Серия «Осколки миров»

Недолго. Бьющий в стороны пушистый хвост замер. Подобравшись, тварь вновь взвилась в прыжке. Готовый к этому, я держал клинок обратным хватом и не сводил с твари глаз. Едва тварь зависла в воздухе, я, пригнувшись, рванул в сторону и наотмашь рубанул снизу вверх. Удар провалился странным образом сквозь исчезнувшую тварь, но, завершив удар, я перехватил рукоять правой ладонью. Резко выпрямив ноги, я рванул тело в сторону опускающейся твари и нанес рубящий удар сверху. И он оказался более удачен — задняя часть кошки проявилась в момент удара, и ярко-алый рубец пробороздил левый бок твари.

Утробно взревев, монстр мгновенно развернулся. Пробороздив когтями землю, тварь прыгнула, целясь мне в горло. Но в неверном свете рассвета время словно задержало свой бег, и я успел шагнуть влево, уворачиваясь и вновь пытаясь ударить, в этот раз снизу вверх.

Мой удар, направленный в мягкое подбрюшье, увы, не достиг цели. Рысь, казалось, предвидела его. Она расплылась в воздухе, как дым, пропуская сталь сквозь себя. Я чуть не потерял равновесие от провала в пустоту.

В тот же миг она материализовалась за моей спиной. Она обманула. Зацепившись когтями за березу, тварь извернулась, успев зацепить меня. Я почувствовал ледяное дуновение и жгучую боль в правом плече. Ее когти вспороли кожу и мышцы, как нож мокрую бумагу. Вскрикнув от неожиданности и боли, я инстинктивно бросился вперед, кувырком откатываясь от места удара. Кровь тут же пропитала рукав рубахи, горячая и липкая.

Рысь стояла в пяти шагах, низко припав к земле. Алый рубец на боку зиял, но, казалось, лишь подстегнул ее ярость. Глаза горели холодным безумием. Она снова собралась прыгнуть. Ее мускулы напряглись под белоснежной шкурой, начавшей вновь терять четкость.

«Невидимая… Значит, слепая?» — мелькнула отчаянная мысль. Я вспомнил «Человека-невидимку» Уэллса и полемику ученых мужей по поводу того, что совершенно невидимое существо должно быть слепым.

Боль в плече пронзила мозг, но яростный адреналин перекрывал ее. Я не стал ждать прыжка, перехватил клинок обеими руками. С диким хриплым воплем, больше похожим на рык самого зверя, я сам бросился на нее, не рубя, а тыча саблей вперед, словно штыком. Вспомнились японские атаки в Уссурийской тайге: стремительные, прямые, смертельные.

Это был чистый инстинкт и отчаяние, помноженное на выучку. Я не целился, вложив в удар всю оставшуюся силу, всю ярость, весь страх, направляя острие туда, где мгновение назад видел ее грудь.

Сталь встретила сопротивление вспарываемой плоти. Раздался глухой мокрый звук, и дикий, нечеловеческий вопль боли разорвал утреннюю тишину. Рысь проявилась полностью, отчаянно дернувшись назад. Сабля, глубоко вошедшая под переднюю лапу в область груди, с хрустом вырвалась из моих рук, оставшись торчать в ее теле.

Рысь зашаталась, зашлась кровавой пеной из пасти. Попыталась сделать шаг ко мне, но передняя лапа подкосилась, и кошка издала жалобный хриплый вой.

Я стоял, согнувшись и тяжело дыша, опустив левую руку на колено. Кровь стекала по раненому плечу, капая на землю. Правая рука висела плетью, горя дергающей болью.

Рысь попыталась сделать еще один неуверенный шаг, потом другой. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом. Ее звериные глаза были наполнены невыносимой болью, от которой даже увлажнились слезой. Закачавшись, она остановилась и завалилась на бок. И больше не рычала, лишь кровавые пузыри лопались в оскаленной пасти.

Мощные лапы судорожно дернулись раз, другой, потом замерли. Только хвост еще бил по земле в предсмертной агонии, а затем и он затих. Глаза еще смотрели на меня в немой ярости, и в момент, когда они окончательно погасли, мельтешение на периферии моего зрения вспыхнуло ярчайшей вспышкой, сложившись в короткую фразу на латыни:

Initiatio completa. Bene venias ad immortalitatem.

Тряхнул головой, отгоняя странное наваждение. И, к моему облегчению, горящая фраза растворилась, забрав с собой и мельтешение на периферии зрения.

Боль жгла плечо, голова гудела, а воспаленный разум раз за разом переводил латинскую фразу на русский: «Инициация завершена. Добро пожаловать в бессмертье». Слова, хоть по отдельности и понятные, но вместе складывались в какую-то странную белиберду. Да и откуда они взялись? Что за провидение вмешивается в мою жизнь? Но ответов у меня по-прежнему не находилось. Оставалось лишь плыть по течению, стараясь выжить.

Сквозь туман боли и шока пробилась горькая усмешка. Хорошее начало для бессмертного — истекать кровью незнамо где с изодранной рукой после драки с кошкой размером с овчарку. А может, я и вовсе просто в доме призрения лежу связанный в смирительной рубашке и вижу неведомые сны…

— Добро пожаловать в ад, Петр Николаевич, — прохрипел я себе под нос, сплевывая комок грязи и крови. Бессмертие подождет. Сейчас нужно хотя бы в первом приближении обработать рану и постараться не сдохнуть.

Я стоял, прислонившись к березе, и дрожь била меня не только от боли и потери крови, но и от дикого напряжения, еще не отпустившего мышцы. Взгляд упал на саблю, торчавшую из груди белого зверя. Клинок, тускло поблескивавший в утреннем свете был покрыт алой пеной.

— Люблю тебя, булатный мой кинжал... — вырвалось почти беззвучно. Голос предательски дрогнул. Я сглотнул ком в горле, чувствуя, как-то ли от соленой влаги, то ли от пота, то ли от слез щиплет разодранную щеку.

— Товарищ светлый и холодный… — продолжил уже громче с каким-то ожесточением, глядя на оружие, ставшее в этом проклятом месте единственным верным другом. Боль в плече пульсировала в такт ударам сердца. — Да, я не изменюсь и буду тверд душой… Как ты, как ты, мой друг железный…

Эти слова, заученные когда-то еще в гимназии, звучали теперь уже не риторикой, а клятвой. Клятвой себе и этому миру, только что показавшему свои клыки. Я выжил и убил. И снова убью, если придется. Иначе ждет бесславная гибель.

Шагнул к мертвой рыси и, тяжело дыша, уперся коленом в еще теплую тушу. Пошатав, рванул за рукоятку. Сталь вышла с противным хлюпающим звуком. Кровь на клинке пахла медью и чем-то горьким, напомнившим запах полыни.

Огляделся, опасаясь встретить еще одну тварь. Но помнится, что привычные мне рыси не охотятся стаями. Да и будь у погибшего зверя компаньон, он бы уже напал. Револьвер валялся метрах в пяти. Приблизившись, подобрал этот тяжелый и бесполезный кусок железа. Сунул в кобуру. Саблю тщательно вытер о траву и вложил в ножны. И левой рукой далось это с изрядным трудом.

Костер пылал, пожирая хворост. Сквозь дергающую боль наметил себе первоочередные задачи: перевязка, вода, топливо для костра, еда. Приоритеты наметились в воспаленном мозгу сквозь ноющий туман боли. Берёзовый сок — это пока единственная влага, доступная мне, не считая мутного соленого озера, до которого не факт, что я смогу добраться, не отдав концы.

Снял окровавленную рубаху. Рана зияла двумя глубокими параллельными бороздами от ключицы почти до бицепса. Края рваные, и если не прижечь или хотя бы не промыть, то подохну от лихорадки. Хотя, помнится, наш ротный эскулап не очень положительно относился к прижиганию ран. Мол, мало того, что нужно будет залечивать саму рану, так еще и ожог лечить придется. Так что, пожалуй, обойдусь промыванием. Добрел до березы, на которой сохло бельё, и нашел пару не сильно ношеных кальсон. Пальцами и зубами порвал солоноватую ткань на длинные полосы, одну из штанин разорвал пополам и скатал пару валиков.

Дрожа от слабости и холода, помочился на один из валиков и, стиснув зубы до хруста, промыл рану, выжимая дурно пахнущую тряпку. И пару секунд отдышавшись, прижал второй валик к ране и туго примотал его импровизированными бинтами.

Доплелся до дерева с подвешенной флягой. За ночь набралось больше двух третей мутноватой жидкости. Выпил залпом, не почувствовав сладости, а лишь только жгучую сухость в горле. Снова подставил флягу под сочащийся сок. Целая рука чуть дрожала, мешая аккуратно поправить берестяной желобок.

— Драная кошка, даже позавтракать не дала, — буркнул я и бросил взгляд на рысь. С одной рукой из меня тот еще охотник, хоть и с силками, которые еще надо соорудить. Так что придется есть эту странную тварь, способную растворяться в воздухе.

Но пока, раздобыв в бауле стальную вилку, я подобрал выроненную консервную банку, которую с интересом облюбовали местные насекомые. Смахнул их и, превозмогая слабость, принялся есть.

Свинина оказалась изрядно переперченной, словно во время готовки раза этак в три переборщили со специями. Но разносолов мне тут всё равно не предоставят, так что выбирать не приходится.

Раз за разом посматривал на мертвую тварь и всё больше убеждался в том, что скорее всего, я не в южном полушарии, а действительно каким-то чудесным образом провалился во времени или же в иной мир.

И раз здесь вполне привычные мне березы, то склоняюсь я всё же к первому варианту. Да и рысь меня хотела, наверное, сожрать, а не просто убить. Так что справедливо будет и мне её отведать. Все равно с одной рукой из меня охотник выйдет незавидный.

Практически с отвращением затолкал последний кусок в рот и отложил уже пустую банку, которую можно будет в будущем использовать вместо котелка.

Взглянул на перебинтованное плечо, где через неровно порванные полосы начали проступать кровавые пятна.

Хорошо бы оттащить эту падаль подальше. Но лишнее напряжение для раны будет совсем лишним. Поэтому придется мне разделывать тушу прямо здесь. А вот бивак действительно придется переместить до того, как рысь начнет вонять.

Соорудил из рубахи какое-то подобие подвеса для раненой руки и уложил её в этом импровизированном ложе. После чего решил приступить к разделке.

Пнул тушу сапогом. Тяжелая, не менее пяти пудов. Правая рука мне не помощник, так что действовать придется только левой рукой да ногами. Благо, рысь в последнем рывке вытянула в бок задние лапы, и не пришлось мучиться, высвобождая мой будущий окорок.

Нашел крепкий разлапистый сук и, подрубив его, обломал.

Одну ветку упер одним концом в землю, а вторую в заднюю лапу, создав подобие распорки. Уселся на землю рядом с меховым боком и, примерившись, левой рукой взрезал шкуру там, где должен находиться тазобедренный сустав.

Лезвием кинжала начал резать связки и сухожилия вокруг суставной головки, оттягивая лапу распоркой. Резал долго, кропотливо, чувствуя, как дрожит рука от напряжения. Сухожилия были крепкими как канаты. Насел посильнее, раздался неприятный хруст. Еще рывок, и лапа отделилась.

Немного передохнул и накидал в костер побольше дров. Если собираюсь жарить мясо, то все же лучше это делать на углях. Подтянул отрубленную лапу, прижал её коленом к земле и, надрезав шкуру, пальцами содрал её с окорока. Пальцы левой руки немели от усталости с непривычки. Наскоро отер о траву и начал резать мясо вдоль кости тонкими полосами. Работа шла мучительно медленно. Отрезанные ломти я складывал на отломанный кусок бересты.

Голова закружилась резко, как от удара, перед глазами поплыли зеленые пятна. Я откинулся назад, судорожно глотая воздух, правое плечо пылало, бинт был мокрым и теплым. Кровь… Опять…

Рубаха прилипла к спине от пота и усилий. Я с трудом дотянулся до фляги с березовым соком. Сделал несколько глотков. Сладость почти не чувствовалась, только влага. Посмотрел на тушу рыси. Гора работы. А сил… Не было их. Хватит. Мысль прозвучала в усталой голове ясно и холодно. Геройствовать — значит умереть. Одной лапы хватит. Остальное воронам… Или тем, кто крупнее.

Бросил взгляд на шкуру. Красивая, белая. Нет. Не сейчас. Снять ее аккуратно, одной левой? Нереально. А возня только привлечет падальщиков запахом свежей крови и открытого мяса.

Я подкинул в костер еще веток, раздувая пламя до яростного потрескивающего костра. Жар должен был отпугнуть мелких тварей и начать консервировать добычу. Полоски мяса на прутиках начали съеживаться, покрываясь корочкой. Я сидел, прижавшись спиной к березе, зажав перевязанное плечо здоровой рукой, и смотрел, как дым от костра смешивается с дымком от сохнущего мяса. В животе урчало, словно совсем недавно я не оприходовал добрый фунт тушёнки.

Полукопченые и полуподжареные полоски одна за другой перекочевали в консервную банку. Заполнил её до краёв. При должной экономии хватит на пару дней. Да и еще одну банку тушёнки оставлю как неприкосновенный запас.

Солнце уже вновь клонилось к закату. Выпив немного живительного сока, я решил устраиваться на боковую, ибо завтра по утру, желательно ещё до рассвета, нужно сходить проведать, что там свет отражает. Может, действительно найдутся люди. С трудом волоча тушу, я на всякий случай оттащил ее метров на десять.

Сон накатил внезапно, как благословенное забвение, и на несколько часов унёс меня прочь от кошмара наяву. Жгучая, нудная боль в плече, терзавшая каждый нерв, наконец-то отступила, уступив место тяжёлому бездонному мраку, в котором не было ни льда, ни крови, ни призрачных хищников.

Сознание тонуло в вязкой тёплой пустоте, где не было места ни времени, ни страху. Полная и безоговорочная сдача всего моего существа на милость истончённых нервов и измождённой плоти. Но даже в этом забытье меня не отпускало чувство опасности. Где-то на самом дне тлела крошечная искра бдительности. Она не давала уснуть накрепко, заставляя прислушиваться к шорохам незнакомого мира. Это был сон зверя, загнанного в угол. Короткая передышка, купленная ценой постоянной готовности к бою.

И в этой тревожной дремоте ко мне вернулись тени. Не белая рысь с синими глазами, нет. Более давние призраки. Снова гремели залпы под Мукденом, и я, молодой и испуганный, вяз сапогами в грязи, залпом стреляя в набегающую волну соломенных шлемов.

Невольно дёрнулся во сне, уворачиваясь от призрачного японского штыка, от чего грубо потревожил раненое плечо. Резкий удар боли, стремительный и точный, пронзил забытьё и вышвырнул меня в реальность. Я проснулся с тихим, сорвавшимся вполголоса вскриком, который умер, едва успев родиться, задохнувшись в сжатых челюстях.

В первые секунды не было ничего, кроме слепого животного ужаса и огненного шара в плече. Сознание, оторванное от кошмаров прошлого, ещё не нашло опоры в кошмаре настоящего. Я просто лежал, затаив дыхание, чувствуя, как бешено стучит сердце, готовое вырваться из груди.

Потом зрение прояснилось. Я уставился в небо над головой. Холодное, бездонное, цвета промытого пепла. Звёзды уже поблёкли, их острые иглы потускнели. Воздух повис в зыбкой предрассветной тишине, густой и звенящей. Судя по пепельному свету, медленно разливающемуся на востоке, до рассвета оставались считанные минуты.

Осторожно поднялся, сквозь зубы шипя от пронзительной боли, которая тут же вцепилась в плечо стальными когтями. Немного переждав, когда боль немного успокоится, я подобрал флягу. Она успела наполниться больше, чем на четыре пятых. Фляга была тяжёлой, прохладной, полной живительной влаги. Пальцы, ещё одеревеневшие от утреннего холода, с трудом завинтили пробку. С коротким вздохом, в котором смешались усталость и удовлетворение, я забросил её в баул, где уже покоились все мои нехитрые пожитки и скудный запас приготовленного вчера мяса.

Вглядываясь в западную даль, я замер в ожидании восхода. И едва солнце полностью показалось из-за горизонта, вдали, почти у кромки неба, вспыхнул алый отблеск, яркий и зовущий, словно сигнальный огонь. Стиснув зубы, я решительно двинулся в путь, навстречу этому загадочному сиянию.

Продвигаясь сквозь сухое, поскрипывающее под сапогами разнотравье степи, я не мог отогнать навязчивую мысль, терзавшую сознание. Что, чёрт возьми, вообще произошло? Логика подсказывала: будь подобные переносы сколь-нибудь частым явлением, по миру давно гуляли бы самые невероятные слухи. Но нет, имелись лишь бредовые истории да байки.

На ум приходили разве что «Путешествие Гулливера» Свифта, да не менее фантастические истории ровесника Христа Лукиана Самосатского. Ирония судьбы... Теперь мне самому выпало стать персонажем подобной нелепой саги. Вот только, в отличие от читателей, листающих книгу у камина, смеха в моей ситуации не было никакого.

Незаметно для себя я поднялся на пологий холм, и взору моему открылось поистине захватывающее диво. В полуверсте от меня, посреди безмолвной степи чернела громада паровоза. Вернее, то, что от него осталось. Чудовищно изувеченная махина застыла в неестественной позе, словно сраженный в бою железный великан. Из ее распоротой топки, подобно сломанным рёбрам, торчали во все стороны почерневшие искорёженные трубы, создавая впечатление чудовищного металлического существа, застывшего в предсмертной агонии.

P.s. С другими моими произведениями можно ознакомится вот здесь

https://author.today/u/kutris

Вынырнув, я почти нос к носу столкнулся со своим недавним соседом. Только в отличие от меня, он был, без сомнения, мёртв, так как, схватившись за него, моя левая ладонь погрузилась в обнажённый мозг. Неведомым образом верхушка его черепа, словно саблей, была срезана.

Откашливаясь и моргая, я судорожно оттолкнулся от трупа и зашарил руками вокруг, пытаясь нащупать спасительную твердь плавающих обломков. Но неожиданно под руками нащупал переплетённые стебли травы и комья земли. Что за чертовщина? Я же в океане! Откуда здесь, к черту, земля? Это только у французского мечтателя герои чудесным способом спасались то на воздушном шаре, то на подводном корабле.

Проморгавшись, я увидел, что мне и правда не померещилось, и я действительно упираюсь руками и ногами в покатый, уходящий практически под прямым углом береговой срез. Да и освещено всё было ярким полуденным солнцем, от которого неимоверно слезились и болели глаза.

Оглядевшись, я с не меньшим удивлением обнаружил, что нахожусь посреди круглого озера, наполненного холодной и солёной водой. Да и до противоположного берега можно было доплыть всего за пару гребков. А разбежавшись хорошенько, можно и вовсе перепрыгнуть с берега на берег.

Когда окончательно отдышался, я подтянулся на руках и, помогая себе ногами, взобрался на неожиданно появившийся спасительный берег.

Помотав головой, я зажмурился, пытаясь избавиться от странного мельтешения на гране видимости. И вроде даже зрение прояснилось, но всего на пару мгновений. А странное мельтешение перед глазами вернулось вновь.

Дрожа, я непослушными руками принялся раздеваться. Сейчас самое главное — поскорее просохнуть, а разбираться, что за чертовщина вокруг твориться, можно и попозже.

Скинув в кучу всё, вплоть до исподнего, я принялся с остервенением приседать и отжиматься, чтобы поскорее обсохнуть и согреться. Да и яркое солнце вместе с прохладным ветерком внесли свое благотворное влияние. Как только немного согрелся, то с опаской подобрался к осыпающемуся берегу. Солёное озеро с каждым мгновением всё больше и больше размывало почву и становилось всё мутнее и далеко не прозрачней.

Но привлекло меня не странное озеро, а мой баул, который мирно плавал на ровной глади в окружении мелкого мусора, медленно прибиваясь к левому берегу. Быстро обошёл небольшое озерцо и, опасаясь вновь окунуться в ледяную воду, я осторожно ухватил баул за скользкий бок. Поднатужившись, с трудом вытащил на берег тяжеленный из-за напитавшей его воды баул.

— Надо бы и «джентльмена» выудить, — еле слышно прошептал я, озираясь вокруг в поисках подходящей палки. Не знаю, куда меня занесло, но в любом случае это будет не лишним. Только вот поблизости от берега царила лишь девственно пустынная степь, даже кустарник не рос. Зато вдалеке я заметил небольшую берёзовую рощицу.

Дотащив свою скользкую от воды ношу до кучи сваленной одежды, я принялся неторопливо раскладывать содержимое баула для просушки.

Перед этим выудил из кармана пальто наган и, разобрав, оставил сушиться на откинутом клапане баула. Нашел в бауле и положил рядом маленькую бутылочку с оружейным маслом, чтобы потом смазать. Хорошо бы перед этим детали пресной водой промыть, чтобы соль смыть с железа. Да и самому помыться не помешает, а то соль уже начинает припекать ссадины и мелкие раны.

Разложил на траве для просушки весь свой скарб из баула, не позабыв вынуть и протереть пучком травы свой короткий клинок.

— Нужно ручей найти какой, — пробормотал я, облизав пересохшие губы. И вновь принялся оглядываться.

Приглядевшись к роще, я прикинул, что до неё не более вёрсты. И если воды не найду, то хотя бы берёзового сока добуду. Судя по молодой траве, кажется, в этом странном месте весна. А если предположить, что я чудесным образом очутился в южном полушарии, то тогда тут в разгаре осень.

Надев не до конца просохшие исподнее, я вновь вздрогнул от холода. После чего намотал портянки и натянул влажные сапоги. Решил пока пройтись до рощи полураздетым. А пока я доберусь до рощицы, остальная одежда немного просохнет.

Прихватив с собой клинок японский и пустую стеклянную флягу на полштофа (прим автора: 1 штоф = 1,2299 литра), я побрёл в сторону отдалённого березняка.

По пути высматривал вокруг любые признаки жилья, но ничего, кроме девственной природы, к сожалению, не увидел.

Добравшись до березняка, с воодушевлением и радостью обнаружил, что почки на деревьях хоть и набухли, но в листья ещё не обратились.

Как только нашел дерево покрупнее, содрал с него кусок бересты чуть выше земли. Затем тремя ударами японского кинжала прорубил насечку глубиной в пару дюймов. Всё из той же бересты соорудил небольшой желобок и пристроил его в насечку. А уже край берестяного желобка направил в горловину фляги. По желобку потекла слабенькая струйка мутной жидкости. Надеюсь, часа за два наберется живительной влаги по самое горлышко. При помощи всё того же клинка подрубил молодое деревце в пять футов длиной, чтобы как раз хватило для вылавливания плавающего трупа.

Да и позже можно будет попробовать соорудить какие-нибудь силки, так как пока я шёл сюда, частенько какое-то шуршание да писк в траве слышал. И если не зайца, то какого-нибудь суслика я точно добуду. А то моих двух банок консервированной свинины хватит в лучшем случае на три-четыре дня.

Оставив флягу наполняться, я отправился назад к солёному озеру, размышляя о том, как бы сподручней смастерить короткий кручёный жгут для силков. Как раз небольшая катушка хлопковой нити с иголкой в моём несессере должна была сохраниться.

Неторопливо добрался до оставленных пожитков, которые уже успели покрыться тонким белёсым налётом выступившей соли. Первым делом я вытряхнул из кисета катушку ниток и две английские булавки.

Затем при помощи импровизированной жерди подтащил к берегу тяжёлое тело и, ухватившись за спасательный жилет, вытянул его на берег.

Не хотелось, конечно, заниматься мародёрством, но трупу вещи уже не пригодятся. Да и не в том я положении, чтобы пренебрегать лишним скарбом.

Снял с мертвеца жилет и откинул его к сохнувшим вещам. Пошарил в карманах и кроме уже знакомой зажигалки, которая ожидаемо отказалась загораться, хотя искру высекала очень обильную, нашёл золотой портсигар, заполненный сигарами, и бумажник, набитый деньгами.

С некоторым трудом снял тяжёлое от воды пальто и продолжил обшаривать карманы. В одном из карманов смокинга нашёлся небольшой раскрывающийся медальон на цепочке, скрывающий внутри две фотокарточки. На одной была запечатлена красивая молодая женщина в вечернем платье, а на второй — двое детей, мальчик и девочка.

Больше ничего не обнаружив, повесил ему на шею медальон и обмотал ладони второй парой портянок. После чего принялся давешней жердью рыхлить землю, чтобы выкопать какое-то подобие могилы.

В такт ударам неказистой мотыги раздавался мой хриплый от усталости голос. Не то молитва, не то погребальная песнь:

Прости, незнакомец. Не ведаю, кто ты,

Но судьба нас свела на краю земли.

Не дам тебе сгинуть без имени, без чести,

Пускай хоть могилка твоя будет в тени берёз.

Жена, дети… где они? Что им скажут?

Что отец их погиб в пучине вод,

И похоронен под чуждым небом…

Часа за три мой скорбный труд был завершен, и, затащив в яму уже начавшее коченеть тело, я сноровисто закидал свежую могилу землёй, а в основании воткнул изрядно размочаленный шест.

Чуток передохнув, я собрал весь свой скарб, решив обустраиваться возле берёзовой рощицы. Тем более другого источника живительной влаги я пока не обнаружил. И было бы глупо разбивать лагерь в ином месте.

Прощупал ещё влажную одежду и с сожалением принялся засовывать полусырую одежду в не менее сырой баул, а сверху приторочил оба спасательных жилета и пальто мертвеца.

Единственно, что опоясался ремнём, нацепив с правой стороны кобуру от нагана, а слева навесил кинжал. Протерев ветошью детали и смазав, я собрал наган, засунув его в кобуру. Завтра разложу патроны на солнышке, вдруг порох отсырел.

Добравшись до березовой рощи, остановился у оставленной фляги, куда уже успело накапать прозрачной жидкости и которой хватило бы на несколько хороших глотков.

Подцепив на палец небольшую каплю, что собралась на берестяном жёлобе, я с нетерпением слизнул. На вкус жидкость ничем не отличалась от неоднократно распитого мной берёзового сока. Разве что немного солоновато, но это можно списать на то, что соль покрывала всё моё тело тонким налётом, от чего ссадины неимоверно чесались и зудели.

Поднял флягу и ополовинил её содержимое. Покатав напоследок сладковатую жидкость во рту, я удовлетворённо хмыкнул и проглотил живительную влагу. Затем в несколько глотков выпил всё содержимое фляги до последней капли.

Аккуратно разложил на кусках бересты с десяток влажных спичек и размоченный черкаш, оставшийся от коробка, придавив их для надёжности несколькими хворостинками. К ним же присовокупил свои папиросы и сигары «джентльмена».

Вновь тыльной стороной ладони попытался протереть глаза, так как странное мельтешение на периферии взгляда всё ещё не прекратилось и, как казалось, становилось всё назойливее.

— Вот так, наверное, и сходят с ума, — невесело я усмехнулся. Будет совсем грустно очнуться в доме умалишённых.

Аккуратно пристроил флягу под берёзу. Снова распотрошил баул, развесив сохнуть одежду на ветках. Прошёлся по роще, собрав валежник, так как солнце уже почти добралось до горизонта. И ночевать мне, похоже, придётся под открытым небом. А костёр мало того, что согреет, так может и людей привлечёт.

Чёрт побери, где же я оказался? Почему не погиб в морской пучине? Это что, ад или чистилище?

— Для рая тут всё же не хватает ключника, — усмехнувшись, огласил я хриплым шёпотом пустую рощу.

Эти мысли о месте моего попадания, которые я отгонял от себя всё то время с момента моего чудесного спасения, вновь на меня обрушились. Но, так и не найдя на свои вопросы ответов, я простоял в прострации не менее десяти минут.

Сплюнув и зло выругавшись, я отвесил сам себе пощёчину и вновь принялся за сбор хвороста. Собрал пару приличных охапок, но спички пока ещё не высохли как следует. Поэтому рисковать ими еще не стоило.

Чтобы отвлечься, я размотал катушку ниток и, гоняя в голове невесёлые мысли, принялся плести тонкую косичку.

Закончил плести тонкую верёвочку длиной в пару аршин. Как раз хватит на сооружение простенького капкана. Благо подходящих деревьев предостаточно.

В очередной раз проверил сохнущие спички и выбрал одну из них, что показалась наименее влажной. Убедившись, что шершавая полоска картона также уже почти сухая, я склонился перед небольшим костерком, заранее мной подготовленным.

Аккуратно чиркнул спичкой, и с тихим треском на ней вспыхнул слабый огонёк, который едва не погас от неожиданного порыва ветра.

Сунув едва зародившееся пламя в берестяную кучку, я принялся аккуратно подкладывать в начавший весело трещать костерок собранный накануне хворост.

Накинул на плечи почти высохшее пальто и в первом приближении соорудил какое-то подобие шалаша. В животе утробно заурчало. Но здраво рассудил, что лучше поесть с утра.

— Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу, — негромко произнёс я себе под нос.

— Буду считать, что ужином я уже поделился. Так что стоит дождаться утра.

Снова выпил весь скопившийся сок и, сделав ещё несколько насечек на берёзе, отправился спать.

Закинув ещё хвороста и накрывшись немного влажным пальто, снятым с трупа, попытался уснуть. Но сон так и не шёл, и, проворочавшись ещё около получаса, я вылез из шалаша. Уложив на землю спасательные жилеты, устроился на них и принялся вглядываться в незнакомые звезды.

Меня, конечно, могло каким-то чудом забросить в южное полушарие, что объяснило бы неведомый облик неба. Но вот луна и в южных широтах выглядела бы неизменно. Что не скажешь о незнакомом синеватом серпе, что показался из-за горизонта и который совершенно не был похож на привычный мне облик луны. Да и березы явно намекали на весну.

До рези в глазах я вглядывался в туманный полумесяц, на котором четко проглядывали синие и зеленые проплешины. Как будто в небо закинули глобус неведомой планеты. И меня пронзила дикая мысль: то ли я попал в далекое прошлое, когда луна была другой, или же, наоборот, в будущее, когда колонисты с Земли изменили её до неузнаваемости. Ну и самый невероятный вариант: я оказался совсем в другом мире.

Пялясь в ночное небо, я приметил, что как минимум с десяток звёзд не движутся совместно со своими товарками, а как будто потихоньку меняют своё положение. Может, это, конечно, какие-нибудь планеты, да вот только в прошлом у меня никогда не удавалось увидеть сразу несколько небесных спутников Земли. Так что я всё больше и больше склонялся к своей третьей версии.

Перебравшись под защиту шалаша, я незаметно для себя уснул, провалившись в неглубокий и тревожный сон.

Проснулся замерзший под самое утро, как только начал алеть восток. Закинул остатки хвороста в практически потухший костерок.

И пока я чуть согрелся утренней гимнастикой, разгоняя кровь, на западе на мгновение вспыхнуло пламя. Не успел я испугаться, как осознал, что это всего лишь солнце отразилось от какого-то стекла или полированного железа во многих километрах отсюда.

Поискал глазами какую-нибудь ветку, а когда нашел подходящий сук, то с силой воткнул в землю, направив другой конец в ту сторону, куда стоит наведаться и проверить, что именно так задорно блестит. Может, удастся выйти к людям.

Попутно собрал ещё хвороста и вновь насытив костерок, покопался в пожитках, ища консервный нож. И к моему не малому удивлению, его не обнаружил. Так что, примерившись, я начал потихоньку подрубать банку короткой саблей с верхнего края. И как только образовалась короткая прореха не длиннее дюйма, я вставил в него кончик клинка и аккуратно взрезал банку по всему кругу.

Неожиданно меня прервало тихое короткое рычание, отдалённо похожее на то, что я слышал в уссурийской тайге.

Рывком ушёл в сторону, перекувырнувшись через голову. И с удивлением увидел, как напротив меня из воздуха проявились вначале синие, словно бирюза, глаза, а вслед за ними проявилась и крупная, размером с рысь, кошка кипенно-белого цвета.

— Ты ещё что за кот-баюн? — вырвался у меня хриплый вскрик.

P.s. С другими моими произведениями можно ознакомится вот здесь

https://author.today/u/kutris