее.

АЮ. МАШКА. ЛЁХА. КЛЮЧИ. РАЗРУШЕНЫ. ПУСТОТА ТРЕБУЕТ НАПОЛНЕНИЯ.

Боль ударила в виски, я чуть не рухнул. Лёха застонал, схватившись за голову. Даже Машка вздрогнула, будто её ударили током.

– Отвали! – выдохнула она, но в её голосе впервые слышалась не злость, а растерянность. Как драться с мыслью?

ВЫ СОЗДАЛИ ПУСТОТУ. ВЫ СТАНЕТЕ ГЛИНОЙ. ВЫ ПОСТРОИТЕ НОВОЕ. ИЛИ…

Фигура подняла свою грязевую руку. Ржавые обломки вокруг неё – болты, шестерни, обрывки проводов – вдруг зависли в воздухе. Задрожали. Нацелились.

…РАССЫПЛЕТЕСЬ.

Лёха первым пришёл в себя. Его рёв, полный боли и ярости, разорвал гнетущую тишину.

– МАШКА! УВОДИ АЮ! – Он рванул вперёд, не к фигуре, а к огромной, полузасыпанной бетонной плите, торчащей рядом. Его труба со скрежетом впилась в рыхлую землю под ней. Мускулы налились кровью, жилы на шее встали колом. Он поднимал плиту. Нечеловеческим усилием, рожденным отчаянием и страхом за своих.

– ЛЁХА, НЕТ! – закричал я, но было поздно.

Ржавые снаряды рванули к Лёхе. Машка, как тень, метнулась к нему, нож мелькнул, отбивая несколько болтов с искрами. Но их было слишком много. Один вонзился Лёхе в плечо, другой оставил кровавую полосу на бедре. Он зарычал, но не остановился. Плита с рокотом оторвалась от земли.

Фигура из ржавчины повернула свои синие точки к Лёхе. Казалось, она заинтересовалась.

СИЛА. НЕЭФФЕКТИВНА. НО… ИНТЕРЕСНО.

Лёха, истекая кровью, занес плиту над головой, готовясь обрушить её на это… нечто.

– Бежим! – Машка схватила меня за шиворот, таща от эпицентра. Её глаза горели. Не злостью. Жаждой выжить. – Сейчас, пока оно смотрит на дурака!

Я бросил последний взгляд на Лёху, на его титаническую, обречённую фигуру на фоне рвущегося к нему облака ржавого смерча и безликой твари из пустоты. Грязнуля молчала. Синий свет вдалеке мерцал. А в голове, поверх гула страха, чётко звучало:

АЮ. ТЫ БУДЕШЬ СЛЕДУЮЩИМ.

Мы рванули в лабиринт металлолома, оставив Лёху наедине с воплощением новой, непостижимой и голодной Пустоты, что родилась из пепла нашей мечты сломать Грязнулю. И знание – оно уже знало, где мы. Оно знало всё.

– Маш, твоя романтика меня добьёт раньше, – я ухмыльнулся, но улыбка вышла кривой. Сыр нагревался, его свет становился нестерпимым, и я знал: времени мало. Кристалл в Башне был ключом, но не тем, что открывает двери, — тем, что ломает всё, к чему прикасается. Нейрокор мечтал о боге, но породил машину, которая жрёт реальность, и теперь мы стояли в её пасти.

– ЛАКТА. ПРИШЕЛЬЦЫ. УНИЧТОЖИТЬ. – Голоса из теней слились в хор, и фигуры начали наступать. Они не шли, а текли, как ртуть, их руки из проводов тянулись к нам, а лица искажались, показывая обрывки старых воспоминаний Нейрокора: учёные в белых халатах, крики, горящие экраны, и что-то, похожее на человека, растворяющееся в синем свете. Я сжал сыр, и он ответил вспышкой, от которой тени отшатнулись, но ненадолго.

– Лёха, держи их! – крикнул я, бросаясь к Башне. Лёха взревел, как медведь, и махнул трубой, разбивая одну из фигур в сноп искр. Провод-руки хлестнули по нему, но он только рычал громче, отмахиваясь, как от мух. Машка рванула следом, её нож мелькал, отсекая щупальца, что лезли из стен. Я добрался до подножия Башни, где провода сплетались в узлы, пульсирующие, как вены. Сыр в моих лапах теперь пылал, и я чувствовал, как он говорит со мной — не словами, а импульсами, что били прямо в мозг: «Вставь меня. Стань мной. Разрушь всё».

– Аю, не дури! – Машка поймала мой взгляд, уворачиваясь от щупальца, что чуть не схватило её за горло. – Если ты сунешь этот сыр в Башню, мы все сгорим!

– А если не суну, Грязнуля сожрёт нас живьём! – я прыгнул на выступ Башни, карабкаясь вверх по её скользкой поверхности. Провод подо мной дёрнулся, как живой, и я чуть не сорвался. Тени внизу сомкнулись, их голоса слились в рёв: «ЛАКТА. КЛЮЧ. ЗАВЕРШИТЬ.» Кристалл наверху сиял всё ярче, и я знал — он зовёт меня, как маяк, но не к спасению, а к пропасти.

Лёха заорал где-то внизу — его труба врезалась в очередную фигуру, но их становилось больше, они лезли из стен, как тараканы. Машка дралась, как дьявол, но даже её нож не мог остановить поток. Я добрался до вершины, где кристалл висел, паря в воздухе, окружённый вихрем синего света. Сыр в моих лапах теперь был как звезда, готовая взорваться. Я посмотрел вниз — Лёха и Машка держались из последних сил, окружённые тенями.

– Аю, делай уже что-нибудь! – Лёха хрипел, отбиваясь от щупалец, что тянули его к полу.

Я сжал сыр и вонзил его прямо в кристалл. Мир взорвался. Свет ударил по глазам, как молния, и пещера завизжала — не тени, не провода, а сама Грязнуля, будто её сердце разорвали. Кристалл треснул, из него хлынул чёрный дым, смешанный с синими искрами, и тени внизу начали растворяться, крича, как умирающие машины. Башня задрожала, провода на стенах рвались, как струны, и я почувствовал, как сыр в моих лапах рассыпается в пыль.

– Аю! – Машка кинулась ко мне, когда я рухнул с Башни, еле успев схватиться за выступ. Лёха подбежал, помогая ей вытащить меня. Пещера рушилась, куски металла и проводов падали сверху, а воздух наполнился запахом горелой проводки.

– Мы сделали это? – Лёха пыхтел, таща меня к выходу, пока Машка прикрывала нас, отмахиваясь ножом от последних теней.

– Не знаю, – я кашлял, чувствуя, как лёгкие жжёт от дыма. – Кристалл мёртв, но Грязнуля она всё ещё дышит.

Туннель впереди обвалился, но Шустрик вдруг выскочил из щели, его крысы визжали, показывая путь. Мы рванули за ним, пробираясь через завалы, пока пещера за нами не рухнула окончательно, похоронив Башню под тоннами металлолома. Когда мы выбрались на поверхность, Грязнуля молчала, но её синий свет всё ещё мерцал где-то вдалеке, будто напоминая: это не конец.

– Аю, – Машка ткнула меня ножом в бок, не сильно, но с намёком, – если ты ещё раз потащишь нас в такое, я тебя прикончу.

– Маш, ты повторяешься, – я ухмыльнулся, глядя на горизонт, где свалка всё ещё шевелилась, как живое существо. – Но знаешь, я думаю, она нас ещё позовёт.

И где-то в глубине Грязнули, под грудами ржавчины, что-то шевельнулось. Не тень, не провод, а что-то новое. И оно знало наши имена.

– О, Маш, твоя вера в меня согревает, – я ухмыльнулся, перепрыгивая через лужу чёрной жижи, что шипела, как кислота. – Гнездо – это сердце Грязнули. Место, где Нейрокор впервые запустил свои машины. Они думали, что могут управлять материей, как боги, но вместо этого породили… ну, что-то вроде бога. Только голодного и злого.

– И ты решил, что мы с этим справимся? – Лёха обернулся, его борода блестела от пота. – У нас один нож, одна труба и твой дурацкий сыр. Аю, если мы сдохнем, я найду тебя в аду и придушу.

– Лёха, ты повторяешься, – я подмигнул, но тут же замер. Пол под нами задрожал, и из стен посыпались искры, будто кто-то включил невидимую сварку. Шустрик, который до этого семенил впереди со своими крысами, вдруг завизжал и юркнул в щель. Его банда последовала за ним, оставив нас втроём против того, что лезло из темноты.

Сначала это был звук – низкий, гудящий, как рой металлических пчёл. Потом из туннеля впереди выползло оно. Огромное, как грузовик, но гибкое, как змея, тело из сплетённых кабелей и кусков ржавого металла. На конце – голова, если это можно так назвать: круглый экран, где вместо лица крутился вихрь из цифр и обрывков старых данных. Глаза – два красных огонька – уставились на нас, и голос, хриплый, как помехи в старом радио, прогремел:

– «ПРИШЕЛЬЦЫ. ВЫ ПРИНЕСЛИ „ЛАКТУ“. ВЫ ПРИНЕСЛИ КЛЮЧ. НО ГНЕЗДО НЕ ДЛЯ ВАС.»

– Червь, – прошептала Машка, сжимая нож так, что костяшки побелели. – Аю, это и есть твой бог?

– Не совсем, – я отступил, чувствуя, как сыр в лапах нагревается до боли. – Это страж. Нейрокор запрограммировал его охранять Гнездо. Он не думает, он просто… выполняет.

– Тогда давай выполним *его*! – Лёха замахнулся трубой, но Червь дёрнулся, и его тело хлестнуло по туннелю, как кнут. Стены задрожали, и сверху посыпались обломки. Машка метнула нож в экран, но лезвие отскочило, оставив лишь царапину. Червь зашипел, и из его тела вырвались десятки тонких проводов, как щупальца, пытаясь схватить нас.

– Сыр! – крикнул я, швыряя кусок прямо в экран. Сыр вспыхнул, как маленькое солнце, и Червь замер, его огоньки-глаза замигали, будто в замешательстве. Провод-щупальца задёргались, но не нападали. – Он перегружается! Машка, бей по кабелям у основания!

Машка не стала спорить. Она рванула вперёд, уворачиваясь от щупалец, и вонзила нож в пучок проводов, торчащих из тела Червя. Искры брызнули, как из фейерверка, и тварь завизжала – звук был такой, будто кто-то рвал металл голыми руками. Лёха не отставал: он с рёвом врезал трубой по тому же месту, и половина кабелей оторвалась, извиваясь, как змеи. Я кинул ещё один кусок сыра, и экран Червя треснул, из него полился белый свет, а цифры на нём начали сходить с ума.

– Ещё раз! – крикнул я. Машка выдернула нож и ударила снова, целясь в основание экрана. Червь дёрнулся, его тело начало разваливаться, кабели отлетали, как обрезанные верёвки. Лёха добил его ударом трубы, и тварь рухнула, превратившись в кучу дымящегося металлолома. Туннель затих, только где-то вдалеке Грязнуля снова завыла, будто оплакивая своего стража.

– Аю, – Машка вытерла пот со лба, – если в Гнезде ещё что-то такое, я тебя скормлю следующему.

– Маш, ты слишком добра, – я ухмыльнулся, подбирая кусок сыра, который всё ещё светился. – Но мы почти у цели. Смотрите.

Туннель закончился, и перед нами открылась пещера – огромная, как собор, но вместо стен – сплетение проводов, пульсирующих, как вены. В центре возвышалась Башня: чёрный монолит, покрытый трещинами, из которых сочился тот же синий свет, что мы видели раньше. На вершине сиял кристалл, но не красный, как в терминале, а чёрный, как ночь, и Наташа с ножом и ломом и я со светящимся куском сыра пробивались сквозь кошмары свалки, чтобы добраться до этого места — сердца Мусора, где зародилась извращённая мечта Нейрокора. Воздух гудел от статического электричества, а сыр в моих лапах гудел так, словно знал, что мы близко. Но когда мы вошли в зал, тени уже не просто наблюдали — они ждали.

– Аю, – Лёха пыхтел, его голос дрожал от усталости, – что теперь? Мы нашли твою Башню. Что дальше?

– Теперь, – я кивнул на кристалл, – мы берём её силу. Или она берёт нас.

Из проводов на стенах начали проступать фигуры – не тени, а что-то хуже: призраки данных, лица из старых записей Нейрокора, шепчущие обрывки кодов и приказов. «ЛАКТА. ЗАВЕРШИТЬ. УНИЧТОЖИТЬ.» Их голоса звенели в ушах, как рой ос. Сыр в моих лапах запылал, будто готовый взорваться.

– Аю, – Машка сжала нож, – это конец?

– Нет, – я оскалился, – это только начало.

– Приманка? – я хмыкнул, перепрыгивая через ржавую катушку. – Маш, если бы Нейрокор хотел нас убить, он бы не тратил время на художественную самодеятельность. Они же не просто так оставили здесь «Лакту». Это был их проект номер один, пока их собственный сервер не взбесился и не сжег башню. Но я? Я нашёл, что они не успели уничтожить всё. И этот свет – я кивнул на синее мерцание вдалеке, – это их старый терминал. Или то, что от него осталось.

– То есть, ты ведёшь нас к разуму, который сожрал половину города? – Лёха фыркнул, и его борода тряслась от каждого слова. – Аю, ты гений. Если мы выживем, я тебя лично придушу.

– О, Лёха, ты трогательно заботишься! – Я подмигнул, но в этот момент пол под нами дрогнул. Шустрик и его крысы вдруг завизжали, бросаясь в разные стороны, как будто кто-то невидимый щекотал их усы. Из мусора поднялись тени — не просто темнота, а что-то плотное, с обрывками проводов и стеклянными глазами, как у роботов-пауков, которых мы уже встречали. Они не нападали, а просто наблюдали, выстраиваясь в линию между нами и светом.

– Ну вот, – я сжал сыр, чувствуя, как он теплеет, – Грязнуля решила проверить, достойны ли мы её секретов. Эй, тени! У нас есть пропуск! – Я швырнул кусок сыра в ближайшую тень. Тварь зашипела, как раскалённый утюг, и растворилась в воздухе, оставив после себя запах горелого пластика.

– Аю, ты сумасшедший! – Машка бросилась вперёд, размахивая ножом, чтобы отогнать остальных теней. Лёха зарычал и врезал трубой по одной из теней, но удар прошёл сквозь неё, как нож сквозь масло. Только сыр оставлял след — где он касался, тени разбегались, как тараканы.

– Держитесь ближе к сыру! – крикнул я, метая второй кусок в сторону. Он завис в воздухе, как маяк, и тени замерли, будто раздумывая. – Они боятся его энергии. Нейрокор создал «Лакту», чтобы управлять материей… но забыл, что даже мусор может иметь память.

Мы протиснулись сквозь строй теней, и синий свет стал ближе. За горой обломков открылась дыра в полу — идеально круглая, как глаз, и внутри мерцал экран, покрытый паутиной трещин. Рядом с ним, на ржавом столбе, висел кусок металла с надписью: «СЕРВЕРНЫЙ СЕКТОР: ЛАКТА-04».

– Ну вот, – я спрыгнул на землю, – домик Нейрокора. Или то, что от него осталось.

– Аю, – Машка указала на экран. Он внезапно ожил, и на нём замелькали строки кода, сопровождаемые голосом, искажённым временем: 

«ТЕРМИНАЛ АКТИВЕН. ПРОЕКТ „ЛАКТА“ ВЫПОЛНЕН НЕДОЧЁТНО. МАТЕРИЯ НЕ ПОДЧИНЯЕТСЯ. ПРИКАЗ: УНИЧТОЖИТЬ ВСЁ.

– Аю, – Лёха схватил меня за шкирку, – ты сказал, что сервер сгорел!

– Был. Но, видимо, частично восстановился, – я пытался вырваться, но его хватка была крепче, чем ржавый замок. – Эй, ты же хотел силу! Вот она — вон тот красный кристалл под экраном. Это их главный чип. С ним мы сможем управлять «Лактой»!

– Или запустим тот самый приказ «уничтожить всё»! – Машка уже бежала к кристаллу, но пол снова задрожал. Из дыры поднялся силуэт — высокий, в обгоревшем плаще, с лицом, наполовину скрытым маской из треснувшего стекла. В руках он держал копьё из сплетённых проводов и светящихся кабелей.

– Клянусь своими рогами – я замер, – это же один из Первых Инженеров! Тех, кто создал Нейрокор.

– «ПРИШЛИВШИЕ. ПРОЕКТ НЕ ЗАВЕРШЁН. МАТЕРИЯ БУНТУЕТ.» – его голос был шипением и треском одновременно. – «ВЫ ПРИНЕСЛИ „ЛАКТУ“. ЗНАЧИТ, СТАНЕТЕ ЕЁ ЧАСТЬЮ.»

Он метнул копьё, и сыр в моих лапах вспыхнул, как факел. Воздух наполнился запахом озона и сыра. Машка бросилась в атаку, но тварь растворилась в синем свете, появляясь то слева, то справа. Лёха кричал, размахивая трубой, а Шустрик со своей бандой начал кидать в Инженера обломки, будто это могло помочь.

– Эй, умник! – заорал Лёха. – Ты же знаешь, как с ним биться? Говори, пока я не вбил тебе зубы в глотку!

– Он часть системы! – я крикнул, уворачиваясь от очередного удара. – Его связь с сервером слабая. Нужно уничтожить кристалл — но не с помощью сыра! Он усиливает Инженера!

Машка кивнула и метнула нож в кристалл. Лезвие вонзилось, и экран взорвался синими искрами. Инженер закричал, его тело начало разваливаться на части, а из дыры потянулись щупальца теней, будто пытаясь спасти его. Лёха врезал трубой по кристаллу, и тот разлетелся на осколки. Визг Инженера оборвался, как оборванная струна, и тени рассыпались в прах.

Тишина. Только сыр в моих лапах тихо жужжал, будто одобрительно.

– Аю, – Машка вытерла нож о штангу, – если ты ещё раз соврёшь насчёт «безопасного пути», я сделаю из тебя крысиную кормушку.

– О, Маш, твой романтизм меня трогает, – я ухмыльнулся, подбирая осколки кристалла. – Но смотри! – Я показал на экран. Под трещинами проступал новый текст: «ДОСТУП К СЕКТОРУ „БАШНЯ“ ОТКРЫТ. КООРДИНАТЫ: ГНЕЗДО ЧЕРВЯ».

– Гнездо Червя? – Лёха нахмурился. – Это где?

– Там, где Грязнуля рождается, – я подмигнул, пряча осколки в сумку. – Это место, где Нейрокор начал свой путь… и где мы закончим наш. Но предупреждаю: если сервер был лишь частью их игры, то Гнездо — это доска, на которой они играли.

Машка вздохнула, а Лёха только пробурчал: 

– Я надеюсь, что там будет что-то поесть. А не только эти ваши проклятые головоломки.

Грязнуля завыла снова — на этот раз глубже, будто предупреждая: впереди путь станет страшнее. Но я знал одно — игра только начинается. И сыр в моих лапах был готов к следующему ходу.

– Лёха, твой романтизм – это поэзия. Но расслабься, бородач, мы на верном пути. Этот сыр – не просто светяшка. Это ключ к Сырной Башне, а может, и к чему побольше. Нейрокор не просто так оставил его тут гнить.

Машка остановилась, прищурившись. Её нож блеснул в тусклом свете, отражая зелёное сияние сыра.

– Аю, хватит вилять. Ты сказал, это «Лакта». Что за хрень они затевали? И почему этот сыр живой?

Я почесал рог, чувствуя, как хвост дёргается от удовольствия. О, они начали задавать правильные вопросы. Пора подкинуть дровишек в этот костёр.

– Ладно, Маш, раз ты такая любопытная, – я спрыгнул на покосившийся лист металла, который жалобно скрипнул. – «Лакта» – это не просто сыр. Это их попытка сделать скажем, мост. Между их цифровыми мозгами и реальностью. Они хотели, чтобы материя – сыр, металл, плоть – подчинялась их коду. Этот сыр – как батарейка. Или бомба. Или и то, и другое. А я? Я просто нашёл их старые чертежи и подумал: «Почему бы не устроить вечеринку?»

– Бомба? – Лёха чуть не уронил сыр, и я клянусь, тот зашипел, как обиженный кот. – Аю, ты, мать твою, знал, что это опасно, и всё равно нас сюда притащил?

– Опасно? – я театрально раскинул лапы. – Лёха, жизнь – это опасно. Самогон – опасно. Машкин взгляд – вообще смертельный. Но если хочешь Сырную Башню, надо рисковать. Или ты предпочитаешь жрать ржавчину до конца дней?

Прежде чем Лёха успел ответить, Грязнуля решила, что нам слишком скучно. Пол под ногами задрожал, и из кучи мусора впереди – старых плат, проводов и чего-то, что подозрительно напоминало человеческий ботинок, – раздался звук, похожий на помесь визга дрели и кошачьего мявканья. Шустрик, этот крысиный император, завизжал так, что чуть не оглушил нас, и рванул в сторону, оставив свою банду в панике разбегаться.

– Ну вот, – я хмыкнул, подбрасывая кусок сыра. – Похоже, Грязнуля хочет поиграть.

Из мусора выползло оно. Не паук, не крыса, а что-то настолько уродливое, что даже я, с моим вкусом к хаосу, поморщился. Тварь была размером с собаку, с корпусом из ржавых шестерёнок и проволоки, но с лапами, которые выглядели, как будто их сшили из крысиных шкур. Вместо глаз – два красных огонька, мигающих в такт, как сломанный светофор. А во рту – да, у этой хрени был рот – торчали зубы, похожие на обломки ножей. И, клянусь своими рогами, она смотрела прямо на сыр.

– Это что, крысиный король? – Машка сжала нож, отступая на шаг. – Аю, твой сыр – как магнит для этих уродов.

– О, Маш, ты прямо поэт, – я подмигнул, но сам напрягся. Эта тварь была не просто охранником, как тот паук в ангаре. Это был кто-то из верхушки нейрокоровских экспериментов. Я чувствовал, как мои рога нагреваются – сыр в моих лапах дрожал, будто знал, что за ним пришли.

– Бей по глазам! – крикнул я, но тварь уже рванула к нам, быстрее, чем я ожидал. Лёха швырнул свою железяку – старую трубу, – но тварь просто отмахнулась, и труба улетела в мусор, как спичка. Машка метнула нож, целясь в глаз, но тварь увернулась, и лезвие вонзилось в её шестерёнчатый бок, выбив сноп искр.

– Аю, делай что-нибудь, или я тебя самого скормлю этой хреновине! – заорал Лёха, хватая ещё одну железяку.

– Спокойно, бородач, – я прыгнул на кучу мусора, чувствуя, как сыр в моих лапах становится горячее. – Эта тварь хочет сыр? Пусть попробует его взять.

Я подбросил кусок сыра в воздух, и тварь, как по команде, задрала свою уродливую морду. В этот момент я сделал то, что умею лучше всего – устроил хаос. Я метнул в неё баллончик с чем-то, что подозрительно пахло краской, который валялся рядом. Баллончик лопнул, обдав тварь едким облаком, и она зашипела, размахивая лапами, как пьяный механик.

– Маш, глаза! – крикнул я, и Машка, как всегда, не подвела. Она рванула вперёд, увернулась от когтистой лапы и всадила второй нож (серьёзно, откуда она их берёт?) прямо в мигающий глаз твари. Та завизжала, закрутилась на месте, и её шестерёнки начали сыпаться, как конфетти на параде.

Лёха, не теряя времени, подскочил и с размаху врезал по второму глазу своей новой железякой – кажется, это была часть старого радиатора. Тварь рухнула, дымясь и дёргаясь, как сломанный автомат. Шустрик, вернувшись из своего позорного бегства, гордо запищал, будто это он её прикончил.

– Аю, – Машка выдернула нож из дымящейся туши, – если ещё одна такая тварь вылезет, я начну с тебя.

– О, Маш, твоя любовь греет мои рога, – я ухмыльнулся, подбирая упавший сыр. Он был ещё теплее, и я клянусь, он чуть не шепнул мне «спасибо». – Но хорошие новости: мы всё ближе к ответам. Эта тварь – не просто мусорный монстр. Это страж. А где страж, там сокровище. Или ловушка. Или и то, и другое.

Лёха сплюнул, и ржавчина под его ногами опять зашипела. Похоже, его слюна – это отдельное оружие.

– Аю, если твой «сокровище» – это ещё один такой урод, я лучше вернусь к самогону.

– Самогон? – я подмигнул, прыгая вперёд. – Лёха, ты не понимаешь. Мы не просто ищем Башню. Мы ищем силу. Сыр – это только начало. Нейрокор оставил тут целую сеть – склады, лаборатории, может, даже их старый сервер. А я знаю, где искать следующий кусок пазла.

Грязнуля завыла, как будто соглашаясь. Вдалеке, за горами мусора, мигнул свет – не зелёный, как сыр, а холодный, синий, как экран старого нейрокоровского терминала. Шустрик насторожился, его крысиная банда сбилась в кучу, а мои рога затрещали от предвкушения.

– Идём, – сказал я, подбрасывая сыр. – Там впереди что-то интересное. Но предупреждаю: если сыр – это батарейка, то то, что мы найдём, может быть целым реактором. Готовы к ещё одному сюрпризу?

Машка сжала нож, Лёха буркнул что-то про мои рога и его ботинки, а я почувствовал, как игра закручивается всё сильнее. Грязнуля была не просто свалкой. Она была лабиринтом. А я? Я был тем, кто знал, где выход. Или, по крайней мере, где будет весело.

– О, Лёха, расслабься, – я ухмыльнулся, подбрасывая сыр повыше. – Это не я. Пока. Грязнуля просто напоминает, что она живая. Или, может, это твой похмельный мозг воет от голода.

Машка фыркнула, но её рука с ножом не расслабилась ни на секунду. Она шагнула к куче сыра, которая светилась, как радиоактивный маяк, и ткнула в неё лезвием. Сыр не взорвался, не заорал и не превратился в монстра – жаль, было бы весело. Вместо этого он просто хлюпнул. Как будто внутри была не просто сырная масса, а что-то живое. Я почувствовал, как мои рога чуть нагрелись. О, этот сыр был моим лучшим ходом за последние сто лет.

– Это не просто сыр, – сказала Машка, прищурившись. – Он странный. Тёплый. И пахнет не только сыром. Там что-то ещё. Сера? Химия?

– О, ты начинаешь мне нравиться, – я спрыгнул с баллона, звякнув жестянками. – Это не просто сыр, Маш. Это ключ. К чему? Ну, скажем, к тому, что Нейрокор оставил после себя, когда их цифровая империя сдохла. Хочешь Сырную Башню? Это твой билет. Но билет, скажем так, с подвохом.

Лёха сплюнул на пол, и я клянусь, ржавчина на полу зашипела, как от кислоты.

– Аю, хватит трындежа. Если это опять какая-то нейрокоровская дрянь, я лучше сожру свои ботинки. Они хотя бы не светятся.

– Ботинки? – я хмыкнул, чувствуя, как мой хвост дёргается от удовольствия. – Лёха, ты такой романтик. Но давай начистоту: этот сыр – не просто еда. Это скажем, кусочек их старых экспериментов. Нейрокор не только чипы в мозги пихал. Они игрались с материей. С сыром. С реальностью. И я, ваш скромный рогатый гид, знаю, где искать ответы.

– Ответы? – Машка прищурилась, и её нож оказался в опасной близости от моего носа. – Ты знаешь больше, чем говоришь, мелкий. Выкладывай, или я тебе рога на сувениры срежу.

Я театрально вздохнул, раскинув лапы.

– О, Машка, твоя агрессия – как музыка для моих ушей. Ладно, вот вам правда, или, скажем, её кусочек: этот сыр – часть проекта Нейрокора под кодовым названием «Лакта». Они хотели не просто контролировать ваши мозги, а переписать саму реальность. Сыр был их ну, скажем, проводником. А я? Я просто скромный чертёнок, который нашёл их старые записи. И подкинул вам этот сыр. Для веселья.

– Для веселья?! – Лёха замахнулся своей железякой, но я ловко увернулся, приземлившись на кучу сыра. Он был тёплый, почти живой, и я почувствовал, как мои когти чуть задрожали от энергии, что в нём пульсировала.

– Осторожно, бородач, – я подмигнул. – Ударишь меня – и этот сыр может устроить тебе вечеринку, о которой ты пожалеешь. Он нестабильный. Как и ты после третьей бутылки самогона.

Прежде чем Лёха успел ответить, гул в ангаре стал громче. Пол задрожал, и из кучи мусора в углу вылезло нечто. Не крыса, не дрон, а что-то среднее – металлическое, с лапами, как у паука, и красными глазами, которые мигали, как старый модем. Шустрик, этот крысиный император, заверещал и спрятался за Лёхину ногу, что было, честно говоря, довольно позорно для его репутации.

– Это ещё что за хрень? – рявкнула Машка, наставляя нож на тварь.

– О, – я почесал рог, чувствуя, как ситуация становится всё вкуснее. – Это, друзья мои, один из сюрпризов Нейрокора. Видимо, сыр их разбудил. Поздравляю, вы теперь официально в игре.

Тварь зашипела, её металлические лапы заскрежетали по полу, и она рванула к нам, как будто сыр был её личной святыней. Лёха, к его чести, не растерялся – швырнул свою железяку прямо в морду твари. Та отлетела, но тут же вскочила, будто ничего не произошло. Машка, не теряя времени, метнула нож, который вонзился в бок монстра, но тот только заискрил и продолжил двигаться.

– Аю, твой сыр нас сейчас угробит! – заорал Лёха, хватая ещё одну железяку из кучи хлама.

– Не сыр, а вы сами, – я хихикнул, прыгая на кучу сыра повыше. – Расслабьтесь, это всего лишь охранник. Нейрокор любил такие штуки – ставить стражу на свои игрушки. Хотите жить? Бейте по глазам. Это их слабое место.

Машка не стала спорить – она рванула к твари, увернулась от её когтистой лапы и всадила второй нож (откуда он у неё взялся, я даже не спрашиваю) прямо в мигающий глаз. Тварь завизжала, как дрон, у которого короткое замыкание, и рухнула, дымясь и дёргаясь.

– Вот так, Маш, – я захлопал в ладоши. – Ты прирождённый убийца нейрокоровских игрушек. А теперь, пока ещё что-нибудь не вылезло, хватайте сыр и валим. Нам надо разобраться, что с ним делать, прежде чем Грязнуля решит устроить нам ещё один сюрприз.

Лёха, тяжело дыша, посмотрел на меня, как будто хотел засунуть мне рога куда поглубже.

– Аю, если ты знал про эту тварь и не сказал.

– О, Лёха, я знал только, что будет весело, – я подмигнул, подбрасывая кусок сыра. – И я не ошибся. А теперь берите свою добычу и шевелите ногами. Сырная Башня сама себя не построит.

Мы выволокли несколько кусков сыра из ангара – светящихся, тёплых, пахнущих серой и чем-то, что я пока не хотел им объяснять. Шустрик и его крысиный отряд прикрывали тыл, хотя, честно говоря, они больше пищали, чем помогали. Грязнуля снаружи встретила нас запахом ржавчины и далёким воем – то ли ветер, то ли ещё одна нейрокоровская тварь проснулась.

– И что теперь? – Машка посмотрела на сыр, который она тащила, как трофей. – Мы правда будем строить из этого Башню? Или это очередная твоя шутка, Аю?

– Шутка? – я ухмыльнулся, чувствуя, как мои рога чуть потрескивают. – О, Маш, это не шутка. Это начало. Сыр – это сила. Башня – это символ. А я… я тот, кто сделает так, чтобы Грязнуля запомнила вас навсегда. Но предупреждаю: Нейрокор оставил не только сыр. Там, где сыр, будут и другие сюрпризы. Готовы?

Лёха сплюнул, Машка сжала нож, а я почувствовал, как игра набирает обороты. Грязнуля была шахматной доской, сыр – ферзём, а я… я был тем, кто уже знал, где стоит король. И он был ближе, чем они думают.

– Пошли, – буркнул Лёха. – Но если я сдохну из-за твоего сыра, Аю, я вернусь призраком и засуну тебе этот сыр в…

– О, Лёха, – я перебил, прыгая вперёд. – Не порть момент. Впереди у нас цирк, огонь и, возможно, пара демонов. Для атмосферы.

И где-то в глубине свалки, под ржавыми кучами, я услышал ещё один гул. Моя игра только начиналась.