Глава 8. Вокруг Фиртеля. Могила.

Безмятежно прошли три года из шести, назначенных приговором, когда грянул гром. В БУРе замочили Дуденя-Хана. Иными словами, во время пребывания покровителя в бараке усиленного режима, а попросту БУРе, куда Дудень вместе с другими авторитетами угодил на период какой-то московской комиссии, дабы не путаться у благочестивой публики под ногами, его убили. Детали выяснить не удалось. Ни ментам, ни воровскому клану. Только спустя лет десять, будучи на воле, Фиртель прослышал, что счеты с непререкаемым авторитетом свёл некий Лёха Башай, ставший потом коронованным вором.

Незадолго до таинственной гибели Дуденя в зону пришёл этап. Несколько отморозков устроили поножовщину уже в карантине – особом бараке, где по традиции выдерживают в течение положенного срока новоприбывших зеков. Всех зачинщиков вместе с пострадавшими отправили в БУР до выяснения обстоятельств инцидента. А когда случилась новая неприятность, и во время утреннего построения из медсанчасти вынесли на носилках труп Дудень-Хана, зона, как социальный симбиоз заключенных и их надзирателей, поняла, что власть переменилась.

Случилось это не сразу. Сначала наступил период безвластия, и на зоновской арене некоторое время правили бал отморозки-беспредельщики. Несколько бунтов, эпизодические стихийные беспорядки, недовольство сложившейся ситуацией вышестоящих инстанций из управы и в итоге – смена руководства колонии. Потрясение коснулось всех, и, разумеется, самих зеков – от паханов-авторитетов и отрицал до ничтожных изгоев и «петухов».

А для Фиртеля наступил ад. Во время одной из проверок, когда вся зона выстраивается на центральной площади колонии – плацу, к Лейбе подошел человек и жёстко схватив за руку, гаркнул: «Ну, здорово, Лёнчик!». Фиртель, поначалу дернувшись воинственно, с ужасом увидел перед собой глаза Страшного Саньки. «Смотри не уссысь, дурак, а-то мертвяком станешь» – как колдовское заклинанье произнёс тот, и в животе Фиртеля угрожающе сжался ком. Он рефлекторно сдвинул ноги, боясь повторения детского казуса. «Не обижают?» – смягчив тон, спросил добротно одетый и холёный зек с самоуверенным лицом. Из подсознания выплыла и фамилия Саньки – Могинин. И тут же ассоциациативное созвучие с Могилой – кличкой одного из новых авторитетов зоны, прячущихся в тени и по слухам как-то связанных со смертью Дуденя, – помутило на мгновенье рассудок Фиртеля. Немного он слышал о нём, но встречаться не доводилось. Поговаривали, что на счету Могилы немало доблестных «подвигов», а на воле продолжает орудовать банда, главарём которой он остаётся и здесь.

– Расслабься, Лейба. Я давно за тобой наблюдаю. Не сладко тебе сейчас, да? Как Дуденец-то гикнулся, так сразу масть не та пошла? Ладно, не ссы! Будешь меня слушаться – отмажу, и гревом не обижу, – хлопнул по плечу Могинин, улыбнулся, обнажив пластмассовые зубы, и резко нахмурившись, загробным голосом произнес, – а то мертвяк будет.

Его палец сильно упёрся в живот Фиртеля и медленно стал соскальзывать вниз, в район паха…

Целый год Лёня жил одновременно в двух зоновских семьях – в своей прежней, состоящей из четырех земляков и совсем не относящихся к элите, и в другой – семье всесильных Саньки Могилы и Лёхи Башая. Там, хоть и был «приходящей шестеркой», Лейба не чувствовал себя униженным. Никто не задевал его достоинства, не укорял во второсортности и бывших связях со «старой властью». Напротив, пусть и немного наигранно, с легкой иронией, Фиртеля нахваливали за его ум, изворотливость, сноровку. А тот испытывал благоговение перед авторитетными друзьями своего нового покровителя, многому у них учился и всячески угождал прихотям хозяев. Первая семья молчаливо принимала своеобразную полигамность Фиртеля, поскольку у каждого её члена теперь был особый, не укладывающийся в традиционную иерархию, статус. Прочие зеки вновь зауважали, остерегались конфликтов, да и начальство заметно благоволило Фиртелю и его старым друзьям. Никто не знал достоверно, что связывает бывшего рэкетёра Лейбу с его новыми друзьями, имеющими мрачную и страшной репутациею. Могила хранил молчание и тем самым давал Фиртелю некий карт-бланш на будущее. Жизнь вновь превратилась в малину.

Семейка Могилы и Башая занимала пол-барака, коптёрка которой была превращена в шикарно обставленную резиденцию для проведения застолий и «официальных мероприятий». Между членами семьи она ласково называлась «Чик-Чим». Откуда возникло такое название, Фиртель так и не узнал.

Через год Могила, а вместе с ним и добрая треть колонии была «расквартирована» по разным зонам. Новые порядки, приобретшие выраженно «красный» оттенок, Фиртелю удалось пережить без особых проблем, и вскоре по решению Верховного Суда он был освобожден досрочно. Никакой связи с хозяевами Чик-Чима он не поддерживал, но кое-какую информацию в тайне от своих приближённых периодически имел. В частности, он знал, что Могила жив, и обосновался где-то за границей. У остальных сложилась судьба по-разному: кто сгинул в лагерях, кого-то приговорили в вышке, а кто пропал бесследно. И только Лёха Башай короткое время правил уголовной братией не то в Челябинске, не то в Иркутске. Но в последние несколько лет сведений о нём не поступало. И Фиртель начал забывать о своём непростом прошлом…

Глава 9. Вокруг Фиртеля. Маштайн.

…Когда Мерседес и Вольво, полная охранников, плавно припарковались у входа в ресторан, Фиртель обречённо посмотрел в окно. Он ничего не видел.

И тут мысли вдруг взорвал протест. Душа взбунтовалась и требовала мести за все детские унижения и обиды, за вынужденное услужение Чик-Чимской семье. Пусть это было в далеком прошлом, и никто не знал о скелете в пыльном шкафу Фиртеля, но сейчас его авторитет непоколебим и завоёван единолично, собственными потом и кровью, однако ж ведь кто-то посмел вновь открыто назвать его Лейбой и дерзко вторгнуться в размеренную жизнь, напомнив о самом сокровенном! Все давно уже должны быть покойниками! А если не все, то что может помешать отправить оставшихся на тот свет сейчас же? Захлебнувшись яростью, Фиртель чуть не отдал команду: «С кем бы я сейчас не встретился, сесть на хвост, по-тихому замочить, и никаких концов. А лучше устроить скоропостижную». Но в последний момент, пока охрана готовилась к «высадке» шефа, Лев Наумович отступил. «Ладно, – подумал он, – будь что будет!» – и, изобразив решительность, вышел из машины.

Никого не замечая на своем пути, он прошёл в распахнувшиеся перед ним двери ресторана. Решительно поднялся на второй этаж и в сопровождении свиты из трёх человек (ещё двое остались внизу) приблизился к личной кабинке, которая всегда была готова к приёму шефа. Тут он остановился и медленно повернулся. Осмотрел почти пустой зал – в эти утренние часы здесь и не могло быть много посетителей. Где же тот, кто назначил ему встречу?

Один из секьюрити поднёс телефон к уху. Затем наклонился к Фиртелю.

– Внизу человек, говорит у вас с ним договорённость.

Понятно, специальных распоряжений никаких отдано не было, по протоколу, а тем более в сложившейся ситуации в зал никого теперь без согласования не пустят. Охрана натаскана, прекрасно догадывается, что дело нечисто, и смотрит в оба.

– Проводите, – рявкнул Лев Наумович и расположился на уютном диванчике.

Внешность вошедшего соответствовала голосу. Приятный молодой человек, изысканно, но не броско одетый, с плавными грациозными движениями. Хорошо сложён, среднего роста, европейский тип лица, немного тяжеловатый подбородок, короткая стрижка, загорелая гладкая кожа. На пальце правой руки тонкое золотое кольцо.

– Здравствуйте, Лев Наумович, – улыбнулся он, глядя прямо в глаза, и протянул руку. Фиртель пожал её и пригласил располагаться. Человек сел, положив на стол пачку дорогих сигарет.

– Меня зовут Михаил. Ваш давний знакомый сказал мне, что вам нужна помощь. Некто угрожает вам и меня попросили о содействии.

Располагающая к себе внешность Михаила и его голос действовали гипнотически. Никаких дурных предзнаменований за ними не усматривалось. Фиртель глазами дал знак стоящему за приоткрытой занавесью официанту, что-то пробурчал ему и вопросительно взглянул на молодого человека.

– Нет, спасибо, ничего особенного я не буду. Зеленого чая, пожалуйста, без сахара, – подняв глаза к официанту попросил гость.

Фиртель попытался определить возраст Михаила – лет 35-36. Невольно сопоставил со своим. «Годится в сыновья», – констатировал он. Уже совсем успокоившись, решился на вопрос:

– От кого привет, Миша?

– От Александра Борисовича, – бесстрастно улыбнулся тот.

Фиртель изобразил непонимание, хотя догадка тут же подтвердилась.

– От Могинина. Правда он теперь иначе зовётся – Алекс Маштайн. Живёт в Швейцарии. Тепло вспоминает о вас. Редко, правда, дел много.

Лев Наумович промолчал, только кивнул и вымученно улыбнулся. А гость продолжал, словно ничего и не ждал в ответ.

– Дела у него идут хорошо, семья, внуки, – Михаил рассмеялся чему-то, потом откинув клапан нагрудного кармана рубашки, достал фотографию и с какой-то сентиментальной трепетностью протянул Фиртелю. – Это он с внуками.

Лысый упитанный дядя скалился белоснежными зубами в окружении пятерых разновозрастных детей – двоих мальчиков и троих девочек на фоне роскошной виллы.

– Изменился… – произнес Фиртель, дальнозорко держа на расстоянии фотографию, – изменился. Но узнаваем, узнаваем. Внуки милашки, – торжественно вернул он снимок и впервые улыбнулся. – А чем занимается теперь Александр Борисович?

– Бизнес, – пряча фотографию, незатейливо ответил Михаил. Фиртель не намерен был задавать уточняющих вопросов, но гость добавил. – Банковское дело, финансы… И семья. Семья и финансы.

Принесли чай, коньяк, шоколадные палочки, нарезанный лимон и две вазочки с каким-то овощным ассорти, пахнущим морскими деликатесами.

Фиртель встал и сам закрыл дверь кабинки, выразительно взглянув на охранника, что в данном случае означало: «не мешать, всё в порядке».

Аристократичность, которую нельзя было не заметить в Михаиле, проявлялась даже в том, как он пил чай. Отхлебывая беззвучно маленькими глоточками напиток, который никогда не нравился Фиртелю, таинственный гость благодушно поглядывал на Фиртеля, пока тот уплетал салат. А Лев Наумович, находясь в своей стихии – собственном ресторане, в собственном городе, под охраной ретивых «волкодавов», под прикрытием людей из ФСБ, под контролем прокурора города, просто хотел жрать. «Маковой росинки с утра не было, а эти козлы мне салат. Сейчас бы шашлычка с кинзой да огурчиком!» – думал он, на мгновенье забыв о посланнике из далёкого прошлого. А посланник, придерживая кончиками пальцев фаянсовую чашку, сидел, откинувшись на спинку дивана. Непринужденная осанка, какая не свойственна русскому человеку, пластичность рук, постановка головы и даже лёгкое движение брови, иногда в такт глоткам, иногда в такт каким-то мыслям – всё выдавало в нем «не нашего» человека.

– Миша… давай на ты, мы же вроде как..., – потеряв немного контроль над собой начал Фиртель.

– Конечно, Лев Наумович! На ты! – воскликнул Михаил.

– Ага. Так вот, Миш, ты ведь иностранец? Так? – Фиртель уже покончил с салатом и теперь плеснул себе коньяка.

– А ещё? – лукаво улыбаясь и чуть подавшись вперед, задал наводящий вопрос Михаил.

– Майкл какой-нибудь.

– Точно, но не то. Ещё! Ещё! – подначивал посланник из прошлого.

– Сын что ли? – прищурился Фиртель.

Майкл удовлетворённо поставил чашку на стол и зажёг сигарету.

– Михаил Александрович, к вашим услугам. Или Майкл Маштайн, если угодно.

Благодушие гостя умиляло и умиротворяло. Фиртелю почему-то стало так хорошо, как не было за последние по крайней мере несколько месяцев. Ему вдруг захотелось праздника, веселья, даже разгула и обязательно в обществе этого милого человека Майкла Маштайна. Майкл Маштайн – каталось в голове. Так благозвучно и гармонично, так складно и приятно. Фиртель не осознавал, что за этой новой фамилией его мозг просто очень комфортно прятал ненавистное «Могинин» и «Могила». Словно судьба егопощадила и дала удобную и простую защиту от прошлого – никаких Страшных Санек, Могининых и Могил. Есть только Алекс и Майкл Маштайн! А с ними уже можно не только разговаривать, но и погулять от души! Чай земляки!

Конечно, сказывалась усталость, и организм требовал разрядки. Где-то краешком сознания Фиртель адекватно оценивал всё происходящее и своё состояние, в частности, и, тем не менее, сердце трепетало от необъяснимой радости, и хотелось, чтобы это длилось подольше.

– Макл, дружище! Уж если так случилось, что ты здесь, скажи, кто на меня наезжает, – лег грудью на стол Фиртель. – Малой! – крикнул он кому-то за дверью. Она тот час распахнулась и насторожившийся охранник предстал во весь свой богатырский рост – Мальборо принеси, – севшим голосом и, как-то обмякнув рыхлым телом, попросил Фиртель.

Через секунду в руках Льва Наумовича дымилась сигарета. А Майкл, затушив в пепельнице свою и откинувшись на диване, начал тихо говорить.

– Нам позвонили от вас и сказали, что с другом отца беда. Мы нашли и заказчика, и охотника. Наездника пока нет. Но… времени было маловато. Найдем и его. Так вот, заказчик – Петросян Арсен со своим «Инвест-фондом». А охотника и называть не буду. Он уже угомонился. Как нашли? У нас любой вопрос решается легко, быстро и просто. Потому как всё уже давно решено. Помните времена, когда не было сотовой связи? Мы могли бы решать дела, которые решаем сейчас? То-то. А когда вообще кроме почтовых трактов ничего? Ни радио, ни телеграфа? Так-то. А сейчас и телефон, и интернет, и любая база данных, и прослушка, и спутники слежения… Но главное достояние нашего общества вовсе не это! Разум, Лев Наумович, разум! Люди вместе с технологиями развивают и свой мозг. Это взаимосвязанные и неизбежные процессы. Расширяя кругозор, сферу интересов и общения, человек поневоле прогрессирует интеллектуально. Разум открывает новые горизонты для самосовершенствования, умственного, духовного, культурного. Ещё вчера мы были озабочены тем, как урвать кусок у ближнего, как устранить врага с минимальными временными и материальными затратами и при этом избежать наказания. Социального, божественного. Покупали судей и адвокатов, замаливали грехи пожертвованиями церкви. Ставили свечки за упокой убиенных нами товарищей и готовились к похоронам следующих. А сейчас? Сейчас мы все можем подумать о душе, о ближнем, о вечном, о Боге. Потому, что драться за место под солнцем не приходится, делить ни с кем нечего, каждому хватает по запросам его.

Фиртель слушал внимательно, но в какой-то момент потерял нить. Ему показалось, что Майкл говорит о вещах вроде бы и знакомых, но с какой-то новой точки зрения. Словно о жизни на другой планете. И он не выдержал:

– Как это делить нечего? Как это всем хватает по запросам? Я не понимаю, о чём ты, Миша?

Майкл оживился.

– Молодец, Лев Наумович, думал уж усыпил я тебя своей болтовнёй. Всё правильно, я ведь речь веду не о традиционном мире, в котором живешь ты и все, кого ты хорошо знаешь, а о другом. В нём нет ни насилия, ни нужды, ни отчаяния. Понимаешь, о чём я?

– Нет, – заинтригованно протянул Фиртель. Он даже забыл о том, что ещё минуту назад прозвучало главным – была названа фамилия Петросян, ненавистного врага, от которого можно было ожидать все что угодно. Он тоже был в перечне подозреваемых, возможных заказчиков, но далеко в конце списка. Однако ключевое слово «Инвест-Фонд» все расставляло по своим местам. «Инвест-Фонд» – серьезный мотив для убийства своей главной помехи и основного обидчика – Фиртеля. Если бы не упоминание об этой фирме, куда в своё время вложили свои капиталы оба, все вышесказанное можно было бы назвать блефом.

– Я об обществе сытых и счастливых. Я о вэ-эс-е-эм, уважаемый Лев Наумович.

– Мальвина… – пробормотал Фиртель, догадавшись что «вэ-эс-е-эм» и есть тайное общество «ВСЕМ», – но каким образом это работает? Как вы нашли Петросяна, и как ты, вы, там…?

– Оказались? – помог Майкл закончить вопрос. – Да разве это важно? Важно понять другое – «официальное», так сказать, общество разрушается, оно сжирает самоё себя. Что в обществе наиболее стабильно? Только семья, где царит любовь, взаимоуважение и доверие. Так вот вэ-эс-е-эм – одна большая семья. Понимаете, Лев Наумович?

Фиртель смотрел на бутылку с конъяком, уперевшись грудью в край стола. Руки болтались где-то внизу, со скрещенными пальцами. Помимо смутно доходящего до него смысла всего сказанного, вертелась мысль, что Майкл просто заговорил его, как колдун. То ли действие коньяка, то ли усталость и бессонные ночи, то ли пережитые страхи, а вероятно, что и всё это вместе, и без того-то вгоняли в расслабленное состояние. А тут ещё гипнотическая речь Майкла Маштайна, у которого папа швейцарский банкир, да ещё, возможно, член какого-нибудь Бильдербергского клуба или масонской ложи. Чем чёрт не шутит? «Нет, всё же я конченый провинциал, сколько бы амбиций и бабла у меня не было» – подумал Фиртель, уронил подбородок на ажурную белую скатерть и засопел.

Он заснул прямо за столом, действительно сломленный усталостью, страхами и воспоминаниями. А эдакая реинкарнация Страшного Санька в образе иностранца Майкла Маштайна и вовсе одурманила воспалённый мозг.

Миша со снисходительной улыбкой поглядывал на спящего Льва Наумовича и вспоминал чёрно-белую фотографию из семейного альбома, на которой запечатлена дворовая компания с шестилетним отцом в центре и четырехгодовалым Лёней, робко выглядывающим из-за спин других детей.