Дикие животные

Национальный парк Этоша, Намибия.

Фотограф Valentino Morgante.

После нереста самка вынашивает икру в пасти около трех недель, пока мальки развиваются. Как только мальки готовы плавать, их выпускают на волю. С этого момента родители будут укрывать мальков у себя во рту, когда им понадобится отдых или защита.

Желтая песчаная цихлида обитает только в озере Танганьика.

Озеро Танганьика, Центральная Африка.

Фотограф Angel Fitor.

Её звали не именем, а тишиной. Она была воплощением молчания, живым островком в океане хвойного леса. Рысь.

В тот вечер небо над тайгой было свинцовым, предвещая первый по-настоящему зимний снег. Воздух звенел от холода, и каждый звук — треск ветки, писк мыши под снежной периной — отдавался в нем с хрустальной ясностью. Она двигалась абсолютно бесшумно, её широкие лапы-снегоступы мягко ложились на прошлогодний хворост. Кисточки на ушах, словно антенны, улавливали малейшие вибрации мира: шорох белки в соседней кроне, отдаленный вой ветра, непонятный гул, доносившийся со стороны людей.

Она не любила этот гул. Он резал её чуткий слух, как ржавый гвоздь. Её мир состоял из запахов хвои, крови и мха, из шепота звезд в морозные ночи и бездонной синевы снежных равнин. Она была царицей этого молчаливого царства, и её закон был прост и суров.

Внезапно она замерла, превратившись в изваяние из рыжевато-серого камня. Её глаза, огромные, янтарно-желтые, уставились в густую поросль. Она видела не просто кусты. Она видела тепло. В её взгляде мир окрашивался в инфракрасные тона, и среди холодных синих и фиолетовых пятен она различила маленькое, трепетное алое пятнышко — зайца-беляка, неосторожно выскочившего на опушку.

В её теле не было ни единого лишнего движения. Ни один мускул не дрогнул. Только кончик хвоста слегка подрагивал, словно стрелка сейсмографа, отмечая внутреннее напряжение. Это был не голод — в её логове была припрятана добыча. Это был сам принцип бытия: движение — замирание, поиск — бросок.

Бросок был стремительным, как разряд молнии. Тишина взорвалась на мгновение шелестом шерсти, скрипом снега и коротким, оборванным писком. И через секунду в лесу снова было тихо. Совершенно тихо. Лишь где-то высоко в небе пролетал ворон и каркал, словно возвещая об исполнении древнего закона.

Она потащила добычу к своему логову — старому, вывороченному с корнем кедру, под которым образовывалась сухая, уединенная пещера. По пути она перешла через старую лесовозную дорогу. Здесь пахло железом, маслом и человеком. Она фыркнула, оскалившись, и ускорила шаг, стремясь поскорее скрыться в знакомой гуще.

Вернувшись, она легла на край уступа, откуда открывался вид на долину. Первые снежинки, большие и тяжелые, начали медленно падать с неба. Они кружились в её янтарных глазах, а она смотрела вдаль, на темнеющий лес. Она не думала о завтрашнем дне. Она не вспоминала вчерашний. Она просто была. Часть этой земли, этой тишины, этой вечной, неподвластной человеку жизни.

И в её взгляде, обращенном в глубь тайги, читалась не просто животная сущность. Читалась мудрость одинокого стража, хранителя древних, дремучих секретов, которые людям никогда не удастся разгадать.