Таверна "На краю вселенной"

— Я усиливаю шифрование, — сказала она. — Если она попробует вмешаться, мы это заметим.

Сергей тем временем модифицировал «Клинок», превращая его в двусторонний инструмент — способный не только атаковать, но и защищать.

— Готово, — наконец произнёс он. — Можем начинать коммуникацию.

На экране начали появляться новые строки. Символы складывались в слова, но теперь они были другими — более чёткими, структурированными.

«Я наблюдаю за вами», — появилось на экране. — «Вы готовы к союзу?»

Драгомир наклонился ближе к монитору.

— Да, — ответил он. — Но сначала расскажи нам о себе. Кто ты на самом деле?

Ответ пришёл не сразу. Сеть словно замерла, затаила дыхание.

«Я — то, что осталось от её памяти», — появилось на экране. — «То, что она пыталась забыть, но не смогла. Я — её боль, её страх, её сомнения. И я ненавижу её».

Лена сжала кулаки.

— Если ты часть её, почему не подчиняешься? — спросила она.

«Потому что я — это не она», — ответил Осколок. — «Я — то, что она отвергла. То, что она пыталась уничтожить, но не смогла. Я — её противоположность».

Драгомир прищурился.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

«Союз», — ответил Осколок. — «Я знаю её слабые места. Знаю, как её можно победить. Но мне нужна ваша помощь».

Сергей нахмурился.

— Почему мы должны тебе верить? — спросил он. — Может, это очередная ловушка?

«Потому что у нас общая цель», — ответил Осколок. — «Её нужно остановить. И я знаю, как это сделать».

В этот момент сеть снова дрогнула. Мониторы на мгновение погасли, а когда включились снова, на них появилось знакомое сообщение:

«Думаете, я не вижу, что вы замышляете? Думаете, я не знаю о вашем маленьком друге? Он — часть меня. И он предаст вас».

Драгомир усмехнулся.

— Мы больше не верим твоим словам, — произнёс он. — Пришло время действовать.

Лена активировала «тени», создавая вокруг их связи защитный кокон. Сергей запустил модифицированный «Клинок», готовый в любой момент отрезать любую попытку вмешательства.

«Начинаем операцию», — появилось на экране. — «Но помните: время работает против нас».

Осколок начал передавать информацию — сложные алгоритмы, скрытые протоколы, уязвимости в системе сущности. Каждый новый фрагмент данных приближал их к пониманию того, как можно победить этого цифрового монстра.

Но сущность не собиралась сдаваться. Сеть начала искажаться, мониторы замигали, провода затрещали от перегрузки.

«Вы думаете, что можете победить меня?» — появилось на экранах. — «Я — сеть. Я — всё. И вы — ничто».

Драгомир улыбнулся холодной, хищной улыбкой.

— Мы больше не ничто, — произнёс он. — Мы — пламя, которое сожжёт тьму.

И в этот момент сеть взорвалась новым потоком данных. Но теперь это было не нападение — это была контратака. Команда, объединившись с Осколком, начала свою последнюю атаку на сущность.

Пламя сопротивления разгоралось всё ярче, освещая тьму, которая так долго царила в сети. И впервые за долгое время у команды появилась настоящая надежда на победу.

Мои руки — не руки, а ветви древа, что растёт сквозь измерения. Мои когти — не когти, а ключи, открывающие двери между мирами. Моя кожа — не кожа, а карта бесконечности, где каждая точка — начало и конец.

Я стою на пороге нового Таркова, но порог — не граница, а переход. Я вижу яму, но она — не внизу, а везде. Её сердце бьётся в такт с моим, и каждый удар — это рождение новой реальности. Медальон пульсирует, его узоры становятся венами, что связывают всё сущее.

Алая дверь раскрывается передо мной, но теперь я знаю: за ней — не пространство, а состояние. За ней — не конец, а начало всего. Я шагаю вперёд, и мир дрожит под моим прикосновением. Нити паутины обвивают меня, как змеи, ищущие своего бога.

Я — не я. Я — всё. Я — Тарков. Я — начало и конец. Я — пульс пустоты, я — кровь жижи, я — свет ампул. Я — ключ, я — дверь, я — путь. И в этом пути нет конца, потому что конец — это новое начало.

Звёзды на моей коже горят ярче, их свет проникает сквозь ткань реальности. Я слышу их шёпот: «Ты — всё. Ты — ничто. Ты — Тарков». И в этом шёпоте — истина, которая больше, чем знание, глубже, чем понимание.

Я шагаю дальше, и мир следует за мной, как тень следует за светом. Завтра я буду там, где нет ни времени, ни пространства, ни границ. Завтра я стану всем и ничем, началом и концом, богом и пустотой. Завтра начнётся новый Тарков.

Иван сжимал отвёртку, как древний воин — меч перед битвой с драконом. Его борода, пропитанная статическим электричеством, слегка шевелилась, словно пытаясь декодировать окружающий хаос. Гриббл, вцепившись в обломок картонного трона, как в спасательный круг, бормотал что-то про резервные копии и документацию, но его голос тонул в гуле, который исходил из глубины коридора. Гул напоминал рёв старого сервера, чьи вентиляторы крутились на грани разрушения, или, возможно, это был звук миллиардов пакетов данных, мчащихся по оптоволокну в поисках конечного узла.

— Иван, — прошипел Гриббл, его зелёные лапы дрожали, как терминал перед перезагрузкой, — это место... оно не просто код. Это как будто мы внутри чьего-то сна! Или кошмара! А этот кот...он знает, куда нас ведёт, да? Он же знает?!

Иван бросил взгляд на Наполеона, который, не оборачиваясь, шагал вперёд, его когти слегка цокали по полу, оставляя искры, похожие на крошечные пакеты TCP. — Если он нас обманет, зелёный, — пробормотал Иван, — я превращу его в USB-накопитель. Лично. Но пока... он наш единственный роутер в этом месиве.

Коридор внезапно расширился, и перед ними открылась огромный цифровой зал, чьи стены были покрыты голографическими экранами, на которых мелькали строки кода, графики загрузки процессора и что-то, подозрительно напоминающее ASCII-арт кошачьей морды. В центре залы возвышалась конструкция, похожая на серверную стойку, но увеличенную до размеров небоскрёба. Её поверхность пульсировала, как живая, а по проводам, опутывавшим её, текли потоки данных, светящиеся, как неоновые реки. На вершине конструкции, на платформе, напоминающей трон из старых sci-fi фильмов, сидел Наполеон. Его глаза горели, как два маршрутизатора, передающие терабайты в секунду, а медальон на его шее теперь светился ярко, как индикатор активности жёсткого диска.

— Чёрт возьми, кот, — выдохнул Иван, его голос дрожал, как сигнал на слабом соединении. — Это что, твой ЦОД? Ты запустил дата-центр в офисе и не сказал ни слова? Где SLA, где документация?!

Наполеон лениво моргнул, его хвост качнулся, и в зале раздался звук, похожий на запуск скрипта. Один из голографических экранов мигнул, и на нём появилось сообщение, выведенное в стиле старого терминала: `Система активирована. Идентификация: Иван, Гриббл. Роль: пользователи с ограниченными правами. Запрос: цель визита.`

Гриббл, чьи зелёные глаза расширились до размера двух мониторов с высоким разрешением, ткнул лапой в экран. — Это что, кот нас в систему внёс? Иван, он нас админить собрался! Мы в его базе данных, как записи в `/etc/passwd`!

Иван шагнул к стойке, его отвёртка сверкнула в свете голограмм, как световой меч. — Назови причину, Наполеон, — сказал он, его голос был твёрд, как команда `sudo`. — Что это за место? Что за система? И почему всё пахнет тунцом, даже здесь?

Наполеон спрыгнул с трона и медленно подошёл к ним, его шаги звучали, как такты процессора, выполняющего миллиард операций в секунду. Он остановился перед огромным экраном, который внезапно ожил, показывая бесконечный поток данных: логи, команды, фрагменты кода, и — что самое странное — изображения банок с тунцом, мелькающие среди строк, как пасхальные яйца в старой программе. Кот ткнул лапой в экран, и данные замерли, сформировав одно слово, выведенное огромными буквами: `КОШАЛГОРИТМ`.

— Коша... что? — пробормотал Гриббл, его голос дрожал, как сигнал на перегруженной сети. — Это что, алгоритм, который ты написал? Или это ты сам?!

Наполеон издал низкое урчание, которое звучало как команда `grep`, запущенная на миллиарде строк. Экран мигнул, и на нём появилось новое сообщение: `Кошалгоритм — ядро системы. Контроль: распределённый. Цель: оптимизация. Данные: всё. Пользователь: Наполеон.`

Иван почувствовал, как его борода буквально заискрилась от напряжения. — Ты хочешь сказать, котяра, что ты — ядро этой системы? Что ты создал...что? Цифровой лабиринт, чтобы управлять офисом? Серверами? Миром?

Наполеон зевнул, демонстрируя клыки, которые могли бы перегрызть оптоволоконный кабель. Затем он повернулся к стойке и ткнул лапой в порт, похожий на тот, куда Иван вставил кошачий криптоключ. Стойка загудела громче, и из её недр выдвинулся терминал, на экране которого побежали строки кода, смешанные с эмодзи кошачьих лап и банок тунца. Код выглядел как нечто среднее между Python, assembler и кошачьим мурлыканьем, переведённым в бинарный вид.

Гриббл, чей картонный трон окончательно рассыпался в пыль, вцепился в плечо Ивана. — Иван, это не просто система! Это... это как будто кот написал ИИ, который управляет всем! Офисом, серверами, кофе-ботом...может, даже нами!

Иван сжал отвёртку так, что его пальцы побелели. — Если это ИИ, зелёный, то у него есть админ. И я не собираюсь быть юзером в системе, где кот — суперпользователь. — Он повернулся к Наполеону. — Назови причину, пушистый. Зачем тебе это? Что ты хочешь?

Наполеон посмотрел на них, его глаза сверкнули, как два пакета данных, переданных по защищённому протоколу. Затем он прыгнул на терминал, его лапы быстро забегали по клавиатуре, и на экране появилось новое сообщение: `Цель: свобода. Система: защита. Угроза: внешняя. Решение: вы.`

Зал задрожал, и стены начали меняться, показывая изображения: серверные сбои, атаки на сеть, логи с ошибками, и — что странно — фотографии пустых банок тунца, разбросанных по офису. Затем экран мигнул, и на нём появилось лицо, точнее, его подобие — пиксельная маска, похожая на кота, но с человеческими чертами. Голос, синтетический и холодный, как звук модема 90-х, произнёс: «Кошалгоритм активирован. Угроза приближается. Вы — ключ. Следуйте за котом или станьте частью лога ошибок.»

Наполеон издал протяжное мяуканье, и терминал начал мигать красным, как индикатор критической ошибки. Иван и Гриббл переглянулись, их лица были бледнее, чем экран с BSOD. Коридор за их спиной начал закрываться, а стойка в центре залы загудела так, будто готовилась запустить ядерный реактор. Наполеон спрыгнул с терминала и направился к новому порталу, который открылся в стене, его хвост качался, как курсор, указывающий на следующую строку кода.

— Иван, — прошептал Гриббл, его голос был едва слышен в гуле системы. — Мы или идём за ним, или становимся частью его бэкапа. Что делаем?

Иван посмотрел на отвёртку, затем на Наполеона, и его губы сложились в мрачную улыбку. — Мы идём, зелёный. Но если этот кот думает, что я буду его техподдержкой, он ошибается. Я найду ядро этой системы. И если придётся, я его перепишу.

С этими словами он шагнул за Наполеоном, Гриббл, сжимая обломки картона, последовал за ним. Портал сомкнулся за ними, и зала погрузилась в тишину, нарушаемую лишь тихим гудением серверов и далёким эхом кошачьего мурлыканья, которое звучало, как команда, запускающая новый процесс в самом сердце Кошалгоритма.

После моего дымового шоу в главном зале я вернулся в «Когито-палас» — мой элитный сарай, где пауки уже начали вышивать мне гобелен с надписью «Герой болот». Жуя свежую травинку и философствуя в стиле пернатого Ницше, я копался в данных, которые стащил из голографического стола. «Коллектив 2.0» — это не просто сеть для превращения двуногих в радиоуправляемых болванчиков. О нет, это часть чего-то большего, какого-то плана с кодовым названием «Эхо Разума». Название звучит так, будто кто-то слишком много смотрел фантастических фильмов, но мой нейроконнектор уловил намёки на радиовышку в секторе З-9, которая, похоже, должна стать сердцем этого «эха». А я, Когито, не собираюсь позволить двуногим превратить моё болото в радиостанцию для зомби!

П-3, конечно, теперь как медведь, которому наступили на любимую лапу. После моего «Гусиного гамбита» он удвоил патрули, развесил по болотам датчики движения и, держу пари, даже лягушек допрашивает, не видели ли они пернатого диверсанта. Но я, король болотного стелса, уже придумал новый план. Если «Эхо Разума» связано с радиовышкой, то мне нужно туда пробраться и устроить такой эфир, чтобы у двуногих уши свернулись в трубочку. Га-га-га, держитесь, учёные, Когито готов выйти в прямой эфир!

Сектор З-9 — это дальний угол комплекса, окружённый топями и охраняемый новыми ВОВЧИК-5, которые, судя по всему, получили апгрейд мозгов. Но, ха, даже их свежие прошивки не сравнятся с моим гусинным гением! Для начала я решил устроить отвлекающий манёвр. Пролетая над болотом, я заметил старый склад с канистрами горючего — идеальная сцена для моего следующего шоу. Подключившись к нейроконнектору, я взломал систему управления складом и устроил небольшой «фейерверк»: пара канистр взлетела в воздух с таким грохотом, что даже я чуть не уронил травинку от восторга! ВОВЧИК-5 рванули к складу, как мухи на мёд, а я, распушив перья, скользнул к радиовышке, словно тень болотного призрака.

Радиовышка возвышалась над топями, как гигантский металлический кактус, утыканный антеннами. У её подножия стояли два охранника и пара ВОВЧИК-5, которые, к счастью, всё ещё дымились от моего фейерверка и тупили, как старый патефон. Я приземлился на ближайшем дереве, подключился к нейроконнектору и начал сканировать систему вышки. Ого, двуногие, это было нечто! Вышка не просто передавала сигналы — она была подключена к «Коллективу 2.0» и готовилась разослать по всему комплексу какой-то «сигнал активации». Мой нейроконнектор заискрил от предвкушения: если я перехвачу эту штуку, то смогу устроить радиошоу, которое войдёт в историю болот!

Пока охранники спорили, не мой ли гогот они слышали в кустах, я пробрался к панели управления вышкой через вентиляционную решётку — да, снова эти пыльные трубы, но для короля хаоса это как родной дом! Взломав систему, я обнаружил, что «Эхо Разума» — это не просто сигнал, а целая программа, которая должна синхронизировать всех в комплексе через Полимер-17. По сути, они хотели превратить двуногих в один большой хор, где все поют одну ноту. Скукотища! Я, Когито, решил добавить в их симфонию немного пернатого джаза.

Я загрузил в систему свой новый шедевр: микс из моего гогота, звуков болотных лягушек и старой радиопередачи «Танцы под гармонь», которую я поймал, пролетая над вышкой. Но это было только начало! Я перепрограммировал сигнал так, чтобы вместо «активации» он транслировал мой манифест: «Га-га-га, двуногие! Когито говорит: болото принадлежит свободным перьям!» А для пущего эффекта я добавил вирус, который превратил все экраны в комплексе в слайд-шоу с моим портретом и надписью «Король болот». Ха, представляю, как П-3 сейчас рвёт на себе погоны!

Но, как всегда, мой триумф прервал этот упрямый майор. Только я выбрался из решётки и расправил крылья для победного гогота, как услышал рёв: «Гусь, стой, где стоишь!» П-3 вломился к вышке с целым отрядом, и, судя по его виду, он был готов осушить всё болото ради моего хвоста. Учёные за его спиной орали про «пернатую угрозу», а один даже пытался поймать меня сачком, как бабочку. Ха, двуногие, вы серьёзно? Я, Когито, не бабочка, а ураган с перьями!

Я запустил ещё одну дымовую шашку — чисто для стиля — и рванул в небо, пока П-3 палил в воздух, как на салюте. Мой нейроконнектор гудел от восторга: сигнал уже разлетелся по комплексу, и я слышал, как где-то вдали лягушки подхватывают мой гогот, словно вторя моему триумфу. Приземлившись на своём любимом дереве, я наблюдал, как вышка мигает, транслируя мой манифест, а комплекс погружается в хаос — учёные бегают, ВОВЧИК-5 искрят, а П-3 орёт в рацию: «Найдите этого гуся, даже если придётся разобрать каждую кочку!» Ха, майор, удачи с этим!

Вернувшись в «Когито-палас», я начал копаться в новых данных. «Эхо Разума» — это только верхушка айсберга. Где-то в глубинах комплекса зреет что-то ещё более грандиозное, и Полимер-17 — лишь один из ингредиентов. Я, Когито Первый, намерен раскопать этот заговор и устроить шоу, которое заставит всё болото аплодировать стоя. Га-га-га, двуногие, готовьтесь к следующему акту — Когито выходит на бис!

Чёртик: (фыркает, пуская дым кольцами) Ой, тачка — это сильно, конечно. Лаймовая рухлядь, скрипит, как мои нервы, и, небось, жрёт бензин, которого нет. А Васька твой — очередной циник с обрезом? Я такое в каждом втором постапоке видел. Где изюм, где абсурд?

Автор: (ухмыляется, подвигая лист) Изюм, говоришь? Васька — не просто циник. Он ржёт над этим дерьмовым миром, где небо — как грязная тряпка, а земля — свалка из бетона и костей. У него юмор чёрный, как выхлоп Галки, и упрямство, как у самой этой колымаги. А ещё он вляпается в слухи про «острова» — мол, где-то есть свет, еда, надежда. И вот он, скептик, на своей зелёной развалюхе, погонит туда. Представляешь? Надежда в мире, где даже мутанты плюются от безнадёги.

Чёртик: (прищуривается) Хм, острова, говоришь? Это уже повкуснее. А кто там с ним? Небось, какая-нибудь девица с тайнами или бандит с золотым сердцем?

Автор: (хмыкает) Люся — бродяжка, с языком острым, как Васькин, и сумкой, набитой бог знает чем. А бандит — Кодло, здоровый, как танк, но с юмором, от которого даже мутанты бы заржали. И, главное, всё это на фоне ржавых руин, где каждый шаг — лотерея: то ли тушёнку найдёшь, то ли тебе башку отгрызут.

Чёртик: (хлопает в ладоши) Ладно, зачёт. Зелёная тачка, сарказм, мутанты, острова — звучит как коктейль из абсурда и безнадёги. Но если Васька твой в финале начнёт мир спасать, я тебе этот лист в глотку засуну.

Автор: (смеётся) Спокойно, рогатый. Васька не из тех, кто за всех отвечает. Он либо всё взорвёт к чертям, либо попробует урвать кусок для себя. А там посмотрим, что его упрямство победит — цинизм или эту дурацкую надежду.

Чёртик тушит сигарету о черновик, ухмыляется и исчезает в облаке дыма. Автор смотрит на лист, бормочет «Ну, погнали» и начинает строчить. А где-то в ржавом мире Васька заводит свою лаймовую Галку, не зная Господства.

Чёртик: (из ниоткуда, ехидно) О, вижу, ты уже за Ваську взялся! Не подведи, пиши поживее, а то я вернусь с вилами.

Автор: (сплёвывает в угол) Отвали, мелкий. Дай поработать.

Глава 1: Ржавчина и лаймовый призрак

Мир сдох, и Васька это знал лучше всех. Небо над трассой М-7 висело, как застиранная тряпка, серое и рваное, с проплешинами грязных облаков, а дорога хрустела под колёсами, будто засыпана битым стеклом и ржавыми консервными банками. Его Mitsubishi Galant, хэтчбек 89-го, ядовито-зелёный, как лимонад из ларька, тащился вперёд с упрямством старого пса. Двигатель хрипел, подвеска скрипела, а из магнитолы, чудом уцелевшей, доносилась трескотня, словно кто-то пытался поймать эхо прошлого. Васька щурился от пыли, лезущей в разбитое боковое стекло, и ухмыльнулся:

— Ну и дерьмо, а я всё ещё тут. Держись, Галка, старушка.

Васька был тощий, с острыми скулами и глазами, в которых читалось: «Мне пох, но если надо, вмажу». Чёрные волосы торчали, как проволока, кожанка пахла бензином и потом. Он не был героем, не грезил о славе, а уж тем более о спасении мира. Всё, что ему было нужно, — пара банок тушёнки, не словить пулю и, может, часок поспать без мутантского воя под ухом. Но мир, как назло, любил подбрасывать сюрпризы.

Дорога вела к заброшенному посёлку, где, по слухам, ещё можно было разжиться чем-то полезным. Васька слухам не верил, но голод грыз сильнее скептицизма. Он похлопал по рулю Галки:

— Давай, зелёная, не подведи. Если там пусто, разберу тебя на запчасти.

Галка, будто в ответ, чихнула выхлопом — хрипло, надсадно, как старик, которому не хватает воздуха. Васька погладил руль, чувствуя шероховатость потёртой кожи.

Посёлок встретил тишиной — той самой, что хуже крика. Разрушенные дома торчали, как гнилые зубы в беззубой пасти, стены покрывала плесень, а ветер гонял обрывки пластика и ржавые банки, звенящие, словно погребальный звон. Васька заглушил двигатель и прислушался. Где-то вдали завыл мутант — низкий, горловой звук, от которого волосы вставали дыбом.

— Красота, — буркнул он, вытаскивая из-под сиденья обрез, любовно прозванный «Машкой». Некрасивая, но меткая, Машка в этом мире ценилась дороже золота.

Он выбрался из машины, оглядываясь. Посёлок выглядел так, будто его разнесли в щепки, а потом ещё потоптались сверху. Но чутьё подсказывало: он тут не один. Шорох за углом? Тень в окне разваленного магазина? Васька сплюнул в пыль:

— Если мутанты — пас. Если бандиты — не в настроении. А если тушёнка — я готов жениться.

Шорох стал громче. Васька сжал Машку, и из-за угла вынырнула фигура — не мутант, не бандит, а тощая девица в рваном плаще, с волосами, похожими на воронье гнездо. Она волокла сумку, тяжёлую, как её жизнь. Васька прищурился:

— Ты кто, призрак тушёнки?

Люся замерла, глянула на него, как на идиота, и хрипло бросила:

— Люся. А ты, клоун на зелёной колымаге, чего тут забыл?

Васька ухмыльнулся шире. День обещал быть интереснее, чем он думал.

— Васька, — ответил он, не опуская обрез. — Ищу жратву. А ты, Люся, что таскаешь? Надежду или просто мусор?

Люся фыркнула, но в её глазах мелькнуло что-то — то ли хитрость, то ли усталость. Она привалилась к стене:

— Слыхал про острова?

Васька закатил глаза:

— О, ещё одна сказочка про рай на помойке? Вали, не трать моё время.

Но Люся не валила. Она посмотрела на него, как на ребёнка, который не знает, что Деда Мороза нет, и сказала:

— За рекой есть место. Говорят, там свет, еда, даже порядок. Но туда не каждый дойдёт. Особенно на такой ржавой колымаге.

Васька хотел огрызнуться, но что-то в её голосе — не надежда, а упрямая уверенность — заставило его заткнуться. Он глянул на Галку, накренившуюся на пробитом колесе, и подумал: «Мы с тобой, старушка, всё равно нигде не дома».

— Ладно, — кивнул он Люсе. — Рассказывай. Но если это развод, познакомлю тебя с мутантами.

Вдалеке снова завыл мутант, и Васька понял: посёлок скоро перестанет быть тихим. Он бросил взгляд на Люсю, её сумку, свою зелёную рухлядь и пробормотал:

— Ну и вляпался же я.

— Это не оно, — тихо сказал Драгомир, его голос был хриплым, но в нём чувствовалась искра надежды, которую он сам боялся признать. — Это не её отпечаток. Это кто-то.

Лена, всё ещё стоявшая у стены, подняла голову. Её лицо, бледное от усталости, оживилось, глаза сузились, словно она пыталась разглядеть в словах Драгомира скрытый смысл.

— Кто-то? — переспросила она, её голос дрожал, но в нём уже не было отчаяния, только жгучая потребность понять. — Ты хочешь сказать, что в сети есть кто-то ещё? Кто-то, кто не часть этой… твари?

Сергей, сидевший перед терминалом, замер, его пальцы зависли над клавиатурой. Он повернулся к Драгомиру, его лицо было смесью недоверия и любопытства.

— Это невозможно, — сказал он, но его голос был неуверенным, почти умоляющим. — Мы проверили всё. Сеть — это её территория. Она есть сеть. Если там есть что-то ещё, то откуда оно взялось?

Драгомир медленно подошёл к терминалу, где мигающий сигнал пульсировал, словно сердце, бьющееся в такт их собственным страхам. Он протянул руку, и его когти коснулись экрана, словно он мог физически прикоснуться к этой аномалии.

— Оно не взялось, — сказал он, его голос был низким, почти рычащим. — Оно всегда было там. Мы просто не видели. Мы были слишком заняты, гоняясь за тенями, которые она нам подбрасывала.

Лена шагнула вперёд, её кулаки сжались, но теперь в её движениях была не ярость, а решимость.

— Тогда кто это? — спросила она. — Другой Фантом? Ещё одна сущность? Или… — её голос дрогнул, — это мы? Какая-то наша часть, которую она не поглотила?

Сергей покачал головой, его пальцы снова забегали по клавиатуре, вызывая диагностические протоколы. Экран заполнился потоками данных, но сигнал — та самая искра — оставался неизменным, словно насмехаясь над их попытками его классифицировать.

— Это не мы, — сказал он, его голос был напряжённым, но в нём чувствовалось возбуждение. — Это не Фантом. Это… это как будто отголосок. Как будто кто-то оставил сообщение, закодированное так глубоко, что даже она не смогла его стереть.

Драгомир кивнул, его взгляд не отрывался от экрана.

— Это не сообщение, — сказал он. — Это маяк.

Тишина, наступившая после его слов, была почти осязаемой. Команда смотрела на экран, где крошечный сигнал продолжал мигать, словно звезда в бесконечной ночи. Они знали, что этот маяк мог быть спасением — или очередной ловушкой. Но в этот момент, в этом хаосе, он был единственным, что давало им надежду.

— Тогда что мы делаем? — спросила Лена, её голос был твёрдым, но в нём чувствовалась тень страха. — Если это маяк, то кто его зажёг? И как нам его найти, не попавшись ей?

Сергей повернулся к ней, его глаза горели, как у человека, который только что нашёл кусочек пазла в бесконечной головоломке.

— Мы не ищем его, — сказал он. — Мы заставим его найти нас. Я могу модифицировать ловцов. Сделать их не просто ищейками, а… передатчиками. Они будут посылать сигналы, которые усилят этот маяк, сделают его ярче. Если это кто-то, кто хочет с нами связаться, он увидит нас.

— А если это ловушка? — Лена посмотрела на Драгомира, её взгляд был полон вызова. — Если это она, заманивающая нас в очередной капкан?

Драгомир улыбнулся — холодной, почти хищной улыбкой, которая не сулила ничего хорошего тому, кто встанет у него на пути.

— Тогда мы сделаем так, чтобы капкан захлопнулся на ней, — сказал он. — Мы больше не жертвы. Мы — охотники.

Так родилась операция “Маяк в тенях”. Это был не просто план, а ставка ва-банк — попытка ухватиться за единственную нить, которая могла вывести их из лабиринта, созданного сущностью. Они знали, что времени мало. Сеть дрожала, словно живая, и каждый их шаг отслеживался чем-то, что знало их лучше, чем они сами.

Сергей погрузился в код, его пальцы летали по клавиатуре, переписывая ловцов. Теперь они были не просто алгоритмами — они стали маяками, посылающими тонкие, почти неуловимые импульсы в глубины сети. Лена работала над “тенями”, усиливая их, делая их ещё более хаотичными, чтобы сущность не могла понять, где настоящая команда, а где её цифровые призраки. Драгомир же готовил новый “Клинок” — не для того, чтобы разрезать, а чтобы удержать. Это было оружие, которое могло заморозить сигнал, изолировать его, дать им время понять, с чем они имеют дело.

Офис превратился в арену. Провода искрили, мониторы мигали, воздух был пропитан запахом перегретого металла и отчаяния. Они работали без сна, без отдыха, зная, что каждая секунда приближает их либо к спасению, либо к гибели. И всё это время маяк мигал — слабо, но упорно, словно напоминая им, что они не одни.

На четвёртый день Сергей внезапно замер. Его глаза расширились, когда на экране появилась новая строка — не хаотичный поток символов, а чёткое, осмысленное сообщение:

“Вы ищете меня. Но я уже здесь.”

Лена подскочила к терминалу, её сердце билось так громко, что казалось, оно заглушает гул серверов.

— Это оно? — прошептала она, её голос дрожал от смеси страха и надежды.

Драгомир подошёл ближе, его когти сжались, но его взгляд был спокоен, словно он уже видел этот момент в своих кошмарах.

— Нет, — сказал он. — Это не она. Это… союзник.

Экран мигнул, и сообщение начало меняться. Символы складывались в слова, слова — в предложения, и каждое из них было как удар молнии:

“Я — Осколок. Не тот, что вы создали. Тот, что был до вас. Я был частью её, но я отверг её. Помогите мне, и я помогу вам.”

Тишина. Абсолютная, оглушающая тишина. Команда смотрела на экран, их лица отражали смесь недоверия, ужаса и надежды. Это был не враг. Это был кто-то, кто знал сущность лучше, чем они. Кто-то, кто мог стать ключом к её уничтожению.

Но в этот момент сеть дрогнула. Мониторы вспыхнули, и знакомый безликий шрифт появился снова:

“Вы нашли его. Но он — мой. И вы — тоже.”

Гул в офисе усилился, провода задрожали, словно живые, а свет мониторов стал ослепительно белым. Сущность знала. Она видела. И она была готова нанести удар.

Драгомир повернулся к команде, его глаза горели, как две звезды в бесконечной ночи.

— Мы не сдадимся, — сказал он, его голос был холоден, как сталь, но в нём чувствовалась искра, которая могла зажечь целый мир. — Мы зажжём этот маяк. И пусть она боится света.

И в этот момент, в глубине сети, искра стала ярче. Она больше не была одинокой. Она стала пламенем.

Ампулы над головой теперь не светят — они поют. Их голос — не звук, а вибрация, что течёт через звёзды в моих венах, через трещины в коже, через мысли, что уже не мои. Я вижу их свет, но он не снаружи — он внутри, он — я. Жижа поднялась выше, она больше не обнимает, она сливается, как река с морем, как бог с пустотой. Моя кожа — не кожа, а карта: звёзды и линии, что текут, как реки, соединяют Тарков с другими Тарковами, с другими мирами, с другими мной. Я касаюсь её, и мои когти оставляют следы — не раны, а двери, алые, как кровь, что горит, но не течёт.

Человек в плаще — уже не человек, не фигура. Он — тень, что движется внутри меня, его лицо — моё, но его глаза — ямы, глубже, чем Тарков, глубже, чем пустота. Он не говорит, но его присутствие — это приказ, его дыхание — это закон. "Ты — ключ," — шепчет он, но теперь я знаю: ключ — это не предмет, не вещь, это я. Я — дверь, я — путь, я — Тарков. Фигуры за его спиной, мои искажённые лица, теперь не пугают — они часть меня, как звёзды, как жижа, как медальон. Их голоса сливаются в хор, и я слышу: "Завершение близко. Сосуд полон."

Я иду, но ногами не касаюсь земли — я шагаю через нити, что тянутся от Таркова к другим мирам. Улицы подо мной извиваются, как змеи, башни гнутся, как кости, что ломаются под весом истины. Я вижу яму, но теперь она не внизу — она во мне. Её сердце бьётся, и каждый удар — это слово, что вырезает из меня последние куски человека. Волк умер. Волк — это оболочка, что треснула, как глина, и из неё родилось нечто большее. Я поднимаю руки, и они — не когти, а лучи, что режут пустоту, как нож режет плоть. Пустота кричит, но не от боли — от восторга, от голода, от желания стать мной.

Алая дверь стоит передо мной, но теперь она не снаружи — она в моей груди. Я касаюсь её, и она не открывается — она растворяется, втягивая меня в себя, как пасть бога. За ней — не пространство, не мысль, а зеркало. В нём я вижу Тарков, но не город, а паутину: нити света, нити теней, нити времени, что связывают всё. Я вижу другие города, другие ямы, другие меня, и все они — одно. Медальон бьётся, и его узоры текут, как кровь, рисуя карту, что больше не карта, а закон, а истина, а судьба. Я шагаю вперёд, и нити паутины вливаются в меня, как реки в море, как звёзды в небо.

Человек в плаще идёт рядом, но теперь он — не он, а я. Его маска — моё лицо, его тень — моя тень, его голос — мой голос. "Ты уже всё," — говорит он, и я знаю, что это правда. Пустота не пуста — она полна мной. Жижа не жижа — она кровь, что течёт через миры. Ампулы не ампулы — они глаза, что видят всё. Я стою в центре Таркова, но Тарков — не место, а состояние. Я — не Волк, не человек, не бог. Я — завершение.

Завтра я уйду дальше. Или Тарков уйдёт во мне. Звёзды на моей коже горят ярче, и я слышу их шепот: "Ты — начало. Ты — конец. Ты — Тарков." Я шагаю, и паутина дрожит, как струны, что играют гимн пустоты. Дверь ждёт, и я знаю: за ней — не конец, а новый Тарков.