Авторские истории

Промозглый ливень загнал Максима в тупик. Транспорт уже не ходит, все кафе закрыты, а до дома почти час пешком.

«Чёртов телефон сел, даже такси не вызвать», — выругался он в сердцах.

Из-за стены дождя и глубокой ночи видимость стала почти нулевой.

Краем глаза он заметил тусклый свет, который просачивался через дверь соседнего дома, на котором красовалась старая табличка «Библиотека».

Добежав до дверей и беспрепятственно войдя внутрь, он обнаружил себя в фойе старинной библиотеки. В воздухе витал аромат старой бумаги с нотками пыли.

— Приветствую вас, — голос раздался сразу отовсюду, и спустя мгновение из-за стеллажей показался старик с кипой страниц в руках.

Максим вскинул воротник и вытер ладонью лицо, после чего взглянул на циферблат своих стареньких часов: семнадцатое ноября, пятница, час ночи.

— Вы промокли до нитки, — сказал старик, не переставая держать в руках страницы. — Заходите, сушитесь. Мы редко принимаем гостей этой поздней порой, но дождь смывает многое — и границы. Меня зовут… — он на мгновение замер, будто пытаясь найти слово, — просто зовите меня библиотекарем.

Внутри было тепло: лампы на столах отбрасывали мягкий свет, а ряды полок уходили под самый потолок. Максим ощутил странный трепет, особенно его удивило, что здесь не было ни одной книги, только страницы, тысячи, сотни тысяч страниц, без обложек, без переплёта.

— Здесь всё по-особому, — продолжил библиотекарь. — Не книги хранятся здесь, а странички. Люди приходят и пишут письма. Мы их пересылаем в прошлое. Но за каждое письмо платят — страница, вырванная из жизни.

Максим нервно рассмеялся, но в глазах старика он не увидел и тени улыбки.

— Вам бы отдохнуть, отец, в отпуск сходить там, я не знаю…

Но тот лишь положил страницы на стол и извлёк из ниоткуда пустую страницу, которую протянул Максиму.

— Страница — это не просто бумажка. Это факт: один поступок, одно слово, которые закрепляют человека в мире. Подпись в договоре, имя в свидетельстве о рождении, дата первого выступления, которая открыла путь. Мы берём ровно столько, сколько нужно, чтобы изменить ход. Цена соизмерима: если вы хотите отозвать мимолётное слово — ценой будет мелкая деталь. Если хотите вырвать корень, изменить нечто более глобальное — цена будет соответствующей.

Перед глазами Максима всплыла его текущая жизнь. Его жена Аня на седьмом месяце беременности, маленькая София вот-вот пойдёт в первый класс. На своей унылой работе в офисе прибавки к зарплате не предвидится ближайшие лет двести, наверное. Ипотека на небольшую двушку на окраине города, несколько мелких кредитов и жизнь от зарплаты до зарплаты. Единственное, что заставляет его продолжать движение дальше это улыбка Софии, и любовь к жене.

«Старик явно не в своём уме, но и быть изгнанным обратно под ливень не хочется, нужно подыграть ему».

— Хорошо, давайте сюда бумажку, — он взял страницу из трясущейся руки библиотекаря. — Что мне тут написать?

— Всё, что душе угодно… Главное, укажите дату, когда это письмо должно прийти к вам в прошлом…– Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, он говорил так буднично, как будто действительно верил в то, что говорит. — Держите.

Максим взял из рук старика старое гусиное перо и с глупым видом уставился на пустой лист бумаги.

«Ладно. Пусть будет так: „Закупи доллары по семьдесят рублей и продай сразу, как поднимутся до ста двадцати“. Дата доставки: 5 января 2022 года».

— Готово, — Максим протягивает страницу обратно старику.

— Как-то меленько…– Старик разочарованно прочитал написанное, после чего запаковал страницу в конверт.

— И что дальше?

— Вам пора… Дождь закончился, — Библиотекарь учтиво указал в сторону выхода.

Мокрый насквозь Максим наконец-то добрался до дома, Аня и София давно уже спали, поэтому он, стараясь не шуметь, разделся, и прошмыгнул в зал, где улёгся на диване.

— Дорогой, просыпайся, на работу опоздаешь, — звонкий голос супруги возвращает его из объятий Морфея.

— Ань, сегодня суббота, какая работа…– Он переворачивается на другой бок.

— Очень смешно, давай поднимайся, отведи Софию в школу, а мне нужно в больницу с Алисой.

— Ага, кто ещё из нас юморист…– Максим садится, протирает глаза и замечает на запястье часы. Но это не его старые часы, которые он купил пару лет назад на барахолке, это была одна из моделей Тиссот.

Он пытается вспомнить, когда и где их купил, но последнее воспоминание это ливень, библиотека и старик.

— Пап, хватит дурковать, я уже позавтракать успела, давай одевайся, — в комнату забежала София. Её волосы стали длиннее и были завязаны в косичку. На ней была одета строгая школьная форма и взгляд стал чуточку взрослее.

Максим машинально сходил умылся, надел чистые брюки и рубашку. Каждое его передвижение по квартире отдавалось болью в голове из-за невозможности вспомнить.

София выбежала за дверь, когда Максим обувался.

— Ключи не забыл или ты решил по-старинке, на метро? — Аня, улыбнувшись, протянула ему связку ключей, на которой красовался брелок «Ауди». На её руках была маленькая Алиса, которая спала с соской во рту.

Слеза скатилась по его щеке, роддом, первые шаги, первые звуки, он ничего не помнил. Первое сентября Софии тоже.

— Да что с тобой сегодня, Макс? — Аня озадаченно посмотрела на него.

— Всё в порядке, милая, — он поцеловал жену и дочку на прощанье и выскочил за дверь.

После того как он завёз Софию в школу, Максим отправился в библиотеку, где был накануне. Найдя нужный дом, и старую вывеску, он заметил на дверях табличку «Закрыто».

«Что за чертовщина происходит…».

Бездумно проведя весь день в офисе, где он с удивлением обнаружил себя уже начальником коммерческого отдела, Максим вечером отправился опять в библиотеку.

Несколько часов он сидел в машине и просто смотрел на дверь, но никто не появлялся, а табличка «Закрыто» так и висела.

Когда время приближалось к часу ночи, а на телефоне скопилось уже больше двадцати пропущенных звонков и столько же сообщений от Ани, пошёл дождь.

Как «вчера», крупный, плотный. Бросив очередной взгляд на дверь, его сердце сильно забилось, оттуда вновь проступал блёклый свет.

Максим вышел из машины, добежал до здания и вошёл внутрь.

— Выглядите лучше, чем в прошлый раз…– Всё тот же старик стоял около стола с кипой страниц в руках.

— Кто вы?! Как это возможно? Почему я ничего не помню? — Максим вплотную подошёл к нему, капли воды с его волос капали на заполненные страницы. Он бросил быстрый взгляд на них: «Закупи биткойны. Не убивай Марту. Позвони отцу. Не ходи в торговый центр в эту пятницу».

— По-моему, я достаточно чётко обозначил условия сделки, разве нет? — Библиотекарь поднял вверх одну бровь, после чего высунул из кипы страниц одну и принялся читать. — Вы взяли несколько кредитов на себя, жену и родственников, закупили доллары, после чего продали, на чём достаточно сильно разбогатели.

— Я хочу всё вернуть! Хочу вернуть всё как было!

— Не вопрос… Вы знаете условия…– Старик протягивает ему чистую страницу и перо.

«Ни в коем случае не пиши никаких писем в библиотеке семнадцатого ноября. Дата доставки: 16 ноября 2025 года».

* * *

Максим сидел в приёмном отделении роддома, когда к нему вышел доктор.

— Мне… Мне очень жаль, но ваша жена… Мы смогли спасти ребёнка, но кровотечение было слишком обширным…

Крик боли раздаётся по всему этажу. Максим хватается за голову и падает на колени. Он шепчет себе под нос: «Ничего страшного. Я всё исправлю. Нужно всего лишь написать письмо».

— Максим Александрович…– Доктор с грустью посмотрел на сломленного от горя мужчину.

— Всё в порядке, доктор, всё в порядке, — Максим быстро поднялся, улыбнулся ему и выбежал на улицу.

Спустя два часа он дождался ливня и тусклого света из библиотеки.

— Зачастили вы что-то к нам…– На этот раз старик любезно улыбнулся.

— Как это случилось? Я же видел её… Видел её живой с маленькой Алисой на руках.

— По вашей же просьбе вы не написали письмо про доллары. В той реальности, где вы стали богатым, ваша жена была обеспечена лучшим уходом и лучшими врачами города, тогда её удалось спасти, хоть всё и было на грани. В этой же реальности вы по-прежнему жалкий офисный менеджер, а ваша жена проводила роды в обычной бесплатной больнице. Увы, квалификации тамошнего доктора не хватило.

— Я должен спасти её… Мне нужно ещё одно письмо…– Максим в отчаянии схватил старика за плечи.

— Спасти человека от смерти… За это придётся заплатить достаточно высокую цену.

— Дайте мне чёртову бумагу…– Он сказал это с нажимом, непроизвольно с силой сдавив плечи старика, но тот и бровью не повёл.

— Конечно, как скажете, — Библиотекарь улыбнулся и протянул Максиму страницу и перо.

«Ни в коем случае не заходи в библиотеку семнадцатого ноября. Найди любой ценой деньги на то, чтобы Аня родила в платной клинике. Это вопрос жизни и смерти. Дата: 16 ноября 2025 года».

— Вам пора…

— Да, да, дождь закончился, знаю, — Максим не дал библиотекарю закончить его фразу.

Он вышел на улицу и глубоко вдохнул ночным воздухом.

«Я всё исправил, Анечка, я всё исправил».

В приподнятом настроении он добрался до старой хрущёвки на окраине, где бедно, но в гармонии и любви жила его семья.

В исписанном граффити подъезде он поднялся по ступенькам на свой пятый этаж и остановился напротив квартиры номер двадцать.

Максим опёрся на дверь, пытаясь вслушаться в голоса, хотя понимал, что все уже, конечно же, спят.

Он достал ключи из кармана и вставил в замочную скважину, но замок не поворачивался.

«Да что ж, блин, такое».

Максим проделал различные манипуляции, но было очевидно, что этот ключ не подходит. Тогда он осторожно постучал в дверь. Потом чуть громче и настойчивее.

Спустя несколько секунд стука в коридоре раздались шаги, повернулся замок и дверь открылась.

На пороге стояла София, точно такая же, какую он знал и помнил, ещё не поступившую в первый класс.

— Разбудил тебя, доченька? — Он потрепал девочку по волосам.

— Мама, тут какой-то дяденька пришёл, — она громко прокричала внутрь квартиры.

— Что? София… Что за шутки такие?

— Ты почему дверь открыла?! — По коридору в ночной пижаме к двери неслась Аня, она быстрым движением спрятала дочку за своей спиной.

— Анечка, дорогая, что происходит? — Максим с недоумением смотрел на их испуганные лица.

— Вы кто, мужчина? Что вам нужно?

Поручик Белкин изнывал от безделья. Хотелось любви страстной и короткой, коньяку и карт. Но последние два года поручику Белкину не благоволили. Неудачная дуэль с титулярным советником Расторгуевым, ссылка, Кавказ. Уже там – еще более неудачная дуэль с казачьим сотником Козлищевым. Но дело замяли, помилование – Питер. И вот теперь хотелось любви страстной и короткой, коньяку и карт.

В доме графини Разумовской был бал. Потянувшись, Белкин протянул:

- Заха-ар!

Появившийся денщик быстро уловил суть вещей. В свои древние годы он мечтал о тихом имении, где барина будет обхаживать дворецкий и челядь, а он в виду пожилого статуса только подносить стопки и выслушивать оскорбления. Но барин делал все возможное, чтобы Захар снова уехал вместе с ним на Кавказ. От поездок в этот регион у денщика Захара остались небогатые воспоминания – запах немытых овец по утру, когда предгорье затянуто дымкой тумана, да местная водка, от которой у него пропадала речь. Захар понял: поручик собирался на бал.

В доме графини Разумовской на Морской почти ежедневно шли празднества. Девяностолетняя старуха брала последнее. Принимала всех. В её доме можно было встретить кого угодно от членов царской семьи до поручика Белкина. Явившись, Белкин осмотрелся. Выбор был. Главное - не допустить конфуза. Дама должна быть одинока. Третьей поездки на Кавказ он бы уже не перенес. Минеральные воды угнетали его и изнуряли.

Внимательный, чтобы не пропустить лакеев с шампанским, поручик Белкин бродил по зале, искусственно прихрамывая. Фальшивая хромота исключала объяснения, отчего он не танцует. Белкин не хотел терять времени на полонезы. Он искал любовь жаркую и короткую. Минуя колонну, он обнаружил прямо перед собой фигуру, достойную резца Антонио Канова. Даже стоя спиною к Белкину, прекрасная незнакомка дышала движениями, страстью и тем волшебным чувственным пороком, что возможен только у девушек из моральных семей. Белкин ощутил жар в груди.

- Вы очаровательны как лебедица, мадемуазель… - прошептал он, наклонившись как можно ниже к обнаженной точеной вые.

Созданная Афродитой прелестница развернулась. Поручик Белкин почувствовал, как по его спине прокатилась ледяная волна. У него даже в глазах потемнело. Перед ним была средняя дочь княгини Свиридовой, о которой в Петербурге ходили дурные слухи. Слухи ходили не напрасно, поскольку были налицо. Страшнее неё на сегодняшнем балу был только старший фейерверкер Палтусов, который случайно оказался в эпицентре потешных огней в день именин государя. Бродя по зале с бокалом «вдовы Клико» в руке, он внушал всем состояние библейского ужаса. От княжны Свиридовой-средней шарахались на улице кони, что одно и то же, если не вдаваться в классовые различия. На балу уже шептались, что эти двое здесь ищут друг друга, чтобы выстроить планеты в ряд и совершить апокалипсис.

- Виноват, мадемуазель, - выдавил Белкин, стараясь не смотреть на княжну. – Искал поручика Затонского, пардон, перепутал…

И поручик, не забывая про лживую хромоту, стал стремительно удаляться циркулем к выходу.

- Повучик, повучик! – позвала его мадемуазель Свиридова. – Куда же вы?

Белкину стало понятно странное одиночество лебедицы во время танцев. Его первая же его попытка добиться любви страстной и короткой грозила афронтом и дурными слухами. Стуча сапогами по мраморным ступеням, Белкин прижимался к стенке и спускался по широкой лестнице. Поднимающиеся дамы неземной красоты окутывали его шлейфами парижских духов, улыбались в веера и бросали расслабляющие взгляды. Счастье было так близко.

-  Спаси и сохрани, - бормотал Белкин, подскакивая на ступенях, - спаси и сохрани…

- Повучик, - послышалось над головой, - вы за каретой?

«За цианидом!», - пронеслось в голове Белкина. На улице он быстро осмотрелся. Посмотрел направо, налево. Ни одного извозчика. Они начнут съезжаться сюда часа через три. Развернулся и, забыв про хромоту, помчался по направлению к Гороховой.

- Повучик, я сбивась с ног, это ужасно!

Услышав за спиной это, он увеличил скорость. Задыхаясь от табака и шампанского, поручик Белкин забежал за угол дома и прижался к стене. Стремительный цокот каблуков, словно по паркету рассыпали стеклянные шарики, послышался и затих.

«Не выйду», - решил Белкин, стоя в пахнущей мочой подворотне. Сунув дрожащей рукой папиросу в зубы, он долго возился со спичками. Они ломались и падали ему под ноги. Он решил появиться на улице с рассветом.

- Па-авучик! – послышалось рядом. – Это бестактно! Вы ажитировави меня и бросиви, бросиви!

Поручик медленно поднял красные от напряжения глаза. Перед ним стояла княжна Свиридова. Он послушно взял руки по швам. Откинул папиросу. Коротко кивнул, отчего его волосы вылетели вперед и повисли. А потом круто развернулся и бросился бежать.

Бегал он быстро. Уже на бегу Белкин покрылся холодным потом. А, ведь, он уже промчался не меньше версты. В какой-то момент ему даже казалось, что под ним его ретивый Муслим – так раздувались щеки поручика и так яростно колыхались на ветру его волосы. Он даже услышал короткое ржание.

- Вы больше не оммфе, повучик! – раздалось за спиной.– Видеть вас больше не хочу!

«Дай-то, господи!», - пронеслось в голове Белкина. Однако радость была недолгой. Он отчетливо услышал, как стук каблуков за его спиной участился.

- Не будьте хамом, повучик! - кричала княжна Свиридова, летя стрелой за обессилевшим Белкиным. -  Поддержите меня под руку, я вся с ног сбивась!

От одной мысли, что его могут увидеть вместе с княжной, Белкин почувствовал головокружение.

- Извозчик! – заорал он, увидев пролетку.

На ходу заскочив, сунул кучеру гривенник.

- Гони, родной, шибко гони!..

- Куда гнать, барин?

- Не знаю, в больницу гони, в Москву!..

- Там барыня поспевает, ваше благородие.

- Полтинник дам, если не поспеет!

Лошадь пошла наметом, вышибая из мостовой раскаленные искры.

Догнав пролетку, княжна закричала:

- Ну что же вы, повучик! Хорошо же говориви!

Белкин сидел, закинув ногу на ногую Закрывал лицо ладонью со стороны княжны. От каждого хлопка её платья он вздрагивал как от выстрела. Иногда рассматривал ногти. Добавив ходу, княжна Свиридова заскочила в пролетку. Лошадь повело. Извозчик едва не покинул козлы.

- Ненавижу вас, повучик! – вскричала она, впиваясь губами в Белкина и валя его на спину.

Он почувствовал, как её напряженный бюст болезненно придавил его грудь.

– В «Паве-Роявь», всадник! – приказала она кучеру. Жадно рассмотрела пораженное столбняком лицо поручика Белкина под собой и снова впилась ему поцелуем в губы.

Вячеслав Денисов (с)

Больше историй в моем телеграм-канале https://t.me/DenisovStory

Schere schlägt Papier,
Papier schlägt Stein.

1

— Всех в мешок, — приговаривал Сашка.

Котята не сопротивлялись: слишком мягкие когти, слишком слабые лапки, и глаза ещё не открылись.

— Всех в мешок…

Кривые глаза, нарисованные чёрной краской из баллончика, смотрели на него с облупившейся стены старого медпункта. Сашкин батя говорил, что эту хибару давно надо было снести, выкорчевать старые тополя с акацией, сделать что-нибудь полезное для людей. Но батя только болтать был горазд, как и все в Солнцеборе. И старый медпункт никуда не девался — только скрывался под низкими кронами, и обрастал венами трещин, и гнил, гнил. Дети любили его, как все заброшки. Здесь можно было спрятаться от лишних глаз и ушей, поболтать о личном, покурить — в общем, заняться своими делами. Как-то сюда забрели учителя, но ничего предосудительного не обнаружили — только глаза со стены глядели как-то жутко.

— Всех в мешок…

Но этого убежища было мало. В старом медпункте тусовались многие, и делать некоторые вещи здесь было нельзя. Как на водопое.

Пепел от сигареты упал на одного котёнка, на мягкую тонкую шёрстку. Сашка ухмыльнулся. От отцовского «Петра Первого» хотелось кашлять, но он сдерживался, привыкал. В дверях выплюнул бычок и побрёл прочь, закинув мешок на плечо. Никто не смотрел ему вслед.

Никто не знал про его убежище, его личное убежище. За Васильковой улицей, у восточной окраины Солнцебора, был деревянный мостик. Кто и когда его построил — всем было плевать. Речушка, что текла под ним, была настолько крохотной и незначительной, что ей не дали имени. Нужды не возникало: кругом был пустырь. Безымянная речушка уползала вниз, к логу, в котором ничто не росло, и никуда не впадала. Воды она несла так мало, что в низине образовалось лишь крошечное болотце. Но Безымянная не пересыхала, и топь в логу тоже.

Впервые Сашка побывал здесь в позапрошлом году. Васян из восьмого «Б» сказал, дескать, есть тут на что посмотреть. С ними были Пашка и Савва — они тогда учились в пятом классе и ещё не были такими дылдами, как сейчас. Васян привёл их в лог, в самую низину, где никогда ничего не росло. Мягкая земля хлюпала под ногами. Воняло сырым мясом. Васян указал вперёд и ухмыльнулся. В центре болотца торчал низенький куст черёмухи. Ствол его был толстым и кривым, словно вился вокруг чего-то, а листья — тёмными, с багровым отливом.

Васян уже выпустился, а Пашка с Саввой стали заниматься проектами. Никто больше не приходил к Безымянной, не навещал болотце. Только Сашка.

Он остановился за мостом, не доходя до топкого лога метров двести. Присмотрел на берегу крупный камень, округлый, шершавый. Котята в мешке беспомощно перебирали лапками, цеплялись мягкими коготками за ткань, пищали тонко, еле слышно. Сашка всмотрелся в Безымянную. Вода в ней стала грязной и густой. Стояла тишина, такая пронзительная тишина, что мальчишка слышал стук собственного сердца — частые глухие удары, влажные и горячие.

Сашка опустил мешок с плеча и замахнулся. Раздался слабый писк. Мальчишка со всей силы ударил мешком о камень. Чавкнуло. Звук разом стих. Мешковина намокла. Сашка выждал секунду и замахнулся снова.

Он бил много раз, бил остервенело, и с лица его не сходила ухмылка. На языке лежала горечь дешёвого табака и меди.

Когда мешок окрасился, Сашка бросил его с содержимым в речушку. Безымянная приняла подношение и неспешно потащила течением вниз, вниз. Грязная вода обратилась скверной.

2

Даша вела Герку к старому медпункту. Она была умной кошкой. Герка надеялся, что она окотится дома или где-нибудь рядом. Но мать кошек не жаловала, так что Даша выбрала место, где хозяйка точно не нашла бы котят.

Даша была умной кошкой, очень умной. Но даже она не знала, откуда приходят чудовища.

Она вела мальчика, которого любила, которому доверяла, к самому дорогому на свете. Вела, чтобы мальчик помог их защитить. Останавливалась по пути и оглядывалась, проверяла, не отстаёт ли. Иногда тихо мяукала, поторапливая.

В дверях Герка остановился. Хоть старый медпункт и служил детям убежищем, безопасным местом он не был. Не для новорождённых котят. Здесь бывали все, а всем доверять нельзя. Герка почувствовал холод. Нет, всем доверять нельзя.

Даша прошла к углу первой комнаты, где валялась старая изодранная фуфайка. Стала обнюхивать, тыкаться носом в грязную засаленную ткань, в пожелтевшую вату. Затем повернулась к мальчику и протяжно мяукнула.

Герка опустился на колени рядом, протянул ладонь. Фуфайка была холодной. Мальчик взял кошку на руки и прижал к груди. Слёзы обжигали глаза. Даша смотрела на фуфайку, тихо мяукала, вцепляясь когтями в плечо. Герка знал, что котят уже нет.

В дверях он заметил пожёванный бычок и остановился. Придерживая Дашу, подобрал окурок, поднёс ближе к лицу. Прищурился. У самого фильтра по кругу ползли синие остатки букв, образовывая имя: Пётр.

Сашка. Он тягал «Петра» у бати, а тот ничего другого не курил. Герка бросил бычок, насквозь пропитанный холодной слюной, и вытер пальцы о кофту. Дрожь в груди не давала дышать, лицо горело. Мальчик поцеловал кошку в лоб и побежал домой. Через десять минут начинался первый урок.

3

Весь день Герка следил за ним. На первый урок Сашка опоздал, как всегда. Потом болтался с дружками, но вёл себя как-то тихо: не докапывался до малолеток, никого не шпынял, не носился по коридорам. Всё не снимал рюкзак и иногда заглядывал туда, совал руку, шерудил. После восьмого урока отбился от своей стайки и поплёлся домой один.

Герка шёл за ним, держа дистанцию. Сливаться с толпой он умел, иногда лишь тем и выживал, так что Сашка его не заметил. Сашка вообще сегодня мало кого замечал.

От школы он завернул налево. Долго шёл по улице Баумана, опустив голову и сунув руки в карманы. Затем через Речной переулок вышел на Васильковую. Герка не отставал. Народу становилось всё меньше и на Васильковой не стало совсем. Старые двухэтажки в трещинах сменились деревенскими домами — низенькими, тусклыми и облезлыми. Прятаться в случае чего было негде, но это и не было нужно: Сашка не отрывал глаз от земли и шагал как механический.

Герка не бывал здесь раньше, но слышал кое-что про мост за Васильковой. Слышал от Пашки Дантиста, когда тот ещё был простым треплом и не звался Дантистом. Когда Даня был жив. За Васильковой стоял мост, а за мостом — куст черёмухи, на котором нет ягоды. Никто туда не ходит, потому что там воняет мясом, и ничего там нет.

Сашка шёл к мосту. Герка — за ним.

Грязная речушка сползала с низкого холмика и тянулась к логу. Сашка шагал быстро, переступая через камни, не боясь замочить ног, с опущенной головой и руками в карманах. На одном крупном камне у воды Герка заметил коричневое пятно.

Мальчик думал о котятах. Не мог думать ни о чём другом, как ни пытался. Они были беззащитны, не могли дать отпор. Как Даня. Сашка ненавидел его, ненавидел всех.

В нижней части лога, посреди вонючего болотца, стояла черёмуха. Ствол её был толще ребёнка, а ветви висели тяжело, широкие, узловатые. На кроне не было ни одного цветка, и листва отливала багровым. Герка почуял запах издалека — гадкий запах свежего сырого мяса с кровью. Вокруг черёмухи словно стояло облако вони, отгоняющей всё живое. Рядом не было коровьих троп, птицы не пролетали над логом, даже мошка не лезла в глаза. Ветер не трогал траву и листву, и вода прекращала свой бег.

Сашка шёл по болотцу уверенно, шлёпал кедами по мокрой жухлой траве. У дерева остановился, снял рюкзак и поставил к стволу. Достал что-то. Герка замешкался у края болотца. В тишине вдруг раздался слабый детский голосок: котёнок, ещё не открывший глаза, протяжно запищал. Сашка держал его в левой руке, а в правой — молоток с гвоздями.

Герка бросился к нему, закричал:

— Стой!

Кроссовки проваливались в грязь, тормозили.

Сашка повернулся.

— А, это ты, — протянул хрипло. — Как делишки, Герасим?

— Не смей! Не трожь котёнка!

Герка пересёк топкую часть и остановился в паре метров от Сашки. Тот глянул на котёнка в руке и направил на Герку молоток.

— Или что?

Тишина. Герка не знал, что ответить. Он только смотрел на котёнка меж Сашкиных пальцев и представлял, как молоток опускается на крошечное тельце, как тонкий белый пушок становится бордовым, и к горлу подступал ком. Перед глазами вспышкой возникало пятно на камне, пятно крови. Мальчика сковал ужас.

— Так-то, — ухмыльнулся Сашка. — Знай своё место, ссыкло.

Он говорил медленно, низко, и глаза его не мигали. Сашка повернулся к черёмухе.

— Твой Даня был таким же, да? — спросил он. — Слабым, трусливым, бессильным. Как слепые котята. Как ты.

— Заткнись, — сквозь зубы выдавил Герка.

Слёзы вскипали снова.

— Ты любил его, да? — голос Сашки стал вдруг серьёзным, безо всякой насмешки. — Он был твоим лучшим другом.

Герка не ответил.

— У меня не было лучшего друга, знаешь? Никогда не было.

Сашка помолчал немного. Котёнок в его руке перебирал лапками, пытался перевернуться на живот.

— Жаль, я не успел убить его, — сказал Сашка. — Разбить об камни.

Он повернулся, чтобы взглянуть в глаза Герке, и на лице его появилась ухмылка. Герка бросился на него, выставив руки вперёд, и со всей силы толкнул в грудь. Сашка упал на ствол черёмухи и резко поднял руку, в которой держал котёнка.

— Стоять! — заорал грозно. — Отвали! А то убью!

Пальцы Герки сжались до боли. Сашка выставил перед собой молоток и посмотрел ему в глаза снова. Герка сделал шаг назад. Ветви черёмухи раскинулись широко, словно руки, готовые объять.

Сашка захохотал:

— Так-то, сучонок! Знай своё место! Ты остался один во всём свете. Как я! Кто тебя защитит? Кто…

Мальчишка не успел закончить фразу: вопль разорвал воздух, и голос его потерялся. Вопль звериный, гортанный, дрожащий:

— Я-А-А-А-А-А-А-А-А!

Сашка вздрогнул и пригнулся. Молоток упал на влажную траву, посыпались гвозди. Глаза Герки округлились, а лицо стало бледным. Запах сырого мяса усилился многократно. Сашка обернулся.

По стволу черёмухи ползло чудовище. Две передних лапы напоминали кошачьи, кривые когти вонзались в кору глубоко. Длинное тело обвивало ствол, узловатые лапы вроде паучьих стучали ритмично. Из разверзнутого брюха вываливалась горячая плоть, тёрлась о дерево, сочилась чёрной кровью. Буро-багровые кости проглядывали тут и там, торчали из-под сползающих шкуры и мяса. Гибкую шею венчал кошачий лик — почти голый череп с пятью пустыми глазницами и длинными клыками. Из пасти текли кровь и грязь, кровь и грязь, что принесла Безымянная к корням черёмухи, кровь и грязь, что взрастили её.

Сашка замер. Всё, что в нём было, на миг заледенело, и сердце остановилось. Чудовище бросилось на него, раскрыв пасть широко, раскинув лапы, словно для объятий.

Герка смотрел. Смотрел внимательно, не мог отвести глаз. Слёзы текли по его щекам, срывались с подбородка и падали в грязную воду. Чудовище знало их вкус.

Когда с Сашкой было покончено, чудовище подняло голову. Посмотрело на Герку пустыми глазницами, в глубине которых что-то поблёскивало. Крохотный белый котёнок лежал на влажной траве рядом. Чудовище повернуло голову к нему, а затем снова к мальчику. Нижняя челюсть зашевелилась, кривая, разломленная надвое, словно чудовище пыталось говорить. Из окровавленной пасти вываливались только куски грязи вперемешку с плотью, но Герка всё понял. Он кивнул чудовищу и подошёл. Осторожно поднял котёнка, последнего котёнка Даши, расстегнул куртку и сунул за пазуху. Маленький завертел головой, чуя тепло, еле слышно мяукнул и прижался к мальчику.

Герка застегнул куртку, держа котёнка в ладони, и пошёл домой. Котий бог смотрел им вслед.

4

Сашку нашли у корней черёмухи на следующий день. Руки были отъедены с костями до плеч, ноги — до середины бёдер. Куски лёгких и кишки свисали с ветвей. Обглоданный череп скалился редкими зубами верхней челюсти. Нижняя была вырвана вместе с глоткой. На земле рядом валялись пустой рюкзак, молоток и гвозди. Черёмуха зацветала.

Рассказ призёра пятого сезона конкурса рок-прозы «Гроза».

Редактор: Катерина Гребенщикова
Корректор: Александра Каменёк

Все избранные рассказы в Могучем Русском Динозавре — обретай печатное издание на сайте Чтива.

В нашем дворе есть чёрный фонарь.
В Городе не бывает темно: даже ночью, даже зимой, даже глубокой зимней ночью. Светятся вывески и витрины. Сияют гирлянды и окна домов. Горят тысячи фонарей, если один и погаснет — рядом всегда есть другие.
Уже через несколько дней лампочку заменят, и фонарь снова будет светить для всех, кто ходит по городским улицам.
Но только не этот.

Я не помню ни одной ночи, когда он горел — хотя живу в этом районе годами. Маленькая я выглядывала в окно и видела чёрное пятно на улице. Тёмным зимним утром спешила в школу, но старательно обходила фонарь, спускаясь с тротуара на дорогу.
И, судя по протоптанной в снегу дорожке, не я одна.

Я знаю, в этом фонаре стоят нормальные лампочки. Сама однажды видела машину коммунальщиков, ту, что с платформой на подъёмнике. Они остановились под фонарём, добрались до лампы, поставили новую. Та даже загорелась на пару минут — должно быть, они проверяли, всё ли работает.
Я так и стояла на балконе. Продрогла вся, но хотела досмотреть до конца.
Коммунальщики уехали. Наступила ночь, а фонарь так и не зажёгся вместе с другими.

Днём бояться этого места не стоит. Абсолютно нормальный тротуар: дети играют в классики, проезжают курьеры, гуляют мамочки с колясками. Но всё меняется ночью.
Когда на Город опускается темнота.

Это место похоже на чёрное пятно — будто кто-то разлил вокруг краску. Будто здесь обитает особый вид темноты. Будто фонарь пожирает свет, а не дарит его.
Рядом никогда не паркуются машины. Следы на снегу сворачивают прямо перед фонарём, идут по небольшой дуге. Все держатся от этого места подальше. Все знают.
Ну почти.

Я стою на тротуаре — пакеты с продуктами оттягивают руки. Не люблю декабрь. И семи вечера нет, но уже так темно.
А под фонарём ещё темнее.
Разглядываю следы. Уверенные отпечатки ботинок. Кажется, они тянутся от остановки, пересекаются с множеством других следов на снегу. Вот только не сворачивают перед фонарём, как остальные.

Осторожно обхожу тёмное пятно, как и обычно. Мне бы пойти домой, разобрать пакеты, забыть обо всём, но — я оборачиваюсь. Следы незнакомца, они исчезли в тёмном пятне.
А с другой стороны так и не появились.

Меня ждёт фонарь у подъезда, мягкий свет в окнах, сияние гирлянд. И всё равно, я не могу избавиться ощущения, что оно смотрит на меня из темноты.
Смотрит и ждёт, когда я тоже подойду слишком близко.

220/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

Мои книги и соцсети — если вам интересно!