Глава. Реанимация.

Кажется, я возвращался в сознание. А может, просто просыпался?

И опять мысль, пришедшая на смену предыдущей о физиологических отправлениях: «Если бы знать, где упасть, соломку бы подстелил…».

Несколько раз лицо Лизы сменялось мужским лицом, закрытым белой повязкой, а в глаза бил яркий свет, вместо мерцающих звезд искусственного небосвода. Провалы сознания чередовались обрывочными картинками не то бреда, не то беспокойного сна. ….

– Это невероятно, такого в моей практике не было. Иные со стула падают, все, что можно ломают, а тут… Сколько этажей летел? – проскрипел чей-то пожилой голос.

– Шестнадцать. И никаких препятствий на его пути не было.

– Мистика.

– Томограф ничего не показал. Хирурги разводят руками. Картина прежняя: просто глубокий сон.

– Не шок, не кома… Хм, спит он видите ли…

– Говорят, кто-то на видео или на мобильник заснял какую-то часть полета.

– Полета… Да уж, романтично звучит.

– Ага, особенно когда живым приземляешься на голый асфальт…

– Но ведь остановка дыхания была! Ничего не понимаю… Как сейчас?

Женщина откуда-то из-за моей головы бодро ответила:

– Нормально, четырнадцать, пульс шестьдесят. «РО-шку» убираю?

Из обрывочных фраз сложилась общая картина проводимых мероприятий: стандартная сердечно-легочная реанимация, наружный массаж сердца, аппаратная вентиляция легких, компьютерная томография мозга. После восстановления сердечной и дыхательной деятельности я был переведен в реанимию.

Скрипучий голос отдал команду:

– Экстубируйте.

Некоторое время было неприятно. Из горла вынимали трубку. Несколько человек, укутанные в зеленые медицинские одеяния, производили надо мной какие-то манипуляции, передвигались, шуршали халатами, погромыхивали инструментом.

– Аркадий Борисович, смотрите.

Чья-то, мне показалось, женская ладонь, обтянутая прохладной резиной, легла на мою щеку. Перед глазами блеснули стекла очков. Мужчина, наверное этот самый Аркадий Борисович, смотрел в мои зрачки.

– Очнулся? Что скажешь? Что помнишь?

Я помолчал немного и ответил вопросом на вопрос:

– С какого момента?

Отвлекшись на чей-то легкий сдавленный смешок, в котором читалось явное облегчение, а скорее даже ликование, восторг и удивление, доктор вновь обратил все внимание на меня. Сразу в нескольких местах я ощутил мягкие прикосновения множества рук: правая ступня, голень, левая рука, плечо, живот, грудь… Словно врачи, а их было вокруг меня не менее пяти, не сговариваясь, решили не доверять приборам, подтверждающим моё чудесное выздоровление (а может и вовсе непоколебленное страшным падением здоровье?), и собственноручно убедиться в чуде. Или просто прикоснуться к этому самому чуду, свершившемуся на их глазах.

Я и в самом деле не знал, о чем спрашивает доктор, что я должен помнить: момент вываливания в окно? Лизу, несущуюся со мной по знакомым, и одновременно неузнаваемым улицам и закоулкам известного и неизвестного мне города? Проводника Натана? Полусферическое сооружение под названием «Лечебница»? А может что-то ещё случилось позже, чего я не помню? Куда я провалился под псевдозвездами Лечебницы? Так-так, минутку… А что вообще произошло в действительности? Несмотря на реалистичность всех событий, пережитых мною, в душе моей зародилось сомнение.

– Доктор… Аркадий Борисович, так ведь? – начал я, не пытаясь встать или хоть как-то пошевелиться – я уже сильно засомневался в своем благополучии в свете услышанных разговоров между врачами, и дабы не расстраивать себя преждевременно, решил выяснить как можно больше. – Где я? – продолжил я после кивка доктора, подтвердившего свое имя. Скрипучий голос врача заметно смягчил тембр, словно горло оросили целебным бальзамом:

– Пятая городская, реанимация.

– Второй вопрос. Откуда меня привезли сюда?

– С Бахметьевской…

– Давно?

– Час назад.

– Сегодня 7 июля, правильно?

– Именно так, седьмое.

Врачи напряженно молчали, подавшись вперед. Кто-то теребил простынь, укрывающую меня до пояса.

– Меня кто-нибудь сопровождал?

– Девушка…

– Ирина, – вставила кто-то из-за моей головы. Я непроизвольно задрал голову и поймал глазами лицо милашки со спущенной под подбородок марлей. Из анестезиологов, понял я, они всегда стоят за головой.

– Что за Ирина? – напрягся я, только одна Ирина числилась среди сотрудников, которые были в офисе – Мироновна.

– Она говорит, что не знает вас. Очевидец. Вызвала карету, поехала следом на своей машине.

Припомнилась девушка, задравшая голову и испуганно смотревшая на меня, стремительно летящего к её ногам…

– Где она?

– В приемном ждет.

– Платье на ней сиреневое? Блондинка?

Доктор проигнорировал мой вопрос.

– Встать можете? – прервал он наш диалог.

Когда с меня поснимали разные датчики, присоски, я с чужой помощью осторожно приподнялся на столе, осмотрелся по сторонам: белый кафель, по-медицински спартанская, но просторная комната. Машинально я обвил свою талию простынею и довольно легко спрыгнул на холодный пол. Кто-то подсунул мне кожаные шлепанцы.

– Голова не кружится?

– Нет. Все в порядке. В горле саднит.

– Пройдет, попейте воды.

Я осушил протянутый стакан.

Несколько удивляясь своему спокойствию и ещё не зная, что из произошедшего было реальностью, а что фантазией пережившего стресс мозга, я сделал несколько шагов. Никакого дискомфорта, кроме как в глотке, болей или слабости не чувствовалось.

– Нина, во вторую пока.

Аркадий Борисович, хоть и отдал команду молодому реаниматологу, двинулся следом. Не отступали и все другие его коллеги. Так и дошли мы до палаты, минуя несколько стеклянных дверей.

– Надо понаблюдать за вами… Уточнить кое-что не мешает. Тут следователь ещё хочет побеседовать с вами. Вы готовы? – урчал доктор, этот самый Аркадий Борисович, как потом выяснилось главный нейрохирург больницы.

– Отчего ж не побеседовать, можно.

Через минут пять я уже был одет в больничную пижаму. Сидел на койке в отдельном боксе, в люксовой палате, рядом пустовала ещё одна заправленная кровать. На нее присела Нина. Остальные врачи молча вышли, оставив нас наедине.

Лишь притворилась дверь, как Нина пересела ко мне, взяла за запястье, как обычно меряют пульс. Глаза её неотрывно смотрели в мои.

– Александр, я знаю ваше имя, при вас были документы, что произошло, вы ведь помните?

– То, что я упал из окна офиса и грохнулся на асфальт?

– Да.

– Помню… И сам помню, и вы подтвердили своими разговорами, когда я проснулся. Так что же получается, я не только не разбился, но и ни какого сотрясения мозга не заработал?

– По всему судя, нет. Но мы ещё за вами понаблюдаем.

– Но я же потерял сознание…

Девушка (ей было лет двадцать пять, двадцать семь) сочувственно-вопросительно смотрела на меня, немного нервничала и явно торопилась узнать что-то первой, прежде чем придет следователь. А он, я чувствовал, уже приближался. Можно было догадаться, что его искусственно притормаживают врачи. Возможно, и Нина-то была делегирована ко мне коллегами для получения информации из первых уст. Я уже понял, что здоровью моему ничто не угрожает. А сам факт случившегося чуда ещё не основание задерживать меня долго в больнице.

– Нина, скажите, я упал, некая Ирина вызвала скорую…

– Не только она, вы упали на глазах нескольких десятков человек, так что и звонков в скорую, в милицию было предостаточно…

– И что, ни крови, ни мозгов на асфальте, ни царапины?

– Скорая приехала быстрее милиции, налицо были все признаки жизни, вас тут же привезли к нам. Отсутствие внешних повреждений не повод мешкать, случаи чудесного приземления всё-таки были в истории медицины, но чтобы такое!..

– И что? Я слышал, что не дышал какое-то время?

– Это уже у нас случилось. Никто не поверил, что вы упали с такой высоты. Может свидетели напутали…, да мало ли какие накладки. Вас осматривали в приемном, когда внезапно произошла остановка сердца и дыхания. Тут уж реанимационная бригада включилась. Мы, то есть… Хирурги, нейрохирурги ничего не нашли. Так что же на самом деле?…

Нина не успела договорить. Дверь открылась, стремительно вошел Аркадий Борисович.

– Там толпа с телевидения, газетчики, сослуживцы… Следователь за дверью. Не могу больше удерживать. За ним приоритет. Удалось настоять беседовать только в нашем присутствии, – Доктор обращался полушепотом к нам обоим с некоторыми заговорческими нотками в голосе, затем приблизив ко мне свое лицо закончил с некоторой укоризной:

– Александр Семёнович, да не кажитесь же вы уж настолько-то здоровым и благополучным, прошу Вас! Мы тут им про кому, травматический шок, а Вы хоть бы хны! Мы все же не посторонние в вашей судьбе, вся бригада переволновалась, все меры предпринимала на случай… Скажите, всё так и было, как говорят?

– Да, я упал из окна своего офиса, который располагается в Бахметьевской свечке, и именно на шестнадцатом этаже. Но я ни при чём, в том смысле, что не понимаю, как так вышло… что выжил и всё такое… Но я вас понял, доктор, давайте следователя!

Под одобрительные взгляды двух медиков я повалился в кровать, Нина быстро прикрыла меня легким одеялом в белоснежном пододеяльнике, пахнувшем стерильной чистотой.

– Входите! – распахнув дверь бокса шепотом позвала Нина стоящего в коридоре, пока Аркадий Борисович придвигал к моей кушетке стул, а сам уселся на другой у самого окна. Потрогал холодную батарею, словно она должна была быть горячей в жаркий июльский день. Кондиционер успешно выравнивал температуру в помещении до 22 градусов, о чем свидетельствовал дисплей сплит-системы под потолком.

Вошедший молодой представитель органов несколько замялся, посмотрев на меня. Перевёл вопросительный взгляд, в котором читалось: «Это действительно он, вы ничего не путаете?» сначала на Нину, потом на пожилого доктора. Нейрохирург только кивнул утвердительно в мою сторону. А Нина несколько отступила к стене, словно освобождая место возле меня…

Глава. Явь или бред?

Из разговора со следователем прокуратуры, Игорем Всеволодовичем, обескураженным к концу нашей встречи не менее, чем все доктора, я понял, что нахожусь в твердой памяти и трезвом уме, что касается лопнувшего стекла, беспрепятственного падения с высоты почти пятидесяти метров строго вертикально, без зависания в воздухе и парения, а по строго вертикальной и прямой траектории с должным такому случаю ускорением. Стеклопакет, почти не рассыпавшийся в воздухе, несколько отклонился в сторону, благодаря парусности и только упав в нескольких метрах от меня, строго между двумя припаркованными в неположенном месте машинами, брызнул мелкими осколками. К счастью, никто не пострадал. Женщина по имени Ирина, утверждает, что видела собственными глазами летящего мужчину, то есть меня, от ужаса застыла на месте, не имея сил даже отбежать в сторону, слышала характерный жуткий звук рухнувшего с большой высоты тела, хотя именно в момент удара о твердь рефлекторно зажмурилась и закричала. Благо, оказалась чуть в стороне, всего-то метрах в трех. Однако прибывшие через две минуты после отъезда скорой милиционеры не обнаружили никаких следов падения, хотя десятки столпившихся зевак и сотрудников многочисленных офисов дружно показывали на точечный пятачок, где только что лежало тело. Ни вмятины на асфальте, ни клочка одежды, не говоря уж о биологических тканях (что там бывает в таких случаях – кровь, мозговое вещество и т.п.?). Из здания напротив прибежал паренек, заснявший почти всю кошмарную сцену на телефонную видеокамеру, включая хлопоты вокруг моего тела сердобольной женщины-блондинки в сиреневом платье и приезд скорой. Парня взяли в оборот сотрудники милиции, камеру, мне думается, конечно отобрали. Взглянуть бы самому на эти кадры! Ну вот, в основном и все. Версия, что меня выбросили из окна пока в силе, несмотря на мои предварительные показания и показания бегло опрошенных сотрудников моего офиса. Эксперты работают с окном – могло ли оно вывалиться так легко, как говорю я? Впрочем, я и сам сомневаюсь в правдоподобность своих утверждений. Приснилось во сне – это одно. Повторившееся в жизни – совсем другое. Скажи мне раньше, что такое возможно, не поверил бы. Если только подстроено злоумышленниками? На вопрос, где мои вещи, следователь ответил, что на экспертизе – спецы ищут следы повреждений. На предварительном осмотре их не обнаружено! Только дорожная пыль свидетельствовала, что человек лежал распластанный навзничь.

Разумеется, ни про вещий сон, ни о своих похождениях с Лизой и Натаном, рассказывать я не собирался. Это касалось только меня и чувства подсказывали мне: жди продолжения, во всяком случае объяснения. И уж конечно не от врачей или следователей.

Пока шёл разговор, я изображал некоторый испуг, если не психический шок. По крайней мере доктора я не подвел. В заключении он довольно убедительно, хоть и с использованием мудреных терминов, объяснил Игорю Всеволодовичу, что меня нельзя сейчас переутомлять, в любом случае у их пациента стрессовое состояние, нужен отдых. Следователь многозначительно переглянулся с врачом и они вышли. Видимо, интерес органов не удовлетворялся разговором с пострадавшим, доктору тоже, наверное, было что сказать. Телевизионщиков и других представителей СМИ руководство больницы по согласованию со следственными органами решило пока не пускать к чудо-пациенту. Однако никто не мог поручиться, что это их остановит.

Часа на два с небольшими перерывами на короткие медицинские обследования мне дали возможность пообщаться с близкими. Небольшая истерика случилась с женой (Марией, Софией), когда она увидела меня сидящим на больничной койке и улыбающегося. Это уже потом она объяснила мне, что я показался ей помутившемся в рассудке: сидеть и улыбаться после всего, что случилось. Тем не менее она быстро успокоилась, я осушил её слезы поцелуями и заверениями в том, что со мной все в порядке, все цело. Я не стал перед ней «ломать незнайку» и когда мы были совершенно одни, а за дверью слышались достаточно громкие разговоры разгоряченных сослуживцев и близких мне людей, достаточно для того, чтобы избежать утечки информации, я на самое ухо прошептал жене, что кое-какое объяснение могу дать тому, каким образом я выжил. Отчасти это был блеф, самому ещё предстояло разбираться и разбираться, но такой ход представлялся мне более разумным в условиях исключительно доверительных отношений с моей женой на протяжении 15 лет совместной жизни. И я оказался прав, она совсем успокоилась, но настояла, чтобы я отдохнул немного, или даже поспал. Меня действительно начало клонить в сон. Отказать хотя бы повидаться со мной ожидающим в коридоре родственникам и друзьям я не мог, поэтому прибегнув к помощи медперсонала, той же Нины, в частности, решили впустить ко мне всех разом, тщательно фильтруя от посторонних и уж тем более подозрительных типов. Все понимали, что больше всего следует опасаться местных папарацци. Слава Богу, совместными усилиями встреча и обмен короткими репликами, объятьями и рукопожатиями прошли организованно и быстро. Я действительно хотел спать и этого уже нельзя было скрыть. Помню, в оправдание моего состояния, Нина объясняла всем, что я получил седативные препараты, их действие усиливается, пора и честь знать, человеку надо вздремнуть.

Жене разрешено было остаться, да она бы и не ушла просто так, без боя. И тут, о Боже, я вспомнил о блондинке Ирине! Она ворвалась сама, только я подумал о ней. её сопровождал Аркадий Борисович, извиняющее разведя руками, когда они вошли в палату.

– Здравствуйте, я Ирина! Я так волновалась за вас! Мне необходимо было взглянуть на вас и убедиться, что все в порядке. Простите. Я, правда, так переволновалась… – голос её задрожал.

А я сидел, открыв от удивления рот, и молчал. Передо мной стояла и улыбалась одними глазами Лиза. В сиреневом легком платьице. Только волосы её были светло-пшеничного цвета, а не темно-русыми, как там… Это была она, ошибиться невозможно.

Глава ХХХ Падение+Лиза

Нет, всё-таки мелочей во сне не бывает. Напрасно я тогда проигнорировал свое внимание, привлечённое трещиной в стекле, ещё обмолвившись: не барское, мол, это дело. Напрасно.

Вот с этой мыслью я и оказался на земле, даже не почувствовав никакой боли, равно как и удара, хлопка, шлепка или искр из глаз. Хотя нет, кое-что было. Чей-то женский вскрик и визг тормозов. А возможно и показалось, если не считать некоего эха этих звуков, ещё звучащих в сознании.

Я не открывал глаз (значит они были закрыты?), не чувствовал тела, не испытывал сожаления или досады по поводу своей неловкости, а просто лежал.

– Смотри на меня! – Молодая симпатичная женщина показалась мне знакомой. Одной рукой она изящным жестом откинула назад упавшие на лицо густые темно-русые волосы до плеч, когда склонилась надо мной, а другой крепко взяла меня за запястье. – Пошли скорее, если не хочешь тут оставаться! Я – Лиза.

Я вскочил на ноги и увлекаемый Лизой кинулся за ней почти бегом, ощущая сзади чьи-то, как мне показалось, недоброжелательные взгляды. Животный страх и необъяснимое чувство вины, словно я только что совершил преступление, не позволяли мне обернуться. Охотно подчинившись чужой воле и решительному призыву покинуть это место, я легко перемахнул низкую изгородь палисадника. Женщина уже не держала меня за руку, а неслась впереди, демонстрируя чудеса спортивной прыткости. Легкое сиреневое платье играло складками на упругих ягодицах, обнажая загорелые бедра. Несмотря на тонкие шпильки перламутровых туфелек, Лиза ни разу не оступилась и уверенно маневрировала между деревьями, кустарниками и клумбами с цветами. Когда зона зелёных насаждений кончилась, мы завернули за угол высотки и наконец выскочили на твёрдое асфальтовое покрытие широкого тротуара. Каблучки мерно зацокали по нему, и только здесь очаровательная спутница позволила себе оглянуться, вновь протягивая мне руку.

– Молчи и не отставай. Уже близко, – нисколько не запыхавшись, успокоила она меня, предупреждая всякие возможные вопросы.

– Хорошо, – с удивительной покорностью выпалил я, также не чувствуя особой усталости от спринтерской пробежки. Беспокойство и страх отступили куда-то, я был увлечён очарованием Лизы, ароматом её тела и интригой ситуации. Её тёплая мягкая ладонь сжимала мою, словно замыкала в себе весь мир. Мы перешли на быстрый шаг и шли теперь рядом, так и держась за руки. Я уже вожделенно смотрел на Лизу, а она поглядывала на меня с каким-то лукавым интересом и одновременно осаживающе строго.

«Где мы?» – промелькнуло в голове. На секунду моё внимание отвлеклось, мне пришлось оглянуться вокруг, чтобы сориентироваться на местности. – «Проспект Мира? А, нет, Ломоносова… У-у, где это мы?»

Не такое уж и большое расстояние мы преодолели, чтобы я оказался настолько дезориентированным в городе, который знал как свои пять пальцев. Попытавшись мысленно воспроизвести весь путь от места падения, до вывески «Амброзия. Аптекарские товары» под зелёным полукруглым козырьком, промелькнувшим над головой, я заподозрил неладное. Противоположная и более обозреваемая сторона улицы-проспекта, никак не оживляла память и оставалась неузнаваемой. Привычные пёстрые витрины, неоновые короба, настенные панно, яркие рекламные вывески типа «Клинское. Сила в общении», даже места под плакаты с призывом: «Здесь могла бы быть ваша реклама» напрочь отсутствовали. Это был чужой город… Но как?!

– Заходим, – тихо скомандовала Лиза, открывая высокую парадную дверь незнакомого подъезда и пропуская меня вперёд. Женщина уже теснила меня своим телом внутрь светлого холла, когда я, опомнившись, попытался ещё раз окинуть взглядом улицу. Мне показалось кое-что странным, на что я обратил внимание в самый последний момент. Но было поздно, дверь пружинно затворилась, подтолкнув тяжёлым полотном мою таинственную проводницу так, что она уперлась в меня своей высокой грудью.

– А…, там, – попытался я неловко оправдаться за заминку, показывая пальцем в сторону проспекта. – там что-то не совсем нормально.

– Идём, идём, – улыбнулась Лиза. Она впервые обнажила белоснежные зубы и, обхватив меня за плечи, развернула к центру мраморного помещения.

А я никак не мог избавиться от наваждения, стоящего перед глазами: мне показалось, что на улицах было много машин, как это обычно бывает в будничный день. Но двигались ли они? Или их вообще не было? Чёрт, как на такое я не обратил внимания? И где прохожие? Кажется, я никого не видел. Или мне всё мерещится?

– Мне надо уходить. Вместо меня с тобой побудет другой человек, его зовут Натан. Он знает, что делать. Мы еще встретимся, чуть попозже.

– Что происходит, Лиза? Я умер? Где я?

– Это трудно объяснить в двух словах. Я и сама пока не очень много знаю.

– Подожди, не убегай. Это какой-то другой мир?

– Вот об этом я должна тебе сказать кое-что важное. Здесь действуют свои законы. И главный из них персонально для тебя таков: не задавай вопросов, особенно Натану. Больше наблюдай и жди. Всему свой черёд. Иначе, можешь все испортить. Такое не с каждым человеком случается. Не повреди себе, а то удачу спугнёшь. Итак, будь осторожен с вопросами. Веди себя так, будто ты приехал на экскурсию в чужую не очень дружественную страну и не знаешь языка. Помалкивай, Саша. Хорошо?

– Хорошо.

– Все, пока, увидимся. Стой здесь.

Лиза на прощанье улыбнулась, и выскочила в ту же дверь, через которую мы вошли. Я заметно волновался и не успел я толком осмотреться, как из глубины холла по узенькой винтовой лестнице быстрым легким шагом спустился человек. Лет около тридцати, круглолицый, среднего роста, с короткими светлыми волосами, в бежевой рубашке, темно-сером костюме полуспортивного покроя, на ногах — сандалии из кожи телесного цвета.

– Натан, – улыбнулся он и протянул руку.

– Александр, – ответил я. Мы обменялись рукопожатием.

– Поехали, Александр. Времени в обрез. Поторопимся.

Мы поднимались по лестнице довольно долго и вышли на огромную террасу под открытым небом. Здесь стояла одинокая машина. Вокруг — ни души.

Терраса неожиданно выходила без особого спуска на улицу. Я никак не мог взять в толк, с какой стороны здания мы выехали. Я опять не узнавал местность. Казалось, это был уже не тот город, что я видел «внизу». И уж тем более, не мой родной, где я выпал из окна.

Захотелось закрыть глаза. Велено молчать. Почему? Всей грудью я втянул воздух. Он казался чистым и даже озонированным. Мысленно я «осмотрел» своё тело. Изъянов не нашёл. Сердце билось ровно, органы и системы работали исправно. Совершенно точно — все было реальным, не сон, не бред, не галлюцинация. Сунул руку в карман брюк. Только сломанная зубочистка. Наручных часов не было. Слетели при падении? А оно было — падение? Вот единственное, в чем можно было ещё усомниться. Не каждый день падаешь с шестнадцатого этажа, не с чем сравнивать свои чувства. Может просто шел, по улице, например, к машине, хватил тепловой удар, ноги подкосились, разлегся на асфальте... Ерунда. Зачем незнакомой женщине вдруг тащить меня в неизвестном направлении. Незнакомой? Она будто знала меня, улыбалась лукаво, торопила. С чего я взял, что лукаво? Какой-то Натан, с которым говорить нельзя. «Мы ещё встретимся». Что это всё значит? Розыгрыш друзей? Как в фильме Дэвида Финчера «Игра» с Майклом Дугласом в главной роли. Пусть бы уж лучше был розыгрыш, чем реальное падение и смерть. Я ещё пожить хочу. А это что — не жизнь?

Я снова, теперь уже собственноручно принялся себя ощупывать и открыл глаза. Натан поверул ко мне голову — я сидел рядом на переднем пассажирском кресле. Мне показалось он улыбался одними уголками рта и взгляд искрился.

Глава ХХХ путешествие с Натаном в «Лечебницу»

Машина плавно ехала по широким улицам незнакомого мне города. Я во все глаза рассматривал проплывающие мимо дома, вывески магазинов, жадно наблюдал за прохожими и пассажирами общественного транспорта, прильнувших к окнам двухэтажных автомобилей, напоминающих автобусы, или длинных батонообразных минивэнов. И версию розыгрыша уверенно отбросил.

Удивляло все. Архитектура домов, материалы, из которых они были сделаны, словно разноцветный пористый пластик (или это такая драпировка?), формы и размеры окон; ровные ряды столбов с большими шарообразными или грибовидными светильниками; отсутствие электрических проводов, кабелей и какой-либо рекламы – ни «растяжек», ни плакатов, ни штендеров, ни светодиодных экранов (только строгие, но красивые вывески с названием учреждений и магазинов). А вот довольно эффектная подсветка большинства зданий была. Уже смеркалось и город подсвечивался со всех сторон никак нераспознаваемыми источниками света. Иногда казалось, что сами стены источают равномерное мягкое свечение. Но больше всего удивляли люди. Почти все они улыбались и общались между собой. Ни одного хмурого или усталого выражения лица. Такое я наблюдал в старые добрые времена при выходе из кинотеатра после премьеры какого-нибудь жизнеутверждающего или комедийного фильма. А кроме того, поведение, жестикуляция и одежда не поддавались какому-то конкретному определению. Не скажу, что это было похоже на бал-маскарад, или праздничный фестиваль, но и ничего общего с первомайской демонстрацией советских времен. Я почему-то был уверен, что сегодня обычный будничный день. Несколько раз я поймал на себе любопытные и доброжелательные взгляды пешеходов, когда наше авто притормаживало на перекрестках. Я улыбался в ответ, невольно приобщаясь к всеобщей атмосфере радости и счастья. И мне это нравилось.

Нет, определенно, со мной что-то произошло, но не такое ужасное, как просто смерть.

Теперь о дороге, по которой мы ехали. Она была метров 50-60 шириной со светящейся разметкой. По самой середине изредка проносились вагонообразные с совершенно гладкой серебристой поверхностью машины-поезда, состоящие из нескольких секций. Если бы не отсутствие всякого подобия рельсов, я решил бы, что это короткие железнодорожные составы. По совершенно ровной центральной полосе дороги с чуть выступающими яркими ограничительными бордюрами почти беззвучно со скоростью не менее 120 километров в час пролетали эти пассажирские автоэкспрессы. Движение правостороннее, в несколько полос. Самые крупные автомобили двигались ближе к центральной части. Мы ехали с самого края, в полутора метрах от пешеходной части, отделенной от нас живой невысокой и сплошной изгородью – то ли стриженный кустарник, то ли карликовые деревца, мхом переплетающиеся друг с другом.

Моё внимание всё время рассеивалось, я не мог сосредоточиться на отдельных деталях этого странного мира. От спокойного исследовательского созерцания отвлекало множество шокирующих особенностей. Например, только я, высунув в окно голову, хотел рассмотреть поверхность дорожного покрытия, когда мы остановились перед подобием светофора, как оторопел от представшей картины. Вдоль овального в своем сечении мерцающего поребрика, в непосредственной близости от которого дорожное полотно заметно понижало свой уровень, образуя сточную ложбинку, сновали крупные, сантиметра два, серые насекомые, похожие на муравьев. На проезжую часть они не заползали, деловито двигаясь в два встречных потока, подхватывая мелкие мусоринки и исчезая с ними в нескончаемой цепочке перфорационных отверстий профильного разделителя. Когда машина тронулась, я ещё долго восторженно наблюдал за дорожными санитарами, поддерживающими в идеальной чистоте шершавое полимерное покрытие дороги.

– Интересно? – во второй раз повернул ко мне голову Натан, снимая электронные водительские очки. моё внимание теперь переключилось именно на них. Когда он успел их надеть?

– Можно? – попросил я и протянул руку. И тут же спохватился – «Вопросов не задавать!» – было условие.

– На, – просто ответил Натан и улыбнулся. Я же впредь решил быть осторожней.

Я знал, что это по сути своей пульт управления транспортом, некий джойстик-визуализатор движения, но представить то, что я увидел и ощутил, надев очки, конечно не мог.

Дужки мягко обвили уши, встроенные в них датчики быстро протестировали мой слуховой аппарат, отозвались кратковременной вибрацией в сосцевидном отростке, в той косточке, что сразу за ушной раковиной, и я услышал звуки дороги… Глаза быстро свыклись с картиной, представшей через сложные оптические среды линз. В первые несколько секунд все выглядело также, как и без очков, ну может чуть четче и сочнее – я почему-то сразу догадался, что изображение цифровое, – но затем произошло приблизительно следующее. Картинка разложилась на несколько слоев в неком виртуальном объеме. Фокусируя взгляд на одном из них, все другие затуманивались и почти исчезали. Эти слои представляли собой одно и то же изображение с той лишь разницей, что подавались из нескольких точек пространства, окружающего машину. Я мог допустить, что внешние камеры, установленные на корпусе автомобиля, транслируют обзорную панораму. Но как некоторые из них могут «висеть» в воздухе над нами или сбоку в нескольких метрах и сопровождать нас, как привязанные?! Впрочем, «привязанными» они не были. Когда я попытался оглянуться, одна из «камер» продемонстрировала мне чудеса предупредительности и реакции: картинка-слой, мгновенно выделившаяся на фоне других, плавно развернула обзор и показала мне, что происходит позади нас. Трасса уносилась вдаль, за кабриолетом Натана следовала вереница таких же мини-авто. Параллельно им ехали более крупные пассажирские экипажи, иногда обгоняя друг друга по множеству резервных полос движения. Ближе к псевдо-поездной централи шла техника ещё больших размеров, скорее похожая на грузовой транспорт. При попытке всмотреться в интересующие меня детали, находящиеся далеко, изображение автоматически увеличивалось до нужного масштаба. В темных полях, окаймляющих объемную цифровую картину очков-дисплеев, отображались технические данные: скорость, расстояние, навигационные координаты, освещенность, диагностика приборов и тому подобное. Сверху по центру неподвижно горела зеленоватая надпись «авто». Интуитивно-логическое заключение напрашивалось само – включено автопилотирование.

– Достаточно, пилот, иначе настройки собьются, – улыбался Натан, вежливо снимая с меня очки.

На его ладонях были надеты подобия коротких кожаных перчаток без пальцев, кроме указательного и большого. Они, наряду с очками, выполняли функцию управления транспортом. Никакого руля, рычагов, датчиков или кнопок на декоративных панелях кабриолета не было. Как и педалей под ногами водителя. Только удобные подлокотники. Правда, в какой-то момент я усомнился, что под их бархатистой обшивкой не скрывается множество сенсорных датчиков. Уж больно странно Натан иногда барабанил по ним пальцами… А может просто выстукивал ритм любимой мелодии? Кто знает. Теперь я прилежно соблюдал условие – лишними вопросами не докучал своему временному Проводнику. Почему я мысленно назвал его Проводником?

Натан припарковал свою чудо-технику на просторной площадке перед огромной стеклянной полусферой, возвышающейся в центре небольшого благоухающего диковинной растительностью парка. Потолок авто плавно вырос со стороны багажного отделения, а двери бесшумно подались вверх, сложившись куда-то под крышу, как крылышки божьей коровки прячутся под её пятнистым панцирем. Но стоило нам покинуть машину, как двери вновь опустились, а прозрачная мягкая пленка, затянувшая окна, застыла, словно стеклянная. Я не удержался и потрогал её руками: твердая, прочная, действительно как стекло. От прикосновения она мгновенно потемнела, стала черной как антрацит и совершенно непроницаемой для света.

– Пойдем, – окликнул меня Натан. Глаза его озорно лучились, когда он заметил мой интерес, проявленный к метаморфозам «стеклянной пленки».

– Предупреждает: «Прости, я не знаю твоих намерений», или так: «ты мною не идентифицируешься, я тебя боюсь, по неосторожности ты можешь мне навредить».

Мне ничего не оставалось, как удивленно поднять брови.

– Друг! – скомандовал Натан, явно обращаясь к машине, словно это была дрессированная собака, и в данных условиях команда прозвучала как «Свой!». Стекла тут же обрели прежнюю прозрачность. – Вот теперь порядок.

Стало совсем темно, если не считать ярких фонарей, окаймлявших парк и его аллеи. Небо наполовину заволокло тяжелыми тучами, идущими с запада, где час назад скрылось за горизонтом солнце. Где-то совсем рядом вспыхнула молния, через секунду раскатисто громыхнуло. В воздухе пахло свежестью, озоном и цветами. Немногочисленные прохожие улыбались, поглядывая наверх, и ускоряли шаг. Девочка-подросток смешно поддергивая кверху подол и без того короткой цветастой юбочки, перепрыгивала на цыпочках воображаемые лужи, косила глаза на небо и прятала голову в плечи, будто ливень уже начался. Радостно взвизгнув, она оказалась в объятьях стройного паренька и скрылась с ним в одном из многочисленных подземных переходов.

Мы шли, ускоряя шаг, по слегка пружинистой и приятно похрустывающей дорожке, прямиком ведущей к «ЛЕЧЕБНИЦЕ».

Во всяком случае так было написано на скромной вывеске у входа в куполообразное сооружение, перемигивающееся разноцветной матовой мозаикой.

– Извини, Натан, если мой вопрос преждевременен, и все же я спрошу… – осторожно промямлил я, следя за мимикой Проводника. Ничего страшного не произошло, он улыбнулся – в этот самый момент высоченные лепестки-створки входа в Лечебницу распахнулись перед нами.

– Спрашивай, спрашивай, – приободрил меня Натан.

– А где сейчас Лиза? Мы с ней ещё увидимся?

Натан взял меня за руку и вместе со мной перешагнул невидимый порог загадочного сооружения.

– Прямо сейчас, она ждет нас здесь. Я своё дело сделал.

Дверь позади нас бесшумно закрылась – это определялось лишь по мгновенно смолкнувшим звукам улицы, да исчезновению порывов влажного ветра. В необъятно большом помещении было комфортно тепло и сухо. Единственное подходящее сравнение – планетарий: сумеречный свет, чернота наверху и слабые немногочисленные блестки, напоминающие звезды. И больше ничего. Натан продолжал увлекать меня куда-то к центру гигантской площади по совершенно невидимому бесцветному и беззвучному полу. Звука шагов слышно не было. Шествие длилось слишком долго – во всяком случае так мне показалось, я постепенно начал терять ощущение пространства, пройденного расстояния и времени. В какое-то мгновение промелькнула почти равнодушная и одинокая мысль в моей голове: «Похоже, я засыпаю».

Ног я не чувствую, сознание внезапно задергивается блаженной пеленой. В последнее мгновение перед самым провалом в пустоту вижу слегка улыбающееся лицо Лизы, склонившейся надо мной, как хирург над пациентом.

И последняя мысль перед провалом в небытие. Странная, нелепая мысль: «Столько времени я провел в этом мире, а ни голода, ни жажды, ни естественных физиологических отправлений...»

Глава ХХ. Афанасьев Александр Семёнович и Светлана Царева.

В тот июньский день вскоре после юбилея Афанасьева Александра Семёновича Светлана нанесла свой неожиданный визит к нему неспроста. Это была уже не та Светка, что работала у него когда-то. Ей нелегко давалась «игра в саму себя прежнюю». Ей вообще теперь, в последний месяц, непросто жилось – и с друзьями, и с коллегами, и с мужем Валерием, и с сыном Пашкой. «Явился в мою жизнь этот демон Ян и все изменил. Меня и мой такой уютный мирок. Такой понятный, простой как три рубля, блин… Ну что за черт!» – сетовала она, но при этом в глубине души улавливала трудноскрываемое удовольствие, тихую трепетную радость, норовящую перерасти в ликование: наконец-то это случилось!

Она давно предчувствовала, что не так все будет «ровно» и одновременно скучно в её жизни. Должен однажды грянуть гром и перевернуть всё вверх ногами. Ей нравилось это предвкушение. Она ждала грома, принца на белом коне, доброго волшебника, просто чуда, и даже была согласна на похищение инопланетянами, лишь бы разрушить этот тоскливый и серый мироуклад её жизни.

А что случилось? Да по сути дела ничего особенного. «Пришёл, увидел, изменил. Почему меня? Да, может, понравилась! Ехал в своём авто по улице, глядь – баба красивая, рыжая, вся такая гордая, нос кверху, грудь вздыблена, ноги как у кобылицы… Вот и решил тормознуть, слово приятное сказать. Так, это, по-барски, от души, бесплатно, бескорыстно, для собственного же удовольствия… Нет. Дура я. Не так всё! Он же сказал, что… Не так всё, не так…», – маялась Светлана. В душе её до сих пор было смятение и полная неразбериха, хотя в повседневной жизни она вела себя как и прежде решительно, уверенно, словно знала ответы на все вопросы ещё с рождения.

Встреча с Яном Лэкрушем выглядела совершенно иначе, чем представляла себе девушка в своей памяти, оказавшейся ложной. Он действительно ехал по городу на машине в тот день, полтора месяца назад, когда Света вышла из дома, направляясь в магазин за углом. И машину эту она видела, даже остановилась и посмотрела вслед. Что уж её воображение нарисовало в результате этого, знала только она. Но случилось то, что Лекруш называет индуктивной ременцией. Девушка Светлана, как и многие другие в тот и все последующие дни, перехватила особый информационный импульс, "самоинсталирующийся" в её Душе и плавно меняющий общую чувствительность и мироощущение.

Именно в то мгновение он, отправляющийся на первой подвернувшейся попутке за Еленой в условленном месте, впервые подумал: «А могу ли я индуцировать ременцию в незнакомых людях без непосредственного контакта с ними?» – и посмотрел на прохожих. В его сознании как вспышки разного цвета и величины представились пешеходы. Кто-то был готов к принятию предложенного им ментального посыла, кто-то нет. Рыжеволосая красивая девушка с гордой и независимой внешностью, показавшаяся из-за угла пятиэтажки, оказалась готовой. Машина притормозила на перекрестке, мигнула поворотником, и унеслась прочь. Всем своим существом Ян «видел», как оставленная далеко позади девушка застыла на несколько секунд, глядя вслед, и пошла дальше по своим делам. Она была уже другой…

…Остаток того дня, как и все последующие сутки стали для нее началом новой жизни. Мир менялся. Кто-то, и этот кто-то был Ян Лэкруш, тронул её в плечо, нежно, любя, поднял с невидимой постели, отогнал вековой, а может тысячелетний сон и вернул в реальность. В настоящую реальность, отличную от той, в которой приходилось жить до сих пор. Светлана встретила новый день уже измененной.

Во-первых, проснулась память, хранившая все до мельчайших подробностей. Теперь можно было с легкостью воспроизвести все события жизни фактически от самого рождения. И никакого сумбура в голове или дискомфорта в душе от этого не было. По мере надобности любое воспоминание можно было с легкостью извлечь и также просто «положить» обратно на бесчисленные полки информационного архива собственного разума.

Во-вторых, всплывали смутные воспоминания каких-то других жизней, но почему-то Светлана, осторожно и даже «вежливо» отказывалась от них, догадываясь, что это преждевременно.

В третьих. В третьих, читались (а может угадывались?) мысли людей, о которых она думала и кого хорошо знала. И с этим приходилось немного осторожничать. Внутренний «фильтр» дозировал поступающую информацию, был управляем и работал почти автономно. Стоило только подумать: «не хочу», и телепатический поток от конкретного человека прекращался. С такой же легкостью, как мы кладем телефонную трубку. И, наконец, последнее.

Мир виделся словно откуда-то снаружи и запросто «масштабировался» в зависимости от желания. Нет, не географически, как на карте, а иначе. Пожалуй, следующий пример не будет лишним. Допустим, до каких-то пор ты лежал в лесу на земле ничком с заткнутыми ушами и закрытыми глазами. Только по запахам мог приблизительно догадаться, что вокруг тебя природа. Не подвал, не комната, не газовая камера. И вдруг тебя хватают за шкирку, встряхивают и ставят на землю во весь рост – ты обозреваешь окружающий тебя лес, входишь с ним в резонанс всеми своими органами чувств, фокусируешь внимание на любой точке и области пространства и свободно передвигаешься меж пышной и разнообразной растительности, двигая ногами. Полный контакт с миром и свобода передвижения.

Приблизительно так ассоциировалось для Светланы её новое состояние. А если аналогию не упрощать, то пришло Знание. И о бессмертии людей, и о их «земной» слепоте, и о путях, которые пройдены, и о перспективах, что ещё ждут каждого из нас.

Какое-то время она не знала, что с этим делать. Чувства одиночества не было. Неясное присутствие кого-то ещё рядом ощущалось с самого начала. Несомненно это был Ян. Она знала откуда-то и это его имя и настоящее, данное при рождении, и основные события его жизни, словно знала это всегда. Но вскоре появилась целая компания таких же, как Света. И постепенно налаживалось некое общение между членами этого незримого общества, независимо от расстояний, от языка, от социальной, расовой или какой другой принадлежности. Крайне трудно было бы объяснить кому-то словами, как это общение выглядело и каким образом вообще воспринимались все те, кто прошел ременцию от Яна Лэкруша. И Света, разумеется, не только молчала, зарекшись кому-либо рассказывать о явлениях, произошедших с ней, но даже и не помышляла сделать такую попытку когда бы то ни было. Она уже знала, что всему и для всех свое время и место.

А несколько дней назад ей пришло в голову, что надо помочь кое-кому из старых знакомых. Так она пришла к Афанасьеву, своему бывшему работодателю и любовнику в одном лице.

Она могла уже обходиться и без непосредственных контактов с людьми, если необходимо было какое-то вмешательство в его судьбу или мысли. Но ничто человеческое ей пока ещё не было чуждо. Захотелось физически встретиться с человеком, который по-прежнему вызывал в её душе самый страстный отклик…

...Когда Светлана вышла от Александра Семёновича Афанасьева, то уже знала и все его мысли, и что ожидает его в ближайшем будущем.

Глава 7. Чужая жизнь. Лэкруш о Творце и людях.

Возможно ли предположить, что современная религия – во многом результат человеческого творчества? А почему нет? При компиляции рукописных (читай: рукотворных) священных текстов, например, библии невозможно исключить так называемый «человеческий фактор». Что было бы в случае изначальной установки на запрет всяческого письменного документирования религиозных догм? Вот заповедали Иисус Христос, Магомед, Будда передавать их опыт и миссию только из уст в уста – что было бы?

Но речь не о содержании той или иной религии. Почему люди взирают на небо, обращаясь к Богу? Не в море, не в землю и не в абстрактную пустоту. Не потому ли, что боги всегда прилетали с неба? Именно прилетали, и зачастую на аппаратах, весьма напоминающих современные НЛО. Об этом говорят и наскальные рисунки, и настенные фрески, и старинные иконы. Известный православный теолог Серафим Роуз (США) в своих статьях об отношении Церкви к вопросу НЛО писал: «Православному человеку не следует попусту смотреть в небо, потому что там можно увидеть много необычного, в том числе того, что видеть чистой душе не положено». По мнению Роуза, НЛО – это «происки Дьявола», пытающегося нас охмурить и сбить с истинной веры. Тогда у меня возникает естественный вопрос: почему тысячи средневековых икон содержат изображения странных объектов, в нынешнем понимании являющихся ничем иным как классическими «летающими тарелками»? На многих фресках и иконах они выглядят как «летящее око Божье», посылающее на Землю ангелов, оживших святых, чудесные знамения и прочие свидетельства Бога. Полагаю, что появившиеся в 1960-70-е годы работы Роуза, осуждающие НЛО как «происки Дьявола против души православной», имели целью вовсе не отвергать феномен НЛО, а отвергать новое его толкование как «инопланетян». Ибо это новое толкование подрывало устои веры и авторитет Церкви.

Сегодняшняя массовая истерия вокруг всего непознанного носит в подавляющем большинстве случаев атеистический характер. Кинематограф и литература изобилуют технологическими трактовками НЛО, инопланетными версиями их существования. Бог подменяется внеземным разумом, параллельными мирами и так далее. А ведь раньше Церковь использовала феномен НЛО как раз в качестве свидетельства существания Бога. Теперь же ситуация поменялась, теперь НЛО, приобретшие в обществе противоречащую Церкви трактовку, стали для последней происками Дьявола. А каковы все же истинные происхождение и предназначение неопознанных летающих объектов и иже с ними: кругов на полях, полтергейстом, шаровыми молниями и т.д., и т.п.?

Феномен НЛО включает в себя два основных компонента – наблюдения необычных явлений в небе (преимущественно в небе, хотя таковые замечены и под водой), и, что более важно, свидетельства о контактах с ними. В настоящий период истории благодаря доступности информации и свободы коммуникаций мы имеем огромное и все увеличивающееся количество сообщений о контактёрах самых разных мастей (родов). Логично допустить, что они были во все времена. Разница лишь в трактовке контактов. Если сейчас доминирует концепция об инопланетных цивилизациях, то в прошлом объяснение неведомого сводилось к контактам с Богом, Сатаной и их посланниками с небес.

О появления и развития человечества на Земле существует множество версий, основанных вовсе не на Боге и инопланетянах, а на нашем искусственном (рукотворном) происхождении.

Можно, к примеру, допустить в далеком прошлом прибытие на космических кораблях представителей разумной расы, оставившей на Земле какие-то следы, артефакты, знания и память о себе. Древние аборигены Земли восприняли инопланетян как Богов, прилетающих с небес, что и дало основу для зарождения и развития религий. Но если до сих пор продолжаются и наблюдения НЛО, и контакты людей с их «пилотами», то это мало похоже на космические визиты представителей инопланетных рас. Слишком уж они эфемерны и неуловимы. Отсутствие истины, доказательных фактов и научного знания делает поведение НЛО идентичным «поведению» Бога и относит обе эти темы к вопросу веры. Так называемые «прямые контакты» или «контакты первого рода» – лишь зеркало сознания контактёров. Общение с инопланетянами, ангелами, представителями потусторонних сил и миров фактически является общением контактёра с самим собой. Лишь «опускаясь с небес на землю» контактёры представляют пережитые события как правило в сильно искаженном виде, поскольку ощущения и память преломляются через призму привычной реальности и доминирующего мировоззрения. Верующий видит ангелов, атеист — инопланетян. Мало-мальски объективными остаются фото– и видеодокументы.

Чем объясняется частичная неуловимость и законспирированность «энлонавтов»? Причём до неприличия однообразная на протяжении тысяч лет! Какая преследуется цель? Наблюдение и изучение? Не верю. Их технический уровень вполне мог бы оставить людей в полном неведении о присутствии в мире кого-то или чего-то, по многим параметрам превосходящего людей. Остается единственное вразумительное объяснение их цели – создание и поддержание иллюзии, что мы не одиноки. Для приверженцев Науки своими короткими материализациями в нашем мире НЛО задают вектор мысли, что в реальной и бесконечной вселенной могут быть иные разумные существа, иные цивилизации. Для Церкви — Бог, проявляющий заботу о своих детях. А это позволяет избежать хаоса в умах.

Что, если мы, наш мир — чья-то искусственная внешняя среда обитания, своего рода заповедник, созданный для неизвестных нам целях? Идея не нова. Матрица, виртуальный мир высшего разума. А почему нет? Следуя Библии, мы созданы по образу и подобию Бога. Или иноматериального сверхразума. Так же и мы, люди, стоим на пороге создания своего виртуального мира и искусственного разума. Такая логика может иметь продолжение до бесконечности. Сотворенный нами виртуальный мир в отдаленном будущем создаст свою игрушечную вселенную с населяющими её разумными единицами. И так далее. Фрактальное мироздание! Подобное рождает подобное.

Осаживая свою разбушевавшуюся фантазию, я возвращаюсь мыслями к нашему, человеческому, миру, к вопросам Жизни и Смерти. Что есть жизнь? И что такое Смерть? Есть за пределами того и другого что-то? Если наш создатель — существо, подобное нам (раз уж «по образу и подобию»), значит это Человек. Возможно, представитель древней цивилизации, исследующий собственный мир, и с этой целью создал наш — экспериментальный. Ведь построили же мы коллайдер для постижения законов возникновения вселенной. А чем Бог «хуже» нас? Как тут исключить вероятность существование человека-Творца, обладающего кроме наших какими-то ещё сверхвозможностями (интеллектуальными, духовными, физическими, техническими и энергетическими) и осуществившего «выселение» Адама и Евы на «необитаемый остров» в качестве опыта по выясению высших законов развития разумной материи.

Почему «молчит» Вселенная? За предполагаемые 14-15 миллиардов лет она должна была кишеть представителями разумной жизни. И даже таких древних и высокоразвитых цивилизаций, которые могли коренным образом поменять и саму Вселенную и законы природы. Создать искусственные (виртуальные) миры-заповедники. Но мы этого, увы, не наблюдаем. Всерьез настораживают подозрительно и неправдоподобно тепличные условия на нашей планете. Такая зыбкость условий для биологической жизни поддерживается миллиарды лет! Случайность? Весьма сомнительно. Без участия того, кто смог бы именно поддерживать эфемерные лабораторные условия в агрессивной космической среде, явно не обошлось. Это скорее подтверждает, чем опровергает версию «заповедника». На пустом месте создана виртуальная среда: из ничего, а точнее, из Слова (информации) и Света (наполнителя). Виртуальный мир заселен индивидуумами искусственного интеллекта, скопированными по образу и подобию со своего Создателя.

Где-то я читал, что осознание нами себя как цивилизации искусственных существ и пытаются скрыть наши создатели (инопланетяне или Бог, суть не меняется). Контакты с нами энлонавтов (или ангелов, посланников Божьих) призваны создать иллюзию, что мы не одиноки во вселенной, что мы вполне реальны и автономны в своем развитии. Есть Творец и есть мы — его дети (или рабы), материализованные (т.е. реальные) частички Его творения.

Я нахожу в этом некоторый парадокс. Если мы реальны, значит Бог — иллюзорен? А душа, отлетающая к Богу тоже иллюзорна, нереальна, нематериальна? Или все наоборот: Бог реален, реальна наша Душа, а плоть — иллюзия, виртуальная оболочка Души?

Почему наш Создатель не контактирует с нами открыто и постоянно? Глупо предполагать, что только из-за страха разоблачения его эксперимента. Богу нас обмануть, задайся он такой целью, не составит труда. Тогда почему? Потому что его попросту нет? А что есть? Ведь что-то иногда случается: религиозные чудеса, НЛО, контакты. Так всё-таки что это? Поддержание нашей уверенности в реальности нашего мира?

Для решения такой задачи, окажись мы на месте Творца, наверное, тоже создали бы некий постоянно работающий механизм по поддержанию у субъектов искусственного интеллекта иллюзии обитания в необъятной и реальной Вселенной. Наверное это была бы некая Программа, витающая над виртуальной планетой, а также в пределах столь же виртуальной Солнечной системы и периодически вступающая с людьми в «контакт» в виде бутафорских коротких материализаций.

Насколько имеют право на существование все мои рассуждения? Замыслы Творца нам не известны, их тайна заключается, наверное, не в том, что Творец так задумал — скрыть от нас свои замыслы, а в том, что мы не в состоянии постичь их.

Мы можем себе позволить лишь гадать, или отважиться на грандиозный эксперимент по моделированию искусственного мира. Может это приблизило бы нас к заветным тайнам.

Фактически Религия и Наука, идя разными путями, констатирует на сегодняшний день по сути одно и то же, что мы – цивилизация искусственных (рукотворных, сотворённых Богом) интеллектов. Такое единодушие непримиримых оппонентов уже показательно.

Пока стою на выводе, что ничего естественного вокруг нас нет. Абсолютно всё, доступное нашему восприятию и изучению, имеет искусственное происхождение.

Английский фантаст Артур Кларк, отличившийся своей проницательностью, заявил, что ожидает в 2024 году обнаружить «сигналы инопланетян» – но это сигналы именно наших одногодок, то есть самых юных цивилизаций во Вселенной. Куда же делись Древние? Если их нет из-за того, что появление Цивилизации – вещь уникальнейшая и единичная во Вселенной, то с какой стати тогда ждать обнаружения сигналов от именно наших одногодок? Где логика?

Отсутствие видимых следов существования других Цивилизаций астрономы назвали феноменом «молчания Вселенной». Если прав Станислав Лем, то это «молчание» объясняется просто. В рамках преобразования Вселенной Древние должны были каким-то образом решить вопрос с зарождающимися Цивилизациями. Лучше всего было бы поместить их в виртуальную среду, соединенную шлюзами с реальностью Древних: для контроля, для создания тепличных условий и для избегания контактов с другими такими же «питомниками». По такой версии, наша виртуальность ограничивается размерами Солнечной Системы, за пределами которой – шлюзы с миром Древних, а сама нами видимая картина Вселенной – только бутафория, призванная внушить нам мысль о нашей уникальности – ради нашего же блага. Именно так ученый растит в пробирке какую-нибудь культуру плесени. Понятно, что никаких «сигналов искусственного происхождения» мы в таком случае в принципе не найдем – если этого не захотят Древние.

Глава 5.

Разговор № ___

Я хотел спросить Ирину: «Как ты меня проводишь в эту, как ты выразилась, Комнату?», но не успел. Хоть знать бы сначала, что такое – эта Комната. И так впечатлений пережил достаточно, а тут ещё что-то таинственное. День ешё не закончился, а столько всего. Бахметьевкая, Мироновна, Ирина Мультатули – вот же фамилия!... Меня она искала, видите ли! В гости позвала, чаем угощала, о себе рассказывала. В гипноз ввела. Авария, машины, трупы. Пространство, время, щели.

Я лишь предаолагал, что во «внешнем мире» мы с Ириной продолжали сидеть в ее квартире за кухонным столиком, но подложка вновь отделиилась. Нет, на это раз не до конца. Когда отдираешь старый линолеум от пола или обои от стены, особенно если они посажены на клей, мы слышим определенный звук – хруст с потрескиванием, и точно знаем откуда он исходит – от линии соприкосновения листа линолеума с основой (обоев со стеной)- довольно ограниченное пространство, где сначала натягиваются, а затем рвутся крупные и микроскопические нити, волокна, молекулярные цепочки полимера, бывшего когда-то монолитом между двумя материалами. Если в какой-то момент прекратить прикладывать силу и вернуть лист на место, да еще прижать – какая-то узкая полоска соединения восстановится практически полностью… Вот это и есть то место, где еще «не все потеряно». Нет, не так! Пусть все же линолеум. Если его клеить небрежно, где-то могут остаться воздушые пузыри. Мысленно перенеситесь в один из них, оглянитесь вокруг – смыкающиеся плоскости, натянутые как струны волокна клея. Поклейте прозрачную пленку к влажному стеклу – опять пузыри. Изнутри видно все, что под стеклом, что за пленкой. Вы – муха, случайно залетевшая в рот человека, который делает рефлекторный глоток и с воздушным пузырем вас стремительно понесло по слипшемуся пищеводу. Мир также не везде идеально крепится к своей «подложке», так образуются безжизненные пустоты – поляны в сплошном лесу, островки погибших деревьев, на газоне – пожухшей травы, словно ее корешки не дотягиваются до плодородной почвы. Мертвые озера без рыб и водорослей. Жилые дома, построенные в геопатогенной зоне, где смертность статистически выше, чем в среднем по городу. Сравнений ряд бесконечен, напрягите фантазию. Как Ира находит вход в такое пространство – полуживое-полумертвое.

Мы провалились именно в него – прозрачно-зеркальную Комнату.Это похоже на состояние, когда ты засыпаешь за рулем, сознание в мучительной борьбе за бодрствование. Но в Комнате ты не борешься со сном, не борешься за жизнь. Здесь безопасно. Только не сразу привыкаешь. Постоянно ищешь точку опоры и видишь множество людей, которые ее не ищут – видимо, освоились. Ты слышишь их мысли, погружаешься в чужие жизни, захватывающие истории – и все происходит одновременно. Точнее – время не мешает, восприятие времени прекращается. Это уже я никак описать не смогу. Увы…

16.07.09. Предыдущую запись я сделал 10 июня. В последующие дни мне было не до записей. Сначала я подыскивал слова, чтобы описать пережитое, потом закружили новые приключения, а ещё немного погодя, я встретил человека, который, если руководствоваться Ириной аналогией с велосипедом, владел не только им, чтобы передвигаться с помощью двух колес, а вовсе не нуждался в каком-либо транспортном средстве.

Я, кажется, близок к ответу на вопрос, так и не заданный Ирине: почему она искала меня, а найдя, произнесла с облегчением: «Я нашла Вас». И не думал, что окажусь столь важной персоной в кругах, мне доселе неизвестных. Довольно быстро я научился находить выход из Комнаты, вот и тогда, в первый раз, Ирина покинула ее чуть раньше, а следом «ушел» и я, вернувшись не в квартиру Мироновны, а сразу к себе домой.

Глава 6. Чужая жизнь. Лэкруш.

Я назвался Яном Лэкрушем. Хотя от рождения у меня другое имя. Когда я брал себе псевдоним, считал, что это оправданно. Боялся осуждения, насмешек, лишних вопросов, нездорового интереса. Кто мог знать, что короткое время спустя, мне ничего подобного уже грозить не может. Я прикоснулся к тайнам, гарантирующих меня от любых неприятностей, которые способны причинить мне люди.

Вспомнилось, с чего все началось. Ночное похищение неизвестным, диктофонная сумбурная говорильня, контакт с Михалычем, тоже взявшим псевдоним. Недоумение, испуг и растерянность, когда начались перемены. Прошлогоднее лето особенно запомнилось. Я совершенно не знал, что от меня требуется, как мне быть. Хотелось просто убежать...

* * *

Сумбурные мысли роились в голове. Я рассеянно поглядывал на прохожих. Несколько секунд взгляд фиксировал распластанные на асфальте останки несчастной собаки, возможно сбитой машиной ещё неделю назад. По традиции я открыл тетрадь и сделал очередную запись.

«Только продолжение рода. Именно этому в жизни животного подчинено всё, весь созидательный компонент его жизнедеятельности – в том числе: строительство гнезд, нор, муравейников, сот, раковин и т.д.

Созидательный процесс у человека имеет несравненно более широкие задачи: от стремления к комфорту до удовлетворения самых амбициозных устремлений – соперничество с Богом – создание собственных миров и безраздельное властвование над ними. Так появились сначала живопись, литература, театр, другие виды искусств, а позднее компьютерные технологии с заменой естественного мира виртуальным. От нарисованного на скале сражения с мамонтом человек стремительно подошел к грандиозному проекту сотворения вымышленной нематериальной вселенной. Пока это компьютерные игры и умопомрачительные научные программы, но позже – рождение виртуальных Адама и Евы, как родоначальников принципиально нового человечества».

…Я сидел в припаркованной к обочине дороги машине и смотрел на парящего в метре над замлей крупного голубя. Казалось, он сейчас упадет на землю. Но ленивые взмахи крыльев надёжно удерживали его в бреющем полете. Он чуть ли не коснулся капота, пропорхнув мимо, пересёк шоссе, завис в воздухе на короткое мгновенье и опустился на траву. Матёрый красавец. Крылья сложил, как плащ запахнул. Небрежно, но изящно. Кончиками перьев пошевелил, как пальцами, и флегматично посмотрел по сторонам, будто высматривая кого-то из соплеменников. А может у него здесь была назначена встреча? Да мало ли…

«Животные. Такие естественные. Им не нужна одежда, транспорт, компьютеры. Отлаженная раз и навсегда программа жизни работает безупречно и сбоев не даёт. Как строил муравей миллионы лет назад свой муравейник, так и строит сейчас по раз и навсегда созданному проекту. А зачем что-то менять, если главная задача – продление рода – выполняется?

Так какие же такие дополнительные задачи выполняет человек, если его созидательный процесс не ограничивается только одной целью – оставить и сохранить потомство? Родить и вырастить детей он мог и в пещере… Зачем нужна была одежда? Для обеспечения температурного комфорта и защиты тела от внешних физических факторов? Ерунда. Ящерица отроду голая. Хорошо, не ящерица. Та – холоднокровная и выживает, подстраиваясь под внешние условия среды без притязаний на иные, непригодные для нее ареалы обитания, как, впрочем, и другие пойкилотермные животные. Дельфины, прочие морские млекопитающие, живущие и на экваторе, и во льдах Арктики и Антарктики – эти, как и мы, теплокровные, с постоянной температурой тела, но в одежде не нуждаются в отличие от Homo sapiens. Так что шкура убитого медведя или ватный бушлат, или синтетическая дублёнка и вязаный свитер – существуют не для защиты тела от низких температур. Безусловно, в настоящее время нагому человеку холодно зимой и очень дискомфортно под дождём. Он обречён облачаться в искусственную термозащитную оболочку и укрываться зонтиком, ступать по подогреваемому полу и жить под надёжной, утеплённой и красивой крышей. Но изначально все это ему было необязательно. Отнюдь не климатический дискомфорт – главный мотив созидательного процесса по части одежды или жилища. А что тогда? Продолжение рода? Нет. Он мог рожать и будучи голым, и в земляной норе, и в каменной пещере. Конкурентная борьба с соплеменниками за выживание рода или обеспечение защиты от внешних врагов? Нет. Весь животный мир обходиться другими средствами и их арсенал безграничен. Моллюск прячется в раковину и регулирует численность вида количеством отложенной икры на протяжении миллионов лет и ничего не намерен менять. Возьмем любую тварь низшего (микробы) или высшего (млекопитающие) порядка, даже растительный мир – и везде мы найдем весомый контраргумент бесконечному совершенствованию человеком своих искусственных приёмов псевдозащиты от внешних неблагоприятных факторов и угрозы роду.

И одежда, и жилище, и средства передвижения, и другие технологические достижения давно превратились из жизненно необходимого минимума в культ, объект поклонения, роскошь, в средство удовлетворения болезненного самолюбия и патологических амбиций.

Существует утверждение, что технологический прогресс – результат человеческой лени. Отчасти это действительно так. Но только отчасти. Что такое лень? И почему она свойственна только человеку? Я подразумеваю лень, не как проявление потребности организма в обязательном отдыхе, а настоящую, осознанную и очевидную Лень. Кошка лежит на подоконнике целыми днями не от того, что ленива, а потому что она так запрограммирована своими дикими предшественниками: спи днем, набирайся сил, а ночью – охота. Человека не заставишь преодолеть сотни и тысячи километров пешком, если под рукой высокотехнологичный транспорт. Конечно, стремление к приключениям, экстриму или здоровому образу жизни (туризм, альпинизм, путешествия) не в счет, как и религиозные мотивы (паломничество пешком к святым местам)…

И всё же, не в лени дело. Её вообще нет. Мотивы, вовлекающие социум в сумасшедшую гонку, кроются в другом. Это программа. Так надо. Так ЗАДУМАНО. Человек обречён на созидание, совершенствование, прогресс – мыслительный, интеллектуальный, технологический. Но не психический! Однако… Однако, это тема отдельная. Подойдем и к ней. Позже».

Я «моргнул» фарами приближающейся спутнице, несущей в руках две небольшие коробки.

– Это ты меня так приветствуешь? – улыбаясь, поинтересовалась она, отправив покупки в дальний конец салона и садясь в машину рядом со мной.

– Подмигнул тебе, – вяло ответил я, включил левый поворотник и тронулся.

Джип стремительно набирал скорость.

– Куда? – не предполагая моих внезапно оформившихся намерений, спокойно спросила Лена. Я не торопился с ответом, ещё пытаясь дать трезвую оценку своему решению. Оно было твердым и уже вполне осязаемым, как нечто давно свершившееся, и все же…

– Уезжаем.

– В смысле? – вскинула на меня вопросительный взгляд Елена.

– В смысле из города. И навсегда. Нам надо как можно дальше уехать, и все остающееся здесь уже не имеет никакого значения для нашей дальнейшей жизни.

– Да ты с ума сошел! А дом, а дети, а… Родители, в конце концов… Хоть предупредить…

Растерянный голос с каждым словом стремительно утихал. Кажется, она поняла неизбежность происходящего. Уже почти не сопротивляясь, смиренно обмякла в кресле, выдохнула, даже как-то облегченно, помолчала минуту и произнесла:

– Пусть будет так.

Мы уже неслись по трассе, далеко позади себя оставив город…, когда я достал телефон и протянул его Лене.

– Звони домочадцам. Скажи: срочно уезжаем, обоснуемся на новом месте – сообщим. И чтоб молчок, детям тоже ни слова. Для всех посторонних – уехали на море отдыхать. Заберём всех позже. Давай.

Когда номер уже был набран, я добавил:

– Лучше с Тамарой говори, остальное она поймёт и без лишних слов.

Пока шёл спокойный и деловой разговор по телефону, отдавались рутинные команды, касающиеся чисто бытовых тем, мои размышления продолжились.

«Что же это за связь – образований на фундаменте и тех двоих, таких странных молодых людей? И какое отношение к ним имеет Светлана? Мыслью я формирую свое будущее и настоящее. Если материализовавшаяся мысль, закреплённая действующим намерением, способна дать мне, например, одежду, дом, этот автомобиль, средства к существованию – то есть материальные составляющие моего благополучия, – то способна ли она же, мысль, реализовать мои духовные, не материальные, устремления? Дать мне то, что лежит за пределами физического мира, коль уж скоро и сам человек в основной своей части нематериален, как то: его разум, душа, чувства, эмоции, инстинкты и память».

Мы неслись по трассе, навсегда оставив далеко позади свой родной город. Родной для Лены и наших с нею детей и ставший родным для меня.

Родился я в провинциальном городке недалеко от Москвы, а сюда попал сразу после школы. Поступил в институт, но не успел отучиться и двух курсов, как загремел в армию. После нее продолжил обучение. Так я стал аттестованным биологом. Только не востребованным и потому безработным. Шли девяностые. В стране царила разруха, и толпы неприкаянных молодых специалистов только что закончивших ВУЗы, слонялись без дела, устраивались в частные лавочки или прибивались к криминальным структурам.

А я увлекся фотографией. И тем зарабатывал на жизнь. Снимал на улицах, банкетах, свадьбах. Потом пошли школы, детсады. Работа, как способ заработка, не нравилась. Привлекал и завораживал творческий процесс: остановись мгновенье, ты прекрасно! Плоские слепки реального мира, анатомия жизни... Словно я подглядываю в мастерскую самого Бога. Много пиходилось размышлять на эту тему. О Боге, о людях, о добре и зле, о предназначении и предначертании.

Не может быть в словарном запасе человеческого языка изъяна. Все можно выразить словами. Даже печатными.

Мы с Ириной потеряли ощущения тела, пространства и чувство времени. Впрочем, должен здесь оговориться. Хоть я и находился рядом, но забегая вперед, признаюсь, что мое тело мирно покоилось в сидячем положении у стола на крохотной кухонке, а рядом сидела хозяйка квартиры — Ирина Митрофановна Мультатули. Она держала мою руку и смотрела мне в глаза. А я смотрел на нее. Как она говорит, смотрел и улыбался. А через минуту «очнулся». Но за эту минуту...

Только что реальный, объемый, подвижный и живой мир в мгновение ока застыл и как-будто отделился от какой-то своей подложки. От незаметной основы, которая, как оказывется, является обязательным атрибутом и условием существования нашего мира. Для меня стало вдруг понятным выражение «незыблемость мира». Не-зыблемость. Так вот, я увидел безусловную зыбкость, мертвенность и условность этого мира. Вместо скульптуры из гипса, бронзы или камня — голографическая копия. Понимаете? Или фотографическое изображение, отделенное от своей бумажной основы, от самой фотографии — вы можете это представить? Подыскивая сравнение с увиденным, я набрел ещё на такое: представьте внезапное исчезновение человека, когда на месте его тела остается неподвижная горка верхней одежды, нижнего белья, зубных коронок, часов, украшений и прочего приобретенного при жизни. Или чучело животного, птицы.

И вот эта мертвая, застывшая имитация мира, оказывается, полностью подвластна тебе, как объемный макет или карта. Ты можешь смотреть на нее с любого расстояния, масштабировать, как тебе вздумается, вертеть перед глазами, выдумывать новые ракурсы, разглядывать в микроскоп, не имеющий пределов увеличения, или, напротив, удалять от себя на космические расстояния. Меня преследовало ощущение непреодолимого дискомфорта от всего этого, наверное, с непривычки. И особенно от того, что внутреннее чувство постоянно искало некую точку опоры, или ориентира. Знаете, когда держишь перед собой карту или схему известной тебе местности, обычно ориентируешься по сторонам света. А в каких-то случаях располагаешь ту же схему иным образом, например, по ходу движения или как привык чаще видеть реальный пейзаж, отображенный на листе бумаги. А тут никакой привязки сознание не находило, и от этого становилось буквально дурно.

Ну, и наконец, самое интересное, и трудно описуемое. Стоп-кадр, покадровая прокрутка, рапид — понятия привычные для кино. Хочешь – вперед передвигаешься на столько-то кадров, хочешь – назад, останавливаешься, где надо, регулируешь скорость прокрутки и т.д. Но любой видео– или киноряд, как известно, дробится на кадры. Здесь же кадров нет. И прокрутки нет. И стоп-кадра. Плавные, размытые переходы от мгновенья к мгновенью — ещё можно понять и представить. Но вот плавные и размытые переходы от объекта к объекту, от неживого к живому, от маленького к большому, от далекого к близкому и – наоборот... Здесь я теряюсь. Аморфная материя с условными точками-узелками, обозначающими конкретные детали: человека, машину, дерево, дорогу, цветок. Лишь внезапно обнаруженная способность восприятия позволяет не просто распознавать объекты, но и легко препарировать их в сторонке от остального мира, и разбирать-собирать как конструктор «Лего». То есть наряду с аморфностью соседствует очевидная дискретность. Полная подчиненность, управляемость и податливость этого мира, лишенного основы, повергала в ужас. «Где мы?» – звучал в голове вопрос. «В зазеркалье» – не утруждало себя сознание в подборе наиболее подходящего или совершенно нового термина. «Где наш привычный мир?» – «В пространстве». «А где теперь пространство?» – «По другую сторону от тебя». «А где я?» – «В собственном сознании». «Что же тогда сознание?» – «Бог». «Что такое Бог?» – «Бесконечное сознание». «Где оно?» – «Вне пределов всего»...

– Александр Семёнович! Саша, – позвала меня Ирина. Я, как рыба, пролежавшая несколько минут на сухом песке под лучами солнца и вновь погруженная в воду, очнулся. И почувствовал тошноту. – Сейчас пройдет.

И действительно, дурнота мгновенно прошла.

– Водички можно?

– Конечно, – засмеялась Митрофановна и подала стакан минералки. – Но это только тренировочный показ. Не расслабляться! Это то, что видела я собственными глазами, а ты воспринимал всё опосредованно, через меня. Ощущения будут несколько иными, когда ты сам попадешь в «зазеркалье» – так ведь ты определил для себя то место?

– Именно так.

– Само попросилось на ум, да? А у всех так.

– У кого, у всех?

– Кто в Комнату вхож. Есть такое место. Узнаешь ещё. Не торопись. А пока уясни себе, что твое тело оставалось здесь, за этим столом. Полноценный поход в Зазеркалье возможен только вместе с телом, правда оно значительно изменится.

– Ир, а как ты вновь появилась? Тебя же искали. Как ты объяснила свое отсутствие?

– Да очень просто. Пришла в милицию за сумкой, что там потеряла. Сказала, что претензий ни к кому не имею, забрала вещи да ушла.

– Так...э-э...

– Нет, ну конечно, объяснение написала. Что когда машина некоего Алексадра Пшебержвицкого остановилась прямо передо мной, я в испуге оттолкнулась от нее, случайно задела платьем уже разбитой фары и убежала в страхе. Испугалась очень. Навестила родных на кладбище, куда и направлялась. Там успокоилась немного и уехала на попутке домой. К врачам не обращалась, ничего не болит, чувствую себя хорошо. Ещё, как свидетелю происшествия, пришлось точно описать, что видела. Указала, что виноватыми считаю двоих: водителя черного «Хаммера» и водителя «Фольксвагена-транспортера». Парню из «Хаммера» ведь ноги ампутировали по самый таз – ты в курсе? На вопрос: «Где два дня была?», ответила, что у подруги гостила. Но это без протокола, чистое любопытство сотрудников. Естественно, перепроверять не стали, какое им дело...

– И где ж ты была два дня?

– А вот это отдельная история. Ты о ней в Комнате узнаешь. Ну что, готов? Пошли?

– Пошли, если считаешь, что пора...