Май на дворе, погода нежная. Та самая набирающая силу весна, уже свободная от спрятавшихся под елями сугробов, но ещё не отягощённая спелостью летнего зноя. Я открыл первую из двух запотевших банок пива в сквере у Ерофеича. Ещё в метро, поняв, что безаппеляционно опаздываю в институт, решил забить на пару. Всё-равно монументальный Эд Филиппыч не пустит на лекцию по уголовному процессу и будет гудеть пароходом, выпучив свои повидавшие жизнь глаза, про бесполезность существования, а стало быть и обучения безалаберных и вечно опаздывающих разгильдяев. Нет, нафиг. Страшно. Поэтому пью пиво в сквере возле Института на треугольном зелёном островке, нарезанном улицами Достоевского, Образцова и Перуновским переулком. Официально называется Площадь Борьбы. Но из-за двух бронзовых фигур в человеческий рост по мотивам повести В.Ерофеева "Москва-Петушки": "Веничка, ждущий электричку" и "Девушка с косой до попы" мы, студенты близлежащих вузов, называем это место просто Ерофеич. Сквер уютный, погода сказочная, девушки в свежекупленных нарядах - красота. Треск воробьев, купающихся в пыли под кустами, блеск солнечных лучей, отражающихся от налитых соками листьев, тени, дрожащие на плитке под ногами - всё пропитывает атмосферу ожиданием чудесного.
Вдруг, наполняющее мой организм вместе с прохладой пива прозрачно-звенящее ощущение весны покрывается рябью и рассыпается мозаикой из миллиона вмиг посеревших осколков. Я чувствую чей-то тяжелый взгляд.
Парень лет двадцати пяти на скамейке невдалеке. Смуглый степняк, худощавый, темные растрепанные волосы до плеч. Белая футболка, джинсы, рюкзак, потертая кожаная куртка свёрнута у ног. В руках полторашка пива. Оперся локтями на колени, уставился на меня не моргая.
Через пару минут игнорировать бесцеремонное разглядывание стало уже совсем неприлично. Я почувствовал, что готов. Допил первую банку и со второй в руке поднялся со скамейки.
Вблизи стало ясно, что нарывающийся на неприятности парень просто в доску ушатан и смотрит куда-то вглубь себя. Немигающий взгляд черных глаз зафиксирован накрепко точкой в пространстве-времени, где ни прохожим, ни скверу, ни весне просто нет причины быть. Смекнув, что по понятиям дворового кодекса честь хулигана не задета, я, как ни в чëм не бывало, продолжил движение к выходу из сквера, словно так всегда и планировал.
Размытый взгляд ушатанного степняка неожиданно сфокусировался и вынырнувшее из подчерепных глубин сознание выхватило из окружающей действительности ближайший движущийся объект.
- Эй, парень! - севшим голосом каркнул он.
Испытывая смешанное чувство задора от возможности подраться и сожаления, что не удалось избежать потасовки, молча подхожу. Ибо к чему все эти занятия борьбой, как не для непредсказуемой своим финалом и последствиями схватки с пьяным незнакомцем в сквере поутру? Парень запустил руку в рюкзак. В этот момент я - сжатая пружина, готовая мгновенно обрушить весь мощнейший арсенал приëмов, отрабатывавшихся который год под руководством сухого и резкого тренера Намика Мукбиловича. Или тонко взвизгнув, побежать зигзагами как заяц. Это уж, как придётся.
- Курить будешь? - из недр рюкзака выплыла пачка сигарет.
- Нет, брат, не по этой части.
Можно было бы закончить знакомство на этом и пойти дальше по своим делам, но что-то в образе незнакомца зацепило. Словно отблеск яркой искры в лице, замутненном алкоголем и мало ли чем там еще. Намек на глубину, что ли. Я присел рядом, набрал воздуха и отпустил себя на волю волн, плавно, но неумолимо увлекающих навстречу неизвестности.
- ....., - представился парень. Не помню, как его звали. Наверное, не так уж и важно, - я факир.
В подтверждение своих слов парень достал из рюкзака афишу, на которой он в смешных серебристых шароварах и белой чалме пускал огонь из рта. Афиша выглядела дешево, словно до помещения в рюкзак её сняли со стены сельского клуба в 1982 году, прокипятили с джинсами-варенками и сложили в треуголку маляра.
В рюкзаке оказался еще и рулон серебристой огнеупорной ткани. Вместе с материалом выпала небольшая "котлета" среднего номинала помятых купюр, перетянутая резинкой.
- На пошив сценического костюма, - пояснил факир, и достал пластиковую бутылку с горючей жидкостью, которую он в подтверждение статуса повелителя огня брызнул себе на руку и поджег.
Тут же пригодилась огнеупорная ткань. Серьезного ожога не выгорело.
Потирая покрасневшую от незапланированной эпиляции руку, факир курил и рассказывал про выступления в ночных клубах, про особенности горючки из бутылки и про невозможность управления Огнем. Описывая Огонь (от него это слово звучало как имя собственное), степняк оживился. Он откинул упрямые давно не мытые волосы со лба. Заторможенность алкоголем почти прошла, в чëрных глазах заплясали искры.
- Огнем нельзя управлять. Его можно просить. Перед выступлением я прошу его и надеюсь, что он услышит. Малой еще был, на свечки смотрел, костры жег, сарай чуть не спалил у бабки в Башкирии. Спички мамка прятала. Отцову зажигалку брал. Да ты видел хоть раз настоящее пламя! Когда вихрь, гул, свет глаза жжёт! Я выпускаю Огонь на сцене, и зрители в ужасе. Им кажется, что вот он - конец! Бежать! А некуда. Потом пламя вжух, хлоп, дым - их сморщенные душонки расправляются, понимают, что еще живы. Это происходит за долю секунды, разум не успевает оценить угрозу, а тело уже чувствует облегчение, избавление от опасности. За то и платят. А еще я танцую Огонь. Хочешь покажу?
- Нет, - с робкой надеждой сказал я.
Понятное дело, моё "нет" факира не остановило.
Он достал из рюкзака небольшую палочку с ваткой на конце, макнул в горючую жидкость и поджёг.
С маленьким факелом в руке факир принялся кружиться и припадать то на одно колено, то на другое. Он вился как уж, пойманный за голову, сгибался пополам, почти падал на плитки сквера и взмывал на цыпочках к верхушкам деревьев. Раскинул руки и закружился еще быстрее. Выглядело это нелепо и жутковато, потому что происходило в полной тишине. Я не видел, что творится вокруг, но был уверен, что вся Площадь Борьбы сейчас завороженно смотрит внезапное выступление факира. Замолк щебет майских девушек, ругань воробьев, шелест веток с молодыми листьями, и трамваи проплывали мимо как безмолвные тени.
А факир продолжал кружиться. Он подносил горящую палку к лицу и губы его шевелились. Он гладил огонь и маленькое пламя становилось похожим на рыжего зверька, укрывшегося в его руках. Он проводил огнем по предплечьям и пропускал дрожащее пламя между растопыренными пальцами.
Всё также кружась, он подхватил бутылку горючки, набрал полный рот и плавным движением поднес горящую ватку к губам. Струя пламени взлетела на полтора метра над факиром.
И в сквере включили звук. Вернулась жизнь, поставленная на паузу сумасшедшим танцем. Оглядевшись, я понял, что мало кто обратил внимание на кривляния пьяного бомжеватого вида степняка со спутанными волосами. Только стайка девушек на скамейке испуганно переглядывалась и шелестела.
Выпустив огонь, факир привычным движением похлопал себя по губам, чтобы сбить оставшееся пламя, и театрально поклонился девушкам,
- Дамы, жду вас на моем выступлении в клубе "Сова" в четверг!
Потом он рассказывал ещё что-то про свою жизнь, про трудности общения с бывшей женой (удивительно, что у него вообще была жена, неудивительно, что бывшая) и родителями, а потом кончилось пиво. В ближайшем магазине я купил банку светлого и орешки. Факир ничего не купил, зато вынес в рюкзаке чипсы, пиво и бутылку виски. С гордостью рассказал, как украл из этого же магазина зимой несколько бутылок алкоголя, заехав туда на найденной на помойке инвалидной коляске. Короче, парень явно стремился срезать по прямой свой извилистый жизненный путь. Ну так что же, мешать ему? Ни в коем случае! О чём же писать, если всех останавливать от совершения опрометчивых поступков? Я чувствовал себя телеведущим Дроздовым, наблюдающим ночную жизнь вомбатов в естественной среде обитания по камерам видеофиксации из уютной комнаты в Бирюлево. Короче, совершенно отстранённо, предоставив факиру полную свободу импровизации в его моно-спектакле.
Только расположились в уютной беседке во дворе пятиэтажки, как из подъезда выпорхнула девушка. Вполне весенняя брюнетка в платье и с задорным блеском в глазах. Симпатичная. Факир ее пьяным голосом позвал. И она подошла, чтобы в то же мгновение попасть под непрерывный поток розовых банальностей, что прорвались из факира на ошарашенную гусарским напором сероглазую девушку. А он говорил и говорил. Что-то про неземную красоту и найденный идеал. Что-то про "пойдем со мной на край земли, я подарю тебе все звезды и цветы". Потом предложил показать фокус и попросил дать ему колечко. Дала. Вот, зачем? Зачем, спрашивается, давать своё кольцо незнакомому пьяному человеку, которого видишь впервые в жизни? Не делайте так, девушки.
Получив кольцо, факир с победным видом спрятал его в карман.
- Завтра приходи с паспортом в ЗАГС - верну. Распишемся. Я сделаю тебя своей женой - фокус!
Приехали. Донаблюдался, Жак-Ив Пусто, блин. Вот тебе и задача для семинара по уголовному праву. Хмель мигом ушел. Я подлетел к ошарашено хлопающей глазами девушке и попросил успокоиться. Повернулся к факиру. Масляные хмельные глаза победно смотрели вникуда.
- Я женюсь на Юлии! - парень победно улыбался.
- Так дела не делаются. Отдай кольцо, - на краю сознания вызревает мысль отобрать кольцо силой, но бить его, признаться, не хочется.
- Нет, я нашел свою любовь! Завтра свадьба! Ты приглашён! Будешь свидетелем!
Как бы не соучастником, судорожно соображаю я. Идея об избиении еле стоящего на ногах субтильного степняка крепнет. Хотя, парень-то он в общем-то неплохой.
- Юля обязательно придет завтра в ЗАГС, но надо доверять своей любимой. Ты же хочешь, чтобы она стала твоей женой?
- Да. Как ничего в жизни не хотел! - факир театрально рухнул на колени перед девушкой и попытался обнять ее ноги, но не рассчитал расстояние и свалился в пыль.
- Ты же веришь в настоящую любовь?
- Да, верю! И нашел ее! - новоиспеченный жених неуклюже с четырех точек пытался справиться с напавшей исподтишка гравитацией и сбоившим вестибулярным аппаратом.
- Ну так отдай ей кольцо в знак истинной любви, а к завтрашней свадьбе купишь ей новое, иначе как она поймет, что ты ее любишь по-настоящему?
Поколебавшись немного, в смысле пошатавшись на нетвердых ногах, факир вернул кольцо.
- Извините, Юля, пожалуйста, не обижайтесь на дурака, - коротко сказал я девушке.
Юля торопливо ушла. Скорее всего, навсегда. Надо было и мне уходить, тревожные звоночки повышенной вероятности проблем в обществе этого неугомонного искателя приключений на свою голову, звенели отчётливо и однозначно. Но интерес естествоиспытателя пока не отпускал от такого редкого экземпляра человека-неразумного. Пришлось поднимать Ромео с колен, на которых он все еще стоял, вытянув руки в сторону упорхнувшей вечной любви и менять дислокацию на случай возвращения невесты с милицией.
- Мне нужно выпить, - уверенно заявил факир, - отметить помолвку.
Запрятав рюкзак с реквизитом и ворованным виски в мусорный контейнер по дороге, факир триумфально зашел в тот же магазин, откуда менее часа назад вынес спиртное.
Я остался снаружи. Пива больше не хотелось, зато пришло понимание, что холерический энтузиазм подопытного неслабо утомил. Парень-то он хороший. С таким здорово отрываться на вечеринке где-нибудь на беззаботном Гоа, или на пляже в Северных Химках. Но в суровых условиях обычной жизни подобный экземпляр попутчика невыносим. Как зажигательный трек на бесконечном повторе. Первые триста прослушиваний - ещё куда ни шло, но ближе к тысячному начинает вызывать физиологическое отторжение.
Прошло пять минут. Факир не вышел. Через стеклянные двери магазина была видна нездоровая суета возле кассы с участием пары раскрасневшихся и яростно жестикулирующих тёток. Похоже, мой попутчик успешно перешел на следующий уровень игры "Испытай судьбу". Здравый смысл подсказывал, что пора прекращать наше мимолётное знакомство. Но чувство прекрасного требовало уверенной точки в сумбурном приключении. Зашел в магазин.
Факир, шатаясь, держится за прилавок. Из внутреннего кармана его куртки торчит горлышко бутылки вина. Кассирша с бордовым от гнева лицом, старшая смены - невысокая крепкая тётка, в безрукавке. Кассирша смотрит на меня недобро, похоже, вспомнила, что я приходил с воришкой недавно.
- Добрый день, - обращаюсь к старшей смены, с бейджика на меня исподлобья смотрит повидавшая жизнь Любовь Павловна, - Что он взял?
- Вино, - женщина показывает на карман факира, - и до этого бутылку виски спëр. Я этого урода помню, он зимой на коляске здесь катался - тоже спиртное вывез. Если сейчас же не возместит - милицию вызовем.
- А если виски вернёт и всё оплатит, Любовь Павловна? - обозначаю переговорную позицию.
- Вот пусть вернёт сначала, а там посмотрим, - чуть смягчившись выдыхает старшая смены.
Через пару минут я снова в магазине с рюкзаком факира, откопанным в мусорке.
- Все здесь. Отпустите его. Он дурной, но безобидный.
Вышли из магазина вдвоём. Прошли во двор. Понурый факир был недоволен тем, что пришлось вернуть виски и отдать часть денег, отложенных на пошив огнеупорной накидки. Сказал, что у него всё было схвачено, а я всё испортил. Присел на лавочку и заснул, обняв осиротевший без бутылки рюкзак. Ладно.
Погожий майский день только набирал силу. Девушки в ситцевых платьях спешили по своим девичьим делам и не думали о пьяном, запутавшемся в себе факире, по-детски улыбающемся чему-то во сне. Не буду и я думать о том, что его ждет, что с ним станет, когда его все-таки настигнет сила последствий. На всякий случай назову его Маратом, а то неудобно как-то оставлять человека спящим на лавочке посреди весны, да еще и без имени. Так он совсем потеряется.
