ГЛАВА 1 - Польша
Шел 1968 год... Варшава. Солнечный июньский день, асфальт на дорогах будто плавился от жары. Около старого католического храма стоял мужчина лет сорока и держал за руку ребенка, евшего мороженное. Мальчик щурился, оглядывался по сторонам и дергал отца за руку.
- Пап, когда мы домой пойдем?
- Паша, потерпи, сейчас должен подойти дядя Франц, мы пойдем погуляем.
- Я не хочу! Жарко, и скучно мне. А дома хоккей есть, давай поиграем!
- Не сейчас. У меня очень важная встреча.
- Какая встреча?! Я же знаю, что вы с дядей Францем пойдете к плохим женщинам, а меня опять у тети Агафьи оставите. Не хочу так!
- Паша, прекрати! Не говори так, а то больно сделаю!
- Делал уже... Друг твой подойдет через три минуты.
- Откуда знаешь?
- Знаю, и все...
- Сын, это не в первый раз, ты прекрати баловаться! Пороть надо тебя...
- А у Семки мама есть, и она не позволяет такого...
- Ты прекратишь, или нет?! Скажи спасибо, что хоть я у тебя есть!
- За это спасибо не говорят, папа...
- Завтра в синагогу пойдем!
- Я не пойду туда. Да, мы евреи, но я не хочу туда. Церковь лучше!
Вместо ответа мужчина больно ударил сына по щеке, от чего мальчик чуть не упал на тротуар.
- Я вышибу из тебя эту дурь, гаденыш! Церковь ему, блин!
Из-за поворота вышел серьезного вида интеллигент с правильными чертами лица и крупным подбородком.
- Воспитанием занимаешься, Семен?
- Привет! - Люди пожали друг другу руки - Да его, по-моему, бесполезно воспитывать!
- Ты не прав. Привет, Пашенька! А что ты такой расстроенный? - Франц опустился к ребенку.
- Ничего, все хорошо. Только я домой хочу!
- Мы отведем тебя сейчас...
- Я все знаю, папа уже говорил.
- Заткнись, парень! - Семена задела фраза сына.
Компания пошла в сторону Королевского дворца, надеясь поймать одно из немногочисленных такси... Вокруг чувствовалась легкая напряженность - шел расцвет эпохи социализма, Великая война закончилась меньше, чем 25 лет назад, воцарился мир и тоталитарное спокойствие.
Семен и Франц подружились еще в войну, будучи детьми. оба помогали фронту. Советскому фронту - родителей Франца повесили немцы, а Семен был сыном советского врача еврейского происхождения, и сам пошел по его стопам. Он надеялся, что Паша продолжит их династию.
Они проходили мимо статуи "Русалочка", бывшей до войны символом Варшавы. Эта статуя еще во время имперской власти, когда Польша была частью России, изображалась на гербе польской столицы, и сейчас, в новом строе, охватившим половину мира, она все еще украшала город.
Паша с рождения был странным ребенком - замкнутым, малообщительным. Он никогда не открывался перед людьми, очень редко плакал. Он не доверял окружающим, потому что видел их насквозь. Никто не скажет, когда это началось, но Паша мог видеть мысли людей, их переживания, а еще - события, которые должны произойти.
Младший Денница не любил рассказывать о семье, особенно о матери, которую никогда не видел. Не спрашивал у отца, кто она, и где живет сейчас... Он знал это, стоило лишь посмотреть в глаза нужным людям. Мать была проституткой, Семен видел ее только один раз в жизни, был с ней, провел ночь... И все. Что-то пошло не так - странно говорить о беременности блудницы, особенно в социалистической Польше образца шестидесятых годов. Маленький Павел Семенович видел все... И то, что не должен был. Милена умерла при родах, а Семен так и ни разу не назвал ее имя. Этого просто не нужно... Через Павла будто прокручивалось бесконечное число вероятностей одновременно, из которых ребенок безошибочно умел определять верные. Семена бесил талант сына, что стало понятно с первого упоминания о них...
Компания из двух относительно молодых людей и ребенка, постоянно озирающегося по сторонам, шла в сторону от центра города. Паша знал - предстоят очередные посиделки в пивной, которые он не увидит... Не столько из-за своего дара, сколько потому, что знал их наизусть. А сам готовился сидеть у тетки, которой успел порядком надоесть из-за образа жизни отца. Да и он не сильно любил оставаться у Агафьи, поскольку не хотел постоянно разглядывать старые фотографии ее семьи, награды мужа, прошедшего войну, но глупо погибшего в пьяной драке, не любил нянчится с ее пятью кошками. Нет, Паша любил животных, возможно - даже больше, чем людей, но ему, маленькому польскому мальчику, начала надоедать его жизнь с постоянными походами к родственникам, пока отец пропивает очередную зарплату.
Город казался желтым, как зубы алкоголика. Прежде прекрасный, мечтающий об утопии и лучшей жизни, теперь он больше походил на опустившееся болото, изнанку развитого социализма. Правильное бесклассовое общество лишь казалось таковым, а на деле - очередной содом, отличающийся лишь скрытностью от любопытных глаз туристов.
Семен и Франц не знали, как пройдет их вечер, не думали, что будет завтра, но совершенно по разным причинам... Франц любил жить сегодняшним днем, а Семен вообще перестал любить жизнь, совершенно забыв о человечности. Казалось, жизнь не нужна этому довольно молодому, но сломленному человеку. Слабому человеку, не смотрящему на сына, как смотрит отец, не слышащему людей, как слышат люди. Ничто не нужно... Ничто.
Паша смотрел на знакомый трехэтажный дом совершенно пустыми глазами. В двенадцать лет многие его сверстники были уверены в будущем, смотрели с интересом на родное и близкое, а он даже не чувствовал своего возраста, будто остановившись на восьмилетнем рубеже. Никто из сверстников не воспринимал его, как равного... Он даже выглядел значительно моложе своих лет. Все считали его странным.
- Во и пришли!
- Папа, я мог бы и сам дойти...
- Поговори мне еще тут. Я решаю, куда тебе идти, и скажи спасибо, что я вообще у тебя есть!
- Семен, ты бы с сыном поласковее, что ли.
- Франц, заведи своих детей и воспитывай!
- Я лишь...
- Плевать мне! Пойдем. Этот сам поднимется.
Франц подошел к Паше, присел и шепнул и шепнул ему на ухо:
- Не переживай, все будет хорошо.
- Нет, не будет...
Друг семьи не принял слова ребенка во внимание и отошел к Семену, махнув Павлу рукой. Отец лишь фыркнул и быстро зашагал вниз по улице, прихватив старого друга с собой.
Мысли закрутились в детской голове... Далеко не детские. Паша думал о семье, о родных, когда поднимался по лестнице: "Почему так? Зачем он пьет? Я во многое могу смотреть насквозь, но не вижу его мотивов. Он же врач, должен помогать людям, любить их... А он ненавидит всех, даже меня! За что?!" Из глаз медленно потекли слезы. Неспешно вытирая их, Паша нажал на кнопку электрического звонка. "Удобная штука" - так он думал каждый раз.
- Привет, Сенечка! А чего папа не зашел?
- Я Пашенька, а не Сенечка! Привет. Он с Францем пошел пить, драться и блудить.
Женщине явно не понравился такой тон племянника. Ее рука молниеносно полоснула по пашиным губам. Тот, как показалось ей, даже не шелохнулся. Проводив взглядом обветшалый подъезд, ребенок вошел в квартиру, чуть не споткнувшись об одну из кошек.
- Чаю хочешь?
- У тебя черный, сахара нет, а мятные пряники я не люблю. А можно мне цикория?
- Ты меня своей...Ненормальностью в могилу сведешь. Сейчас налью. Скажи, откуда ты все это знаешь?
- Я и не знаю...
- Не глупи мне тут!
- Я не глуплю. Правда не знаю. Раньше я не мог ничего с этим поделать - голова болела сильно. Сейчас легче стало...
- Так что с тобой такое? Что папа говорит?
- Говорит что я бездарность пробитая и требует засунуть свои фокусы в... ну туда.
- Понятно. А сам что ощущаешь?
- М... Как будто через меня все время проходит миллион сценариев того, что вокруг меня, и что касается меня... Я научился из всех этих сценариев выбирать правильный... И знаешь - такое ощущение, что... Что я вижу свое прошлое и будущее одновременно... И тех, кто связан со мной...
- Я тебе сейчас ремня дам за такие богохульные слова! Как ты смеешь себе такое приписывать?!
- Еще я могу видеть то, чего нет... Тебе не понять.
- Иди на кухню, и там поговорим. Доведешь меня до предела!
- Нет человеческого предела, как и нет предела осознания.
- Пей давай. Скажи, что будет вечером?
- Много всего... Не хочу об этом говорить. Хотя... Киевское "Динамо" опять выиграет. Просто твой друг болеть будет, а потом сюда придет поделиться радостью.
- Проверим. А еще?
- Я не могу пока видеть все мысли, всю линейку времени... Наверное, только хорошее... Или меня касающиеся.
- Кто ж ты, племяшка?
- Я Пашка - племяшка. - Денница негромко засмеялся и отхлебнул немного цикория.
- Не придуривайся, мальчик. Допил? Иди в комнату, послушай радио!
- Мне не интересно.
- А кто тебя спрашивает?!
- А можно я с Тошей поиграю?
- С кем?
- Это твой кот...Ты забыла?
- Да, в делах вся...
- Ты же на пособии - какие дела?
- Сейчас точно выпорю!
- Понял, ухожу.
Паша быстро вышел из кухни и направился в малую комнату, где будто специально его ждал кот. "Привет, Тошка! Хоть с тобой можно нормально поговорить... Сколько мышей? А, птичку... Жалко. А тебе не жалко птиц? Наверное нет, они же твоя еда... А мы, люди, все едим. То, от чего ты отвернешь нос, мы скушаем не задумываясь. Знаешь, другие кошки в этом доме глупые, а ты мой друг. А людей-друзей у меня нет, они меня не любят... Эти же люби отрубили тебе хвост, и теперь ты тоже плохо к ним относишься. Хорошо, у меня хвоста нет, а то папа оторвет не задумываясь... Что говоришь? Поиграть? Давай поиграем" - Паша общался с котом, будто знал, о чем тот думает... А может быть, действительно знал. Так это или нет - никто не скажет, но ни с кем кроме Паши кот не общался так тесно.
Тошка потер нос о Пашин карман - наверное, искал что-то вкусное. Нет, у мальчика там было только пара монет. Тем не менее, и этот вариант никому не показался плохим. "Не проглотишь? Точно? Ну лови" - Паша кинул коту монету. Тот сделал вещь, которую даже младший Денница не ожидал увидеть - засунул монету в щель между половицами.
Паша долго приходил в себя от увиденного: "Как ты до такого догадался - никакие коты этого не могут?! Ты умный, и хороший". Кот негромко мяукнул и, будто благодаря за сказанное, ласково потерся о Пашину ногу. "Хор

Глава 9 От заката

Абеля и Надалем я нашел у крайнего столика со стороны сцены. Да, меня пустили без разговоров, ведь ничто не говорила о том, что перед охранником находится недавно валявшийся в подворотне бомж. Атмосфера была нелегкой, но довольно уютной – коричневые стены успокаивали, а зеркальный пол расширял реальность и, как мне показалось, сознание. Под потолком висели старые гитары, а малая сцена казалась логическим продолжением столов. Посмотрев еще раз на барную стойку и парочку миловидных официанток, мило щебетавших около сцены, я двинулся к нужному мне столику. Надаль поднял голову:
- Вернулся? Неплохо приоделся, неплохо. А что это был за маскарад?
- Костюмированное шоу уродов. Моноспектакль мой. Я присяду?
- Спрашиваешь! Конечно, садись! Пива, водку будешь?
- Я сам меню посмотрю, спасибо!
- Хорошо, располагайся. Выбирай себе зелье, комрад!
Саша Надаль был примерно с меня ростом, немного младше на вид и гораздо дистрофичнее, будто презерватив натянули на обглоданную куриную ножку. Довольно длинные темно-русые волосы и неизменный атрибут интеллигентного маргинала – очки.
- Рассказывай, Виктор! – Абель приветливо улыбнулся.
- Сказал же – пусто в голове. Памяти нет, будто отформатировали. – Я ухмыльнулся в ответ. – Слушай, гер Абель Герман… А как тебя на деле зовут?
- Так и зовут.
- Кто пиздит – тот пидорас?
- Ну правда…
- А паспорт тоже на имя Абель? Я гляну?
- Ладно…Миша меня зовут. Вагинян…
- Ха! Теперь все понятно.
- Что понятно?! Походил бы сам под такой фамилией!
- Я не знаю, под чьей фамилией ходил, но… Вот карточка моя, Виза. На ней имя написано. Вроде как мое.
- А может и нет. Другие документы у тебя есть? – к разговору подключился Саня – права там, паспорт и так далее.
- Нет. Хотя…
В моем новом пиджаке я нащупал что-то, похожее на паспорт, вытащил и протянул Надалю.
- Похож?
- На кого?
- На Бена Ганна, блин! На меня похож?
- Не-а. Тут мужику пятьдесят один год. Так… Денница Павел Семенович, родился в городе Варшава, в Польше шестого июня пятьдесят шестого года. Живет у нас в городе. Головинский вал, дом восемнадцать… Что за мужик?
- Владелец пиджака. – Я негромко рассмеялся. – Я верну ему паспорт, не переживайте. Просто он его забыл.
- Ага, забыл. – С сарказмом сказал Абель. – Ох, нехорошо, Витек, не хорошо. Кстати, а какая у тебя фамилия?
- Вроде как Лурье. – По выражению лиц собеседников стало ясно, что они поняли всю невозможность дать точный ответ.
- Вить, у тебя хоть что-то от прошлого есть? Ну там сувениры или еще что?
- Карточка есть. И еще… - Я почувствовал, что на шее висит какой-то кулон. Странно, что не обращал на него внимания – Медальончик еще.
- Покажешь?
- Конечно, я ведь сам его даже не видел. Смотрим, мужики.
Я достал из-за воротника медальон и осмотрел его, по ходу показав приятелям. Обычный желтый металл, но не похожий на золото. Бижутерия, что навряд ли представляет какую-то ценность. Круглой формы, гладкий, а посередине лицевой стороны расположилась неизвестная мне… То ли буква, то ли руна. Короче, символ какой-то. И что он означает, я не знал, хотя и желал бы просветить себя по этому поводу. Мысль прервал Абель:
- Ах ты ж ёб ты ж!!! Это ж такая хреновина, как у Стасяна на гитаре!
- Точно. – Согласился Надаль – Я еще тогда, пару месяцев назад, когда у Стаса эта гитара появилась, хотел выяснить, что он значит. И вот – еще одно его появление.
- Стоп, стоп, стоп!!! Мужики, что за гитара и что за Стас?
- Как тебе объяснить-то… Это друг наш, Стас Воронов, у него на гитаре такая же руна. Хотя он сам не знает, что она значит.
- И чем занимается ваш Стас?
- Студент – юрист он. Еще музыкой увлекается, даже как-то играли вместе. Давно уж дружим.
Меня это заинтересовало – хоть какой-то ключ к моему прошлому. Не хочу спрашивать у них, как выйти на этого Стаса – все равно не скажут. Они его друзья, а со мной знакомы буквально пару часов. Хотя пару вопросов можно все-таки задать.
- Откуда у него эта гитара?
- Аня подарила. Это девушка его.
- Она тоже музыкант? Или просто знала, что бойфренд хочет?
- Скорее второе. Стас про нее говорит очень мало, будто сглазить чего-то боится.
В разговор вмешался Абель:
- По мне – так она странная какая-то. Стаса видел с ней пару раз, поздоровался даже, а она вообще ноль внимания, будто и нет меня вовсе. Но, сука, красивая.
- Адрес ее есть?
- Шутишь?! Мы даже фамилии ее не знаем, а ты – про адрес. Успокойся лучше и не забивай рунами голову – мало ли, какие совпадения в жизни бывают. Пиво лучше пей.
- За словом вы в карман не лезете – я криво улыбнулся – в нем все равно дырка. Выпьем!
- За нас и за сегодняшний вечер! За знакомство!
Вечер проходи тихо и размеренно. Наслаждаясь хорошим чешским пивом, мы разговаривали, по большей части, о философии, психологии и проблемах ЖКХ. Разговоры о последнем, кстати, проходили оживленнее всего, начиная от Саши, который умудрился залить соседей сверху, заканчивая еще неизвестным мне Стасом, которого по своему старому месту жительства угораздило упасть с балкона вместе, собственно, с самим балконом. Хорошо, хоть второй этаж – отделался только синяками и пополнением словарного запаса. А спиртное лилось и лилось, но сквозь хмель пробивалась одна более-менее здравая мысль – где ночевать, и вообще – где жить. Хотя, учитывая баланс моей карты, это не проблема, но сегодня меня, пьяного и страшного, никто в квартиранты не возьмет. Может быть, помогут. Скорее всего, придется где-то пошататься. Возможно, нужно будет заглянуть к Деннице, паспорт отдать и извиниться. Все-таки нехорошо получилось.
Часы на стене показали 22:00, и жизнь в рок-клубе только начинала входить в свою развитую часть. Группа работников приводило сцену в состояние полной музыкальной готовности. На этой мысли я заметил, что нас покинул Надаль. Спрошу у Абеля, хотя получилось это с большим трудом – язык отказывался подчиняться мозгу:
- Где Саня?
- За кулисы пошел. Сейчас Flamare выступают – его группа. Тебе понравится.
Абель изобразил подобие улыбки и приложился к чипсам.
- А что играют.
- Готик-симфоник-прогрессив-пауэр-хеви-индастриал-дум-трэш-мелодик метал.
- Чё?
-Металл, короче.
- Ты долго это учил? И выговорил еще как-то… Пей давай!
- А я что делаю, по твоему? Господин Лар..Лу..Лире…Ло..
- Сам ты ло! Лурье моя фамилия!
- Это еще пока вилами по воде писано…
- Я не писаю вилами, Абель.
Абель рассмеялся во весь голос и ударился затылком об стену. В это время какой-то похожий на педика администратор объявил выход Flamare. И грянул РОК! Буря драйва и мелодии заполонило зал. Саша играл на барабанах и играл замечательно, хотя и сбивался иногда. Простительно – после такого количества выпитого пива.
«Песня ангела греет слух –
Ты не знал, кто ее поет.
Незажженный огонь потух –
Эту песню исполнил черт».
Интересный текст. Иносказательный. Возможно, немного пафосный, но интересный…Песня, как я понял, посвящена лицемерным сукам, но это не так. Она о наркотиках, примерно как «Ангельская пыль» у Арии, но с уклоном в драйв и стимуляцию мурашек. У меня давно назревал вопрос к Абелю:
- Чей текст?
- Стаса. Песня называется Панацея, или как-то так. Ее название почти никогда не объявляют.
- Да, ваш Стасян интересный человек, как я понял, и к тому, что я хочу знать, отношение хоть какое-то имеет. Познакомишь нас?
- Сейчас ему лучше не звонить. Он все-таки занят – Аньку свою потрахивает, наверное. Или в кафе сидят, до кондиции доходят. Кстати, он специально для этого вагоны разгружать ходил – денег заработать на забегаловку.
- И что это за кафе?
- Скорее, ресторан, судя по его запросам. И очень дорогой. А таких дорогих ресторанов у нас немного.
- Какие?
- Да что ты запарился с ним? Втрескался, что ли? Не пидарок ли ты часом? Шучу. – Сказал Абель, поймав мое выражение лица. – Я понимаю, что ты хочешь, но не все же и сразу тебе подавать…
- Так какие рестораны?
- Не знаю, честно говоря. Я ж маргинальный интеллигент, а не мажорный. Не скажу точно. Из всех могу только «Оазис» назвать.
- Я это так… Из спортивного интереса спросил.
Более мы к этой теме не возвращались и спокойно пили пиво в компании трех незнакомых мне девушек, очень миленьких, учитывая репутацию клуба. Одна, красивая, высокая брюнетка с упованием смотрела на Надаля, к Абелю подсела невысокая блондинка с пирсингом в губе, а мне составила компанию стройная, очень симпатичная, среднего роста девушка с неестественно-красными волосами. Звали их почти одинаково – Алина (брюнетка) и две Алены.
Надаль с группой закончили выступление, и ушли за кулисы, после чего уставший и весьма взмокший Саша присел на свое, так ни кем и не занятое место. А тем временем, часы пробили полночь, и я решил уйти…Нет, мне было хорошо в этой компании, но что-то внутри меня говорило: «ты здесь чужой».
- Уже уходишь – спросила Алена, та, у которой красный хайр. Будем условно называть ее Редиска. Номер хотя бы оставь, может, созвонимся в ближайшее время.
- У Абеля возьмешь, а у меня дела, которые я хочу побыстрее завершить.
- Вить – в разговор вмешался Саша – а если не вспомнишь? Или, хуже того, вспомнишь и не обрадуешься… Что будешь делать?
- Не знаю… Жить, наверное. Стрелы пойду ловить – я улыбнулся.
- Как у Стаса в «Снежном соке». Смог поймать стрелу. Прикольно.
- Задолбали вы уже со своим Стасом! Шутка. Кстати, вы не скины, часом? Просто сложилось такое впечатление…
- Нет, мы страйкболисты со своей эстетикой. Иногда она, бывает, похожа на Германию тридцатых годов.
- Понятно, что сказать. Вам она идет – морды все равно, как у полицаев фашистских. Ладно, я побежал.
- Удачи, гер Лурье!
Мы пожали друг другу руки, и я двинулся к выходу, слегка шатаясь – пять бутылок пива бесследно не проходят. Мне было хорошо, легко и почти не было дискомфорта по поводу провалов в памяти. Но куда идти? Не знаю, пока на улицу. Денег оставалось еще предостаточно, и я решил взять такси. У выхода стояла пьяная молодежь с сигаретами и «ягуаром», которая не обращала на меня никакого внимания, хотя и самому плевать на них. С моей позиции двор перед заведением выглядел отвратит

...Если враги все убиты –
Снова хочу воскресить
Тех, имена чьи забыты,
Чтобы их снова убить…

Непонятно мне, что происходит… пара кирпичных стен, помойка, куча какого-то дерьма и надпись на вшивой постсоветской постройке: «МКЦ». Где я, в рот ее етить!? Оглядевшись по сторонам, я посмотрел на себя, свою одежду, короче – в боковое стекло стоящей рядом…Вроде «Тойоты», хотя черт их разберет. Башка трещит, нихрена не помню…Кстати, а что я должен помнить? В голове, помимо шума и боли, будто с колоссального бодуна, ничего нет. Темно, как у негра в жопе. Пусто. Так…Что за тряпки на мне одеты. Бомж какой-то. Стоп! А кто я?
Посмотрев еще раз в «зеркало», я поймал себя на возвышенной, философской мысли: «урод какой-то, блин…» В незнакомом мне бомжатнике стояла плохопроглядная тьма, и только пара кусков света махали мне какой-то своей неясной частью тела, мол – вот она, улица. Действительно, фонари там горели ярко, а силуэтов людей в грязных, слегка заснеженных лужах было неисчислимое множество или, как будет понятнее большинству жителей этой страны, хуева туча. Скажу, что меня тянуло туда, но прежде надо сделать что-то с одеждой. Так, чтобы менты не прикопались.
Я пошарил по карманам моих шмоток и единственное, что мне удалось найти, была банковская карточка VISA с какими-то цифрами, кодом, наверное, и именем – VIKTOR LURYE. Виктор Лу..Лурйэ? Херня какая-то…Фиг с ним, пусть будет Лурье. Хоть какое-то имz. Моя ли это карточка, и есть ли на ней ЧЁ? Трипозная боярочка и хуй через плеЧО!!! Ясное дело, карта пустая, иначе я не могу понять, что она делает у такого бомжа, как я, пусть и с красивым именем…Тут типа смайлик, шутка придурошная. Да уж, памяти нет, а чувство юмора меня уже бесит. Но другого юмора, свитера, имени, карточки, носков у меня нет. Шутка снова…
Стоящие рядом со входом в МКЦ люди не обращали на меня никакого внимания и спокойно пили свое пиво с ягуаром, наслаждаясь тяжелой музыкой. Спросить у них надо кое-что, ведь я не знаю ни адреса, где я нахожусь, не помню, что это за МКЦ такой и, тем более, как я сюда попал… Спрошу, хотя видок мой говорит, что разговаривать со мной не стоит. Краем глаза посмотрев в зеркало одной из стоящих рядом машин, я заметил, что левая половина моего лица говорит о том, что над ней хорошо поработали какие-то нехорошие люди. Три немаленьких шрама на щеке, большая ссадина на левой части подбородка и тонкий, но глубокий шрам на брови. Что тут скажешь, я красавец…
- Извините, гопники-неформалы-маргиналы-быдло-товарищи! Время не подскажете?
- Ты что, попутал, урод!? – Сказал один из них, среднего роста, одетый в полувоенную форму черного цвета, берцы и имеющий прическу а-ля Гитлер. Так сказать – зализанные на одну сторону черные волосы, добротно смазанные гелем.
- Это сколько? Ребята, я б к вам не обратился, но других субъектов для вопроса я тут не вижу, так что пардон-муа! Так который час?
Было заметно, что мои новые знакомые были не в духе от такого обращения к их персонам – кулаки сжались, а лица выжали подобие алкогольного гнева. Мило… Они явно собирались разобраться на месте с ситуацией. Да и со мной тоже.
- Парни! По мне – так интересный человек. С юморком. И, как я понял, повидавший. Да и на страх наплевавший с высокой башни Бухенвальда. Герман, успокойся.
- Саня! Он же оборзел!
- Герман Абель! Или Абель Герман, как тебе удобнее! Я не хочу поддерживать образ гадкого, тупого мяса. Животные – это не мы!
- Ну ясное дело – наш великий Саша Надаль опять высказал гениальную мысль. Ладно, парни, не будем заводиться с пол-оборота. Мужик, иди сюда!
Я подошел. Надаль…Фамилия или погоняло, мне интересно. Но он мне понравился – здравый, рассудительный человек. Только кто они? Неформалы, это понятно, но какая ветвь? Очень странно, что свое мировоззрение, взгляды на жизнь, юмор и нехронометрическую…О какое слово знаю! Короче, информацию не о текущих событиях… Все это я помню. Но жизнь, имя, друзей как отрубило и выкинула в один из омутов моего сознания.
- В третий раз спрашиваю – который час? Секрет, блин, можно подумать!
- Не секрет конечно. Простите этих прекрасных людей за их поведение, на деле они, конечно, подонки, но хорошие. – Надаль улыбнулся – Время сейчас половина седьмого вечера.
- Спасибо. А что так темно?
- Ха! Ты смотри на погоду! Зима, блин…Ну почти зима.
- Ноябрь сейчас?
- Уууууу… Мужик, ты псих, что ли?
- Ну, если считать ретроградную амнезию психическим расстройством, то да.
- Память потерял? Охренеть… А слово такое откуда знаешь? Ты ж вроде ничего помнить из подобного не должен!
- Я не помню событий из моей жизни, людей, имен… Остальное в голове осталось. Знаешь, Чи, я вообще не помню как сюда попал, кто я и вообще…
- Дела!... Как ты меня назвал?
- Чи, а что?
- Что это?
- Это, Надаль, меченный злом в Китае. Весь твой вид об этом говорит.
- Польщен. Звать как?
- Виктор вроде…
- Вроде?
- Да, я нашел кредитку в кармане, на ней это имя было. Кстати, мужики, а что сегодня за праздник такой? Клуб, как я понял, довольные все, как коты на мясокомбинате, лыбы, посмотрю. Уже на затылок полезли. – Я улыбнулся, но получилось подобие косого оскала.
- Так пятница же, Витек! Последняя пятница осени! Ура!!! – Толпа поддержала радостный крик.
Ребята были навеселе, это хорошо. Всегда хорошо, когда находящиеся рядом люди радуются жизни, а не тому, что у тебя шило в горле. Так… Пятница, вечер, конец ноября…
- А год какой?
- Нихрена себе тебя долбануло! Седьмой! Или 2007-й, если с первого раза не вкурил. Кстати, ты куришь?
- Не помню, сейчас проверим. – Я беззвучно засмеялся – и эти люди хотели меня порвать, как поп надувной матрас.
Абель протянул мне сигарету, и прикурил. Кашлять не хочется, идет все хорошо. Значит, я все-таки курю. Интересно, а как у меня с алкоголем дела обстоят? Надо попробовать, но только не в этих тряпках… Да и на освещенную улицу соваться не резон. Что-то замутить во дворе надо… Блин, мыслю, как гопник какой-то, но что делать?
- Не прощаюсь, мужики. Я сегодня еще сюда зайду, как переоденусь. – Криво ухмыльнувшись, я ушел во тьму дворов... Да-да! Именно нагоняю пафос, и что теперь!? Красивый слог еще никто не отменял! Шутка. Новые знакомые кивнули и ушли обратно в свою тошниловку, из которой доносились звуки хеви-метал-самодеятельности.
Двор представлял собой маленькую площадку без какого-либо намека на детскую площадку, стола для домино и турника. Ничего не было для досуга, и провести тут время могли только алкоголики в месте, которое когда-то было песочницей. Я присел на лавку и поджег взятую у Абеля сигарету. Интересно, как его на самом деле зовут, что пришлось новое имя взять? Афоня Какашкин или что-то вроде того? Весело, ничего не скажешь…
Меня тянуло к банкомату, посмотреть баланс на карте, но ведь кода-то нет. Посмотрев еще пару раз в карманах, не забыл ли ни про что, я понял, что карточка моя – всего лишь бесполезный кусок пластика… А деньги нужны – кушать всегда хочется.
Из-за поворота показался человек, весьма прилично одетый. Не старый, но в возрасте – на вид ему было около пятидесяти, но ровная осанка и стальная выправка позволяла сказать, что мужик держит себя в форме. Одежда не сказать, чтобы сильно замысловатая, но приятная на вид – строгий черный костюм и куртка цвета хаки, которую человек не стал застегивать. Шанс… Толкаю сам себя на преступление, но это лучше, чем чувствовать себя ничтожным бомжем в тряпках. Рост у него подходящий, да и комплекция похожа. Надо…
- Вечер добрый, товарищ модник. Куда путь держите?
- Здравствуйте, Виктор! Я иду в магазин – знаете, тут недалеко. Хотя…Нет, не знаете – у вас вообще в голове пусто сейчас. Или я не прав?
Твою мать…Он назвал меня по имени? Или я что-то не так понял. Про амнезию угадал, плюс сказал все так, будто не испытывает какого-то дискомфорта от общения со мной. Спрошу:
- Вы меня знаете?
- Лично нет. Просто вижу, кто вы, и знаю, что домой я сегодня приду в плохом виде. Требуйте, в милицию я не пойду. Вам ведь одежда с деньгами нужна?
- Как?
- Знаете ли, господин Лурье – мужик съехидничал – чтобы читать книгу, нужно знать буквы. Чтобы читать людей, надо всего лишь видеть.
- Что видеть?
- Вы, как мне показалось, не глупы. Людей видеть, я же сказал. Злитесь? Не стоит, я знаю о сегодняшнем вечере… скажем так – я попрошу пять, а мне дадут пятьдесят. Но это будет мерзко и для меня, и для того парня.
- Хватит!!! Ты меня злишь, мужик! Да, злишь, и это правда, блин, ты угадал! Если ты такой…такой…как сказать…экстрасенс, то скажи, кто я такой!
- Виктор Лурье. Агрессивный, циничный и падкий на слабости человек. Вам 23 года. Это все…
- До этого догадаться не трудно.
- Я вижу сознание, а не подсознание. А оно у вас скрыто. Впервые такое встречаю. Вы сейчас закурите.
- Серьезно?! У меня нет сигарет, только что последнюю скурил. Хотя был такой план, но планы меняются! Знаю я таких, как ты, и обмануть тоже смогу. Свои методы – я усмехнулся – и не надо спрашивать, почему я это говорю. Память – это одно, а знания – совершенно другое.
- Не может быть…
- Может, мужик, может…
Я сильно ударил незнакомца по лицу, затем добавив удар с ноги в грудь. Мне не нравилось это, но что-то во мне чувствовало удовлетворение процессом. Он упал, больно ударившись головой о бордюр, но остался в сознании. Под правым глазом набухал синяк, граничащий с кровоточащим рассечением. Два начала во мне грызлись, пытаясь взять друг над другом верх…Но взяло третье. Я отошел от незнакомца и сказал:
- Сеанс массажа окончен. Приходите еще. С Вас одежда и деньги.
- Догадывался, что не стоило сегодня никуда идти… Судьба так решила. Знаете, мы же по линейке движемся. Градация на ней уже есть, только увидеть надо.
- Увидел? Шмотки давай. Людей нет, стесняться некого! Кстати – я не по линеечке живу. Это Вас, сударь, и подвело, ведь Вы многих можете напугать, потому и ходите по подворотням без страха. Мозг шпане взрывать – хорошее хобби.
Я снова усмехнулся. Мужик минуты три стягивал себя одежду. Я делал то же самое. Натуральный обмен – какой-то безвкусный мейнстрим на элитную одежду российских маргина

- Стас!!! Стасян, проснись! Что случилось?!
- Я… Мы… Мы где?
- У судмеда. Ты кричал…
- Не знаю…Я…Вы меня успели подобрать? Или… Сон такой реальный был.
- Да, братан, не позавидуешь тебе. Слушай, может выпить тебе, забыться? Тяжело, мне ли не знать…
- Я помню, Ашот… Сны достали уже эти. Про Аню, кровь и все такое.
- Сны? Этот не первый?
- Нет. Первый, который отличался от прежних, и который я так и не понял, был про синагогу и раввина с шахматами, а второй уже после…этого… Там лето было, горсад и Аня.
- А сейчас?
- Гробы. Опять кровь и… - Я не смог продолжать рассказ, будто пробка встала поперек горла – Где Кристина?
- Пошла к прощальному залу, зонт у меня одолжила.
- Ты ждать будешь?
- Нет, я его, можно сказать подарил. – Ашот слегка улыбнулся, искренне, по-доброму – У меня папа бизнесом занимается, так что с зонтами дефицита нет. Хотя знаешь – я подождать могу.
- Не стоит. Мы ведь на кладбище поедем.
- Довезу, если надо.
- Спасибо, дружище, но ты итак уже много для меня сделал, и за мной должок.
- Да брось ты! Как себя чувствуешь? У тебя испарина на лбу.
- Честно? Хреново. И ведь ничего не болит, но ощущение такое, будто внутри что-то лопнуло.
- Понимаю.
- Пока!
- Увидимся, удачи!
Мы пожали друг другу руки, и Ашот уехал, разбрызгивая новоиспеченную дорогу в разные стороны. Дождь вместе со снегом снова отбивал ритм. Другой ритм, будто сама природа скорбела о ней… Ржавая крыша морга, снежный дождь и будто гладь земли на небесах…Нет, я не сплю, не пью, не вру, не слеп и не сошел с ума. Я просто смотрю. На деревья, склонившиеся к площадке перед выходом то ли от старости, толи плохо посаженные. Небо…Цвет его больше походил на грунт, глубокой зимой спящий под тяжестью снега. И стены морга, когда-то желтые, сейчас окрасились в серо-коричневый цвет. Ржавчина на старой крыше окрасила воду, стекающую по ним…Жуткое зрелище.
Мне страшно идти туда, но и Кристину оставлять одну не правильно. Я отправился к входу в прощальный зал. Кристина была там и тщетно пыталась дозвониться, как я понял, родителям. Народу было немного – пара студентов с ее факультета, мы и три преподавателя нашей кафедры гуманитарных дисциплин… Негусто. Надо подойти поздороваться с ними… Хотя нет, кивка с движением губами будет вполне достаточно. Я подошел к Кристине.
- Не дозвонилась?
- Стас, ее скоро внесут… Их нет. Я боюсь – вдруг что-то случилось!
- Успокойся. Обычно я чувствую, если что-то… - Я осекся. Не всегда, мягко говоря… В прошлую пятницу и субботу все было хорошо и мыслей о чем-то плохом не было. Даже Артем говорил, что в субботу Аня была…Стоп! Надо будет к нему наведаться…
Из-за поворота показалась старая Хонда Аккорд с украинскими номерами. Приехали, хвала небесам… Кристина тотчас побежала к машине, я пошел за ней. Медленно. Я не знаком с их родителями.
- Мама, папа!!! Привет! Я не могла до вас дозвониться…Мне больно! Аня…Она…
- Нам звонил следователь – Заговорил отец – сказал все… Я не поверил сначала… - На глазах у него навернулись слезы, а жена и не переставала плакать. – Никто не может понять, что случилась. Мать твоя вообще не находит сил что-то сказать.
- Что у вас с телефонами?
- Сначала про машину скажу. У нас накрылся аккумулятор, мы голосовали, но никто не остановился. Так на обочине прождали больше двух часов, пока человек хороший не попался. Это, кстати, не очень далеко отсюда было, километрах в тридцати от развязки на Майском проспекте. А насчет телефонов – у нас зарядка от прикуривателя, а он не работает. Плюс тут Мегафон не везде берет. Кстати, следователь говорил, чтобы мы приехали вчера на какое-то дополнительное опознание, но с машиной проблема возникла, потому и приехали сегодня.
- Ты говорил, мы же разговаривали в воскресение по этому поводу. Спасибо, что часто звонил.
- Папа, познакомься, это Стас, Анин молодой человек.... Я о нем говорила.
Я протянул руку, но он даже не поднял свою. Понимаю его – проще и логичнее всего винить во всем меня.
- Стас, значит… Сука ты, Стасик. Сейчас людей много, а я хочу с тобой наедине поговорить, урод. Ты мне ответишь, падла, за все ответишь…
- Пап, не надо, он мне помогал, Аню больше жизни любил, он не виноват!
- Я разберусь, кто виноват, а кто нет. Мразь, виновная в ее смерти, сдохнет! Обещаю. Пойдем к залу.
Семья направилась к дочери. В последний раз поговорить… Вряд ли увидеть. Кристина рассказывала, что из-за проблем с их машиной на опознание ходила она… Анну хоронить будут в закрытом гробу.
Я молчал все время, когда их отец говорил… Родители потеряли частичку себя. Глупо, нелепо и гадко… Его можно и нужно понять, им сейчас намного больнее, чем мне. Прав их отец в одном – эта мразь за все ответит… А в том, что это не случайность, я не сомневаюсь.
Надо идти в зал. Начинается… Зеленое место, выложенное мрамором и насквозь пропахшее формалином и трупами…Жестоко. Страшно. Гроб уже стоял на одре слегка прикрытый немногочисленными цветами…Цветы…Я забыл про них. Все вошли в зал…Некоторые прикрывали лицо платком. Кто от слез, а кто от непривычной и давящей атмосферы.
Аню похоронят в Лебедево – «бесплатников» туда отвозят… На улице послышался звук подъехавшего автобуса. Пора… Четыре довольно крепких мужика взяли гроб и вынесли на улицу. «Ящик», как и бывает в большинстве подобных случаев, был обит чем-то, отдаленно напоминающим шелк… Капли дождя и немногочисленные хлопья снега попадали на голубую ткань и пропадали, делая ее темно-синей… Он всегда со мной – я это уже понял. Мне не отделаться от снежного сока…Никогда. Вода всегда останется водою, но люди остаются ли людьми? Анин вопрос, на который теперь можно дать однозначный ответ – нет. Люди становятся пылью, сначала сгнив на двухметровой глубине. Лед, сок, пар… Пыль…Не остаются.
Гроб занесли в автобус, а слева от него доносился голос Кристины:
- Пап, пусть Стас с нами поедет! Я еще раз говорю – виноват кто угодно, но только не он.
- Ладно, хорошо! Если он такой, как ты изволила выразиться, хороший, то почему он ее не уберег!!?? Почему она умерла, а его не было рядом, чтобы остановить!?
- А нас?
- Пусть едет…
Кристина повернулась ко мне и молча кивнула в сторону заднего сидения машины. Она поняла, что я все слышал. Я сел. Впервые за сегодня заговорила мать Кристины:
- Станислав, простите Игоря, пожалуйста. Вы ее очень любили и я знаю, что Вам также тяжело, как и нашей семье, но поймите моего мужа…
- Я понимаю. Если вам нужна какая-то помощь от меня – обещаю, что сделаю все, что в моих силах. Слово даю.
- Не бросайте Кристину
- Мам!!
- Крис, не перебивай! Стас, Вы знаете, как ей тяжело. Ей сейчас нужна поддержка и помощь, а мы с Игорем уезжаем обратно через три дня – взяли отгулы. А потом? Дочь не хочет отсюда уезжать! Ей нужен человек рядом.
- Будет.
- Спасибо.
Игорь в ответ только фыркнул…Надо бы поговорить с ним, поделиться соображениями. Интересно, Кристина говорила об изменении в Анином поведении за последние два месяца, про лампу и крики? Они точно знают про записку, но сомневаюсь, что Ткаченко рассказал им всю правду. Он ведь не дурак и не будет окончательно добивать здоровье ее родителей.
Процессия проезжала Горбатый мост… Неподалеку отсюда, около больницы, находится медицинский колледж, где когда-то училась Женя…Навеяло…Город здесь типичен – развязка, девятиэтажки, построенные в восьмидесятые-девяностые годы, индустриальные останки советской империи, рельсы и старые машины, стоящие по обочинам… Женя, да и Аня тоже любили это место. Одна говорила, что искреннее, другая – что атмосферное. И обе правы… Жизнь циклична…И цинична.
Поворот на Лебедево смотрелся дико…Казалось, будто полумертвые деревья тянутся к автобусу, хотят забрать покойницу к себе. Гете писал в свое время о лесном царе, когда отец вез больного сына к лекарю, а дитя слышало голос леса. «Отец доскакал… в повозке мертвый младенец лежал». Как-то так там было… И сейчас чувствовалось, что лесной царь смотрит на нас, прикидываясь этими ивами и хочет пополнить свою коллекцию человеческих душ… Лебедево… Шкатулка лесного царя, его клад под нашими слезами.
Глубокая яма смотрела на нас и будто улыбалась… Сходишь с ума, видишь то, чего живым видеть не положено – руки-ветви, улыбку земли, раз за разом поглощающую консервы… Ужас. Меня занесло, ведь не может быть таких мыслей у нормального человека. Да кто вообще говорит о нормальных людях, когда частичка тебя отправляется кормить червей. Злая мысль, гадкая и пошлая… Но другой просто нет.
Гроб поставили на две старые табуретки, люди выходили из машин и плакали…Плакали, никого и ничего не стесняясь. Не было слез отчаяния, обмана, несправедливости судьбы и нечестности жизни. Боль… Только слезы боли. Мои слезы, Кристины, родителей… Всех, кто знал и любил ее. Жестоко, Азраил, жестоко… Я оперся плечом на дерево и зарыдал. Так, как не плакал, пожалуй, никогда, даже в детском садике… Там была другая боль… От недостатка внимания, шишек и царапин. Не такая. Добрая боль…
Люди собрались вокруг Ани… Священника не было – ее родители никогда не верили в высшие силы. Да и не нужен он сейчас – ведь самоубийц не отпевают. Пришедшие образовали полукруг у ее ног, и Игорь заговорил: «Никто не знал, что так вообще может быть» - отец всплакнул по дочери: «И никто из нас не верит, что это случилось…Анна никогда не была простым человеком. Еще в детстве, когда я только учил ее читать, она спросила меня о Боге. Спросила, стоит ли его любить, когда он затопил землю, убивал людей за то, что они умели думать… Возможно, что моя дочка сейчас спрашивает у него, почему он забрал ее. Но она всегда любила жить! Она хотела быть самостоятельной и не зависеть ни от кого… Сама поступила в институт, хотела самостоятельно зарабатывать на жизнь. Но лишила себя ее. Я не верю, что это просто так, понимаете, не верю. Аня…» - отец окончательно перешел на плач: «Зачем ты так? Я не верю! Ты не могла! Простите…». Больше никто не смог произнести ни слова, только мать Ани тихо перекрестилась. Кристина обняла отца.
Дождь немного стих, уступив место снегу, который медленно ложился на края ямы и пытался украсить собой послед