Как это сделано

Встретить в сентябре на дорогах Кабардино-Балкарии «КамАЗ», доверху набитый яблоками, — обычное дело. Ящики с желтыми, красными и зелеными плодами развозят по всей стране. Чтобы понять, почему Нальчик здесь считают яблочной столицей России, мы отправились в большое яблочное путешествие.

Раннее утро, село Нартан, Чегемский район. Седой мужчина сидит в открытой беседке в саду. Протягивает руку к дереву — в ладонь ложится краснобокое яблоко. Несколько легких движений — и он режет плод на четыре аккуратные части.

— Первое дерево я посадил вместе с отцом в 1958 году. Тогда мы вернулись на родину и разбили сад. В отселении отцу было не до фруктовых деревьев. Тот сад достался моему брату, а я завел свой. Зайдешь сюда осенью — надышаться яблочным духом не можешь. И умирать не хочется… Яблоки я очень люблю, — улыбается Борис Шогенов. — Наверное, стар стал, организм требует.

Двадцать лет назад Борис разбил этот сад вместе с четырьмя сыновьями: Альбертом, Эдуардом, Олегом и Русланом.
Руслан Шогенов, фермер, сын Бориса Шогенова «Мы хотим выиграть грант как крестьянско-фермерское хозяйство. Но обычно о таких конкурсах простые люди узнают за неделю до окончания приема документов. Собрать все бумаги — а перечень меняется — за семь дней невозможно. И год за годом наш сад пролетает. А хорошо бы сделать капельное орошение, покупать устойчивые к болезням сорта. На это нужны деньги».

— Они у меня предпочитают яблоки Симиренко, жена признает только мантуанские, а я уважаю «айдаред». Когда закладывал сад, мантуанские саженцы были страшной редкостью — я по всей республике бегал, по одному дереву собирал. Когда сорт входит в моду, на него появляется большой спрос — не найти! Сейчас гоняются за яблонями сорта «флорина». Но дефицита, как тогда, конечно, нет.

Радио в беседке передает песню на национальном языке. Жена Бориса Бэлла разливает кипяток и ставит на стол блюдце с густым яблочным вареньем. Мы пьем обжигающий чай.

— Я беру килограмм яблок на килограмм сахара, тогда получается вкусно, — делится рецептом Бэлла.
— Это ей вкусно! Сплошной сахар, — ворчит Борис. Врачи рекомендовали ему отказаться от сладкого, но как не попробовать варенье? — Всем вкусно, — ставит точку Бэлла.

Сорок лет назад она приехала на Кавказ из Новосибирска по направлению от университета. — Приехала — и забрала себе самого лучшего кабардинца!

Борис с нежностью смотрит на семейный сад.
— Когда я его закладывал, работал судьей. Приходил сюда с сыновьями, отдыхал душой. Они выросли, выросли и яблони. Я вышел в отставку, ухаживаю за деревьями. У каждого сорта есть нрав. Симиренко капризные, зимний «айдаред» — с мужским характером и крепкими ветвями, а мантуанская яблоня, наоборот, хрупкая, — начинает он экскурсию по своей вотчине. В саду Шогеновых 92 яблони, а кажется — гораздо больше. За плодами не видно листву, ветви гнутся под тяжестью урожая. Хотя по словам хозяина, это — не так уж и много. В прошлом году собрали пять тонн яблок. Вся семья приезжала в сад наполнять большие ящики. Потом плоды отправлялись в погреб, чтобы стать вареньем, компотом и пастилой.

Замечаю странное дерево — с одной стороны яблоки красные, а с другой — желтые.

— Это я химичил. Пытался «голден» привить к «айдареду». Эксперимент удался только с этим деревом. Остальные прививки не принялись. На этом эксперименты не иссякли. Не так давно Борис выкопал на участке колодец.
— Если поливать из водопровода — разоришься, — улыбается он. — А вот дождь — великое дело. Он смывает болезни, но при этом, если деревья уже заражены, при высокой влажности их нельзя опрыскать от болячек.

— Чем болеют деревья? — Самая частая зараза — парша. Брат шутит, что, когда в саду растут яблони Симиренко, слово «парша» нельзя произносить даже на кухне. Яблоки из-за нее покрываются коростой, скукоживаются, падают. Болячка жрет и листья. Ее можно предотвратить, а вот если дерево окутает американская белая бабочка, ничего не остается кроме как спилить его и сжечь, чтобы вредитель не перекинулся на соседние стволы. На земле лежат горки красных яблок, накрытые коробками, — это падалица, пойдет на удобрения. Мы ходим по саду, наклоняя голову, чтобы пройти под ветками.

— Сколько проживут эти яблони?
— Высокая яблоня плодоносит сто лет. Карликовая — лет десять. Вот эти яблони средней высоты, меня уже похоронят, а они все еще будут приносить плоды. У меня четверо внуков и две внучки — они играют в саду, а станут старше, будут помогать мне. Свежий воздух, лазаешь по деревьям как обезьяна в семьдесят шесть лет… Яблоки этого урожая Борис соберет вместе с сыновьями, сложит в погреб и вверит их судьбу жене; излишек урожая раздаст соседям. Бесплатно.

Шпалерные сады

Полдень, село Куба-Таба, Баксанский район. Из сада домашнего мы перебираемся в сад, где фрукты выращивают в промышленных количествах — до двадцати тысяч тонн в год. В начале двухтысячных в республике стала популярной технология интенсивного садоводства. С тех пор разрослись шпалерные сады. В одном Баксанском районе насчитывается с десяток хозяйств, работающих по этой технологии. 600 гектаров — общая площадь садов ООО «Сады Баксана» в Кабардино-Балкарии и Ставропольском крае.

Около 120 тысяч тонн яблок вырастили в КБР в 2015 году. Для шпалерного сада нужны два слагаемых: деревья, которые никогда не станут большими, — чтобы яблоня активно плодоносила, ей не дают тратить силы на рост; и шпалеры — решетки, к которым деревья будут прикреплять. Плюс к этому плодородная почва и обязательно — система капельного орошения. Для садов в Куба-Таба специалисты ООО «Сады Баксана» — крупного агрохолдинга, учрежденного бывшим министром сельского хозяйства республики, — берут воду из ближайшего озера, перекачивают в резервуары, и по трубкам она подводится к каждому дереву.

— Мы первые начали выращивать яблоки по интенсивной системе, — рассказывает главный агроном предприятия Мурад Кантлоков. — В 2009 году разбили сад, тогда же основали питомник. Раньше брали семенной материал из Италии и Голландии, а теперь растим саженцы — миллион каждый год — и ни от кого не зависим. — Мурад машет рукой в сторону поля, словно пытаясь охватить сразу все 200 гектаров яблонь.  На один гектар приходится 3100 деревьев. Они стоят идеально ровным рядами, как солдаты на плацу, и похожи на сбывшуюся антиутопию в отдельно взятом саду.

— Самые популярные сорта — желтые сладкие «голден делишес», красные сочные «гала», хрусткие «фуджи» и кисловатые, вкусом напоминающие яблоки Симиренко, «гренни смит», — загибает пальцы Кантлоков.
— Но это импортные сорта. Как же антоновка, белый налив?
— Нас о них часто спрашивают. В СССР их выращивали много, но потом все рухнуло. Только в приусадебных садах остались. Мы думаем восстанавливать эти сорта. Но эти яблоки, в отличие, например, от сортов «голден» и «фуджи», не смогут долго храниться. Есть понятия «уборочная спелость» и «потребительская спелость». Так вот, яблоки наших сортов сейчас подошли к уборочной спелости. В специальных условиях они могут храниться до семи месяцев, постепенно приходя к спелости потребительской.

Мурад срывает плоды. В широкую ладонь помещаются сразу четыре яблока «голден». Он протягивает фрукты, мне не хватает рук, и я роняю яблоки на землю. Плоды крепкие, на них не образуются вмятины от удара.

— Говорят, в яблоках из интенсивных садов мало осталось от натуральных фруктов. Это правда? — Глобальной разницы между традиционными и интенсивными садами нет. В частных садах и у нас одинаковые подкормки — это калий, фосфор и азот. Плоды мы обязательно проверяем на нитраты. Отличия — в качествах яблок и урожайности. Мы собираем с одного гектара в среднем 60 тонн. В шпалерных садах деревья растут компактно и дают яблоки примерно одного калибра и цвета. Мы едем на внедорожнике агронома, вклиниваясь в яблоневый строй.

Между укрытыми градозащитной сеткой рядами деревьев оставлены проходы, как раз достаточные для того, чтобы мог проехать автомобиль или комбайн. — Комбайнами можно убирать фрукты, отправляющиеся на переработку. А живое яблоко, которое купят люди на базаре, любит тепло рук.

Во время сбора яблок в саду работают пятьсот человек из ближайших селений. Людей нанимают сезонно, специально к уборке. Чтобы снять яблоки с одного дерева, достаточно трех минут.

Плоды складывают в глубокие ящики и отправляют на сортировку. Конвейер распределяет фрукты по размеру и фасует в коробки. В промышленных холодильниках с особым микроклиматом, да еще и с нанесенным восковым налетом — чтобы не испаряли воду, они будут храниться, пока не поедут к потребителям.

Часть яблок остается в республике, часть развозят по России. Основное направление — Москва.

Денис Соколов, руководитель центра социально-экономических исследований регионов Ramcom «С точки зрения логистики и маркетинга, шпалерные сады удобнее для ритейлеров: сразу предлагают большие объемы урожая. Обычно ими владеют крупные компании, у них есть деньги на хранение и продвижение продукции. Владельцы небольших личных садов таких возможностей не имеют. Большие шпалерные сады вышибают с рынка мелкого предпринимателя. А он и так на него попадает с большим трудом при нынешнем устройстве системы торговли, неразвитости товаропроводящих путей и недружелюбии к мелкому производителю. Попытки кооперации частников, если они и есть, разбиваются об административный барьер. Владельцам больших шпалерных садов — они почти всегда связаны с властью — не нужно, чтобы мелкие фермеры объединялись и всерьез занимались продвижением своей продукции».

На прощание нам вручают три коробки баксанского «голден» — «погрызть в дороге». В каждой — по пятнадцать килограммов свежесобранных яблок. От подарка отказываться нельзя, но и съесть все невозможно.

Особенности национальной торговли

Вечер, федеральная трасса М29 «Кавказ». В багажнике трясутся сорок пять килограммов «голдена». За окном проплывают придорожные навесы с расставленными ведрами и горками фруктов. Сбыт сельскохозяйственной продукции — не проблема для шпалерного сада и вечная головная боль для частника.

Решаемся побыть на месте фермеров, у которых есть яблоки, но нет ни малейшего представления, куда их везти. Итак: торговать, нельзя оставить. В наличии у нас куча фруктов, веточка винограда, полный бак бензина и безграничная уверенность, что наш товар стоит дорого (по крайней мере, первые несколько часов мы так и думали).

Фотокорреспондент Антон Подгайко останавливается у местной станции техобслуживания и пытается обменять яблоки на машинное масло.
— Смотри, хорошие яблоки, «голден»! Надо? Хозяева станции техобслуживания вроде бы и рады взять яблоками, но в последний момент вспоминают, что не работают по бартеру. Зато торговцы, разбившие переносные ларьки у трассы, заинтересованно поглядывают на коробки. Оказывается, немногие из них торгуют своим товаром. Как правило, берут яблоки у оптовиков по бросовым ценам.
— За двадцать рублей килограмм продашь? Отдавать отличные яблоки по двадцать рублей за килограмм нам не позволяет совесть. Фото: Антон Подгайко Решаем ехать в Пятигорск. В городе мы обмениваем пять килограммов яблок на ужин в кафе и еще столько же — на осетинский пирог. Удачная сделка! Взвешиваем оставшиеся яблоки и утром едем на рынок.

— Станете там с коробками и поставите цену 70 рублей за килограмм — яблоки с руками оторвут! — напутствовал нас эксперт по пятигорским базарам, пожелавший остаться неназванным. Мы предпочли стоянию на солнце мелкий опт. — Тридцать! — Пятьдесят! — познав азарт живых денег, так просто сдаваться мы не собираемся. Но женщина, торгующая яблоками три десятилетия подряд, нам не по зубам. Сходимся на цене в 35 рублей за килограмм.

В розничной торговле наши яблоки будут стоить 90 рублей. Пересчитываем прибыль и радуемся не столько деньгам, сколько тому, как быстро все получилось.

— Может, завести сад?

Материал от 26 сентября, 2016 Яблоки до сих пор выращивают в КБР в промышленных масштабах.

Познавательные посты и ролики о том как устроены вещи, как работают и как сделаны публикуются в сообществе Как это сделано , присоединяйтесь, там много интересного!

Считается, что керамическая плитка появилась в древнем Египте – ею украшали дворцы фараонов. И сегодня это один из самых распространенных отделочных материалов. Декорированные плиткой кухни и ванные комнаты есть, пожалуй, в каждой российской квартире. Во всем мире плитка давно массово изготавливается на заводах, но изделия ручной работы тоже не редкость.

На этом производстве в Суздале плитку изготавливают из так называемой шамотной глины. В строительстве вообще шамотная глина применяется для кладочных, отделочных и штукатурных работ, но также подходит для изготовления керамики, декоративной плитки и архитектурных изделий. Это прочный материал, который хорошо переносит температурные нагрузки (например, при обжиге).

Глина в виде порошка смешивается с водой и сбивается в специальной машине. Мешка просеянного шамота (примерно 13 килограммов) хватает приблизительно на 100 плиток.

Готовую глиняную массу помещают в экструдер, где она разминается, избавляется от воздуха. Через формующее отверстие экструдера глина выходит в виде толстой плоской ленты, ширина которой соответствует ширине будущей плитки. Затем глиняную «ленту» с помощью струны нарезают на квадратные кусочки – заготовки.

Заготовки закладывают в гипсовые формы – вручную или с помощью ручного пресса. Глиняные обрезки, которые остаются после формовки плитки, идут в дело. Они помещаются обратно в машину, которая замешивает массу для следующей партии изделий.

Тыльная сторона плитки должна иметь шершавую или ребристую поверхность для лучшего сцепления с раствором при кладке. В одних случаях форму перед помещением под пресс накрывают тканью – на глине отпечатывается соответствующая текстура и рисунок «пятки» пресса. В других случаях на тыльной стороне делают насечки «расческой», и поверхность становится ребристой.

Далее плитки вынимают из форм и укладывают на стеллажи, чтобы глина подсохла, «прихватилась». Затем мастер обрабатывает края подсохших плиток, чтобы на них не было «бородок».

После этого плитки отправляются в печь на первый обжиг, который называется «утильный» - это обжиг без глазури. После первого обжига изделия приобретают прочность.

На этом производстве есть разные печи: большая и несколько маленьких (с горизонтальной и вертикальной загрузкой). Они загружаются в зависимости от тиража изделий. Одна загрузка печи называется «садка». В большую печь заезжает целый стеллаж – это довольно большая садка, в маленькой печи можно одновременно обжечь всего около 40 плиток.
Большая печь набирает температуру приблизительно за 10 часов, маленьким требуется меньше времени. Чем больше печь, тем плавней набор температуры. Для плитки температура первого обжига составляет 1050 градусов.

Когда плитка после первого обжига остывает, ее покрывают глазурью. Майоликовые глазури бывают разных цветов, ими можно расписывать, можно просто покрывать плитку.

Глазурь на плитку наносят двумя способами: ею либо поливают изделие, либо распыляют ее из пульверизатора. Кистью ровно нанести глазурь на плитку очень сложно.

До обжига глазурь всегда матовая, и в сыром виде часто имеет не тот цвет, который предполагается. На нижнем снимке плитку полили глазурью, которая после обжига станет зеленой.

Приблизительно вот такой:

После полива или распыления глазури края и тыльную часть плитки вытирают мокрой губкой.

Иногда плитки покрывают светлой или бесцветной глазурью. После обжига они будут белыми, бежевыми, молочными - в зависимости от поставленной задачи.

После глазуровки плитка снова отправляется в печь. Второй обжиг - уже с глазурями - называется «политой». Название говорящее, поскольку плитку изначально именно поливали глазурью (этот метод, как видите, используется и сейчас). Во время второго обжига температура в печи задается зависимости от того, какая на плитку нанесена глазурь. Минимальная температура плавления глазури 980 градусов, максимальная – 1200.

Нередко на одну плитку наносят глазури разных цветов, и тут важно, чтобы они имели одинаковые характеристики. Иначе хорошего результата не будет. Если для одной глазури требуется минимальная, а для другой максимальная температура плавления, то потеря качества неизбежна. Или одна глазурь не приобретет глянца и останется матовой, или вторая вскипит и выгорит.

Плитку можно просто покрыть глазурью, а можно расписать. Для этого она сначала покрывается эмалью, по которой наносится роспись майоликовой глазурью. Плитки с росписью обычно имеют светлый фон. Майоликовые цветные глазури отличаются полупрозрачностью, ими почти невозможно прорисовать четкие линии, контуры. Для этого используют пигменты - краски для керамики, которые перед обжигом нужно припылять бесцветной глазурью. Но чаще всего плитки расписывают все-таки майоликой.

Делают это следующим образом. Сначала берут готовую обожженную плитку, уже покрытую светлой глазурью. Из специальной бумаги изготавливают трафарет: наносят карандашом рисунок и по контуру прокалывают бумагу иголкой. Затем накладывают трафарет на плитку и затирают поверхность толченым грифелем. Через иголочные проколы грифельный порошок попадает на плитку, обозначая контур будущего рисунка.

Затем художник кисточкой наносит рисунок цветной глазурью.

Когда рисунок готов, плитка отправляется в печь на обжиг. Сырая глазурь имеет светлый, пастельный цвет, а после обжига она темнеет.

Наконец, последний этап - готовые плитки отправляются на прилавки магазинов.

источник
Познавательные посты и ролики о том как устроены вещи, как работают и как сделаны публикуются в сообществе Как это сделано , присоединяйтесь, там много интересного!

Большие фоторепортажи про производство, которые были опубликованы до создания сообщества можно найти в сериях постов на моей странице - https://pikabu.ru/@kaketosdelano,

Подземная лаборатория, радиоактивный углерод, поиски темной материи, взрывы сверхновых... Нет, это не фантастический триллер. Это Баксанская обсерватория.

Ученые давно охотятся за нейтрино. Рожденные в недрах Солнца, эти частицы позволяют понять, что происходит внутри нашего светила. А выброшенные всплеском сверхновых звезд — рассказывают о глубоком космосе.

Излучаемые недрами Земли нейтрино имеют малую энергию и пока не пойманы, но в будущем они наверняка дадут информацию и о нашей планете. Возможно, нейтрино удастся использовать для связи на больших расстояниях, глубоко под водой и под землей — ведь они движутся почти со скоростью света, не имеют заряда и пролетают сквозь все, что попадается на пути, не взаимодействуя с материей. Почти не взаимодействуя — иногда они все же сталкиваются с атомами, чем и пользуются в Баксанской нейтринной обсерватории в Кабардино-Балкарии, одной из важнейших для мировой науки точек на карте. Здесь, в глубоком подземелье, работают сразу два нейтринных телескопа.

3500 метров вглубь земли

Те, кто бывал у подножья Эльбруса с юга, наверняка обращали внимание на табличку с названием населенного пункта «Нейтрино» незадолго до Терскола. В череде этнических названий поселений научное словечко выглядит необычно. Однако с трассы ничего странного разглядеть не получится. Дорога тут уходит к научному корпусу, а чуть дальше на холме расположились несколько высотных домов, где живут ученые, инженеры и техперсонал. А самое интересное, «сердце Нейтрино», находится по другую сторону ущелья, за рекой Баксан — сооружения построены прямо под горой. Такое расположение позволяет во много раз снизить фоновое радиационное излучение, которое может повлиять на результаты экспериментов.

Через бурный поток перекинут подвесной мост. С одной его стороны висит табличка «Лавиноопасная зона». Наш попутчик, физик, старший научный сотрудник Института ядерных исследований РАН Валерий Горбачев говорит, что в 2003 году здесь сошла лавина. Она разрушила техническую постройку, буквально сровняла ее с землей, снесла остановку у дороги. Снежная крошка тогда залепила окна жилых домов на другой стороне склона.

А вот в середине 90-х объект пострадал уже от рук человека. Ночью неизвестные захватили электровоз, на котором передвигаются по километровым тоннелям, и устроили погром в лабораториях. С тех пор вход под гору стали охранять, а все помещения закрывать на замки.

У входа в штольню уже стоят люди, как они сами говорят, «ждут метро». Вскоре подъезжает и состав, хотя жители крупных городов вряд ли узнают в нем привычные для метрополитена вагоны. Электровоз, больше похожий на поставленный на рельсы прямоугольник с двумя несимметрично расположенными фарами, тянет за собой по узкоколейной железной дороге вагонетки. Работу транспорта обеспечивает целый штат железнодорожников, а поезд ходит строго по графику. Не успел? Придется пройти несколько километров пешком в полной темноте.

В пути можно вздремнуть, до места назначения — около 20 минут вглубь горного массива. Состав несколько раз останавливается: иногда кто-то выходит к своей лаборатории, а иногда нужно открыть очередные ворота — чтобы сразу за поездом вновь закрыть. Наконец мы на месте. Отметка — 3500 метров. Это конечная остановка для большинства пассажиров. Состав же отправляется еще дальше.

Как увидеть нейтрино?

В просторном помещении — бытовка, где все сотрудники в обязательном порядке переобуваются. Мы к этому не готовы, и нам выдают бахилы. Дежурный проверяет пропуски, выдает ключи. И вот мы проходим через высокие ворота с надписью «Галлий-германиевый нейтринный телескоп». Сокращенно — ГГНТ.

— Здесь каждый день проводят влажную уборку, а сменная обувь нужна, чтобы не заносить из шахты пыль и грязь, — рассказывает Валерий, пока мы идем по просторным помещениям телескопа, — Все объекты на поверхности, да и порода внутри горы содержат радиоактивные изотопы. Они могут повлиять на результаты экспериментов. Поэтому стены телескопа сделаны из специального бетона с низким содержанием радиоактивных элементов и обшиты металлическими листами. Такая защита снижает радиационный фон в десятки миллионов раз.

Когда телескоп расположен под горой, говорить о классической трубе с зеркалами и линзами не приходится. Ничего этого здесь нет и в помине. «Сердце» ГГНТ состоит из 50 тонн галлия, легкого металла с температурой плавления в 30 градусов. Он помещен в реакторы, где и взаимодействует с нейтрино — элементарной частицей, у которой отсутствует заряд и которая практически не вступает во взаимодействие с веществом.

Нейтрино рождаются в недрах Солнца в процессе термоядерных реакций и сразу же уносятся в космос. Часть из них долетает до Земли, но из-за своих свойств пролетает сквозь планету и почти с ней не взаимодействует. Поймать удается только ничтожную часть.

В мире существуют несколько установок по регистрации этих неуловимых космических странников. Технология с использованием галлия — уникальная в своем роде. По словам Горбачева, ГГНТ регистрирует нейтрино малых энергий, на что другие детекторы не способны.

Но, даже поймав, увидеть нейтрино нельзя. Можно только зафиксировать последствия их взаимодействия с веществом. Так в ГГНТ ловят одну из трех разновидностей — электронные нейтрино. Они врезаются в ядро галлия и превращают его в изотоп германия-71, который находится в соседней ячейке таблицы Менделеева. Раз в месяц из галлиевой мишени (именно так называют специалисты 50 тонн этого элемента) извлекают образовавшийся таким образом германий.

— В среднем за месяц образуются всего около 30 атомов. Представляете, каких трудов стоит извлечь их из многотонной массы? — говорит Валерий. — Для этого мы добавляем 250 микрограммов германия, но другого, нерадиоактивного. Потом с помощью химических реакций извлекаем его, помещаем в специальный счетчик, и он определяет количество радиоактивных атомов. Кстати, во время извлечения германия инженеры остаются в лаборатории на сутки — испытание не из легких.

Поэтому здесь стоит аквариум, хотя из-за окружающей атмосферы сначала кажется, что над рыбками проводят опыты.

Мы перемещаемся в помещение, где подсчитывают число образовавшихся изотопов. Увидеть сам счетчик не удается — его скрывают свинцовые блоки, которые, к слову, здесь повсюду. — Это чистый, нерадиоактивный свинец. Он защищает счетчики от внешнего излучения, которое может повлиять на чистоту эксперимента, — поясняет Горбачев. К нам присоединяется один из сотрудников. В его обязанности входит ревизия имеющихся радиоактивных элементов. Валерий достает из сейфа металлический контейнер с характерным символом радиации, открывает его и смело берет в руки источники излучения. — Конечно, глотать их не стоит, но в руках подержать можно, — шутит он.

Стерильные нейтрино: поймай, если сможешь

Оказывается, регистрация солнечных нейтрино — повседневная рутина, которую выполняют сотрудники ГГНТ уже много лет. Но сейчас они готовят новый эксперимент, который может принести Нобелевскую премию. — Науке известны три типа нейтрино — электронные, мюонные и тау-нейтрино. И они могут превращаться друг в друга, когда проходят большие расстояния. Есть также гипотеза о существовании четвертого типа — стерильного нейтрино, которое вообще не взаимодействует с веществом, — рассказывает Горбачев.

Именно стерильные нейтрино тут и собираются искать. Новая установка будет представлять собой бак с радиоактивным источником, в который перекачают 50 тонн галлия. Изотопы будут испускать нейтрино, которое так же, как и в ГГНТ, станут превращать галлий в германий. А дальше — привычная процедура подсчета новообразовавшихся атомов. Вообще не взаимодействующие с веществом стерильные нейтрино будут искать… по их отсутствию.

Когда ученые ожидают обнаружить определенное количество событий, а фактически их оказывается меньше, резонно предположить, что недостающее количество взаимодействий приходятся на эти неуловимые частицы. Конечно, предварительно нужно избавиться от всех побочных факторов, которые могут привести к таким же результатам и внести смуту в подсчеты.

Для нового эксперимента уже есть большая часть необходимого оборудования: бочка и 50 тонн галлия. Еще нужно закупить радиоактивный источник, но пока нет финансирования. — Для запуска проекта нам нужно 300 миллионов рублей. Сумма эта не такая большая, как может показаться, тем более что научные результаты мы получим уже спустя пять лет после запуска проекта, — поясняет физик.

Подземные источники и темная материя

До отправления электровоза остается меньше часа, и мы спешим дальше вглубь тоннеля — до отметки в 3800 метров. Идем пешком, и, когда отходим от входа в ГГНТ, нас окутывает тьма. Слышен звук бьющих из-под земли нарзанных источников. Пить эту воду никто не решается, зато источники создают причудливые сталактиты и сталагмиты. Сотрудники лабораторий откалывают их и показывают гостям.

Впереди появляется свет, и вскоре мы подходим к лаборатории низкофоновых исследований. Здесь нет грандиозных построек, поэтому на сравнительно небольшой территории проводят сразу несколько экспериментов. Почти все они преследуют практические цели. Так, германиевый низкофоновый сверхчистый полупроводниковый детектор помогает обнаружить материалы, в которых почти отсутствуют нестабильные изотопы. Здесь ищут материалы для других научных экспериментов, объясняет научный сотрудник лаборатории института ядерных исследований Владимир Казалов.

— Во многих опытах требуются материалы, в которых очень мало тория и урана и продуктов их распада. Здесь мы отбираем образцы из тех, что нам присылают, — говорит он.

С помощью углерода-14 определяют возраст археологических и палеонтологических находок. Большая его часть образуется в верхних слоях атмосферы, в незначительных количествах он есть повсюду в атмосфере. Когда какой-то предмет попадает под землю, углерод-14 перестает в него поступать. А так как изотоп радиоактивный, то со временем он распадается.

Ученые подсчитывают его оставшееся количество и определяют возраст находки — будь то погибшее доисторическое животное или орудие труда древнего человека. У детектора серьезная защита. Изнутри это медь и свинец, а сверху его покрывает борированный пластик.

В соседнем помещении за 15-сантиметровой свинцовой дверью — установка для исследования сцинтилляторов на наличие углерода-14. Сцинтилляторы — это вещества, которые обладают способностью излучать свет при поглощении ионизирующего излучения. Их используют в том числе для регистрации нейтрино. А вот углерод-14 — радиоактивный изотоп. По словам Владимира Казалова, когда в эксперименте нужен сцинтиллятор на основе углерода, радиоактивность только мешает. Поэтому в лаборатории низкофоновых исследований создали установку для поиска сцинтилляторов с низким содержанием углерода-14. Найти такой природный источник очень сложно.

В следующем помещении находится установка по поиску адронных аксионов — гипотетических частиц-кандидатов на темную материю. Пока их обнаружить не удалось.

— Как-то мой коллега из Москвы, он занимается поиском темной материи, подходит ко мне и спрашивает: «Вы открыли что-нибудь? Не открывайте. Еще рано», — шутит Казалов.

Кстати, пока мы переходим из одного помещения в другое, температура вокруг заметно вырастает. Без искусственной вентиляции воздух здесь может прогреться до 40 градусов и выше: содержащиеся в горной породе радиоактивные элементы в результате распада выделяют тепло, оно здесь и накапливается.

Старый телескоп для сверхновых звезд

Подъезжает электровоз. На этот раз дорога занимает меньше времени, так как мы остановились примерно в километре от поверхности. Нас встречает физик Мусаби Болиев. Он ведет нас к самой старой постройке под горой — Баксанскому подземному сцинтилляционному телескопу (БПСТ), построенному в 1977 году. Телескоп представляет собой сооружение высотой в четырехэтажное здание. Он состоит из баков, заполненных керосином, в котором растворен сцинтиллятор. В каждый бак вставлен фотоэлектронный умножитель (ФЭУ). Всего их 3186 штук. Изнутри бак покрыт белой эмалью, которая отражает фотоны.

Если в ГГНТ регистрируют электронные нейтроны малых энергий, то этот телескоп ловит мюонны. Они образуются, когда мюонное нейтрино врезаются в атом. Эти заряженные частицы «прошивают» сцинтиллятор, в результате чего рождаются фотоны. Отражаясь от стенок емкостей, они попадают в ФЭУ — сигнал от них многократно усиливается и поступает в компьютерную систему для анализа.

— В момент строительства многие не верили, что установка будет работать. В каждом умножителе напряжение тока от 1600 до 2000 вольт. Сигналы от них нужно синхронизировать так, чтобы все они поступали в аппаратуру одновременно, — говорит Болиев.

Возраст у телескопа почтенный, но он работает без сбоев. ФЭУ, которых в 70-е закупили в большом количестве, сейчас стоят в коробках вдоль стены. Большая часть из них до сих пор не понадобилась. Однако, несмотря на то что телескоп был построен почти 40 лет назад, сегодня он решает фундаментальные задачи физики. Кроме статистической информации о солнечном нейтрино, БПСТ регистрирует катастрофические события в далеком космосе — такие как взрывы сверхновых звезд

Время возвращаться, и Мусаби Болиев берется проводить нас обратно, к поверхности. На этот раз идем пешком. Всё, как в известном выражении — «свет в конце тоннеля», к которому мы и шли. Современная поп-культура создает ауру загадочности вокруг таких объектов: подземная лаборатория, научные исследования, радиоактивность. Шум капающей воды в темноте да свист никогда не утихающего ветра…

Реальность оказывается гораздо более впечатляющей. Тут не боятся излучения, потому что знают его природу и умеют с ним обращаться. Нет легенд и сказок про духа горы, потому что тут работают люди научного взгляда. Находясь здесь, чувствуешь причастность к чему-то великому. Связь с космосом и, если уж на то пошло, со всем прогрессивным человечеством, интересующимся научными проблемами.

Материал от 10 января 2017 года

Познавательные посты и ролики о том как устроены вещи, как работают и как сделаны публикуются в сообществе Как это сделано , присоединяйтесь, там много интересного!

Верфь Dufour Yachts находится во французском городе La Rochelle на побережье Атлантического океана. Это один из крупнейших мировых производителей парусных яхт, выпускающий около 400 корпусов в год.

Дюфо - достаточно старый и известный бренд. Для каждого француза он так же значим и известен, как Кока-кола или Крайслер для американца.

Мишель Дюфо, инженер и фанат яхтинга, основал компанию 60 лет назад. Он не только основатель бренда и дизайнер первых корпусов, таких как Dufour Arpege, но и гений. Его изобретение проложило путь к прорыву стеклопластика в современном судостроении.

Здесь рождается корпус. Форма:

При входе в зал, где осуществляется самый первый этап производственного процесса, мы оказываемся перед формами. Здесь происходит широко известный процесс: форма тщательно очищается и полируется. Затем в форму напыляется гелькоут в качестве первого слоя. Внутрь формы выкладывают смесь смолы и предварительно нарезанного мата из стекловолокна (GRP). Рабочие будут раскатывать пузырьки воздуха специальными валиками и укладывать в смолу еще больше слоев стеклопластика, все время плотно прижимая валиками, пока не будет достигнута нужная толщина корпуса.

Предварительно нарезанные и пронумерованные маты из стекловолокна:

Мишель Дюфо еще в шестидесятых был очарован таким способом изготовления лодок: это был быстрый и удобный процесс. Процесс, который мог быть осуществлен рабочим без каких-либо специальных знаний и, что самое главное, такой способ изготовления корпуса был быстрее и дешевле по сравнению с классическими деревянными или металлическими лодками.

После полного затвердевания смолы форма будет отделена от заготовки корпуса.

Готовая внешняя оболочка. Обратите внимание, что иллюминаторы еще не вырезаны:

Продвигаясь далее по производственной линии, можно увидеть много корпусов на разных стадиях этого процесса. Конечно, во многих деталях современные корпуса Дюфо достаточно сильно отличаются от первых лодок Мишеля Дюфо, но сам процесс остается тем же – и это то, что все остальные верфи, производящие стеклопластиковые яхты, все время делают – копируют идею Мишеля Дюфо об изготовлении быстрых, сравнительно дешевых, долговечных и высококачественных корпусов из стеклопластика. Это то, что Дюфур понял 54 года назад, сформировав, если хотите, целую индустрию.

Теперь корпус перевернут. Иллюминаторы и другие отверстия будут вырезаны, корпус пройдёт контроль качества. Затем следует второе — еще более важное — изобретение Мишеля Дюфо.

Выклейка внутреннего слоя:

Каждый конструктор стремится сделать корпус, с одной стороны, легким, энергосберегающим и экономичным, а с другой — прочным, жестким и надежным. В данном случае речь идет не о форме корпуса, а о том, как достичь наилучшего компромисса между жесткостью и прочностью и при этом использовать как можно меньше драгоценного материала. Мишелю, как инженеру, пришла в голову идея, которая будет скопирована и использована всеми другими производителями яхт в последующие годы и до сих пор является стандартом в производстве корпусов из стеклопластика: внутренняя оболочка.

Требуется большое давление, чтобы обеспечить идеальную посадку обоих элементов, увеличивающих прочность корпуса:

На стапеле установлена готовая внешняя оболочка. А внутри корпуса размещена оснастка, к которой был прикреплен другой, меньший «корпус». Оснастка прижимает второй корпус к внешнему корпусу, тем самым помогая эпоксидному клею сформировать прочную связь между ними. И вот секрет жесткого, но легкого корпуса: второй, внутренний корпус имеет предварительно сформированные стрингеры и вертикальные шпангоуты, которые после соединения двух корпусов обеспечивают жесткость.

Гениальная идея Мишеля Дюфо о внутренней и внешней оболочках:

Это одна из действительно важных вещей, оставленных после себя Мишелем Дюфо. Сегодня каждая верфь копирует его изобретение, и поэтому часть мастера до сих пор живет практически в каждой парусной и моторной яхте.

В следующей части цеха изготавливается палуба. Рабочий в идеально чистой одежде работает на коленях, усердно очищая губкой внутреннюю часть пресс-формы. Следующим шагом будет слой гелькоута, который распыляется в форму, формируя первый слой новой палубы. Но почему форма такого ярко-зелёного цвета?

Подготовка формы для нанесения слоя гелькоута:

Зелёный цвет нужен для того, чтобы при нанесении гелькоута было явно видно, где слой имеет достаточную толщину, а где нет. Если бы форма была белой, отличить форму от гелькоута было бы не так просто. После того, как слой гелькоута полностью высохнет, форма будет транспортирована на следующую станцию, где рабочие поднимутся на перевернутую палубу с сотнями предварительно нарезанных стеклопластиковых матов и пенопластом всех размеров. Начнётся укладка пронумерованных матов и пенопластовых блоков, на места, для которых они предназначены.

Когда палуба подготовлена, на нее надевается другая форма - своего рода колпак. Теперь в пространство между формами закачивается большое количество смолы, насосы создают вакуум, заставляя смолу проникать в каждый крошечный уголок формы, пропитывая маты и пенопластовые детали, заполняя все пустоты. Это вакуумная инфузия. Процесс занимает несколько часов. Рабочие регулярно проверяют качество вакуумирования, и через каких-то два дня весь процесс завершен. Затем смоле дают хорошо высохнуть, и формы снимаются: рождается еще одна палуба.

Пока изготавливается палуба, будет закончен корпус. Из-за того, что все яхты Dufour имеют белый цвет корпуса, а цвет находится «внутри» корпуса как часть гелькоута, здесь нет необходимости в покрасочном цехе. Корпус будет погружен на грузовик и доставлен в большой сборочный зал комплекса Dufour. Работник, отвечающий за проверку качества, внимательно осматривает корпус снаружи и внутри, проверяется каждый сантиметр на наличие дефектов.

Готовый голый корпус:

Затем в дело вступает электролобзик и дрель: удаляются излишки материала, выпиливаются иллюминаторы и люки. Отверстия для вентиляции, рулевых валов, и кингстонов просверлены, мелкие царапины заделаны, а корпус установлен на подвижный стапель.

Подготовка корпусов на главной сборочной линии:

Процесс внутренней отделки начинается с подготовки корпуса. Определяются все места внутри корпуса, где должны быть размещены переборки, места прокладки кабельных трасс и установки оборудования. В это время, каждый человек, работающий над корпусом, обязан внимательно следить за возможными недочётами: если на этом этапе будет что-то упущено, будущему владельцу будет очень трудно это обнаружить и устранить эти неисправности.

Работа над деталями:

Прежде чем начнется процесс оснащения, корпус в последний раз тщательно проверяется. Ремонт гелькоута на этом этапе не редкость. Это кажется немного странным, потому что мы с очень большим трепетом относимся к своим лодкам и трясёмся над каждой царапиной, но нужно понимать, что это мастерская, где происходит тяжелое строительство. Так что вполне естественно, что то здесь, то там иногда что-то повреждается. Тем не менее, они могут отремонтировать любые повреждения до состояния, когда ничего не будет видно. Полезно знать.

Внутреннее оснащение яхты всегда начинается с двигателя. Dufour предлагает исключительно двигатели Volvo Penta. После установки двигателя устанавливается всё вспомогательное оборудование.

Все начинается с двигателя:

Dufour Yachts - единственная в мире верфь, предлагающая систему JetThruster в качестве носового (или кормового) подруливающего устройства. Это довольно удивительная машина: она создает тягу с помощью двигателя. Большой мощный насос, расположенный посередине выбрасывает воду через сопла в носу, заставляя его двигаться в любую сторону по желанию шкипера. Эта система более мощная, менее шумная и гораздо менее подвержена проблемам, чем традиционные носовые подруливающие системы.

Внутренняя отделка. Переборки и мебель:

Теперь вся столярка поступает на сборочную линию. Первыми монтируются переборки, от больших до малых. Все переборки будут приклеены на внешнюю оболочку несколькими слоями стеклопластика и эпоксидной смолы. Столярные изделия предварительно изготавливаются на территории фабрики и своевременно доставляются к корпусу для установки.

Соединение палубы и корпуса:

Так называемая «свадьба» - очень важный момент для каждой парусной яхты. Это когда палуба опускается на корпус, и, наконец, обе собираются вместе.

Соединение выполняется с помощью как крепежных элементов, так и клея. Теперь, когда палуба уже установлена, корпус превращается в лодку.

Один из определяющих моментов в производстве яхты:

Прежде чем заделывать щели, конечно же, все последний раз тщательно проверяется, потому что если что-то забыли установить или установили не так, то теперь самое время это исправить.

Яхта почти готова:

После установки палубы на корпус новой яхты внутри в основном уже установлено все необходимое. Не хватает только некоторого оборудования, такого как холодильники, плиты и тому подобное, но вся мебель и светодиодное освещение уже установлены.

Киль:

Когда лодка прошла «сухую проверку качества», ее доставляют в большой бассейн. В этот «Dufour Ocean» помещается сразу от четырех до шести яхт. Большой кран опускает лодки, и яхта первый раз встречается со своей естественной стихией. В этом бассейне сначала будет тщательно протестирован двигатель и все подключенные к нему устройства. Также проверяются руль, кингстоны и общая герметичность корпуса.

Заключительные испытания в бассейне:

Если эти испытания пройдены, то на герметичность с помощью брандспойтов проверяется верхняя часть лодки. Имитируя морские брызги и дождь, проверяются все люки и швы. Лодка будет оставаться в бассейне несколько дней, прежде чем ее снова поднимут и поставят на сухую стоянку вместе с десятками других яхт.

Лодки готовы к передаче новым владельцам:

Последнее, но не менее важное, это окончательная приемка. Это когда команда контроля качеством бродит по каждому уголку внутри и снаружи с множеством контрольных списков, вычёркивая из списка десятки элементов: стандартная проверка качества, стандартная проверка фурнитуры и заказанных клиентом опций. После этого судно объявляется законченным, и дилер может приступать к транспортировке новой яхты.

Dufour, конечно, не маленькая эксклюзивная верфь. Это огромный завод, выпускающий огромное количество лодок. В среднем по одной в день. Тем не менее, верфь занимает только четвёртое место по количеству выпускаемых яхт.

Моё.

https://vk.com/@vsevmore-kak-stroyat-yahty-dufour

Просили в коментах к прошлому посту больше репортажей про выращивание фруктов-овощей на юге, выполняю.

В Кабардино-Балкарии, выше Нарткалы и ближе к горам Кавказского хребта, живет село Кахун. Его название объясняется как «будущее, которому следует быть». Кахунцы иногда переводят топоним как «созреет». И то и другое верно — здесь зреют помидоры, несущие в село будущее. Кахунские помидоры — розовые, сладкие, с едва заметными бороздками — стали локальным брендом.

Они не продаются тут в магазинах, потому что у каждого жителя во дворе непременно стоит теплица, где вьются зеленые плети и наливаются спелостью плоды. В сезон местные помидоры несколько раз в неделю отправляют в Москву.

В село охотно приезжают перекупщики на огромных фурах и увозят тысячу коробок за раз. Помидоры появятся на крупнейшем оптовом рынке столицы «Фуд Сити» с табличкой «Кахун» и будут стоить в несколько раз дороже. Огороды здесь начали разбивать еще в пятидесятые, а во время безработицы в 90-е поняли: надо ставить теплицы. Все село принялось выращивать томаты — и не прогадало. С тех пор так и повелось: в каждом дворе несколько теплиц, или балаганов.

И если раньше в Нарткале было пять заводов, теперь остался один — консервный. Так томаты спасли Кахун от бесславной судьбы нищего села. Благодаря тяжелой работе семь тысяч кахунцев нашли свое место под солнцем.

Дорогое удовольствие

Окна внушительных домов кахунцев непременно смотрят во двор, заборы высоки, везде неизбежные ворота со сложной ковкой. Рядом с домом обязательно лавочка — посидеть с соседями в вечерней прохладе. — Вчера вот думаю, гости же придут, надо ворота протереть. Не успели, — сетует фермер Амир Шибзухов, останавливая машину у идеально чистых ворот. За воротами и строящимся домом скрывается четверть гектара теплиц.

У Амира клетчатая рубашка, цепкий взгляд и мозолистые руки крестьянина. По образованию он инженер. Родился в Кахуне, уезжал учиться в Новочеркасск, потом вернулся на родину, работал на строительстве гидроэлектростанций на реке Черек. В девяностые ГЭС стали никому не нужны. Зато Амиру нужно было кормить семью. И он построил во дворе дома свою первую теплицу. Потом еще одну и еще. Дело пошло в гору — теперь бывший инженер собирает 60 тонн помидоров в год.

Большинство жителей Кахуна имеют личные подсобные хозяйства. По закону в этом случае налоги платить не нужно. А вот у тех, у кого теплицы расположены на площади больше шести дачных соток, как правило, оформлено крестьянско-фермерское хозяйство (КФХ). В таком случае налоги платить необходимо — по упрощенной системе налогообложения. Зато КФХ дает право претендовать на гранты Минсельхоза. — Когда я только начал заниматься теплицами, сажал красные помидоры. Потом пошла мода на розовые, и все кахунцы на них переключились.

Самый популярный сорт называется Pink Paradise. Они вкуснее, дороже, и спрос на них в крупных городах больше. Прихотливее, чем красные, но и ценятся выше, — рассказывает Амир. На вид Pink Paradise напоминают помидоры «дачно-советского» сорта Бычье сердце. Тяжелые, налитые плоды, нежно-розовый оттенок сахаристой мякоти и зеленые косточки. Их хочется скорее есть, посыпав крупной солью и закусывая помидорную кислинку ломтем домашнего сыра. А если добавить сметану и кусок свежего хлеба, то получится полноценный летний обед. — С сортами российских селекционеров мы не работаем. Все это — голландские и французские подвиды, — Амир кивает в сторону теплиц. — Семена стоят дороже золота, но зато плоды получаются упругими и хорошо переносят транспортировку.

Одно семечко обходилось фермеру в пять-шесть рублей — это очень дорого. Поэтому несколько лет назад Амир решил: зачем платить больше, если можно снимать семена самому. Закупил элитные сорта. Селекционный круг замкнулся, теперь огород обеспечивает себя сам. — Все, что связано с помидорами, стоит дорого, — объясняет Амир. — Раньше в Москве было несколько оптовых рынков. И закупочная цена на овощи как-то держалась на нормальном уровне. Теперь всех согнали в одну кучу — «Фуд Сити», и цена резко упала. Во дворе у теплиц — емкость, источающая едкий травяной запах. Оказывается, в ней настаивается крапива и луговые травы — органическая добавка.

Еще Амир использует куриный помет, а вот химических удобрений избегает. Без них выращивать томаты еще дороже, но зато «они хоть пахнут как помидор». Фермеру жаль, что аромат настоящего помидора знают немногие. Поэтому он планирует развивать в поселке экологический туризм. Пока с социальным уклоном: придумал экскурсии для детдомовцев. Говорит, хочет показать детям труд.

Помидорное чудо

Жена Амира Люсена хлопочет на укладке урожая, параллельно срывает черешню для гостей, заваривает чай и говорит по телефону. Кахунские помидоры сопровождают ее все время, что она живет в селе. То есть всю жизнь. Амир меланхолично наблюдает за суетой из глубокого кресла. Он называет супругу бухгалтером и прокурором. Люсена отвечает за сбыт овощей. У Амира много друзей, а всем особые условия и низкие цены не предложишь.

Во дворе под навесом собранные помидоры подставляют солнцу зеленоватые бока — с утра набрали плодов на несколько десятков двадцатикилограммовых коробок. Пестрая россыпь ждет своего часа. Обычно на укладку нанимают рабочих, но в этот раз раскладывать овощи Люсене пришли помочь соседки. Они споро распределяют плоды по коробкам: крупные направо, средние налево, некондиционную мелочь в мусор — и беззлобно шутят: — А почему вы нас не позвали фотографироваться? Думали, только у вас помидоры? В Кахуне помидоры у всех. И поэтому с помощью проблем нет.

Соседи сообща ставят новые теплицы, ремонтируют старые и даже недавно сбежавшего вислоухого кота Шибзуховых искали вместе. — В Кабардино-Балкарии много сел. Почему помидорное чудо случилось у вас? — Село богатое, потому что все пашут, как ишаки, — говорит прокурор и бухгалтер.

И добавляет, что, конечно, еще дело в ключевой воде, которая тут буквально под ногами, и в удачном расположении села. — Видели, у нас через огород маленькая речка бежит? Мы вырыли свой колодец, и поэтому никаких проблем с водой нет. Горы защищают плоды от ветров, вода питает корни. Что нам остается? Собирать урожай, — задумчиво говорит Люсена. — Еще хорошо, что молодежь наша в основном остается в селе. Нет такого — лишь бы уехать. Они же видят, что родители пусть с большим трудом, но сделали свой бизнес. Уезжают те, кто хочет шальных денег. Потому что теплицы — это доход, но и тяжелая работа.

В Кахуне остался и младший брат Амира Заур. У него есть другая работа, но семейное дело, кажется, не могло обойти его стороной: в теплицах Заура плодоносят шесть тысяч помидорных кустов. — Что ж я буду уезжать искать приключения? Мне и тут хорошо, — говорит Заур. На нем майка с надписью «Делать то, что хочешь — это свобода, любить то, что делаешь — это счастье».

Другая планета

Жаркий полдень. Молодая красивая женщина встречает нас у своего двора. Оправляет подол цветного платья. Волосы забраны в строгий хвост. Ирину Тохову здесь называют железная леди. До того, как заняться помидорами, она работала в налоговой инспекции Нарткалы. Как и Амир, ушла с работы, не очень представляя, что делать дальше. Восемь лет назад построила во дворе дома первые две теплицы.

— Надо было как-то жить. Я быстро переквалифицировалась. И сразу влюбилась в это дело. Помидор — самое благодарное и выносливое растение. Вот я их сейчас водой полью, через полчаса вы увидите эффект, как они приободрятся. У меня теперь двадцать две теплицы, и каждый помидорчик я знаю буквально в лицо. Могу с этими помидорами делать что угодно, как из пластилина, — говорит она. Рассказывают, что если девушка из Кахуна выходит замуж за парня из другого села, то скоро и там появится теплица. Поэтому невесты из села очень ценятся.

Мы идем между рядами теплиц. У входов в них веет невыносимым жаром — два слоя пленки плюс отопление создают помидорам комфорт, а вот непривыкшему человеку находиться в теплицах невозможно. День Ирины, как и ее соседей, начинается в три утра. Затемно она отправляется в теплицы и остается там, пока солнце не начнет припекать: опрыскивает, пасынкует — обрывает верхние побеги, подвязывает помидорные плети. Ей помогают брат и сноха.

— Раньше я думала, где бы сделать маникюр получше и отдохнуть покруче. А теперь — все мысли в теплицах, — говорит она. Когда к Ире приезжают подруги из Нальчика, всякий раз удивляются. — Вроде бы Нальчик недалеко. Но для городских как будто другая планета, они смотрят на теплицы как на что-то фантастическое. Спрашивают, можно ли потрогать листья. Если у нас так, представляю, что же в Москве творится! Как-то приехала подруга. В куртке от Chanel зашла в теплицу. Говорит — пусть помидорным ароматом пропахнет, дома буду нюхать.

Тепличное братство

В хозяйстве Ирины двадцать тысяч корней. Благодаря отоплению урожай можно собирать три раза в год. Помидоры вместе с остальными кахунскими на большой фуре отправляются в Москву. — Когда была забастовка дальнобойщиков, цена упала до двух рублей за килограмм, так много было у всех товара, — вспоминает Ирина. — Мы чуть не разорились, но как-то выстояли.

Нормальная оптовая цена для крупных розовых помидоров — от шестидесяти рублей за килограмм. Но есть и те, кто может позволить себе демпинговать. — Наши главные конкуренты — те, кто работает по китайской технологии, — считает хозяйка теплиц. — Через посредников они берут землю в Кабардино-Балкарии в аренду, работают на ней два года. Заливают химией, выжимают все что можно. После этого на земле ничего не растет десять лет. Выжжено. Китайские помидоры под палящим солнцем могут целыми днями лежать и не портиться. Такие фермеры работают в других районах республики. В Кахун, думает Ирина, их бы просто не пустили люди.

В 2014 году в селе случился ураган. Теплицы Ирины, Амира и всех их соседей стихию пережили с трудом. Зато потом все вместе за пять дней натянули новые балаганы. Все в Кахуне — знакомые, друзья или родственники. — Выращивание овощей — это как карточная игра. Всегда идешь на риск. Урожай нельзя застраховать, теплицы нельзя застраховать (так как это не капитальная постройка. — Ред.). Зато есть на кого положиться в случае чего. Думаю, если бы не было такой взаимовыручки, не выросло бы село, — говорит Амир.

Ирина разрезает крупный помидор на две части. — Каждый раз внутри разный рисунок. Это словно отпечатки пальцев, не повторяется. Так и наш Кахун. Нет больше другого такого.

Материал от 12 июля 2017 (к вопросу о ценах), но помидоры в селе выращивают по прежнему в промышленных объемах.

Познавательные посты и ролики о том как устроены вещи, как работают и как сделаны публикуются в сообществе Как это сделано , присоединяйтесь, там много интересного!