AmberTail

Густой лес, полный разлапистых елей, стройных осин, скрипучих дубов и стремительных сосен, тихо шептался о своём, о древнем, когда в его тень шагнул Он. На миг примолкнув, деревья вновь принялись перешёптываться, но уже об истории Того, Кто Зашёл.

Он был человеком. Обычным и ничем не примечательным. Учился, как и все. Жил, как и большинство. С одним лишь незначительным отличием, которое делало Его совсем иным - Он любил путешествовать. Не так, как остальные, нет. Он считал самолёты просто бездушным приспособлением таких же бездушных лентяев. Он обожал поезда. Раз в три месяца Он приходил на вокзал, брал билет на поезд самого дальнего следования и ехал практически налегке. Во внутреннем кармане куртки были документы, а за пазухой дожидалась своего часа большая общая тетрадь с карандашом, который резинкой был примотан к пружине переплёта. Он ехал сутки, трое, неделю. Мимо окна проносились дороги, сёла и города. Мимо Него самого проносились судьбы, жизни, воспоминания. Он сидел на мягком, чуть поскрипывающем сидении, уютно покачиваясь в такт поезду, и рисовал. Всё, что видел за окном. Всех, кто проходил мимо Него в свои собственные жизни.

"Чу-дак, чу-дак", - тихонько напевал поезд, убаюкивая Его по ночам.

В местах прибытия поезда Он надолго не задерживался, потому что любимым моментом путешествий для Него всегда была именно дорога. И умер Он тоже в дороге, даже не заметив, как перешёл на немного другой Путь. Деревья знали, что и на другой колее Он попал в свой поезд. Только вот на одной из станций вышел, чего раньше никогда не делал.

Он стал драконом. Удивительно, да, ведь, зачастую, драконом становятся в последнюю очередь. Учился, как все. Жил, как большинство. Но любовь к полётам отличала Его от других драконов. Пока все они мужали, собирая поразительные коллекции всяких драгоценностей, обмениваясь принцессами и ковыряя в зубах оружием рыцарей, Он летал. Раскинув громадные крылья, Он разговаривал с облаками, практически не приземляясь.

"Чуда-а-ак, чуда-а-ак", - шептали облака, поддерживая тело дракона, умудряющегося спать налету.

Он не охотился, не совершал набегов, не палил огненным напалмом своего дыхания селения. Изредка спускаясь к поверхности земли, Он медленно парил в нескольких метрах от полей, выкрикивая мудрые лозунги. Слыша их, люди нарекали сказанное драконом Заповедями, приписывая авторство каким-то неведомым богам. И умер Он в небесах, даже не заметив, как сменил курс. Деревья знали, что и в другом небе Он продолжить лететь, став облаком. Только однажды спустился на землю, чего раньше никогда не делал.

Он стал звездой. Удивительно, но ведь тот, кто раньше был человеком, не может стать звездой. Учился, как все. Жил, как большинство. Только, вот, любил дарить людям своё мерцание, что и отличало Его от других звёзд. Он общался с людьми азбукой Морзе, рассказывая внимательным и терпеливым чудесные истории про жизнь драконов и облаков. Пока другие звёзды пытались наряжаться в шлейфы из туманностей, прятались от человеческих глаз и кичились своим сиянием, Он мерцал, разгораясь всё ярче и ярче.

"Чу-у-уда-а-ак, чу-уда-а-а-ак", - шипели кометы, пролетая мимо и украшая Его своими сверкающими хвостами.

Он не становился холоднее, не прятался за другими звёздами и не старался стать частью созвездия. И умер Он, даря людям свой свет, даже не заметив, что стал освещать совсем иные галактики. Но деревья знали, что и в другом космосе Он продолжить мерцать, превратившись в сам свет. Только однажды погас, чего никогда не делал раньше.

Он стал ветром. Он не учился, как все. И Ему не нужно было жить, как большинство. Он летал так, как не смог бы ни один дракон, почёсывая облака за их мягкими ушками.Он гонялся с поездом, напевая с ним в унисон. Он поднимался к звёздам, принося их сияние тем, кто любил слушать сказочные истории. Грел их зимними вечерами, дарил прохладу в летнее марево. Он нашёл свою жизнь, жизнь, где Его ничто не могло остановить.

И только деревья знали, что предыдущие жизни как раз и были Его обучением.

Они успели услышать Его истории, когда Он пролетел сквозь лес, играясь с упавшими листьями. Он был рождён ветром, но смог стать им только тогда, когда научился путешествовать, любя сам путь. Научился летать, не приземляясь на землю. Научился отдавать всего себя, не боясь погаснуть. Обретя свою суть, Он стал счастливым и свободным, вольным выбирать любую жизнь лишь с тем условием, что сутью Его всегда будет ветер.

Первая часть истории: Пловешка

От деревьев гулко отражались звуки ударов топором по чуркам, иногда перемежаясь с удалым хеканьем. Дениска, за две недели своего пребывания в Пловешке ни капли не изменившийся внешне, но разительно поменявшийся внутренне, увлечённо колол дрова. За этим нехитрым и, в общем-то, полезным занятием его и нашла Арина.

- Родной, ты чегой-то делаешь? - богиня прижала ладони ко рту, пытаясь сдержать смех.

- Как чегой? Дрова, вишь, колю! - степенно отозвался бывший шаман, успевший перенять местную манеру речи.

- Да кто ж так дрова-то заготавливает? - не выдержав, Аринка согнулась пополам, заходясь в звонком хохоте, от которого из земли зелёными змеями полезли травы, опережая свой природный цикл во много раз. - Кто ж тебя надоумил-то? Неужто Аука?

- А кто ж ещё, бабуль? - Дениска выпрямился, закинув топор на плечо и отирая пот с высокого лба. - Дык что не так?

- Ох, Дениска, - Арина промокнула глаза краем рукава, сияя улыбкой. - Дрова рубят острым краем топора, а не обухом, дурень!

Бывший шаман охнул, недоверчиво глядя на бабушку, топор и единственное полено, которое уже около получаса безуспешно пытался разрубить на несколько более мелких. Аука, - дух в виде зайца, на деле оказавшийся древним духом-озорником лесным, - стал частым гостем в доме Дениса, навещая новичка и рассказывая ему о премудростях деревенской жизни. Правда, вот, не все его советы были полезными, ведь всё ж-таки он был тем ещё шутником. На днях посоветовал городскому парню гвозди шляпкой вперёд заколачивать, так потом все пловешкинские мужики втихаря посмеивались над незадачливым недорослем, усердно пытающимся сколотить простецкий табурет и убивший на это дело весь день, пока сжалившийся Марен не открыл ему глаза на правду. Вот и сейчас подшутил лесной баловень, а сам, небось, спрятался где-то в зарослях и хихикал над доверчивым бывшим шаманом.

- Бабушка, - обиженно протянул Денис, кладя топор на брёвнышко, - за что он со мной так, а?

- Ты не серчай, золотко, - Арина ласково потрепала внука по макушке. - Природа у него такая. Да и скоро примет тебя, шутить поменьше станет.

Неподалёку послышался скрип. Высокая трава всколыхнулась и на пятачок около дома выскользнул леший, неизменно покрытый мхом и мелкой грибной порослью. Его сопровождал Аука, беспокойно прыгающий в любимом обличье зайца. Дениска торопливо склонил голову в коротком поклоне.

- Ну, Дениска-внук, здрави будь, - скрипуче начал лешак, внимательно глядя на паренька своими большими и блестящими глазами. - Дело к тебе есть, токмо обговорить его надобно с глазу на глаз, - лесной хозяин выразительно махнул рукой-ветвью, повинуясь которой Арина бесшумно удалилась.

- Слушаю тебя, Хозяин Лесной, - бывший шаман опустился на землю и скрестил ноги, готовясь внимать и перенимать мудрость вековую.

- Эй, пенёк, давай я расскажу! - заяц запрыгнул на лешего и принялся громко топать. - Я-то всё ж быстрее мысль выражу общую, не так ли?

- Отстань, комок бестелесной шерсти, - басом рыкнул лешак, резко крутанулся и Аука, недовольно чертыхнувшись, вылетел прямо в густые заросли малинника. - Итак, Дениска-внук, слушай сюда да на ус наматывай. Имянаречение надобно тебе провести, дабы по праву ты считался проводником меж нами, ними, - пень кивнул на другие дома, в которых обитали младшие боги, - и людьми простыми. Волхвом тебе надобно стать, чтоб в силу всю войти, чтоб знания предков усвоились в тебе, понимаешь?

- Вроде бы да, - неуверенно кивнул бывший шаман. - Мне нужно другое имя, так? И что-то вроде договора со всеми сторонами, между которыми я буду посредничать.

- Именно, - лесной хозяин кивнул, явно довольный догадливым парнем. - Арина даст тебе книги нужные, по ним к имянаречению подготовишься, а там мы уже и посвяту в волхвы проведём одним разом.

Распрощавшись с духами, Денис прошёл в дом бабушки. У него уже было собственное жилище, но Марен посоветовал подождать с заселением хоть месяц, чтоб брёвна сруба устаканились. Потом можно будет щели замазать, окна вставить и печку прогреть, да и заселяться, так что жил бывший шаман пока у Арины, помогая по хозяйству.

Бабушка стояла у крыльца, помогая лекарственным травам пробить чуть подсохшую и затвердевшую землю. Отвечая за рост мелких растений, эта младшая богиня являлась одной из то ли дочерей, то ли внучек Лели. Никому из младших богов не дали имя, известное людям, поэтому здесь, в глуши, они могли спокойно жить, не боясь безразличия, забытья и пришествия тёмной ипостаси, которая, как известно, есть у любой божественной сущности. Дениска - тот вообще не мог относиться к селянам с почётом, как к богам. Уважал за мудрость и опыт, ценил за советы и помощь, любил за доброту и отзывчивость, но чтоб кланяться иль алтари строить... Нет уж, к такому он не мог себя привести, хоть поначалу и старался.

- Бабуль! - крикнул выходец города, ленясь выйти на крыльцо. - А где книги по обрядам? Мне к имянаречению готовиться надо.

- В сундуке посмотри, милый, - таким же громким криком ответила Аринка, пестуя длинные ростки и даря им капли своей силы.

Большой сундук, окованный серебряными полосами, стоял на почётном месте у печи. Крышка беззвучно откинулась, являя ровные ряды книжных корешков и стопочки свитков, старых настолько, что неосторожное прикосновение могло превратить их в труху. Аринкин домовой всё клялся их починить, да только забывал постоянно, а ему никто и не напоминал. Появившись из-за печи, домовик добродушно что-то проворчал и, беззлобно фыркнув, ткнул длинным пальцем в две книги, которые и были нужны Денису.

- Спа... Ой, благодарю! - успел поправиться бывший шаман, вспоминая, что не вся нечисть спокойно переносит слово "спасибо", иногда даже считая его одним из оскорблений.

Книжки были старыми, немного запылёнными, а закладками на некоторых страницах служили засушенные цветы лютика, незабудки и ромашки. Денис залез на печь, удобно устроившись между множеством подушек и думочек, раскрыл первую книгу и по оглавлению нашёл главу, посвящённую обряду имянаречения.

"Обряд таковой нужен, когдась человек иль в мужество переходит иль к корням своим возврат нашёл. Имянарек проводят волхвы аль духи, благовольствующие человеку, посему обряд не нуждается в большем описании. Обрядующемуся лишь необходно принесть с собой мак да пшено, да хлеб белый круглый в требу, и да ткань белую для жизни новой, да мольбу Богам заучить."

Мольба нашлась во второй книге. Текст назывался "Путь Веры-Веды" и, что особенно удивило Дениса, использовался и для имянаречения, и для посвящения в волхвы. Парень до вечера просидел на печи, разучивая непривычные обороты, почему-то выскальзывающие из цепкой памяти. Видимо, молитву надо было не просто вызубрить, но понять и принять, прочувствовав всей душой.

На утро Дениска отправился в палисадник - мак и пшено полагалось собирать самостоятельно, как и хлеб для требы печь. Срывая с маковых цветов сухие тарахтящие коробочки, будущий волхв заметил, что за ночь "Путь Веры-Веды" накрепко отпечатался в памяти, будто даже в крепком сне душа продолжала читать заветные слова, высекая их на памятном камне навсегда.

Арина, узнав о предстоящих обрядах, не заговаривала с Дениской, как и другие жители. Из книги парень узнал, что это тоже было частью подготовки к будущему пути - обрядующемуся полагалось как можно больше говорить с самим собой, постигая уголки собственного сознания и таким образом очищая себя. Но даже молча бабушка помогала бывшему шаману - оставляла еду на столе, написала рецепт опары для хлеба, выдала противень для полного высушивания мака.

Больше всего возни было с хлебом. Денис умел готовить, так как жил один, но ограничивался простой едой без всякой выпечки. Сейчас же отсутствие навыков давало о себе знать - неудачные буханки горкой складывались на столике у печи. То форма не круглая, то не подошёл, то не пропёкся, то перемял и превратил нежный мякиш в подобие подошвы. Не выдержав такого издевательства, из-за печи выполз домовик и, не прекращая ворчать на нерадивую молодёжь, стал помогать. Правда, помощь была своеобразной: наступил на ногу, когда Дениска начал было сверх меры обминать тесто; подталкивал под локти, направляя руки так, чтоб форма будущего хлеба была именно круглой; протяжно завыл, когда парнишка забыл про расстойку перед запеканием. Но, благодаря таким бессловесным подсказкам, последний хлеб для требы получился практически идеальным. Корочка была не такая румяная, как рассчитывал Денис, но на этом все его недостатки и закончились.

С момента, как леший предупредил Дениса об обрядах, прошло четыре дня. На рассвете пятницы в дверь громко постучали, разбудив Арину и её внука. Женщина молча одела бывшего шамана в льняные штаны и самолично подпоясала верёвкой просторную белую рубаху. В кожаном чехле, где раньше парень хранил инструменты шаманства, дожидались своего часа отрез ткани, мешочки с маком и пшеном, и круглый хлеб, обёрнутый в чистую тряпицу.

На выходе Дениса встретил Аука, необычайно торжественный, что выражалось в облике не зайца, а филина. Дух провёл парня через Пловешку, а жители, все как один, выходили из домов и низко кланялись, шёпотом желая юноше удачных обрядов. Этот шёпот не растворялся во влажном рассветном воздухе, а подхватывался ветром и нёсся следом за Денисом, пока он не вошёл под сень леса.

Воздух был настолько пропитан первобытной природной Силой, что потрескивал, сверкал крошечными искорками и будущий волхв мог поклясться, что слышал тихий перезвон, разливающийся под кронами деревьев. Повсюду мельтешили мелкие духи, принимающие облик различных зверей. Аука, сообразивший, что небольшого филина парень легко может потерять из виду, на ходу плавно превратился в статного оленя, чья изящная голова была украшена настоящей короной из рогов.

Спустя некоторое время, - плотные кроны застилали небо, поэтому Денис не мог определить время по солнцу, - процессия вышла к небольшому роднику, растекающемуся узким ручьём. Сочные травы волнами прокатывались от ветерка, а из-за высокой концентрации Силы крохотные брызги родниковой воды не падали на разлапистые листья кустарника, а зависали в воздухе, поблёскивая алмазной радугой.

С другой стороны от ручья стоял леший, для торжественного момента сменивший облик пня на личину благообразного старца. Правда, одежда и руки лешего всё ещё были покрыты пятнами мха, а в длинных седых волосах распускались какие-то мелкие лесные цветы. Лешак ударил посохом по земле. Денис вздрогнул и удивлённо поднял брови - земля была мягкой, должна была скрадывать все звуки, но звук удара разнёсся по полянке колокольным звоном. Гомон мелких духов тотчас притих, только Аука негромко фыркал, переминаясь с ноги на ногу.

- Дениска, Аринин внук, выйди-кось вперёд, - пробасил Хозяин леса, глядя на бывшего шамана.

Тот послушно сделал несколько шагов, остановившись у кромки звонкого ручья. Повисшие в воздухе капли медленно плыли под влиянием лёгкого ветра, сталкиваясь друг с другом и изредка ударяясь о Денисовы щёки и нос.

- Сегоднясь ты потеряешь былое имя и былую жизнь, - продолжил леший. - Зайди в воды чистые, дабы всё былое смылось с тебя и оставило лишь самое важное.

Еле сдерживаясь от шипения, Денис быстро зашёл в ледяной поток. Ноги тут же занемели, а холод продолжил подниматься вверх по ткани. Мелкие духи закружились вокруг парня, подхватывая пригоршни воды и окропляя ею обрядующегося. Дениска мужественно сжал зубы, глядя прямо перед собой в тёмно-болотные глаза лешего. Тот одобрительно хмыкнул и жестом указал юноше на место рядом с собой.

- Выходи, юный муж безымянный. И иди за мной к идолам нашим, к ликам наших богов и покровителей.

За спиной старца возникли высокие деревянные идолы, поставленные на равном расстоянии от капища. Посреди этого круга высился большой костёр, где-то по плечо юноше. По приказу лешака мелкие саламандры забежали в переплетение ветвей, и уже спустя несколько секунд костёр запылал ярким оранжевым пламенем, синеющим у основания.

- Прочти мольбу богам, - негромко подсказал Хозяин леса, подведя парня к костру и отойдя чуть поодаль.

- Верую Всевышнему Роду — Единому и Многопроявному Богу, источнику всегоя сущего и несущего, который всемось Богам крыница Вечная, - неуверенно начал будущий волхв, завороженно глядя на лики старших богов, из-за языков пламени казавшиеся живыми. - Ведаю, что Вселенная есть Род, и все многоименные Боги едины в нем. Верую в триединство бытия Прави, Яви и Нави, и что Правь - истинная, и пересказана Отцам Праотцами нашими, - танец огня будто ввёл внука Арины в подобие транса, слова мольбы лились из него неспешно и тягуче, нараспев.

Самые младшие духи остались за линией идолов, ритмично кружась в хороводе и отражая блики пламени. Даже Аука остался снаружи, снова приняв облик филина и усевшись на резное плечо одного из богов, рядом с которым был вырезан большой белый буйвол.

- Слава Роду и всем Богам, в нем сущим! - закончил обрядующийся, лишённый имени.

- Да будет так, как повелят отцы и деды наши, матери и праматери наши, - согласно загудел леший. - Засим пора обряд начать. Юнец, принёс ли ты требу богам, дабы обратили они внимание благосклонное на тебя? - будущий волхв молча достал хлеб. - Славно, разломи хлеб да скорми пламени, что ныне соединять Правь и Явь.

Отламывая от каравая ломти пушистого хлеба, парень бросал их в костёр, даже не пытаясь избавиться от ощущения, что огненные плети подхватывали хлеб, отправляя его в самый центр кострища.

- Теперича нареку я тебя, юный муж, именем, что сами боги мне подскажут, - прогрохотал Хозяин леса ровно тогда, когда парень отправил в костёр последний кусок требы.

Тотчас пламя взвилось вверх, заискрив и затрещав, а после выбросило вверх корку от последнего ломтя хлеба прямо в руки лешему. Тот внимательно посмотрел на корку, довольно хмыкнул и вернул требу огню.

- Боги нарекают тебя Межимиром, будущий волхв, - улыбаясь, сообщил лешак. - Теперича бросай в огонь мак. Пускай все горести твои перейдут в эти чёрные зёрна да будут сожжены пламенем Сварожича.

Межимир достал из мешка пригоршню мака, сыпанув его в пламя, сыто заурчавшее, будто довольный кот. Леший же обошёл костёр, сам вынул из сумки отрез ткани и мешочек со пшеном и повернулся лицом к кострищу.

- Засим имянарек закончен, благодарствую вам, Боги, что обратили взор свой на нас и дали имя юному мужу, - на этих слова костёр моментально погас, будто уйдя в землю и оставив после себя идеально ровный круг пепла.

Лешак набросил белую ткань на голову Межимиру и провёл его к выходу из круга идолов, рассыпая под ноги пшено, которое, как Межимир помнил из книги, олицетворяло всё хорошее, что боги должны привнести в его новую жизнь. Но расслабляться было рано - впереди ждал обряд посвящения в волхвы.

Юный шаман шёл по ночному городу, закинув за спину рюкзак на 80 литров, а чехол с бойраном, варганом и традиционным бубном трепетно прижимал к животу. Телячья кожа грела даже сквозь косуху и свитер, недаром он заготавливал её по всем правилам - с отмаливанием духа животного, с требой и предварительным раскидыванием рун из абрикосовых косточек.

Обычно шаманы предпочитали козью кожу, руны на куриных, как минимум, костях и только традиционный бубен, но Карлис был современным шаманом, поэтому позволял себе некоторые расхождения с традициями. Даже имя себе взял то, которое первым на ум пришло, не проходя никаких обрядов и не стремясь к языческим обычаям. Велеслав оскорбился, Оглаф поморщился от такой вульгарности, а Бохлэйл едва не потерял бутафорскую длинную кость-клипсу, закреплённую на переносице, размахивая руками в порыве благородной ярости. На родном форуме "Тонкий план" он стал изгоем, все друзья из группы последнего набора отвернулись, а для известности в реальном мире опыта пока недоставало.

Нет, Карлис не отправился в паломничество по местам силы, куда его недавно звала одна подружка, помешанная на чакрах и прочем индуизме. На самом-то деле, его пафосный и самоотречённый вид был явно преувеличен - до жэдэ вокзала было всего четыре километра пути, хоть автобусы-маршрутки уже и не ходили. Ну да он сам выбрал, на какой электричке отправиться на дачу - мог и на дневной поехать, только вот не хотел терпеть бесконечные расспросы старичков, насмешки сверстников и презрительное фырканье девчонок всех возрастов. Да, сам захотел длинные волосы. Нет, не завивка, просто пока ещё сами кудрями берутся, а потом перестанут, когда ниже лопаток вырастут. Не сатанист, не металлист, не панк и не новый тракторист в Малые Бадевцы.

Вот и взял билет на ночной поезд, прибывающий в те самые Малые Бадевцы рано утром, ещё до росы. Зато почти одному ехать, без попутчиков. Проводница сонно сощурилась, сверяя данные билета, потом молча махнула рукой, мол, не стой над душой. Карлис бодро залез в вагон, нашёл свою полку в плацкарте и, памятуя о том, что поезд не проходящий, вышел перекурить. Курил он, как и полагалось шаману, собственный сбор разнообразных трав. Точнее, доморощенного табака, но знатоков-то рядом не было? Вот и молчите, на сладковатый запах обыкновенных трав вечно сбегались менты, выискивая запрещённые вещества.

С лёгким отвращением докурив слишком крепкую самокрутку, отдающую сильной горечью, шаман вернулся в поезд и тщательно расстелил себе постель - хоть четыре часа, а поспит. Точнее, помедитирует, ведь настоящие шаманы не нуждаются во сне! Отвергнув вялое предложение уже практически спящей проводницы о покупке чая, Карлис сел на комковатый советский матрас, настраиваясь на транс и медитацию. Но спокойствие и оцепенение никак не посещали его, взамен выплыли недавние воспоминания.

- Дениска, внучек...

- Ба-а-а! Я не Дениска, а Карлис.

- Да-да, Дениска, как скажешь... Ты, это, приезжай, развеешь это свою деп-прессию, да заумности всякие тут сможешь поизучать.

- Заумности?

- Да, внучек, да. У нас же места тут некрещёные, порою даже гиблые, вот и пообщаешься, значит, с духами всякими.

Карлис тогда согласился навестить бабушку в глухой деревушке. Выйти надо было в Малых Бадевцах, а потом либо пешим ходом 20 километров, либо попутку ловить, либо молиться, чтоб всё совпало и ходил автобус. Ну, как автобус - маленький такой бусик-буханка, проржавевший во многих местах и щеголявший разноцветной изолентой в самых неожиданных своих уголках. Конечным пунктом назначения шамана был посёлок на месте старых плавней - Пловешка. Около пятнадцати домишек-срубов, расположенных между двумя заповедниками и одним заказником, до сих пор удивительным образом оставались незамеченными Крупными Дядями с такими же крупными кошельками, иначе давно вместо хат стоял бы какой-нибудь гостиничный городок для охотников-любителей, которые потому и были любителями, что больше любили комфорт и крепкий алкоголь, чем грязь, комаров, звериный помёт и прочие прелести охоты.

Из воспоминаний Карлиса вывела резкая остановка поезда - сидя против хода поезда, он едва не ушибся о стол, потеряв равновесие. Они стояли на какой-то крохотной захудалой станции, различимой только благодаря высокому фонарю и металлической доске с расписанием поездов. Загрохотали открываемые двери, в окно шаман увидел нескольких людей, понуро бредущих по тропинке к селу. Рядом послышалось гулкое топанье. Мимо прошёл румяный и жизнерадостный толстячок из тех, которые никогда не унывают, чем и раздражают окружающих грустных людей. Дойдя до конца вагона, толстячок вернулся и приземлился аккурат напротив шамана.

- Ночки! - на удивление коротко поздоровалась человеческая версия Колобка.

- М, - согласно кивнул Карлис, не любящий запросто так общаться с мимолётными встречными.

- В Бадевцы едешь? - толстячку явно была не важна словоохотливость щуплого странного паренька, он мог говорить и за четверых. - Да, хорошее место, спокойное. Ты чейный будешь-то?

- Не в Бадевцы, в Пловешку я, - неохотно уточнил Карлис.

Толстячок тут же умолк, подозрительно зыркнув на шамана. Молча достал из клетчатой сумки бутылку пива, покрутил в руках и засунул обратно. Вздохнул, покрутил головой, попыхтел, устраиваясь поудобнее. Казалось, что этот толстячок просто не мог усидеть спокойно, потому что его шарообразная форма банально не располагала к статичному положению.

- Слыш, малец, - проникновенно начал он. - Ты-то в курсе, что в Пловешке творится? - И, не дожидаясь ответа, разом всё выложил, - люди там пропадают, зверьё процветает, а жители все, говорят, поголовно ведьмы!

- Что, и мужчины тоже ведьмы? - подчёркнуто вежливо уточнил скучающий уже шаман. В такой компании не то, что медитировать, но и просто поспать не удастся.

- И мужики, да! - категорично отрезал толстячок. - И чёй-то ты туда намылился? Жизь не мила?

- К бабуле в гости еду, - вздохнув, Карлис откинулся назад, ощущая под спиной поскрипывающую мягкую подушку из кожзама.

- Ну дела... - неопределённо протянув это, круглый мужичок в три движения постелил себе спальное место и улёгся, надолго замолчав.

Расслабившийся Карлис, видать, задремал, так как не услышал и не увидел свою станцию. Его растолкал тот самый бодрый толстячок, по которому не было понятно, спал ли он вообще. Подхватив рюкзак и чехол с инструментами, шаман почти бегом выбрался из поезда, получив довольно неприличное напутствие от проводницы. Как ни удивительно, но толстячок не отставал, поминутно хихикая и что-то сбивчиво рассказывая.

- Ну чё, малой, ты автобуса ждать иль пешком попрёшься, раз смелый? - за ночь трепет перед Карлисом пропал, поэтому кругляш даже фамильярно похлопал "волосатика" по плечу.

- Автобуса ещё попробуй дождись, - хмыкнул шаман, сообразив, что меньше всего на свете ему сейчас хочется идти пешком около двадцати километров.

- А пойдём-ка, покажу кой-чего, - решившись, толстячок в приказном порядке стал подталкивать парня в спину, направляя куда-то в косое переплетение деревенских улочек.

В голове Карлиса промелькнули мысли, стандартные для типичного городского подростка - сырой сарай, тёмный подвал, сексуальные домогательства и рабский труд на огороде. Реальность, тем не менее, оказалась куда более прозаичной - толстячок дотолкал хмурого шамана до какого-то обширного подворья, где за курями гонялась чумазая белёсая девчушка лет эдак шести, а на нём покрикивала, вытаскивая из колодца ведро воды, пышнотелая женщина из тех, у кого кровь с молоком и солнце в глазах.

- Пашка, наконец-то, - обрадовалась женщина, ставя ведро на землю. - Задержался, поди, на день почти!

- Да, Ладушка, прости дурака - проспал поезд, - повинился толстячок, с нежностью обнимая свою супругу. - Токмо я сейчас снова отъеду - парня надо в Пловешку доправить.

- В Пловешку? - ахнула Лада, картинно всплескивая пухлыми загорелыми почти до черноты руками. - Ты какой белены объелся, что паренька туда тянешь-то?

- Да то не я тяну, Ладушка, - Павел терпеливо закивал. - Парню туда к бабке ехать, а автобуса, ты ж знаешь, не дождаться. Колька-то, поди, ещё со вчера лыка не вяжет, куда ему за руль.

- А, ну, раз к бабке... - женщина окинула окинула Карлиса таким же подозрительным взглядом, как толстячок до этого. - Вези тогда, уже рассвело.

- Я мигом, - повеселел Паша. - Счас бак залью и подкачу.

Пока шаман ждал, не зная, что и предпринять, добросердечная Лада выдала ему пакет с горячими печёными пирожками и бутылку с молоком. Оно, видимо, было из-под коровы и ночку простояло в холодильнике, потому что бутылка быстро запотела, а молоко было двухслойным - сливки успели отстояться.

- Худой-то какой, - тихонько причитала Лада, вернувшись к поливу небольшого палисадничка перед резным крыльцом. - Аська, иди курам корма всыпь!

Чумазая Аська, кивнув, побежала куда-то за дом, за ней шустро потянулись куры, возбуждённо гомоня. К воротам с шумом подъехала старенькая машина, но ухоженная - видно было, что Паша ухаживал за ней, подкрашивая и ремонтируя. Карлис сел на переднее сидение, кинув рюкзак назад, но чехол с инструментами из рук не выпускал. Пашка посмеивался, глядя, как шаман пытается уместить в руках громоздкий чехол, литровую бутылку молока и пакет со снедью, но учить не стал - взрослый уже парень, поздно поправлять.

Ехали в одностороннем молчании - толстячок травил какие-то байки из сельской жизни, а Карлис наблюдал за проплывающими пейзажами, удивляясь обилию выпасаемого скота. Но ещё удивительнее было то, что за стареньким указателем "Пловешка" не было не следа домашних рогатых и мохнатых обитателей. Даже кляксы высохшего навоза не встречались. Шаман понял, что всему виной зловещие слухи о Пловешке, обильно гуляющие среди местных обителей.

- Ну вот, отсюда до Пловешки уже рукой подать, - Паша свернул на обочину узкой дороги, не доезжая до поворота. - Дальше не поеду - не развернуться уже будет.

- Спасибо большое, - смущённо пробормотал Карлис. Не пристало шаману людей благодарить, да ничего уж не поделать, ведь толстячок и вправду помог.

- Прямо вдоль дороги иди, через десять минут на месте будешь, - напутствовал мужичок, закусывая примятый фильтр папиросы и лихо загибая её кверху "козьей ножкой". - И пирожки-то съешь, с малиной они.

Карлису пришлось аккуратно положить на дорогу пакет и бутылку, чтоб достать свободной рукой рюкзак и закинуть его на спину. Чехол он не собирался выпускать из рук, пока не дойдёт до дома бабушки. Как-то раз он уже потерял почти такой же набор, пусть и купленный у одного крафтера. А этот, сделанный уже собственноручно, было бы в разы обиднее потерять.

За поворотом и вправду показалась деревушка Пловешка. Домики-срубы, вольготно раскинувшиеся на заливных полях. Немного скота, - да и много ли надо такому количеству жителей? Дом бабушки Карлис сразу узнал - она недавно хвасталась, что покрасила ставни в синий, а крышу в зелёный цвет, и теперь её дом выделялся из всех, мелькая ярким пятном ещё издалека. Сама бабуля уже копошилась около дома, по одной вытаскивая банки с соленьями-вареньями к приезду внука. При виде почти не старого лица бабушки, - здоровый воздух, хорошее питание и труд и не такое могут! - на лице шамана впервые за многие дни появилась искренняя широкая улыбка.

Дальнейшие три дня Карлис запомнил с трудом - были неуёмные восторги бабули и всех её друзей-знакомых, которые и составляли всё население деревни; много домашней еды, простой, как и принято в деревнях, но вкусной и сытной; бесконечные рассказы, сказки, байки. А вот что в памяти отложилось, так это посиделки на третий день ночью. Около большого открытого очага собралась практически вся деревня, за исключением совсем уж почтенных её жителей, которые засыпали с курами и просыпались с петухами по состоянию здоровья. По кружкам разлили вишнёвую бражку дядьки Марена, над костром на вертеле неспешно запекался молочный поросёнок, которого дед Никифор утром сослепу подстрелил из старого ружья, приняв невесть за кого. Теперь Никифор и жарил порося, поливая его крепким отваром чабреца "Для запаху да корочки". Где-то в отдалении слышались волчьи песни, в небольших свинарниках похрюкивали чушки, а собравшиеся негромко переговаривались, ожидая традиционных пересказов.

Слово взял Марен, пускающий клубы дыма из короткой самопальной трубки. На самокрутки Карлиса и на его доморощённый табак тут смотрели с усмешкой, качая головой - что взять с молодёжи? Вот и сейчас Марен добродушно хмыкнул, глядя, как шаман скручивает тонкую папироску, набитую крупно порезанным табаком.

- Ну-кось! - сказал он, будто в бочку кулаком стукнул. Все подняли кружки с брагой и отхлебнули по глотку, знаменуя начало засидок. - Приехал к нам Дениска-малец... - Марен запнулся, увидев обиженный взгляд шамана. - Точнее, Карлис-шаман. Аринка-то и подсказала мне, что он с духами, того, беседовать могёт. Быть может и поможет нам внучонок её!

Все согласно загомонили, обсуждая новые вести. Шаман недоумённо озирался, не понимая, о чём вообще идёт речь. За эти проведённые дни он не возвращался к шаманской практике, за исключением трепетного отношения к чехлу, который и сейчас был с ним.

- Слушай-но, что расскажу, - проникновенно продолжил Марен, проталкивая в чашу трубки курительную смесь заскорузлым пальцем. - Давнось то было, когда плавни на месте деревни нашей стояли. Речка тогда неподалёку была, вот и разливалась по весне. Люди гибли, не зная полноводья. Но хуже всего были хозяева здешние - лешаки, звери говорящи, духи лесные всякие, - дядька замолк, раскуривая трубку. - Речка та давно иссохла, деревня наша стоит тут уже полтораста лет, да хозяева не ушли никуда, дом здеся их.

Подтверждая слова Марена, по лесу прошёлся резкий порыв ветра, волчий вой прервался на миг, после чего зазвучал ещё громче. Даже костёр, казалось, замолчал, перестав потрескивать. Шаман громко сглотнул. Положа руку на сердце, в духов он не верил никогда. Даже на шаманских курсах про себя посмеивался - нашли дурака, да кто в наш век технологий поверит в бестелесных призраков? Но тут верилось. И очень даже сильно - кожа вмиг пупырышками покрылась, волоски все дыбом стали, даже на макушке. Почувствовал Карлис в воздухе что-то нездешнее, будто не в деревне сидел сейчас перед костром, а в лесной чаще, где пахло влажным деревом, мхом и травянисто-пряным запахом листвы.

- Хэй-но! - Никифор прервал молчание сильным голосом, не вяжущимся с телом дряхлого старика. - Свиня-то готова ужесь, миски подставляй.

Послушавшись, селяне ожили, потянувшись к костру с тарелками и глиняными мисками. Никифор ловко срезал куски мяса с поросёнка в подставленную тару, умудряясь выбирать каждому те части свинки, которые больше всего были любимы человеком. Старухе Макроши он с бедра срезал сочную мякоть, Марену достался жирный подчерёвок с чуть обуглившейся кожей, а самому Карлису, посмеиваясь, дед в тарелку положил добрый кусок корейки.

Разобрав порося почти до скелета, жители Пловешки вернулись на свои места, не возвращаясь к мистическим темам до окончания трапезы. Шаман, всегда скептично относившийся к свинине из-за жирности и специфического её запаха, быстро расправился со своей порцией, даже не почувствовав на языке дичной горечи и излишней жирности. После ужина все снова наполнили уже опустевшие кружки пряной брагой, сыто улыбаясь и покряхтывая.

- Такося вот, - продолжил Марен, бывший, видимо, за старейшину деревни, хотя нигде в иных делах это и не было видно. - Ты, Карлис, нас может и на смех подымешь, да только лучше б всё это шуткой какой было от стариков с тугим умом. Ровнёхонько полторы сотни лет назад мы тут и поселились. Мы все, - он обвёл внимательным взглядом селян, те закивали. - И с тех пор живём здесь. Нет-нет, мы не бессмертны, - дядька махнул рукой, выпуская из уголка рта густой клуб дыма. - Тела-то наши дряхнут и помирают, но, рождаясь заново в этом мире, каждый из нас помнит всё, что было до этого. И тянет нас сюда, будто арканом зацепили. Пойми, малец, помереть уже охота! - Марен чуть повысил голос, его поддержали отдельные выкрики жителей. - Сложно-то помнить последние полтораста лет, сил уже никаких нет! Угомони духов этих, помоги нам. Понимаю, что мы хранители, раз уж на места сии жить пришли, но что ж нас не сменяет-то никто?

Шаман, хотевший было расхохотаться над удачным юмором дремучих селян, умолк на полузвуке, взглянув в глаза своей бабушке. Арине горестно кивнула, подтверждая слова Марена. Да Карлис и сам почувствовал, что не разыгрывают его. Не может в глазах семидесятилетней старушки быть такая вековая мудрость. Парень шумно вздохнул, чувствуя, как от волнения немеют пальцы. Казалось бы, пришло твоё время, брат-шаман! Вызови хозяев местных, договорись да и дело с концом. А вдруг эти хозяева действительно есть? Вдруг выйдут из лесу, говорить захотят, бартер потребуют... Но вишнёвая брага уже успела чуть притупить страхи современного шамана. Да и, чего греха таить, жила в нём некая авантюристская жилка, всегда мечтавшая взаправду духов встретить, успокоить и договориться с ними. Не просто так же на шамана учился.

Селяне наотрез отказались по домам идти, объясняя это тем, что хотят увидеть своих "работодателей", да и самому Карлису так безопаснее будет. Шаман не возражал, к тому же, ему было страшно оставаться одному посреди лесов, в которых могло водиться невесть что. По его указаниям костёр чуть притушили, оставив небольшой огонёк и много тлеющих рубинами углей. Остатки порося разобрали, раскидав кругом, чтоб задобрить духов, если они кровожадными окажутся. В пламя полетела связка трав - полынь, зверобой, мелисса, ромашка, шалфей. Учитель говорил, что запахи этих трав приманивают духов. Их чехла Карлис извлёк традиционный бубен - всё ж не с духами недавно умерших дело имеет, а с традиционной нечистью.

В тишине леса раздалась дробь, когда шаман кончиками пальцев прошёлся по серёдке бубна, пытаясь выдать хоть какое-то подобие горлового пения.

- Эт што ищо за петруха? - раздался низкий и скрипучий голос. - Пошто мертвяков из могил призвать пытаисся?! - к свету костра из лесу неспешно вышло что-то, напоминающее большой пень с насмешливыми глазами и руками-ногами из толстых веток.

- Да не мертвяко-о-ов, - протянул высокий голосок и на верхушку пня выскочил большой серебристый заяц, чуть просвечивающий и изредка мерцающий. - То он тебя, старый ты пень, вызывал!

Карлис оглушёно, как рыба, ловил ртом воздух. Из ослабевшей ладони в траву выпала колотушка. Местные же спокойны остались, странно глядя на говорящий пень.

- Ты... Вы леший, хозяин этих мест? - дрожащим фальцетом осведомился шаман, прижимая к груди бубен.

- Леший он, леший, - заверил его заяц-дух, уже успевший бесцеремонно обойти Карлиса по кругу и рассмотреть. - А ты кем будешь? Чей?

- Внук это мой, - подала голос Арина, на глазах молодея сразу лет на тридцать. Седые волосы обрели золотой блеск, щёки налились румянцем, а чуть сутулая фигурка постройнела, выпрямилась.

Шаман с удивлением заметил, что и остальные селяне начали стремительно терять прожитые годы. Марен улыбался неизменной насмешливой улыбкой, приглаживая чёрные смоляные кудри на ранее плешивой голове. Никифор, без труда не могший на приступок взобраться, превратился в здорового молодца, который с лёгкостью мог бы жонглировать кузнечными наковальнями. Да и все остальные не отставали, обретая молодой и крепкий вид. Карлис замер, поражённый увиденным. Только прикосновение Арины его привело в чувство.

- Чего это тут творится?! - умоляюще проблеял он, глядя в оставшиеся прежними глаза бабушки.

- Аринка! - вдруг встрял заяц. - На пробуждение что ль привела? Ай да проныра, не думал я, что он уже вырос вона как!

- Пробуждение? - пробасил лешак. - Неужто ещё один брат наш нашёлся, пропащая душа?

- Да нет, трухлявая твоя голова, - нетерпеливый длинноухий уже трижды перепрыгнул через пень и теперь барабанил по его боку задней лапой. - Внук это Аринкин. Внук!

- А-а-а, ну раз внук... Ходи сюда, недоросль заросший, - пень вытянул руку-ветку, поманив к себе Карлиса. Тот, оглянувшись на бабушку, осторожно приблизился. - Как звать-то тебя, внук?

- Кар... Денис я, - негромко ответил шаман, не обратив внимания, что бубен выпал из рук и остался тёмным пятном на земле.

- Дениска, значит, - повторил лешак и задумался, негромко поскрипывая. - Ну, Дениска-внук, руку давай. Нашим тебе пора стать, вспомнить пора знания свои. Давно тут гонца не жило, давно... - скрипуче причитая, леший прикоснулся рукой к пальцам парня.

По светлой коже, не тронутой рабочим загаром, побежали тёмно-зелёные знаки, складываясь в веды и руновязи. Даже греческие и римские символы были заметны, ведь язычество имеет одну природу. Денис притих, умиротворённо улыбаясь. Знания и память неспешно возвращались к нему, открывая смысл всего, что он делал ранее.

На деле-то всё оказалось просто. Аринка вместе с жителями Пловешки оказалась одной из младших богинь, спрятанных старшими от безразличия людского. Но за долгие годы неверия они все потеряли большую часть своей силы, объединившись с лесными духами и став своего рода Хранителями заповедных плавней. Река та иссохла по велению лешака, освобождающего место под деревушку Пловешку. Но вот беда была - среди младших богов не было того, кто б мог вольно себя чувствовать и среди своих, и среди нечисти лесной. Вот Аринка как-то и провела несколько десятилетий в большом городе, обзаведясь бесталанной к магии дочерью и внуком, которому перешёл дар посредника меж мирами - верхним, средним и нижним. И вправду шаманом оказался, но не тем, на которого учился. Остался Дениска с ними, куда ж деваться-то от предназначения? Дом ему лешак за ночь построил, взяв в работу кого-то из совсем мелких духов. А о дальнейшем знать не можем, недавно всё это случилось, а там жизнь покажет.

P.S. Текст был написан под впечатлением Poets of the Fall - Carnival of Rust. Для большего погружения рекомендую эту самую песню и слушать на повторе, не громко. Штука вышла экспериментальная для меня, поэтому буду рада конструктивной критике. Выделенный курсивом конец - часть для тех, кто не любит неоконченные вещи. Его читать не обязательно, поэтому и оставляю постскриптум в самом начале.

Просыпаясь, я каждый раз чувствую кислый привкус ржавчины на своих губах. Она рыжей пылью оседает на моей мебели, на полу, на кровати и даже на моём теле под одеялом. Просачиваясь через закрытые окна, она повсюду.

Тленный мир осыпается под моим взглядом. Каждый шаг оставляет оплавленную дыру в асфальте. Прикосновения к не натуральным вещам превращают их в прах. Когда я погладил Милу по щеке, она рассыпалась и тут же развеялась кислым ветром по останкам этого города. Не послушала меня, не перестала притворяться кем-то другим, но не собой. Я могу выходить из дома только в одежде из натуральных материалов. Даже капля синтетики превращает новый костюм в пыль за 5 минут.

Уже который день я живу в этом Карнавале Ржавчины. Животные и дети ушли первыми, с грозой, разметавшей их хрупкие тела, повреждённые коррозией. Я не знаю, почему она на меня не действует. Возможно, это от того, что я не боюсь пить воду. Вода перестала быть прозрачной. Даже из под крана льётся чуть загустевшая жидкость, по цвету напоминающая Фанту. Туристы уже давно не фотографируют Кровавую Луну - из-за ржавой пыли в воздухе она теперь каждую ночь.

Я не хочу уходить из города. Нет, мне не дороги эти улицы, парки или люди. Повсюду тоже самое, что и здесь - ржавчина, тлен и прах. Мне нет смысла идти куда-то еще. Я точно так же буду бояться прикоснуться к людям после того, как несколько прохожих зацепили меня на улице плечом и беззвучно осыпались небольшими кучками рыжего порошка.

Я давно придумал, что мне делать. Я лишь ждал. Надеялся, чёрт возьми, что это просто сон, кома, посмертное видение. Что всего этого кошмара нет и не будет никогда. Конечно, есть пара плюсов - для меня больше нет новостей, нет денег, нет СМИ. Как я выжил в мире, где нельзя поесть супа? Я просто пью воду. Она на удивление питательная. Один стакан приблизительно равен пирожку с картошкой. Я даже, прошу прощения, в туалет по большой нужде регулярно хожу, как и в былые времена. Но другие… На них действует ржавчина, но они могут есть, читать, соприкасаться. Почему же?..

Но я отвлёкся. Я знаю, как выйти из положения.

Огонь. Я проверял - это не простая коррозия. Та же вода спокойно горит. Значит, и всё остальное сможет. Вы не понимаете - я видел лица оставшихся. Знаете, что значит постоянно бояться жить, двигаться, просто дышать? Я видел, как девушка споткнулась о порожек и тут же лишилась обеих ног до колена. А пока она пыталась ползти, отталкиваясь ладонями от земли, порыв ветра закружил листья, унося прах ее ног с собой. Я смотрел, как ребёнок скатился с горки на площадке, но на землю ссыпался его проржавевший прах.

Этот мир уже насквозь проржавел. Коррозия в воде, в земле, в воздухе. Рыжие овощи, рыжие камни и листья. Но эту гадость вижу только я. Другие не замечают даже дыр, которые в них проделал этот тлен. Когда кто-то рассыпается, остальные будто мгновенно его забывают. Мать не плакала о потере своего ребёнка. Никто не помог девушке, оставшейся без ног и десять минут спустя растворившейся в потоке воды после дождя.

Огонь. Я сожгу весь этот призрачный город. Я стану конферансье этого Карнавала. Я всё-всё-всё уже давно продумал.

Я пишу это пальцем на асфальте и буквы отпечатываются оплавленными полосами. Надеюсь, что я не спасусь. Надеюсь, что огонь освободит меня.

Сегодня я надел костюм. Один из немногих, который сумел отыскать в опустевшем магазине карнавальных нарядов. Я - заведующий. Я - оратор. Я - современный Нерон, очищающий путь для последующих за мной.

Я поправил цилиндр и пристукнул тростью по асфальтированному пятачку, испещрённому моими письменами. Я должен быть грациозен и величествен. Я - конферансье, который объявит окончание Карнавала Ржавчины.

Дорогие зрители! Вы получили вдоволь и хлеба, и зрелищ. Но всё, не только хорошее, склонно заканчиваться рано или поздно. Сегодня мне дарована честь завершить это действо, которое я именую Карнавалом. Я же, в свою очередь, дарую вам всем свободу! Воспользуйтесь ею с умом, не повторяйте ошибок тех, кого уже нет с нами. Я должен быть лаконичен. Поэтому. Всё. Конец. Занавес. Красные всполохи.

Я присел, разводя костёр. Мои прикосновения смертельны для синтетических вещей, поэтому горючее я носил в ладонях из деревянной бочки. От моей кожи жидкость расслоилась и её синтезированная часть медленно испарялась. Я не нервничал. Первая же спичка заставила костёр вспыхнуть. Я не готов долго ждать. Перевернул бочку, расплёскивая ее содержимое вокруг. Асфальт вспыхнул быстро, как я и предполагал. Край моей трости уже начал обугливаться. Подошвы ботинок из натуральной кожи плавились. Боли я не чувствовал. Я ведь делаю благое дело. Весь этот Карнавал сгорит вместе со мной. Возможно, где-то в мире еще остались не затронутые коррозией города и люди. Я их уже не увижу. Больше всего я жалею о том, что не могу сейчас почувствовать пальцами ободряющее прикосновение человека. Тёплую кожу под подушечками пальцев. Сжать чьё-то хрупкое запястье. Понять, что хоть кто-то видит то же, что и я. Огонь ласково лизал мои кисти рук, будто огромный пёс. Постепенно поднимаясь выше, он избавил меня от одежды. От кожи. От меня самого. Конец Карнавала Ржавчины.

“Вчера около шести вечера неизвестный мужчина совершил акт самосожжения. Причины его поступка не ясны, однако все знакомые, которых мы опросили, утверждали, что он уже вторую неделю твердил о какой-то коррозии, поразившей город. Врачи подтверждают смерть мужчины от получения ожогов, не совместимых с жизнью. Пострадавших нет. Скорее всего, мужчина был тяжело болен, что и послужило причиной такого радикального действия. Однако, свидетель этого самоубийства, тридцатилетняя жительница города, видевшая происходящее со своего балкона, сообщает, что слышала некую пламенную речь погибшего, в которой он говорил, что дарит всем свободу. К тому же, свидетельница утверждает, что погибший не метался от боли, когда огонь охватил его тело, а, наоборот, как бы ласкал его ладонями и улыбался. А теперь, новости спорта…”

Итак, получила я свой подарочек от замечательной Снегурочки. Честно говоря, ожидание было довольно нервным, так как на этапе экспорта из Питера в Украину статус посылки завис на 19 дней.

Тем не менее, 19-го числа я добралась на почту (и даже не упала на мокром льду), забрала своё счастье и стремглав помчалась домой. Впервые получила пакет, а не коробку!

Вот такой "мешок подарков" в 950 грамм весом) Котоинспекция в размере 3 шт наказана за попытку сожрать искусственную ёлку, поэтому прячется по углам.

Отрыла пакет, и встретилась взглядом с животным. Явно моим тотемным животным!

Он мягонький, пушистенький и очень жмакательный^^

Дальше в руки попался ещё один котик.

Это брелок, правда, я пока не придумала, куда его повесить. Он тоже очень мягкий! Размером с ладошку и достаточно позитивен для 10 минут прыганья от радости))

Потом из "мешка" была достана книга. Цельная книга-комикс! Первая такая в моей библиотеке)

Когда-то я частенько натыкалась на этот комикс о коте-философе, но всё лень было найти по-нормальному. А теперь я могу зачитываться этим творением) Правда, стараюсь совсем помаленьку, а то иначе за час закончится.

Под книгой обнаружились шикарные брошки, полностью рукодельного характера.

Деревянные, такие ништяковые! Весь день потом щеголяла с котиком-космонавтом на домашнем свитере) Правда, младшая кота попыталась его погрызть-сожрать, поэтому брошь отправилась в безопасное место, ждать своего часа.

Самым приятным подарком оказался рисунок, собственноручно сделанный Снегурочкой.

В принципе, если снизить количество котов, то это будет картина "AmberTail пришла с почты домой". Сия картина теперь красуется на стене под акварельным постером Тантрума (любители HIMYM поймут).

Вот весь подарок целиком.

И-таки один из котоинспекторов быстро отошёл от обиды за наказание, поэтому удалось его слегка поймать на проверке подарков.

Хочу от всего сердца и детства в заднице поблагодарить Снегурочку Александру из Питера. Это были очень волнительные полчаса чистого счастья! И до сих пор душу греют эти подарки, собранные Снегурочкой со всей тщательностью.

P.S. Баянометр выдал пост отчёта о подарках, арты с каждитами и девушками, мем со Шварценеггером и кошелёк.

Он шёл по кромке проезжей части, где по старой брусчатке ехали, трясясь и гремя всеми сочленениями, разномастные детища автомобильной промышленности. Вокруг дымили заводы, шли люди, зомбированные собственными смартфонами, и думали лишь о том, что им твердили такие же зомби по ту сторону плоских всяческидюймовых телевизоров. Деревья натужно кашляли от смога и токсичных испражнений тысяч машин. Земля пожелтела от грязи и мочи отчаявшихся интеллигентов, и никакие Буратины уже не смогли бы вырастить ни пенни на своих денежных деревьях, взращенных этой отравленной земной твердью. С множества рекламных щитов лучезарно смеялись счастливые семьи, девушки, дети и парни, предлагая разномастные развлечения и приобретения для тех, у кого ещё остались заначенные в носках деньги.

Мужчина приветливо приподнимал край угольно-чёрного цилиндра в знак приветствия каждому встречному водителю. Никто не обращал внимания на необычного человека, хотя груднички в колясках и таращили удивлённо свои глазёнки.

С головы до пят облик этого человека не соотносился с текущей эпохой, в его руках не было телефона, а в голове журчали чудодейственным ручейком собственные мысли. Высокие тяжёлые ботинки с большим количеством пряжек высекали едва заметные искры о камни брусчатки своими железными набойками. Поскрипывали при каждом шаге элегантные чёрные кожаные брюки с лампасами коричневой кожи. Под длинным плащом на мужчине красовалась шёлковая белоснежная рубашка, заправленная в штаны. Поверх рубахи обреталась жилетка под цвет брюк, из нагрудного кармашка которой свисала латунная цепочка. Ворот рубашки сдерживал галстук-бабочка с прикреплёнными к нему небольшими латунными шестерёнками. Внимательный зритель мог заметить, что шестерни беспрерывно вращались, издавая мелодичный звон, схожий со звуком капли воды, упавшей на тонкую серебряную пластину.

Лицо этого странного человека обладало приятными глазу художника тонкими и выразительными чертами. От пышных и ухоженных бакенбард тянулась тонкая полоса изящной бородки, объединённой с фигурными усами изогнутыми линиями жёстких рыжеватых волос. К слову, выбивавшиеся из-под цилиндра локоны так же были рыжеватого оттенка. Отнюдь не тонкие губы привычно и с наслаждением посасывали мундштук резной трубки, а глаза… Глаза же были скрыты очками для сварки, иными словами – гогглами. Широкая кожаная полоса крепления уходила к затылку. Над самими очками явно поработал бывалый мастер - нигде не виднелись следы Великой Синей Изоленты, рекламируемой всеми современными строительными магазинами. К тому же, дизайну и функциональности данного устройства могли позавидовать все вместе взятые продукты фруктовых брендов. Правый окуляр имел набор сменных стёклышек для разных случаев жизни, а так же в веере разноцветных кругляшей виднелась толстая лупа. Около левого окуляра, кроме практически идентичного набора стёкол, находилась миниатюрная фотокамера.

Во время ходьбы мужчина грациозно опирался на трость из тёмного дерева. По сравнению с его облачением, трость поражала своей простотой – ни резьбы, ни фигурного набалдашника, - просто трость из гладко отполированного дерева.

Экстравагантный господин не спеша дошёл до главной площади города, остановился и, сменив стёклышки в гогглах на прозрачные, внимательно осмотрелся. Кругом пестрели толпы людей, поглощённых виртуальной жизнью даже в процессе реальной. Они общались друг другом только через интернет, даже если хотели поздороваться с рядом сидящим знакомым. Никто не поднимал головы от своего девайса. Даже дети уже были под влиянием всемирной паутины, смеясь только увидев забавный ролик или смешную картинку.

Господин неодобрительно покачал головой, подкрутил усы и, пошевелив длинными пальцами на манер волшебников из старых сказок, прикоснулся к очкам. Два щелка ознаменовали смену линз. Теперь весь мир для мужчины был раскрашен в оттенки зелёного и оранжевого. Удовлетворительно хмыкнув, он прищурился и пробормотал:

- Так, теперь добавим солнечного света… - и тут же плотные тучи кирпичной крошки, пыли и смога раздвинулись, пропуская яркие солнечные лучи.

На площади стало светлее, растения на клумбах ощутимо потянулись навстречу солнцу, которого им так не хватало в последние несколько лет. Люди же недовольно зашевелились, подобно плесени – яркий свет мешал им смотреть в экраны телефонов, съедая цвета и заставляя их собираться плотными толпами в местах, где была тень.

- Отлично, - в бархатном голосе профессора Якова де Миурга послышалась улыбка. – Немного дождя тоже не повредит…

Первые капли живительной влаги, падающей на иссохшую землю, были цвета ржавчины. Но вскоре, когда небо разразилось ливнем, над городом не осталось ни следа ядовитых испарений, пыли и дыма. Жители города прижимались к стенам домов, стараясь сохранить свои гаджеты сухими и работоспособными, однако, не всем хватало сухого места. Смартфоны, уязвимые к нещадным потокам воды, мигали экранами, шипели динамиками, беспорядочно рябили приложениями и… погасали навсегда. Лишённые беспрерывной дозы «гипноза», некоторые люди поднимали глаза, покрытые маслянистой плёнкой, как у крупного рогатого скота, и с удивлением вертели головой. Постепенно взгляд этих людей становился осмысленнее, плёнка испарялась чёрной дымкой, и на профессора смотрели уже несколько десятков пар голубых, зелёных и карих глаз.

Де Миург радушно улыбнулся, глядя на этих «новорожденных» людей, и медленно поднял руки к лицу. Цвет мира в его глазах сменился на кофейно-коричневый.

- А не убрать ли нам все эти бесполезные заводы? – сам у себя поинтересовался мужчина, щёлкая пальцами.

Землю сотрясли подземные толчки – неугодные заводы быстро погружались в земную твердь, которая мгновенно зализывала «раны», не оставляя даже следов от загрязнителей. Профессор ничем не рисковал – человеческие руки на производстве давно были заменены роботизированными механизмами.

Он повёл правой рукой снизу вверх – испорченный отбросами грунт немедленно почернел и теперь кишел не окурками и банками, а дождевыми червями.

Под лучами солнца, каплями воды, да на чистой почве парки, скверы и клумбы зеленели под взглядами изумлённых людей, собирающихся вокруг профессора.

Господин Яков же немного устало вздохнул, приподнял гогглы и, достав из нагрудного кармашка латунные часы на цепочке, откинул крышечку с гравировкой и посмотрел на показания стрелок. Затем, спрятав часы обратно, вернул прозрачные стёклышки и неспешно прошёл в центр площади. Освобождённые люди следовали за ним в некотором отдалении, тихо переговариваясь хриплыми от непривычки голосами.

- Что происходит?

- Я не знаю.

- Я не помню, как здесь построили этот торговый центр. Кажется, раньше тут был фонтан и небольшой сквер…

- Да, точно! А здесь был книжный магазин.

- Ага, а теперь сервисный центр техники…

Не прислушиваясь к шёпоту толпы, профессор остановился и оглядел многочисленные орды погрязших в интернете горожан с тем укором, с которым родитель смотрит на нашкодившего ребёнка. Зацокав языком, Яков де Миург подкурил потухшую трубку длинной каминной спичкой и пробормотал, выпустив душистый клуб табачного дыма:

- Время гипноза закончилось, мои дорогие. Пора вам начинать жить и творить что-то своё… - со щелчками синее и чёрное стёкла заняли свои места в очках господина.

Прокашлявшись, мужчина стукнул тростью по гранитной плитке и сказал:

- Достаточно! – его голос весенним громом разнёсся не только по площади, но и по самым укромным уголкам города.

И тут же экраны всех телефонов, телевизоров, планшетных и стационарных компьютеров, ноутбуков и «умных» часов зарябили разноцветными полосами, а затем погасли. Раздался коллективный судорожный выдох. Если бы кто-то смотрел на площади и улицы города, он мог бы увидеть удивительное зрелище – тысячи людей поднимали глаза, ошарашено глядя на своих соседей, друзей, любимых. Изумлённые жители нерешительно переводили взгляд от одного лица к другому. Над городом на мгновение появилось чёрное облако – маслянистая плёнка испарялась с глаз освобождённых горожан, даря им возможность видеть мир вне экранов своих гаджетов.

Яков поднял очки на лоб и довольно осматривал дел рук своих. Город постепенно заполнялся радостным гулом человеческих голосов, детским смехом, скрипом качелей и топотом множества ног.

Однако, де Миург, несколько минут стоявший на месте, вновь водрузил гогглы на нос. Резко повернувшись, он вышел на проезжую часть, заполненную вставшими автомобилями. Профессор уже воздел было руки, дабы обезвредить машины простым методом испарения двигателя, но вдруг нерешительно остановился, озорно улыбнулся своим мыслям и, залихватски подкрутив ус, хлопнул в ладоши. Только звук хлопка рассеялся в воздухе, как все автомобили окутались тёплым оранжевым свечением, и спустя миг воздух над городом запестрел переливчатыми крыльями огромных разноцветных бабочек. Пустые теперь дороги заполнялись изумлёнными людьми и резвящимися детьми.

Господин Яков захихикал в кулачок, радуясь своей шалости, и пошёл среди людей, на ходу меняя цвет линз на оранжевый. Иногда профессор останавливался около выбранного им человека, что-то тихо говорил ему на ухо и, если человек кивал, вручал ему простые гогглы…

Небо над городом наполнилось подмигивающими звёздами. Профессор де Миург снова стоял на центральной площади города, наполненной уже свободными людьми. За его спиной стояло несколько десятков новых учеников с гогглами на лбах. Повернувшись к ним лицом, отчего полы длинного плаща взметнулись, профессор картинно развёл руки в стороны, будто силясь охватить всё пространство вокруг себя, и обратился к ученикам:

- Не бойтесь менять мир вокруг себя! Но запомните главное правило – мир вокруг сможет стать таким лишь в том случае, если ваш внутренний мир светел, чист и свободен от ядовитых испарений общественных мнений, - Яков де Миург на несколько секунд замер с серьёзным лицом, но после подмигнул своим замершим студентам. – Но не бойтесь – просто будьте собой и оставайтесь людьми. А теперь – в путь, мои дорогие!