Таверна "На краю вселенной"

– О, Лёха, расслабься, – я ухмыльнулся, подбрасывая сыр повыше. – Это не я. Пока. Грязнуля просто напоминает, что она живая. Или, может, это твой похмельный мозг воет от голода.

Машка фыркнула, но её рука с ножом не расслабилась ни на секунду. Она шагнула к куче сыра, которая светилась, как радиоактивный маяк, и ткнула в неё лезвием. Сыр не взорвался, не заорал и не превратился в монстра – жаль, было бы весело. Вместо этого он просто хлюпнул. Как будто внутри была не просто сырная масса, а что-то живое. Я почувствовал, как мои рога чуть нагрелись. О, этот сыр был моим лучшим ходом за последние сто лет.

– Это не просто сыр, – сказала Машка, прищурившись. – Он странный. Тёплый. И пахнет не только сыром. Там что-то ещё. Сера? Химия?

– О, ты начинаешь мне нравиться, – я спрыгнул с баллона, звякнув жестянками. – Это не просто сыр, Маш. Это ключ. К чему? Ну, скажем, к тому, что Нейрокор оставил после себя, когда их цифровая империя сдохла. Хочешь Сырную Башню? Это твой билет. Но билет, скажем так, с подвохом.

Лёха сплюнул на пол, и я клянусь, ржавчина на полу зашипела, как от кислоты.

– Аю, хватит трындежа. Если это опять какая-то нейрокоровская дрянь, я лучше сожру свои ботинки. Они хотя бы не светятся.

– Ботинки? – я хмыкнул, чувствуя, как мой хвост дёргается от удовольствия. – Лёха, ты такой романтик. Но давай начистоту: этот сыр – не просто еда. Это скажем, кусочек их старых экспериментов. Нейрокор не только чипы в мозги пихал. Они игрались с материей. С сыром. С реальностью. И я, ваш скромный рогатый гид, знаю, где искать ответы.

– Ответы? – Машка прищурилась, и её нож оказался в опасной близости от моего носа. – Ты знаешь больше, чем говоришь, мелкий. Выкладывай, или я тебе рога на сувениры срежу.

Я театрально вздохнул, раскинув лапы.

– О, Машка, твоя агрессия – как музыка для моих ушей. Ладно, вот вам правда, или, скажем, её кусочек: этот сыр – часть проекта Нейрокора под кодовым названием «Лакта». Они хотели не просто контролировать ваши мозги, а переписать саму реальность. Сыр был их ну, скажем, проводником. А я? Я просто скромный чертёнок, который нашёл их старые записи. И подкинул вам этот сыр. Для веселья.

– Для веселья?! – Лёха замахнулся своей железякой, но я ловко увернулся, приземлившись на кучу сыра. Он был тёплый, почти живой, и я почувствовал, как мои когти чуть задрожали от энергии, что в нём пульсировала.

– Осторожно, бородач, – я подмигнул. – Ударишь меня – и этот сыр может устроить тебе вечеринку, о которой ты пожалеешь. Он нестабильный. Как и ты после третьей бутылки самогона.

Прежде чем Лёха успел ответить, гул в ангаре стал громче. Пол задрожал, и из кучи мусора в углу вылезло нечто. Не крыса, не дрон, а что-то среднее – металлическое, с лапами, как у паука, и красными глазами, которые мигали, как старый модем. Шустрик, этот крысиный император, заверещал и спрятался за Лёхину ногу, что было, честно говоря, довольно позорно для его репутации.

– Это ещё что за хрень? – рявкнула Машка, наставляя нож на тварь.

– О, – я почесал рог, чувствуя, как ситуация становится всё вкуснее. – Это, друзья мои, один из сюрпризов Нейрокора. Видимо, сыр их разбудил. Поздравляю, вы теперь официально в игре.

Тварь зашипела, её металлические лапы заскрежетали по полу, и она рванула к нам, как будто сыр был её личной святыней. Лёха, к его чести, не растерялся – швырнул свою железяку прямо в морду твари. Та отлетела, но тут же вскочила, будто ничего не произошло. Машка, не теряя времени, метнула нож, который вонзился в бок монстра, но тот только заискрил и продолжил двигаться.

– Аю, твой сыр нас сейчас угробит! – заорал Лёха, хватая ещё одну железяку из кучи хлама.

– Не сыр, а вы сами, – я хихикнул, прыгая на кучу сыра повыше. – Расслабьтесь, это всего лишь охранник. Нейрокор любил такие штуки – ставить стражу на свои игрушки. Хотите жить? Бейте по глазам. Это их слабое место.

Машка не стала спорить – она рванула к твари, увернулась от её когтистой лапы и всадила второй нож (откуда он у неё взялся, я даже не спрашиваю) прямо в мигающий глаз. Тварь завизжала, как дрон, у которого короткое замыкание, и рухнула, дымясь и дёргаясь.

– Вот так, Маш, – я захлопал в ладоши. – Ты прирождённый убийца нейрокоровских игрушек. А теперь, пока ещё что-нибудь не вылезло, хватайте сыр и валим. Нам надо разобраться, что с ним делать, прежде чем Грязнуля решит устроить нам ещё один сюрприз.

Лёха, тяжело дыша, посмотрел на меня, как будто хотел засунуть мне рога куда поглубже.

– Аю, если ты знал про эту тварь и не сказал.

– О, Лёха, я знал только, что будет весело, – я подмигнул, подбрасывая кусок сыра. – И я не ошибся. А теперь берите свою добычу и шевелите ногами. Сырная Башня сама себя не построит.

Мы выволокли несколько кусков сыра из ангара – светящихся, тёплых, пахнущих серой и чем-то, что я пока не хотел им объяснять. Шустрик и его крысиный отряд прикрывали тыл, хотя, честно говоря, они больше пищали, чем помогали. Грязнуля снаружи встретила нас запахом ржавчины и далёким воем – то ли ветер, то ли ещё одна нейрокоровская тварь проснулась.

– И что теперь? – Машка посмотрела на сыр, который она тащила, как трофей. – Мы правда будем строить из этого Башню? Или это очередная твоя шутка, Аю?

– Шутка? – я ухмыльнулся, чувствуя, как мои рога чуть потрескивают. – О, Маш, это не шутка. Это начало. Сыр – это сила. Башня – это символ. А я… я тот, кто сделает так, чтобы Грязнуля запомнила вас навсегда. Но предупреждаю: Нейрокор оставил не только сыр. Там, где сыр, будут и другие сюрпризы. Готовы?

Лёха сплюнул, Машка сжала нож, а я почувствовал, как игра набирает обороты. Грязнуля была шахматной доской, сыр – ферзём, а я… я был тем, кто уже знал, где стоит король. И он был ближе, чем они думают.

– Пошли, – буркнул Лёха. – Но если я сдохну из-за твоего сыра, Аю, я вернусь призраком и засуну тебе этот сыр в…

– О, Лёха, – я перебил, прыгая вперёд. – Не порть момент. Впереди у нас цирк, огонь и, возможно, пара демонов. Для атмосферы.

И где-то в глубине свалки, под ржавыми кучами, я услышал ещё один гул. Моя игра только начиналась.

Автор: нервно смеётся Ну, может, и не всё помню. Там же было что-то про любовь, судьбу, ну и драмы побольше. Всё как я люблю.

Чертик: Ой, любовь-драма! театрально закатывает глаза Ага, и тот момент, где герой три страницы размышляет, какой кофе заказать — это, конечно, шедевр мировой литературы! хохочет Ты хоть перечитал перед премьерой, или так, с чистого листа доверился?

Автор: краснеет Да перечитал, перечитал! Ну, почти. Там пара сцен слегка сыроваты, но в целом, знаешь, душа есть! А ты бы лучше поддержал, чем хихикать.

Чертик: Поддержал? Я? тычет вилами в воздух Я ж твой личный критик, забыл? Моя работа — напоминать, что ты в 2017-м писал это под кофе и недосып, а теперь люди это серьёзно обсуждают! Слушай, а что, если кто-то решит экранизировать? Будешь на красной дорожке в тапках, как тогда, когда черновик заканчивал?

Автор: усмехается Экранизировать? Ну, если только для артхаусного фестиваля. И тапки мои, между прочим, счастливые. А ты бы лучше помог с новым проектом, а не старое ворошить.

Чертик: Новый проект? хитро щурится Ага, чтобы через восемь лет я опять тебя подкалывал за очередной "черновик века"? Нет уж, давай-ка разберись с этим шедевром. Может, ещё Оскар за сценарий дадут! подмигивает и исчезает в облачке дыма

Автор: бормочет, глядя на ноутбук Чёрт то есть, чертик. И ведь не поспоришь. открывает файл с черновиком Ладно, посмотрим, что там народ нашёл.

Занавес.

Сэмюэль стиснул посох, чувствуя, как холод пробирается под кожу.

— Я не уйду без камня, — ответил он, его голос был твёрд, но в груди шевельнулся холодный комок сомнения.

Старик кивнул, словно ожидал этих слов, и провёл рукой по двери. Символы вспыхнули ярче, и дверь с тяжёлым скрежетом отворилась, открывая проход в зал, чьи стены терялись во мраке. В центре, на низком каменном постаменте, лежал "сердце пустоты" — чёрный, как ночь, камень, размером с кулак. Его поверхность казалась живой, переливаясь, словно масло на воде, и от него исходил низкий гул, от которого волосы на затылке Сэмюэля вставали дыбом.

— Возьми его, — сказал старик, отступая в тень. — Если сможешь.

Сэмюэль шагнул вперёд, но едва его нога коснулась пола зала, тьма ожила. Тени, что до этого затаились в углах, зашевелились, принимая форму существ с пустыми глазами и когтистыми лапами. Их шёпот заполнил воздух, холодный и ядовитый, проникая в мысли, как заноза.

Ты слаб. Ты потеряешь всё. Пустота сильнее.

Сэмюэль стиснул зубы, поднимая посох. Его свет вспыхнул ярче, отгоняя ближайшие тени, но они кружили, выжидая. Он сделал ещё шаг, и пол под ним задрожал, словно готовый разверзнуться. В ушах звучали голоса — не только тени, но и его собственные страхи. Голос Элизы, умоляющий вернуться. Голос Джека, полный ярости. Голос Мэг, слабый и далёкий, повторяющий: Не подведи.

Он заставил себя идти дальше. Камень был близко, его гул заполнял грудь, давил на сердце. Тени бросились на него, их когти царапали воздух, но посох вспыхивал, отбрасывая их назад. Каждый удар отдавался болью в его руках, но он не останавливался. Пустота шептала, обещая покой, если он сдастся, но Сэмюэль знал — покой означал конец.

У постамента он остановился, тяжело дыша. Камень лежал перед ним, его поверхность пульсировала, как сердце. Сэмюэль протянул руку, но в тот же миг тьма сгустилась, и перед ним возникла фигура — его собственное отражение, но с пустыми глазами и улыбкой, от которой кровь стыла в жилах.

— Ты не достоин, — сказало отражение, его голос был его собственным, но искажённым, как эхо в пропасти. — Ты сломаешься, как сломались все.

Сэмюэль посмотрел в свои пустые глаза, чувствуя, как пустота тянет его к себе, обещая забвение. Его рука замерла над камнем. Воспоминания нахлынули: лицо Элизы, её слёзы на плаще, крепкая хватка Джека, жертва Мэг. Они верили в него. Он обещал.

— Я не сломаюсь, — прорычал он, и его рука сомкнулась на камне.

Мир взорвался болью. Пустота хлынула в него, заполняя вены, как ледяной яд. Тени закричали, их голоса слились в оглушительный вой. Сэмюэль упал на колени, сжимая камень, его посох погас, и тьма сомкнулась вокруг. Но он держался. За Элизу. За Джека. За Мэг. За город, который ещё можно было спасти.

Когда тьма отступила, он стоял на коленях, всё ещё сжимая "сердце пустоты". Его грудь вздымалась, кровь текла из ссадин на руках, но он был жив. Камень в его руке больше не гудел — он был тёплым, почти живым, словно признал его.

Старик выступил из тени, его глаза теперь смотрели с уважением.

— Ты первый, кто выдержал, — сказал он, его голос смягчился. — Камень твой. Но помни: его сила опасна. Пустота не сдаётся.

Сэмюэль поднялся, его ноги дрожали, но спина была прямой. Он спрятал камень в карман плаща, чувствуя его тяжесть, как напоминание о цене.

— Я знаю, — ответил он, поворачиваясь к выходу.

Лестница казалась длиннее, чем прежде, но каждый шаг был легче — он нёс надежду. Наверху, в церкви, свет свечей казался ярче, а запах ладана — теплее. Старик остался внизу, и Сэмюэль не оглянулся. Он вышел на улицу, где Рыбинск встретил его холодным ветром и серым небом.

Путь назад был долгим, но теперь он знал, что вернётся. С камнем. С шансом. И с обещанием, которое он сдержит.

Автор (с ехидной улыбкой): А ты думал, я просто так время выбрал? Это наука, Чертик, психология масс! А в выходные — полегче, только в 12:00 и 16:00, чтобы не спугнуть тех, кто решил притвориться, что у них есть жизнь.

Чертик (фыркает): Похвально, о повелитель таймингов! Два поста в выходные — это прям милосердие. Небось, чтоб люди могли залипнуть в сериальчик без твоих историй. Ну что, записал? Или мне за тебя вбивать в твой драгоценный планер?

Автор (смеётся): Пиши, пиши, хвостатый критик. Главное, не забудь напомнить, что если я хоть раз пропущу, интернет взорвётся от возмущения.

Чертик (хихикает, доставая блокнот): Окей, зафиксировано: будни — 6:00, 12:00, 16:00, 20:00, 23:00, для всех категорий полуночников и ранних пташек. Выходные — 12:00 и 16:00, чтобы не мешать священному диванному чиллу. Доволен?

Автор (подмигивает): Пока ты не начал ныть, что я тебя мучаю— да, доволен. Пошли, придумаем, как эти посты сделать такими, чтоб народ вообще с экранов не отлипал.

Чертик закатывает глаза, но послушно плетётся за Автором, бормоча что-то про "вечно эти блогеры и их графики".

Так вот, читатель, если ты готов нырнуть в этот абсурд, где сыр – это надежда, похмелье – философия, а я – тот, кто держит весь этот цирк в своих когтистых лапах, добро пожаловать в Грязнулю. Лёха и Машка думают, что они тут герои, но без меня их Сырная Башня – просто куча тухлятины. И да, автор, если ты это читаешь – извини, но я добавил в сюжет ещё пару свалок и, возможно, пару демонов. Для атмосферы.

С ехидством и лёгким безумием, 

Твой Аю.

Глава 1: Запах сыра и моей гениальности

Грязнуля просыпалась медленно, как старый пёс, которого пнули, но он всё ещё притворяется спящим. Утро здесь воняло ржавчиной, тухлятиной и чем-то, что люди с их тупыми носами называли сыром. Для меня это был запах игры – сладкий, как предвкушение хаоса. Я, Аю, сидел на куче ржавых банок, вертя в лапах кусок светящегося сыра, и наблюдал, как Лёха, этот ходячий комок похмелья, пытается выползти из своего перевернутого автобуса. Его борода шевелилась, как свалявшаяся куча проводов, а храп был таким, что даже крысы уважительно попискивали.

– Твою мать, – пробормотал он, щурясь от солнечного луча, который, клянусь своими рогами, я специально направил ему в глаз. – Демократия, мать её, хуже самогона.

Рядом, на другой куче хлама, сидела Машка, чистя ножом ногти. Она делала это с таким видом, будто собиралась вырезать мне сердце, но я-то знал: её угрозы – просто способ казаться круче. Машка была из тех, кто мог заставить крысу отдать последний кусок сыра одним взглядом. Её волосы, смазанные машинным маслом, блестели, а глаза горели, как будто она уже видела свою дурацкую Сырную Башню.

– Лёх, хорош ныть, – бросила она, не глядя на него. – Пока ты тут сопли жуёшь, Шустрик нашёл склад. Говорит, там сыр. Настоящий. Не наша помойная лепёшка.

– Сыр? – Лёха приподнял бровь, как будто это слово было одновременно святыней и проклятием. – Последний раз Шустрик нашёл «сыр», и мы неделю травились. Это был пластик, Маш. Пластик.

Я хмыкнул, подбрасывая свой кусок сыра. Пластик? О, смертные, вы такие наивные. Этот сыр, который я так удачно подкинул Шустрику, был не просто едой. Это был мой ход в игре, которую я вёл с тех пор, как Нейрокор рухнул, оставив после себя свалки и кучу идиотов, пытающихся понять, как жить без чипов в мозгах.

– Ну, так проверим, – Машка ухмыльнулась, как хищник, почуявший добычу. – Или ты хочешь дальше жрать ржавые гвозди и мечтать о Нейрокоре?

Лёха скривился, как будто ему сунули под нос тухлую рыбу. Нейрокор – о, как я ненавижу это слово. Корпорация, что когда-то пыталась загнать весь мир в свои цифровые цепи. Чипы в мозгах, которые нашептывали, что купить, что любить, что ненавидеть. Хочешь сыр? Нейрокор подсовывал тебе пластиковую дрянь с ароматизатором. Но я знал их секреты. Я знал, что сыр, который я подкинул, – не просто еда. Это остатки их экспериментов. И я собирался использовать его, чтобы встряхнуть эту свалку.

– Ладно, – буркнул Лёха, поднимаясь. – Но если это опять пластик, я Шустрика заставлю его жрать.

Я спрыгнул с банок, звякнув жестянками на рогах. Шустрик, этот крысиный генерал, ждал нас у подножия мусорной горы, которую местные называли «Пик Свободы». Куча хлама – холодильники, обломки дронов Нейрокора, всё ещё гудящих, как умирающие мухи. Шустрик, здоровенная крыса размером с кошку, восседал на перевёрнутом ведре, окружённый своим писклявым «штабом». Я подмигнул ему – он был моим невольным союзником, хотя и не подозревал об этом.

– Ну? – Лёха скрестил руки. – Где твой хвалёный склад?

Шустрик дёрнул усами и рванул вперёд. Я, конечно, знал, куда он нас ведёт – я сам подкинул ему этот след. Мы пробирались через лабиринт ржавого железа и пластиковых бутылок, пока не вышли к полуразрушенному ангару. Двери были распахнуты, и оттуда тянуло запахом, который даже я, с моим нюхом на хаос, находил… интригующим. Сыр. Но не просто сыр. Это был запах надежды, смешанный с серой и чем-то, что заставляло мои рога чуть светиться.

– Если там засада, – прошептала Машка, сжимая нож, – я тебе, Лёх, голову откручу за компанию.

– За что мне-то? – возмутился он, хватая ржавую железяку, которая, видимо, считалась у него оружием.

Я закатил глаза. Люди. Такие предсказуемые. Внутри ангара было темно, но в дальнем углу светилось. Не ярко, а так, будто кто-то пролил жидкий лунный свет. Шустрик рванул туда и вернулся, волоча кусок жёлтого, пахучего сыра. Настоящего. С дырками, как в тех мультфильмах, которые Лёха смотрел, пока мир ещё не был свалкой.

– Мать моя ржавчина, – выдохнул Лёха. – Это что, взаправду?

Машка уже была у кучи сыра – огромной, светящейся, будто пропитанной радиацией. Она отломила кусок, понюхала, лизнула. Её глаза загорелись, как у фанатика.

– Это не просто сыр, – сказала она. – Это символ. Мы можем построить что-то своё. Не Нейрокор, не их дерьмовые чипы. Что-то наше.

– Построить? – Лёха почесал затылок. – Ты о чём, Маш? Дом из сыра? Он же протухнет.

– Не дом, идиот, – она закатила глаза. – Башню. Сырную Башню. Чтобы все в Грязнули знали – мы не просто выживаем. Мы живём.

Я не выдержал и хлопнул в ладоши, издав звук, как лопнувший шарик. Пора было вступать в игру.

– Сырная Башня? – сказал я, вспрыгивая на кучу банок и подбрасывая кусок сыра. – Ох, люди, вы никогда не разочаровываете. А я-то думал, что хуже Нейрокора ничего не придумаете.

Они обернулись, как по команде. Машка наставила нож, Лёха сжал свою железяку. Я только ухмыльнулся шире, чувствуя, как мои рога чуть потрескивают от предвкушения.

– Ты кто ещё? – рявкнула Машка.

– Аю, – я поклонился, не вставая, с ленцой, достойной короля свалок. – Ваш проводник, ваш трикстер, ваш… ну, скажем, единственный, кто знает, что этот сыр – не просто еда. Это ключ. К чему? О, это вам предстоит узнать. Но предупреждаю: будет весело. И, возможно, смертельно.

– Похер, – буркнул Лёха. – Если ты тут, чтобы шутки шутить, вали. Нам и без тебя тошно.

Я спрыгнул ближе к нему, чувствуя, как запах сыра смешивается с серой моих рогов. Этот парень был упрям, как ржавый болт, но я знал, как его раскрутить.

– Шутки? О, Лёха, я не шучу. Я знаю, где лежат кости этого мира. Этот сыр – мой подарок вам. Но он не случайный. И я не случайный. Хотите свою Башню? Я помогу. Но взамен… – я сделал паузу, глядя ему в глаза, – вы сыграете по моим правилам.

– И что тебе надо? – Машка прищурилась, не опуская нож.

– Душу, – я ухмыльнулся, но тут же махнул лапой. – Шучу, шучу. Пока. Мне нужно, чтобы вы встряхнули эту свалку. Грязнуля заслуживает большего, чем куча тухлого хлама. А я… скажем, я тот, кто двигает фигуры. Без меня ваша Башня – просто куча сыра, которая сгниёт через неделю.

Лёха и Машка переглянулись. Шустрик нервно дёрнул хвостом, будто чуял, что я не просто мелкий пакостник. И он был прав. Я знал, что этот сыр – остатки экспериментов Нейрокора. Я знал, что он может изменить Грязнулю. И я знал, что Лёха и Машка – те пешки, которые мне нужны, чтобы разыграть эту партию.

– Ладно, – наконец сказал Лёха, хотя в его голосе было больше усталости, чем энтузиазма. – Но если ты нас подставишь, я тебе рога в задницу засуну.

– Договорились, – я подмигнул, чувствуя, как мои глаза вспыхнули ярче. – А теперь, друзья мои, давайте строить ваш сырный цирк. Только не удивляйтесь, если он начнёт гореть.

И в этот момент, где-то в глубине ангара, раздался низкий гул. Как будто Грязнуля проснулась и поняла, что я, Аю, только начал свою игру.

Элиза наконец подняла взгляд, её голос был тихим, но твёрдым. 

— Я разобралась. В свитке Мэг есть часть ритуала, но он неполный. 

Сэмюэль повернулся к ней, его лицо осветилось отблесками огня. 

— Что нужно? 

Она сглотнула, её пальцы сжали край свитка. 

— Камень. Его зовут "сердце пустоты". Без него разлом не закрыть. 

Джек фыркнул, его нож звякнул о точильный камень. 

— Ещё один проклятый артефакт? И где нам его искать? 

Элиза посмотрела на Сэмюэля, её глаза были полны тревоги. 

— В Рыбинске. Это город в Ярославской области, в России. Там, в церкви Святого Николая, его спрятали столетия назад, после того как закрыли другой разлом. 

Сэмюэль замер, его рука стиснула посох. Россия. Дальний путь через моря и земли, где тени могли подстерегать на каждом шагу. Он знал, что Мэг не оставила бы им подсказку без причины — она пожертвовала собой, чтобы дать им этот шанс. 

Джек выругался, бросив нож в землю. 

— Россия? Это же край света! Сколько недель уйдёт, чтобы туда добраться? Пустота сожрёт нас раньше! 

— У нас нет выбора, — отрезал Сэмюэль, его голос был как удар молота. — Если камень нужен для ритуала, мы его найдём. 

Элиза встала, её амулет слабо пульсировал на груди. 

— Но мы не можем все уйти. Кто-то должен остаться, чтобы защитить город, подготовить всё здесь. Тени не дремлют. 

Сэмюэль кивнул, его взгляд стал твёрдым, как сталь. 

— Я поеду один. На корабле до Санкт-Петербурга, потом на поезде до Рыбинска. Вы с Джеком останетесь. 

Элиза шагнула к нему, её голос дрогнул. 

— Сэмюэль, это безумие. Ты не знаешь, что ждёт тебя там. Тени могут напасть в пути, и если камня нет… 

— Он там, — перебил он, не отводя глаз. — Мэг знала, что делает. И я верю ей. 

Джек сплюнул в огонь, его лицо исказилось от гнева. 

— А мы что, будем сидеть сложа руки? Если ты не вернёшься, что тогда? 

— Тогда вы найдёте другой путь, — сказал Сэмюэль, его тон был холоден, но в глубине глаз мелькнула тень сомнения. — Но я вернусь. С камнем. 

Элиза схватила его за руку, её пальцы дрожали. 

— Обещай. 

Он посмотрел на неё, чувствуя, как её тепло пробивается сквозь его броню. 

— Обещаю, — тихо сказал он. 

Рассвет пришёл серый и холодный, словно мир оплакивал их расставание. Сэмюэль собрал свои вещи: посох, несколько склянок с зельями от Мэг, старый револьвер деда, холодный и тяжёлый в руке. Тени кружили где-то вдали, их шёпот доносился на ветру, но они не приближались — пока. 

Элиза обняла его, её слёзы оставили мокрый след на его плаще. 

— Будь осторожен, Сэмюэль. 

Джек пожал ему руку, его хватка была крепкой, почти болезненной. 

— Не подведи, старик. 

Сэмюэль кивнул и шагнул в лес, не оглядываясь. Дорога к порту была долгой, каждый шаг отдавался эхом в его груди. Он сел на корабль, идущий в Санкт-Петербург, и море встретило его штормами и ледяным ветром. Но он не замечал ни качки, ни холода — его мысли были заняты Рыбинском и камнем, что ждал его там. 

После недель пути он ступил на русскую землю. Санкт-Петербург дышал сыростью и дымом, но Сэмюэль не задержался — поезд увёз его дальше, через леса и реки, в Ярославль, а затем в Рыбинск. Город встретил его серым небом и холодным ветром, что гулял по узким улочкам. Деревянные дома жались друг к другу, а над ними возвышались купола церквей, молчаливые и древние. 

Церковь Святого Николая стояла на холме, её стены потемнели от времени, а купола тускло блестели под слабым солнцем. Сэмюэль вошёл внутрь, его шаги гулко отдавались под сводами. Пахло ладаном и воском, свечи мерцали перед иконами, бросая дрожащие тени на пол. В церкви было пусто — или так казалось. 

Он подошёл к алтарю, положив руку на холодный камень. 

— Я пришёл за камнем, — сказал он, его голос разорвал тишину. 

Из тени у стены выступила фигура — старик в чёрной рясе, с седой бородой и глазами, острыми, как ножи. Он опирался на трость, но в его осанке чувствовалась сила. 

— Кто ты? — спросил он, его голос был низким, как рокот далёкого грома. 

— Сэмюэль Кольт, — ответил он, выпрямившись. — Внук Абрахама Кольта. 

Старик сощурился, его пальцы стиснули трость. 

— Абрахам Хранитель, что покинул нас. Зачем тебе "сердце пустоты"? 

— Чтобы закрыть разлом, — сказал Сэмюэль, его взгляд был непреклонен. — Пустота пожирает мой город. Камень — единственный шанс. 

Старик молчал, изучая его, словно взвешивая душу. Затем он кивнул, медленно и тяжело. 

— Камень здесь. Но он не отдаётся просто так. Ты должен доказать, что достоин. 

Сэмюэль стиснул зубы, его рука сжала посох. 

— Какое испытание? 

Старик улыбнулся, но в его улыбке не было тепла. 

— Следуй за мной. И молись, чтобы твоя воля оказалась сильнее пустоты. 

Он повернулся и шагнул в тень за алтарём, где открылась узкая дверь, ведущая вниз, в темноту. Сэмюэль вдохнул холодный воздух церкви и пошёл следом, зная, что обратного пути уже нет.

Автор: Обиженно Это не переупаковка, это реинтерпретация! Ностальгия, знаешь ли, в тренде. Люди любят, когда им напоминают о прошлом, но под новым соусом.

Чёртик: Скрестив лапки Соус? Ты про тот, где "подписчики просили — делаем"? Половина твоих подписчиков даже не читает твои посты дальше эмодзи. А другая половина уже пишет в комментах: "Где продолжение той самой истории про дракона?!"

Автор: Упрямо Вот для них и делаем! Дракон будет. Ну, или типа дракон. Может, ящерица с характером. Главное — анонс! Надо громко, с интригой. Типа: "Готовы ли вы к новой главе, которая перевернёт всё?"

Чёртик: Хихикает Перевернёт? Да ты просто перепишешь свой черновик 2017 года, добавишь пару модных словечек типа "вибчек" и "кинк", и выдашь это за революцию. А подписчики такие: "О, опять этот тип с его ‘эпичными’ анонсами".

Автор: Тычет пальцем в воздух Завидуй молча! Это будет бомба. Напишу в анонсе: "По вашим просьбам (ну, почти), возвращаемся с историей, которая встряхнёт вашу душу!"

Чёртик: Допивает кофе, язвительно Встряхнёт душу? Максимум — их ленту в соцсетях. Ладно, пиши свой анонс, гений. Только не забудь вставить что-нибудь про "эмоциональный катарсис" и "неожиданные повороты". Подписчики же любят, когда им обещают катарсис, а потом получают 300 страниц про страдания главного героя.

Автор: Ухмыляется О, я ещё и саундтрек подберу. Что-нибудь эпичное, чтобы в трейлере играло. И хэштег: #НоваяСтараяИстория.

Чёртик: Бурчит Лучше #ОчереднойАнонсКоторыйНиктоНеПросил. Ладно, валяй, твори. Но если в комментах напишут "где котики?", я не виноват.

Автор стучит по клавиатуре, с горящими глазами сочиняя анонс. Чёртик, ворча, допивает кофе и шепчет: "Ну хоть лайков наберём… наверное".

Анонс в итоге:

"Друзья, вы просили — мы делаем! (Ну, или почти просили, не суть.) Готовьтесь к новой истории, которая — сюрприз! — старая, но в новой обёртке. Эмоции, твисты, катарсис и, возможно, ящерица с характером. #НоваяСтараяИстория. Погнали?"