Тишину разрезал хруст подошв по мёрзлой траве. Сергей шёл быстро, сжав в кармане пустые холщовые перчатки. В мыслях уже подсчитывал: десять, максимум пятнадцать килограммов. Хватит на пару дней скромной жизни, на кефир, на печенье, на оплату телефона. На надежду, что завтра будет лучше.
Он вышел на поляну — и остановился. Ноги прилипли к земле. На том месте, где вчера аккуратно, под прикрытием сухой осоки, лежал свёрток в чёрный полиэтилен, теперь была только примятая трава. Пустота. Круглая, наглая, выжженная дыра в реальности.
Мысль ударила в висок, звонко и пусто. Не гнев сначала, а леденящая волна паники, сжимающая горло. Он огляделся, будто воры могли затаиться тут же. Но вокруг был только ветер да синева предвечернего неба. Двадцать минут, которые последовали потом, распались на осколки. Он метался по лугу, пинал бурьян, заглядывал под каждый куст, в каждую ложбину. Мысли путались: кто? когда? как они узнали? Чувство беспомощной ярости поднималось из желудка, горьким комком. Он был ограблен. Ограблен у самой земли, у самого неба. И сделать было ничего нельзя.
И вот, когда он уже готов был плюнуть и уйти, взгляд зацепился за неестественный изгиб тени под старым ивняком, в десяти метрах от того места. Не туда. Он спрятал не туда. Не украли. Он сам забыл.
Облегчение, острое и пьянящее, сменилось тут же новой тяжестью. Свёрток был не на месте. Он был дальше. И когда Сергей поднял его, спина сразу послала знакомый, тугой сигнал. Не десять. Не пятнадцать. Двадцать два. Двадцать два килограмма холодного, негнущегося металла, который надо было тащить на себе двести метров до дороги.
Ярость вернулась, но уже другая — тупая, выматывающая. Ярость на себя, на мир, который постоянно подкидывает лишний вес, когда ты рассчитываешь уже на самое малое. Он взвалил ношу на тележку, и скрип колёс по мерзляку стал саундтреком к этому состоянию. Он был больше чем устал. Он был опустошён дотла — сначала паникой, потом этим грузом.
Магазин встретил его ярким, бездушным светом. Он взял кефир и галеты — награду за выживание. И тут она появилась. Девушка. Незнакомка. С тёплым взглядом и вопросом, от которого в иной день могла бы закружиться голова. Она что-то сказала, улыбнулась. Поблагодарила. А он стоял, чувствуя, как сквозь ледяную корку его злости и усталости пытается пробиться что-то человеческое, живое. Но не мог. Не потому что не хотел. А потому что все силы, все душевные соки ушли на то, чтобы пережить крах на лугу, найти, поднять и притащить эти двадцать два килограмма через весь этот длинный, холодный день.
Он молча кивнул в ответ на её «спасибо». И вышел на улицу. Ветер ударил в лицо. В руке болталась пластиковая сумка с кефиром. За спиной оставалась возможность, яркая и трепетная, которой он не смог воспользоваться. Но в тот миг это не чувствовалось поражением. Это чувствовалось так, будто он только что, ценою невероятных усилий, удержался на краю. Не упал. Не раскололся.
Он сделал шаг, потом другой. Нёс домой не только металл и еду. Он нёс тихую, тяжёлую победу над днём, который пытался его сломать. А всё остальное… всё остальное могло и подождать.
