БОЛЬ
Он смотрел в окно и ел яблоки, скучая.
Человек проехал на велосипеде, брезгливо нажимая на педали. Подросток торопливо рисовал усы на афише эстрадной певицы. Породистая собака вела хозяина на вечернюю прогулку…
Он завел будильник и лег спать.
В три часа ночи он проснулся от боли в животе.
«Яблок съедено много, — тоскливо подумал он. — Количество перешло в качество».
Он подложил подушку повыше и приготовился к страданиям. Он считал, что всякому человеку полезно время от времени страдать, ибо только через мучения можно прийти к пониманию сути жизни. И хотя он плохо представлял, что подразумевается под сутью жизни, но употреблял это выражение часто и с удовольствием.
Боль временно отступила.
Он воспользовался затишьем, чтобы порассуждать:
«Мы должны благодарить боль. Она сдирает коросту эгоизма и открывает нам глаза. Как мелки наши радости и огорчения! Гоняемся за вещами, копим деньги, строим карьеру, набиваем желудки, а жизнь проносится, как миг…»
Он застонал от боли, закусил губу, закрутился, то вытягиваясь струной, то поджимая колени к подбородку.
«Это и есть борьба, — шептал он. — Я борюсь — следовательно, живу».
Он прислонил бедный живот к прохладной стене. Стало легче.
«Когда-нибудь люди поставят памятник физической боли. И на нем будет надпись: „От благодарного человечества“. Да-да, именно так! Страдая, мы возвращаемся к истинным ценностям бытия. Становимся мудрее и, в конечном счете, счастливей…»
Рези усиливались. Он с тоской смотрел на Луну, глядевшую в окно с безразличием банщика. За стеной заплакал младенец, и мужской голос лениво сказал: «У тебя грудь — тебе и вставать!»
Прошло два часа. Вдобавок ко всему его начало тошнить. Он зарывался головой в подушку, гладил и щипал живот. Его преследовали груды ненавистных яблок. Он гнал их прочь, но они кружились над ним, вызывая новые страдания.
Запоздалая компания брела по улице и надрывно пела: «Жизнь невозможно повернуть назад». Этажом выше залаяла шотландская овчарка. На кухне в сатанинском хохоте затрясся кран.
Теперь его бесило все. Он выглянул в окно, чтобы вдохнуть свежий ночной воздух. Город спал.
«Спят! Все спят! Здоровые мужья, здоровые жены, здоровые дети. Им наплевать, что я мучаюсь!»
Ему было очень больно и жалко себя. Слеза пробежала по щеке.
Он больше не думал об очищающей боли, о памятнике страданиям. Он хотел лишь одного — чтобы все эти мучения прекратились.
Под утро он не выдержал, кое-как добрался до телефона и вызвал «Скорую помощь». Она приехала быстро, но он успел сто раз проклясть всю медицинскую службу, которая мечтает о его смерти.
Его промыли сверху донизу и снизу доверху и дали две таблетки. Он выпил таблетки и прошептал:
— Доктор, спасите меня.
Доктор взял в руки шприц и спросил:
— В какую?
Он молчал.
Доктор выбрал левую ягодицу и стал протирать ее спиртом.
— Доктор, ставьте в правую — я левша…
Доктор улыбнулся, поставил укол в правую и, пожелав всего хорошего, уехал.
Он заснул, измученный ужасной ночью, а когда проснулся, солнце уже бродило по комнате на пыльных и теплых ходулях. Он потрогал живот. Все было нормально. Хотелось есть. Он принял душ, поел и в прекрасном настроении отправился на работу.
В вестибюле висели списки желающих приобрести «Запорожец». Его фамилия стояла десятой, хотя у него была восьмая очередь. Он вошел в лифт и нажал кнопку. Кроме него в лифте поднималось еще три сотрудника. Он испытывал к ним что-то похожее на жалость.
«Что знают они о том великом таинстве, которое заключено в страданиях? Им нужна мебель, ковры, машины. Им невдомек, что за одну ночь я приобрел столько, сколько им не получить за всю жизнь. Боль дала мне знание истинных ценностей, по сравнению с которыми автомобиль — ничто».
Выйдя из лифта, он отправился в местком, чтобы вернуть свое восьмое место в очереди на «Запорожец».
Леонид Треер, советская проза.
