Серия «Оля»

Когда закончилась увертюра, а с ней и сахарная трубочка, Оля выключила видео. Толку не было. Становилось только хуже от осознания, что с каждой молекулой сахара, поступающей в организм, увеличивается шанс получить прыщ на самом видном месте. А это означало, что если Оле предстоит увидеться с Сеней по поводу его выставки, прыщ тоже придётся взять с собой, что было, конечно же, совершенно лишним. Оле было категорически важно, чтобы Сеня как можно позже познакомился с её прыщами.

И тогда Оля решила действовать в том поле, которое ей было доступно. Пока Сеня не прислал положения, которые ему были выданы для организации выставки, Оля могла сделать всё, что в её силах, чтобы организацией выставки их с Сеней общение не ограничилось. И она приступила к старому средству, рассказанному ещё бабушкой - чтобы кожа была чистой, принимай ванны с марганцовкой. Вода в ванне приобрела приторно-розовый цвет, не настраивавший однако на романтический лад, и Оля, включив лекцию об особенностях творчества Вагнера, погрузила всю свою заднюю плоскость в целебную жидкость. Вопреки опасениям, щипать не начало, и Оля свой разум тоже смело погрузила в поступающую из динамика телефона информацию.

Через полчаса она была прервана звонким "бздынь", и увидела оповещение "Сеня". Прямо мокрыми руками Оля схватила телефон, сухим носом смахнула блокировку и увидела, что пришло пустое сообщение. С третьей попытки, опять же носом, ей удалось нажать на него, и оказалось, что это файл с положениями о выставке. И никакого комментария от самого Сени. И даже без обнадёживающего "Сеня печатает...".

Оля десятилетней давности вцепилась бы в это сообщение как в знамя, и вооружившись им, отправилась бы в чудесный мир файлов и книг, чтобы обеспечить симпатичному просителю совершенно безвозмездную помощь на все пять звёзд. Нынешняя Оля поскребла по сусекам памяти, и внутренняя библиотекарь Леночка оттуда выдала ей несколько архивных записей, в которых фигурировали подобные случаи. Во всех них Олю использовали, а потом выкидывали, если называть вещи своими именами.

То, что помощь будет безвозмездной и на этот раз - факт, потому что об оплате или взаимной услуге Оля с Сеней уже не договорилась, ничего не попишешь. Но вот с объёмом помощи, её форматом и собственными ожиданиями ещё можно было работать. Сеня просил помочь с идеями - она поможет. Остальное сам. Если, конечно, в процессе этой деятельности Сеня не попадёт в сферу Олиной ответственности вместе со всеми его выставками, проблемами и, главное, предоставив Оле свою фамилию. Но это вряд ли могло произойти так быстро, если вообще могло.

Оля вылезла из ванной, накинула халат и пошла за компьютер работать над проектом "помочь Сене без ущерба для себя". Положение по выставке не было слишком уж помогающим - древнерусские иконы и есть иконы, что тут сделаешь без икон? Оля написала Сене сообщение:

"Привет! Прочитала положение. Лучше не стало, как ты и говорил. Думаю, ты можешь сделать упор на фото (которые придётся искать), прикладнуху (может быть, получится найти мастера, который изобразит этапы изготовления иконы?), интерактив (пока не знаю какой) и тексты в оформлении (если музей оплатит изготовление больших панелей)?"

Кроме того, Оля написала другое сообщение другому человеку:

"Добрый день! Скажите, пожалуйста, нет ли у вас сейчас икон, которые можно было бы одолжить Русскому Музею на выставку чуть больше, чем на полгода?"

Это сообщение было адресовано бывшему Олиному коллеге, профессору Драгомышскому. С этим персонажем своей истории Оля общалась редко, но всегда с удовольствием, да и он ей тоже благоволил. Профессору Драгомышскому было под пятьдесят или слегка за пятьдесят, он был совершенно лыс и совершенно погружен в мир древнего искусства. Возможно, отсутствие волос уменьшало сопротивление во время заплывов в высокие материи.

Профессор Драгомышский преподавал древнее искусство в институте, писал по древнему искусству статьи и книги, и у него дома постоянно на передержке тоже находилось какое-нибудь древнее искусство. Как бы Оля ни любила свою работу, но до профессора Драгомышского ей было далеко.

"Заходите завтра, Оленька, есть кое-что для вас!" - пришёл ответ.

И от Сени: "Ты гений! Пойду узнавать про мастера и бюджет, а насчёт фото, может быть, вместе выберем? Сможешь прийти завтра в архив?"

Оля почувствовала себя в своей стихии, назначила встречу с профессором Драгомышским на 10 утра ("...и тогда, конечно же, я угощу вас на поздний завтрак кофечком из турки!" - пообещал он), а с Сеней - на три ("а потом пообедаем"). Давно у Оли не было такой насыщенной на встречи с мужчинами жизни, даже по работе. Чтобы не изнывать весь пустой остаток дня, она включила сериал про Пуаро, заказала суши и свернулась в кокон у себя на кровати.

День седьмой

На следующее утро в четверть одиннадцатого Оля стояла с коробочкой пирожных "Север Метрополь" у огромной обшарпанной двери, ведущей в квартиру профессора Драгомышского. На душе был покой, и только внутренняя библиотекарь Леночка заставляла хозяйку немного смущаться - она никогда не могла определить, испытывает ли по поводу Драгомышского только восхищение его умом, или эти чувства распространяются и на более земные части профессора.

Дверь приоткрылась, и оттуда показалась голова, торчащая из высокого ворота розовой шёлковой рубашки. Ворот был укомплектован шейным платком, в котором Оля на секунду признала элемент костюма Александра Второго с прошлогодней выставки, но тут же устыдилась и решила, что профессор просто, конечно же, сделал себе такой на заказ. А даже если и нет, кто такая Оля, чтобы в чем-то упрекать самого профессора Драгомышского? Внутренняя библиотекарь Леночка благоговейно прикрыла глазки, вот ведь, какой плохой парень он, возможно. Куда ей до него.

- Заходи, Оленька! - он протянул руку и втащил Олю в полумрак прихожей. Дальняя часть коридора и верх стен тонули в вековых тенях старого фонда, что искажало восприятие размеров помещения. - Как я рад, что ты пришла! Как же мы давно не виделись!

Оля всучила ему коробку с пирожными и принялась разуваться, пока профессор вздыхал о том, как вредно, но приятно кушать сладкое. Потом вдруг спросил:

- Вы помните, какое было любимое пирожное у Екатерины Второй? - и, не дожидаясь ответа, - пойду делать кофе. Жду вас на кухне, Оленька!

Оля всё знала в его квартире, поэтому сама помыла руки в ванной, воспользовалась стандартным гостевым полотенцем с сердечками и пришла на кухню, где хозяин уже снимал турку с плиты.

- Хороший кофе может задать настроение на весь день, Оленька, - торжественно провозгласил профессор Драгомышский, подавая ей миниатюрную чашечку в розовый цветочек.

- Благодарю, - она улыбнулась, осторожно вцепляясь одной рукой в ручку, а другой страхуя чашку снизу: она всегда считала, что взаимодействие с фарфором относится к разряду тех трюков, которые не стоит выполнять самостоятельно, не будучи профессионалом. И свой уровень профессионализма в этом деле она оценивала здраво.

- Чувствуете, какую специю я добавил? - профессор с надеждой заглянул Оле в глаза.

Оля старательно принюхалась, однако то был лишь обманный манёвр. Её обонятельные способности ограничивались двумя категориями: "пахнет вкусно" и "воняет" (когда Оля болела ковидом, она, как и многие, теряла обоняние, но заметила это лишь когда запахи вернулись - почуяла вдруг запах мусорного ведра, о котором забыла на две недели). Из чашки определённо неслось "пахнет вкусно", и даже "пахнет кофе", - но второе, как она подозревала, лишь потому что мозг услужливо дал команду почувствовать именно запах кофе, раз жидкость была изначально заявлена как кофе. Никакой дополнительной информации из чашки не неслось, поэтому Оля попыталась вспомнить, что вообще можно добавлять в кофе, и осторожно спросила:

- Ко... корица?
- Верно, Оленька, кардамон! - начал профессор фразу ещё когда Оля была на первом слоге, тут же смутился и неловко добавил уже без особого энтузиазма, - возможно, вы почувствуете его вкус.

Оля сделала глоток и воскликнула:

- Да-да, теперь я его чувствую! Это просто великолепно!

Портрет кисти Боровиковского укоризненно смотрел на Олю со стены, и ей стало немного стыдно за враньё, но внутренний бухгалтер Зинаида Михална приказала ей не переживать о мелочах, а переходить скорее к главному, пока профессор не ушёл в воспоминания об Османской империи или Арабском халифате, которые ему обязательно навеет этот кардамон. К счастью, профессор, сам спросил:

- Так вы говорите, вам нужно несколько икон?

- Да-да! Один мой знакомый должен организовать выставку, для которой у него совсем ничего нет. Ну, это ничего, мы придумаем что-нибудь современное и интерактивное, можем наклепать QR-кодов, включить в название экспозиции слова "музей будущего" и "виртуальный тур", но выставка древних икон совсем без древних икон всё-таки будет смотреться несколько бледно.

- О, безусловно, Оленька! - всплеснул руками профессор, - это будет просто безбожно. Совершенно случайно у меня сейчас дома лежит икона кисти одного из учеников Андрея Рублёва... К сожалению, она не подписана, но, полагаю, имени его учителя будет достаточно. Кроме того, недавно мне подарили копию Феофана Грека, современную, но очень качественную.

- Ух ты... то есть первая икона - это оригинал?

- Безусловно, Оленька, безусловно! Пятнадцатый век как он есть. Допили? Тогда идёмте, покажу.

Оля вскочила, но профессор вдруг поднял палец:

- Но погодите, у меня есть одно условие, - его лицо сделалось таким, какое могло бы быть у кота, который точно вычислил, где сметана, и когда хозяйки не будет рядом.

- Какое? - внутренняя бухгалтер Зинаида напряглась в ожидании вопроса о материальном вознаграждении.

- Вы позволите мне написать текст экскурсии для вашей выставки, когда она будет готова и хотя бы раз её провести? - выпалил он, и от восторга у него даже слегка сорвался голос на последнем слове.

- О, вы даже не представляете, какая это будет честь для нашей выставки! - рассмеялась Оля с облегчением, и профессор повлёк её в темные недра своей квартиры.

Стены длинного коридора были увешаны старинными гравюрами, под ногами скрипел столетний паркет, и пахло пылью. От этого всего у Оли всегда возникало здесь ощущение, что она находится не в центре Петербурга, а в каком-то старинном лесном поместье или даже в средневековом замке.

- Осторожнее, Оленька, я здесь слева недавно прибил полочку для павлина времён Марии Александровны, он очень хрупкий.

Оля резко дёрнулась вправо и - бах! - задела локтем что-то крупное и шаткое. В ужасе она развернулась как пантера в прыжке и каким-то немыслимым усилием удержала обеими руками то, что падало. Крупное и шаткое оказалось чучелом фазана на тонких ножках.

- Ох-ох-ох, - обернулся профессор, качая головой, - этого фазана князь Юсупов пристрелил, кажется, в тринадцатом году.

Оля порадовалась, что не уничтожила фазана, которого сохранил в веках какой-то безымянный таксидермист, хотя добить юсуповского фазана было бы, может, и почётно.

Они зашли в большую комнату, заставленную шкафами, стеллажами, скульптурами и ещё бог знает чем. Где-то за стеллажами имелось окно, но из-за тяжёлых штор едва ли в комнате было светлее, чем в коридоре. Профессор нырнул куда-то в узкое пространство между полками, и Оля стала протискиваться за ним. В процессе она задела узенькую этажерку, которая со стороны выглядела как часть стеллажа, но оказалась отдельной, ни к чему не прикреплённой сущностью. На этот раз реакция подвела Олю, или может не хватило пространства для манёвра, и этажерка рухнула на пол вместе со всем содержимым. Оля не успела разобраться в масштабах трагедии, но звуков разбивающегося стекла или фарфора как будто не раздалось.

Профессор обернулся и, схватившись за сердце вскрикнул:

- Эль Греко!

- Что?! - Оля тоже схватилась за сердце, - там была картина Эль Греко?

- Нет-нет, только книга о нём, но очень старая, дореволюционная... Ах, вот она, - профессор придирчиво осмотрел потрёпанный томик, открыл и наскоро пролистал, - всё в порядке, Оленька. Мне давно нужно было навести здесь порядок, не переживайте, вы ни в чём не виноваты. Позвольте-ка... - он ловко взял Олю под локоток и отвёл к самому входу в комнату. - Подождите вот тут, дитя моё.

Оля кивнула, а профессор на несколько минут исчез в глубине комнаты, а потом гордо вынес оттуда коробку, в которой обнаружились две иконы в пупырчатой плёночке.

После они вернулись в кухню, где Оля пыталась убедить профессора оформить хотя бы расписку о том, что иконы принадлежат ему, и переданы ей под ответственность ("Это же пятнадцатый век!"), а профессор убеждал Олю, что полностью ей доверяет ("Вы же мой ангел, Оленька!") и обидится, если она будет настаивать. Победа осталась за профессором, а Оля вышла на улицу с ощущением, что несёт в сумке награбленное золото.

Профессор Драгомышский, оставшись один, задумчиво гладил фазана. В голове у него уже складывалось начало экскурсии.

***

Архив Сени напоминал последствия взрыва в лавке букиниста. Если кто-то и мог составить конкуренцию дальней комнате профессора Драгомышского, то это был как минимум достойный соперник по бардаку.

Сеня этот бардак олицетворял, или даже скорее возглавлял. Его причёска отчетливо давала понять, что лег спать он непосредственно после мытья головы, а рубашка была частично заправлена в штаны, так что нельзя было понять изначальный замысел - её заправили, но она выбилась, или она была навыпуск, но потом руки хозяина машинально пытались затолкать её внутрь? Воротник рубашки, словно не решив, какая эпоха ему ближе, слева гордо стоял, как при Наполеоне, а справа скромно лежал, как у самого добропорядочного советского служащего.

"Такой красивый, небрежный шик", - прошептала в Оле внутренняя библиотекарь Леночка, но внутренняя бухгалтер Зинаида тут же начала ворчать, что если уж и создавать пару, то в ней хотя бы один должен уметь гладить рубашки и наводить порядок на столах. Не говоря о том, чтобы расчищать пространство вокруг них.

- Вот! - Оля торжественно протянула Сене коробку.

- Боже, что это? - его глаза округлялись всё больше, по мере того, как он распаковывал содержимое. - Это настоящее? Это мне? Мне это снится? Оля - ты джинн!

Сенины круглые глаза выглядели совершенно влюблёнными, но Оля не могла разобрать, это относится к джинну, к исполнившемуся желанию, или и вовсе к собственной только что спасённой заднице.

- С меня обед, и даже не спорь, - объявил Сеня.

Оля и не думала спорить. "С паршивой овцы..." - бурчал её внутренний прапорщик Валера, а вот внутренняя библиотекарь Леночка зачем-то включила режим романтического волнения, который Оля так ненавидела, но не умела отключать.

- Я тут подобрал фотки, - продолжал Сеня, размахивая какими-то картонками, - есть из реставрационных мастерских, есть с утраченными иконами, думаю, их нужно будет распечатать покрупнее, сделать к ним подписи подлиннее, и полдела сделано.

- Звучит классно, помощь будет нужна? - это у Оли вырвалось автоматически, и она тут же мысленно дала себе подзатыльник.

- Нет-нет, ты уже сделала для выставки больше, чем весь музей, который её по идее организует!

- А с интерактивом разобрался?

- Да, нашёл контакты одного парня, художника. Мне сказали, что он всякое такое делает на заказ. Я тебе потом покажу, что у него получится, если тебе интересно.

- Окей, договорились. Кстати, - Оля вспомнила о поставленном ей условии, - один мой знакомый профессор искусствовед готов разработать экскурсию по выставке. И даже скорее хочет это сделать, чем просто готов. Даже скорее сделает в любом случае, хотим мы того или нет.

- Ничего себе... Что за профессор?

- Который одолжил иконы.

- О... то есть мало того, что он сделал нам такое большое добро, он хочет сдобрить это добро ещё более добрым добром? Нет, мне всё-таки это снится.

- Он специфический человек, и он гений. В своём роде. Не факт, что его экскурсия подойдёт, например, тебе или другому сотруднику музея. Его экскурсии ложатся исключительно на его харизму.

- Ну, что ж... пускай пишет, а там видно будет.

Обедать пошли в уличное кафе по соседству, благо в центре их было полно. Пока выбирали еду, Оля пыталась настраиваться на исключительно деловой лад, хотя одновременно выбирать и настраиваться было трудно - она вообще могла делать только одно дело за раз. Ну два, если считать процесс дыхания.

В плане выбора блюда вожжи взяла в уверенные руки внутренняя бухгалтер Зинаида и заказала суп. Потом вспомнила, что платит Сеня и присовокупила салат. "С мясом", - попросил прапорщик Валера.

- Солянку и тёплый салат с говядиной, - проговорила вслух Оля.

- Мне то же самое, - оживился Сеня.

- Что будете пить? - спросил официант.

Оля замешкалась, глядя на Сеню, но он только покачал головой. "Значит сегодня без пива," - загрустил прапорщик.

- Слушай, а не знаешь, где можно раздобыть новгородских грамот, несколько штучек? - вернулся Сеня к профессиональной теме.

- Полагаю, в Новгороде? - Оля подняла бровь. - А что, ты хочешь их тоже добавить в выставку?

- Ну, да. Это, конечно, не иконы, но Древняя Русь как-никак. Атмосферно. И к ним можно приложить много текста - и древнерусский, и перевод. Займёт место.

- Ну, разве что в грамотах будет речь об иконах. Иначе это как-то совсем не в тему.

- Думаешь? Их же можно будет как-нибудь хитро связать?

Оля пожала плечами и подумала, что ей в сущности всё равно, что там будет в итоге у Сени на выставке. Она вдруг осознала, что действительно нужна ему вместе с этим обедом только как поставщик знаний и прочих полезных штук. Вот, например, как узкий специалист, который сейчас придумает, как изящно связать берестяные грамоты и иконы. И достанет эти берестяные грамоты. И Оля отчетливо понимала, что она могла бы - и достать, и связать. И что так уже бывало в её жизни, и что больше ей это не интересно - платить услугами за драгоценные минуты общения с объектом. И сразу почувствовала, что эти осознания пришли к ней вовремя, потому что Сеня объектом стать не успел, иначе бы было уже поздно. Всё это пронеслось у неё в голове за считаные доли секунды. Прапорщик Валера облегчённо выдохнул. "Но за обед пускай всё-таки платит", - проворчала бухгалтер Зинаида.

Тем временем внутри Сени разыгрывалась своя драма. Сумасшедший учёный сидел, выпучив глаза на Олю, всё ещё поражённый иконами, которые ей удалось достать так быстро ("Я два месяца не мог уговорить уборщицу вытирать пыль в архиве, а тут человек достал две иконы за сутки!")

Маленькая внутренняя Сенина девочка тоже смотрела на Олю с обожанием - спасительница, практически мать! Ей хотелось обнять Олю изо всех сил, и чтобы она не уходила, потому что без неё, пока выставка не готова, ещё было страшновато. Но и просить об этом было тоже страшновато.

Внутренний гусар, задумчиво крутя ус, соглашался с учёным в том, что эта дама уж больно умна, ой, не про нашу душу, Сеня, не про нашу. Это если её звать на чай и смотреть фильм, то фильм действительно придётся смотреть, и он будет документальный, в четырёх частях.

Обед прошёл довольно кисло: Оля спешила закончить, вяло поддерживая связанные с работой темы, а Сеня просто ел, чесал языком и не слишком рефлексировал. Доев, Оля отказалась от десерта, дождалась, когда Сеня расплатится, попрощалась и устремилась в противоположную от Сениного направления сторону.

***

Ценный специалист, хороший друг, интересный собеседник - эти эпитеты сопутствовали Оле всю её жизнь. И от этого, честно говоря, уже тошнило. Она зашагала быстрее, как будто пытаясь убежать от постигшего её очередного разочарования. "Да и пошли они, эти мужики, нам что, плохо без них?" - хором пели у неё в мозгу Валера с Зинаидой, но Леночка никак не хотела отключать режим романтики, только перевела его в слезливый. "Это ему уборку делать, еду готовить надо было бы, - увещевала Зинаида, - и неизвестно, что у него с жильём. К нам в квартиру-студию его тащить что ли, в Мурино?"

Вдруг перед Олиным внутренним взором возник другой образ, этот образ был лыс, элегантен и вкусно пах. Профессор Драгомышский ведь моментально помог ей, отдал под честное слово ценнейшие иконы. И кофе с кардамоном угощал. И вообще.

Она даже замедлила шаг.

А что если?..

Кажется, для написания текста экскурсии, как было обещано профессору, Оле определенно придётся снова войти с ним в контакт. В самое ближайшее время. Оля почувствовала за спиной крылья и понеслась на них домой, отдыхать и высыпаться. Отпуск закончился. Завтра на работу.

***

Тем временем Сеня сидел в своем архиве, уставившись в экран компьютера, где открыто было сразу пять окон:

1. Письмо в Новгородский музей (отправлено)

2. Статья про иконопись XV века (не дочитана)

3. Онлайн-меню пиццерии (корзина пуста)

4. Сообщение Оле: "Привет! Спасибо ещё раз..." (не дописано)

5. Запрос в поисковике: "Куда позвать на свидание умную девушку?"

Маленькая девочка внутри Сени пыталась разреветься, чувствуя себя покинутой сразу после того, как ей впервые за долгое захотелось прильнуть к чьему-то крепкому (и умному) плечу.

Гусар наблюдал за этим скептически, понимая, что мало кому нужен такой вот практически двухметровый Сеня, вдруг решивший прильнуть. Но Оля не выглядела как женщина, готовая прильнуть сама. Так что кто его знает.

Домой Сеня ушёл в тот день поздно.

Где-то внутри Оли возмущенно ахнула бухгалтер Зинаида, но в виду общей усталости Олиного организма, она тоже оказалась слишком слаба, чтобы продавить свою точку зрения. С внутренним стоном "всех денег не заработаешь", Оля постановила, что решение это окончательное и обжалованию не подлежит. И даже удивилась, что никто в её подсознании обжаловать его как будто бы и не пытался. "Значит, точно пора", - облегченно подумала она, допила большим глотком остатки кофе и с некоторым удовлетворением залезла под одеяло.

Отпуск Оля не брала уже лет семь. Может, восемь. Если не считать поездку на неделю к маме, во время которой она всё равно работала, удалённо. Кроме того, она тогда с мамой ругалась, так что можно считать, что работала даже сверхурочно. После этого подобных поездок Оля из чувства самосохранения не предпринимала. Маме, очевидно, хотелось дождаться от Оли рассказов о планах на свадьбу и внуков, а все остальные жанры она воспринимала в саркастические штыки. Оля же рассудила, что вот когда у неё история в мамином вкусе появится, тогда она в следующий раз и приедет. Раз маме неинтересно слушать про работу, Оля не вправе её такими рассказами мучить. А других у неё на данном этапе жизни нет. В конце концов, если маме было настолько важно заполучить внуков, ей стоило в своё время родить ещё пару-тройку их потенциальных родителей, для подстраховки.

В связи с тем, что отпуска в жизни Оли не было настолько давно, она не очень себе представляла, как это делается. Технически было ещё понятно - сообщить всем, кто как-то касается Оли по работе, что с такого-то по такое число она будет вне зоны доступа. А вот что вне этой зоны делать самой Оле, было непонятно.

Из опыта нескольких дней на больничном она точно знала, что "ничего" ей не подходит. Уже на второй день ничегонеделания, если не к концу первого, Оле становилось плохо. Отдыха Оля не чувствовала, она чувствовала маету. Начинали приходить мысли, а мысли не о работе Олю пугали, они могли завести Олин ум в ощущение отсутствия смысла как в собственной жизни так и во всём мироздании, а в таком состоянии, даже если оно отчасти справедливо, ничего толкового не сделаешь, и смысл не придумаешь.

В общем, если за первые полдня ещё можно было добраться до того, что давным-давно планировалось - например, разобрать зимнюю обувь и выкинуть старые бумаги - то дальше нужен был план. Оля решила взять отпуск на неделю и составить себе список дел на каждый день, а может, и на каждый час. Более того, она решила, что целых три из семи дней она проведёт не дома. Это, конечно, расходы, и вообще стресс, но Оля слышала, что смена обстановки помогает. Чему именно помогает, она не помнила, но была уверена, что слышала об этом методе отдыха как о сугубо положительном.

На следующий же день Оля определила даты и предупредила всех учеников и работодателей о скором недолгом отсутствии. В связи с тем, что подобного с ней давным-давно не случалось, никто не счел возможным возражать. Скорее, за неё даже удивлённо обрадовались.

Следующие несколько дней всё свободное время Оля тратила на составление плана. Начало отпуска решено было потратить на уборку в квартире. На самом деле, уборку Оля ненавидела ещё больше, чем спа-процедуры или медитацию, но святые отцы голосами пабликов вконтакте утверждали, что чтобы навести порядок в жизни, нужно навести порядок дома. И, как знать, может быть, Олина неустроенность кроется именно в том, что пыль под кроватью собирается отмечать пятилетний юбилей.

Второй день должен был быть посвящен прогулке, посещению какого-нибудь музея, а вечером - концерта. С третьего по пятый - поездка в санаторий на берег Финского залива. На шестой и седьмой дни уже ничего не придумывалось, но Оля решила, что идеи придут к ней, как только она начнёт старательно отдыхать. Чтобы заглушить тревогу - она касалась как последних двух дней, так и всего отпуска в целом - Оля отдала вожжи внутреннему Валере, достала из холодильника баночку пива и предалась сладостному саморазрушению.

День первый

Оля проснулась, как и полагается в первый день отпуска, около шести утра. Чуть позже - примерно в шесть двадцать пять - она оставила последнюю надежду доспать и пошла ставить чайник.

День начинался как обычно, за исключением того, что идти никуда было не нужно, и вообще ничего не нужно было делать - для других. Для себя Оля выпила стандартную чашку кофе, и тут же вторую - уже с печеньем (вторая чашка кофе в обычные дни отстояла от первой на час, два или даже больше).

Внутренняя отличница и библиотекарь Леночка частенько пыталась лепетать что-то про гастрит, который неминуемо возникнет от такого питания, но до сегодняшнего дня никто её не слушал. Однако на этот раз у Оли нашлось свободное время и пространство для того, чтобы обдумать эту мысль, и ей сразу же стало грустно: столько лет она питалась неизвестно как. Внутренний Валера тут же рявкнул, что "и не нужен нам этот отпуск, если мы собираемся грустить". Оля с ним согласилась, но семена размышлений были уже брошены в потерявшую бдительность почву.

После второго кофе Оля, не умываясь и не почистив зубы (наконец-то можно себе это позволить, потому что никто её не увидит!), принялась за уборку. Она сняла с дивана постельное бельё, которое служило уже месяца три без выходных и отгулов, сложила сам диван и уставилась на сантиметровый слой пыли, который частично взметнулся от движения воздуха. Захотелось всё бросить и пойти на работу.

Собрав волю в кулак, Оля отнесла бельё в стиральную машину, запустила программу и пошла искать тряпку для пола. Тряпки для пола дома не оказалось.

Тогда Оля сделала себе третью чашку кофе и решила, что пока машина стирает, процесс как бы всё равно идёт, а значит она, Оля, может посидеть. Чашку Оля поставила на стол точно в след предыдущей: раз идёт уборка, надо быть аккуратней. За кофе вспомнились свидания последних недель. Если раньше Оле казалось, что стоит скачать приложение для знакомств, как кто-то сразу найдётся, то теперь она знала, что находятся легко только совершенно чужие, хотя и милые люди, а своего человека найти сложно, если не невозможно (будь это легко, Оле бы это уже, наверное, удалось, хоть раз за тридцать пять лет). Один в первый же день предложил "пойти к ней". Второй долго и нудно рассказывал, как плохо с ним обходятся женщины. Третий сразу стал признаваться в любви, и неискушённую Олю уберегло от продолжения знакомства только то, что он не понравился ей внешне. Четвертый оказался настолько эффективным менеджером, что два часа говорил о своих методиках продаж и о холодных звонках, пока Оля спасалась красным полусухим (на свиданиях внутреннему Валере было приказано сидеть тихо и не заикаться про пиво).

Чтобы не успеть прийти к выводу, что шансов нет, Оля подскочила, не допивая кофе, и, так и не умывшись, пошла в магазин за тряпкой. Заодно купила пиццу на обед и чипсы с пивом на вечер в качестве награды за уборку. Дома оказалось, что Оля как раз проголодалась, было решено съесть половину пиццы, но есть пиццу в выходной день без кино показалось пошлым и бескрылым, поэтому через полтора часа Оля обнаружила, что пиццы больше нет, на экране титры, а пыль всё так же лежит. Она хотела было налить себе ещё чашку кофе, но вдруг поняла, что если она сейчас же не примется за дело, день будет потерян впустую.

Оля принялась мыть пол, протирать пыль, заправила постель, отмыла ванну и туалет, и всё это в конце концов заняло у неё не так много времени, как она думала. Когда она закончила, было ещё светло (впрочем, в июньском Петербурге надо было очень постараться, чтобы закончить что-то, когда темно). К собственному удивлению Оля почувствовала удовлетворение - несмотря на то что во время уборки испытывала лишь ненависть.

Теперь она сидела на диване с чипсами и пивом и с удовольствием осматривала плоды своего труда. Правда, как только активная деятельность закончилась, внутренняя Леночка робко предположила, что, быть может, не стоит пить пиво прямо-таки в каждый день отпуска. От этой мысли, и от того, что Оля внутренне была с ней согласна, ей опять стало грустно.

Засыпая, Оля вспомнила, что не достала из стиральной машины бельё. Но сил подняться и сделать это у неё уже не было.

День второй

На этот раз Оле удалось доспать до восьми, и даже не хотелось вставать. После кофе с печеньем она развесила сушиться вчерашнее бельё, потом опять принялась с удовлетворением осматривать результаты вчерашней уборки и поймала себя на мысли, что очень хорошо, что в ближайшие дни она будет мало находиться дома - так у квартиры будет шанс сохранить чистоту подольше.

Второй день Оля условно назвала "свидание с собой" - такое она тоже встречала на просторах сети, и представляла шикарных девушек, которые наслаждаются собственным обществом - а потом их, таких довольных и счастливых, и совершенно никого не ищущих, обязательно замечает прекрасный принц, или даже король, и увозит в свой дворец.

Оля решила начать со второго завтрака на веранде где-нибудь в парке, потом посетить Русский Музей, пообедать в ресторане а вечером сходить в театр. При этом она выбрала относительно нарядное платье, и даже накрасилась. Она подозревала, что это "свидание с собой" будет у неё как первым, так и последним, поэтому раз в жизни решила постараться.

Завтрак на веранде прошёл отлично - Оля полностью посвятила себя кофе и пирожному, даже не отвлекаясь на телефон. Потом, правда, ещё около часа сидела уже в телефоне, но это было уже после кофе и пирожного.

А в Русском Музее случилось неожиданное - она попала на экскурсовода, которого знала несколько лет назад, и который, как она вдруг резко вспомнила, тогда ей немножко нравился - застенчивый, но увлечённый историк, чуть моложе неё. Они работали вместе на двух или трёх проектах, поэтому он поприветствовал её, когда увидел в числе посетителей. Ей хотелось сказать: "Привет, Сеня!", тем более, что в своем платье она чувствовала себя вправе это сделать, но Сеня уже отвернулся и повёл группу ко входу на экспозицию. Оле ничего не оставалось кроме как следовать за всеми.

Ничего нового Сеня Оле, как искусствоведу, конечно, не мог рассказать, но ей нравилась его манера изложения. Он видел все эти картины уже сто тысяч раз, но как будто каждый раз заново влюблялся в них, когда заходил в зал. Он описывал экспонаты с такой любовью, что Оля даже стала завидовать ему: он явно работал здесь именно потому, что ему всё это нравилось, а не как она - потому что кроме работы у неё ничего не было. Сеня рассказывал о жизнях художников и скульпторов так, как будто это напрямую касалось лично его, как будто он лишь вчера узнал всё это, и оно его бесконечно трогало.

В удобный момент Оля рассмотрела его руки - колец не было. "И, скорее всего, никогда не будет", - сказала себе она. Высокий худой кудрявый Сеня не принадлежал миру людей, казалось, если его коснется живой человек, например, Оля, он в ужасе отдернет руку и убежит. Может быть, Оля образца десятилетней давности после экскурсии бы подошла и позвала его на кофе, но нынешняя Оля помнила, что получается из таких поползновений (и "ничего" - это лучший вариант), поэтому закатала губу и пошла дальше обедать в гордом одиночестве. Оля даже не могла точно сказать, кого ей сложнее представить в браке - себя (из-за своего отчаяния) или Сеню (из-за его возвышенности). Единственной возможной супругой Сени она видела какую-нибудь нимфу с картины восемнадцатого века, бестелесную, молчаливую, холодную и совершенную. За обедом Оля испытывала лёгкую гордость за то, что научилась сдерживать свои порывы в таких случаях. Чтобы дать себе ещё больше поводов для гордости, Оля не стала заказывать пиво.

А вечером в театре - она выбрала балет - ей стало совсем хорошо. Она погрузилась в музыку, в мир образов, но, правда, если ещё утром они не имели бы никаких совпадений с реальными персонажами, то теперь то и дело у прекрасного принца проглядывало Сенино лицо. Оля не раз зарекалась от подобных фантазий, но почему-то дала себе волю. Всё равно ничего не получится.

День третий

После завтрака Оля села в электричку и поехала в Зеленогорск, где на ближайшие две ночи её ждал номер в санатории. В пути написал Александр, которому Оля никак не могла чётко сказать, что видеть его она больше не хочет. Намеков Александр не понимал. Фраза "Не могу" означала для него именно "Не могу", но никак не "Не хочу". Может быть, он даже слышал в этом "Очень хочу, но не могу! Продолжай накидывать варианты!"

Пока Оля формулировала очередной отказ, электричка заехала в зону отсутствия интернета, и ответ так и не был отправлен. Наверное, мама бы прибила Олю за такое расточительное отношение к кавалерам. Да и сама Оля ещё пару встреч назад полагала, что сможет хотя бы просто по-дружески проводить время с Александром. Но быстро оказалось, что в присутствии Александра ей физически плохо, а когда он обнимает её на прощание, и вовсе тошно. Нет, лучше сорок кошек. Или хотя бы одна. Но маме этого не понять.

Заселившись в санаторий, Оля переоделась в пляжное платье и сразу пошла гулять по берегу залива. Она себе это заранее представляла - как она будет брести по берегу, наедине с морем, и наслаждаться. Наедине, правда, не очень получилось, потому что были и другие отдыхающие, но всё равно оказалось очень приятно не видеть вокруг себя каменные джунгли, которые напоминали обо всех проблемах Олиной жизни. Море ни о чем не напоминало, оно просто существовало, и Оля вдруг почувствовала, что тоже просто существует. Не работает, не ест, не пьёт, не читает, а существует в этом огромном мире. Чувство было странным, но приятным.

Вечером в номере Оля листала соцсети и увидела, что Сеня выставил какой-то грустный статус про одиночество. Нет, не глупый и не девчачий, это была цитата какого-то крутого писателя, мужчины. Оля удивилась, неужели Сеня способен чувствовать то же, что и земные существа? Неужели когда он приходит из музея домой, он тоже начинает думать, и эти мысли навевают на него тоску? Не успев поразмыслить, Оля лайкнула Сенин статус. И тут же бросила телефон в кресло, подальше от себя, испугавшись собственной смелости и безрассудства. За все годы, что Сеня значился в друзьях у Оли, они не обменялись ровно никакими знаками внимания, а теперь вдруг такая атака с Олиной стороны.

День четвёртый

Оля встала и, не глядя в сторону кресла, где валялся телефон, оделась. Телефон прожигал ей затылок, когда она выходила из номера, чтобы отправиться на завтрак. Давали кофе, кашу и бутерброды, всё очень санаторное, но Оля не привыкла придираться к еде, когда эту еду готовила не она.

- Вы знаете, - без предисловий обратилась к ней пожилая женщина из-за соседнего столика, - оказывается, отвар банановой кожуры очень помогает здоровью!
- Да? - вежливо отозвалась Оля, ещё не до конца сознавая опасность.
- Да-да! Хожу в туалет как по часам, поясница не болит, говорят, на банановой кожуре можно жить сто двадцать лет. А то и сто тридцать.
- Угу.
- Вы знаете, я же всю жизнь мучилась от аллергии... - Оля к своему ужасу увидела, что дама берёт свою тарелку и поднимается, чтобы пересесть к ней за столик, - на пыльцу аллергия была, на кошек, на апельсины, на клубнику. А теперь пью банановую кожуру - и апельсины ем, и клубнику, и кошку целую, и ничего!
- Как здорово! - Оля, не доев кашу, встала. - Приятного аппетита! - И побежала к выходу из столовой так, чтобы у дамы не было шанса ни крикнуть ей ничего вдогонку, ни, тем более, преследовать.

В номере посреди кресла валялся и манил телефон. Оля решила, что помучила себя достаточно и осторожно взяла его в руки. С первого же взгляда внутри что-то ёкнуло, и это не было результатом завтрака - вверху экрана светилось уведомление о сообщении от Сени. Как сапёр, Оля осторожно развернула его, чтобы оно не отметилось как прочитанное:

"Привет! А что убежала вчера так быстро? Я хотел..."

Дальше не открывалось.

Впрочем, того, что Оля увидела, было достаточно, чтобы снова бросить телефон в кресло вознести хвалу богам. Что бы там ни было написано дальше, это уже стало самым романтичным событием в Олиной жизни за последние десять лет. Тот, кто ей нравился, написал ей. И неважно, что там дальше. Оля даже не хотела пока знать, что там дальше. Ей хотелось пожить немножко с этим ощущением, дать себе побыть Олей-которой-написал-симпатичный-парень. Дать себе побыть Олей-которая-может-себе-позволить-хотя-бы-надежду. Она вышла из номера, так и оставив телефон в кресле.

В парке было людно, но сейчас в Оле это не вызывало привычного раздражения. Все люди выглядели симпатичными, и даже с той утренней женщиной теперь Оля, как ей казалось, нашла бы в себе силы поддержать разговор (впрочем, это, судя по всему, было эмоциональным преувеличением, потому что когда на одной из дорожек парка Оля заприметила эту женщину, а может быть, кого-то похожего, она тут же свернула на боковую аллею).

Хватило Олю почти на целый час прогулки. Она вернулась в номер и с замирающим сердцем открыла сообщение:

"Привет! А что убежала вчера так быстро? Я хотел с тобой чайку выпить, поболтать. Как дела вообще?"

Сердце стало замирать ещё сильнее, и вся Оля тоже замерла. За её не слишком уже короткую жизнь ещё не случалось такого, чтобы предложения подобного вида исходили от кого-то, кто её интересовал. Оля не знала, как себя вести в таких случаях. Она знала, как отказываться, тут с плеча умел рубить внутренний Валера (если человек не нравится) или как навязываться, за это отвечала внутренний бухгалтер и бой-баба Зинаида (если человек нравится), но как себя адекватно вести, если кто-то нравится и что-то предлагает, инструкции в неё вшито не было. Внутренней библиотекарше Леночке высказываться обычно не давали, а следовало бы.

Оля из прошлого уже, наверное, собирала бы вещи и ехала бы назад в Петербург - под руководством Зинаиды. Приехала бы к Сениному дому и сказала бы: "Ой, а я как раз тут случайно мимо шла." Ага. С чемоданом. Прогуливалась. Всегда так делаю.

Оля нынешняя степенно села в кресло и отправила сообщение: "Привет! Правда? А я тоже об этом думала, но не хотела тебя отвлекать".

Сообщение Сеня сразу не прочитал. Видимо, работал. Оля изо всех сделала вид, что её жизнь продолжается точно так же, как и раньше, сходила в душ и легла на кровать почитать новости в интернете. От приходящих уведомлений ускорялся пульс, но то в основном была реклама. Оля давно привыкла, что пишут ей только по работе, либо из банка, либо от МЧС. Но оказалось, что эта привычка разлетается вдребезги за секунду. Снова хотелось того, на чем давным-давно был поставлен крест.

***

А Сеня, тем временем, действительно работал. Он вёл экскурсию и страдал. Страдал он потому, что ему поручили организовать временную выставку, посвящённую византийской иконе, а византийских икон не предоставили. И вообще не объяснили, чего от него ждут. Но думать об этом не было никакой возможности, потому что экскурсии ему поставили одну за другой, без перерыва, и эти экскурсии неистово жрали время, ценное время, остававшееся до открытия выставки.

А внутри Сени, надо сказать, тоже не было безлюдно. И в данный конкретный момент главную роль в Сене играла пятилетняя девочка-плакса Юленька. Юленька не хотела работать, не хотела делать выставку, не хотела вести экскурсии. Она хотела мороженое, и чтобы ничего не надо было делать. Возможно, играть в компьютер.

Поэтому Сеня и написал Оле. Он знал Олю как ответственного работника, знающего всё о византийской иконе, а также о древнерусской и любой другой. Вопрос состоял только в том, изольётся ли свет Олиной компетентности на несчастного потерянного Сеню. Поэтому Сеня решил зайти издалека. Начать с чая.

Кроме того, плакса Юленька у Сени активизировалась только в моменты стресса, как сейчас, а так в нём жил и процветал гусар Денис, который нашептывал Сене что-то вроде "не догоню, так хоть согреюсь". В том плане, что выставка выставкой, а если выгорит с чаем, то, глядишь, потом выгорит и с вином, а там и... в этом месте гусар лихо закручивал ус и вздыхал. Гусар считал, что Сеня с его внешними данными и интеллектом достоин большего, чем то, что имел. А имел он в анамнезе два вялотекущих романа, и в финале обоих Сене было практически одинаковыми формулировками предложено остаться друзьями. На это Сеня каждый раз соглашался, вопреки предостережениям гусара Дениса, и о чем каждый раз жалел. Уж лучше заканчивать раз и навсегда.

В Оле Сеня изначально видел друга, товарища и брата, но изголодавшийся гусар упрямо предлагал рассмотреть её всё-таки получше. После экскурсий он спросил Олю, когда она свободна, узнал, что уже завтра вечером, и назначил встречу в кафе.

День пятый

Оля не спала всю ночь.

Она понимала, что делает себе же хуже, но никак не могла совладать со своим дурацким организмом, который считал, что попал в опасность, а значит спать нельзя. При этом день обещал быть энергозатратным: после обеда домой, а на ужин встреча с Сеней. То есть ей нужно было доехать, привести себя в порядок - а это уже непросто, и мотнуться до Адмиралтейской, где была назначена встреча. После бессонной ночи никакой тональник не закрасит круги под глазами, но организму на это было наплевать. "Ты же сам эволюционно должен хотеть размножаться, - увещевала свой организм Оля. - Это твоя единственная, блин, цель! И ты делаешь всё, чтобы этого не произошло".

Вместо организма ей отвечал внутренний прапорщик Валера, который, как всегда, заранее переживал, что если с кем-нибудь связаться, а потом ещё и не дай бог начать жить вместе, то не получится дальше разбрасывать носки и спать по полгода на одном постельном белье. Оля обещала Валере, что вернётся к рассмотрению этих вопросов как только с Сеней ничего не получится, и эти вопросы как раз будут кстати, в качестве положительных моментов одиночества.

Пару часов сна под утро организм Оле всё-таки подарил, а вместе с ними и какую-то странную болезненную бодрость. Она сходила на завтрак, погуляла, потом пообедала и, дождавшись электричку, уехала в Петербург.

***

Оля шла по Невскому и волновалась. На ней были джинсы и футболка, потому что она помнила, как некомфортно чувствовала себя в платье на прошлых свиданиях. Свидания - ждало ли её одно из них? Она была совсем не уверена. И одновременно она была уверена, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Именно поэтому она доехала только до метро Площадь Восстания и прошла пешком почти весь Невский Проспект. Так она физически ощущала, как каждым шагом сама приближает себя в пространстве к этому новому.

Последние метры дались особенно тяжело. Она заглядывала в витрины, пытаясь затормозить время, но ничего не получалось. Она опаздывала уже на десять минут, и останавливаться было уже поздно. Наконец, она повернула за угол, и сразу увидела что-то большое, что склонилось над ней и поцеловало в щеку. Когда оно чуть-чуть отошло, Оля увидела смущенное лицо Сени, которое говорило ей: "Привет!" Он тут же взял её под руку и повел в кофейню, которую, видимо, заранее запланировал. Оля тут же перестала волноваться, увидев, что он ведёт себя ещё более странно, чем она.

Сидя с кофе и тортиками, они рассказали друг другу, чем жили последние годы - в профессиональном плане, в основном, потом обсудили погоду, Олин санаторий и последний отпуск Сени, который оказался археологической экспедицией. Тут Оля заинтересовалась, а в Сене расцвело третье внутреннее Я - слегка сумасшедший профессор Виталий. Если Виталий начинал говорить о древностях, его было не остановить. И, надо сказать, Олина внутренняя библиотекарь Леночка оказалась очень этому рада, и ничуть не хотела его останавливать. Поэтому когда Сеня, плавно перейдя с темы, рассказал о своей беде, связанной с грядущей выставкой, Леночка восхищенно вздохнула и не заподозрила никакого подвоха. А когда сквозь Сенино лицо вдруг показалась пятилетняя плакса Юленька, которая на грани истерики описала весь масштаб трагедии, в Оле расправила могучие плечи бой-баба бухгалтер Зинаида, плаксу Юленьку мысленно приголубила и сказала, что со всем разберётся.

***

Засыпала Оля счастливая. И на этот раз организм действительно позволил ей поспать.

И всё же Оля решила играть честно. Она натянула то самое тёмно-синее платье, в котором ходила недавно на свидание. Потянувшись за колготками, Оля вспомнила, что они с дыркой, а другие она так и не купила. На секунду она разозлилась и хотела уже схватить любимые джинсы, но потом подумала, что матушке-природе должно быть всё равно на дырявые колготки. Через дырку, может, ещё лучше единение пойдёт. С другой стороны, матери-природе должно быть абсолютно плевать и на джинсы, но если развивать эту мысль, решила Оля, можно договориться до того, что матери-природе совершенно фиолетово и на всю эту женскую энергию, а такой тезис сегодня был под запретом.

По поводу "босиком" у Оли возникли самые большие сомнения. В общем-то несовместимые с выполнением данного пункта. Во-первых, на дворе стоял не самый тёплый апрель, а во-вторых, на роль городской сумасшедшей она раньше семидесяти лет претендовать не собиралась. Поэтому в платье, сапогах и куртке, завязав волосы в хвост и захватив сумку, она выбралась на улицу.

То, что она увидела, мало соответствовало замыслу. Из природы возле подъезда просматривались полторы грядки, которые разводила соседка, из них робко торчали какие-то будущие цветы, но пока нельзя было сказать, какие, - во всяком случае Оля не была специалистом по раннему определению вида цветов. Были ещё два деревца возле детской площадки во дворе, они тоже были очень молодые, а потому Олей в плане видовой принадлежности неопознанные.

Вокруг двора высились знаменитые муринские муравейники, и Оля чувствовала, что чем дольше остаётся на месте, тем дальше от единения с природой она оказывается. Она решительно зашагала прочь из двора, в сторону деревни, где, она точно знала, были поля, деревья и кусты. Их там было совсем не много, постоянно были слышны машины, вдоль поля висели провода, но зато рядом были дома, где жили люди, лаяли собаки, так что единение с природой точно не закончится разъединением частей Оли каким-нибудь маньяком в ближайшей лесополосе.

Через полчаса она была на месте. Поле выглядело приветливым, из соседних домиков шёл дым, во дворах действительно лаяли собаки, а вдоль поля по грунтовой дороге время от времени ходили люди. Оля почувствовала себя комфортно, и даже обрадовалась, что последовала совету из книги, независимо от будущего результата. Давно уже она не замечала маленьких молодых листочков на весенних деревьях и не слышала, как щебечут птички, когда их песни не заглушает рёв моторов. Внутренний бухгалтер Зинаида уже хотела было поставить галочку в графе "Единение с природой" и выдвинуться в обратный путь, но Оля вспомнила, что в книге требовалось всё-таки побродить и помедитировать.

Медитировать Оля не умела от слова "совсем", но побродить - это было можно. Очень хотелось включить музыку в наушниках, но это тоже было под запретом. Ну и ничего, свои мысли тоже можно послушать. Она бодро навернула круг по полю, потом ещё один. Мысли почему-то свернули в сторону: "Меня никто не любит и никогда не полюбит, я умру в одиночестве, и меня съест моя кошка". Банально, но удручающе. На следующий круг Оля зашла уже с пугачевской "А знаешь, всё ещё будет" в ушах, и почувствовала себя значительно лучше. Тем более, у неё пока и не было кошки. Кошку можно и не заводить.

Правда, ещё через два круга она подумала, что скоро люди из деревни начнут замечать странную женщину, которая зачем-то ходит по их полю, и зашла немного в гущу деревьев. Там она оглянулась, убедилась, что никто не смотрит, и обняла по завету книги ближайший толстенький дубок. Он был очень твердым, не очень удобным для объятий и шершавым. Кроме того, Оля вмазалась пальцами левой руки во что-то липкое на его коре с другой стороны, и, даже не глядя на это что-то, быстренько достала другой рукой из сумки салфетку, вытерла пальцы, свернула салфетку и убрала её обратно в сумку. Она решила думать отныне и до конца своих дней, что это была смола, а истину салфетка позднее унесёт с собой в могилу урну. Кроме того, прямо на уровне своих глаз она заметила на коре дуба какое-то насекомое. На этом с объятиями деревьев Оля решила закончить, потому что она выросла в городе, и романтика соседства с муравьями и компостом была от неё весьма далека.

Задача дриады была выполнена, по тексту книги оставалось нимфой поплескаться в водоеме. Неподалеку удачно виднелась канава, и Оля ещё немного углубилась в рощу, чтобы найти местечко, с которого она могла бы удобнее дотянуться до воды. Вода радостно журчала, но выглядела довольно мутной. Такой, что сразу думалось о кишечных расстройствах различного характера. Внутренняя библиотекарь Леночка потребовала отказаться от этого пункта ввиду его негигиеничности, но Оля решила, что левой руке уже всё равно ничего не страшно после неопознанного вещества на дубе, и сунула кончики пальцев в холодную воду. Ощущение было странным и неприятным - мочить руку на улице, в апрельском лесу. На этот раз Зинаида уверенно и окончательно на единении с природой поставила свою жирную галку, а Оля выпрямилась и быстро пошла прочь.

Уже на выходе из деревни она заприметила небольшое, но приличное кафе и решила, что оно поможет ей максимально комфортно вернуться в цивилизацию. Обычно она не тратилась на подобные вещи, но сейчас ей настолько захотелось почувствовать замёрзшей после ледяной воды рукой горячую чашку с кофе и вдохнуть запах булочки с корицей, что она моментально оказалась возле прилавка и осознала себя уже прикладывающей карту к терминалу.

В кафе оказалось совсем не дорого, но очень вкусно, и Оля подумала, что такого удовольствия от кофе с булочкой она не получала уже давно. Она даже почувствовала какое-то единение, правда, она не знала, с кем или с чем. С природой ли, или со своим пищеварением, но это было ощущение редкой гармонии, которое ей хотелось запомнить, потому что она не понимала, встретится ли она с ним когда-нибудь ещё раз.

Уже допивая кофе, она мельком взглянула на дырку на своих колготках и почувствовала досаду на себя. Как будто дырка разрушила этот неожиданно чудесный момент.

На обратном пути Оля уверенно зашла в "дурацкий женский магазин" и купила запас колготок. Дома они были внесены Зинаидой Михайловной в реестр, прокляты Валерой и бережно уложены на полочку Леночкой. А Оля открыла ноутбук и принялась за работу.

В сообщении Александра значилось:
"Ольга, хотите посетить концерт джазовой музыки?"

Ольга не хотела. Не очень хотела этого даже внутренняя романтическая библиотекарь Леночка - последнее (оно же первое) свидание не совпало ни с одним вариантом из её девических полузабытых мечтаний. Но на войне как на войне, - есть приказы, подписанные высшим руководством, и их нужно выполнять.

Оля натужно ответила:
"С удовольствием, когда и где?"

Она, вообще, любила четкие вопросы и четкие ответы. И быстрые. Поэтому осталась довольна тем, что как раз за то время, пока она переодевалась и наливала себе чай, Александр успел прислать сообщение с адресом и временем: через два дня, вечером. Это придётся отменить двух учеников - бухгалтер Зинаида Михайловна моментально подсчитала убытки и хотела было отказаться, но Оля усилием воли, чтобы не дать себе шанса поразмыслить, напечатала: "Договорились".

К чаю она погрызла хлопья, которые вообще-то обычно положено употреблять утром и с молоком, но которые Оле никогда кроме как вечером и с чаем кушать не хотелось. Спасибо, что не с пивом, - ворчал прапорщик Валера. Заела Оля всё это ложечкой маминого тыквенно-апельсинового варенья. Варенье было старым, затвердевшим и слишком сладким.

Потом был урок, который принёс запланированный доход, покрывший с запасом последний поход в магазин. Оставшийся запас Оля под руководством Зинаиды положила на счёт, который условно назывался "на черный день", но из которого Зинаида бы не позволила взять ни копейки даже под страхом смерти.

Настало время выполнять вторую большую задачу дня. Она заключалась в деле, которого Оля боялась не то, что весь день, а целую неделю. Мытьё. Нет, не то, которое "сполоснуться под душиком", а вот это вот всепоглощающее действо, начинающееся с растирания щеткой из какого-то азиатского растения, и заканчивающееся восемнадцатью слоями скрабов, пилингов, лосьонов и тоников.

Дело в том, что первая глава книги настаивала, что каждая настоящая женщина, желающая, чтобы её полюбил мужчина, должна сначала полюбить себя. Как полюбить себя, подробно объяснялось, и прилагался план. За это Оля и выбрала из множества именно это книгу. Первым пунктом плана значилось "время для себя, в ванне, при свечах, уход за кожей и волосами". Уже на середине прочтения этой фразы Валере стало тошно, но дамы напомнили ему, что они тридцать пять лет жили, как он хотел, пускай потерпит.

Вообще, в глубине души Оля искренне полагала, что любой женщине положено делать это раз в неделю. Любить себя через мытьё, то есть. И Оля искренне считала, что делает это раз в неделю. На самом деле Оля делала это раз в месяц, иногда реже. Помыть волосы - да, а вот так, чтобы потереть себя во всех труднодоступных местах, такое для неё было делом скучным и бессмысленным. Но сейчас, в виду официальной Олиной политики по решению вопросов личного характера, она посчитала этот ритуал, или скорее эту экзекуцию, срочной и необходимой.

Оля пришла в ванну и критически её осмотрела. Небольшой желтый налёт и несколько волос на дне побудили внутреннюю Леночку выставить на обсуждение идею помыть ванну, но Валера с Зинаидой установили, что кроме Оли в ней лежать никто всё равно не мог, а значит нечего тратить и так дефицитные силы и время. Они ещё понадобятся.

Оля открыла кран и настроила температуру воды. В соответствии со всемирным заговором водопроводчиков один миллиметр поворота рукоятки менял её на противоположную. Оля выбрала вариант погорячее с мыслью, что всё равно вода рано или поздно остынет, а вот теплее ей уже не стать, - и потянулась за пеной.

Да, у неё была пена. Каждый месяц ровно на один день Леночка находила брешь в Олиной защите и заставляла хозяйку опаздывать на работу, есть шоколад, рыдать, простужаться и идти в магазин за какими-нибудь женскими штучками. Поэтому штучки были. И они всегда оставались почти полными, потому что все остальные дни Оля была самой собой, и её на такое не тянуло. Пена была использована, кажется, два раза и пахла абрикосом.

Оля мужественно залезла в раскаленную ванну и, когда из белых облаков пены осталась торчать только одна голова, попыталась расслабиться. Через несколько секунд ей уже захотелось встать и начать мыться, но Оля не привыкла отступать.

Через минуту стало адски скучно, как в детстве, на тихом часу, когда не хотелось спать, но и не давали читать. Она хотела было взяться за телефон, но одернула себя - вспомнила, что полагается полностью вовлекаться в процесс, быть здесь и сейчас, иначе эффекта не будет. И она изо всех сил стала вовлекаться.

"Так тепло, приятно, - стала она говорить сама себе. - Я расслабляюсь. Я наслаждаюсь жизнью в целом и этим моментом в частности. Этот момент уникален в своем роде, его не было раньше, и он никогда не повторится... Интересно, а если я найду мужа, можно будет перестать вовлекаться и лежать в ванной?"

Чтобы не было так скучно и для дополнительного раскрытия женской энергии, Оля согнула ногу и помассировала себе ступню. Потом вторую. Но массаж она никогда не любила, не впечатлилась и теперь.

Не прошло и десяти минут принятия ванны, как Оля решила, что женская энергия выделилась в достаточном количестве, уж явно больше, чем обычно, и можно двигаться дальше. Она встала, помылась стандартным образом, то есть голову - шампунем, а себя - гелем для душа. Дальше нужно было провести обряды, с которыми она сталкивалась крайне редко.

Скраб. В баночке лежала масса, напоминающая смесь песка, сахара и соли и политая каким-то розовым сиропчиком. Оля попыталась подцепить какое-то количество пальцем, но палец уперся в твердую поверхность. Она стала скрести, от чего кусочки скраба забились ей под ногти, но не более того. Она размазала это кусочки по животу и бокам, решила, что на первый раз и так более, чем достаточно, и полезла за полотенцем.

Тоник. Этим Оля ещё никогда не пользовалась. Она открыла баночку и хотела было выдавить немного вещества себе на палец, но струя жидкости вылетела оттуда прямо на пол. Кто же знал, что тоник - это просто вода? Тогда бы никто за это дело не отдал семьсот кровных рублей. Она налила аккуратнее немного себе в руку, и быстренько приложила к лицу. Большая часть попала на пол.

Маска для волос. Это просто. Оля просто намылила ею голову, как шампунем. Правда, потом испугалась, что теперь голова вообще никогда не высохнет. К этому моменту Валера с криком "что ж вы черти делаете" потребовал включить футбол и перестать смешить людей, на что Оля вздохнула, но с удовольствием воспользовалась этим советом.

Начало положено.

В этой сфере для Оли всё было легко и ясно: начало рабочего дня, конец рабочего дня, начало и конец урока или экскурсии, конкретные цели и задачи по каждому пункту, факты, которые нужно было изложить в лекции, на уроке или в экскурсии, а также зарплата по факту выполнения. Личная жизнь такому раскладу не поддавалась. Если начало и конец свидания ещё как-то можно было обозначить, то что ставить целью? Какие задачи? Замужество? Но не с первого же свидания. В каких единицах измерять успешность общения с мужчиной? Оле втайне хотелось, чтобы с первой встречи у людей где-нибудь загорались лампочки: красные, если они не подходят друг другу, и тогда не стоит тратить на них время, и зеленые, если подходят, тогда можно сразу подавать заявление, и тоже не тратить время на все эти свидания.

Потому что искусству свиданий не учили ни в школе, ни в университете. Большая часть исторических личностей, которых Оля изучала, женились для политических союзов под влиянием родственников. Оле же ни жизнь, ни родственники не предложили ни одного варианта династического брака.

В девятнадцать лет она впервые влюбилась или, во всяком случае ей впервые захотелось быть рядом с неким юношей больше, чем одной с книгами, но юноша - это был однокурсник с кафедры африканистики - оценил Олю лишь как хорошего друга. Он с удовольствием пил с ней пиво и рассказывал о том, как сгорает от любви к одногруппнице. Оля походила с ним по барам какое-то время, а когда он, наконец, набрался храбрости и позвал одногруппницу на кофе, перестала отвечать на сообщения и появляться в тех местах, где могла его встретить.

В следующий раз подобное, только ещё хуже, с ней случилось через десять лет. Она уже работала в институте, а по выходным подрабатывала в музее, для души. Там ей однажды довелось организовывать выставку одного молодого художника, и через неделю совместной с ним работы, она поняла, что пропала. А художник, к сожалению, не пропал. И пока Оля, которой не с чем было сравнивать, таяла в его томных взглядах, он милостиво позволял ей приносить ему кофе (она это называла "мы пьем кофе") и провожать его до метро ("мы гуляем"). Когда выставка закончилась, он исчез так же резко, как появился. После этого изредка отвечал на Олины сообщения, чаще их игнорировал, но регулярно ставил ей лайки в соцсетях. Эти лайки каждый раз доводили Олю до исступления, но заблокировать его рука у неё так и не поднялась.

Следующие шесть лет Оля то говорила себе, что ей никто не нужен, особенно тот ужасный бездарный художник, то ревела в подушку о том, что упустила красивого, доброго, умного, талантливого человека.

Но, в любом случае, к тридцати пяти она уже твердо стояла на ногах, жила в собственной квартире-студии, могла позволить себе иногда сходить в театр и даже купить к выходу платье. Среднего роста, стройная, крепкая, светловолосая, очень целеустремленная, профессионал своего дела - или даже своих дел - но до слез не понимающая, что делать в отношениях с людьми.

И вот теперь, в свою вполне устойчивую систему жизни она должна была как-то включить более или менее регулярные свидания.

После пар по истории Югославии Оля пришла в столовую, взяла себе обед и начала, жуя, потихоньку обдумывать план действий. Было ясно, что пока она не возьмёт романтическую сторону жизни под контроль, ничего путного не выйдет. Чтобы что-то произошло "само", такого у Оли не случалось.

Она слышала, что есть специальные приложения, где люди ищут себе подобных. Также она слышала, что некоторые после подобных знакомств вступали в законный брак. Оля всегда была совершенно уверена, что ей так повезти просто не может, но терять было нечего, и идей других тоже в запасе не имелось, поэтому она решила нырнуть в омут с головой.

Она выбрала несколько фотографий - одну, где она на кафедре, другую из музея, третью из театра, в платье. Чтобы сразу, так сказать, очертить контуры того, что ждало потенциального жениха. Никакой обработки, пускай видит всё как есть.

С текстом было сложнее. Резюме Оля составлять умела. Потом, когда-то в прошлом заполняла на переменках анкеты в стиле "Ваш любимый цвет и любимое животное". Но сейчас интуитивно чувствовала, что такое не подойдёт. Высок был соблазн не придумывать вообще ничего, или напечатать злобное: "Кому надо, сами пишите", но такая стратегия уж очень смахивала на ту, которой Оля придерживалась всю свою жизнь, и которая успеха не принесла.

"Люблю театр и кино, работаю в сфере культуры."

Оля и так, и сяк переписывала эту фразу в течение десяти минут, пыталась придумать продолжение или хотя бы чуть-чуть развернуть описание, но ничего не вышло, и она оставила так. И, задержав дыхание, как перед прыжком, она зарегистрировалась в приложении, убрала телефон в сумку, встала и пошла вести следующую пару - историю России для первокурсников.