Надпись на стене: Запретная зона проход запрещён!

P. S. Все волшебники за стеной (там в Саратове следственный изолятор).

Нас опять заперли в приемном «морозильнике», на сей раз надолго. Через час мы с Э. уже сильно хотели в туалет. Я решила, что если нас не вытащат в ближайшее время, то я просто нассу в углу под камерами, что уже мне терять после всего пережитого.
О. стояла посередине камеры в странной неестественной позе Самары Морган из фильма «Звонок», смотря в пустоту и никак не реагируя на происходящее. Она выглядела абсолютно безумной.

Наконец вызвали Э. и О., и когда я уже почти совсем была готова снять штаны и осуществить задуманное, вытащили и меня. Я взмолилась дать мне сходить в туалет, и меня отвели в туалет для навещающих, он был относительно приличным. По привычке я намотала себе туалетной бумаги в карман.

Затем на меня надели кандалы и повели внутренними дворами к автобусу. Идти было относительно далеко, опять через кучу охраняемых дверей и замков, и к концу каждый шаг давался мне уже с большим трудом из-за боли в лодыжках.

В перевозочном автобусе для заключенных меня посадили в глухую крохотную черную железную клетку с сиденьем и маленьким застекленным окном с решеткой и заперли. Слава богу, там был кондиционер. Сквозь окошко мне удалось разглядеть еще такие же клетки, где кто-то сидел, и несколько сопровождающих охранников. Минут через 15 мы тронулись, выезд из тюрьмы длился, казалось, вечность. Мы постоянно останавливались перед очередными воротами на очередную проверку. Наконец мы выехали. В клетке были ремни безопасности, но я не очень представляла, как ими пристегнуться в наручниках, поэтому в дороге при тряске я несколько раз довольно сильно долбанулась головой об стену.

Минут через 40 мы заехали на подземную стоянку суда. Автобус остановился, заглушил двигатель, и кондиционер выключился. Через минуту стало жарко, мне стало не хватать воздуха, но думаю, это, скорее, психологическое. Охранники долго готовились к выводу заключенных, снуя туда-сюда со всякими бумагами. Из соседних клеток начали раздаваться мужские вопли «я задыхаюсь, выпустите скорее», кто-то молотил по стенам, я поняла, что меня транспортировали с мужчинами, поэтому и посадили в отдельную клетку. Сначала вывели всех мужчин, и лишь потом меня, очень вовремя, мне уже казалось, что я сейчас упаду в обморок от жары и духоты.

Через стоянку меня завели внутрь, в зону, где заключенные ожидают суда. По дороге выдали обед в маленьком пакетике  –  три кусочка хлеба, баночка все того же творога, маленький джем и несколько оливок.

Я была единственной женщиной, поэтому получила камеру VIP, где находилась в одиночестве. Слава богу, в камере был туалет за стеночкой и раковина. Бумаги не было, хорошо, что я ее припасла. Еще там были ледяные каменные лавки и сильно работал кондиционер. Через минут десять я замерзла и начала прыгать, чтобы согреться. К двери подошел охранник и спросил, хочу ли я что-то теплое из одежды, я с радостью согласилась. Он выдал мне тюремный ватник огромного размера и бутылку воды. Я закуталась в ватник и начала ждать… Время тянулось бесконечно долго, периодически я засыпала и просыпалась.

Через вечность меня наконец вызвали, в сопровождении двух охранников я поднялась на лифте в зал суда. Возле двери меня встретил адвокат и сказал, что сегодня я иду домой. Мне хотелось истерично засмеяться, но я сдержалась. На самом суде уладили бюрократические подробности и условия освобождения до основного суда. Но это еще было не все, затем меня отвели обратно в ту же камеру, где я опять очень долго ждала, временами отрубаясь…

Из глубокого сна меня вырвал звук открывающейся двери. Охранники сопроводили меня какими-то черными ходами в главное здание суда, мне вернули теудат зеут удостоверение личности  и сказали, что я свободна...

Все еще в полусне, не совсем осознавая происходящее, я вышла на жаркую улицу, ощущение было странным и непривычным. В кармане у меня была копия протокола, теудат зеут удостоверение личности и свернутая туалетная бумага, в руках бутылка с парой глотков воды. Мне надо было поймать такси до места, где находился рюкзак с ключами от дома и деньгами. Около часа я махала руками возле дороги, но четыре или пять таксистов отказались меня везти.  Впервые за пять дней мне захотелось плакать от беспомощности, именно сейчас, после освобождения. Наконец очередной таксист остановился и сказал залезать. В дороге мы разговорились, и он сказал, что мое лицо ему показалось знакомым, поэтому и остановился. Оказалось, мы действительно мельком виделись «в прошлой жизни» несколько лет назад, какое совпадение…

Вскоре я была дома. Очень хотелось спать, но я приняла душ и распила купленную по дороге бутылку пива, вспоминая В. и М. Интересно, увидимся ли мы когда-нибудь.

Вот, пожалуй, и вся история.
Добавлю, что на протяжении нескольких последующих дней я просыпалась в пять утра с мыслью, что пропустила перекличку.
В одну из ночей я проснулась от кошмара, которого не запомнила, открыла глаза и увидела тюремную камеру. Все в точности как было – кровати соседок, форточки под потолком и даже пробивающийся свет из решетки в двери. На мгновение показалось, что освобождение мне приснилось, а на самом деле я все еще там. Я глубоко вздохнула, поморгала, и наваждение исчезло.

Суббота, пожалуй, самый скучный день. Выходной, на допросы никого не увозят, прогулка одна на минут сорок примерно в 3-4 часа дня, и мы весь день предоставлены сами себе. Развлечений нет никаких абсолютно, делать нечего, можно болтать друг с другом или пялиться в дверной «телевизор» в надежде на очередной экшн в камере напротив.

Подобное безделье дается мне очень тяжело.

Примерно через два часа после завтрака мне удалось руками выкрутить из шкафчика шуруп.

С помощью шурупа я поддела кромку на дверце шкафа (половина и так уже была оторвана), и сняла длинную полоску окантовки.

Из полоски я соорудила крюк и из узкой щели между шкафчиком и стеной выудила упавший туда (судя по дате, очень давно) совершенно новый тюбик зубной пасты и одноразовую вилку. Вилку я хорошо помыла и использовала впоследствии в качестве расчески.

Далее я наметила удаление крепко прикрученной к стене небольшой стальной пластинки (оставшееся от чего-то крепление), на которую у меня уже были некоторые планы (не заточка, конечно, а по хозяйственной части), и я даже успела прилично ее расшатать, но соседки по комнате яростно воспротивились подобному моему криминальному поведению, и на этом мне пришлось прекратить играть в эскейп рум.

Потом был обед – стандартный покупной шницель в панировке, что-то вроде веганского хамина (фасоль с картошкой), салат из огурцов и помидоров. Мы с Э.  обменяли наши шницели на фасоль.

После обеда мы долго разговаривали. Я выведывала у В. и М. блюда национальной кухни ЮАР и мы мечтали о первой вещи, которую сделаем, когда выйдем отсюда. Сошлись на нормальном душе и бутылочке холодного пива. Тут вмешалась Э. и сказала, что алкоголь вреден для здоровья, и что из-за него В. не может похудеть. В. возмутилась, сказав, что все ее 135 кг – ее богатство, что она красивая и желанная женщина, и в качестве доказательства исполнила зажигательный африканский танец. С ее колоритной фигурой и выразительными движениями смотрелось это действительно потрясающе, я выразила восхищение аплодисментами.

Потом В. сказала, что, кажется, она готова сходить в туалет. Из-за стресса и недостатка овощей она страдала запором уже три дня. Мы пожелали ей удачи. Через пять минут из туалета раздался ее голос – она просила подругу принести ей ее туфлю. На наш молчаливый вопрос М. ответила, что в ЮАР есть известное народное средство от запора – положить обувь или камень на голову, и они вытолкнут содержимое кишечника вниз. Туфля не помогла, и тогда В. предположила, что ей может помочь моя старая, убитая в хлам, уже немного пованивающая кроссовка (я бы, наверное, тоже обосралась от страха, если бы та оказалась у меня на голове). К сожалению, даже это не помогло. Надеюсь, что В. уже дома и у нее все хорошо.

Потом Э. учила меня стоять на голове. Это действительно не так сложно, но повторять не хочется.

Ужин был странным – консервированный тунец с соленым огурцом, много соленых оливок, острые маринованные перцы и вареное яйцо. К такому ужину точно не хватало литра пива, запить всю эту соль и остроту. Девушки опять страдали без питьевой воды.  У меня было сильное подозрение, что вода из фонтанчика – это ровно та же вода из крана, только охлажденная, но они все равно опасались ее пить.

В эту ночь я хотела лечь пораньше и выспаться, т.к. завтра предстоял суд, на котором решалось, выхожу я или остаюсь, но поспать не удалось. Отчасти потому, что вечером дверь камеры отворилась и к нам подселили пятую соседку, О.

Как только дверь закрылась снаружи, хрупкая испуганная женщина  явно славянской внешности затравленно огляделась, осела на пол и разразилась рыданиями. Я подошла к ней и обняла, попытавшись успокоить. Сначала она прильнула ко мне, потом вдруг оттолкнула и прокричала «не надо меня жалеть!». Я спросила, как ее зовут. Объяснила, что мы все тут в одной лодке, что в начале всем очень тяжело, но все не так страшно, как кажется поначалу, что мы всегда поддержим и поможем. Казалось, разговор на русском ее успокоил. Надзиратель выдал ей одеяло с простыней и туалетные принадлежности, за которые она поначалу никак не хотела расписываться, т.к. не понимала, что написано. Мы предложили ей различные опции расположиться на ночь, девушки даже предложили ей свои кровати. О. наотрез отказалась, закуталась в одеяло, легла на пол возле двери и сказала, что будет спать здесь.

Мы попытались хотя бы подложить под нее матрас, но она начала громко кричать, чтобы мы оставили ее в покое и что ей ничего не нужно. Она была явно сильно травмирована, и мы решили поменьше ее беспокоить. Обстановка в камере стала напряженной, никто не знал, чего ожидать от новенькой. Через некоторое время она спросила, как можно принять душ. Я объяснила и показала, и тут выяснилось, что ей забыли выдать полотенце. Это вызвало у нее краткий приступ истерики. Я докричалась до надзирателя и попросила полотенце для О. Через полчаса принесли полотенце, я дала его О, но та не захотела его брать, возмущаясь, что она не просила никого о помощи.

Перед отходом ко сну О. встала и внезапно на хорошем иврите обратилась к нам всем. Она заявила, что хоть ни разу не была в тюрьме, но она наслышана о тюремных обычаях, и что она не хочет от нас никакой помощи, никакой поддержки, чтобы мы не обращались к ней и вообще не заговаривали, пока она сама о чем-то не попросит. Бедная запуганная женщина (подумала я тогда), она на полном серьезе была уверена, что мы с нее потом «спросим» за помощь. Мы пожали плечами и решили, что действительно лучше оставить ее в покое.

Только я начала засыпать, как снаружи раздался удар невиданной силы и громкости. Мы подскочили к двери. Оказывается, все та же многострадальная соседка в камере напротив додумалась, что по двери можно бить не только руками, но и ногами. Звук был такой, как будто прямо над ухом огромным молотом бьют по здоровенному гонгу.  С этого момента она била ногой по двери каждые несколько минут. Вскоре на ногах было все отделение, все вопили, чтобы она успокоилась, время от времени прибегали надзиратели и страшно орали, но ничего больше предпринять не могли. И тут «наша» О. неожиданно встала, замолотила в дверь, позвала надзирателя и сказала, что она хочет в камеру напротив к той, которая буянит, потому что тут она больше не может с нами оставаться, ей плохо. Надзиратель спросил, обижаем ли мы ее, на что О. ответила, что она хорошо понимает, что мы на самом деле задумали. Я осознала, что О. гораздо более не в порядке, чем казалось в начале.

Вроде бы мне удалось задремать на несколько минут. Проснулась я оттого, что О.  совершала странные телодвижения – ходила по камере, приседала и судорожно размахивала руками и ногами. Потом она встала, посмотрела на меня и вкрадчиво прошептала «Мне надо было оставаться в Абарбанеле, а не ехать сюда». (Абарбанель – это известная на всю страну психиатрическая клиника, имя уже давно стало нарицательным примерно как «Кащенко»). Тут мне стало реально страшно, и я поняла, что точно сегодня не усну. Еще через некоторое время она с силой, которую не ожидаешь от маленькой хрупкой женщины, рывком вытащила из-под кровати М. запасную раскладушку, попутно чуть не снеся мне голову, и злобно прошипела «вы даже мне кровати не предложили, заставили на полу спать!». Я благоразумно решила промолчать. Так я и провела остаток ночи, под дикие удары из коридора, вопли из соседних камер и одним глазом на всякий случай следя за О.

Под утро пришел медбрат и дал соседке напротив успокоительную таблетку, но уже была опять перекличка и надо было вставать…

Пять дней в женской Израильской тюрьме - Часть VI - финал

Принесли завтрак – все та же баночка творога без ложки. Еще предложили молоко, но у меня от него несварение, поэтому я отказалась.

Вскоре после завтрака нас вывели на прогулку. По дороге меня остановил надзиратель и сказал, что в майке гулять нельзя. Я ответила, что больше у меня одежды нет. Надзиратель отвел меня к «завхозу» - ей оказалась доброжелательная и приветливая заключенная трансгендер, оказывается, они сидят вместе с женщинами, ну по крайней мере одна так точно. Она выдала мне белую футболку, еще я попросила по возможности подыскать мне трусы и хоть какую-то сменную одежду, она обещала что-то придумать.

Я вышла в небольшой огороженный забором и колючей проволокой дворик, залитый жарким солнцем, где стояло четыре уличных тренажера, тоже на самом пекле (напоминаю, летом в Израиле очень, очень жарко). Еще был стол для настольного тенниса и сушащееся белье на подставках. Можно брать стулья, что все и делали – сидели на небольшом участке тени, там хоть как-то можно было дышать. Нас опять заперли, уже во дворике.

Долго посидеть я не успела, меня вытащили на осмотр к врачу. Там меня взвесили, врач спросил, принимаю ли я наркотики, есть ли хронические болезни и не нужны ли мне постоянные лекарства. На этом посещение врача было окончено, и меня снова вывезли на допрос, обыскав по дороге бессчётное количество раз. На выходе из тюрьмы на меня, как полагается, надели наручники и наножники. Щиколотки уже ощутимо болели, но я терпела.

Разумеется, в начале каждого допроса, как полагается, мне давали подписать заявление, где были указаны мои данные и где я подтверждала, что понимаю, в чем меня обвиняют, и спрашивали, хочу ли я посоветоваться с адвокатом. Я исправно звонила адвокату перед каждым допросом и обсуждала детали. Еще скажу, не вдаваясь в подробности, что, по всей видимости, мое задержание было обусловлено спецификой конкретного следствия и было спланировано заранее.

Перед допросом следователь купил мне сэндвич, причем даже звонил из кафе узнать, что туда положить. Допрос опять продолжался почти до вечера. Было утомительно, но меня поили кофе и водой, и сэндвич был вкусным - жаль, что маленьким. По крайней мере, там был кондиционер и нормальный туалет, где я с разрешения следователей позаимствовала целый рулон туалетной бумаги. Еще я попросила у них пустую пластиковую бутылку.

Затем меня отвезли обратно, и опять досмотры и бесконечные двери. К сожалению, на входе у меня отобрали бутылки, хорошо хоть разрешили пронести бумагу. В камере меня ждал сюрприз - моих соседок, как оказалось, тоже вывозили на допрос, и пока мы отсутствовали, камеру покрасили. А теперь представьте себе небольшую комнату без кондиционера и нормального воздухообмена, которую покрасили, не жалея краски, и через пару часов запустили туда четырех человек… Запах был невыносим, у нас у всех кружилась и болела голова. Я понимала, что нам надо поесть – всё, что мы ели за весь день – это творог утром и сэндвич днём.

Мимо дверей камеры проходили надзиратели, у которых я пыталась выяснить, покормят ли нас сегодня. Кто-то меня игнорировал, кто-то говорил, что через «пару минут» будет ужин. Часа через полтора на все тот же вопрос очередной надзиратель ответил, что ужин давно был, и чтобы мы ждали завтрака. Тут я не выдержала и возмутилась, на что получила ответ, что по правилам, если мы вне стен тюрьмы, питание нам не полагается, нас должны кормить там, куда вывозят.

Я взмолилась, чтобы нам дали хоть что-нибудь, надзиратель сказал, что постарается найти творог, но хлеба не обещает. Еще через полчаса он просунул нам в дверь несколько пачек творога и яблоки. Яблоки были холодные и вкусные, я съела их как в детстве – целиком, оставив только палочку. Позже он принес еще полбуханки хлеба, но аппетит у нас уже пропал, видимо, из-за сильного запаха краски, и мы отложили хлеб в сторону. Впоследствии хлеба у нас было в избытке.

Да, я еще не упомянула о воде, столь необходимой в нашем климате. В коридоре есть фонтанчик, в который можно набрать воду по дороге с прогулки или при другом выходе наружу. Проблема в том, что бутылки просто так не достать, и что выходим мы не так часто. Мне еще повезло, что изначально дали пронести с собой пластиковую бутылку (впрочем, потом ее отобрали). Поэтому я пила воду из-под крана, она даже вкуснее, чем у меня дома в Тель-Авиве, а вот соседки это делать боялись и поэтому страдали.

Т. с вещами перевели в другую палату, мы остались втроем, я и южноафриканские подруги.

У меня была новая выданная футболка, поэтому я опять постирала трусы в раковине, а майку приспособила в качестве юбки. К такому виду вроде бы претензий не было, и я была довольна, что нашла такой выход.

До отбоя еще было время, делать было абсолютно нечего, поэтому я попыталась лепить чернильницы из хлеба. Но, видимо, хлеб сейчас уже не тот, и у меня ничего не получалось. В итоге я слепила кривой кубик и очень гордилась собой. Еще я продумывала возможные использования втулок от туалетной бумаги – негоже просто выкидывать такой ценный предмет.

Наконец перекличка и отбой.

Ночь была тоже полна событиями.

Соседки напротив насрали на пол посреди камеры, чем очень «обрадовали» надзирателей. Мы с увлечением наблюдали за происходящим сквозь зарешеченное окно в двери – между собой мы уже называли его телевизором.

А еще позже ночью я услышала мяуканье в коридоре. Приоткрыв отверстие для еды, я увидела черно-белую кошечку. «Кис-кис» - позвала я, и кошка наметанным ловким движением запрыгнула внутрь камеры через щель для еды. Кошка оказалась невероятно ласковой, и через несколько минут она уже топтала мне живот и громко мурча, пристраивалась спать у меня на груди.

Потом к нам привезли нашу следующую соседку, Э. Мы перекинулись парой слов, но говорить она явно не была настроена – позже, когда мы все уже сдружились (насколько это можно так назвать), она рассказала, что и так была в шоковом состоянии, а тут к ней пристает какая-то странная женщина с кошкой и в майке вместо юбки.

В. и М. проснулись, и, увидев бродящую по камере кошку, впали в натуральную истерику. Не знаю, как у них там ЮАР с кошками, но реакция была такой, какая у нас, наверное, была бы на огромного таракана, которого кто-то чешет за усиками, гладит и спит с ним в одной постели, держа за лапки. Пришлось проявить понимание к чуждому мне менталитету и выпихнуть сопротивляющуюся кошку обратно в щель.

Остаток ночи Э. просидела возле двери, пытаясь поймать потоки прохладного воздуха. Остальные мирно спали, уже не обращая внимания на привычные вопли из камеры напротив.