— Это их территория. Их дело. Посторонним — проход запрещён. Точка.

Я отступил с показным разочарованием. Туда мне действительно не было дороги.

Отойдя в сторону, я попытался слиться с тенью, отбрасываемой грудой пустых, пахнущих гнилью ящиков. Процесс дался нелегко — словно продирался сквозь густой, вязкий сироп, ощутимо давящий на каждую клеточку тела. Стало ясно: густые, бархатные тени ночи были куда более податливыми. А в этот тусклый, пропитанный сыростью день даже простейшее укрытие требовало значительных усилий и буквально выжимало из меня силы.

Пришлось ждать. Время я провёл в портовой забегаловке, где воздух был тяжёл от запаха перегара, прокисшего пива и глухой тоски. Постепенно запотевшие окна медленно темнели, и лишь тогда, когда ночь окончательно вступила в свои права, я вернулся в порт. Шагнув в густую, почти осязаемую тень переулка, я наконец-то мог относительно свободно подобраться к нужному причалу, растворившись в движущемся мраке.

Там стоял он — «Одиссей», внушительное судно, по бумагам принадлежащее Николаосу Хрисофоридису. Тому самому магнату. Я был почти уверен: причина, по которой корабль всё ещё не разгружался и стоял здесь, и была в порту. Даже он не хотел привлекать их внимание.

Палуба была пустынна и молчалива. Сгустившаяся тьма стала моим верным союзником. Я не умел входить в тень мгновенно — на это уходило около пятнадцати секунд сосредоточенной концентрации, когда мир сужался до точки, а сердцебиение гулко отдавалось в висках. Используя чёрные провалы, отбрасываемые надстройками и грузовыми стрелами, я бесшумно, как призрак, взобрался на борт по отпущенному канату.

Все двери были заперты на массивные замки. Всё, кроме одного технического люка, ведущего к паровой трубе. Из неё не валил дым — котёл был потушен. Мой шанс. В очередной, пожирающей свет тени я просочился внутрь и оказался в просторной, остывшей кочегарке. Воздух пах остывшей золой, металлом и машинным маслом. Вокруг царила мёртвая тишина — видимо, постоянная команда была сведена к минимуму, оставалась лишь редкая охрана.

Я вышел из тени, прислонился к холодной металлической стене и постарался ощутить присутствие — не просто услышать, а кожей почувствовать. В носовой части, в одной из кают, пульсировало пятеро — чем заняты, неясно, лишь смутное пятно чужих жизней. Я двинулся дальше, обнаружил ещё несколько спящих эфирных огоньков, вероятно, отдыхавших в своих кубриках.

На пути мне встретилась корабельная кухня. Я вошёл внутрь. В холодильном шкафу, пахнувшем старым льдом, обнаружились несколько крупных кусков твёрдого сыра и вяленого мяса. Я аккуратно завернул добычу в чистое полотенце. Рядом стояла бутылка воды и почти полная бутылка выдержанного виски с соблазнительным янтарным отливом — и то, и другое отправились в бездонные карманы моего плаща.

Продвигаясь дальше по узкому коридору, я внезапно почувствовал движение — не звук, а скорее колебание воздуха. Инстинктивно метнулся в ближайший угол, сливаясь с тенью. Мимо прошли два охранника, не слишком бдительные, судя по их расслабленной походке и обрывкам бессвязного разговора о скачках. Но недооценивать их было бы глупо.

Когда их шаги затихли, я вышел из укрытия и продолжил поиски, пока не наткнулся на массивную, усиленную стальную дверь, ведущую на нижние палубы, в самые недра корабля. Она была заперта. Я прикоснулся к холодной поверхности — под пальцами ощущалась не просто сталь, а уверенность и запрет.

Здесь явно хранилось что-то важное. Я нашел укромный уголок, образованный массивной балкой и стеной, где царила почти абсолютная, слепая тьма, и слился с ней. Теперь оставалось только ждать. Я застыл, превратившись в часть корабельной конструкции, растворившись в тишине между скрипами корпуса.

Час. Два. Три.

Никто так и не подошел к этой двери. Ни единой живой души. Только соль на губах да лёд металла, просачивающийся сквозь ткань плаща.

«Так не годится, нужен другой путь», — пронеслось в голове, и я почувствовал, как от долгого неподвижного стояния заныло тело. Штурмовать эту дверь в лоб было безумием. Надо было искать обход.

Ждать — не самая сильная моя сторона, адреналин всегда требовал действий. Но порой терпение — единственная тактика, что отделяет живого от трупа. Я заставил себя замереть, слившись с холодной сталью переборки, и дождался, когда четвёрка охраны с грохотом поднимется из каюты и двинется на обход. Как только их шаги растворились в лабиринте коридоров, я выскользнул из тени и юркнул в оставшуюся щель.

Каюта встретила меня спёртым воздухом, пропитанным кисловатым запахом пота, дешёвой махорки и ещё чего-то. На столе, заляпанном кругами от стаканов, лежала разбросанная колода карт и кучка медяков. Стало ясно: коротали ночную смену за игрой. Уголок рождавшегося плана, острого как бритва, чётко обозначился в голове. Я резким, привычным движением перемешал колоду, незаметно заменив карты у всех, кроме одной — пускай решают, будто появился шулер. Для надёжности провёл рукой по столешнице, собрав в кулак несколько монеток. Маленькая кража, зато способная добавить масла в тлеющие угли подозрений.

На спинках двух стульев висели потертые кожаные куртки. С ними, на ремнях, болтаются кобуры с массивными пистолетами. Недолго думая, я расстегнул кобуры и извлек оба ствола. Металл был холодным и обжигающе чужим. Я сунул их за пояс, под плащ, где они тяжело прижались к бедру. Теперь у них был повод не для ссоры, а для настоящей, животной паники.

Вернувшись в свою тень, я снова стал частью тишины. Вскоре охрана вернулась. Сначала послышался привычный гул голосов, который почти сразу перерос в возбужденные, сдавленные выкрики. Голоса крепли, обвинения в нечестной игре резали воздух, звеня фальшиво. Затем наступила та самая, ожидаемая мной тишина — густая, звенящая, красноречивее любых криков. Они обнаружили пропажу.

На мгновение я почувствовал себя тем самым трикстером из старых легенд, чьи мелкие пакости способны обрушить целые королевства. Но, к моему разочарованию, их капитан — или тот, кто ими заправлял, — оказался человеком с головой. Суета быстро стихла, сменившись сдержанными, отточенными командами, произнесёнными сквозь зубы. Они вышли из каюты и начали прочёсывать коридоры — уже не как сонные сторожа, а как загнанные в угол бойцы, ищущие незваного гостя.

Один из них, с фонарём, вытянутым перед собой, заглянул и в мой угол. Я вжался в тень, стараясь стать не просто невидимым, а несуществующим, мысленно сжимаясь, превращаясь в плоский силуэт, вытянувшись вдоль шероховатой стали. Пятно света скользнуло по стене в сантиметре от моего лица, ослепляя даже сквозь закрытые веки, и ушло. Они прошли дальше, поднимая на ноги другую смену.

Эффект был достигнут. Бдительность взвинчена до предела. И, как я и надеялся, кто-то из них наконец решил проверить ту самую запертую палубу.

Когда двое остались стоять на страже у двери, ещё двое, со щелкнувшими затворами, вошли внутрь. Это был мой шанс. Использовав их же собственные, пляшущие и удлиняющиеся тени, отбрасываемые телами в резком свете фонарей, я совершил рывок. Было невероятно тяжело — словно плыть против течения в застывающем асфальте. Мозг пылал, требуя стать незаметней, но каждое усилие отзывалось тупой болью в висках, выдавливая пот.

Но я проскользнул. Как только массивная дверь с глухим стуком захлопнулась за их спинами, я оказался внутри. Я мгновенно отплыл в сторону, за груду ящиков, и слился с самой густой, почти бархатной тьмой, какую только смог найти, затаив дыхание.

Они провели быстрый, поверхностный осмотр, луч фонаря скользнул по моему укрытию, но не задержался. Не найдя никого, вышли, щелкнули замком и встали по бокам от неё, словно каменные изваяния. Как я и предполагал, теперь здесь будет постоянный пост.

Значит, здесь действительно было что-то стоящее.

Внутри царила абсолютная, почти благословенная тьма. Мир мой сделался черно-белым, но зато идеально чётким, словно проявленный фотоснимок. Я приступил к осмотру — методичному, почти механическому. Ящик за ящиком. Все они, судя по унылым надписям, хранили лишь детали, инструмент да кое-какое промышленное оборудование. Ничего, что кричало бы «не контрабанда» или «не запрещенный артефакт».

Устав и физически, и морально, я сел на один из ящиков и принялся за припасённую еду. Сыр оказался острым и солёным, мясо — жёстким, но на вкус они были как нектар. Виски я приберёг: он мог пригодиться для чего-то более важного, чем утоление жажды.

Осмотр не давал ровным счетом ничего. Ни один ящик не выглядел подозрительным. И, к моему великому сожалению, ни на одном не было саркастической надписи «Здесь наркотиков нет».

И тогда мой взгляд упал на стену у двери. Там висело аварийное снаряжение, и среди него — пожарный топор за тонким стеклом, поблёскивающий в моём ночном зрении.

«Интересно, как они отреагируют на грубую силу…» — мелькнула у меня мысль, острая и безрассудная.

Без лишних раздумий я ударил локтем по стеклу. Хруст разнесся по трюму, словно пушечный выстрел. Я выхватил тяжёлый топор и отпрыгнул назад, ощущая его надёжную тяжесть в руке.

Снаружи тут же поднялась тревога. Послышались приглушённые крики, лязг оружия, кто-то лихорадочно принялся отпирать дверь.

Я не стал ждать гостей. Рванул вглубь трюма, к самой дальней стене, слился с густой тенью, отброшенной высоким штабелем ящиков, заставляя себя «раствориться» как можно глубже в этом мраке.

Дверь с грохотом распахнулась, внутрь ворвались охранники с поднятым оружием. Их фонари, словно взбесившиеся призраки, заметались по помещению, выхватывая осколки стекла на полу и зияющую пустоту на кронштейне.

А я, невидимый, притаился в дрожащих тенях и ждал, во что выльется этот рождённый мною хаос.

Выложив топор за ящиками, я снова заставил себя «растечься» сквозь слои тьмы. Это давалось всё труднее, словно я продирался сквозь плотную вязкую смолу. Испуганная суета охраны, их сбивчивые крики и метавшиеся тени от фонарей стали моим прикрытием. Я просочился обратно в каюту, где воздух всё ещё был густ от перегара и страха.

Нужно было добить их моральный дух. Одну из полупустых бутылок с дешёвым ромом, пахнущим патокой и забродившим тростником, я положил на бок. Тягучая жидкость с гулким бульканьем поползла по столу, медленно образуя липкую, зловещую лужу, в которой отражался тусклый свет. Одним точным движением я зацепил ногой ножку стула — тот с оглушительным грохотом, похожим на выстрел, рухнул на металлический пол. К тому времени, когда они, ломая дверь, вломились внутрь, я уже был лишь частью тёмного угла, безмолвным наблюдателем.

Охрану начало конкретно трясти.
— Это... это же призрак! — прошипел кто-то молодой, и я увидел, как у него на ладони, сжимающей пистолет, прыгает нервный тик. — Старики на причале болтали... будто на «Одиссее» в прошлом рейсе кочегар удавился в этом самом отсеке...

Я не стал дослушивать. Пока они спорили о природе призраков, я уже был в коридоре, перетекая от одной полосы мрака к другой, выискивая что-нибудь стоящее. Но главная цель была иной — нельзя было позволить им снова запереть меня в трюме с постоянной охраной.

Выбрав момент, когда их внимание притупилось, я изо всех сил грохнул тяжёлой водонепроницаемой дверью в соседнем отсеке. Звук удара, словно взрыв, прокатился по коридору. Я тут же нырнул в ближайшую нишу, слившись с холодной сталью. Испуганная охрана, как табун, рванула на шум. Двое оставшихся у трюма были на грани — лица залиты липким потом, пальцы нервно барабанят по прикладам, а зрачки расширены от напряжения.

Пока их внимание было приковано к ложной цели, я снова, ценой адской концентрации, просочился внутрь трюма. Давление в висках нарастало с каждой такой «переменой», словно череп сжимали тисками. Остановиться было нельзя.

Подобрав топор, я занес его и изо всех сил ударил обухом по металлической стене. Глухой, оглушительный грохот, словно удар по гигантскому колоколу, прокатился по всему отсеку. Эхо, многократно усиленное замкнутым пространством, отозвалось даже в коридоре. Я мгновенно юркнул в тень, затаив дыхание.

Снаружи послышались новые, уже истеричные выкрики. Теперь они были практически уверены: их преследует не вор, а нечто нечистое. Панически захлопнув дверь трюма, они мгновенно сгрудились в плотную дрожащую толпу, нервно переговариваясь приглушёнными, прерывистыми голосами, словно напуганное насмерть стадо животных перед лицом смертельной опасности.

Я вышел из укрытия. Вдохнув поглубже спёртый воздух, пахнущий ржавчиной и страхом, я нанёс ещё несколько устрашающих ударов — по потолку, появляясь из теней ровно под ними. Потом бил по полу, по стенам, создавая впечатление, будто нечто огромное и яростное мечется по всему помещению. Металл гудел и вибрировал, передавая дрожь в кости. Подойдя вплотную к двери, я услышал, как кто-то из них, срываясь на фальцет, читает молитву, путаясь в словах.

Я усмехнулся в темноте, и этот звук затерялся в гуле металла. Со всего размаху я ударил топором по самой двери. Раздался оглушительный, режущий уши лязг, а за ним — испуганные визги и судорожные, бесполезные щелчки затворов.
— Держите строй, черт вас побери! Трясётесь, как листья! — проревел голос командира, но и в его окрике слышалась та же зажатая, животная паника.

Их следующей блестящей идеей стал священник. Они притащили какого-то бедолагу в поношенной рясе, который, судорожно крестясь и зажимая в пальцах распятие, наскоро прочитал на латыни молитвы и побрызгал все углы святой водой, явно торопясь поскорее удалиться из этого «осиного гнезда нечистой силы», как он его назвал.

Когда он, пятясь, направлялся к выходу, я, не показываясь, издал противный, хриплый смешок, исказив свой голос, сделав его скрипучим, надтреснутым, будто скрежет по стеклу. Священник, перекрестившись в последний раз так резко, что чуть не уронил крест, бросился бежать, бросив на ходу:
— Я больше сюда ни ногой! Ни за какие ваши сокровища!

С треском захлопнувшаяся дверь мгновенно ожила под моими ударами обуха топора — резкий, пронзительный скрип, будто сама бездна взывала изнутри, грохоча железом и источая жуткое эхо. Казалось, там, за толстым листом стали, бьётся нечто громадное, звериное, жаждущее свободы. Я издавал звуки, будто это нечто желает насытиться плотью, отчаянно шипя и рыча от бессильной ярости. И, поставив жирную точку в этом спектакле, я изо всех сил ударил по двери в последний раз, оставив на металле новую глубокую вмятину.

«Надеюсь, сегодня никто из них не сомкнёт глаз», — с мрачным удовлетворением подумал я, ощущая, как дрожь усталости и перенапряжения пробегает по рукам.

И только после этого, с телом, дрожавшим словно в лихорадке, я вернулся к ящикам. Теперь что бы я ни делал внутри — хоть начинай ломом ящики разбивать — всё спишут на проделки «страшного призрака». Идеальное прикрытие. Почти.

Наконец, убедившись, что на обычный скрип или шорох они уже не отреагируют, я подошёл к ближайшему ящику. Тишина в трюме была звенящей, нарушаемая лишь отдалёнными всхлипами ветра в вентиляционных шахтах и сдавленными голосами за дверью. Лезвием топора я аккуратно, почти хирургически, поддел крышку. Дерево с хрустом поддалось. Внутри, на пожелтевшей соломенной подстилке, лежали ничем не примечательные металлические запчасти, покрытые густой смазкой. Но какой-то внутренний компас настойчиво твердил — здесь что-то не так. Я провёл рукой по дну. Деревянный настил показался неестественно толстым. Я поддел его обухом. Слабый щелчок — и фальшивое дно отскочило. Под ним, аккуратно упакованные в плотные, герметичные полиэтиленовые пачки, лежали синие, с перламутровым отливом таблетки. «Осколки неба».

В следующем ящике — та же картина. И в следующем. Целая палуба, набитая под завязку отточенной химической смертью, замаскированной под промышленный хлам.

Энергия, подпитанная яростью, снова заструилась по жилам. Я приступил к работе призрака с новым рвением. Несколько оглушительных, будто гневных ударов по стенам, от которых задрожала сталь корпуса, леденящий душу протяжный скрежет обухом по двери — будто точили когти — и прощальный аккорд: серия мощных хаотичных ударов, сопровождаемая низким хриплым рычанием, которое я вытянул из самой глубины лёгких, стараясь звучать как воплощение первобытного ужаса.

Пока эхо моей прощальной симфонии катилось по кораблю, я принялся за главное. Ящик за ящиком скидывал пачки таблеток в растущую, зловещую кучу посреди трюма. Нашел другие ящики — с радужной, переливающейся пылью «Сияния». Всю оставшуюся ночь разбирал этот проклятый склад, таская гадость в одну гигантскую погребальную пирамиду, которая росла на глазах. Руки пахли химикатами и пылью.

Из любопытства я вытащил одну таблетку «Осколков» и поджёг её зажигалкой. Таблетка не горела, а плавилась, пузырясь, испуская едкий, сладковато-медицинский смрад, от которого в носу защекотало, а в висках сразу же застучала тупая, навязчивая боль. Я отшатнулся, стряхивая пепел. Придётся потом отлеживаться, выветривая эту гадость из лёгких.

«Сияние» вело себя похоже, вспыхивая короткими радужными всполохами. Решив, что месть должна быть зрелищной, я обложил гору наркотиков пустыми деревянными ящиками и щепой, создав подобие погребального костра. Последнее, что я сделал, — установил несколько ящиков у самой двери, создав глубокую, непроглядную тень, чтобы спрятаться в ней в нужный момент.

Часы подсказывали: до рассвета осталось минут тридцать. Времени не было.

Я достал бутылку выдержанного виски, сорвал пробку и выплеснул драгоценный алкоголь на вершину кучи, словно совершая возлияние какому-то тёмному божеству расплаты. Чиркнул спичкой. Серная головка вспыхнула, осветив на миг задымлённый трюм. Бросил её в центр.

Огонь схватился не сразу, с неохотой попыхивал, но затем синие и радужные химикаты вспыхнули с яростным шипящим пламенем, заполнив трюм едким разноцветным дымом, режущим глаза и горло.

В тот же миг я нырнул в приготовленную тень у двери, заставил себя раствориться, стать частью дрожащего мрака.

Снаружи, как по нотам, поднялась тревога. Почуяв дым, раздались крики, началась суета. Дверь с грохотом распахнулась, и в проёме появились силуэты охранников, ослеплённых видом пылающей пирамиды и ядовито-переливчатого дыма.

Используя их же собственные, гигантские и мечущиеся тени словно потайную дверь, я проскользнул мимо них в коридор, будто капля чернил в чернильнице. Никто не заметил. Затем — обратно через холодную кочегарку, в ту самую паровую трубу и на свободу, в предрассветную свежесть.

На улице было ещё темно, и я бесконечно радовался этой густой, укрывающей мгле. Рассвет только-только начал размывать черноту неба на востоке бледной полоской свинца. Я слился с тенями пирса, перетекал от одной к другой, пока не оказался в безопасном, грязном переулке, вдали от горящего корабля и нарастающего хаоса сирен.

Остановившись, чтобы перевести дух, я оглянулся. С «Одиссея» валил густой, разноцветный дым, клубившийся на фоне бледнеющего неба. Удовлетворение, холодное и острое, как лезвие ножа, разлилось по всему телу, заглушая усталость. Долг был возвращён. И Николаос Хрисофоридис теперь знал — в его империи завелась крыса, которая не боится огня.

Читать далее

Знакомо чувство, когда после хорошего хоррора идешь на кухню за водой, а там в углу будто что-то шевельнулось? Я тоже так не люблю. Поэтому составил для вас (и немного для себя) подборку из 10 фильмов, которые пугают не скримерами, а тем самым липким, долгим чувством тревоги. После них будешь оглядываться в темном коридоре еще неделю. Проверено.

Год был богат на ужасы: возвращались культовые франшизы вроде «28 лет спустя» и «Пункта назначения: Узы крови», а авторы экспериментировали с форматами, от техно-хоррора до слэшера-ромкома. Но мой топ — про другое. Про кино, которое пробирается под кожу и играет с психикой.

10 место: «Пёрл» (2022)

«Америка, 1918 год, испанка, ферма. Скучно? А ты попробуй».
Представьте: девушка застряла на ферме с парализованным отцом и матерью-тираном. Ее мечта — стать звездой. Но чем сильнее мечта, тем чернее становится душа. Это не хоррор в классическом смысле, а медленная психологическая драма с финалом, от которого мурашки. Финальная улыбка Пёрл в титрах выжжена у меня в памяти навсегда. Лайфхак: смотрите, если хотите понять, как рождаются психопаты. И да, игра Мии Гот — это шедевр.

9 место: «Восстание зловещих мертвецов» (2023)

«Мама в ярости. Дети в ужасе. Терка для сыра — главное оружие».
Если «Пёрл» — это тихий ужас, то здесь все наоборот. Кровавый, брутальный и безумно динамичный перезапуск. Дети находят «Некрономикон», мама становится демоницей, начинается ад. Фильм хвалят за эффекты и атмосферу, но ругают за отсутствие черного юмора оригинала. Мой вердикт: идеально, если хочется выключить мозг и увидеть реки крови. Но новичкам стоит трижды подумать.

8 место: «Улыбка» (2022)

«После этого фильма я две недели не доверял людям с хорошим настроением».
Психотерапевт становится следующей жертвой проклятия, которое передается через… улыбку. Звучит как страшилка для подростков, но работает на ура. Да, сюжет вторичный, а логика героини хромает. Но атмосфера тревоги и паранойи вытягивает проект. Практический совет: не смотрите перед походом к стоматологу или в караоке-бар.

7 место: «Тихое место» (2018)

«Шепот смерти, или Как я перестал хрустеть попкорном в кино».
Концепция гениальна в своей простоте: монстры, которые охотятся на звук. Семья выживает в мире, где нельзя издавать ни единого шума. А мать при этом беременна. Напряжение здесь — главный спецэффект. Фильм не про монстров, а про хрупкость жизни и тишину, которая пугает громче любого крика. Минус: если задуматься, сюжетных дыр тут больше, чем в швейцарском сыре. Но пока смотришь — не до того.

6 место: «Полночь с дьяволом» (2023)

«Прямой эфир 70-х, экзорцизм и ощущение, что вот-вот случится непоправимое».
Самый стильный фильм подборки. Это хоррор, стилизованный под ток-шоу 70-х. Ведущий проводит экзорцизм в прямом эфире, и все идет не по плану. Здесь нет скримеров — есть только нарастающее чувство, что ты смотришь запись реальной катастрофы. Плюс: атмосфера эпохи воссоздана идеально. Минус: если не любите медленные, атмосферные вещи — может заснуть.

5 место: «2-3. Демон, приди» (2022)

«Новое развлечение для подростков: забальзамированная рука медиума вместо спиритической доски».
Современная версия «духа в бутылке». Подростки находят руку медиума, дух вселяется в них на 90 секунд, давая эйфорию. Но если передержать… Фильм хвалят за свежий взгляд на тему одержимости и метафору подростковой депрессии. Вывод: хороший, современный хоррор с умной подоплекой. Вторая половина чуть проседает, но начало — огонь.

4 место: «Варвар» (2022)

«Эйрбиэнби, милый сосед и потайная дверь в подвал. Что может пойти не так?».
Девушка приезжает в Детройт и обнаруживает, что ее жилье на Эйрбиэнби уже занято симпатичным парнем. Ночью она находит в подвале дверь… И тут начинается самое интересное. Главная фишка фильма — полная непредсказуемость. Рекомендация: смотрите, ничего не гугля. Поверьте, оно того стоит.

3 место: «Одержимый злом» (2023)

«Аргентинский хоррор о том, как не надо выбрасывать мусор».
Братья находят на улице тело, которое «зреет». Пытаясь избавиться от него, они запускают эпидемию зла. Это очень жестокий, гнетущий и безысходный фильм. После него хочется принять душ и посмотреть сериал про котят. Итог: для крепких нервов и истинных фанатов жанра.

2 место: «Солнцестояние» (2019)

«Швеция, коммуна, странные ритуалы. Или почему не стоит ехать в гости к незнакомцам».
Девушка, пережившая трагедию, едет с друзьями в шведскую коммуну. Там их ждет радушный прием и… очень специфические традиции. Фильм разделил зрителей: одни видят в нем шедевр, другие — затянутую претенциозность. Но атмосфера гипноза и тема горя здесь показаны болезненно честно.

1 место: «Реинкарнация» (2018)

«Горе, которое разрывает семью и открывает дверь в ад».
После смерти бабушки ее дочь находит странные книги о спиритизме. Попытка связаться с духами оборачивается кошмаром. Это самый жуткий фильм в подборке. Он не спешит, он методично давит на психику, превращая горе в портал для древнего зла. Игра Тони Коллетт — отдельный вид искусства. Финал обсуждают до сих пор. Мой совет: если решитесь, смотрите днем и не в одиночку.

Минус один орех.

Один, сука, орех.

Внутри всё закипело. Кто-то решил, что можно просто взять моё и свалить живым? Серьёзно?

Это уже не про орех. Это уже личное. Это плевок мне в пушистую морду.

След был аккуратный, почти нежный какой-то. Когти тонкие, хвост сто процентов рыжий. Ну конечно, Рыжий, кто ж ещё – подумал я.

Подошёл к голубям, те сидят под навесом, как два жирных информатора в кабаке.

Дал одному лёгкую плюху по башке.

– Говори быстро, пока я добрый.

– Рыжий… отбегал от твоего дуба… довольный был… даже что-то там напевал, гад.

Напевал, мать его.

Ладно, отсыпал семок голубям и дальше пошёл.

Значит он совсем берега попутал.

Достал я свою старую потрёпанную шляпу – ту самую, которую носил на расследования схем мошенничества выхухолей при продаже нор на вторичном рынке.

Надел.

Дождь начался ещё сильнее.

Ладно, Рыжий. Игра началась.

• Билли — он был последним у врача.

• Девушка — она солгала о своей болезни и у неё в сумке обнаружен маникюрный набор.

• Мужчина — камеры показали, что он долгое время не покидал территорию клиники.

Вопрос: Кто и чем это сделал?

Билли в телеге

— Отсыпался, — рубанул я, делая глоток кофе. Горьковатая гуща осела на языке. — После накопившейся усталости. Мне было не до газет и слухов. Что там на самом деле произошло?

— Меня подставили, — выдохнул он, и слова повисли в воздухе, словно кристаллики льда. — Вам придётся временно свернуть поиски «Дыма». Я буду занят исключительно собственными делами. Повторяю: никаких поисков «Дыма».

Я медленно поднял на него бровь.
— Пострадал кто-то?

— Несколько человек отравились. Сейчас находятся в тяжелейшем состоянии в больнице Святой Агаты. Врачи не могут выявить яд. Приглашены лучшие маги города… Они тоже бессильны.
Он сделал паузу, давая мне прочувствовать леденящий смысл его слов.
— Добавлю, что Тайная Служба сейчас что-то ищет в порту. А вы должны выяснить, что именно.

— Зачем? — я натянуто удивился, изобразив на лице наивное недоумение. — Какое нам дело до их операций?

Харлан не удостоил это ответом. Вместо этого он повернулся, и его голос, не повышаясь, прорезал тишину:
— Арнольд!

Дверь приоткрылась беззвучно, словно её отодвинул призрак. Дворецкий замер на пороге, бесстрастный и готовый, точно действительно ожидал всего в паре сантиметров от тяжёлого дуба.
— Не откажетесь ли вы от чего-нибудь крепкого, детектив? — с ледяной, почти механической учтивостью спросил Харлан.

— Не откажусь, — кивнул я. — Виски. Или что-то в этом роде. И побольше.

Харлан склонил голову в едва заметном кивке.
— Принесите бутылку «Туманов Арденира» и стаканы. И заодно… папку из моего кабинета. Ту, что для детектива Арчера.

Пока Арнольд отсутствовал, комната погрузилась в гнетущее молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием поленьев в камине. Вскоре он вернулся, держа хрустальный графин, в котором переливался янтарный эликсир, и два массивных тяжёлых стакана. В них уже лежали идеально прозрачные ледяные сферы, похожие на застывшие капли. Харлан молча налил сначала мне, потом себе, и тихий звон хрусталя прозвучал оглушающе громко.

Пока он это делал, я поднял стакан, вдохнул аромат — дымный, сложный, с нотами вереска, выдержанного дуба и едва уловимой горьковатой пряности. Сделал глоток. Напиток обжёг губы, а затем разлился по жилам шелковистым, обманчиво мягким теплом. Слишком гладкий. Слишком дорогой. Слишком опасный.

— Несколько моих… злопыхателей, — начал Харлан, отпивая крошечную порцию, — хотят отобрать у меня бизнес. Для этого решили меня подставить. Один из них имеет прочные связи с Тайной Службой и активно использует их против меня. — Он прицелился в меня взглядом поверх края стакана. — Вам нужно выяснить, что они ищут в порту. По возможности — незаметно.

Я с лёгким стуком поставил стакан на лакированную поверхность стола.

— Неужели у вас нет для этого кого-то… более подходящего? Обученных гвардейцев, например? Людей, которые умеют не оставлять следов?

— Они тоже работают над этим, — парировал Харлан. — Но вы можете сделать это официально, под прикрытием своего статуса. Кроме того… — он выдержал паузу, давая мне оценить театральность момента, — на ваш счёт в банке Ностра-Виктория только что переведены двадцать тысяч крон. На текущие расходы.

Я свистнул, коротко и насмешливо.

— Щедро. Но я ничего не обещаю. С Тайной Службой мне бы не хотелось связываться. Однажды уже сталкивался — впечатлений хватит на всю жизнь.

Я допил остатки виски, ощутив, как по пищеводу стекает последняя волна тепла, и поднялся.

— Если на этом всё, мне нужно домой.

В этот момент Арнольд, возникший из ниоткуда, протянул мне плотную папку из грубой тёмной кожи. Я взял её. Кожа была холодной и живой на ощупь.

— Вас подвезут, — произнес Харлан, не вставая.

Я кивнул и, не прощаясь, направился к выходу, сжимая в руке папку. Она была тяжела не столько бумагами, сколько молчаливым грузом новых обязательств. Двадцать тысяч крон пахли не свободой, а дорогим табаком, кожей салона и свежей петлёй, аккуратно наброшенной на шею.

Дома я запер дверь на все замки, щелкнул выключателем, и тусклый свет бра едва прогнал мрак в углах. Я вытряхнул содержимое кожаной папки на свой рабочий стол. Тяжёлая пачка бумаг с глухим стуком рассыпалась в беспорядочную стопку. Имена, названия фирм-призраков, хитроумные схемы проектов, в которых с первого взгляда потерялся бы даже опытный бухгалтер. Слова Харлана о «злопыхателях» перестали быть абстракцией — теперь они приобрели вес, запах типографской краски и фактуру дорогой бумаги. Я провел ладонью по лицу, ощущая, как под пальцами царапается суточная щетина. Нужно купить сейф. Держать такую документацию в столе — всё равно что хранить динамит в картонной коробке.

На следующее утро я поймал такси. Запах старого виски, дешёвого одеколона и чужой усталости въелся в обивку сидений. Мы пробирались сквозь индустриальные окраины города, где воздух был густ от машинного масла и угольной пыли.

Гараж Борги встретил меня симфонией металла: шипение пневматики, скрежет железа и низкий гул какого-то механизма. Сам Борги, с лицом, испачканным мазутом, вытер руки о тряпку, давно ставшую частью униформы, и кивнул на каркас «Затворника».

— Осталась неделя, — его голос пробивался сквозь шум, как сквозь стену. — Всё по графику.

— Рад это слышать. Насчёт сейфа… Что у тебя есть по части механики? Без магических фокусов.

Борги нахмурился, почесал затылок, оставив на коже тёмный след.

— Серьёзную механику? Две тысячи. Взломают? Взломают. Но с грохотом, за полчаса и специальным инструментом, который в магазине не купишь. С магией — от десяти. Там и щиты, и сигнализация, и пару пальцев снесёт, если лезть без спроса.

Я мысленно пересчитал оставшиеся от аванса Харлана деньги. Они таяли, словно лёд на раскалённой сковороде.

— Хватит и механика. Ещё нужны умельцы, которые смогут оборудовать тайник. Не дырку в стене, а что-нибудь основательное. В подъезде.

Борги кивнул, не моргнув глазом. Для него такие просьбы были в порядке вещей.

— Есть пара ребят. Тихие. Не заметишь, пока не наткнёшься. Договорюсь.

Он помолчал, оценивающе водя взглядом по остову машины.

— Кстати, по твоему «Затворнику». За шестнадцать тысяч могу его… убедительно улучшить. Усиленная подвеска, которая не развалится на первой же колдобине, выхлоп, который не будет орать на весь квартал, но тягу даст, мотор, что потянет лишний вес, не моргнув глазом. Деньги не на ветер.

Я снова мысленно открыл кошелёк. Пустота в нём зияла всё очевиднее.

— Насколько броня надёжна?

— Выдержит попадание из усиленной винтовки, осколки от гранаты. Стёкла — сэндвич из нескольких слоёв, пулю не пропустят. Танком не станешь, но от большинства городских сюрпризов отобьёшься.

Что ж, в этой игре надёжное такси стоило дорого, но было необходимо. А я не настолько богат, чтоб тратиться на дешёвку.

— Делай, — выдохнул я. — Только чтобы мотор не взвыл белым флагом при первой же погоне.

— Не взвоет, — Борги усмехнулся, и его лицо на мгновение покрылось сетью морщин. — Но ждать теперь на неделю дольше. Итого — две.

Еще две недели топать по грязным улицам и злачным барам. Просто прекрасно.

Перед тем как отправиться домой, я заглянул к Микки. Нужно было узнать, как у него дела на службе. Гремлин встретил меня обычным взрывом энергии, однако за его широкой улыбкой чувствовались усталость и напряжение, совершенно ему не свойственные.

— Дали дело, — сообщил он, наливая мне из какого-то непонятного устройства мутную жидкость, от запаха которой слёзы наворачивались уже издалека. — Именно оно решит, смогу ли стать детективом. По сути, испытательный срок.

— Помощь нужна? — спросил я. — Могу подсобить неофициально, со стороны.

Микки покачал головой, его большие уши затрепетали от усилия.
— Нет, Зейн. Я сам хочу быть твоим напарником, как раньше. Но если я не справлюсь с этим делом в одиночку… какой же я тогда напарник?

С его упрямством спорить было бесполезно. Я согласился, залпом выпил его адский коктейль, ощутив, как по пищеводу стекает волна жгучего тепла, попрощался и на том же вонючем такси добрался домой.

И наконец рухнул в сон. Настоящий, бездонный, без кошмаров и телефонных трелей.

Проснулся я от настойчивого, разрывающего барабанные перепонки трезвона. Подняв трубку, с удивлением обнаружил, что за окном — вечерние сумерки. Я проспал почти полтора суток, вычеркнув из жизни целый день.

— Зейн, это Борги, — просипел в трубке его прокуренный голос. — Заезжай, как будешь готов. Насчёт тех умельцев… кажется, мы кое-что придумали.

Тайник, который соорудили ребята Борги, оказался шедевром инженерного минимализма. Они врезали его прямо в металлическое перило на лестничном марше — неприметная панель, которая отходила в сторону от нажатия в нужной точке. Идеально для мелочовки вроде запасных ключей. Работа была чистой, без следов грубого вмешательства, а запросили они за неё смешные триста крон — сущие гроши в моей новой реальности. Я наштамповал с десяток ключей, разложил их по укромным уголкам, и жизнь обрела крупицу спокойствия: теперь можно было вернуться под утро, не царапая дверь и не будя миссис Молли.

Сейф привезли ближе к вечеру. Это оказался вовсе не ящик, а увесистый стальной монолит, покрытый дисками и рычагами — настоящий памятник механической защите, как и обещал Борги. Громко грохнул, когда устанавливали в угол спальни. Аккуратно, почти с благоговением, положил туда все бумаги из папки Ла Бруньера, а заодно спрятал и другие документы, способные погубить карьеру, а то и свободу. Замок щёлкнул твёрдо и весомо, вызвав странное, почти детское облегчение.

Но до ночи я снова не дотянул. Чудовищная, всепоглощающая сонливость накатила внезапно, словно морской прилив. Я едва успел доползти до кровати и рухнул в объятия забытья, даже не сбросив ботинок.

Проснувшись, я ощутил зверский, животный голод. Ел так, словно только что вернулся с голодного края света, сметая всё, что нашлось в холодильнике. Пришлось отправиться в ближайшую лавку и затариться настолько плотно, что дверца еле закрывалась. Заодно прихватил пару потрёпанных книг по основам кулинарии — надоело питаться всухомятку и холодными консервами. В завершение я закупился одеждой: несколько пар крепких прошитых ботинок, пара непромокаемых плащей, штаны и рубахи из прочной ткани. Базовый набор на все случаи жизни, где элегантность стояла на последнем месте среди приоритетов.

И снова провалился в сон. На этот раз вырубило дня на три. Когда я наконец открыл глаза, сквозь жалюзи пробивались лучи утреннего солнца, и я почувствовал себя… почти человеком. Относительно свежим и собранным. До меня стало доходить: причина этих энергетических провалов была связана с моими новыми способностями. Они выжигали ресурсы организма на каком-то фундаментальном уровне, словно печь, куда бросают всё подряд. Поскольку я ещё не привык к ним и не научился контролировать, тело просто отключалось, восстанавливаясь и одновременно требуя горы топлива. Логично. Пугающе, но логично.

Нагрянувший вызов из участка грубо прервал мой запланированный отдых. Пришлось заехать. Капитан Корвер, мой начальник, встретил меня в своём кабинете, пропахшем старым деревом, дешёвым табаком и разочарованием. Он поинтересовался, не пылился ли у меня на столе отчёт по делу о том самом магазине, который торговал контрафактным эльфийским шёлком. Разумеется, отчёта не было. Пришлось соврать, что работаю над ним, и срочно заняться этим в свободное от ремонта и тюнинга машины время.

Магазин «Шёлковый путь» встретил меня удушающим облаком дешёвых духов и приторной, липкой вежливостью. Управляющий — пухлый человечек с вечно влажными ладонями — с порога вручил мне пачку бухгалтерских документов. Бумага была глянцевой и новой, но даже я, не являясь специалистом, с первого взгляда учуял подвох. Цифры не сходились, печати выглядели слишком свежими. От него и его суетливых помощников так и несло ложью и страхом, кислым запахом пота под дорогим одеколоном.

Я медленно положил папку на прилавок из полированного стекла, посмотрел управляющему прямо в глаза — тот попытался улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса — и тихо, почти ласково, описал, какие тюремные муки его ждут за подделку таможенных деклараций и торговлю контрабандой. Не абстрактный «срок», а конкретные камеры, сокамерники и годы. Страх в его глазах сменился животным, паническим ужасом. Он понял, что я не из тех, кого можно забросать бумажками.

— А теперь, — так же вежливо продолжил я, — откроем-ка ваш сейф. Без глупостей.

Я не стал доставать «Ворон», просто положил руку на рукоять под плащом. Этого хватило. Он, почти не дрожа, повел меня в задние комнаты, пропахшие нафталином, и молча, с покорностью обречённого, открыл массивный сейф. Внутри, аккуратно разложенные, лежали настоящие книги учёта, распечатки с реальных поставок и пачка неучтённых наличных, пахнущих чужими руками.

Правда вылезла наружу во всей своей неприглядной красе. В итоге магазин лишился лицензии на торговлю эльфийскими товарами, а управляющий — работы и, вероятно, нескольких лет жизни. Впрочем, сам хозяин заведения — ловкий делец из Сумерек — блестяще выкрутился, свалив всю вину на «самоуправство недобросовестных сотрудников». Как водится, взять его было не за что.

Дело было закрыто. А у меня в руках оказался официальный, блестяще отточенный предлог появиться в порту — проверить версию о возможных каналах контрабанды. Очень, очень кстати.

Порт встретил меня знакомым многослойным букетом, который бьёт в ноздри, словно удар кастетом. Влажная соль, въевшаяся в старые брёвна пирсов, едкая гарь из труб дизельных буксиров, сладковато-тошнотворный дух поднимаемой с глубин рыбы и маслянистое удушливое зловоние мазута. Воздух был настолько густым, что его казалось можно было почти жевать, а мелкая морось висела в нём не каплями, а ледяной пылью, оседая на плащ и лицо.

Я высмотрел одного из дежурных — старого орка с кожей, похожей на потрескавшуюся от непогоды кору, в протёртом до блеска мундире. Подошёл ближе, и пока мои пальцы незаметно вкладывали в его шершавую ладонь несколько свернутых банкнот, спросил подчёркнуто небрежно:
— Слушай, дружище, не заметил тут у себя под боком посторонних? Не местных.
Орк быстрым, отработанным движением спрятал купюры, и его низкое ворчание прозвучало чуть приветливее.
— А, эти... Шныряют тут уже неделю, как тараканы. Из Тайной Службы, слыхал про таких. Чёрт знает что ищут, каждый угол обшарили.

— А кто-нибудь… повыше рангом здесь появляется? — понизил я голос, будто делясь секретом. — Из тех, кому такое внимание может быть не по нраву?

Орк тяжело почесал затылок.
— Ну, магнат один крутится. Свита — как тень. На своём проклятом лимузине. Сейчас его нет.

— В какое время он обычно здесь?
— Ближе к вечеру. Перед тем как контора закрывается. Любит, когда народ расходится.

— Ценная информация. Будь здоров.

Я оставил его и углубился в лабиринт причалов, где горы ящиков и бочек образовывали каньоны из товаров и теней. Серые, свинцовые тучи низко нависли над мачтами и стрелами кранов, окрашивая мир в грязные оттенки мокрого асфальта и ржавой стали. Солнце сдалось без боя, и в воздухе висела плотная морось, пахнущая озоном и надвигающимся ливнем. Вода у пирсов не плескалась, а тяжело вздыхала, ударяясь о покрытые ракушками сваи.

Но для меня в этой погоде была своя, извращённая прелесть. Она не просто скрывала — она окутывала порт плотным бархатом, дарила ему куда более глубокие, насыщенные и готовые к движению тени, чем обычно. И я чувствовал, как моя собственная, внутренняя тень отзывается на их зов тихим, нарастающим гулом, похожим на отдалённый шум прибоя в раковине. Она была голодна до этой тьмы. Похоже, сегодня вечером порт станет свидетелем не только визита морского магната.

Читать далее

- И где были драгоценности?

- В этом серванте. На виду у всех. Но когда появлялись постояльцы, я их по привычке на всякий случай прятала вот в этот шкаф. Но и в шкафу их тоже нет!

-Хорошо, у вас есть обслуга?

-Конечно, есть, но сейчас плохая погода, и не туристический сезон, и когда постояльцев мало, я отпускаю обслугу домой, ведь готовить и прибираться в номерах у меня у самой сил пока хватает.

-А постояльцы?

-Кроме вас, только три девушки-туристки, что путешествуют по Альпам.

- С этими девушками я поговорю отдельно. А пока скажите, этой ночью было что-то странное?

- Был ветер и дождь, но в августе такое у нас бывает часто, горы же. Моими постояльцами были кроме вас Поэтесса, Студентка и Спортсменка. Я долго не могла заснуть из-за шума ветра, но потом мне послышалось, что как будто бы открылась и закрылась входная дверь. Грабежей и разбоев у нас не бывает, но но я побеспокоилась за постояльцев, и вышла в коридор на втором этаже. Но мне показалось странным, что в комнате Студентки горел свет, хотя было два часа ночи. Но я не увидела ничего тревожного, вернулась в свою комнату и уснула. А потом (всхлип) драгоценности пропали!

-Что-то ещё было странного?

- Перед тем, как я уснула, мне показалось, что дверь открылась и закрылась ещё раз. Но я уже не стала ничего проверять, подумала, что это из-за ветра и где-то не прикрыта форточка. Ещё вот: Утром я наводила порядок в номерах и заметила, что постель у Спортсменки даже не была примята!

- Замок, как я видел, у вас закрывается изнутри на крючок? Вы в промежутке между шумов дверей или окон его проверяли?

- Нет, зачем, кому из постояльцев может взбрести в голову выйти на улицу в такую погоду?

- И в комнаты вы тоже тогда не заглянули?

- Зачем, у нас не принято будить постояльцев в два часа ночи!

- Хорошо, с вами я потом поговорю. А пока позовите в эту комнату этих девушек. Но разговор будет наедине, и не говорите им про пропажу.

Девушкам Инспектор предложил подробно описать все события прошлой ночи, и они дали такие показания:

Студентка: - Я два года поступала в один престижный технический Вуз, и наконец-то поступила. Но на летней сессии нахватала хвостов. И поняла, что бы удержаться, мне придётся читать учебники. Но эти две несносные подруги затащили меня в этот поход. Я думала, что это неправильно, но нашла компромиссное решение - буду читать учебники в походе при любой возможности. И в эту ночь я читала учебники до двух часов в своей комнате и решала примеры, а потом легла спать. Никаких шумов-стуков дверей и форточек не слышала, но на улице и так было шумно от ветра, да и сильно углубилась я в учебники.

Поэтесса: - У меня есть возлюбленный юноша, и я мечтаю, что он обратит на меня внимание. И я вспомнила, что как раз в эту ночь по поверьям цветёт папортник! Хотя погода была ветреной, я решила поискать в лесу этот цветок - ведь если бы я его нашла, я могла бы загадать любое желание, и юноша стал бы моим! Но я ничего не нашла, мало того, ещё и заблудилась. Подругам я ничего не говорила, они обе слишком приземлённые, что бы понимать мой романтический настрой. Спасло меня то, что Хозяйка топила печь, и я увидела столб дыма, что поднимался над лесом столбом, вернулась и тут же уснула.

Спортсменка: - Ну и дуры мне достались в спутницы! Одна тащит с собой кучу учебников. И сейчас, когда нам скоро идти дальше, будет ныть, как ей тяжело, и как она плохо выспалась. Другая ещё хуже - верит в какие-то дурацкие суеверия и идёт в ночной лес что-то там искать. А если бы она там заблудилась, нам её потом саму искать, а мне это надо? А перед тем, как спать, я открыла форточку, люблю холодрыгу! И ночевала я в своём спальнике на полу, я так привыкла, легче засыпается. А на тех, кто в походах любит спать на мягком и в тепле, плевать я хотела с вершины Монблана, а равно и со всех прочих вершин, на которых я побывала!

Детектив внимательно выслушал каждую, но одну из девушек попросил остаться, сказав ей потом так:

- Вы встали на нехороший путь воровства. И я могу предать вас местной полиции. Я примерно понимаю, где вы могли спрятать украденное. А искать они умеют. Но вы после этого сядете в тюрьму. Но мне жаль вас из-за возраста. А так же жаль Хозяйку. Если она узнает правду, она будет бояться любых постояльцев. Но можно обойтись без местной полиции. Если через час драгоценности будут у меня. Но если вы мне попадётесь ещё раз, то сядете.

Прошёл час.

Детектив: -Хозяйка, я провёл расследование, и понял, что никто ничего у вас не крал.

-Но как же?

- Говорите, в серванте смотрели?

- Ну да.

- А в комоде?

- И там.

- А в тумбочке?

- Не помню. (Открывается тумбочка) - Да вот же ваши драгоценности! Там всё на месте?

- Ах! -Ах! это они, всё цело. Я так и знала, что вы, Детектив, очень проницательный. Но как такое могло произойти?

- Мы с вами пожилые люди. И у нас бывает так, что перепрячешь что-то ценное, а потом и сам забудешь, куда спрятал. И у меня такое может начаться. И это будет означать, что мне пора на пенсию.

Конец рассказа. А теперь традиционные вопросы - кто воровка, и как Детектив это понял?

Я снова потянулся сознанием к этой густой, живой, почти осязаемой тьме вокруг. Ощущение было сюрреалистичным — я словно потерял связь с землёй, но не упал, а поплыл в чёрной пустоте, мысленно направляя себя вдоль пирса, к тёмным силуэтам ангаров. Быстро двигаться не получалось — это походило на плавание в густом, вязком сиропе, однако всё равно незаметно и быстрее, чем пешком. Вскоре я оказался у ближайшего ангара, прилипнув к его ржавому боку, словно морская раковина.

Внутри яростно горел свет. И не просто горел — оттуда исходило ощущение сжатой пружины, присутствие большой, организованной массы людей. Подобравшись к редким, пыльным щелям в стене, я заглянул внутрь.

Увиденное заставило кровь похолодеть в жилах. Рядом с местом моего подкопа и снаружи у входа стояли странные, мерцающие синим стойки с прозрачными кристаллами, испускающие слабое, но настойчивое, словно сердцебиение, пульсирующее сияние. Люди в униформе — те самые, кто пришёл с Николаосом, — носили на глазах устройства, похожие на очки, но сложной, почти инопланетной конструкции, с множеством линз, которые они постоянно переключали поворотом хромированных дисков на оправе. Они не просто искали меня. Они исследовали саму ткань пространства, сканируя её на предмет любых, даже мельчайших искажений. Моих искажений.

«Скорее всего, я проспал до ближайней ночи, — с горечью понял я. — И они за это время успели развернуть полевую лабораторию».

Пришлось отступать. Я двигался по широкой, осторожной дуге, обходя ангары, боясь даже краем своей теневой сущности коснуться этих обжигающих лучей. Пройдя таким призрачным, изматывающим шагом до первых спальных улиц и глухих переулков, я наконец «вывалился» из тени в шершавый и громкий обычный мир. Отдых внутри неё не отнимал сил, но само перемещение выжимало досуха, оставляя после себя чувство глубокого опустошения, словно я тащил за собой по морскому дну тяжёлый якорь.

Я посмотрел на свои руки, вынырнувшие из карманов. Пальцы зажили полностью, до последней царапинки, не оставив ни следа от сломанных костей и содранной кожи. Только фантомная память о боли да лёгкое, похрустывающее ощущение ломоты в суставах.

«Значит, тени не только скрывают, но и латают изнутри», — сделал я для себя важный, пугающий вывод.

И, подняв воротник всё ещё мокрой куртки, я медленно побрёл в сторону своего дома. Идти было неблизко, шёл я только глухими дворами и безлюдными, пропахшими кострами и мочой переулками, где единственными обитателями были тощие уличные звери да вездесущие, наглые крысы. Они шныряли под ногами, их чёрные, блестящие глазки-бусинки следили из темноты, не выражая ни страха, ни интереса, лишь холодное, древнее равнодушие.

В этом удивительно пёстром и ядовито-ярком городе, в этой Ностра-Виктории, сияющей неоном надежд и магией Холмов, крысы были такой же неотъемлемой, вечной частью пейзажа, как и коптящие фабричные трубы Трущоб. Власти с ними яростно боролись, травили, но они всегда возвращались. Они были словно болезнь, грызущая плоть изнутри, вечным и неумолимым напоминанием о том, что этот город был красив лишь снаружи, под слоем лака и позолоты. Внутри же — он прогнил насквозь, до самого основания. Я брёл по его тёмным, пульсирующим венам и ощущал это гниение каждой порой своего тела.

Теперь меня будут искать не только Харлан Ла Бруньер, аристократ со своими личными счетами и загадочным артефактом. К нему присоединился Николаос — «властелин морских перевозок». Надо выяснить, какие щупальца он пустил в этот город. В том порту, где я был лишь игрушкой, стояли несколько мрачных кораблей. Вполне возможно, один из них — самый крупный и хорошо защищённый — принадлежит ему. И почти наверняка именно по его тихим, словно могила, морским маршрутам в Ностру-Викторию поступают и губительное «Сияние», и смертоносные «Осколки неба», травящие Нижний Город. Горькая ирония в том, что даже если всё так и есть, никому не позволят мне тронуть его пальцем. Слишком влиятельная фигура. Слишком большие деньги.

Вот бы мне сейчас уметь не просто сливаться с тенями, а просачиваться сквозь стены, словно призрак. Но увы — глухие стены, массивные двери, даже узкие щели оставались для меня непреодолимой преградой, поскольку нельзя было преодолеть их плотью и костями.

Ноги словно превратились в ледяную крошку и ныли на каждом шагу. Пришлось идти босиком по колкому асфальту — обувь с меня «заботливо» стащили, чтобы удобнее было ломать пальцы. Теперь мне до зарезу хочется вернуть долг морскому магнату. И я сделаю это. Не грубой силой, не через продажную систему, а прямо из самой гущи тени. Так, чтобы он даже не почувствовал укола, пока яд не проникнет в самое сердце.

Такси ловить я не стал. Во-первых, вид у меня был слишком помятый и дикий, а во-вторых, платить было нечем: кошелёк остался в куртке, а куртка — на дне порта. Единственное, что согревало душу ледяным огнём, — мысль, что я оставил свой значок детектива дома. А вот будь со мной «Ворон»… Наверное, мне бы пришлось пустить его в ход, и тогда я сейчас лежал бы в каком-нибудь грязном переулке с аккуратным отверстием в черепе.

С такими невесёлыми, словно похоронный звон, мыслями я доплёлся до своего дома лишь утром, когда восток начал окрашиваться грязно-розовым светом. Ключи, конечно, остались в карманах вчерашних брюк. Пришлось вновь звонить, едва держась на ногах от усталости, в дверь миссис Молли.

Она открыла — в своём неизменном цветастом халате, и её доброе сонное лицо вытянулось от ужаса при виде меня: помятая, мокрая до нитки, грязная одежда, голые, в ссадинах ноги, синяки от усталости.

— Зейн, Боже правый! Что с тобой приключилось? Входи, входи скорее! Тебе нужен крепкий чай и сухой плед! У меня камин как раз потрескивает, — она засуетилась, захлопывая дверь и втягивая меня в тёплую, пахнущую пирогами прихожую. — Ох, и угораздило же тебя, беднягу… — она сокрушённо покачала головой, глядя на меня с бездной материнской жалости. — Я всегда говорила, какая невыносимо тяжёлая на самом деле работа в полиции. А мы, простые жители, даже и не видим этого, только вот ваши начищенные мундиры на улицах…

Я поблагодарил её, голос сорвался в сипение, как у старика.
— Миссис Молли… ключи. Я снова их потерял…
— Да не бери в голову, мальчик мой! — Она махнула рукой. — После прошлого случая я сделала несколько запасных копий, сразу подумала, что тебе ещё пригодятся. Держи.

Она протянула мне блестящую, холодную связку. Я взял её, чувствуя, как непослушно дрожат пальцы.
— Спасибо вам. Огромное спасибо.

Я вошёл в свою квартиру, с силой захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, зажмурившись. Тишина. Давящая безопасность. Пусть и зыбкая. Стянул с себя мокрую, пропахшую портовой грязью и страхом одежду и швырнул в ненасытную пасть автоматической стиральной машины. Облачился в халат — это ощущение чистой ткани на коже было почти раем.

Потом, собрав волю в кулак, снова вышел к миссис Молли и, изображая лёгкое мальчишеское смущение, спросил, как обращаться с этим сложным стиральным аппаратом. Она с готовностью, даже с радостью, показала, на какие кнопки нажимать, куда сыпать порошок. Потом снова вздохнула и, глядя на меня с тёплой надеждой, сказала:

— Хорошо бы вам с Элис найти общий язык. Такая замечательная пара…

Я молча кивнул, глядя в пол, не зная, что ещё добавить к этому призраку своей прошлой жизни.

Когда она наконец ушла к себе, я набросился на холодильник. Голод был зверским, сводящей скулы болью. Я съел всё, что нашёл: засохший кусок сыра, чёрствую хлебную корку, горсть солёных оливок прямо из банки. Ел стоя, у раковины, не в силах даже дотащить еду до стола, слушая, как урчит пустой желудок.

«Надо бы всерьёз научиться готовить», — промелькнула абсурдная мысль, пока я доедал последнюю крошку. Потому что даже в самом прогнившем городе, даже с тьмой в крови и травлей за спиной, нужно что-то есть. И это — самая простая и самая сложная правда.

Наскоро приняв душ, смыл с кожи лишь верхний слой грязи, но не въевшееся ощущение портовой сырости, я рухнул в постель и провалился в чёрную, безвоздушную яму сна, пока меня не выдернул оттуда назойливый, дребезжащий звонок. Он бил в тишине квартиры с упорством пулемёта. С трудом отклеив лицо от подушки, я побрёл, словно зомби, на звук в свой кабинет, где на столе стоял громоздкий новый телефон. С дрожью в пальцах поднял трубку.

— Кому там не спится в такую рань? — прохрипел я, голос был похож на скрип ржавой двери.

В трубке раздался нервный, отточенный голос, в котором сквозил плохо скрываемый стресс.
— Я тоже бесконечно рад вас слышать, детектив. И, для вашего сведения, сейчас уже давно два часа дня.

— Утро у каждого своё, — пробормотал я, с силой протирая заспанное лицо ладонью. — В чём дело?

Тот на другом конце сделал краткую, но красноречивую паузу, и в его голосе прозвучала смесь недоумения и слабой, внезапной надежды.

— Вы... вы действительно не слышали о том, что случилось позавчера вечером в центре Холмов?

Я попытался сдержать зевок, но предательский звук всё равно вырвался наружу.

— Что там у вас на этот раз? Фонтан засорился? Или у кого-то служанку украли?

— Вы обязаны безотлагательно прибыть ко мне в палаццо, —его голос моментально стал жёстким и резким, словно лёд, покрывшийся тонкой плёнкой холодной стали.

— Обязан — это когда по официальной повестке из Управления, — отрезал я, уставившись в окно на затянутое серым небом. — Я ещё полежу. Может, загляну. Как-нибудь.

Я не стал слушать возмущённый ответ и резко сбросил трубку, положив её на рычаг, чтобы избежать повторного звонка. Затем повалился обратно на кровать и мгновенно отключился, словно вырубленный.

Следующий звонок был другого рода — настойчивый, требовательный гудок прямо у самой двери. Я с проклятием поднялся, с трудом фокусируя взгляд, и сперва поплёлся в кабинет, но спутанное сознание не сразу сообразило, откуда исходит звук. Потопал к входной двери. На часах в прихожей стрелки неумолимо показывали восемь вечера.

За дверью я кожей ощущал двоих. От них исходили волны холодного, служебного нетерпения и лёгкого брезгливого раздражения. Прильнув к глазку, я увидел — двое в безупречной униформе личной гвардии Ла Бруньеров. Они снова вжали кнопку звонка, и пронзительный звук вонзился в мозг.

Я с силой распахнул дверь, ощущая, как петли жалобно скрипят.
— Какого чёрта вам надо у спящих людей в такое раннее утро? — проворчал я, щурясь от яркого света в коридоре.

Они быстро переглянулись. Тот, кто был постарше и имел лицо словно из гранита, ответил с безупречно-вышколенной вежливостью:
— Сейчас, сэр, ровно двадцать часов вечера. Господин Харлан Ла Бруньер счёл нужным послать нас, чтобы обеспечить ваше сопровождение в палаццо. Просим вас прилично одеться и выйти к нам.

Вот чёрт... Даже если бы я отключил звонок, эти роботы всё равно начали бы лупить в дверь кулаками. Выспаться всё равно не дадут.

— Сейчас, — буркнул я и захлопнул дверь у них перед самыми носами.

Поплелся на кухню, с дрожащими руками заварил себе крепчайший, чёрный как моя душа кофе. Спустя минут десять в дверь снова раздался настойчивый, раздражающий звонок. Я подошёл и, не открывая, прокричал:
— Заткнитесь там, пожалуйста. Я собираюсь.

Неторопливо стоял у окна, глядя на вечерний город, пил кофе, чувствуя, как горькая жидкость прогоняет остатки сна. Затем принял ледяной душ, который хоть немного прочистил затуманенное сознание и смыл липкий налёт кошмаров. Надел чистые, хотя и мятые брюки, неглаженую рубашку, натянул кроссовки — с ботинками пришлось проститься. Облачился в потертый, но верный плащ, нахлобучил на глаза фетровую шляпу, сунул в кобуру под мышкой холодный «Ворон», в карман — отполированный значок детектива. Чиркнул спичкой, зажёг сигару, сделал первую едкую, обжигающую затяжку и вышел из квартиры.

Охранники всё так же стояли там, словно два высеченных изо льда изваяния. Старший оценивающе окинул меня взглядом, полным скрытого презрения.

— Вам бы не помешало привести себя в порядок и надеть наряд, соответствующий случаю, детектив.

Я хлопнул дверью квартиры, мельком подумав, что неплохо бы устроить какой-нибудь тайник для ключа снаружи — на случай следующего ночного визита. Пустил струю едкого дыма им прямо в бесстрастные лица и молча побрел к лестнице, не оглядываясь. Охрана, излучая волны почти осязаемой раздражённости и глубочайшего презрения, двинулась следом.

Покатили меня до особняка, и я буквально слышал, как сжимаются их сердца при мысли, что мои замызганные кроссовки осквернят их ослепительно натертый паркет. Перед входом один из гвардейцев, не меняя каменного выражения, вежливо, но с таким тоном, что спорить было бессмысленно, попросил затушить сигару. Я с раздражением, с силой раздавил её о холодную каменную балюстраду, оставив на светлом камне чёрный след, и вошёл внутрь, в стерильную прохладу вестибюля.

Вестибюль встретил меня гробовой тишиной, нарушаемой лишь тихим тиканьем напольных часов. Меня встретил дворецкий — человек с осанкой, будто он проглотил аршин, и лицом, вырезанным из вечной мерзлоты.

— Тройной кофе. Горький, как моя жизнь, — бросил я ему, не сбавляя шага, и прошёл в до боли знакомую гостиную, где грузно уселся в первое попавшееся мягкое, затянутое шёлком кресло, закинув ноги в кроссовках на дорогой восточный ковер.

Дворецкий, как я позже узнал — Арнольд, принёс кофе на сверкающем серебряном подносе. Я сделал медленный глоток, чувствуя, как обжигающая, почти ядовитая горечь выжигает последние остатки сна. Вкус оказался удивительно превосходным.
— Как вас зовут? — спросил я, поставив тонким фарфоровым движением чашечку обратно на стол.
— Арнольд, сэр, — прозвучал ровный и безличный голос, словно тикание метронома.
— Арнольд, — протянул я уже с лёгкой, почти дружеской интонацией. — К этому божественному кофе случайно не найдётся тех самых бутербродов, что я здесь видел прошлый раз? Или придётся проглотить вместе с кружкой и подносом, а голод останется таким же волчьим?

Когда он бесшумно удалялся, я окликнул его:
— Арнольд! Моя лёгкая небритость не помешает нашей светской беседе с господином Ла Бруньером?
Он замер и обернулся, его взгляд скользнул с моих запылённых кроссовок по помятым, плохо отглаженным брюкам и потёртому плащу до колючей щетины на подбородке. Выдержав идеальную, театральную паузу, он ответил с безупречной, ледяной учтивостью:
— На общем фоне, сэр, это малозаметные детали.

Я улыбнулся ему вслед. Когда он вернулся с подносом, уставленным изысканными маленькими закусками, я искренне, с набитым ртом, поблагодарил:
— Спасибо. Честное слово. Если это ваших рук дело, я бы при случае взял рецепт.

От него на секунду потянуло едва уловимым шлейфом скрытой гордости, хотя лицо оставалось маской невозмутимости.
— Это простейшие бутерброды, сэр. Стейк из мраморной говядины, выдержанный в мёде и вустерском соусе, на подушке из трюфельного мусса и вяленых томатов. Ничего особенного.

— Вкусно, — констатировал я без лишних церемоний и с новым энтузиазмом занялся делом.

Бутерброды не успели исчезнуть и наполовину, когда в гостиную бесшумно вошёл Харлан ла Бруньер. Он остановился в двух шагах от меня, похожий на изящную статую среди беспорядка. Безупречный костюм подчёркивал его совершенство, оттеняя мою неловкость и несовершенство. Я сделал вид, будто последний кусочек с трюфельным муссом несоизмеримо интереснее его светлой особы, и продолжал сосредоточенно есть.

Он тяжело вздохнул, и звук этот был похож на шелест дорогого пергамента. В его голосе звучала глубокая усталость, смешанная с неприкрытой брезгливостью.

— Если бы не наш контракт, пусть и нигде не зафиксированный… Я бы велел выбросить вас отсюда к чертовой матери. Мало того, что вы явились с лицом портового грузчика, так ещё и смели предстать передо мной вот в этом, — он сдержанным, но выразительным жестом обозначил весь мой жалкий наряд.

Я медленно отвлёкся от еды, неспешно прожевал и запил последним глотком кофе.

— И всё же, что за срочность, господин Ла Бруньер? Что произошло такое, что заставило вас терпеть моё общество?

Читать далее