Diskman

Один мой друг писатель-любитель, сам так себя называет, участвовал в конкурсе на Яплакал.
Каждый писал краткое начало рассказа, потом шла перетасовка и каждому нужно было продолжить случайное начало. Интересно вышло, решил поделиться.

Краткое начало

- Кот! Куда мы идём? И зачем ты сказал взять мне лопату?
Кот нервно дёрнул хвостом:
- Иди молча. Не хватало, чтоб нас спалили.
- Да тут темно, трава мокрая, глина скользкая… Я щас тут убьюсь!
- Убьётся он… - фыркнул кот, - На твоих ботинках из «Спецодежды» протекторы круче чем у
американского военного джипа. - Иди за мной!
- Так куда идём то? – я нервничал.
- Рыть яму…
- Что? Да ты вообще что ли? Куда идём???
- Заброшенный дом на краю деревни помнишь? – кот замотал телом сбрасывая воду.
- А чё мне его помнить? Я каждый день мимо него хожу.
- Двести пятьдесят метров к северо-западу от него есть старый колодец…
- Ты знаешь где северо-запад?
- Пап! Не тупи! Конечно знаю! – кот всем видом показал, что не доволен вопросом. – Я же кот.
- Потом строго на север до старого дуба. Там будешь копать.
- Зачем?
- Увидишь.

Котояма

1. Яма

Октябрьский лес за околицей полыхал жёлтым, вишнёвым и оранжевым, и ни дождь, ни подступающие понемногу ранние сумерки не в состоянии были это мокрое пламя притушить. В синеватом туманном мареве, клубящемся под кронами, там и здесь посверкивали угольками любопытные, но ни разу не добрые глаза Других. «Ох уж эти сказки, - вспомнилось мне из прошлой жизни, - ох уж эти сказочники…»

Есть мы, и есть Другие. Такие же, как мы. Только другие. Это как… Ну, вот как мы сейчас с котом в лес идём, как бы за грибами. Только с лопатой.

Вот и дом заброшенный, век бы его не видать. Отсюда – строго на север. Так, что там у нас сегодня на севере? А на севере у нас сегодня опять лес… Кто бы сомневался.

Мне вдруг резко расхотелось лезть в эту мокрядь, тлен, грибницу, склизкий лишайник, под которым так легко не заметить битую водочную бутылку и налететь на неё мордой, поскользнувшись на бутылке пластиковой. Русский лес, бессмысленный и беспощадный… А пластыря-то в кармане и нет.

- Пап, ты чего молчишь-то?

- Да вот, думаю, как мне на дерево лезть в протекторах этих вездеходных.

- Зачем на дерево? – удивился кот, - мы же копать идём.

- Ну да, в прошлый раз мы тоже не летать шли. А вот пришлось.

- Ну что ты, пап, опять, - ну не начинай! Ну прости, прости, прости… Да, я прозевал. Всё. Сделал выводы. Раскаялся. Больше не повторится.

У меня противно заныли рёбра, косо сросшиеся после давешнего полёта через Свалку. Другие иногда бывают большие и злобные, как паровоз в брачный период.

- Да больше, в общем-то, и не надо…

- Но я же кот! Кот!!! У меня лапки! Да, я влез на дерево, а ты не успел. И что теперь?

- Да вот, собственно, и всё. Пришли мы. Вот он, дуб твой северный. Хрен перепутаешь.

- О! М-мия-о-о-у! – кот издал самый воинственный из своих воплей, - ты потерпи ещё чуть-чуть: вот выкопаешь яму, и всё. Начну мышей ловить, как все коты, и песни петь. И гладить себя позволю, - кот вытаращил глаза для пущего правдоподобия, но я всё равно ему не поверил.

Яму копать, да ещё в самом конце октября… Что-то тут не то. К тому же кот, позволяющий себя гладить, как-то вот не вязался у меня в голове с тем рыжим пакостником, которого я знал.

Тут надо бы всё же пояснить, почему я для говорящего кота папа. Но пояснять я ничего не буду, потому что сам нифига не понимаю. Вот такие у нас непростые отношения. С самого начала, когда я подобрал его, - дрожащий, грязный сгусток меха и страха, - вымыл и накормил, а он потом вдруг возьми и заговори! Ну, не выгонять же его за это. Так и живём. Пришлось кота читать научить и считать, он после этого пропадать начал надолго, как потом выяснилось, - в сельской библиотеке. Начитался, зараза, чего не надо, теперь вот мне ямы копать по всему лесу. В октябре. На ночь глядя. А в лесу ночью, между прочим, страшно, мокро, холодно, и Другие шастают…

Успешно миновав косо торчащую из-под леса ржавую трубу толщиной с электричку, мы, наконец, вышли к дубу. Нет, не так. К ДУБУ. То был прадедушка всех здешних дубов, этакое перводрёво, судя по толщине и замшелости, заставшее не то ещё первых мамонтов, не то уже последних динозавров. Странно. Раньше я его не замечал, хотя бываю здесь часто. На морщинистой коре лесного гиганта кем-то давним был выведен белый Велесов знак.

Кот задумчиво обошёл вокруг дуба по часовой стрелке, потом полдуба против часовой стрелки, покачивая полосатыми бёдрами и богатым, но подмокшим рыжим хвостом. Вдумчиво принюхался, после чего уверенно поднял левую заднюю лапу. В лесу пронзительно запахло тухлыми устрицами и утечкой бытового газа пропана.

- Ты чего творишь, скунс хренов? Вот как мне теперь тут копать?

- Ну, извини. Зато медведь не припрётся.

- Это почему?

- У них обоняние лучше, чем у людей, вот почему. А копать тебе не здесь, а с другой стороны, - успокоил меня рыжий плут.

Тут не поспоришь. Обоняние у меня, действительно, даже для человека не ахти. Хотя какой я теперь, к лешему, человек. Так, одна видимость. Даже кот мной вертит, как хочет.

С другой стороны дерева уже почти не воняло, и я бодро воткнул лопату в мох между могучими корнями. Железо звякнуло о железо. Ого, уже что-то нашлось?

Нашлась чёрная мокрая цепь поистине корабельно-якорных размеров. Уходящая одним концом под корни, а другим – забирающаяся спиралью по дубовому стволу и исчезающая где-то наверху, под нижними ветвями, в непроглядном уже винно-зелёном мраке.

- Ага! – оскалился кот, - Мы на верном пути! У нас всё получится! Надо только успеть до полуночи, край – до первых петухов. Роем!

- Объясни мне, животное, - что именно у нас должно получиться? Что мы роем, - блиндаж, окоп, огород, клад выкапываем? Может, прости Господи, могилку?

- Это будет Яма-Для-Другого, - медленно, с расстановкой, как дитю малому, невозмутимо объяснил кот, – главное, самим в неё не попасть. Ты, кстати, четыре свечки взять не забыл?

- Ну, ты и лох, - разочарованно протянул я. Ты что, всё ещё в эти сказки веришь?

Когда-то давно, когда он отравился несвежей печёнкой, я баюкал его на руках и рассказывал сказки, которые тут же на месте и выдумывал. Одна из них была, помнится, о том, что люди живут в селе нашем Мазутово настолько долго, что под землёй образовался сплошной слой мёртвых тел разной степени разложения, и если до этого некро-слоя докопаться в последнюю ночь октября, и в яму ещё свалится Другой, то из трупа и Другого может синтезироваться прекрасная принцесса, которая полюбит первого встречного, и будут они жить долго и счастливо, и помрут в один день. В общем-то, все мои сказки оптимистично заканчивались тем, что все умрут. До некоторой степени меня может извинить то, что я тогда ещё не знал, что кот говорящий и что он меня понимает, более того, всё мотает на ус …

- А ты всё с котами разговариваешь? – уел меня кот, - и кто из нас лох?

- Лох, - он всегда с лопатой в руках, - печально констатировал я, после чего взялся-таки за работу. Ничего не попишешь, наверное, пришло время расплаты за глупые сказки.

Вскоре груда выкопанной земли закрыла от меня лес, и не стало видно ничего, кроме коричневой глиняной стенки и косо уходящей в землю цепи. Нет, конечно, в грунте периодически попадались использованные презервативы, инсулиновые шприцы, упаковки от «Доширака» и стеклобой, но они не в счёт, они везде. Скоро мне не хватит сил выкидывать землю через насыпь, и тогда придётся что-то придумать, чтобы продолжить углубляться. К тому же, окончательно стемнело, а фонаря я с собой, конечно, не захватил. Вот, сейчас ещё на штык углублюсь, - и хорош. И так уже вырыл, как таджик под септик, кубометра четыре. Ох, чую, добром это не ко…

Последние остатки света закрыло нечто, медленно перевалившееся через край ямы.

Грунт под ногами внезапно дрогнул, хрустнуло что-то прогнившее, из-под ног ударили нестерпимо яркие лучи света, и я с хриплыми матами полетел вниз.

«Вот скотина безрогая, опять я лечу, а он на дереве сидит», - успел я подумать, прежде чем сознание моё растворилось в свете.

2. Перформанс

Темно. Не совсем темно, но толком ничего не видать. Белоснежные, аж хрустящие от свежести простыни окружали моё бренное тело неким мятым нимбом. Вдалеке нечто ритмично негромко попискивало, и оттуда же долетали отсветы вспышек голубоватого света. С рельсовых карнизов над головой свисали странные занавески, плотные внизу и сетчатые в верхней своей половине. Слабенький ветерок попахивал чем-то едким, отдалённо знакомым. Я лежал на спине, упс… Абсолютно голый. Из-под бинта на левой руке прозрачной змейкой выползала тонкая прозрачная пластиковая трубка. Я скосил глаза на грудь. Так и есть: разноцветные провода от датчиков. Не, это точно не инопланетное похищение. Обычная реанимация, сейчас медсестра утку принесёт.

Стоп. Какая реанимация в лесу этом гадском? Там и подорожника-то нормального не найдёшь, чтобы царапину залечить. И где кот вообще?

Г Д Е - М О Й - К О Т?!!

Хлоп.

Мне мокро, и холодно, и нестерпимо хочется жрать. Откуда-то с небес, подёрнутых туманом, раздаётся гудящий низкими частотами голос:

- Ко-о-от! Куда мы идё-о-о-м? И зачем ты сказал взять мне лопа-а-ту?

Хвост мой самопроизвольно дёргается. Вокруг пляшут злобные тени, прекрасно видимые в ультрафиолетовой части спектра кошачьих глаз.

- С-с-с… Иди молча. Не хватало, чтоб нас спалили, - шиплю я.

Проклятая порочная бесконечность, вот что это такое. Я угодил в проклятую порочную бесконечность. Тут не дадут ни жрать, ни…

- Да тут темно, трава мокрая, глина скользкая… Я щас тут убью-у-усь! – рокочет сверху.

- Убьётся он… Мне бы твои проблемы, кожаный …

Хлоп.

Я медсестра. Морщинистая и древняя, как мать Тереза. В левой руке у меня две ощипанные куриные тушки, синие головы с лиловыми гребнями безвольно мотаются в такт моим шагам. Я держу тушки за сухие, шершавые лапы сухой, шершавой ладонью. В моей правой руке пустая пластиковая медицинская утка. Я отодвигаю занавеску, вхожу в секцию. На кровати, в ореоле спутанных простыней, лежит голый мужик. Его широко открытые глаза смотрят вертикально вверх, в облупленный потолок.

- Просили передать, - надтреснутым старческим голосом говорю ему я.

- Что передать? – натужно хрипит тело уголком рта, откуда тут же начинают обильно течь пузырящиеся слюни.

- Первые – Сраные – Петухи! - шепчу я ему на ушко, жеманно роняя на пол по одной куриные тушки и добавляю, мерзко ухмыляясь, с сексуальным придыханием, - И утка.

Я надвигаю утку на вяло свисающий фаллос пациента и ухожу в туман, шаркая бахилами.

Куриные тушки оживают, конвульсивно дёргаются и начинают отплясывать по больничному линолеуму лезгинку, маша пупырчатыми крыльями, клацая когтями и подкудахтывая.

Хлоп.

Я петух. Гордо выхожу из приоткрытых дверей курятника. Из тепла – в хрустальный холод раннего утра. Не хочу, а надо, иначе солнце же не взойдёт? Ко-ко-ко. Остатки тумана отползают к лесу, и вместе с туманом отползает беснующаяся в нём нечисть и последние секунды октября. Делаю вид, что клюю что-то рядом с левой лапой. Пусть у них будет шанс. Всё, дальше тянуть нельзя. Ну, вздрогнули… Натужно хлопая крыльями, тяжело взлетаю на забор, набираю полную грудь воздуха, грациозным движением встряхиваю головой, и – над горизонтом появляется сверкающая полоска солнца, брызжет плавленым золотом в глаз. Ку-ка-ре-кууу!!!

Хлоп.

На дне ямы лежит длинное, худое тело, завёрнутое во что-то воздушное, как паутина. В ногах, в головах и около обоих плеч горят тоненькие жёлтые свечки. Мы с котом стоим наверху и, затаив дыхание, смотрим, как тело-кокон и огоньки свечей неспешно движутся вверх. Шелестит и позвякивает об кору цепь, уползающая вверх, в древесную крону. Шипя, как лимонад, оплывает, исчезает выкопанный мной глиняный вал. Наконец, всякое движение заканчивается, и всплывшее из глубины тело остаётся лежать на непотревоженном слое опавшей дубовой листвы. Свечки догорают и гаснут, и вверх тянутся четыре змейки ароматного воскового дыма… Сквозь листву уже пробивается утренний свет нового дня, и дождь, наконец, перестал.

Некоторое время ничего не происходит. Ну, и вот вам, здрасьте. В один прекрасный момент мне вдруг жутко захотелось отлить. Я на секунду отвёл глаза, присматривая себе уютный кустик.

И вот тут заорал кот.

Он орал так, как будто его медленно переезжал асфальтовый каток, орал протяжно и тоскливо.

Я дёрнул головой, возвращая взгляд обратно, но не успел. На земле под дубом в ошмётках паутины сидела девушка, прекраснее которой я не видел, да и не увижу уже. Перед ней стоял кот, шерсть на его загривке стояла дыбом, кот орал, кот был вонюч, грязен и мокр, но надо было видеть, как она на него смотрела. В этом взгляде была вся любовь мира…

3. Поворот

И стали мы жить втроём…

В тесноте, зато весело. Принцесса, похоже, оказалась всамделишной принцессой, только ей, слава Богу, память отбило почти напрочь. Звать Лия, это она помнит, по-русски, по-английски и по-французски чешет без запинки, причём по-русски знает много неизвестных мне слов. Умеет варить сосиски, макароны, пельмени, вышивать фениксов на полотенцах, кроить, шить, вязать крючком. Стирать не умеет, зато утверждает, что может подковать лошадь, а также что обучена ножевому бою. Но делать всего этого не любит. А любит она кошек вообще и кота моего в частности. И меня тоже повадилась папой называть, так что я, по подозрению кота, возможно, тоже-таки где-то царских кровей. Такие дела.

- Котик, милый!.. Как ты хорошо поёшь!.. Ой, какой хвостик!..

- Отстань от меня, ненормальная! Отойди, а то укушу! Пап, как-то она дышит неестественно! – паниковал кот, - эта принцесса не той системы! Может, её вернуть можно по гарантии?

- Кому её теперь вернёшь? Почтой, «На деревню, Велесу»? Всё уже, ноябрь наступил.

- Иди ко мне, киса! Кис-кис-кис! – не унывала кошколюбивая Лия, - смотри, у меня колбаска для тебя есть. Ну кис-кис!.. Пап, ну чего он?

- Пап, она меня даже не слышит!

- Не боись, я могу ей переводить с кошачьего, поначалу, - глумился я, - потом шрифт Брайля освоишь, будешь когтищами своими по фанере перфорировать. Главное, диван не трожь. Ничего, стерпится-слюбится, совет вам да любовь. А ты думал, что? Яму копал? Копал! Свечки жёг? Жёг. Ну, вот она на тебя и закодировалась. И вообще, ты бы колбасу-то съел, принц-консорт. Кстати, кто-то вчера обещал, что мышей ловить будет, песни петь и гладить давать.

Пока кот с несчастным видом давился докторской колбасой, его гладили, и чесали ему за ухом, и пытались поцеловать в нос. В нос кот не давался.

«Надо бы её к делу к какому-нибудь приспособить», - подумалось мне. Ибо от обзаведения принцессы нижним бельём, сапогами, спортивными штанами, двумя футболками, курткой и флисовой шапкой финансы мои пришли в состояние плачевное, а до зарплаты было ещё далеко, да и будет ли она ещё, неизвестно. А впереди маячил геморрой с объяснением всяким инстанциям, откуда около меня, - личности для закона подозрительной, между прочим, - вдруг возникла красавица с голой попой и без единой бумажки. Ведь девушка, - не кошка, тут одной прививкой не обойдёшься. Чувствую, попьют они у меня кровушки все, от паспортистки до участкового…

- Па-а-а-ап, прекрати зоофилию!!.

- Пап, ну чего он не даёт себя в нос поцеловать? Мне что, так в человеческом виде за ним и бегать? Я же с ума обратно сойду. Ну повлияй на него, а?

Сердце моё пропустило удар, затем снова забилось.

- Так… Вот с этого места – поподробнее, пожалуйста. Ты, рыжий, – успокойся: прямо сию секунду никто тебя в нос не насилует. Ну, а ты, принцесса, рассказывай, зачем тебе его нос.

- Э-э… Я думала, это все уже знают. Если кто-то кого-то любит всем сердцем, но они разные, то надо это… Этого… Ну, - того, поцеловать, и они станут одинаковые. Люблю я этого кота, пап. Прям вот люблю-люблю. Он такой хороший!

И глаза такие синие, бездонные… На мокром месте уже. А так и не скажешь, что дура. Смотрит жалобно так, но чувствуется, - не врёт.

- Да, тут тебе повезло больше, чем царевичу Ване. Что ж, это многое упрощает.

И мне представилось идиллическое кошачье семейство, не требующее никаких паспортов, регистраций и видов на жительство. Поселю их в кладовке, на старом детском матрасике, пусть живут.

- Ладно, - решился я, - помогу я тебе. Только чур, в доме не гадить.

- Не-э-э-эт!!! – завопил кот, но в четыре руки мы его скрутили и…

- Бля-а… Вот это поворот…

- Пап, как его теперь называть-то? Он ведь того… Уже не кот.

- Котояма, Лиечка, - ответил я, - Зови его Котояма.

Ерунда какая-то, разбирался дома по ящикам, нашел телефон свой бесхозный, старенький.

Решил отдать через Авито, все описал, пару раз исправлял, цену и 0 ₽ ставил и рубль, один ответ.

У вас сайт глючит что ли?

Начало

- Я … милая. Не надо делать досрочных выводов. Все это выглядит не слишком … не слишком…. – Впервые за долгое время он почувствовал себя прижатым в угол. Что делать? Убить ее? Принести в жертву. И никто не узнает. Чего она хочет?
- Выводов? Да какие здесь могут быть выводы! Ты целыми днями пропадаешь на работе. Ты, как будто, хочешь забыться в ней.
На работе. Она сказала "на работе". Он нервно засмеялся. Его всего охватила волна облегчения. Да как он вообще мог подумать о том, что она что-то знает. Откуда? А он уже чуть было не придумал план убийства собственной жены.
- Не надо смеяться! – Ирина опять начала кричать. – Я ничего смешного не сказала.
- Прости. – Он с великим трудом убрал с лица улыбку.
- Милый, я все понимаю. Тебе тяжело. Хочется чего-то нового.
- Ты…
- Не перебивай меня. Дай мне закончить. Я знаю, чего тебе не хватает. Может быть, ты сам еще этого не знаешь, но это единственное наше спасение. Спасение для нашей семьи.
Он заинтересованно посмотрел на жену.
- Нам нужен ребенок. Уже давно.
Ребенок?!! О чем она вообще говорит! Только этого еще не хватало.
Ирина в напряжении ждала реакции со стороны мужа. В общем, она ожидала чего угодно, но когда с его стороны донесся нервный смешок, ей показалось, что она ослышалась. "Наверное, он просто переутомился. Или просто не ожидал", – пыталась она себя успокоить. Но тут он заговорил.
- Нет, тебе точно жизненно необходимо хорошо выспаться. Тогда, может, бредовые мысли будут реже посещать твою очаровательную головку. Все, заканчивай концерт и ложись спать.
- Ты меня не слышишь? Неужели ты не хочешь, чтобы у нас была настоящая семья?
- Меня все устраивает…
- А меня нет! Я так дальше жить не могу! Я хочу ребенка. Твоего ребенка. Я как-никак твоя жена, и я … я люблю тебя!
Он громко сглотнул слюну.
- Этот разговор окончен. Я не намерен возвращаться вновь к этой теме. Мне не нужен ребенок, будь он мой, твой или самого Господа Бога. Мне нравится моя жизнь. Забудь об этом. Я тебя люблю. Этого должно быть достаточно. Спокойной ночи. – Он отвернулся и закрыл глаза.
- Нет…. – Ирина пыталась возражать.
- Да! – Не открывая глаз, произнес он. – Тема закрыта. И я не советую тебе еще что-либо добавлять к уже сказанному. Еще одно слово, и я собираю вещи, и ухожу. И ты меня больше не увидишь.
Как вкопанная, Ирина просидела, не двигаясь, минут пять. Потом неловким движением руки стерла катившуюся по щеке слезу и легла. Он слышал, как она очень осторожно, словно боясь задеть мужа, залезла под одеяло и, сглотнув беззвучные рыдания, шепотом произнесла только одну фразу.
- Я тебя ненавижу.

Он уже этого не слышал. Его не волновало, что чувствовала в данный момент женщина, которая лежит рядом, глотая слезы. Ее не существовало. Мысли вернулись к сегодняшнему вечеру. Он помнил все в мельчайших подробностях. Захотелось кричать.
Как убедить себя, что сделал все правильно?
Все шло как обычно. Он читал лекцию, наблюдал за поведением студентов и выбирал следующую жертву. Долго искать не пришлось. Он понял, что это именно она, когда в середине пары распахнулась дверь в аудиторию, и внутрь зашла девушка с непоколебимым равнодушием на лице. Он, не прекращая своего монолога, следил за тем, как она быстро прошагала к пятому ряду, совершенно бесцеремонно уселась (не села, а именно уселась), достала плеер, и все окружающие в момент перестали для нее существовать. Она устало закрыла глаза и погрузилась в свой маленький мирок.
Сказать, что он был задет такой откровенной наглостью, это значит не сказать ничего. Ему стоило огромных сил продолжить лекцию, как ни в чем не бывало, но его всего буквально распирало. Никто из студентов никогда не приводил его в ТАКОЕ состояние. Хотелось взять самую тяжелую книгу из тех, что были под рукой, и швырнуть в это скопление наглости, тупости и равнодушия. Но он сдержался.
Все время, пока длилась лекция, он то и дело возвращался взглядом к этой … студентке. Когда подошло время сказать студентам, что они могут быть свободны, он сделал это с огромным облегчением. В аудитории поднялся гул голосов, все стали оживленно собираться домой. Вячеслав Анатольевич, не торопясь, убирал напечатанные лекции в дипломат, продолжая наблюдать, как девушка на пятом ряду вальяжно потянулась и лениво осмотрелась вокруг. "Может быть, она здесь не учится, а просто зашла на огонек погреться? – размышлял он. – Или она…"
- Извините, можно вопрос. – Его мысли оборвал один из его студентов. Он был из тех, чей лист посещаемости безупречен, а конспекты подробны до тошноты.
- Да. – Задумчиво ответил преподаватель, лишь мельком взглянул на паренька и снова возвратился взглядом к незнакомке в черном бадлоне.
- На прошлом занятии я видел у вас сборник рассказов Хемингуэя. Видите ли, я очень уважаю этого писателя, а ваше издание показалось мне незнакомым. В том смысле, что я его никогда не видел. Не могли бы вы одолжить мне его на время. – Вячеслав Анатольевич не смотрел на паренька, но был готов поклясться, что тот покраснел.
- Да…. – Вдруг он увидел, как девушка подошла к одной из студенток и взяла у той конспекты. "Все-таки она учится здесь!". Он улыбнулся.
Парень выжидающе смотрел на преподавателя.
Девушка убрала тетрадь в рюкзачок и направилась к выходу. Вячеслав Анатольевич двинулся за ней. Его на мгновение остановил удивленный голос.
- Так что насчет книги?
- На следующем занятии поговорим. – Ответил он и довольно улыбнулся. Преподаватель ушел за кулисы, проснулся жрец.

Как же заставить ее сесть к нему в машину? Судя по всему, она вряд ли вообще вспомнит, кто он такой. Запихнуть ее силой в машину и увезти? Нет, это больше похоже на похищение, а он не преступник. К тому же это не пройдет незамеченным. В таких размышлениях он сел в автомобиль и стал наблюдать. Девушка стояла у выхода из института. Вся в черном. Застегнув куртку, она попыталась прикурить, однако весенний ветер вырвал из ее тоненьких пальцев сигарету, и девушка негромко выругалась. Оставив тщетные попытки закурить, она отошла метров на десять от входа и стала ловить машину.
От такого неожиданного везения у него задрожали руки. Но он быстро вернул себе способность здраво мыслить. Действовать надо было быстро, чтобы она не успела уехать. Он завел машину. Ему снова повезло. Он был первым, кто, сжалившись над бедной девушкой, соизволил остановиться.
- Подвезти? – Он улыбнулся.
Не говоря ни слова, она залезла в машину.
- Куда? – Спросил он.
- Купчино.
- Далеко.
- Я не виновата. – Она дернула бровью. – Если вам не по пути, я могу выйти.
- Да нет. Я как раз почти в ту же сторону.
- Сколько?
- Разберемся, когда приедем.
- А если у меня столько не будет? – Холодно спросила она.
- Заплатите, сколько будет.
- Предупреждаю, натурой не плачу.
- Отвечаю, для этого у меня есть жена. А если мне хочется приятно провести время с красивой девушкой, я обычно нахожу места поромантичнее. Поехали. – Он весело рассмеялся, и машина тронулась с места.
Все, самое сложное уже пройдено. Осталось занять девушку разговором и пригласить ее на чашечку кофе в его милое жилище. Главное, не спугнуть. А то, похоже, это еще та штучка. Он улыбнулся. Так. СТОП! Слишком много отвлеченных мыслей по поводу этой особы. Она всего лишь жертва, кормежка для змеи и не больше. Пожалуй, начнем.
- Я сегодня имел удовольствие лицезреть вас, увы, только первый раз за эти полгода.
- А с какой стати вы должны были ли-цез-реть меня раньше? – отчеканила она.
- Видите ли, мое имя Вячеслав Анатольевич…
- Это что, новый способ познакомиться? Так вот, спешу сообщить, что сегодня я не в настроении с кем бы то ни было знакомиться.
- А, так вы по этой причине отметили свое первое посещение моей лекции сладким сном под, надеюсь, приятную музыку.
- Упс. – Выдала она. Такой реакции он не ожидал. Она достала сигарету, прикурила и … рассмеялась. Она запрокинула голову и смеялась так, как будто только что услышала самый смешной анекдот в мире.
Несколько ошалев от такой реакции со стороны попавшейся студентки, он на некоторое время даже забыл, что находится за рулем машины, которая едет по дороге с достаточно оживленным движением. Он резко отвернулся от девушки, когда до его сознания достучалась коварная мысль, что он наглым образом сидит и любуется, наслаждается ее смехом.
- Я вас рассмешил?
- Да не то чтобы, – отсмеявшись, ответила она. – Просто я так глупо еще никогда не попадалась. В любом случае я смеялась над собой, а не над вами, Вячеслав…
- Анатольевич, – подсказал он.
- Вячеслав Анатольевич. Я не спросила у вас разрешения закурить. – Догадалась она.
- Вы ведь все равно уже курите, так какая разница. Я бы тоже, наверное, закурил, но к счастью или к сожалению бросил несколько лет назад. – Почему он это ей рассказывает? Почему-почему, просто надо как-то завязывать разговор. – Может, расскажете, почему осчастливили нас своим присутствием только сегодня. Хотя, я могу ошибаться. Возможно, я просто вас не видел.
Она смущенно улыбнулась.
- По-моему, все мои оправдания сейчас будут звучать очень глупо и совсем не к месту.
- Почему же, я с удовольствием вас послушаю.
- Хорошо, но предупреждаю, после моей первой же фразы на вашем лице отразится море иронии и наигранного понимания.
- Нет, клянусь вести себя прилично. – Никогда еще разговор не шел так легко. Он испугался. Он как будто … да, он потерял возраст. Нет, надо брать себя в руки.
- Ладно. Моя жизнь – это цепь событий, которые иногда просто до комизма играют не в мою пользу. Как бы это лучше выразить … мне все было никак не доехать до института.
- Не понимаю, это как в фильме "Неисправимый лгун" с Вициным? – Заинтересовано спросил он.
- Почти. Только у меня все гораздо банальнее и грустнее. Но, если позволите, я не буду вдаваться в подробности. К сожалению никаких доказательств моей невиновности типа медицинских справок у меня нет, да и по таким поводам справок обычно не выдают.
- Верю на слово и прекращаю расспросы. – Он демонстративно поднял руки вверх и снова опустил их на руль. – Но судя по сегодняшнему занятию, обстоятельства снова не на вашей стороне. Тяжелый день?
- Можно и так сказать. Не выспалась.
- Доказательств не надо. Но, может, вы хотя бы представитесь?
- Простите, конечно. – Она снова улыбнулась и поправила челку. Ее короткие темные волосы очень выгодно подчеркивали правильный овал лица и делали ее темно-карие глаза еще выразительнее. - Меня зовут Диана…
Она хотела продолжить, но он прервал ее.
- Думаю, имени на сегодня будет достаточно. Я не слишком хорошо запоминаю имена, и вам все равно придется повторить свое имя на занятии, если вы, конечно, еще раз порадуете нас своим присутствием.
- Даю честное слово не пропускать больше ни одной лекции. – Торжественно изрекла она.
- Охотно верю, если учесть то, что нам осталось встречаться еще раза два или три. Ну и экзамен само собой.
- Черт. – Диана зажмурилась и хлопнула себя ладошкой по лбу. – Я совсем забыла…
- Или не знали. – Иронично заметил он.
- Нет, я знала. Но как-то вылетело из головы. Чувствую, это будет провал века.
- Дайте-ка, я догадаюсь. Конспектов у вас кот наплакал, а литература это не то, чем бы вы сильно интересовались.
- Не совсем. Я люблю литературу. Только мое чтиво обычно очень сильно отличается от учебной программы.
- Да ладно, не оправдывайтесь, Диана. Если хотите, я могу вам помочь. - Она вопросительно взглянула на преподавателя. Он в свою очередь улыбнулся. – Безвозмездно … почти.
- Это как "почти"? - Она уже собралась обидеться. Он это заметил и рассмеялся.
- Не беспокойтесь, натурой не принимаю. Хотя, если считать ваш блестящий ответ на экзамене платой натурой, то можно это и так назвать.
- Вы и правда мне поможете? – На ее лице читалась радость с некоторой долей удивления.
- А почему нет. Я работаю преподавателем не для того, чтобы заваливать бедных студентов на экзамене, а чтобы давать знания. Этим я и собираюсь заняться.
Вот оно. Осталось только уговорит ее поехать в его домашнюю библиотеку. И тогда она в его руках, полностью в его власти. Он чувствовал, что она уже ему доверяет или почти доверяет. Не спугнуть, только не спугнуть.
- Билеты экзаменационные у вас есть? – Диана взглянула на него глазами нагадившего щенка. – Понятно. Значит нету. Ладно, это все можно исправить. Я даже могу подкинуть вам кое-какие пособия, если желаете.
- Это было бы очень кстати. Я бы даже очень вас об этом попросила.
- Только, – он вздохнул. – Есть небольшая загвоздка.
- Какая? – Она засуетилась. – Послушайте, если вас это затрудняет, то не стоит. Я сама выкручусь как-нибудь.
- Да нет, вопрос не в том, затрудняет ли это меня. Тут дело в другом, не затруднит ли это вас… тебя.
- Не понимаю.
- Ты сейчас домой едешь?
- Да, а в чем дело? – Диана непонимающе смотрела на преподавателя.
- Тут такое дело, мы с женой одно время жили за городом, а год назад переехали. И я еще не успел перевести свою библиотеку в новую квартиру. То есть это все осталось за городом. Да и если честно, то не хочу я перевозить оттуда книги, уж больно место подходящее для них. А так как у меня сейчас очень большая нагрузка в институте, иногда даже по выходным приходится читать лекции, то я вряд ли смогу в ближайшее время туда вырваться. Мы, конечно, могли бы съездить туда прямо сейчас, но, боюсь, за тебя дома будут волноваться, если ты задержишься.
Она ненадолго задумалась.
- А почему бы и не съездить, если вам сейчас удобно. Дома обо мне беспокоиться некому. Я давно ушла из родительского дома, семьей обзавестись еще не успела, даже зверушки никакой нет, живу совершенно одна. Разве что соседка по квартире, но она привыкла, что меня иногда и по несколько дней дома не бывает. Так что, поехали … но с одним условием.
- Что за условие. – Поинтересовался он.
- Вы меня отвезете домой.
- По-моему, я этим и занимался. Так что это даже не обсуждается.

Он вздохнул с облегчением, переговоры прошли успешно. Минут через пятнадцать он свернул на уже знакомую ему дорогу. Вел машину молча, ожидал, что Диана, как и предшественницы, будет долго и со смаком ведать Вячеславу Анатольевичу мрачную историю ее жизни. Но вопреки неоднократно проигранному сценарию Диана закурила еще одну сигарету и снова погрузилась в свой мирок, как тогда на лекции.
- О чем мысли? – он пытался снова завязать разговор. Обычно они начинали говорить, и под их нервно-истерическое щебетание проснувшийся жрец уводил Вячеслава Анатольевича далеко-далеко по хрустальной тропинке в небо, к свободе.
Диана не ответила. Она скомкала и выбросила в мусорную корзину его идеальный сценарий. В общем-то, она это делала с самого начала, как только села в его потрепанный временем "вольво". Обычно на этой стадии девушки просили Вячеслава Анатольевича обращаться к ним не столь официально, аргументируя это фразами типа "неужели я такая старая". Диана же, как будто, держала дистанцию. Разговор шел очень легко, но он чувствовал, как бьется в невидимую стену. Она была так близко и в то же время так далеко. Недосягаемая красота… ВСЕ! Хватит. Она просто очередная жертва, ничем не отличающаяся от всех остальных.
Ладно. Хорошо. Он восхищается ей. Но ведь часто на жертвенник люди возлагали именно то, что радовало их глаз, душу, то, что грело их сердце. Стоп! Какое сердце?!!
Диана медленно повела плечиками и стала разминать шею.
- Болит? – не замедлил поинтересоваться он, сразу же забыв о перипетиях в своей голове.
- Просто немного устала. – Она улыбнулась. – Не обращайте внимания, у меня это бывает. Кости болят, старею, наверное. – Диана рассмеялась. Он улыбнулся в ответ на ее смех.
Он привезет ее в свое жилище и покажет ей красоту и величие, которое создал своими руками. Он был уверен, что Диане там понравится. "Так, минуточку. Глубокий вдох. А теперь разберемся, зачем ты ее туда везешь. Дом показывать? Книжки читать? К экзамену готовить? Или все-таки исполнять долг жреца?".
В этот момент он впервые по-настоящему испугался. Он ведь и правда вот уже как двадцать минут вез Диану к себе, чтобы напоить горячим чаем, показать библиотеку и … заглянуть в ее темные глаза. Друг напротив друга. Змея голодна? Да к черту змею, пусть мышами потчуется.
Нож, спрятанный в рукаве, больно обжег руку. Вячеслав Анатольевич вздрогнул. Вернулся жрец.
- С вами все хорошо? По-моему вас знобит. – Спокойно сказала Диана.
- Тебе показалось. Все нормально. – Он натянуто улыбнулся. – Кстати, мы уже на месте.
Машина остановилась. Перед глазами Дианы предстал старый, обветшалый дом.
- Это и есть самое подходящее место для вашей библиотеки? – удивленно спросила она. – Если позволите, то это больше похоже на сарай.

- Не делай выводов, не узнав сути. Это как с человеком. Ты можешь решить для себя, кто этот незнакомец, и чем он живет, просто оглядев его с ног до головы, и при этом сделать непростительную ошибку. – Сказал он, когда они уже подошли к входной двери. – Загляни внутрь, и ты поймешь, почему это самое подходящее место. – Он открыл дверь. – Ну же, смелее. – Диана переступила порог.
Минут пять она, словно окаменев, рассматривала дом изнутри: стены, пол, потолок, полки с книгами, не пропустила ни одной мелочи. Хотя в таком величии было бы непростительной грубостью какую-нибудь деталь назвать мелочью.
Жрец довольно улыбнулся, увидев те чувства, которые отразились на лице Дианы. Он все это уже видел. Удивление, шок и восторг. Да, все это уже было. Но что-то не так. Что-то неправильно в ее взгляде. Вячеслав Анатольевич почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Он ощутил, как энергия, излучаемая ей, переливается в него и снова возвращается к ней. Она, словно, все поняла. Поняла его душу. Поняла, что он хотел прокричать всему миру, создавая этот храм. И что-то было в ее взгляде. Что-то непонятное ему. Жрец пришел на помощь.
- Проходи, присаживайся. Быт достаточно аскетичный, но чай я найду. – Она на мгновение замешкалась. Он улыбнулся. – Чай попьем и сразу поедем. Если я тебя ни чем не угощу, я буду чувствовать себя негостеприимным хозяином.
- Да я и не тороплюсь. – Она присела за дубовый стол, рюкзак кинула рядом на пол. – Курить можно?
Он кивнул и вдруг, смущенно улыбнувшись, удалился на улицу. Не особо смущаясь, Диана открыла ящик стола и достала маленькое белое блюдце, дабы использовать его в качестве пепельницы. Она закурила. Через пару минут Вячеслав Анатольевич вернулся. В руках он держал банку воды и карманный кипятильник.
- Это удачно, что я догадался его сегодня прихватить с собой. – Заметил он. – Иногда на работе бывает сложно найти кипяченую воду, вот и беру с собой. – Он подошел к столу, достал из ящика две чайные чашки, при этом сделал вид, что его нисколько не задело то, что Диана без спроса взяла блюдце. На самом деле ему было только приятно, что она не чувствует ни малейшего стеснения, находясь здесь. – Вода из колодца, никакой химии. – Сказал он, наливая воду в чашки. Включил кипятильник и присел рядом с Дианой.
- Вы сами все это сделали? – Спросила она, обведя взглядом комнату.
- Да. Это была моя маленькая прихоть. Я очень ревностно отношусь к литературе, поэтому хочу, чтобы книги находились в подходящей для них обстановке. Тебе нравится?
Она сделала еще одну затяжку и медленно выдохнула дым.
- Да. Я не знаю, как это объяснить, но кажется, что этот дом живет сам по себе, как будто охраняет что-то … книги, наверное. – В ее глазах опять что-то промелькнуло.
Это выражение во взгляде заставляло жреца медлить, он терялся. Он не понимал.
- В этой комнате хочется раствориться. – Продолжила она. – Вот, например, мои руки лежат на столе. Но я не чувствую, что это мои руки, я словно вне своего тела. Если, конечно, вы понимаете, о чем я говорю.
- Я понимаю.
Закипела вода. Вячеслав Анатольевич заварил чай.
- Прости, это единственное, чем я могу тебя угостить.
- Что вы! Находясь в таком месте, я бы даже сказала, что чай – это лишнее. – Диана сняла куртку и повесила ее на спинку стула. Как же она красива. Слегка растрепанные волосы, нежные губы, щеки с еле заметным румянцем, и как горят ее глаза… От нее веет нежностью, хрупкостью. И еле уловимый аромат… ее аромат. Она, словно, создана для всей этой атмосферы. Может быть, он и жил все это время только для того, чтобы увидеть ее. Может быть, он строил этот дом, чтобы однажды она переступила его порог. – Хватит того, что вы мне разрешили здесь курить. Сдается мне, вам это было нелегко. Так что, если вы не хотите, чтобы я здесь курила – скажите, я не обижусь, более того, я прекращу курить.
- Странно, что девушка с таким тонко чувствующим сердцем, как у тебя, не появлялась на лекциях по литературе.
- По-моему, на эту тему мы уже говорили. – Ему показалось, что она снова смутилась.
- Да нет, это не укор. Скорее даже наоборот, комплимент что ли, – Ему внезапно безумно захотелось курить. Неужели эта девушка заставила его нервничать? – Но, видимо, я сегодня не блещу красноречием.
После этой фразы пауза затянулась. Он нервно размешивал чай, а Диана, что самое удивительное, продолжала спокойно курить, делая вид, что они ведут светскую беседу. Когда он уже был готов покраснеть (чего раньше с ним никогда не случалось), она спасла положение.
- А что насчет экзаменационных вопросов? – Она сделала маленький глоток, поморщилась.
"Наверное, обожглась. Даже это у нее получается красиво".
- Время идет, мы же не хотим здесь заночевать…
"Почему не хотим? Даже очень хотим". Он чуть не выронил из рук чашку.
- Поздно уже.
- А, да, конечно. Они где-то здесь. Я сейчас посмотрю.
Вячеслав Анатольевич поднялся и подошел к одной из книжных полок. Окинув взглядом стоящую на полках литературу, его вдруг осенило. Он стоит здесь, в этой комнате, перед полкой с книгами, с четким намерением найти экзаменационные билеты для своей нерадивой студентки. Для очень красивой нерадивой студентке. Но загвоздка в том, что билетов здесь нет, потому что вез он ее сюда не за тем, чтобы поить чаем и пополнять литературными знаниями. Диана здесь только потому, что он выбрал ее для очередного жертвоприношения…. НЕТ! Не будет этого. Ее нельзя… нельзя…
- А что у вас там, за шторой? – Диана поднялась и пошла в сторону алтаря.
Паникер исчез. Проснулся жрец. Вот теперь все пошло по сценарию. Сейчас она приоткроет занавеску, заглянет внутрь и … ее взгляд остановится. Сначала на мгновение, от удивления … потом – навсегда. Змея голодна.
Жрец повернулся в сторону алтаря. Нож приятно грел руку. Диана направлялась прямо к закрытому углу. Потом вдруг обернулась на Вячеслава Анатольевича и остановилась.
Жрец, алтарь и между ними – Диана. Или он, Диана и алтарь, который их разделяет?
- Вы мне не покажете?
Он боролся с собой, но в конце концов медленно кивнул и подошел к девушке.
- Пойдем. Тебе понравится. – Жрец улыбался. А Диану это, похоже, ни капли не смутило, она пошла за ним.
Он остановился в метре от алтаря и жестом показал Диане, что она может отдернуть штору. Она так и сделала. Ее рука коснулась жесткой ткани и, ни секунды не колеблясь, она распахнула занавеску. За ее спиной жрец достал из рукава нож. Змея шевельнулась и снова замерла.
Он видел ее. Как всегда, удивление, шок, может быть, страх. Диана застыла. Ее рука все еще держала занавеску. Жрец уже был готов сделать в ее сторону последний роковой шаг, но тут она заговорила.
- Это … прекрасно. Здесь чувствуется сила. – Диана развернулась в сторону Вячеслава Анатольевича.
Взгляд. Один ее взгляд. В нем нет страха. Это что-то другое. Он стоял в нескольких шагах от нее, сжимая за спиной нож и … да, он любил ее. Зачем он привез ее в этот дом. Все должно было быть по-другому.
- Вам нехорошо? Что случилось? – Она обеспокоено смотрела на преподавателя.
- Все нормально. – Он попытался ответить как можно спокойнее.
- Но тогда почему вы плачете?
- Уходи. – Жрец проиграл.
Диана оторопела. Совершенно непонимающим взглядом она уставилась на плачущего Вячеслава Анатольевича.
- Я что-то не так сделала?
- Уходи, пожалуйста.
Прогонял. Знал, что вряд ли когда-нибудь ее еще увидит, но прогонял. Иначе не мог. Он не мог ее оставить и не убить и в то же время убить тоже не мог.
- А как же эк…
- Уходи.
- Как я отсюда выберусь. Мы же черт знает где.
- Да уходи же ты! – Закричал он.
Внезапно лицо Дианы побелело. Он проследил за ее взглядом и понял, что она таращится на его руку, сжимающую нож. Начать оправдываться? Только в голову ничего кроме фразы "я хотел порезать колбаски" не приходит.
- Я … О Господи! Убирайся! – Он орал. Он не хотел ничего объяснять. Он только хотел, чтобы она ушла.
Диана колебалась. Шок от увиденного уже прошел. Но она колебалась.
- Чего ты ждешь? – Уже спокойнее спросил он.
Она не ответила. Только еще раз окинула взглядом комнату, несколько дольше задержавшись на алтаре. Потом подняла на него глаза, в которых снова не было страха, а только грусть и что-то еще, что она, видимо, пыталась скрыть, но безуспешно, это чувство легкой тенью бесцеремонно касалось ее лица. От этого она, почему-то, казалось ему еще красивее.
Диана собрала свои вещи и, не говоря ни слова, вышла, хлопнув дверью. Он закрыл глаза, из которых все еще катились слезы.

Отпустил? Не мог поступить иначе. Он лежал в кровати рядом с женщиной, чувства к которой давно захлопнули ворота во дворец под названием любовь и поселились в маленьком домике, который обычно называют доброй дружбой. Потом плавно перетекли в равнодушие и сейчас уже завязывали отношение с убийцей, имя которому ненависть. Он лежал рядом с Ириной и плакал по другой.

Дверь хлопнула. Один. Почти, проснулся жрец.
Куда она пойдет, когда доберется до города, что расскажет? Что многоуважаемый преподаватель зарубежной литературы стоял перед ней, орал благим матом и размахивал перед ее носом здоровым ножом? Симпатичная девчонка – еще не повод, чтобы гробить свою жизнь. Ты все равно ее теряешь. Так какая разница – живая она или мертвая. Догони ее, хоть поцелуешь на прощание.
- Догнать.
Он кинулся к двери и выбежал на улицу. Глаза еще не привыкли к темноте, и он почти ничего не видел. Надеялся ли он увидеть? Бесспорно да. Но одна его часть рвалась доделать начатое, а другая просто увидеть Диану еще раз, разгадать секрет ее глаз.
Он вглядывался в темноту. Казалось, что все уже напрасно, пока он не разглядел, буквально в двух шагах от машины, удаляющуюся фигуру. Сердце защемило, и он ринулся к ней. Диана вздрогнула, когда на ее плечо легла тяжелая рука Вячеслава. Девушка остановилась.
- Пойдем. – Сказал он, задыхаясь.
Диана не двигалась.
- Ты все равно одна до города не доберешься.
- А вы все равно меня туда не повезете. – Спокойно ответила она.
- Я еще не решил.
- Нет, вы уже все решили. – Диана повернулась к Вячеславу и, мягко отодвинув его в сторону, пошла обратно к дому.

- Что-то должно произойти здесь? – спросила она, остановившись у алтаря.
Он остановился посреди комнаты и тупо уставился на Диану. Она вернулась. Сама. Добровольно вошла в дом, теперь стоит у алтаря, на грани жизни и смерти, и ей, похоже, все равно, что будет дальше. Или, может, не все равно, может быть, ей интересно, что с ней будет. А может быть, она психически неуравновешенная особа, склонная к суициду.
Жертва пришла сама, зачем терять время. Просто подойти и сделать то, что делал до этого не один десяток раз. Она ждет.
Он сделал шаг.
- Не могу.
- Вы что-то сказали? – спросила Диана, не поворачиваясь.
Он не ответил. Он сделал еще шаг и после этого медленно направился к ней. Только бы она не повернулась. Он подошел к Диане почти вплотную. Она шептала.
- Со звоном бьюсь. Со стоном таю. И жизнь беру, как наказанье. Единожды покинув стаю, я отдалась на растерзанье.
Блеснул нож… потом был долгий поцелуй.

Лишь только в тот момент он наконец-то понял, что было таким странным в ее взгляде. Он никогда раньше не видел этого в глазах своих жертв. Все они умирали напуганными, удивленными, с широко распахнутыми глазами и открытыми ртами. Не самое приятное зрелище. Диана была другой. В смерти она была столь же прекрасна, как и в жизни. Она улыбалась, все такая же спокойная.
В эту ночь, когда он держал Диану на руках, он последний раз заглянул в ее темные глаза и испугался. То, что он там увидел, перечеркнуло все.
Зависть. Вот, что показалось странным ему, как только они вошли в дом. Он не сумел сразу разглядеть ее, потому что никогда не видел ее в глазах своих жертв. Ее там и не могло быть. Но Диана… Она с жадностью рассматривала каждую деталь дома, вдыхала его энергию, растворялась в нем. Она завидовала ему, потому что он это создал. Она хотела здесь остаться, поэтому и вернулась. И она бы осталась, если бы он просто намекнул. А он убил.
Он любил ее. Он ненавидел ее.
Эта ночь перевернула все с ног на голову. Сегодня он принес в жертву свободе любовь. Сегодня он принес в жертву свободе свою жизнь. Сегодня он принес в жертву свободе саму свободу.
Что означает теперь слово "свобода"? Одиночество и безнадега, больше ничего. Он мог остановиться, поговорить с ней, рассказать. Сейчас он знал – она бы поняла.
Все изменилось. Храм стал склепом, а эта ночь будет длиться вечно.

Два года назад.
Уже темнело. Красивая кареглазая девушка курила, опершись о холодную стену метрополитена, и наблюдала за тем, как миловидная блондиночка садилась в слегка потрепанный временем "вольво".
Выкинув окурок, девушка достала из внутреннего кармана куртки небольшую записную книжку и ручку. Открыв книжку на нужной странице, она сделала очередную запись.
"15.10.
Тридцать седьмая (точно по расписанию). Блондинка. Так же тупа, как и предыдущие. Сегодня туда не поеду, замерзла".

Как-то очень давно, в 2005 году я прочитал и сохранил себе этот рассказ. Не знаю кто автор, но мне рассказ понравился, и я решил им поделиться. Может и было это на Пикабу уже...

Он устал. Он и раньше уставал, но сегодня день выдался особенно тяжелым. Было даже лень отвечать на нудные речи Ирины, в прошлом очаровательной, веселой девушки, на которой черт его дернул жениться пятнадцать лет назад. Сейчас это была все такая же красивая женщина. Но чары любви рассеялись, и очаровашка со временем превратилась в брюзгу. Да и что там говорить, он ее уже не любил. Давно.

Казалось, целую вечность тянутся те дни, когда он по привычке чмокнет ее в губы и, выпив чашечку кофе, отправляется на работу. До этой вечности была другая жизнь. Была любовь, всепоглощающая страсть. Но в какой-то момент все исчезло, как будто никогда и не существовало.
Может быть, именно в этот момент и появилось его хобби. Оно помогло справиться с безнадегой, которая зависла над его головой и давила с каждым днем все сильнее, как будто пытаясь раздавить насмерть. Если бы не новое увлечение – убийца по имени "безнадега" сделала бы свое грязное дело, и господин преподаватель зарубежной литературы почил бы с миром, наслаждаясь новой квартирой с отсыревшими деревянными стенами. Слава Богу, этого не случилось. И уже не случится… Нет, так думал он вчера, а сегодня все изменилось. Сегодняшний день круто все изменил. Перевернул с ног на голову всю его жизнь … теперь, может, и случится.

Дверь в спальню распахнулась, и на пороге показалась Ирина. В своем шелковом домашнем халатике она выглядела особенно соблазнительно, однако его это уже не вдохновляло на любовные подвиги. Порой он вспоминал, как по ночам не давали ему уснуть мысли о кареглазой красотке с обалденной улыбкой. Как перехватывало дыхание, когда эта улыбка предназначалась ему и только ему. Как он умолял ее остаться, когда страсть переливала через край. Но, слегка покрасневшая, она поправляла прическу и, улыбнувшись, уходила. Может быть, просто дразнила. Играла с ним. Наконец это случилось, страсть полностью поглотила их, и они стали единым целым. Мира вокруг не существовало, были только они, прижавшиеся друг к другу разгоряченными и уставшими от любви телами. Он был счастлив. Где все это теперь? Где та девушка? Где любовь?
Ирина посмотрела на него немного обеспокоенным взглядом.
- Тяжелый день?
Он закрыл глаза ладонями и тяжело вздохнул.
- Да, слишком тяжелый. – Он медленно поднялся с кровати. Ноги были ватными, а в глазах начинало двоиться. – Прости, я не хочу сейчас разговаривать, слишком устал. Я в душ и спать.
- А ужинать ты будешь? – Крикнула она ему уже в спину.
- Нет, - выдохнул он. – Не сейчас. Не сегодня. Я очень устал.

Вода стекала по его уставшему телу. Телу, к которому время было благосклонно. У многих мужчин в его возрасте резко прочерчивались морщины, и уже не подходящая по размеру рубашка говорила о растущем брюшке. У него же фигура на протяжении многих лет оставалась стройной и подтянутой. Может быть, это новое (хотя, какое оно уже, к лешему, новое) увлечение помогает ему держать форму.
Вода приятно расслабляла и согревала. И кровь у них такая же теплая. Она успокаивает и, словно дает надежду на то, что мир не стоит на месте. Течет кровь, вместе с ней время, а вместе со временем движется и он.
Он никогда раньше, до того первого раза, даже не помышлял о том, чтобы подобным образом заставить безнадегу отступить, убрать свои крепкие когтистые лапы с его горла. Озарение пришло внезапно. Она перехватила его у самого выхода с университета. Что-то безудержно говорила и интенсивно жестикулировала. Из всего информационного потока, обрушившегося на него, он понял только одно – она хочет, чтобы он подбросил ее до дома.
Он помнил ее. Одна из его студенток. Этакая вечно щебечущая птичка на втором ряду. Всегда на втором. Ее глаза, играючи, молили, чтобы он довез ее до дома, и он не смог ей отказать. К тому же, хоть какое-то разнообразие в тягучей как жвачка жизненной рутине.
Было уже темно. Но какое время года? И снова провал, да и не важно. Почти все студенты, еле дождавшись окончания последней пары, уже забыли о Викторе Гюго и его милой Эсмеральде (темы своих лекций он запоминал обычно с легкостью, не прилагая каких-то фанатичных усилий) и разбегались по домам. "Как крысы с тонущего корабля." – подумал тогда он. А она осталась. Он открыл ей дверцу машины "вольво", слегка потрепанного временем, но в хорошем состоянии.
Они ехали. Сначала Настя (она сразу представилась на случай, если Вячеслав Анатольевич забыл; но на самом деле, он даже никогда не пытался запомнить их имен. "Им все равно, когда они слушают меня, а мне и подавно". Он никогда не запоминал их имен, потому что они были этого недостойны) почти ничего не говорила, только попросила разрешение покурить. Сам он давно бросил это вредное занятие. Во-первых, по просьбе жены, а во-вторых, чтобы понять насколько он стал зависим от яда, который доставляет, хоть и сомнительное, но удовольствие, но в конце концов приводит к могиле. Несмотря на это, он улыбнулся и приоткрыл окно, дав Насте тем самым понять, что она может смело травиться никотином.
Закурив, она начала говорить. Тот поток слов, который извергался из ее чувственного (этого он тоже не мог не заметить) ротика, казалось, уже ничто не могло остановить. Она вспомнила все: как ее достали предки, пробки на дорогах, как тяжело учиться, тетеньку, которая вчера в метро ей нахамила и все дальше и дальше по волнам девичьего сознания.
Он был спокоен. Пытался слушать. Не слушать. Забывался о своем. Нить его мыслей прерывалась ливнем ее нескончаемых проблем, и, в конце концов, он разозлился. Не сразу. Это происходило постепенно. Его воспоминания смешивались, соединялись в безумном танце с извержением вулкана под названием "Вы представить себе не можете, Вячеслав Анатольевич, как меня все достало".
Он представил себе ее и вспомнил себя примерно в ее возрасте. Словно в двойном кадре перед ним предстали две картинки: Настя, кричащая на мать и берущая у своих как-вы-меня-достали родителей деньги на учебу; и он, бегущий утром на учебу, вечером – на ненавистную работу, а ночью, пишущий рефераты, доклады и горы … горы книг, которые нужно прочитать к сроку. Сигареты, кофе, недосып, недоедание. И она еще говорит, что ее жизнь – сущий ад.
Он был спокоен. Спокойно вел машину. Спокойно слушал одну из своих многочисленных студенток, у которых в голове не помещается ничего, кроме пары слов типа "достали" и "круто" и мысли, как бы слинять из дома на очередную ночную дискотеку. Он был спокоен. Но он ее ненавидел.

До девятнадцати лет он жил с матерью. Бедная, больная женщина. Умерла накануне своего сорокапятилетия оттого, что ее сердце однажды ночью отказалось работать и умолкло навсегда. Может быть, это было и к лучшему. По крайней мере, для нее.
Отца последний раз он видел, когда был еще мальчишкой, не познавшим женской любви и вкуса никотина. Что-то произошло, и отец ушел. Больше Слава его никогда не видел. Однако, он не ушел, не попрощавшись. Погладив сына по голове теплой крепкой рукой, он молча протянул ему одну вещицу. Слава не сразу понял, что это, но почувствовал, что это что-то слишком важное, слишком …
Это был нож. Отец вынул его из чехла и осторожно протянул мальчику. Он был великолепен. Старинная работа. От такой красоты и опасности (нож был остр, как бритва) у Славы внутри все сжалось.
Отца больше не было, остался только его подарок.
Когда Слава вырос, нож стал талисманом уже Вячеслава Анатольевича, навсегда. Он чувствовал, что этот подарок не просто кусок красивого металла, а нечто большее. В каком-то смысле именно этот красивый кусок металла помогал ему бороться с самого начала. Помогал маленькому мальчику, которого сделали в классе изгоем за то, что тот отказывался принимать участие в нескончаемых пьянках. Помогал студенту, который был на краю отчаяния и нервного срыва, особенно во время сессий. Ни души рядом и только тяжелый труд и бессонные ночи.
В самые трудные моменты он доставал нож из ящика письменного стола и крепко сжимал его в руке. Завораживающе красивая рукоятка грела руку. Окантовка рукоятки в виде змеи как будто дышала. Голова змеи выступала над основной частью ножа и, казалось, вот-вот вопьется в руку. Один раз ему показалось, что змея моргнула, но он не испугался и не выронил оружие, а в полу шоке таращился на свою руку, все еще сжимающую рукоятку.
Помог он и Вячеславу Анатольевичу, вырвал из лап безнадеги. Именно в тот вечер. В тот самый обычный, ничего не предвещающий вечер.

Нож и злоба, нож и ненависть к ее проблемам, нож и отчаяние сплелись воедино. Его озарило. Он почувствовал силу. Силу перед осаждавшими его унылостью и однообразием. Поступил, не подумав. Змея приняла первую жертву.
Настя все говорила и говорила. Он уже не слушал, в глазах потемнело, и он остановил машину. Сзади засигналили.
- Вам плохо? – поинтересовалась она.
Он не ответил. Просто сидел, склонившись головой на руль.
- Вячеслав Анатольевич, вам … - она не успела закончить фразу. Он надавил на газ, машина тронулась.
- Я кое-что забыл. Ты не возражаешь, если мы заедем в одно место? Потом я сразу отвезу тебя домой.
Она улыбнулась.
- Конечно. Пусть предки подергаются. Им полезно.
Не сказав ни слова, не дав дернуться ни одному мускулу на лице, он кивнул.
После пятнадцати минут езды по шумным питерским улицам он свернул на загородное шоссе. Он сам до конца еще не понимал, что делает и зачем. Он просто знал, что должен. Должен и точка.
Остановил машину, как ему показалось, в наиболее безлюдном месте. Все окружающее напоминало дешевый триллер: пустынная ночная дорога, лес, машина, за рулем – он, кровожадный маньяк, рядом – она, жертва, которая еще ни о чем не догадывается, поэтому освещает эту мрачную ночь своей улыбкой. Машина резко остановилась.
- Черт! – Выругался он. Но этот вскрик не был наигранным. Он не играл. Ему на самом деле хотелось кричать, орать, но не от досады. Он ликовал. Возбуждение, страх и счастье охватили его. Еще немного и он начнет задыхаться. Господи, что это? Он давно такого не чувствовал. Нет, он не хотел заняться с ней сексом. Он хотел другого.
- Ага. – Произнесла Настя. Было похоже, что ей это все нравится. Теперь она точно не попадет домой вовремя. Но она же в этом не виновата. Пусть поволнуются. – Я полагаю, мы сломались.
Он перевел дыхание.
- Тебе придется мне помочь, если хочешь попасть домой. – Он еле-еле подавил смешок.
- Что я должна делать?
- Для начала, пойдем посмотрим, что там случилось.
- Окей! – Радостно изрекла она и вылезла из машины. "Не верь ему! Беги!!!" – кричат зрители, жующие поп корн. Но она все равно выходит из машины, улыбается и спокойно закуривает.
Он почувствовал на ладони холодную сталь ножа. Медленно, закрыв глаза от удовольствия, он спрятал нож в рукаве. "Главное – не делать резких движений. Надо быть осторожным".
- Вячеслав Анатольевич, вы идете? Здесь холодновато.
Его ноги опустились на асфальт. Пустынно. Никого. Только он и она. И он здесь главный. Он управляет всем. Он управляет миром.
Да, безусловно, все было не так. Не правильно. Но, как говорится, первый блин комом. Банальное убийство на дороге … но все получилось так спонтанно. Он ничего не обдумывал. Уже после третьего дня бессонницы (до этой поездки он даже слова такого "бессонница" не употреблял в обиходе) он стал обдумывать свои дальнейшие шаги. Второе жертвоприношение вышло из ранга "банальное убийство" и двинулось на путь к ритуальному действу. Это был ритуал по его сценарию. Это был только его мир… Но позже. В первый раз все было не так.
Он медленно подошел к ней, улыбающейся (какая же паскудная, совершенно не блещущая интеллектом улыбка) и что-то напевающей, и остановился за ее спиной.
- Прекрасная ночь. – Задумчиво произнес он.
- Да. – Она чувствовала, что нравится ему. Пусть предки дергаются. А она сейчас, в эту ночь, здесь с самым симпатичным преподавателем университета. Машина сломалась. Они наедине. И он говорит о том, какая прекрасная ночь. Завтра она расскажет об этом всем девчонкам в группе. Пусть завидуют.
- Посмотри на ту звезду, прямо над тобой. – Прошептал он ей на ухо.
Она подняла голову. В следующий момент зрители, допивающие пепси-колу, ахнули. Нож возник в его руке мгновенно. Левая рука мягко опустилась на ее плечо. А правая исполнила заключительное Па этого смертельного танца.
Змея довольно прикрыла глаза.

Вспоминать об этом было приятно. Как хотелось тогда продлить этот сладостный момент. Как хочется сейчас вернуть все назад, чтобы не было этой проклятой ночи. Он вышел из ванной, запахнувшись белым махровым халатом, и тяжело опустился на кровать. Хотелось закурить.
Да, она была первой. Она освободила его из плена отчаяния. Но она была только началом. Тело он отволок в лес (даже не стал закапывать), предусмотрительно захватив с собой и ее сумочку.
Первый день – некоторое состояние шока и странного удовлетворения. Так у него бывало, когда ночь любви с Ириной оказывалась не просто безумной, а чересчур безумной. Были только они и страсть, и ничего. Приятная ломота где-то в глубине сердца.
Второй день – страх. Страх, что найдут, узнают, обвинят.
Не нашли.
Что дальше? Конец бессонницы и полная эйфория. Безнаказанность. Свобода. Абсолютная свобода. Он летел. Хотелось взобраться на крышу и орать: "Люди, это – свобода!"
Ирина тоже заметила перемену. Раньше всегда такой задумчивый, погруженный в свои мысли, бесконечные книги, лекции, он в прямом смысле слова запел. Она оторопела, когда однажды утром услышала, как он поет в душе. До этого дня с ним такого не бывало. Как любая женщина, прожившая с одним человеком больше пяти лет и однажды утром заметившая в нем внезапные перемены, она пришла к выводу, что у мужа появилась любовница. Ирина решилась на серьезный разговор и не раз потом жалела об этом опрометчивом шаге.
Он отлично помнил тот вечер, когда она долго мялась в дверях кухни, наблюдая за тем, как муж расправляется с ужином, и никак не могла задать так долго мучивший ее вопрос. Первым не выдержал он.
- Что-то хочешь мне сказать?
- Я думаю, нам надо поговорить. – Она налила себе коньяка, который на всякий случай всегда хранился у них в кухонном шкафу, и присела рядом.
- Что-то случилось? – Спросил он и провел рукой по двухдневной щетине.
- Это ты мне скажи. – Он что-то хотел спросить, но она заговорила раньше. – Ты изменился. Так внезапно … я … у тебя кто-то появился?
Фраза копьем врезалась в мозг. Спустя десять минут он благодарил Бога, что успел дожевать свой ужин. Задай она этот вопрос минутой раньше, и он бы без сомнения подавился.
Он не издал ни звука, а просто уставился на жену так, как будто видел ее впервые. Видя его реакцию, до Ирины начало доходить, что она сделала большую глупость.
- Я… - Попыталась она сказать, но слова застревали в горле.
Он еще мгновение молчал. Когда же шок прошел, кухню разразил громкий смех.
- Нет, тебе вредно смотреть мыльные оперы. – Сквозь смех проговорил он.
Ирина была готова расплакаться.
- Но ты так изменился. – Она не знала, что еще сказать.
- Милая, все время от времени меняются, иначе жизнь была бы скучна.
- Прости. Я, наверное, дура. – Она вскочила из-за стола и, скрывая улыбку, вышла из кухни. Она ему поверила. Не могла не поверить. "Какая же ты дура, что засомневалась".

Это был единственный раз, когда он почувствовал опасность со стороны Ирины. Раньше, наверное, еще неделю назад он был бы рад и приятно удивлен ее ревности. Иногда ревность и правда помогает всколыхнуть былые чувства, но не сейчас. Сейчас ее нездоровое проявление любви могло стать настоящей угрозой, препятствием на пути к освобождению. Ему повезло, это была единственная вспышка. Потом же все потекло, как и прежде: тихо, мирно и до зуда скучно. Но теперь ему это нравилось.

Он был приятно удивлен. Большого переполоха на работе не было, даже когда нашли тело. Милиция пару раз наведывалась в университет, но только для того, чтобы задать несколько вопросов студентам. И никто не знал, никто не догадывался. Он чувствовал это, глядя на них, таких притихших и изредка волнующе перешептывающихся. Прошла неделя. И все вернулось на свои места. Этой девушки как будто и не было вовсе. Никогда. Ее место было быстро занято кем-то другим. Лицо стерлось.
Но только не для него. Она была первой. Какие же они жестокие. В них нет ни капли сострадания. Прошла неделя, и они забыли. Он презирал их. Презирал их всех. Заходя в аудиторию каждый раз, он задыхался от смрада равнодушия, царившего в воздухе. Они забыли. Он помнил. Помнил, как кровь фонтаном брызнула из ее горла. Помнил ее испуганные глаза. Хотя нет, испугаться она не успела, скорее удивилась. Никто из них не знал, что всеми ими любимый Вячеслав Анатольевич омыл руки в крови той, которую они так быстро забыли. Они не знали, что он слышал ее последние слова, что он единственный, кто слышал, как остановилось ее сердце. Он держал ее жизнь в кулаке и отдал контрамарку на свою дебют старухе в черном капюшоне. Они не знали, что это именно он, взяв девушку на руки и что-то тихо напевая, уносил ее в глубь леса, чтобы бросить там, не похороненную, возможно на растерзание каким-нибудь извращенцам. Они не знали, что то чудовище, которое перерезало бедной малютке горло – это их уважаемый преподаватель литературы. И сейчас он стоит перед ними и смотрит на них. И следующим может стать кто угодно.

Как было приятно опустить голову на мягкую подушку. Он был опустошен, раздавлен, разбит. Если бы можно было все забыть. Изменить. Чтобы не было этой ночи. Может быть, даже вернуться к тому дню, когда он нашел дом. Когда построил в нем свой храм. Храм для поклонения богу, имя которому Освобождение.
Кто знает, возможно, он наткнулся на него случайно, а может, в то утро, даже не осознавая, сел в машину и поехал на поиски идеального места для жертвоприношения. Он до сих пор этого не знал. Что-то как будто привело его сюда. Он словно точно знал, где искать. На первый взгляд дом не создавал впечатление идеального места. Разве только по местоположению. Довольно далеко от города, и ни одной души в ближайших пяти километрах. Но никакого ощущения храма, а тем более присутствия духа свободы. Скорее наоборот. Почти фатальный пессимизм и мрачную обреченность нес весь облик старого дома. Стены и крыша держались крепко и, как будто, вросли в мертвую землю. Краска облупилась, а от окон осталось лишь одно напоминание. Первый этаж ни чем существенно не отличался от второго: абсолютное запустение, паутина и давящее чувство одиночества.
Он медленно, не пренебрегая осторожностью, обошел весь дом и пришел к выводу, что это и есть идеальное место. Второй этаж может продолжать свое мрачное существование, не боясь, что потревожат его сон. А первый этаж необходимо переделать. Кухня и кладовая совершенно ни к чему, лишние стены будут снесены, а те, что останутся, покрашены, скорее всего, в красный цвет, как символ уже пролитой крови. Оставить большой дубовый стол, пару стульев и, конечно же, полки … для книг. Погреб. Идеальное место для тел – ни запаха, ни страха. Решено. Здесь или нигде.
На создание храма ушло несколько месяцев. Жене сказал, что уезжает в командировку и, скорее всего, «эта тягомотина затянется надолго». После работы он ехал в свою обитель и, не замечая усталости, строил свой храм. Метр за метром, кирпичик за кирпичиком, валясь с ног. Утром отправлялся на работу, вечером снова возвращался сюда. И опять шаг за шагом, сантиметр за сантиметром, с нежностью водя кистью по стенам, он создавал памятник для своей свободы. В конце второй недели он сделал последний взмах кистью и, улыбаясь, упал на колени.
- Еще немного… – Он огляделся. – И это все я. Это все мое.
Он довольно улыбался покрашенным стенам. Две противоположные стены были кроваво-красными, другие две – черными. "Красное и черное", как у Бальзака. Большой дубовый стол и стулья около него, и книжные полки, и пол, и потолок были покрашены на такой же манер. Вся мебель была расставлена вдоль стен, кроме стола, он своей массой заполнял центр комнаты, которую в пору теперь было называть залом.
Зал состоял из трех бывших комнат: гостиной, кухни и кладовой, на потолках которых остались и провода, к которым раньше прикреплялись люстры. Скорее всего их сняли бывшие хозяева, или унесли воры. Но в любом случае люстры ему были ни к чему. Незачем уродовать интерьер ненужными атрибутами. Он купил большие лампочки, раскрасил их подстать мебели, оставив только небольшое круглое просветление внизу лампочек. На потолке они соединялись почти в равнобедренный треугольник, главная вершина которого выходила на восточную часть дома, справа от входа. Света они излучали немного, но главное – это уют. Там же у восточной стены зияющим черным ртом застыл в вечном крике старый камин. Решетку владелец нового храма не тронул, решив оставить ее целиком черной, но сверху приделал две дверцы. Их он оформил как следует. Дальний угол у западной стены пустовал. Ему была отведена главная роль. Угол ждал своего часа. Здесь было отведено место для алтаря. Мелом он прочертил дугу между западной и северной стеной. Он уже представлял, как все будет, но только чуть позже. Пусть сначала подсохнет краска. Не надо торопиться. Он успеет.
К концу третьей недели все было завершено. Алтарь был готов. Со стены на него взирали два светящихся глаза, такие же, как и у змеи на кинжале. Он стоял и молча смотрел на стену. Нарисованную мелом дугу на полу он обвел, сильно растушевав, желтой краской.
Теперь он ее чувствовал. Свободу. И она исчезнет, если ее не подкармливать.
Алтарь был завешен темной шторой. Он считал, что глаза уничтожают некое подобие уюта, создаваемое им здесь в течение нескольких недель. Они отвлекали все внимание на себя. Это было неправильно. Конечно, кого-то это могло бы заинтересовать, но и отпугнуть тоже. А он создавал все это отнюдь не для того, чтобы кого-то пугать.
Свое творение он закончил в ночь с субботы на воскресение и еще целый день после этого провел в храме, любуясь … свободой.
Вернувшись домой, ему даже не надо было изображать серьезный вид, скрывая улыбку, и недовольно рассказывать о зря-потерял-время днях своей любимой жене. Ему стоило только перешагнуть порог дома, как сознание буквально проорало в его голове, что он вымотался. Он внезапно вспомнил все бессонные ночи и дни, когда он, выворачивая себя наизнанку, читал бодрым голосом лекции и не давал мыслям углубиться в пучину подсознания. Он почувствовал каждый сантиметр своих мышц. Ломота во всем теле. Но это было приятно. В ту ночь он спал, как младенец. Ирина, видя, как муж устал, не задавала вопросов, да он бы на них и не отвечал.
С этой ночи началось его восхождение на золотой пьедестал вечности. Он стал жрецом. Он стал вершителем судеб. Он стал неподвластен времени и законам. Он стал вне рамок всего бытия. Он был счастлив.

Все всегда происходило по одному сценарию. Он предлагает подвезти до дома заранее выбранную студентку, одну из хорошо одетых, иногда проблемных, типа первой, девочек, занимает их беседой. Обычно тема разговора рождалась сама собой и плавно перетекала в его повествование о литературе и культуре в целом. После он предлагал уже очарованной его персоной студентке показать одно выдающееся место, которое он создал сам, как дань литературе. Он не заставлял. Он только предлагал. И соглашались все. Увы, не потому что их интересовала литература. Они не могли отказаться. Как же они откажутся? А что же они потом расскажут подружкам? Чем похвастаются? Тем, что вели умные беседы с симпатичным преподавателем зарубежной литературы? Нет, этого мало. И они соглашались.
Он любил наблюдать за выражением их лиц с момента появления дома в поле зрения и до их первого взгляда на дом изнутри. Как же менялись их лица! Глядя на то, как от изумления с заметной долей интереса, а иногда и с небольшой примесью страха расширяются их глаза, открываются рты, он с невероятным удовольствием еще больше уверялся, что создал что-то необыкновенное, не укладывающееся в обычное человеческое сознание.
Они сидели за столом, пили чай и говорили. Говорил обычно только он и был счастлив, потому что был уверен, что сейчас его действительно слушают. Его слушатели сидели словно завороженные, забывая про чай и про сигареты, которые лежат в их аккуратных сумочках. После он подзывал их к зашторенному углу и открывал вход к алтарю. Иногда они, правда, искажали сценарий и первыми наседали на господина преподавателя, дабы он рассказал, что скрывается за шторой. Но инициативу он поощрял.
Часто по ночам он видел их глаза в момент встречи с взглядом змеи. Недоумение, удивление, испуг, даже шок. Взгляд каждой. Он помнил их всех. Не лица, не имена. Это никогда не задерживалось в его голове. За исключением самой первой девушки и … последней. Он помнил глаза. Они приходили застывшими образами в его сны почти каждую ночь. Нет, это не были кошмары. Он упивался ими, наслаждался, вспоминая их.

Новое занятие изменило его. Изменило и семейную жизнь. Ирина со временем перестала задавать вопросы, она видела, что он счастлив. Она была уверена, что он ей не изменяет. И ей было этого достаточно. Некоторым женщинам, чтобы быть счастливыми, хватает просто уверенности, что у мужа нет любовницы и пристрастия к алкоголю. Ирина была из их числа. Он был рад ее молчанию, дабы что-либо объяснять не было никакого желания. Сочинять нелепые истории о дополнительной нагрузке, типа факультетов и репетиторства, конечно, можно было. Но зачем? Забивать свою голову бесконечными списками фраз, отговорок, стараться выглядеть искренне, выбирая еще не использованную. Рано или поздно этот список тоже был бы исчерпан. И что потом? Виноватое выражение лица и бормотание на тему: "Прости, дорогая, я сегодня задержусь"? Нет, это было не для него. Она не спрашивала, и он спокойно продолжал заниматься любимым делом.
Он не был фанатичным оптимистом, который выламывает руки всем, кто бы посмел снять с него розовые очки. Он слишком давно сам их снял и выкинул в помойное ведро под названием "детство". Поэтому сразу рассчитал, что придет время, когда работу придется менять. Один раз, другой, третий. Но другого пути нет. Ему везло. Он словно чувствовал тот момент, когда пора удаляться со сцены. Увольняться было тяжело. Добивался этого боем. Не всякий ректор хотел терять такого квалифицированного преподавателя. За все это время приходилось работать в разных учебных заведениях и не только высших. Приходилось читать лекции разной публике, более благодарной или менее. Но всегда находились претенденты для очередного ритуала. Такие люди не переведутся никогда. Он знал это. Он верил в это. Он видел это.
Периодическая смена мест работы – это, наверное, единственная вещь, которую ему все-таки пришлось объяснять жене. Но и здесь он не поступился своими убеждениями. Врать не пришлось. Ответ напросился сам. Ирина согласилась и с этим. При этом с ее стороны это не было принятием неизбежного, а скорее снисходительным пониманием. Муж достиг того возраста, когда многое в жизни перестает устраивать, однообразие душит. А перемена работы, новые люди все-таки как-то разряжают обстановку и помогают не делать глупостей и не пускаться во все тяжкие.
И здесь все прошло гладко. Нет, он не терял голову от безнаказанности. Он был всегда готов к удару. Но он был счастлив. И ничто не могло омрачить это счастливое свободное существование. Он парил.

Натянув на себя одеяло, он с болью уставился в потолок. Что это было? Ошибка? Или расплата?
Ирина тихо вошла в комнату. Он продолжал пялиться в потолок. Она, не говоря ни слова, ушла в ванную. Послышался шум воды. Почистив зубы, Ирина вошла в спальню. Скинула халатик и небрежно кинула его на стул.
- Свет гасить?
- Гаси. – Ответил он, даже не взглянув в ее сторону.
Она погасила свет и забралась под одеяло.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – Обеспокоено спросила она и дотронулась рукой до его лба.
- Я устал. – Он начинал раздражаться. Почему она не хочет оставить его в покое. Неужели это так сложно, просто помолчать. Он отвернул от нее голову.
- Но … но ты ведь весь горишь. У тебя температура. – Ирина хотела губами потрогать его лоб, но он оттолкнул ее.
- Оставь меня. – Он повысил голос. – Оставь меня в покое! Я устал! Просто устал!
Она испуганно уставилась на него.
- Не надо заставлять меня говорить то, о чем я потом пожалею.
Ирина на мгновение замешкалась, а потом осторожно опустила голову на подушку. Он вздохнул с облегчением и уже был готов с головой окунуться в пучину воспоминаний, когда послышался ее тихий, дрожащий голос.
- Мы уже давно ни о чем не говорили.
О, Господи! И эти женщины еще будут утверждать, что они не настолько болтливы, как о них говорят.
- Не сейчас. – Буркнул он.
- Нет, сейчас! Именно сейчас! – Она начала кричать и вскочила с кровати.
Он недоуменно таращился на жену. Раньше он не замечал в ее поведении даже намеков на подобного рода концерты. Она выглядела, как разъяренная кошка, разве что не шипела и не царапалась.
- Ты спятила? – Все еще спокойно спросил он.
- Если из нас кто-то и спятил, то это явно не я! – Она перешла на визг. – Ты слышал, не я!
Он испуганно смотрел на Ирину, красную до корней волос и почти с безумным блеском в глазах. Даже в темноте он представлял себе это очень ясно. Пытаясь оставаться спокойным, он тихо произнес:
- Может, мы все-таки ляжем спать. А завтра поговорим обо всем, о чем ты захочешь.
- Нет! – Отрезала она. – Сегодня. Именно сегодня. Прямо сейчас. – Ирина стояла посреди комнаты, тяжело дыша.
- Хорошо. Если хочешь что-то сказать, говори. Только не устраивай сцен, я тебя умоляю. Я слишком устал, для того, чтобы успокаивать тебя или последовать твоему примеру.
Ирина подошла к кровати, нервно поправила волосы и плюхнулась рядом с мужем. Сначала прилегла, потом как будто что-то вспомнила и села.
- Я не могу так жить. Мы с тобой совсем не входим в рамки понимания нормальной семьи. И ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Не надо строить такой удивленный взгляд. Ты знаешь, как мы живем. Ты знаешь, чем живу я, и чем живешь ты. И я это знаю.
ЗНАЕТ? Вот это сюрприз.

Продолжение