Если бы я мог, то хотел бы когда-нибудь спеть именно так.
Рождалось глубокое чувство воплощения давно ожидаемого, успевшего уже уйти в глубины памяти. И вдруг – это происходит. Всплывает, подчиняет себе. Как волшебство. Но не по твоей воле. Красота открывается сама по себе, по прихоти, без причины. Играет и дразнит.
А после уходит, как будто говоря: ищи меня! Давай поиграем!
Она убавила звук. Была почти полночь.
Тут же, со всей силой, пришел дождь. В нем я тоже услышал музыку. Казалось бы -хаотичное падение капель, но все подчинялось естественной гармонии. Где-то разрозненные капли собирались в струи, и с разной силой и ритмом ударяли по краю жестяного подоконника, попадали в образовавшуюся лужицу в ящике для цветов. Часть капель стаккато ударяла в широкий козырек над балконом. Ветер швырял радужные брызги на стекло. Вода, в нескольких местах стекая с крыши, ударялась об асфальт. И был еще какой-то звук, - я подумал, что так капли рассекают воздух, задевают черные ветви голых деревьев, сталкиваются и разлетаются невесомыми брызгами.
Свет уличного фонаря падал на стекло, частью проникая в комнату. Была видна сумасшедшая пляска веток, - часть стены, как экран, отражала это. Свечи разбрасывали нереальные тени, колеблющиеся, - они словно дышали нам в такт.
Огонек зажигалки на мгновение ослепил меня, отразился в окне. Я жадно затянулся горьковатым дымом.
Конец сигареты вспыхивал и угасал, висел в воздухе, как будто сам по себе, двоился.
Ветер залетал в приоткрытую форточку, шевелил занавески. Пламя нескольких свечей прихотливо подрагивало.
Она подошла и встала рядом.
Мы смотрели в ночь, о чем-то думали, полностью осознавая всю громоздкость и ненужность слов, и я слышал ее дыхание, переживая особенную близость. Хотелось стать на мгновение невесомым духом, воспарить вместе с ней, и быть там – среди дождя и ветра, чтобы увидеть тех двоих, замерших у окна.
Я мог бы поцеловать ее, но только слегка коснулся губ – мимолетно, с нежностью. Провел рукой по слегка влажной щеке. Она положила голову мне на плечо, – прядь волос приятно щекотнула кожу, и я почувствовал, как скользнула ее легкая улыбка. Загадочная, подкупающая и обезоруживающая. Она словно говорила: я верю тебе.
Одной рукой я почти невесомо касался ее волос. Сигарета медленно дотлевала, пока не погасла совсем.
А потом мы танцевали, медленно перемещаясь по кругу.
Наши объятия становились теснее – мы чувствовали дыхание друг друга, и казалось, что сердца бьются в такт.
Шаг за шагом. Во власти музыки и силы момента…
Дождь и музыка. Невесомые тени. Плавают струи дыма – сигарет, благовоний, к ним примешивается сладковатый запах марихуаны.
Я лежу на кровати, закинув руки за голову, и смотрю на палевое небо.
Она сидит в кресле напротив, поджав ноги, и тоже смотрит в окно…
Темные пряди волос падали ей на лицо, стекали по плечам. Такая тихая и задумчивая, немного грустная, она вызвала во мне щемящее чувство нежности.
О чем она могла думать сейчас? Что-то вспоминала? Просто отдалась во власть момента? Или ждала чего-то? Она была прекрасна и бесподобна.
Раздался тихий сухой треск спички.
Я приоткрыл глаза, и тут же поймал на себе ее немного отстраненный взгляд – она смотрела на меня сквозь призму своих мыслей, слегка наклонив голову. Курила длинную сигарету, не убирая от лица. Сильно выдыхала дым, так что он обтекал пальцы, в которых была зажата сигарета, и колебал пламя стоящей напротив свечи. И не отводила взгляда.
В мягком полумраке это казалось таким естественным.
Она изредка стряхивала пепел в блюдце. Иногда улыбалась. Ее взгляд пьянил.
Она встала и немного покружилась по комнате, раскинув руки. А потом просто подошла и легла рядом, справа от меня, положив руку мне на грудь. Наши лица были совсем рядом.
Прядь волос, заведенная назад, соскользнула и задела меня.
Наши губы встретились: этот поцелуй был как последний шаг вперед, как признание и как открытие. Как ключ, открывающий дверь.
Я обнял ее, и так мы лежали, соединенные одной мыслью и одним чувством. Как будто замершие вне времени.
Постепенно я провалился в легкое забытье…
…Я вижу темный ручей. В воде играет ее отражение. Вода плавно обтекает камни. Я вижу ее в длинном тяжелом платье синего бархата с очень высоким стоячим воротником. Ветер шевелит ветви деревьев вдоль ручья, иногда лучи солнца играют на поверхности воды. Ветер шевелит её фиолетовые с темным отливом волосы. Свет дробится, заставляет жмуриться…
Я продремал не более получаса, но почему-то никак не почувствовал, как она уходила. Я улыбался про себя естественной верности такого ее шага.
Воздух был напоен множеством запахов, на грани восприятия мерещился тонкий аромат ее духов – так она бы могла незримо подходить со спины, ненароком выдав себя.
Я поднялся и пересел в кресло напротив. Достал сигарету и закурил, так же как и она, воспользовавшись спичкой.
Вскользь провел пальцем по губам. И снова улыбнулся – так еще живо было воспоминание.
Дым невесомо струился вокруг, и я закрыл глаза.
Так было: ночь, дождь и тишина…
Одна за другой по высокой траве бежали волны. Беспокойный ветер всё пытался что-то сказать, но лишь бессильно обтекал одинокое дерево.
Ветер приносил под крону долгожданную свежесть, ибо тень уже давно перестала спасать от зноя. До этого времени случайные порывы лишь раздвигали ветви, и тогда яркие пятна бежали по коже, нагревая ее.
Вот уже несколько часов солнце застыло в самой высокой точке небосвода. Те двое, что прятались в тени дерева, больше не пытались говорить.
Устало прислонившись к стволу и прикрыв миндалевидные глаза, она иногда слегка касалась его волос. Его голова покоилась на ее коленях, и только она была скрыта тенью. Все же остальное тело было отдано солнцу. Но мужчина, казалось, не замечал жары. А солнце все также ярко текло по металлическим украшениям и деталям его одежды.
И вот пришли сильные порывы освежающего бриза. Где-то рядом было море.
Взметнулись и опали на лицо пряди ее длинных фиолетовых с темным отливом волос. Женщина улыбнулась и поправила прическу. В приоткрывшихся на миг глазах, несмотря на блуждавшую улыбку, глубоко засел огонек потаенной грусти.
- Мы так толком и не побыли вместе, - сказала она, наклонив голову.
Мужчина молчал. То ли не хотел говорить, то ли просто задремал.
Блеск в ее глазах пропал. Густые длинные ресницы скрыли его.
Она не видела, как сверху невесомо падало перо на ее платье, но слышала, как с ветки взлетала птица…
Я видел все это. Видел так же ясно, как если бы стоял рядом.
Видел потому, что это был чей-то сон. Видел потому, что был сноходцем. И видеть чужие сны – это моя работа.
Мне было грустно. Ничто вокруг этой грусти не вызывало. Чистейшее синее небо, похожее на заполненный до краев бассейн. Теплый ветерок, редкий шелест лип. Благожелательные люди в парке.
Я допил пиво и выкинул пустую банку в стоящую рядом со скамейкой урну. Не мешкая, достал вторую банку. Она все еще сохраняла холод.
Сидящая рядом женщина неспешно пила сок через трубочку и посматривала на прохожих. Я заметил, что она избегала смотреть мне в глаза.
- Так зачем это вам? – Я сделал глоток пива и повернулся к ней.
Она тоже развернулась. Вымученно улыбнулась, став похожей на какого-то мягкого зверька, которого хочется помимо воли погладить.
- Для вас это принципиально? Ведь я же плачу деньги.
- Нет, не принципиально. Но вы хоть что-то знаете о сноходцах?
Ее улыбка стала шире. Кажется, она даже чуточку развеселилась.
- Знаю, что это не те, кто во сне ходит, как лунатик. Вы умеете проникать в чужие сны и помогать. Когда снятся страшные сны. Когда снятся навязчивые сны. Когда выходят подсознательные страхи. Вы не психотерапевты. Вы действительно работаете с самым, если угодно, сырым и свежим материалом.
- В принципе, верно. Но вы должны понимать, что я буду вторгаться в ваше подсознание. Это многих и останавливает. Вы ведь в общении с окружающими, даже пусть и друзьями, не стремитесь открывать себя, так почему же готовы довериться чужому человеку?
Она долго молчала, погрузившись в себя. Взгляд стал отрешенным. Губы жевали соломинку.
- Причина проста, - не глядя на меня, начала говорить эта женщина, - помимо того, что мне вас посоветовала подруга, я видела вас во сне.
Наши глаза встретились. От неожиданности я вздрогнул, так порывисто было ее движение. Каряя радужка на солнце отливала янтарем. Я словно посмотрел в зеркало…
Равнина казалась зеленым морем - морем, ожидавшим грозы. Справа волны накатывались на невысокие холмы, всё же остальное пространство казалось чистым.
Лишь у горизонта ее прекрасное зрение позволяло видеть черные точки всадников.
Но я снова видел ее, грустную и домашнюю, чуть сонную, с распушенными черными прядями, – такие бывают, когда она только-только проснулась. Ну, еще бы! Это был осенний вечер - именно такой, когда время застывает за шорохами шин и долгим-долгим дождиком, сильным и шумным. Когда дремота подкрадывается незаметно, и при пробуждении совершенно не ясно, сколько же времени прошло.
На кухне шумит закипающий чайник, за окном - бесконечный в своей серости горизонт в потеках воды. Непонятно откуда взявшийся котенок, про которого так и хочется сказать: он гуляет сам по себе, и, возможно, просто перебрался по перилам балкона, а теперь прячется от дождя в тепле и уюте.
Этот котенок как будто продолжение ее личности: случайно попал в тепло дома, и просто пережидает ненастье – слишком оно сильное даже для всех свободолюбивых.
Да, ей грустно. Это видно по ее поблекшим глазам. И я догадываюсь, что она давно уже кого-то ждет. Или, скорее даже, устала ждать.
Вечер тягуч. В случайно распахнувшуюся форточку ветер забрасывает несколько горстей свежести, капли попадают на пол, и - всего несколько – на кожу. Капли прохладные, но она не вытирает их, внимательно рассматривая на свету.
Чуть позже она стоит неподвижно у окна со стаканом горячего чая. Взгляд остановился. Стал еще более отстраненным, нежели чем когда я видел ее в парке.
Котенок также недвижно сидит на широком пластиковом подоконнике среди множества безделиц и косметики, лишь кончик хвоста нервно подрагивает: он понимает, что за стеклом – вода, а воду он не любит.
Когда оживает домофон, она бросает случайный, вскользь, взгляд на часы: 20.14. И за окном уже почти совсем темно. И придти он должен был в шесть. И вообще, она же волнуется. В ее взгляде появляется злость и упрямство, и она идет открывать…
На пороге стоит все тот же мужчина, похожий на того, кто был под деревом вместе с ней. Но на этот раз он ощутимо пьян, и промок, наверное, полностью, до белья.
Он прячет взгляд. На его скуле красуется свежий кровоподтек. На лбу сорвана кожа, рана слегка кровоточит. С волос стекает вода. И злость ее уходит. Точнее, отодвигается.
- Тебя что, избили? Ты подрался?
Мужчина шально и пьяно улыбается, вскидывая голову.
- Да, - говорит он твердо, - я махался. Да так, что трупы разлетались во все стороны.
- Кто? – переспрашивает она, стараясь быть серьезной: настолько данное утверждение не вяжется с его субтильной внешностью поэта.
- Трупы, мертвецы, - следует уточнение.
- А это что? – Ее пальцы слегка касаются скулы.
- Ах, это! – Мужчина досадливо морщится, но не скрывает довольной ухмылки: - Это меня последним трупом задело.
Она легко смеется и обнимает долгожданного и непутевого гостя.
И, кажется, дождь уже слабеет.
Я понимаю это лишь потому, что я – котенок, и я выхожу через приоткрытую дверь балкона…
После небольших всполохов картинка возвращается: мужчина резко поднимается с земли, словно услышав, как скачут те далекие всадники. А она так надеялась, что он не увидит их из-за высокой травы!
- Зачем ты уходишь? Ведь война – это не твое!
- Я знаю, что не мое, - говорит он, стоя к ней спиной, - но я должен. Понимаешь, должен! Так всегда было, и так всегда будет.
Он порывисто разворачивается и достает длинный и узкий изящный эльфийский нож.
- Я отдам тебе свою кровь. Это будет залогом того, что мы еще раз встретимся, пусть даже и не в этом мире. Ты согласна?
О да, она согласна! Она уже протянула ему руку, прочтя его мысли. И два свежих надреза ярко алеют среди золота солнца и изумруда примятой травы.
А потом он вскакивает и бежит в ту сторону, где темнели высокие фигуры всадников. Темп и сила его бега говорит о том, что он сможет так бежать весь день.
В ярко-синем режущем глаза небе кружит одинокая птица.
Я вижу все это потому, что я – та самая птица.
Асфальт был все еще мокрым, когда мы снова встретились в парке. Из-за облаков только-только несмело проглядывало утреннее солнце. Аллеи были пустыми. Если люди и проходили мимо, то все они спешили, иногда поглядывая на нас. Еще бы! Я же никуда не спешил! Я сидел утром на скамейке в парке рядом с симпатичной женщиной, мы о чем-то воздушно говорили. И, конечно, я пил неизменное пиво.
Ночью и правда шел дождь. Я узнал об этом только утром. Она же…
- … лежала на кровати и смотрела в небо. И вдыхала этот волшебный запах влаги, падающей с небес. – Несмотря на не продолжительный сон, от нее веяло свежестью и энергией. Мне понравились ее слова, и то, как она это сказала: я, как наяву, прочувствовал все сказанное ей – и ночную темноту, и шум дождя, и цвет неба, и запах. - Я чуть задремала лишь под утро…
- Ты помнишь, что тебе снилось? – Я неспешно потягивал пиво из алюминиевой банки.
Женщина покачала головой.
- Сны снятся всегда. Независимо от того, помнишь ты или нет.
Не ожидая, что она согласится, я все же предложил ей пива. Она взяла протянутую банку, пшикнула крышечкой и сделала приличный глоток.
- Не мешает? – Постучала ногтем по банке.
- Нет, не мешает, - ответил я, сразу поняв, что она имеет в виду. – Во сне все другое. Главное – сохранять ощущение своего Я. Что-то вроде осознанных сновидений, но интереснее. Так что, не важно, трезвый я спать ложусь или нет. Ты должна это понимать.
- Да, кстати, хотела сразу спросить: чего это, в первую встречу на «вы», а теперь вдруг на «ты»?
Я заметил, что бессонная ночь слегка расслабила ее. Во всяком случае, ее поведение сильно отличалось от первой встречи. Но такое часто бывает после того, как я касался подсознания клиента.
И все же, улавливая смешливые искорки в ее карих глазах, я понимал, что есть что-то еще, мною не понятое. Может, она слукавила, сказав, что не помнит сегодняшних снов?
- Привычка у меня такая. Я же все-таки вторгаюсь в запретные области. Чаще всего люди не рассказывают другим даже свои сны. А я все это вижу.
- Хорошо. А ТЫ видел мой сон сегодня?
Помимо воли я постарался поймать ее взгляд. Но увидел простой интерес, смешанный с недоверием. Но к этому я привык.
- Расскажи, - кивнула она.
И я рассказал - рассказал, как смог. Про всадников, про сцену в прихожей, про дождь, про котенка…
- Значит, так вы являетесь в чужие сны? Как котята, к примеру?
- Только в начале. Чтобы человек привык. Возможностей гораздо больше.
- Понятно, - кивнула она, и я понял, что она больше не хочет продолжать этот разговор.
- Ну, что ж? – Я не желал затягивать этот момент. – Тогда до завтра?
Женщина снова кивнула, чем-то напомнив мне японку. Потянулась к сумочке.
Мой ответ удивил меня самого:
- Ксения, мне не нужно денег. Ты можешь провести вместо этого со мной какое-то время? В смысле, давай прогуляемся?
- Хм. И что же мы будем делать?
- А давай напьемся? Просто так. Без причины.
Она засмеялась. Совсем как сегодня во сне. Свободно и легко. Такой смех, как мне кажется, должен идти от сердца.
- Ну, ты даешь! Ну, хорошо, пойдем! Иногда важно уметь поддаваться сиюминутным настроениям. Они могут принести что-то новое, не так ли?
Вы пробовали когда-либо представлять, как вы бежите? Как ускоряете темп? Еще быстрее, выходя за рамки физических возможностей? А бег уже мысли, сквозь преграды, сквозь Вселенные, не останавливаемый ничем, кроме возможностей вашего сознания?
Точно так же я летел. Летел в пустоту, не в силах нащупать огонек ее сознания. Возможно, она снова проводила ночь без сна. Возможно, была не одна. Мысль о том, что она специально закрывалась от меня, я старательно гнал.
Вокруг было темно. Но постепенно реальность начала вырисовываться вокруг: была ночь, и полная луна только-только показалась из-за густых облаков. Мы молча прогуливались возле ее дома – совсем как днем, когда я провожал ее.
Я чувствовал, что ее мысли спутаны и беспокойны. И больше всего мне было интересно, осознает ли она, с кем сейчас бродит по скверику во сне?
Но вот мы подошли к подъезду, перекинулись парой фраз о чудной лунной ночи.
Поскрипывая маленькими колесиками, как от детского велосипеда, из-за угла выехал гроб. Крышка медленно отодвинулась в сторону. Из гроба встал во весь рост граф Дракула и подмигнул ей. А она рассмеялась и покачала головой:
Видимо, я начал исчезать из поля ее сознания, так как женщина перестала обращать на меня внимание. Я мог бы напомнить ей о себе, но вместо этого решил просто понаблюдать. И что бы там не происходило, решил не вмешиваться.
Я знал, что сейчас она совсем одна дома. Ее окно на первом этаже единственное не было темным. И спать ей лечь было не суждено: когда ночь окончательно вступила в свои права, граф Дракула решил устроить целое представление.
Подручные Дракулы стали сгонять отовсюду народ, так что вскоре во дворе дома образовалась приличная толпа.
Вампир выехал в гробу на видное место, театрально обвел всех рукой и сказал:
- Сейчас я буду вас всех убивать. Крови будет море!
Двух ближайших к нему людей он просто разорвал пополам, дабы остальные уверовали в серьезность его заявления.
Началась паника. Дороги к отступу преграждали подручные Дракулы. А так как в доме светилось всего одно окно, люди стали стучаться именно в него. Но странная сила не давала им сделать это: так ветки слегка скребут стекло, не в силах сократить расстояние. Вряд ли она обращала на эти звуки внимание.
А бойня продолжалась. Весь двор был усеян безвольными телами и залит кровью. Дракуловы помощники сгоняли все новых жертв. В сумятице некоторым удавалось сбежать, и они носились по городу, сея панику.
Так продолжалось всю ночь. Лишь едва начал брезжить рассвет, а безумие было посеяно уже всюду.
Я видел, как из толпы выбежала молодая женщина. Она направлялась к подъезду. Она легко открыла кодовую дверь, и я понял, что ей уже приходилось здесь бывать.
В истерике, с растрепанными волосами, она все звонила и звонила в дверь, пока на пороге не появилась моя клиентка. Они не стали разговаривать, а лишь взглянули друг другу в глаза.
Явно рисуясь перед ней, вампир сидел на куче трупов, одну ногу поставив на чью-то оторванную голову. Окровавленными губами Дракула улыбнулся и сделал неопределенный жест, как бы говорящий: проходи, тебе не причинят вреда.
Женщина выбежала на улицу. Всюду навстречу ей попадались обезумевшие люди. Они хватали ее за руки, тянули назад, что-то мычали в лицо. У одной женщины были выжжены глаза. И этот запах… Этот тяжёлый запах безумия… Даже горы трупов и Дракула не испугали ее так, как он. Ксения закричала, закрыла глаза руками и побежала назад, домой.
Там она опять легла спать, и очутилась в этом же самом городе. Но теперь Ксения знала, что делать. Накинула чёрный плащ и выбежала из дома. Помахала рукой Дракуле, наступила в лужу крови. И бежала по улице, оставляя за собой кровавые следы, а чёрный плащ развевался за ее спиной. Она смеялась. Вновь безумные вышли навстречу, и снова стало страшно. Но она обняла женщину с выжженными глазами, обняла мальчика, у которого с тошнотворным хрустом отваливались руки. Обнимала всех, кто попадался на пути, смеялась и плакала от страха. И делала это не по доброте душевной и не по какому-то наитию, а просто для того, чтобы от нее тоже стало пахнуть безумием, и нечисть обходила стороной.
Я просыпался с очень странным чувством. Наверное, мне все же стоило вмешаться…
На этот раз встречу назначила она. В центре города. Так что мы могли прогуливаться по улицам и говорить. После вчерашнего дня и ее внезапной откровенности, после ее рассказа о себе, я хотел о многом спросить. Во мне окончательно вызрело чувство, будто бы я уже знал эту женщину давным-давно, и что теперь просто-напросто произошло узнавание. Так, как если бы вы встретили на улице хорошего человека и, почувствовав к нему симпатию, стали бы душевно разговаривать, и за разговором выяснили, что учились вместе в начальных классах, и что были друзьями не разлей вода. А с течением времени все это стерлось из памяти, но вот воспоминания смутно-смутно ожили на пороге сознания.
Она рассказала мне о своем сне:
- Я бродила с кем-то возле своего дома. А потом в гробу приехал Дракула. Всю ночь ко мне кто-то скребся. И двор был усеян телами жертв… Помню, как проснулась в холодном поту. Вряд ли кто-нибудь сможет понять эту атмосферу, этот ужасный город под полной луной, где всё происходит в гробовом молчании. Не страшно? Да. Вот только я, человек не верующий в Бога, поднялась с кровати, в каком-то полубреду очертила вокруг себя круг и начала читать «Отче наш». Эгоистично? Нет, скорее, обычное лицемерие. Но вряд ли даже самый рьяный атеист сможет перед лицом смерти сказать, что «Бога нет».
Мы долго молчали, и просто шли рядом. Видимо, не отдавая себе отчета, она взяла меня под руку. Она была задумчива и тиха. Я же пытался унять сердцебиение. Интуиция подсказывала мне, что я на пороге важных открытий.
Наконец, она прервала молчание.
- Я хочу попросить у тебя прощения за вчера. Я понимаю, что ничего такого не сделала и не сказала. Просто чувствую такую потребность. Такое чувство, будто я переступила запретную черту. Не так ли?
Я выдержал ее взгляд и просто кивнул.
- Мы не будем больше видеться. И с сеансами всё. Нам лучше не встречаться.
- Лишнее это. Вчера ты наговорил мне кучу лестных слов. Ты видел меня от силы два раза. В этом есть что-то болезненно притягательное и… страшное. Что-то, что заставляет меня чувствовать не собой. Но я же не такая!
Я покачал головой и невесело усмехнулся.
- Да нет, ты особенная, – сказал я, и добавил: - И мне искренне жаль, что я встретил тебя.
В ее глазах стеной встало упрямство, и я все думал: почему же она так страстно бежит от себя?
- Ты ошибаешься, я вполне себе обычная. Во мне нет ничего особенного. Наверное, это просто желание, пойми правильно, податься навстречу тому, кто говорит, что видит во мне личность. Мне приятно это, но я совсем другая. Искаженная тень той самой, так ожидаемой тобой откровенности. Ты видишь во мне лишь то, что хочешь видеть. Во мне нет этого. Я хотела бы, чтобы было, но этого нет. Отсюда непонимание.
- Да, и еще, - спросила она после небольшой паузы, - почему тебе жаль, что ты меня встретил? Разве сам факт встречи не важнее? Понимаешь, о чем я?
- Всё сожаление лишь в предчувствии потери. Вот и всё. Это тот самый момент, который бесполезно пытаться описать. Это то, чего я начал бояться с первой секунды нашей встречи. Я заметил: чем мы ближе друг к другу, тем сильнее обжигает узнавание, или – признание. Ты не пойдешь, как я, через боль. Вот что я понял. А все остальное – шелуха и просто слова. Ты говорила, что рада встрече со мной. Говорила, что я все же нечто особенное в твоей жизни. Так почему же так нелепо складываются обстоятельства? О ком ты больше думаешь – о себе или обо мне? Да, встреча с тобой была предначертана. И, казалось бы, с такой позиции не о чем и жалеть? Но откуда во мне это горькое чувство провала, будто мы вновь не справились с возложенной на нас задачей?
Под конец я говорил резко и зло, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Так доведенного до истерики человека хотят привести в чувство ударами по щекам. Мне казалось, что она перестала слушать меня, отгородившись в последней, самой отчаянной попытке сохранить свою мнимую целостность. Я понимал, что мое сознание сдергивает многие тайные покровы, и что до самого сокровенного – едва ли не шаг. И я задал себе вопрос о чистоте своей мотивации. В свое время мой друг сказал примерно так: а что будет, если объект твоих желаний полностью откажется от тебя? Будешь ли ты так же, по-прежнему, относиться к ней? Если да, то это похоже на что-то подлинное. И вот я стоял перед таким же выбором, не веря происходящему.
А она уходила прочь. И у меня не было желания что-либо менять. Во мне едкой каплей засела злая обида. Но не мы ли сами рядом с первым камнем сеем зерно будущего поражения, когда начинаем чего-то желать? Ведь все, практически абсолютно всё в нашем мире имеет свою цену. И я говорил сам себе в тот момент: ты пожалеешь, если не попробуешь. Ты должен сделать все, что в твоих силах, остальное же – во власти судьбы.
Я догнал ее и дотронулся до плеча. Ксения развернулась. В ее глазах застыли злые слезы. Довольно грубо она спросила:
Я обнял ее. Она не противилась. Противоречивым клубком внутри нее жили самые разные чувства, от злости до признательности.
- Прости меня. Прости меня, пожалуйста, - шептал я, пытаясь сдержать подступающие слезы.
Людская толпа безмолвно обтекала нас.
- Ты идиот, - прошептала она, и положила голову мне на плечо. Я вдыхал запах ее волос. Больше всего в этот момент мне хотелось перестать существовать.
- Последний сеанс, – попросил я. – Еще один и все. Хорошо? Только ляг спать вовремя, умоляю…
Она сделала шаг назад, коротко кивнула, и пошла прочь. На этот раз я не стал ее догонять.
Я помню и те дни, когда я верил в то, что в каждом человеке есть нечто интересное для меня (банально все это, просто мало было знакомств), и казалось, что мир вокруг такой разнообразный. И были ночи без сна, мы пили друг друга, но не было дна. Мы казались такими интересными. О, какой уникальный опыт познания чьего-то бытия! Было время, когда алкоголь появлялся сам собой, но не от необходимости развязать языки собравшимся, а просто так. И было время, ставшее настоящим, когда градус важнее всего. Где та грань? Выдохлись люди, устали? Или слишком много было разочарований, - словно вьющихся над источником коршунов, не желающих брать или давать, а жрать, не ведая меры?
Мы медленно плывем на волнах наших мыслей, как одинокие листья, сорванные отнюдь не причудами ветра. Наше столкновение – случайно, и нет сил остановиться, чтобы молча смотреть внутрь друг друга и созерцать ту самую похожесть, что так сближает и отталкивает нас. Руки раскинуть, задыхаясь от нахлынувших чувств.
О, давно ли чувствовал я этот ни с чем несравнимый восторг?! От которого действительно перехватывает горло, от которого хочется орать, и от которого хочется взвиться в небо? Почему мне кажется, что все-таки дано человеку летать?
Я вижу темные стены древнего замка, которого никогда не было ни на одной карте этого мира. Я вижу пламя костров, в чьей пляске - первобытное варварское неистовство и необузданность. Я вижу на стенах тяжелые драпировки в свете множества факелов. И вижу тебя в открытом бархатном платье, где смешались пурпур и синева, серебро и блеск какого-то металла, рожденного не в недрах этой планеты. Ты танцуешь, а я стою в тени и смотрю. Когда-то не нужно было ни музыкантов, ни их инструментов, чтобы слышать музыку. Она рождалась сама собой, просто так, потому что хотели, потому что, могли слышать. Лишь потом научились копировать, просто копировать.
Я вижу игру света и тьмы, в чьих причудливых одеяниях скрываются образы - не вымышленные, - запечатленные одним ответным движением души. А может, это память о прошлом играет со мной?
Ожившие свечи, вспыхнувшие от простого движения ресниц. Почти нереальные пары кружатся по залу, а я сижу все так же в тени, и задумчиво курю, глядя поверх голов. Ко мне кто-то подходит, наполняя уже успевший не раз опустеть кубок... Свет свечей удивительным образом оживляет даже доселе невыразительные лица, а как загадочно блестят глаза! И не глаза это вовсе, а лица!
И музыка, музыка! Под нее, такое ощущение, реальность становится только объемнее. Кто сказал, что мы ограничены несколькими чувствами, несколькими измерениями? О, я чувствую, реальность готова лопнуть, разродившись чем-то тяжелым, но удобно ложащимся в приготовленную ладонь. Так древние мастера отливали могучие знаки, и в каждом – объемность размером с реальность. Все ничтожнее становится человек.
Холод и надежность протянутой ладони, чуть ощутимая щекотка длинных волос на моей щеке. Неуловимый поцелуй...
Я говорил тебе, что часто видел картины не из этой нашей жизни, где мы с тобой были вместе. В разное время, в разных ипостасях. Куда же все это уходит? На сколькие странствия и испытания мы обрекаем сами себя?
Ты говорила мне, что мы похожи с тобой на двух маленьких потерявшихся детей. Потеряны мы, или же сами что-то потеряли? За все это время, что мы нашли друг в друге, и что потеряли? Что в наших действиях и словах было целеуказующим? И что разрушило связь?
Ты знаешь меня. Я глуп и упрям. Ровно настолько, чтобы спорить с судьбой. Моменты слабости, говоришь? О, да! Были и они. Но все возвращается на круги своя.
А я знаю тебя. Да, возможно и такое, что и больше тебя самой. Но что это меняет?
Черт возьми, сегодня я обязательно напьюсь. Я буду грустить о тебе. Бессмысленно, обесценено. Наверное, буду жалеть себя. А еще – ждать…
