- Здравствуйте товарищ Мезень, - скажет в штабе пожилой незнакомый человек в хорошо подогнанном камуфляже, с умными и проницательными глазами. И усы. Да — усы обязательно. Я, скажет он из под усов - генерал Такойтов. рад Вас видеть, стрелок-санитар доблестной первой роты, уполномочен вручить Вам важную государственную награду. И вот еще - ковер и телевизор.

Заманчиво. Отпуск попрошу, подумал санитар — если такой вариант выпадет.

Мезень поделился интригой с Комаром и Змеем.

- Точно наградят, - сказал Комар, - если б какой косяк был, тебе бы по радио полную панамку накидали уже, нафиг машину еще присылать.

- Нет. Всяко бывает, ты сильно не расслабляйся, брат. - Змей подключился, - время военное, непростое. Могут и расстрелять. За баней.

- За баней не могут, - преисполненный уверенности голос Комара.

- Это почему же — не могут?

- Ты здесь хоть одну баню во дворах видел? Не строят их тут, дикие люди.

- Это да. Отпадает. Бани нет — и расстреливать негде. Тогда точно наградят. Но ты, Мезь, когда награждать будут, скажи что геройствуя выполнял распоряжения старшего позиции. Не забудь. Подсвети, так сказать, руководящую роль. - Змей возжелал не остаться в стороне от возможной мирской славы.

Получив пищу для словесного пинг-понга товарищи санитара по бункеру соревновались в остроумии от нечего делать. Со стороны это было похоже на конкурс «разминка» в КВН, импровизации — у кого смешнее.

Жюри в лице Мезени не оценивало. Думало о своем. О том, что поспать бы. Если в три идти, куда-то ехать. А потом будет то, о чем интрига. Вот ведь...

Из-за такой вводной пришлось немного сдвинуть влево график дежурства «на глазах» ночью. Мезень, обычно стоявший с двух до четырех встанет с часу до трех.

Пошел отбиваться. Часа четыре есть на поспать. Наверное. Если радейка не позовет приступить к обязанностям санитара. Поскорей уснуть пока Змей не успел сделать то же самое.

В час ночи заглянул Комар, негромко потряс за ногу:

- Пора, вылезай менять.

- Ага, иду.

Было тихо, если не считать Змея, оделся по легкому - без брони и каски, из угла калашмат, отвел затвор, глянул — патрон на месте, снял с предохранителя — на автоматический огонь, вышел.

Дальнюю посадку справа, где «лайнера» - крыли фосфором. С неба медленно струйно лилось белое пламя — жуткое зрелище. Завораживающее своей смертной красотой — как картины Верещагина, в которые вглядываешься, чтобы увидеть все до мелочей.

Обсудили вполголоса незавидную судьбу тех, кто сейчас там, в посадке под фосфором. Перекурили, здесь все тихо. Уставший Комар ушел внутрь бункера, откуда доносились буйные звуки сна, похожие на работу не прогретого тракторного дизеля. Змей подтраивал. Мезень остался наедине с черным небом, цикадами, мышами — которых в окопах тысячи и они не испытывают абсолютно никакого уважения к человеку, воспринимают его не как опасность — а как природное явление, сродни дождю или ветру.

Так же как и всегда, буднично, раз в две-три минуты выход, свист падающей мины, прилет. Дежурно работали пара минометов с каждой стороны. Иногда с нашей стороны резкий выстрел танка, откуда-то из-за посадки. Его ни с чем не спутаешь. Сначала похоже на степную зарницу — сполох в ночи, в тишине. И только потом бьет резкий звук, согласно законам физики.

На небе ярко светилась Большая Медведица — с ней у санитара были особые отношения на протяжении многих лет. Когда Мезень был молод и горяч, умел влюбляться, был гибок — душой и телом, была у него девушка. Любовь была - вулкан! Так умеют любить только юные неискушенные сердца, когда расставание на день кажется вечностью. Когда высокое нежное чувство еще не забито ни липким опытом предательств, ни навыком взаимного извлечения пошлых выгод. Он был геолог - и она геологиня. Красивая пара — блондин и жгучая брюнетка с огромными глазами трепетной лани. Порой разъезжались в разные стороны — он в экспедицию в тундры, она на практику, или еще куда. Телефонов мобильных и спутниковых не было в помине, адресов для отстукивания телеграмм — тоже. В его в геологическом отряде из средств связи были ноги, лодка и ракетница. Уходили в тундру на месяца два-три. Как пережить разлуку, не слышать биение милого сердца, голос — говорящий такие важные глупости?

Договорились тогда любящие души - будут держать связь в одиннадцать вечера. Через небо. Через вторую звезду в ручке Ковша. Мицар — двойная звезда, как портал. Так и делали. Смотрели одновременно с разных точек планеты - говорили, слушали ответы. И ведь слышали!

С тех пор прошло больше четверти века — но всегда, глянув на Большую Медведицу, санитар подмигивал Мицару и говорил:

- Привет Кареглазая, как ты?

Ответов не получал давно. Но он все равно подмигивал, привык уже. Как здороваются с теми, кто не здоровается. Потому что. Заодно пользовался другой не менее важной функцией созвездия — определял направление на север. Знаешь где север — всегда найдешь, где дом. Так уж вышло в его жизни, увидел Большую Медведицу - и хорошо на душе, будь то в море, в поле или как сейчас, на фронте. Былую любовь повстречал и про дом вспомнил. Надежнее так, тверже — когда путеводная есть. Вот и сейчас — смотрел с приветной теплотой несколько времени, закинув голову. Ковш был развернут в сторону Бахмута — там север. В этот момент оттуда, расчерчивая бархатное небо, пошли выходы «градов». Похоже, полетела ответка на выжигание наших посадок фосфором.

Подумалось сумбурно, потоком — насколько все удивительно перемешано и переплетено!

Прошлое — теплые милые воспоминания, образы того, что в реальности давно простыло.

Настоящее — летящие наискось через красивую южную ночь огненные стрелы «града», несущие кому-то смерть и страдание, здесь и сейчас.

Будущее — а есть ли оно? Следующая секунда, минута, год. Только что эта единичка времени была будущим. Щёлк — и стала прошлым. Как будто на счётах или четках отщелкиваются бусины.

И над всем этим, в веках и эпохах — Большая Медведица. Наблюдает невозмутимо, помогает, вселяет уверенность правильности пути. Санитара, одиноко стоящего в грязном камуфляже посреди войны накрыло в очередной раз, до мурашек по хребту — сколько же в мире красоты! В каждой секунде, в каждой былинке. Надо только остановиться и увидеть эту красоту, нащупать её. Пока она не ускользнула. И тогда, в эту секунду осознания — наступает момент счастья. Вне зависимости от твоего места в этой картинке, ибо это абсолютно не важно. Ты часть всего, неотделимая и полноправная — как капля в океане. От этих размышлений захватывало дух — вселенская огромность каждой мелочи перетекающая в раздробленность вселенной на…. Он не успел додумать, уложить эту мысль - поток санитарского сознания прервало появление из бункера сонного Змея, пришло время меняться «на глазах». Подойдя, тот сходу огорошил вопросом:

- Мезень, брат, ты к чему языком прилип — помнишь?

- ??? В каком смысле?

- Ну в детстве, зимой какую железяку лизнул на морозе?

Санитар с минуту молчал, сложно было принять такую жесткую ротацию мыслей — от места во вселенной, до неожиданного вполне конкретного, но нелепого вопроса. Змей в это время с хрустом перхал утренним кашлем курильщика, одновременно прикуривая закрыв язычок пламени зажигалки не полностью сжатым кулаком.

- Санки. Помню, батя в садик утром вез, темно, морозно, а спинка у санок советстких такая - алюминиевая, красиво инеем покрыта, в свете фонарей играет, манит. Попробовал на вкус и прилип, - улыбнулся, вспоминая событие почти полувековой давности. - А к чему вопрос такой, братец, в жаркую летнюю ночь-то?

- Да так, приснилось, что прилип. Настолько ярко, что под впечатлением до сих пор. И язык болит — прикусил во сне, видимо. Аж до крови.

- Понятно. А к чему во сне прилип-то?

- Не поверишь, к пулемету. Снилось стреляю, щека у приклада, и вдруг решил коробку облизать. Бред какой-то тут во сны лезет. Лучше бы бабы снились.

- Не, бабы только на ротации снятся — здесь, наверху, все какая-то чепуха суетная в снах приходит.

- Ага.

- Сильно кровит? Может перевязать? - пошутил санитар.

- Не. Лучше спирту дай грамм сто, прополощу, чтоб заражения не было.

- Зеленка пойдет для полоскания? Она на спирту.

- Спать иди, жмот.

- Ладно, пожалуй пойду. Пост сдал. - санитар щелкнул предохранителем вверх и пошел в сторону бункера.

- Змей, я свое радио выключу, если услышишь, что меня зовут - пни, хорошо? Там машина должна на Бахмут прийти.

- Пну с удовольствием, - мстительно, видимо за отказ в спирте, пообещал пулеметчик. - Помню, что тебя на расстрел с награждением ждут.

Санитар уже заходил в бункер, когда Змей его окликнул:

- Мезень!

- Что еще?

- Это. Забыл главное сказать. Пост принял! - в сером рассвете было видно, что Змей улыбался. Мезень улыбнулся в ответ:

- Вот теперь по фэншую. Можно и спать. - и нырнул в зев бункера, где чиркнул зажигалкой, чтобы не наступить на тихо сопящего Комара.

Проснулся часов через пять, от души выспался. Никто не будил, все целы-здоровы, машина не пришла. Попил чаю. День был более-менее тихим — стреляли, конечно, вокруг и повсеместно — но так, довольно дежурно, без рвения и надрыва. Связался с ротным — что по машине на Бахмут? Сказал — ждать, скорее к вечеру будет.

Часы до вечера прошли в спокойных лазаретных хлопотах. кому от живота выдать — мучается наверху народ желудками, питание всухомятку; кому вросший ноготь поправить, почистить гной, наложить повязку с левомиколем. Заглянул Ворчун — крепкий возрастной боец из самых неудобных позиций в овраге. Хромает. Выбит большой палец на ноге — причем давно, похоже уже сустав начал деградировать. Мезень предложил Ворчуну спуститься на больничку. Тот отказался.

- Да потерплю еще, что уж, месяц так хожу, почти привык. На позиции нас всего трое, менять некому, кто придет — так через день уходит. Совсем у нас там постыло — полторы норы на троих, когда обстрел, так мы там втроем как шпроты в банке. А если дождь, то яма полная воды — мисками вычерпываем жижу, - посетовал Ворчун и похромал обратно на позицию. «Стойко переносить все тяготы и лишения военной службы» — всплыли в памяти санитара когда-то слышанные строки Устава. Достойный дядька. В нелепых пластмассовых очках, дужка перевязана изолентой. Внешне и не скажешь, что воин. А — воин. Часто бывало по другому — весь такой развернутый, грудь - колесо, голос - труба, взгляд дерзкий, шевроны — огонь! Глянешь на такого, думается — вот она надежда армии, вот он — солдат Победы! А как на передок — не-не-не, я тут ребятки. Или вообще домой. Не для того такой красивый и тактикульный, чтобы в грязных ямах, да под обстрелами. Вот если Рейхстах штурмануть — тогда да. Понятное дело - на миру и смерть красна, кто ж хочет лечь безвестными костьми в посадке…

Ближе к вечеру, часов в пять — в радио выкрикнули позывной санитара. Явиться через четверть часа на бункер к Бродяге, он ближний к месту куда может подойти машина. Быстро собрался, перекурили, присев на дорожку.

- Ждем тебя, брат, ты там оставаться не соглашайся, если на повышение звать будут. Захотят расстрелять — тоже не соглашайся. Нам без тебя тут туго будет. Давай — одна нога тут вторая там, — пошутил вчёрную Змей. На фронте это поговорка про саперов вообще-то. И весьма невеселая.

- Пшёл ты. Обе ноги тут и обе там, - Мезень улыбнулся и вышел из бункера. Светло, тихо. Направо по окопу.

У Бродяги на бункере уже ждал Бугор, старший расчета АГС, крупный не унывающий никогда мужчина — всегда спокоен, всегда на позитиве. Он, как и все гранатометчики, был туговат на ухо, разговаривал громко, без устали балагурил и шутил, рассказывал анекдоты — к месту и нет. Его тоже дернули в Бахмут по какой-то надобности. Тоже не знал — к кому и зачем. От Бродяги вдвоем перешли в блиндаж у самой дороги, куда должна была прибыть машина, там обитал Цвет — тоже АГСник, как и Бугор, но из другого расчета. Там, ожидаючи, от души напились чаю с шоколадными конфетами, целый пакет изобильно стоял на столике. После пары конфет на зубах захрустел песок. Мезень удивился — откуда кондитерское богатство в столь диких местах?

- А! - слегка махнул ладонью Цвет, - тут привезли снабжение — только выгрузили, машина на пару десятков метров успела отойти, как накрыли минометом. Четко по барахлу прилетело. Вот, собрали потом то, что осталось. Пакет конфет по обочинам набрали, шоколад с дорожной пылью, не удивляйся если захрутит. Сигареты оттуда же, если надо, бери, - показал на горку порванных, будто пожеванных пачек в углу.

Минуты за две, как подошла буханка, по радейке сказали быть на низком старте. Машина обычно не задерживалась на верхнем пятаке — сразу разворачивалась и шла вниз. Так и в этот раз, кто-то выбросил вещи, выпрыгнул и сразу в стороны, машина с дрифтом крутанулась на месте, на несколько секунд замерла — этого хватило, чтобы запрыгнуть Бугру и Мезени. Хлопнули железным уазовским лязгом двери, рванули вниз в сторону дамбы — неприятный открытый участок. На сбережение подвески водитель внимания не обращал — летел по разбитому полотну, привычно обруливая знакомые ямы и воронки. Четко шел по фарватеру — знал, где топить, где тормозить. Вылетели на прямую — в сторону Бахмута. По обочинам покошенные огнем артиллерии посадки, битая техника — разбитый гражданский КАМАЗ у железнодорожного переезда —нелепо-оранжевый, в цвете коммунальных служб. Пара сгоревших натовских МРАПов, перевернутый и изрешеченный бандеромобиль с портретом гитлеровского упыря на двери и вилкой тризуба на другой, догорающая в поле поодаль от дороги наша БМП.

Бугор по дороге пытался узнать у водителя — куда и зачем их везут? Водитель и боец на переднем сиденье отмалчивались по этой теме, сказали только что приказано доставить на адрес.

- Адрес? - хохотнул Бугор, - В Бахмуте еще есть адреса?

- А как же! - ответил водила, - В школе, небось, учился? Помнишь «на деревню к дедушке», вот то-то - адрес везде есть.

Въехав в город и попетляв немного по разбитым улицам, остановились у дома без крыши. Водитель показал на вход в подвал:

- Вам туда, бывайте братцы.

Санитар с Бугром вылезли, машина ушла на тыловой Светлодарск. Прямо через разбитый двор, уже подходили к ступенькам - дверь открылась и навстречу вышли люди. Бугор их узнал и расплылся в улыбке:

- Здравия желаю, братва!

Мезень, как будто тоже видел эти лица, что-то смутно знакомое, но последние пару недель на передке с той массой впечатлений, контузий и потрясений подтёрли прошлое. Что-то смутное, из прошлой жизни. Одного точно узнал, тем более, что Бугор назвал его позывной — Евген, командир второй роты.

Прошли вниз, в полумрак подвала, автомат как обычно, в угол при входе. Бугра с предметным разговором сразу утянули куда-то в сторону.

Санитар поздоровался со всеми, пожали руки, коснулись плечами — так тут принято, по-братски. Мезень внимательно огляделся — усатый генерал с мудрым лицом и высокой государственной наградой отсутствовал.

- Похоже, что и расстреливать не будут, - подумал с юморком санитар. Положил каску, которую держал в левой руке, скинул броню и сел за стол.

- Голодный, Сань?

- Да, очень.

Смутно знакомый бородатый человек поставил перед ним тарелку. Там была картошка с тушенкой. Пододвинул ближе овощную консерву — салат какой-то. Отрезал ломоть хлеба, дал ложку.

- Извини брат, что холодная — газ кончился еще утром, новый баллон завтра только подвезут, - Как сам? Наслышаны о твоих приключениях на горе… вот специально выдернули, хоть повидаться.

Мезень молча жевал холодную картошку с хлебом и салатом, разрубленную начетверо луковицу, кивал и улыбался. И никак не мог вспомнить — кто этот человек? Ведь он его знал, но откуда? Где сводили дороги? Как зовут? К человеку, сидящему от санитара через стол подсел другой и тоже включился в беседу как старый знакомый… Щекотливая ситуация — как спросить человека, который явно с тобой знаком, приветлив, беседует:

- А ты кто? - как-то не вежливо. санитар продолжал сосредоточенно жевать и отвечал нейтральными словами, по большей части междометиями. Не решался спросить.

- Саня, ты что нас не узнал? - после минутной паузы, которая нарушалась только звяканьем ложки о фаянс тарелки, спросил человек с бородой.

- Да, простите, братцы, что-то мозг свело, после приключений последнего месяца. Не узнаю. Да и темно тут.

- Да это ж мы, отец Сергий и Володя, мы в Кременную к вам приезжали, что — забыл?

- Ааа! Батюшка! - Мезень бы хлопнул себя картинно по лбу, но руки были заняты ложкой и краюхой хлеба, - Я чот совсем одичал, не ожидал вас здесь увидеть!

Санитару стало неловко, ну как же так - ? Вроде с памятью порядок всегда был, а тут… Они же вместе пару дней подряд по лесу, по всем позициям — где крестили, где причащали, все позиции освятили, технику. Но это было так давно — целых два месяца назад. Не всем выпадает счастье столько прожить в этих краях.

Мезень быстро дожевал, поднялся и обошел стол, сложил ладони крестом:

- Благословите, отче!

- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! - священник перекрестил и положил ладонь на склоненную голову санитара.

Сразу развиднелось, неловкость общения ушла.

- Какими судьбами здесь, отче? Сюда не все в погонах-то доезжают, как вас пустили?

- По воле Божьей. Ну и хороший коньяк шлагбаумы поднимает — тоже пропуск.

- А меня сюда зачем — не знаете? - Мезень все ждал официоза.

- Как не знать, конечно знаем! Это мы, пользуясь близостью к штабным выдернули — узнав о твоей работе наверху. Причастить тебя надо, помощь тебе нужна. Ну и аптеки кой-какой пополниться привезли, для земных надобностей.

- Все-таки награда! - радостно подумал Мезень, вспомнив об интриге, которой мучился когда получил вызов в Бахмут. - А как причащать-то, я ж только что картошку с тушенкой лопал? - уже вслух спросил.

- Да вас, воинов, можно и без поста, без исповеди, — вы и так между небом и землей, - ответил батюшка.

Еще немного посидели, выпили холодного сладкого чаю и пошли все втроем в гараж, который на время приезда священника стал походной церковью. В углу церкви хранились боеприпасы, снабжение для передовой, вещмешки бойцов. Вход с улицы завешен масксетью. Отец Сергий и Володя рассказали, что пару часов назад крестили здесь бойца.

В храме у аналоя батюшка принял короткую исповедь, прочитал разрешительную и другие необходимые молитвы, достал из походного чемоданчика Святые Дары и Причастил санитара. Володя - неразлучный друг священника сослужил ему.

Мезень какое-то время молчал. Стало хорошо, светло и спокойно. Он верил и знал, Причастился - смерть не страшна, остыть не успеешь, сразу за бороду — и в Царствие Небесное. Так сказать - по зеленому коридору.

Закончив все в походном храме, поднялись наверх — на этаж без крыши, было сухо. Там, в расчищенном помещении стояли кресла, какой-то топчан, диван. Батюшка показал санитару коробку с медициной — выбирай, что надо. Найдя какой-то нелепый синий мешок, Мезень набрал в него перевязку, турникеты, антисептики, небольшой сверток с обезболами в шприц-тюбиках лежал отдельно на столике. Санитар с позволения забрал его весь. Он старался, чтобы у вверенного ему личного состава нефопам был по два, а то и по три дозы у каждого. В неразберихе и сумятице первой помощи не всегда найдешь на раненом его личный шприц-тюбик — у кого в аптечке, у кого в кармане на груди, у кого в нарукавном. Ищи там, теряй драгоценные секунды.

Снизу прокричали, что машина в обратную сторону уже готова, ждет. Бугор был уже внизу, ждал с каким-то пакетом и парой «улиток» зарядов для своего любимого гранатомета. Обнялись. На прощанье батюшка подарил Мезени складные тактические ножницы, сняв их со своей брони и лично нацепив на броню санитара:

- Тебе нужнее! И это, Саня, своим скажи — завтра в четыре утра собираюсь к вам, пусть бойцы будут готовы. Причащать буду — всем передай, пусть подтягиваются.

- На какую позицию?

- Еще не знаю, пусть радио слушают, сообщим ближе.

- Принято. Берегите себя! - санитар опять сложил ладони крестом, - Благословите, отче!

- Во имя Отца и Сына и Святаго духа!

- Аминь, - одновременно сказали оба.

За рулем ожидающей буханки сидел санитар разведвзвода — Чайка, молодой красавец, с очень светлым взглядом и лицом. На втором переднем сиденье сидел еще боец из разведки, санитар его не знал. Тепло поприветствовали друг-друга и, разместившись двинули.

Бугор сразу приступил к своему обычному занятию — громко и без остановки балагурить, рассказывать истории из жизни, анекдоты. Вышли на прямую дорогу в сторону Клещеевки, которая находилась под огневым контролем противника, чем ближе к передовой, тем плотнее. Бугор курил и рассказывал какие-то залихватски боевые истории с войны в Таджикистане начала девяностых, в молодости он прошел ее от начала до конца. Боец, сидевший рядом с водителем немного нервничал, спустя короткое время раздраженно попросил Бугра молчать — надо слушать небо. А он ржет и глушит всех своими бесконечными рассказами… Тот на несколько секунд замолк. Потом спросил:

- Ну услышишь ты как она летит, и чо? Выпрыгнешь? А если туда куда выпрыгнешь прилетит — как угадаешь? - помолчал немного и спросил, - Верующий?

- Ну конечно.

- А знаешь, какое слово в Библии встречается чаще других?

- Ну просвети, пастор.

- Радуйтесь! Чаще всего Иисус говорит — радуйтесь! Вот мы и радуемся, а ты не мешай, - и Бугор продолжил какой-то смешной рассказ про ущелья Бадахшана, душманов и заклинивший гранатомет из-за заползшей в затвор мыши.

Взлетев на гору и разворачиваясь прямо на выгоревших после обстрела противотанковых минах, машина наехала правым колесом на отдельно лежавший рабочий взрыватель. Его заряда хватило, чтобы с негромким хлопком разорвать колесо. Очень скользкая ситуация — застрять именно на этом пятаке. Мезень с Бугром предложили помощь в замене, но получили грубый ответ:

— На хер, в стороны, бегом.

Разведчики уже выпрыгнули из машины, Чайка был с ключом и домкратом, второй через секунды выволакивал запаску из салона.

Два раза повторять команду «на хер!» было не надо. Подхватив нелепый синий мешок с аптекой, санитар рванул в сторону окопов ведущих к его позиции. Улыбчивый и уверенный Бугор, радуясь, не спеша пошел в сторону бункера Бродяги.

- Мезень!

- Что? - обернулся санитар.

- К моим по дороге заскочи, передай что через полчасика буду, пока зайду к парням кофейку попью — позитивный гранатометчик жаждал общения.

Отойдя метров сто от точки выгрузки санитар повторно оглянулся, разведчики уже поставили запаску, убирали рваное колесо в салон. Через секунды машина ушла.

- Ух-ты! Быстрее, чем в Формуле-1.

Вернувшись на «единичку» Мезень нашел обрадованных его появлением Змея и Комара.

- О! Док! Не расстреляли! Стало быть наградили!?

- Конечно, к высшей награде представили.

- Серьезно? Покаж!

Мезень кивнул на синий пакет. Комар с видом ребенка, заглядывающего в сумку к маме, пришедшей из магазина, развязал пакет и увидев там медицину понял, что купился.

- Что было-то? Зачем таскали?

- Да так, батюшку повидал, помнишь в Кременную к нам приезжали? Причастился, от вас пару часов отдохнул — развеялся, всяко хорошо, - Батюшка просил передать, что завтра на рассвете будет здесь, кто желает — слушайте радио, обозначит точку, будет причащать.

Комар обрадовался, гностический Змей пропустил информацию мимо.

- Тогда побриться надо, майка где-то чистая у меня была, - помощник санитара сразу, не откладывая, начал готовиться к утреннему таинству.

- А ты что, Комар, верующий? - Змей.

- Да, конечно.

- Когда уверовал — здесь, на фронте что ли?

- Нет. Бабушка моя, мне лет пятнадцать было, однажды сказала - Диня, если поймешь, поверишь, убедишься, что душа бессмертна, тогда очень просто смотреть на жизнь. Все происходящее видится под другим углом, как в кино. Со стороны, что ли.. Продумал тогда всю ночь. С тех пор и уверовал. В церковь, правда, очень редко хожу. Но в Бога верую.

Утром в начале пятого по радио:

- Циркулярно! Прибыл священник, всем, кто хочет Причаститься — на бункер к Бродяге.

Комар, надевший свежую майку, побритый, даже почистивший непонятно чем берцы — торжественно выдвинулся. Это было чудо, настоящее. Причастие в сотнях метрах от противника. Под прилетами.

На следующий день после отъезда отца Сергия из Бахмута в дом, где он останавливался, оборудовал походный храм, было три прилета. Три снаряда 152 мм. Один в дом, два точно в походный храм. Три прямых — и ни один не сработал. Так и лежали болванками, пробив стены. Не смогла смерть против Жизни, обломала свое жало.

Это было еще одно чудо. Абсолютно явное. В тот день отряде прибавилось верующих. Да что в отряде — на белом свете.

В Телеграм - @Вода Мезени

Мезень в раздумьях пил чай, курил. Остро хотелось домой, к детям. Их у санитара было шестеро, старшая дочь от первого брака и пятеро малых, младшему не было и двух лет. А также внучка. И кот. Была еще жена, по записи в паспорте судя. По ней не скучал — жили тяжело. Последние пару лет на грани развода. В доме не ужились два сильных характера. Санитар с детства обладал неким даром предчувствия, предсказательностью. И почти сразу, через год после свадьбы знал, чем все это закончится, к чему идет — но как-то за 10 лет, не смотря на хромающую на обе ноги семейную жизнь, нарожали пятерых детей. Сами удивлялись — вот живут люди душа в душу, а Бог им детей не дает. А мы как кошка с собакой. И нате вам — пятеро. Здоровых, розовых, смышленых. Оба видели в этом какой-то знак свыше, тянули как могли, терпели нестроения в личной жизни. Но после рождения пятого — что-то лопнуло. Как струна перетянутая. С жалким звоном, и звук угас. Мезень бы еще тянул, мужчины вообще более терпеливы и уступчивы - жена уже не могла. Но, у семейного конфликта минимум две стороны. Ее раздражало в нем всё - он видел, чувствовал, даже когда она пыталась улыбаться, делать вид нормального общения. Это очень истощало обоих. У каждого было свое отдельное понимание - почему так произошло. Вероятно, что эта разность понимания причин и была препятствием к попыткам найти хоть какой-то компромисс. Супруга моложе на почти десять лет, как человек современный и амбициозный все время стремилась поднявшись на ступеньку, сразу лезть на следующую. Была из малюсенького сибирского городка — райцентра. Её родители, достигнув пределов существования в нем перебралась в область, потом в один из стольных городов, а затем и в Москву. Это, как казалось санитару и заложило психотип — заняв хорошее место, стремиться к лучшему. Вполне имеет право на. Но не его это.

Мезень же, воспитанный в парадигме «лучшее враг хорошего» не понимал таких установок. Зарабатывал до войны он вполне хорошо, работал в море вахтами. Денег хватало и на две машины в семье, да - не люкс. На хлеб на столе. И на дом за городом, свою большую квартиру в хорошем районе, ежегодный отдых на заграничном море всей семьей… На няню малым детям. Супруге этого сначала хватало, а потом перестало. Требовала от него амбициозности и стремления к постоянному финансовому развитию. Считала бездельником и пустым человеком. Наверное потому в том числе, что никогда не видела как он работает. Уезжает куда-то с сумкой на несколько месяцев — в какое-то свое море, в какие-то свои мифические шторма, а потом приезжает и просто довольный всем живет. Попытки объяснить, что он несколько этих месяцев без выходных стоял вахты по полсуток через полсуток не находили отклика. Выспался мол недельку и иди, амбициозно покоряй вершины благополучия.

Когда уходил на фронт понимал, видел в глазах жены, что она не против того, чтобы он не вернулся. Его это не испугало. Пугало только то, что есть вероятность прийти инвалидом или не дай Бог овощем. Вот тогда он съест полной ложкой… об этой чаше не хотелось даже думать. Просил «если смерти - то мгновенной, если раны — небольшой».

В этих раздумьях его застал вернувшийся с добытыми бензином и водой Комар, мокрый от пота, довольный, что все прошло без приключений.

- Что грустишь, Саня? - здесь редко кто знал друг-друга по именам, а если знал — то редко этим пользовался.

- Да так, дом вспомнил, взгрустнулось чот.

- К бабе захотелось?

- Не, к детям, каникулы у них сейчас — на речку бы, у нас речка около дома в деревне — небольшая, чистая, с кувшинками. - Мезень помолчал, - От бабы еще бы годик побегал, там с ней такая война, что здесь проще. Понятнее откуда летит.

- Знакомо, брат. У меня тоже дома фронт рухнул. А знаешь, может придешь, военный с медалями — мужик! Может что и поменяется.

- Не братка, это вряд ли. Пустое это для моей — медали, военный. Там другие любимые авторы. Мне кажется для нее лучше будет если я — 200.

- Да. Моя вообще впрямую, не скрываясь чешет такое. Неприятно малость — любил ее когда-то, даже сейчас, наверное что-то есть. Но в целом — пофиг.

За разговором Комар успел скинуть мокрую от пота гимнастерку, зажечь горелку, налить в большую кружку воды и поставить кипятить, закурить. Многозадачный человек.

- Вот слушаю я вас и понимаю поговорку - «на войне о бабах, на бабах о войне», - раздался заспанный голос Змея.

- Значит поговорки неглупые люди придумывали, знали о чем. А ты не подслушивай. У нас тут разговор по душам.

- По душам о душе надо говорить, а вы на баб жалуетесь.

- Ну так присоединяйся.

- Про баб не присоединюсь, у меня такого предмета нет. А по душам — запросто. У меня ж как у латыша — хер, да душа, - хохотнул Змей и выполз из спального отделения, уселся на порог, сонно оглядываясь одновременно в поисках сигареты и тапочек.

Появление проснувшегося оптимиста пулеметчика изменило атмосферу на более мажорную.

- Может кофейку заварим? Давай Мезь свой гостевой, московский — а?

- Ну давай, шиканём. Пока тихо. - санитар достал из угла открытую пачку кофе перетянутую аптечной резинкой, передал Комару, исполняющему роль баристы.

Только поднялся кофе, как в дверь просунулся Тринадцатый.

- Мезень, какого до тебя не докричаться?

Санитар глянул на рацию — села. Вроде недавно крякала еще. Оплошал, ётить.

- Села, блин, - засуетился, ставя в зарядный стакан.

- Давай бегом на бункер к Бродяге. Там два 300, не тяжелые. Не наши — смежники. На тебе мое радио, - Тринадцатый сунул свою рацию санитару:

- А я кофейку за тебя попью, - хохотнул своим обычным смешком.

- Мезень - Бродяге! Мезень — Бродяге, - тут же зашипела радейка, с армянским акцентом. Бродяга был родом из страны камней.

- На связи!

- Где ты, пропал, бл@дь!

- Двигаюсь к вам, - приврал, уже натягивая ботинки.

- Давай в темпе, тут у нас работа есть.

- Принял, пять малых, буду, - надевая броню и шлем. Не любил он эту неудобную тяжеленную каску, но после того, как пару недель назад снимал с брони БМП двухсотого Пуму убитого осколком четко в темя, осознал её необходимость.

Мезень с сожалением упущенного втянул ноздрями густой запах кофе и, схватив резкий рюкзак и автомат выскочил из бункера.

Рывками двигаясь по окопам, как обычно перед перевязками находился в напряжении. Что там ждет? Кто? Сколько крови и боли он сейчас встретит?

Вот и раненые. ЛНРовские зетки из штурмов. Пехотные рабочие войны.

Раскинул аптеку, обезболил обоих — нефопам по шприц-тюбику каждому в плечо, приступил.

У одного осколочные в пах. Стоит, бледный. Ранения не серьезные. Но. Причинное место навылет осколком, и в мошонку еще пара. Больно это ладно, страшно ему — парень молодой, похоже нет лет и тридцати. Как дальше жить, если не починят? Если важное что-то перебито? А перебито важное — главное как можно скорее на стол к хирургу, чтобы раны не запустить. Вроде бы не очень кроют, шансы быстро вывезти есть. А если запустить и не спасти орган — дальше что в жизни у парня? Водка? Злоба? Искажения смыслов? Петля? В современности очень страшно это, в мире где многое упростилось до животных радостей. В мире распоясавшихся людей — где при каждом нестроении женщина скорее всего будет швырять ему в лицо напоминание об ущербности. В мире, где практически повсеместно перестали видеть и уважать человека в человеке. Пока перевязывал первого, со спущенными пропитанными кровью штанами, молчащего и стучащего зубами от боли, уныния и страха, пытался его разговорить — спросил, как обычно:

- Как звать, брат? Откуда сам?

- Что?... Серега, - и молчит, смотрит мимо.

- Откуда родом, братишка?

Молчит. Колотит парня. Как будто жизнь в нем потухла. Страшно это — страшнее чем когда ногу или руку оторвет. Страшно, что если не починят — то род твой угаснет. Вряд ли зетка думал именно об этом, но скорее всего на подсознании понимал.

Обычно раненые нет-нет, да смотрят на рану — глянут быстро и отводят взгляд, этот же боялся опустить взор и посмотреть, что у него там. Пустым и отрешенным взглядом смотрел в противоположную стенку окопа, окоп был глубокий — больше двух метров.

- Нормально все будет, братишка. Зашьют-подлатают. Сейчас быстро тебя переправим. Врачи нынче и не такое поправляют, пытался подбодрить санитар.

Молчит, смотрит в стенку, почти не мигая.

Домотал, аккуратно помог надеть штаны. Раненого колотило — все не мог ремень застегнуть никак, не попадал.

Второй зетка — разорвана кисть правой. Молодой — двадцать с небольшим по виду, здоровый — этакий деревенский увалень. Баюкает руку. Поскуливает. Пальцы с наколками перстней — такие партаки бьют на зоне-малолетке в основном, висят на остатках мышц и кожи. Мелкие осколки в лицо и плечо — как дробины под кожу. Ранение очень странное, Мезень грешным делом стал подозревать, что парень — самострел. Похоже очень, что запал от гранаты в руке рванул, там не очень сильный подрыв, как раз — кисть разнести. Не санитарское это дело - подозревать, есть компетентные люди, они разберутся.

Зетка с раздробленной кистью, удивительно — наизусть знал 90-й псалом «Живый в помощи Вышняго..» на церковнославянском. Читал его вслух. По кругу. В перерывах скороговоркой как-то по-детски тараторил:

- Меня бабушка в детстве научила, помню с тех пор, всегда читаю, когда страшно. Это мне боженька так прислал в руку. За драку срок у меня. Избил сильно человека, за глупость, пустяк — вот этой рукой. Боженька, обещаю — больше драться не буду! Никогда не буду, обещаю, да!

Санитар подумал — да и нечем уже, драться-то…

Зажгутовал руку, перекись, гемостатик на открытое мясо. Один лишний палец, который на коже висел — отрезал ножницами. Остальные аккуратно сложил в остатки ладони и прибинтовал. Отрезанный, чуть подумав прибавил туда же — в повязку. Вдруг быстро довезут и смогут пришить? Выбросить всегда успеть можно…

Закончил перевязку, протер руки салфетками, закурил, укладывая аптеку в рюкзак. Хорошо, что и в этот раз не тяжелые.

Где-то невдалеке вяло ложились мины. Вяло ложились. Но резко рвались.

Подошла машина, под гору, на край кладбища. С сопровождающим трехсотые поднялись по лесенке из глубокого окопа и пошли вниз. Санитар вылез после них, посмотрел вслед. Боец с ранением в пах шел расставляя ноги пошире. Что-то было похожее на то, как идет паук — почему-то подумалось Мезени.

Все у него будет хорошо. Все спасут и сохранят. Так видел, так решил, так успокоил себя.

Пошел в свою сторону.

Через буквально минуту в радио:- Циркулярно! Небо грязное! Птица с яйцами! - значит над позициями замечен дрон со сбросами. Мезень ускорил шаг, стараясь при этом более чутко следить за небом. И слухом и глазами. Дрон, груженый сбросами звучал более натужно, более густой звук, чем у обычных — которые шастали над горой туда и обратно, в Клещеевку и от. Там в селе, и в посадках за ним, были основные интересы вражеской аэроразведки — арта, танки. На горе что — одна пехота. Проскочив очередной участок открытки по верхам, между линиями окопов, нырнув в следующий — услышал над головой натужное жужжание. Ссука. Срисовал, похоже. Заколотилось в середке, забилось. Сколько раз санитар видел в интернете ролики, как дрон выцеливает жертву. Не мог смотреть — когда убивали наших, и не наших. Жуткое зрелище — жертва как на ладони. Убийца за километры от нее, вне досягаемости жертвы. Отвечать — только стрелять по бездушному дрону. Заметался, вот оно - впереди заваленная стенка окопа. Обрешетка, присыпанная грунтом. Под ней — спасительная нора, треугольничек пространства. Рюкзак в сторону, каску сбросил, автомат с собой вдоль. Нырок в малюсенькую нишу — без раздумий, что там в норе — жмур, дерьмо, змея — на горе было много степных гадюк, змея была бы самым опасным из перечисленного. Протиснулся вроде, извиваясь забился глубже. Сжался внутренне и телесно. Ноги до колена торчат, не влезли, замер. Жужжание не уходит. Ждет, целит? Или потерял?

В такие минуты очень искренняя молитва. Пронзительная, достающая до неба, кажется что давно ушедшие предки и те — отвлеклись от своих заоблачных дел, напряженно оглянулись, всматриваясь в земное своего потомка, как оглядываются на резкий звук. Секунды или минуты ожидания под прицелом дроновода. Стихло, ушел. Смертельно опасное жужжание уже не первый раз мимо. Полежал для верности немного, выполз — задним ходом сложнее вылезать. Глядя на норку в которой только лежал — удивился, как залез-то, да в броне, с аптечкой на боку?... Ага рюкзак, каска. Поднимая каску заметил, что дрожат руки. Адреналин, однако. Двинул дальше, рассуждая, что для дроноводов в аду скорее всего отдельная полка. С особо изощренными технологическими картами. За их хладнокровную и расчетливую безнаказанность. Но, потом сгладится. Когда-то, наверное, такая полка была и для мушкетеров, которые с полста шагов клали пулей закованного в латы рыцаря, жаждавшего честной рубки на каролингах или топорах. А в него дядька в штанах и шляпе с пером, раз — и пульку. И аминь, касатик. Обидно, как минимум.

У бункера Бугра встретил Свирса — заговоренного, как тот сам себя называл, всегда ходил без каски, да и броней брезговал. Перебросились парой фраз, и Свирс поведал, что видел сегодня как двоих бойцов накрыло, одному куда-то по ногам, а другому ВОГ влетел четко в ладонь или совсем рядом, он как будто ей прикрылся. Санитару стало стыдно за его подозрения трехсотого в самостреле, он на всякий переспросил:

- Зетки были?

- Да. Вроде зетки. Вылезали с окопа некстати.

Вернувшись на «единичку» застал Тринадцатого еще у них в гостях. Тот в своей манере балагурил:

- Вот, брат Мезень, пока тебя не было, мы тут мазу тянули. Комар помощник санитара и я — помощник санитара. Оба-два — цельный санитар! - и обязательный короткий смешок, сопровождаемый молодой белозубой улыбкой.

Тринадцатый от юношеского задора, если было время, посещал все курсы и занятия — он был и помощником санитара, и вторым номером оператора ПТУРа, и вторым номером расчета АГС, сапером, дроноводом. Были бы курсы молодых комбатов — был бы и помощником комбата. На все руки со скуки, как говорят.

- На рацию, спасибо Тём, - Мезень вернул Тринадцатому его бафик.

Поставил в угол автомат, жадно попил воды из бутылки.

- Комарик, братец, поставь кипяточку сварить, пока разоблачусь, - вспомнил о не выпитом час назад кофе. Скинув ботинки, босиком прошел в спальное отделение бункера, бросил в аптечный угол рюкзак, броню к стенке, повесил на крючок каску.

Дома. Хорошо-то как, подумал. Дома...? Как же быстро привыкает человек к любому углу!

А на войне - так вдвойне.

В ТГ @Вода Мезени

Мезень стоял в окопе около выхода из бункера. Пас окрестности в тепловизор. Видно было птичек на ветках, мышей суетливо пробегающих по брустверу, вот пришла собака, загремели пустые банки из под тушенки — сильных боев не было, мяса по посадкам закончилось, приходилось собакену довольствоваться остатками с помойки. Просматривал раз в несколько минут, либо по подозрению — шум, показавшееся движение. Чаще нельзя — садится зрение. И так после каждого просмотра в левом глазу появлялся зайчик, как от засветки ярким лучом — левым смотрел потому, что если вдруг начнется, чтоб работал тот глаз, которым целишься. Санитар был правшой. Так научил разведчик из Ахмата, с которым у БАРСов были совместные позиции еще в Кременной. Также научил стоять «на глазах» с предохранителем переведенным на автоматический огонь — в случае чего, надо хотя бы попытаться дать длинную очередь, чтобы братьям стало понятно. Это — сказал тогда разведос, даже умирая можно сделать. На длинную реакция другая, чем на пару одиночных. Полрожка подряд — тревожный сигнал, по любому.

В очередной раз просматривая подходы к позиции, а основных мест, которые надо было контролить было немного — три или четыре, увидел в теплак фигуры, в тишине поднимающиеся от кладбища. Четверо. Идут бодренько. Что-то тащат, не понятное, длинное.

В висках застучало. Не застучало — заухало. Пульс выдал, самый высокий темп. Prestissimo — некстати всплыло определение из музыки..

Мезень пару дней назад из интереса засек сколько времени требуется на подъем от зеленки кладбища до «единички» - две минуты. Плюс-минус. Фигуры на момент обнаружения были ближе к половине пути. И шли четко по тропе на сближение.

В доли секунды всплыли в сознании предупреждения об опасности просачивания малых групп противника. Истории о вырезанных ДРГ и уведенных в плен позициях, утративших бдительность.

Наводить шорох, нырять в бункер времени не было. Предстояло, похоже, действовать в одного, согласно… согласно чего? Устава? Его он не знал. Согласно обстановки — да, так.

Осторожно повернулся упер автомат, чтобы держать под прицелом место, где тропа подходит к брустверу и переваливает через него. В еле брезжащем рассвете неясно был виден силуэт этого перекрестка. Через считанные десятки секунд там должна была появится голова первого из четверки молчаливых незваных гостей. Неужели придется стрелять по людям, вот так — буднично и даже немного пошло? Принимать бой без полковника, который сверкнет очами: - «Ребята не Москва ль за нами?!»

Стало слышно как под подошвами подходящих скрипит каменистый грунт. Мезень набрал воздуха и приготовился выкрикнуть что-то грозное и определяющее дальнейших ход событий на своих десяти метрах фронта. Палец на спусковом крючке. Пульс танец с саблями отплясывает.

- Стоять! Пароль! - в предрассветной тишине раздалась резкая, не очень громкая команда из-за угла окопа.

Мезень оторопел. Он не один здесь!?

- Пароль! Кто такие?!

Санитар узнал голос Раха, простоватого говорливого мужичка с соседней позиции, который вечно слонялся по укрепу — он вообще не мог находиться на одном месте, да и позиция у них была так себе — полиэтиленчик над небольшой нишей в боковине окопа.

Рах и Мезень обозначились друг-другу, медленно, не спуская с прицелов выдвинулись так, чтобы видеть всех четверых гостей.

Четверка за бруствером прекратила движение и припала к земле. Молчали с секунду.

- Свои мы. - растеряно произнес один из.

- Да свои мы! - вторая фраза уже немного с нажимом что ли, вторым голосом.

- Пароль бл@дь! - секунда тишины. Рах не раздумывая дал короткую очередь поверх голов.

- Шторм Z — нам двухсотого нашего вынести надо, у вас тут где-то лежит, - скороговоркой. Ого. Кто-то из четверых вспомнил, что умеет говорить.

- Пароль! Лежать! - И Мезень и Рах не знали, что надо говорить и делать в подобных ситуациях, накидывали наугад что видели в кино и телевизоре.

-Да не знаем мы пароль! Мы Ахиллесу по радио кричали, он разрешил подниматься.

- Какому Ахиллесу? У нас таких нет. - Мезень, вроде слышал от кого-то такой позывной, но у них в отряде такого точно не было.

В процессе выяснения четверка под двумя стволами — Раха и Мезени также продолжала держать руки на виду.

- На землю! Оружие в сторону, аккуратно, - гости присели на корточки. Рах контролировал, немного задорно даже, ему нравилось приключение разбавившее монотонность ночного дозора.

- Док, а я их давно срисовал, как от кладбища вышли контролил, - радостно сообщил Рах, дополнив коротким смешком, без которых он почти не разговаривал.

Зашипела рация — голосом ротного.

- Первый Точилу! Единица! У вас музыка?

- Да у нас.

- Кто на приеме? Что там?

- Мезень на связи. Четверо, чужие. Под контролем. Говорят что зетки, за двухсотым. Пароля не знают. Какой-то Ахиллес им разрешил подниматься. Что с ними делать?

- Держите, пускай полежат. Три малых — буду, я у Бугра, рядом. - ротный был у АГСников, что-то перед рассветом мудрили гранатометное.

- Плюс.

Гости не залегли, сидели на корах, но автоматы аккуратно отложили в сторону, молчали. Непонятный предмет который они тащили оказался носилками.

- Мезень, дай сижку, - Рах уже подрасслабился.

- Погоди Точила три минуты, потом перекурим.

- Ага. Да. Точно, правильно. А я их давно увидел, идут себе такие — джунгарики, как домой, - Рах любил вставлять в свою незамысловатую речь всякие словечки. Последнее время ему нравилось слово «джунгарики» - где он его откопал, знал ли он значение слова — навряд ли, но применял чуть не в каждом втором предложении.

- Сразу бы не врыли — я б их того. Весь рожок, ага. И аминь, джунгарики! - Раху определенно нравилось как звучит название породы хомячков.

Из бункера настороженно вылез сонный Комар с автоматом. Со стороны позиции Раха подтянулся на выстрелы еще кто-то из бойцов.

Гости молча сидели, вообще без эмоций. Так же на этапах сидят зеки под стволами конвоиров. Мезень, не раз уже сталкивавшийся со Шторм Z почти был убежден, что они не врут. Свои, похоже. Не похожи на ДРГ — по всем параметрам.

Рассвет вступал в права, посерело, появился из-за угла окопа ротный. По пути он успел связаться с Ахиллесом — ротным дальневосточной десантуры с левого фланга. Они были знакомы. Тот подтвердил, что давал разрешение на подъем группы. Не понятно было только — почему они связывались с ним, а поднимались к соседям. Но то такое — на передке много неразберихи.

С появлением ротного и улаживанием недоразумения, зетки поднялись с корточек. Перешагнули бруствер и спрыгнули в окоп.

- Парни, без обид. И место и время такое. Кто старший у вас? - Точил в свойственной ему манере сразу приступил к коммуникации.

- Я старший, ровно все. Понимаем. Всяко хорошо, что не привалили сразу, - обстановка разрядилась, закурили. - Нам нашего надо забрать, где-то в посадке у вас лежит. Неделю как.

- Да знаю я где он, недалеко от «пятерки» - мы его одеялом прикрыли старым, присыпали малость, а то завонял сильно. - ротный представился старшему: — Точил.

- Самара, - представился в ответ старший зетка, - ты кто по званию?

- Мы без званий тут. Это внизу, там, - Точил махнул рукой в сторону розовеющего востока, - командир должен быть с погонами, а здесь - с яйцами, - пошутил ротный. За свой парный орган он был уверен, как впрочем, и его близкие.

- Ну что, покажешь, где нашего забрать?

- Да показать-то покажу, но навряд ли вы его сможете забрать. Там серая. Пойдем, отведу, посмотрите по месту.

Зетки, докурив, молча подхватили автоматы и носилки двинули с Точилом в рассветный сумрак, направо по окопу в сторону посадки.

Через минут сорок, уже когда Комар менял санитара на «глазах», четверка прошла мимо них обратно. С пустыми носилками.

- Не получилось, парни?

- Не. Без вариантов. Посадка уже выкошена. Хохол совсем близко там. Все двести будем.

- Ладно, давайте, удачи. Зла не держите, - санитару было немного неловко за оказанный ими с Рахом прием.

- Ага.

И четверо с пустыми носилками молча начала спускаться в сторону кладбища. За кладбищем уже алел рассвет, начинался день.

А чей-то сын, брат, остался лежать в посадке. Под одеялом, слегка присыпанный землей.

В ТГ @Вода Мезени