Серия «Оборотень»

— Время, — сказала она.

Я сел. Тело ломило, словно я не спал, а таскал камни. В голове стоял гул.

— Восемь циклов? Уже?

— Уже, — кивнула она. — Бран и Лина ждут.

Я поднялся, пошатываясь. Площадь изменилась. Она стала более… настоящей. Появилось больше домов. Они всё ещё были кривыми и грубыми, но в них был смысл. Люди двигались по площади, выполняя какую-то работу. Несколько человек чистили кристаллы, принесённые из тумана. Другие, под руководством Эйры, собрались небольшой группой у подножия Дерева.

— Что они делают? — спросил я.

— Пытаются, — коротко ответила Эйра. — Пытаются держать.

Я увидел, как молодой парень — тот, что был в смене Эйры, — стоял с закрытыми глазами, его лицо было мокрым от пота. Он пытался представить стену. Рядом с ним стоял тот самый циник, которого я видел раньше. Он не пытался. Он просто смотрел на свои руки с выражением ужаса и отвращения.

— Не у всех получается, — сказал я.

— Они научатся, — отрезала Эйра. — Или мы все умрём. Иди.

Я нашёл Брана и Лину у башни. Они выглядели не лучше меня. Лина была бледной, как бумага, а Бран тяжело опирался на стену, массируя виски.

— Снова на стену, — пробормотал он.

— Это наш дом, — тихо сказала Лина, но в её голосе не было уверенности, только упрямство.

Мы молча поднялись по ступеням. Ветер на вершине был таким же холодным, но теперь он казался личным врагом. Он нёс на себе запах той, другой стороны.

Мы заняли свои места. Бран положил руки на парапет. Лина всмотрелась в серую мглу. Я встал между ними. Ничейная земля была спокойна. Слишком спокойна. Багровые огни на горизонте не пульсировали, а просто горели — два холодных, злобных глаза в бесконечной тьме.

— Он там, — прошептала Лина через некоторое время. Её голос дрогнул.

— Я не вижу дороги, — сказал Бран, напряжённо вглядываясь. — Туман чист.

— Он не строит, — сказала Лина, её пальцы вцепились в камень. — Он… он поёт.

Я прислушался. Звука не было. Но я почувствовал его. Это была не та вибрация, что трясла башню. Это была другая частота. Низкая, скорбная, ползучая. Она проникала не в камень, а прямо в разум.

«Зачем?»

Я вздрогнул. Голос прозвучал у меня в голове, но это был не голос. Это была мысль. Чужая мысль.

«Всё это — насмешка. Это Дерево — гниль. Ваша башня — надгробие».

— Нет, — пробормотал я.

— Я… я вижу… — Лина пошатнулась. — Я вижу наш мир. Тот, что был раньше. Он горит… Всё горит…

— Башня! — хрипло крикнул Бран. — Камни… они… они становятся мягкими! Они теряют форму!

Я посмотрел на свои руки, лежащие на парапете. Камень под ними словно оплывал, как воск. Воля Каэля больше не давила тараном. Она разъедала. Она не пыталась построить своё, она пыталась убедить нас, что наше — нереально.

Это был яд. Яд отчаяния.

«Вы уже мертвы. Вы просто ещё не поняли этого. Сдайтесь. Это будет милосердно».

Давление было невыносимым, но это было не то давление, что ломает кости. Это было давление, что ломает дух. Тёплый свет Дерева за спиной вдруг показался тусклым, фальшивым.

— Он лжёт! — крикнул я, сам не веря своим словам. — Бран! Держи башню! Это не просто камень, это — Оплот! Вспомни!

— Лина! — я схватил её за плечо. Она смотрела в туман не видящими глазами, по её щекам текли слёзы. — Не смотри на то, что он показывает! Смотри на нас! Мы здесь! Мы живые!

Я понял, что не могу быть просто «стеной». Стена бесполезна против яда, который просачивается сквозь неё. Мне нужно было стать… огнём.

Я закрыл глаза, отворачиваясь от багрового ужаса. Я повернулся спиной к туману и мысленно посмотрел на наше Дерево. Я вцепился в его свет. Я представил не просто его тепло, а его упрямство. Его иррациональную, слепую жизнь, которая проросла посреди небытия.

«Мы здесь», — мысленно прокричал я в пустоту. — «Мы есть».

Я схватил руки Брана и Лины.

— Вместе! — выдохнул я. — Не против него. За нас.

Бран зарычал сквозь зубы. Камень под его ладонями перестал оплывать. Он снова затвердел.

— Это. Мой. Дом, — процедил он.

Лина глубоко вздохнула. Она открыла глаза, и слёзы высохли.

— Я вижу, — сказала она твёрдым голосом. — Я вижу вас. Я вижу площадь. Я вижу Эйру.

Чужеродная, скорбная «песня» в голове захлебнулась. Холодный яд отчаяния начал отступать, словно его выжигало наше тройное, отчаянное пламя. Туман снова стал просто туманом. Давление в голове сменилось острой, пульсирующей болью.

Мы стояли, держась друг за друга, не в силах пошевелиться. Мы снова победили. Но эта победа ощущалась иначе. Она не принесла облегчения.

— Он… он пытался нас… развоплотить, — прошептал Бран, отнимая руки от парапета.

— Он пробовал сломить наш дух, — сказала Лина, глядя на горизонт.

Я кивнул, не в силах говорить. Я посмотрел на багровые огни Каэля. Теперь они, казалось, насмехались над нами.

Первый раз он атаковал наш камень. Второй раз он атаковал наш разум.

Мы отбили две атаки. Но ночь только начиналась, и теперь мы знали, что у нашего врага много имён. И самое страшное из них — отчаяние.

(Продолжение следует...)

Как чернила, расползающиеся по мокрой бумаге, багрянец тянул свои щупальца к нашему Оплоту. И там, где он проходил, туман уплотнялся. Призрачные образы, что мы видели раньше — скалы и мёртвые деревья, — перестали быть призраками. Они обретали форму.

— Они строят, — глухо сказал Бран. Его пальцы так стиснули каменный парапет, что костяшки побелели. — Прямо сейчас. Они прокладывают дорогу.

Я прищурился, пытаясь разглядеть то, что видела Лина, и почувствовать то, что ощущал Бран. И я смог. Это была не просто дорога. Это было нечто большее. Я чувствовал их волю. Она была холодной, острой и полной ненависти. Она несла с собой не просто «форму», она несла смысл. Смысл порабощения. Каждый камень, который их воображение укладывало в грязь ничейной земли, был пропитан презрением к нашему Дереву.

Багровые шпили на горизонте вспыхнули ярче, словно в ответ на наши мысли. И в тот же миг я почувствовал давление.

Это было не физическое давление, а ментальное. Словно на мой разум положили ледяную плиту. Стало трудно дышать, а тёплый свет Дерева за спиной показался далёким и слабым. Я пошатнулся.

— Они прощупывают нас, — прошептала Лина, её лицо было бледным. — Они давят.

— Башня, — прохрипел Бран, — она… она дрожит.

Я положил ладонь на чёрный камень. Он вибрировал. Низко, на грани слуха. Воля Каэля билась о нашу, пытаясь расшатать не просто камень, а идею нашей защиты.

— Мы не можем просто смотреть, — сказал я, голос дрогнул. — Мы должны... оттолкнуть их.

— Как? — спросил Бран. — Бросать в них камни? У нас их нет.

— Не камни, — сказала Лина, закрывая глаза. Её морщинистое лицо напряглось. — Взгляд. Наш взгляд.

Я понял её. Война воображения. Если они строят дорогу, мы должны её разрушить. Если они давят, мы должны давить в ответ.

Я тоже закрыл глаза, отстраняясь от вида ползучей багровой скверны. Я сосредоточился на свете Кристального Дерева за спиной. Я представил его не просто как источник света, а как источник реальности. Нашей реальности. Тёплой, живой, упрямой.

— Бран, — позвал я, — держи башню. Представь, что её корни уходят в самый центр творения. Она — нерушима.

— Лина, — я перевёл дыхание, пот выступил на висках, — смотри сквозь их дорогу. Представь, что её не существует. Что там — пустота. Чистый туман.

Я положил руки на парапет. Бран встал рядом, положив свои ладони поверх моих. Лина положила свои ладони на наши. Снова Камень, Опора и Взгляд. Но теперь не для созидания. Для защиты.

— А я… — прошептал я. — Я буду стеной.

Я вложил всю свою волю в пространство перед нами. Я не пытался создать что-то новое. Я пытался удержать статус-кво. Я представил себе чистый, нейтральный туман. Я вообразил расстояние. Мили и мили серой, непроходимой пустоты между нами и ими.

Давление усилилось. В голове застучало. Это было похоже на то, как если бы я пытался удержать плечом рушащуюся стену. Воля Каэля была сильной, опытной и злой. Она была как таран, а моя — как деревянный щит.

— Не сдавайся! — крикнул Бран сквозь зубы. Вибрация башни стала почти невыносимой.

— Я вижу! — выдохнула Лина. — Свет… Наш свет! Он горит!

Я открыл глаза.

Там, где багрянец почти добрался до середины ничейной земли, он столкнулся с невидимым барьером. Это был не барьер из камня. Это был барьер из убеждённости. Нашей убеждённости.

Багряная дорога остановилась. Туман перед ней бурлил, словно кипяток. А потом, медленно, дюйм за дюймом, тьма начала отступать. Камни, которые они «вообразили», снова начали терять форму, расплываясь, тая, превращаясь обратно в бесформенный серый пар.

Давление в голове мгновенно спало. Я рухнул на колени, тяжело дыша. Бран опёрся о стену, его грудь вздымалась. Лина тихо опустилась на каменный пол, её лицо было измождённым, но глаза сияли.

— Мы… мы смогли, — пробормотал Бран.

— Это был только пробный шар, — тихо сказала Лина, глядя на горизонт. — Они проверяли, есть ли здесь кто-то живой.

— Теперь они знают, — сказал я, поднимаясь.

Багровые огни на горизонте горели ровно, но в их свете появилось что-то новое. Осознание. Они больше не были просто злым сердцем. Теперь у них был объект. Мы.

Мы простояли на башне ещё час, но ничего не происходило. Туман между нами снова стал просто туманом, серым и пустым. Враг отступил, чтобы обдумать свой следующий шаг.

— Смена, — раздался снизу голос Эйры.

Она стояла у подножия башни, глядя на нас. Рядом с ней были двое других — молчаливая женщина с суровым лицом и молодой парень, который, казалось, дрожал от страха, но всё равно стоял прямо.

Мы спустились. Ноги были ватными, а в голове шумело. Когда я ступил на молочную брусчатку площади, тёплый свет Дерева, казалось, обнял меня, возвращая силы.

Люди расходились по домам. Кто-то принёс из тумана ещё несколько светящихся кристаллов для освещения. Пахло пылью и озоном.

Эйра подошла ко мне. Её глаза впились в моё лицо.

— Что там было?

— Они пробовали строить к нам, — ответил я. — Мы их остановили.

— Вы трое их остановили, — уточнила она. Она посмотрела на Брана и Лину, которые прислонились к стене дома, пытаясь отдышаться. — Значит, так это работает. Воля против воли.

— Да, — кивнул я.

— Это… больно? — спросила она.

— Это тяжело, — ответил я. — Это выматывает.

Эйра кивнула, её губы сжались. — Значит, нам нужно больше дозорных. Нам нужно учить других. Если трое могут держать оборону, три смены по трое могут держать её постоянно.

Она оглядела площадь. Её взгляд упал на тень у дома, где по-прежнему сидел тот самый мужчина-циник, обхватив колени. Он смотрел на нас, и в его глазах не было насмешки. Только страх.

Эйра отвернулась от него.

— Идите, — сказала она нам троим. — Ешьте. Спите. Ваша следующая вахта через… — она посмотрела на пульсацию Дерева, словно оно было часами, — …через восемь циклов света.

Восемь циклов света. Наш новый способ измерять время.

Я кивнул и побрёл к одному из домов, где уже раздавали простую пищу — пресные, но сытные лепёшки, которые, казалось, тоже были созданы из воли и воспоминаний о еде.

Я сел у стены и закрыл глаза, но даже сквозь веки я видел два огня. Тёплое, золотое сияние нашего Дерева. И холодный, пробирающий до костей багрянец Башен Каэля. Война началась, и сегодня мы отбили первую атаку. Ночь только начиналась.

(Продолжение следует...)

— Нужны глаза, — добавила седая женщина, та, что первой коснулась Дерева. — Я уже стара для битв, но я умею замечать то, что другие упускают.

Эйра кивнула, её лицо было собрано и серьёзно.

— Хорошо. Но нам нужно место. Дозор не может стоять на земле.

Она посмотрела на меня, и я понял её без слов. Мы снова должны были строить. Но это было уже не радостное, хаотичное творчество. Это была необходимость.

Мы втроём — я, крепкий мужчина по имени Бран и старая женщина, Лина, — отошли к краю площади, в ту сторону, откуда пришла угроза. Здесь брусчатка молочного цвета заканчивалась, переходя в серый, не до конца оформившийся туман.

— Ему здесь не место, — пробормотал Бран, глядя на зловещие шпили вдалеке. — Это неправильно.

— Они думают то же самое о нашем Дереве, — тихо ответила Лина.

Я закрыл глаза. Я снова попытался вызвать в себе то чувство созидания. Но на этот раз в нём не было тепла. Вместо образа дома или стены, я представил себе клык. Что-то твёрдое, высокое и острое, вгрызающееся в небо. Башню. Не для жизни, но для наблюдения. Я вложил в неё волю защитить то, что было у меня за спиной, — свет Дерева и растерянные лица людей.

Я коснулся пустоты.

Она подалась, но не так, как в первый раз. Она была вязкой, неподатливой. Тьма на горизонте сопротивлялась. Она не хотела, чтобы здесь что-то росло.

— Помогите мне! — выдохнул я, чувствуя, как по лбу течёт пот.

Бран положил свою широкую ладонь рядом с моей. Он не был мечтателем, как я. Он был строителем. Он не представлял «идею» башни. Он представлял камень, раствор, вес и опору. Лина положила свою морщинистую руку поверх наших. Она не думала о камне. Она думала о «взгляде». О точке, с которой видно всё.

Камень, Опора, Взгляд.

Три воли сплелись воедино.

Из тумана с низким гулом, похожим на стон рождающейся земли, вырвалось основание. Оно было не серым, как стены домов, а тёмным, почти чёрным, гладким, как обсидиан. Башня росла, вытягиваясь вверх под нашими общими усилиями, — узкая, без окон, только с плоской площадкой наверху. Через несколько мучительных минут она была готова — грубый, инопланетный шпиль высотой в три человеческих роста, вросший в край нашей площади. Внутри неё, как мы и задумали, вилась тускло светящаяся спираль ступеней.

Мы отступили, тяжело дыша, глядя на своё творение. Оно было уродливым. Оно было пугающим. И оно было нашим.

— Что ж, — усмехнулся тот самый мужчина, предсказавший себе судьбу чудовища. Он стоял поодаль, наблюдая за нами с той же ядовитой насмешкой. — Поздравляю. Вы построили свою первую тюремную вышку. Только вот вы не сторожа, вы — заключённые. Вы отгородились от мира, который сами же и создали.

Свет Кристального Дерева снова дрогнул, по его ветвям пробежала холодная рябь.

— Мы не в тюрьме, — резко ответила Эйра, подходя к нему. Люди расступились. — Мы в гавани. А они, — она кивнула на багровые огни, — шторм.

— Гавани тонут, — пожал плечами мужчина. — Рано или поздно. А шторм вечен.

— Уходи, — сказала Эйра.

Мужчина моргнул. — Что?

— Ты не веришь в Оплот. Ты не веришь в нас. Твой страх — это яд. Он ослабляет то, что мы строим. — Её голос был твёрд, как камень башни. — Мы не можем позволить себе роскошь кормить чудовищ среди нас. Ты сделал свой выбор ещё в том зале. Иди.

— Ты меня выгоняешь? — в его голосе прозвучало удивление, а за ним — ярость. — Туда? К ним?

— Ты пойдёшь туда, куда приведёт тебя твой страх, — сказала Эйра. — Или останешься здесь и будешь строить. Не ныть. Не разрушать. Строить. Выбирай.

Мужчина посмотрел на её холодное, решительное лицо. Затем на меня, на Брана, на наши руки, ещё помнящие тяжесть созидания. Он посмотрел на башню, потом на тёплые, нелепые дома. Его лицо исказилось. Это была мучительная борьба. Наконец он отвёл взгляд.

— Я… — прохрипел он. — Я не могу. Я не знаю, как...

— Научишься, — отрезала Эйра. — Или уйдёшь.

Он ничего не ответил. Только отступил в тень одного из домов и сел на землю, обхватив колени руками. Он остался. Холодное пятно никуда не делось, но оно, по крайней мере, перестало говорить.

Эйра повернулась ко мне.

— Иди. Твоя первая вахта.

Я кивнул. Мы с Браном и Линой поднялись по винтовым ступеням. Ветер на вершине башни был настоящим, холодным и пахнущим озоном.

Отсюда открывался вид.

Позади нас, внизу, лежала наша площадь. Кристальное Дерево сияло ровным, тёплым золотом, словно огромное сердце, согревающее наши первые дома. Люди, как муравьи, сновали по площади, пытаясь навести порядок, придать форму другим зданиям, создать что-то похожее на уют.

А впереди…

Впереди простиралась ничейная земля. Серая, бесформенная пустота, тот самый туман, из которого мы пришли.

А далеко за ним, на расстоянии многих миль, чернели башни Каэля. Теперь я мог их разглядеть. Они не были построены. Они, казалось, выросли из земли, как шипы. Они были из чёрного, рваного камня, и багровый свет не горел в окнах — он, казалось, сочился из трещин в самом камне, как кровь. Их было не меньше дюжины, и они образовывали полумесяц, словно челюсти, готовые сомкнуться.

Я смотрел на это, и холод пробирал меня до костей.

— Они сильнее нас, — глухо сказал Бран, его руки сжимали парапет башни. — Они создают быстрее. Они злы, а злость — это тоже сила.

— Но посмотри, — сказала Лина. Её старые глаза щурились. — Посмотри между нами.

Я всмотрелся. Ничейная земля. Туман.

— Он неспокоен, — прошептала она. — Он движется.

И она была права. Туман между Оплотом и Чёрными Башнями бурлил. В нём вспыхивали и гасли образы. То появлялся призрак скалы, то проступал контур мёртвого леса, то возникала и тут же рассыпалась стена.

— Это… — начал я.

— Поле битвы, — закончила Лина. — Они уже пытаются строить к нам. Они пытаются придать миру форму, которая им выгодна. А мы… мы должны сделать то же самое.

Я понял. Война уже началась. Это была не война мечей и стрел. Это была война воображения. Война двух воль, пытающихся закрасить один холст.

Я посмотрел на тёплый свет нашего Дерева и на холодный багрянец на горизонте. Мы были маяком. Они были тьмой. А между нами лежала целая реальность, ждущая, кто первый назовёт её своей.

(Продолжение следует...)

Когда мы наконец вышли на площадь, коллективный вздох облегчения пронесся по толпе. Здесь было иначе. Воздух был чище, теплее. В центре площади действительно росло... нечто. Оно было похоже на семя гигантского дерева, выполненное из молочного, светящегося камня, но ветви, которые оно пускало вверх, были живыми, гибкими и покрытыми кристаллическими листьями. Свет исходил изнутри, ровный и успокаивающий, пульсируя, как спящее сердце.

Люди инстинктивно потянулись к нему, грея руки в его сиянии. Страх отступил, сменившись изможденной тишиной.

— Эйра, — сказала Марта, её голос дрожал. — Вы привели нас. Что теперь?

Эйра подошла к светящемуся кристаллу-дереву. Она коснулась его гладкой поверхности, и свет на мгновение стал ярче, словно отзываясь на её прикосновение.

— Теперь, — сказала она, оборачиваясь к нам, — мы выполняем обещание. Этому месту нужно имя.

Она обвела взглядом площадь, эскизы домов, окружавших её, и остановилась на нас.

— Это наш центр. Наш огонь. Мы назовем его Очаг.

В тот момент, когда она произнесла это слово, светящееся древо в центре вспыхнуло так ярко, что нам пришлось зажмуриться. Мягкая волна тепла прокатилась по площади. Брусчатка под ногами окончательно затвердела. Мерцание эскизных зданий вокруг нас стабилизировалось, превращаясь из дрожащих линий в уверенные контуры бледного камня. Мир принял наше слово. Мы дали ему имя, и он дал нам опору.

— Хорошо, — Эйра кивнула, словно только что решила простую задачу. — У нас есть Очаг. Теперь нам нужен дом.

Она указала на одно из зданий на краю площади. Оно было самым крупным, его контуры напоминали ратушу или большой зал собраний.

— Мы не можем строить руками, — сказала она. — У нас нет ни камня, ни дерева. Но у нас есть то, что мы видели. Воспоминания. Наша воля.

Она посмотрела на меня.

— Ты видел, как мы строим. Помоги мне.

Я шагнул к ней. Страх снова шевельнулся во мне. Видение руин, которые я создал, было таким же ярким, как и видение созидания. Что, если я ошибусь? Что, если, пытаясь построить, я вызову огонь?

Эйра, должно быть, увидела это в моих глазах. Её рука снова нашла мою.

— Сосредоточься, — прошептала она. — Не на страхе. На образе. Каким ты хочешь его видеть?

Я закрыл глаза. Я представил камень. Тёплый, надёжный, цвета охры. Я представил крепкие стены, защищающие от ветра. Высокую крышу, под которой могут укрыться все.

— Стены, — сказал я вслух. — Я вижу прочные стены.

— Я вижу крышу, — подхватила Эйра, её голос был чистым и сильным. — Крышу, которая не пропустит тень.

— Окна, — выкрикнул кто-то из толпы. — Большие окна, чтобы видеть свет Очага!

— Дверь, — добавила Марта. — Крепкая дубовая дверь.

Мы смотрели на эскиз. И он начал меняться.

Сначала медленно, неохотно. Серые линии задрожали, а затем в них начал вливаться цвет. Бледная охра, которую я представлял. Глубокий коричневый цвет дерева, о котором думала Марта. Прозрачность стекла. Это было мучительно медленно. Здание пульсировало, словно сопротивляясь, борясь с нашей неуверенностью.

— Сильнее! — выкрикнула Эйра. — Вместе!

Мы вложили в этот образ всё, что у нас было: нашу усталость, нашу отчаянную потребность в безопасности, нашу робкую надежду. И контуры начали застывать. Мерцание прекратилось. Перед нами стояло настоящее здание. Оно было грубым, неотесанным, с неровными стенами и кривоватой крышей, но оно было настоящим. Твёрдым.

В этот самый миг торжества тишину разорвал звук.

Он пришел с той стороны, куда ушла группа Каэля. Это был не крик человека, а низкий, вибрирующий вой, от которого задрожала земля. За ним последовал оглушительный треск, будто ломался гигантский ледник.

Мы все обернулись. Небо над той частью города больше не было неопределенно-серым. Оно налилось багрово-фиолетовым, больным цветом. Тени, которые там сгущались, больше не были просто тенями. Они обрели форму. Они двигались, извиваясь, как щупальца.

Мужчина, который смеялся над своим видением, тот, что видел себя с оружием, рухнул на колени.

— Он это сделал, — прошептал он, его лицо было пепельным. — Этот безумец... он выбрал это. Он выбрал чудовище.

Страх ударил по нам, как физический порыв ветра. Только что созданные стены нашего Зала Собраний задрожали, покрывшись рябью, словно их прочность была лишь иллюзией. Свет Очага померк.

— Не смотрите! — голос Эйры прозвенел, как клинок. Она стояла между нами и фиолетовым заревом, её лицо было бледным, но яростным. — Это их выбор! Не наш!

Она повернулась к дрожащему зданию, прижав к нему ладони.

— Наш выбор здесь! — крикнула она. — Держите его! Держите наш дом!

Она посмотрела на меня. В её глазах больше не было видения спасительницы. В них была только цена, о которой она говорила, — цена борьбы с реальностью, которую создавали другие.

Я встал рядом с ней, прижав свои ладони к теплому, но колеблющемуся камню. «Вместе», — подумал я, вкладывая в эту мысль всю свою волю. Камень под моими пальцами перестал дрожать.

Один за другим, люди отворачивались от ужасающего зарева и подходили к нашему первому дому. Они клали на него руки, делясь своим страхом и своей решимостью.

Стены выстояли.

Мы провели первую ночь в нашем Зале, сбившись в кучу на каменном полу. Снаружи пульсировал наш Очаг, наш якорь. А вдалеке, там, где Каэль и его последователи сделали свой выбор, выл и трещал новорожденный мрак. Тени больше не ждали. Они обрели хозяина. И я знал, что очень скоро они придут за нами.

(Продолжение следует...)

Его слова ударили по толпе, как камень по воде, расходясь кругами страха и сомнения. Люди зашептались, их лица, только что полные робкой надежды, снова омрачились.

— Это ловушка, — произнёс другой голос. Это был высокий мужчина, чьё отражение я не видел, но теперь его глаза горели фанатичным огнём. — Этот город питается нами. Нашими страхами, нашей болью. Он показал нам худшее, чтобы мы сами воплотили это в жизнь!

Там, где он стоял, свет померк. Не сильно, но заметно — будто на солнце набежало облако. Стены ближайшего здания на мгновение подёрнулись серой рябью, как потревоженная вода. Я посмотрел на Эйру. Она тоже это видела. Её лицо было напряжённым.

— Страх — тоже выбор, — твёрдо сказала она, шагнув вперёд. Её голос прозвучал негромко, но каждый в наступившей тишине его услышал. — Город показал нам возможности. Пути, по которым мы можем пойти. Он не толкает нас на них. Он лишь говорит: «Вот ты. Вот твоя сила. Что ты будешь с ней делать?»

— Легко говорить, когда видишь себя спасительницей! — огрызнулся первый мужчина. — А что, если твой единственный путь — разрушение?

— Не бывает единственного пути, — ответила Эйра, и её взгляд был устремлён не на него, а на всех нас. — Отражений было множество. Мы сами выбираем, на каком сосредоточиться.

Она повернулась к группе людей, которая сбилась в кучу, испуганно озираясь по сторонам.

— Мы не можем стоять здесь вечно, — продолжила она, её тон стал более практичным. — Споры и страх лишь сделают эти тени, которые вы видите, гуще. Нам нужно место, где мы сможем собраться. Нужен центр. Очаг.

Я шагнул вперёд и встал рядом с ней, чувствуя, как её решимость передаётся мне. Мне показалось, что воздух вокруг нас стал теплее, а мерцающий свет — ровнее.

— Она права, — сказал я, обращаясь к толпе. — Мы все видели страшные вещи. И я тоже. Я видел, как могу стать причиной гибели всего этого. Но я видел и другое. То, как мы вместе строим. Этот образ… он тоже реален. Он ждёт нас. И он стоит того, чтобы за него бороться.

Мои слова не убедили всех. Мужчина, говоривший о ловушке, — его звали Каэль, как я позже узнал, — презрительно фыркнул.

— Боритесь, если хотите. Кормите эту иллюзию своей надеждой. А мы пойдём своим путём. Мы найдём способ выбраться отсюда или хотя бы не стать марионетками этого места.

Он махнул рукой, и человек десять-пятнадцать отделились от толпы и пошли за ним. Они двинулись в сторону, где тени казались глубже, а контуры зданий — более резкими и угрожающими. Когда они уходили, я видел, как за их спинами свет тускнел, а воздух становился холоднее. Город отражал их выбор в реальном времени.

Эйра проводила их взглядом, полным сожаления, но не стала их останавливать. Она знала, что это бесполезно. Выбор должен быть свободным.

— А что будем делать мы? — спросила женщина с седыми волосами, та, что плакала на колени в зале. Теперь она стояла, и в её глазах была усталость, но и искра доверия.

Эйра обвела взглядом оставшихся — нас было большинство. Около сотни человек, растерянных, напуганных, но не сломленных.

— Мы пойдём к свету, — просто сказала она. — Вон туда.

Она указала на место впереди, где сквозь полупрозрачные здания пробивался самый яркий луч. Там виднелась широкая площадь, в центре которой что-то росло — не то дерево, не то кристалл, излучавший мягкое, тёплое сияние.

— Это будет наш дом, — добавила она. — И первое, что мы сделаем, — мы дадим ему имя. Потому что безымянный дом — это просто стены. А мы будем строить будущее.

Она посмотрела на меня, и в её глазах я увидел отражение того самого видения, о котором говорил: мы, стоящие плечом к плечу. Но я также увидел в них и ту цену, о которой она упоминала. Она знала, что уход группы Каэля — это лишь первая трещина. Что выбор, сделанный в Сердце Города, придётся подтверждать каждый день, каждый час. И некоторые выборы будут почти невыносимыми.

— Вместе, — сказал я ей так тихо, чтобы слышала только она.

— Только так, — ответила она, и её холодные пальцы снова нашли мою руку.

И мы повели людей к свету, оставляя позади наши первые тени. Но я знал, что они не исчезли. Они просто ждали, и их форма, их сила, их голод — всё это теперь тоже зависело от нас. Мы сделали первый шаг. Впереди была целая вечность выборов.

(Продолжение следует...)

В центре зала стояла фигура — та же, что встретила нас у арки, или другая, я не мог быть уверен. Её серебристая одежда теперь казалась частью самого зала, словно она была соткана из его света. Она не двигалась, но её присутствие заполняло всё пространство, как звук, который слышишь не ушами, а сердцем.

— Добро пожаловать в Сердце Города, — сказала фигура, и её голос был мягким, но от него по коже бежали мурашки. — Здесь начинается ваш выбор.

— Выбор уже сделан, — ответила Эйра, её голос был твёрдым, но я заметил, как её пальцы слегка дрожали. — Мы приняли дар. Что теперь?

Фигура посмотрела на неё, и на мгновение мне показалось, что её глаза — не глаза, а окна в бесконечность, где кружились звёзды и тени.

— Дар — это только начало, — сказала она. — Он открывает вас, но не определяет, кем вы станете. Город даст вам силу, но вы должны решить, как её использовать. Создавать или разрушать. Соединять или разделять.

Я почувствовал, как воздух вокруг стал тяжелее. Словно каждое слово фигуры ложилось на нас грузом ответственности. Я оглянулся на толпу — люди смотрели то на фигуру, то друг на друга, их лица были смесью надежды, страха и растерянности. Кто-то сжимал руки, кто-то опустил взгляд, будто боялся встретиться глазами с правдой, о которой говорила фигура.

— Как мы узнаем, что правильно? — спросил я, и мой голос прозвучал громче, чем я ожидал, эхом отражаясь от стен. — Как понять, что город хочет от нас?

Фигура повернулась ко мне, и её улыбка была одновременно мягкой и пугающей.

— Город не хочет. Он отражает. Он покажет вам ваши желания, ваши страхи, ваши мечты. Но выбор — за вами. Посмотрите.

Она подняла руку, и зеркальный пол под нами задрожал. Отражения начали меняться, превращаясь в образы, как те, что мы видели на площади, но теперь они были личными, близкими. Я увидел себя — не того, кем был сейчас, а кем мог бы стать. В одном отражении я стоял на вершине башни, окружённый людьми, которые смотрели на меня с доверием, их лица сияли надеждой. В другом — я был один, в пустынных руинах, с руками, покрытыми кровью, и глазами, полными пустоты. Я вздрогнул, не в силах отвести взгляд.

Эйра рядом со мной тихо ахнула. Я повернулся к ней и увидел, что она смотрит в своё отражение. Её глаза были полны боли, но она не отводила взгляд. Я хотел спросить, что она видит, но слова застряли в горле. Это было слишком личное, слишком глубоко.

— Это ваши пути, — сказала фигура, её голос стал тише, но от этого только тяжелее. — Город покажет вам все возможности. Но только вы решите, какой из них станет реальностью.

Толпа зашумела. Кто-то шагнул вперёд, к своим отражениям, кто-то отступил, словно боясь того, что может увидеть. Женщина с длинными седыми волосами упала на колени, её руки дрожали, когда она коснулась пола, где её отражение показывало молодую девушку, смеющуюся под солнцем. Мужчина с усталым лицом, стоявший неподалёку, смотрел на своё отражение, где он держал в руках оружие, а вокруг него пылал огонь. Он отвернулся, закрыв лицо руками.

— Это слишком, — прошептал кто-то позади меня. — Как выбрать, если всё так реально?

Эйра вдруг повернулась ко мне, её взгляд был острым, как клинок.

— Мы не можем выбирать, прячась от правды, — сказала она. — Город видит нас такими, какие мы есть. И если мы хотим построить что-то настоящее, мы должны принять это.

Я кивнул, хотя внутри всё ещё боролся с сомнениями. Я снова посмотрел на свои отражения. В одном из них я видел нас с Эйрой, стоящих плечом к плечу, окружённых людьми, которые строили что-то новое — дома, сады, будущее. Но в другом я видел себя одного, идущего по пустой дороге, где город за моей спиной медленно угасал. Я почувствовал, как сердце сжалось. Неужели это тоже возможно?

— Что ты видишь? — спросил я Эйру, не в силах сдержаться.

Она долго молчала, её взгляд был прикован к отражению, которое я не мог видеть. Наконец, она ответила, её голос был тихим, но твёрдым:

— Я вижу себя, делающей выбор. Не ради себя, а ради всех нас. Но цена… — Она замолчала, её губы сжались. — Цена высока.

Я хотел спросить больше, но фигура вдруг подняла руку, и отражения на полу исчезли. Зал наполнился мягким светом, который, казалось, смывал тяжесть момента.

— Выбор не делается за один миг, — сказала фигура. — Город даст вам время. Но помните: каждый ваш шаг, каждое ваше решение формирует его. И вас.

Она отступила, и стены зала начали раскрываться, как лепестки цветка. За ними открылись улицы, но уже не те, что мы видели раньше. Они были шире, ярче, полные жизни — люди, которых мы не знали, двигались там, строили, смеялись, создавали. Но в некоторых уголках я заметил тени — места, где свет был тусклым, где стены казались холодными.

— Это ваше будущее, — сказала фигура. — Каким оно будет, зависит от вас.

Эйра взяла меня за руку, её пальцы были холодными, но хватка — крепкой.

— Мы сделаем это, — сказала она, и в её голосе не было сомнений. — Вместе.

Я посмотрел на неё, потом на людей вокруг, на город, который ждал нас. И я понял, что, несмотря на страх, несмотря на неизвестность, я хочу быть частью этого. Не просто жить здесь, но создавать, строить, бороться за то, чтобы свет в этом городе никогда не угас.

— Вместе, — повторил я, и мы шагнули вперёд, в новый мир, который ждал, чтобы мы вдохнули в него жизнь.

(Продолжение следует...)

Люди замерли в нерешительности, но ненадолго. Первым шагнул вперед тот самый старик, чье лицо помолодело от прикосновения света. Он поднял молоток, который казался сделанным из того же сияющего камня, что и улицы. Его пальцы уверенно сомкнулись на рукояти.

— Ну что, — сказал он, и его голос, прежде дребезжащий, теперь звучал твердо. — Мои руки помнят ремесло. Давно пора дать им работу.

И это стало сигналом. Толпа ожила, зашевелилась. Люди, еще недавно бывшие беженцами, потерянными и испуганными, теперь подбирали инструменты. В их глазах загорелся новый огонь — не просто надежда на спасение, а решимость созидать.

Эйра наблюдала за этим, и на ее лице играла улыбка, которую я видел впервые — легкая, почти беззаботная.

— Видишь? — сказала она. — Он не просто принял наш выбор. Он дал нам возможность воплотить его. Не для него. Для нас.

Мы разделились, движимые не приказом, а каким-то внутренним, общим знанием. Кто-то направился к треснувшим аркам, кто-то — к зданиям с пустыми глазницами окон. Я смотрел, как женщина, что плакала от воспоминаний, теперь уверенной рукой наносила кистью сияющую субстанцию на сколотую статую, и та начинала медленно затягивать свои раны, как живая плоть.

Я сам подошел к одной из стен, где камень казался потускневшим, почти мертвым. В руках у меня оказался шпатель и чаша с тем же светящимся раствором. Я не был каменщиком. Я был хранителем, воином, беглецом. Но когда я прикоснулся инструментом к стене, под пальцами у меня будто ожила карта. Я почувствовал не твердь, а пульс, и понял, куда нужно нанести состав. Моя рука двигалась сама, ведомая тихим шепотом города, его памятью о том, каким он должен быть.

Это был не труд. Это был диалог.

К вечеру площадь преобразилась. Это было лишь начало, капля в море, но мы видели результат. Арки стояли прочнее, их сияющие лианы тянулись выше, а из фонтана теперь били не только струи света, но и чистая, прохладная вода, смешиваясь с ними. Кто-то развел костер в специально отведенном углублении, и его пламя, казалось, впитывало в себя свет города, становясь не обжигающим, а теплым, домашним.

Мы сидели вокруг, делясь скудной едой, что удалось пронести с собой, но чувство голода отступало перед чувством общности. Люди разговаривали. Не о страхе и потере, а о завтрашнем дне. О том, как лучше укрепить ту стену, как восстановить колодец на восточной улице.

Я нашел Эйру у края площади. Она сидела на низкой парапете и смотрела на звезды, которых не было видно в нашем старом мире, затянутом дымом.

— Ты была права, — сказал я, садясь рядом. — Выбор был не в том, чтобы остаться или уйти. Выбор был в том, чтобы стать частью этого.

— Он показал нам нашу боль, чтобы мы поняли, что исцеление в наших руках, — тихо ответила она. — Мы не можем изменить прошлое. Но мы можем построить будущее, которое будет помнить о нем. Не как о ране, а как об уроке.

Внезапно из теней между двумя домами вышла девочка лет семи. Она несла в руках венок, сплетенный из тех самых сияющих лиан. Подойдя к Эйре, она молча протянула его. Эйра, удивленная, взяла подарок. Ее глаза блеснули на мгновение влагой, но она улыбнулась.

— Спасибо, маленькая хранительница, — прошептала она.

Девочка ничего не сказала, кивнула и убежала обратно в тень.

Эйра надела венок на голову. В его мягком свете ее черты, обычно такие строгие и отстраненные, стали удивительно нежными.

— Они уже не беглецы, — заметил я. — Они — горожане.

— Да, — согласилась Эйра. — И их вера питает город сильнее, чем любая магия. Наша задача теперь — не вести их, а идти рядом.

Ночь опустилась на город, но тьмы не было. Камни мостовых испускали мягкое свечение, достаточное, чтобы видеть путь. Воздух был наполнен тихим гулом — не тревожным, а умиротворяющим, словно город напевал нам колыбельную. Колыбельную, полную воспоминаний о минувшем дне и надежд на грядущий рассвет.

Мы построим это вместе. Эти слова перестали быть обещанием. Они стали заклинанием, законом и фундаментом. И глядя на спящих у костра людей, на светящиеся стены и на Эйру с венцом из живого света в волосах, я впервые за долгие годы почувствовал, что нахожусь именно там, где должен быть. Дом — это не место. Это акт совместного творения. И наша история только начиналась.