Серия «Дождь»

После чудесного спасения академика от плесени у Чигина словно пелена упала с глаз, он немедленно помчался в свою любимую кофейню, чтобы посоветоваться с бариста.

– Как обычно, – спросил Борис, оценив профессиональным взглядом состояние посетителя.

Сделав порядочный глоток горячего сладкого кофе после рюмки водки, Чигин произнёс:

– Вот ты мне скажи, что с этой плесенью не так?

– Если тебя интересует моё мнение, то вот послушай: что-то слишком умная эта плесень, полное впечатление, что следит за нами. И вот что я тебе ещё скажу: не нравимся мы ей. Уж как это объяснить не знаю, но точно знаю, что не нравимся. Я тут понаблюдал, и знаешь, она ведь каждый раз подбирается, моргать начинает, когда видит там всякие пьяные разговоры, ссоры, и расползается в плёнку, стоит только кому-нибудь сесть на тренажёр, словно ей вовсе он без интереса. А в чём разница? Вот ты мне объясни? Ну, крутит человек педали за рюмку водки, что такого особенного? А ей не нравиться, точно говорю, что не нравится! Блёклая такая становиться, неинтересная, словно на неё кислотой плеснули.

– Кислотой говоришь? Интересная штука получается. А сначала вся такая необычная была. Везде лезла, а сейчас смотрю погруснела, что ли? Ты как считаешь?

– Точно, точно! В неё даже дети перестали играть. Раньше прыгали и всё такое, теперь вовсе обходят стороной, будто и нет её. Странно, ты не находишь?

– Я всё нахожу. Тебе что, опять палёную водку завезли? Никакого впечатления!

Бармен сделал таинственное выражение лица и прошептал сдавленным голосом.

– Только никому. Семарг опять чудит.

– Это что так?

– Требует градусы убирать.

– Это как? Разбавляешь, что ли?

– Хуже. Выдал специальный аппарат для снижения градусов. Вот посмотри. Видишь табло? На нём тридцать семь градусов.

– Зверь! Объяснил хоть?

– Решил бороться с алкоголизмом.

– Тренажёрами? Ерунда полная.

– Не скажите. Он ведь у нас неугомонный. Теперь требует покупать абонемент на пинг-понг. Хорошо играешь – вот тебе сто грамм. Плохо – лучше и не подходи.

– Почему я не знаю?

– Только спустил. И сразу, видишь, на три градуса.

– С ним не соскучишься. Хорошо, что совсем не запретил!

– Я так думаю, ещё чуть-чуть и совсем всех построит. Хранитель, что с него возьмёшь? Какой-никакой, а наш. Кстати, просил передать, чтобы зашёл к нему. У него там дело какое-то к вам.

– Абонементы у тебя продают? – решил проявить сознательность Чигин.

– Семарг Львович распорядился ваш счёт писать в отдельный лист.

Новость с пинг-понгом совсем не понравилась Чигину. Он, конечно, был за порядок и всё такое, но всему есть свои стены! Этак всё удовольствие пропадёт, если граждане начнут скакать с ракетками в кофейнях. И где тогда прятаться хроническому алкоголику?

«Мне компания нужна. А так что? Так совсем без интереса! Придумает тоже – тенис! Ну, там бильярд, дарс, карты, рулетка, но чтобы настольный тенис? Там же бегать надо? А я совсем не люблю. Зачем мне это?»

Рядом с невозмутимым видом топал полицейский секретер. Да и какой ещё мог быть вид у мебели? Железка бездушная. Чигин представил себе, что в кофейне кто-то начнёт сказать с ракеткой за спиной, и поёжился. Картина ему совсем не понравилась.

«Если ещё и бармена уберёт, то совсем тоска. С кем разговаривать-то? С эти истуканом, то ли?»

Будто подслушав его мысли, секретер повернулся и произнёс:

– У вас сообщение.

– Читай.

– Немедленно явиться в бункер. Сколько можно ждать?

– Ты считаешь это хорошо?

– Не думаю, но бармен тоже не выход.

– Поговори мне ещё. Отключу.

– Я молчу.

– Вот и молчи тупая железка!

На софе, которых со вчерашнего дня Чигин начал побаиваться, расположилась с комфортом Мара. Семарг играл средневековый менуэт на клавесине. Названия Чигин не знал, но чувствовал, что совсем не к добру звучат эти порхающе-дребезжащие звуки.

– У меня расследование на завершающей стадии.

– Ничего уже не надо.

– Опять, как с хоккеистом?

– Мы с Марой ФИлипповной всё раскрыли без вас. Вот из-за них вся кутерьма образовалась, – Семарг указал на серёжки в руках Мары. – Теперь надо решить, что с ними делать.

– Что академик?

– Персефона утверждает, что у вас с Зыбиным что-то не заладилось. В чём дело?

– Академик хочет облучить астероид рентгеном. Улетел на флагманский дредноут налаживать аппаратуру.

– А мы чего ждём?

– Уважаемый Семарг Львович, позвольте поинтересоваться, это что вы там придумали с пинг-понгом?

– От алкоголя сплошное разорение! Я на больничных много теряю – пусть тренируются!

– И я?

– А при чём здесь вы? Я распорядился наливать без меры за счёт Замка.

– Не люблю быть обязанным.

– Дорогой Феоктист Петрович, работаете вы эффективно. Замок может себе позволить некоторые издержки.

– Позвольте, – Чигин забрал у Мары серёжки.

– Уф, наконец-то вы меня от них избавили.

– Послушайте, Чигин, почему Мара Филипповна ко мне прибежала вся в слезах?

– Я? Что? Не может быть! – не нашёлся, что ответить на столь вздорное обвинение, сыщик.

Переменив ноги, Мара с любопытством уставилась на Семарга.

– Вот я ей и говорю, что вы сама порядочность. Однако, она стоит на своём: явились, устроили обыск в спальне и убежали. Хорошо, что у неё есть марсианский грызохвост. Чтобы она делала, не окажись он за дверью.

– Любопытный фактик вскрылся, и что с ним делать, ума не приложу. Наша Мара – любовница лютого врага империи, генерала Шура де Галя.

– Уже отстучали Аристову?

– Найти не могу. В министерстве сказали, что убыл к нам. Однако, здесь его никто не видел.

***

Ну что, Зыбин выдал по всей форме разрешение на отправку почтового судна на Марс. Тай Ви Ла с видом победителя забрался в грузовой отсек. Персонал, стоя в проходах между ящиками с имуществом, символично хлопал в ладони, чтобы шпионы ЦУПа не услышали, как они восторгаются отважным послом, сумевшим вырвать своих товарищей из опасной ситуации.

Прощаясь в своём кабинете с послом, Зыбин пообещал всячески способствовать продвижению по служебной лестнице своего нового агента. Берта облегчённо вздохнула, тяготившая её связь обернулась против марсианина. Теперь он оказался в ловушке своей дипломатичности. Прояви он твёрдость, откажись от напитка, и совсем неизвестно, чем могла закончиться их встреча.

Однако, угроза вторжения со стороны печальных эльтов оставалась. Уверения академика требовалось претворить в жизнь. После доклада императору о найденном средстве, Зыбин отправился на флагманский дредноут, чтобы лично наблюдать за экспериментом Плещеева.

В трюме как раз подключили университетский трансгулятор, когда на мостик в сопровождении адъютанта и жены вошёл генерал.

– Нут-с, господин академик, как у вас тут дела продвигаются?

– Просто отлично!

Что-то другое и нельзя было услышать от академика, оттого что он твёрдо был уверен в успехе своего начинания.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Внимание! Знак Ер (Ъ) со всей очевидностью указывает на вторую часть главы.

Глава 18 Ревнивый муж

Неприятное слово «безумных» впаялось оловянной блямбой в мозг Персефоны. Её возмутил калёный мужской шовинизм. Сравнивать женщин со вселенскими паразитами ей показалось очень обидным.

«Мы, в конце концов, мужчинам мужчин рожаем за их удовольствие. Между прочим, в муках. А они нас почитают дурами. Да если бы не мы, то где бы они все были с их гипертрофированной общественной жизнью? Только и умеют, что Днепрогэсы строить. А что будет потом, после их подвига, вовсе не задумываются! Мечтатели доморощенные! У них две задачи: воткнуть Байконур и пульнуть человека в космос. А вы попробуйте род продолжить, грызохвосты марсианские! – мысленно спорила Персефона с невнимательными к ней мужчинами. – Скучно, а как не скучно, когда они начали свои «трансгуляторы», да «нейтрино» болтать. Тут кто угодно возмутится! Ноль внимания. Просто-напросто круглый ноль… Огромный! Будто-то её и вовсе нет в лаборатории. Нужно немедленно привести мыслителей в чувство. А то разбегутся сейчас по своим общественным делам, забыв о самом главном в своей никчёмной жизни, о нас».

– Господа, из-за этих серёжек Берту и Нору, жену Аристова, исключили из Квантового сдвига. Вот теперь они и мстят мне. Чтобы спасти население высотки, я готова отправиться на Марс. Пусть у них пойдёт дождь. Я люблю свою планету, что бы вы там ни говорили!

– Пуся! – развёл в растерянности руками академик.

– А что, хорошая идея! – согласился Зыбин, пристально глядя в глаза женщины-демона.

Один сыщик не проронил ни звука. Он вообще давно считал, что все беды, которые свалились на высотку, имеют один источник, и он сейчас вполне предсказуемо махал перед ним крыльями. Но чтобы одна женщина отдувалась за промахи всей цивилизации – это показалось ему несправедливым. Поэтому сыщик решил выслушать, что думают на этот счёт женатые мужчины. В конце концов, интересы именно их женщин задеты. Вот пусть и расхлёбывают свой крюшон.

– Подождите, подождите! Персефона, это что такое? Что за демарши? Дело всей моей жизни хочешь спустить в унитаз? Генерал, не слушайте, что она там болтает. Это у неё от лекарств. Что-то с дозировкой наверняка перепутал. С этим дождём проклятым всё из рук валится!

– Отчего же валиться? Вот мы и нашли иголочку! Я давно подозревал Берту в двойной игре. А тут, пожалуйста, да ещё на блюдечке с красной каёмочкой! У неё такие будут серёжки, что она вообще забудет, где их продают. Мигом отрихтую все молоточки, даже те, которые не нужно.

– Если вы об операции, то привозите в любой момент. Всё произведём в лучшем виде. Можете, ничуть не сомневаться. Так сделаю, что и молекулу, да что там молекулу, атом от вашего храпа не залетит ей в уши. Только вот что, давайте забудем о глупом предложении Персефоны. Она того, она сейчас не в своём уме.

Эффект был достигнут. Персефона от удовольствия даже покраснела. Сразу столько внимания образовалось буквально из ниоткуда, стоило только помянуть о своей жертве на благо родины.

«С мужчинами всегда так, ничего не понимают в жизни. А ведь ещё берутся спасать человечество. Да как они могут это сделать, когда достаточно произнести всего одно предложение, и вот тебе, пожалуйста, уже готовы горы двигать, реки поворачивать вспять, лишь бы удовлетворить своё гипертрофированное общественное эго. С общественным эго я что-то перегнула. Ну да ничего, всё равно хорошо получилось. Вон как забегали. Сейчас самое главное, это не перегнуть палку, а то быстро перегорят от возбуждения».

Взмахнув крыльями, Персефона элегантно приземлилась на барный табурет, обитый толстой шкурой венерианского гепарда-жукоеда. Сейчас её абсолютно всё устраивало. Да и как могло не нравиться молодой женщине столько отчаянного внимания: академик хочет спасти свою мечту, летающее человечество; генерал наконец-то решит давний скандал с женой из-за храпа по ночам. И всё благодаря её находчивости. Ловко это она решилась рассказать о старой обиде.

«А как не обиде? Серёжки подарила тётя Поля, а они смеяться вздумали! Ага, два раза в глаз! Теперь Берте вернуться её серёжки да ещё и с прикупом», – мысленно позлорадствовала Персефона.

Феоктист Петрович наслаждался мизансценой. Навсегда холостой он с искренней жалостью относился к героизму своих женатых коллег. С его точки зрения, тратить столько времени на физиологические потребности было непозволительной роскошью. Терпеть неустроенность быта ради нескольких минут блаженства? Да и блаженства ли? Когда любая незнакомка может в первый раз выдать столько радостей, сколько ни одна жена никогда себе не позволит из прагматичных интересов. Ей ведь нужно как-то управлять своим самцом, и делать она это будет по своим особым правилам, часто вздорным, замешанным на стыдливом опыте родной мамы и философских разговорах с подругами о смысле жизни. В общем, редкой закрученности сюжет, в котором лучше не разбираться, чтобы не сойти с ума.

– Фрол Демидович, напрасно беспокоитесь. Ваша фурия марсианам без нужды. Это вы от чувств взбрыкнули, а дождику только этого и надобно. Посмотрите, с каким восторгом мерцает зелёный шпион, – сыщик ткнул папкой в потолок.

Действительно, плесень показывала всем своим видом максимальное внимание, часто мерцая фиолетовыми искорками. Если не знать, что это скопление опасных бактерий, то можно было предположить в них микрогалактику с миллионами, а если присмотреться получше через мощный микроскоп, то и миллиардами звёзд.

– Вы так считаете? – В академике немедленно проснулся учёный: – Я видел у вас отличную лупу. Дайте-ка на минутку, и стремянку, стремянку подвиньте. Генерал, да что же вы стоите истуканом! Помогайте. Видите, сыщик у нас совсем малохольный, не в пример вам.

Быстро забравшись к нервюрам, Плещеев уже оттуда воскликнул:

– Восхитительно, вы даже не представляете, какая здесь красота! Постойте, они что-то мне хотят сказать.

Неожиданно из зелёной субстанции вытянулась рука и схватила любопытного учёного за ухо, отчего он закричал:

– Ой-ёй, мне больно!

Появилась вторая рука. Голова академика оказалась запрокинутой к часто мерцающей поверхности. Из тёмного центра, больше похожего на бездонный колодец, ударил ослепительный луч, от которого академик качнулся в сторону и полетел вниз. Только благодаря Персефоне, вовремя взлетевшей навстречу горе-экспериментатору, не произошло несчастья.

Опытный образец, муза, женщина-демон, жена – все вместе склонились над бездыханным телом академика. На прозрачном лабораторным столе, черты лица, подсвеченные снизу голубыми лампами, вытянулись. Грудная клетка лежала без дыхания, зрачки не расширялись от фонарика из брелка к ключам. Генерал попробовал нащупать пульс на шее – безрезультатно, пульс молчал.

– Вот результат идиотских разговоров! И кто теперь будет подключать трансгулятор? – озабоченно спросила Персефона.

Когда мужчины вновь занялись своими делами, она очень разозлилась. Добиться такого невероятного успеха, столько внимания, и мгновенно всё потерять, благодаря этому бездушному холостяку.

«Полез придурок выхолощенный со своими наблюдениями. Пожалуйста, такого академика сломали. А ведь почти всё получилось. Бесхозный мужчина – это всегда опасность для слабой женщины. Но, слава великому космосу, вселенная не любит одиноких циников».

Она подняла руку экспериментатора, которая безвольно упала на светящийся стол.

– И чё теперь делать? Вы мне его сломали? Феоктист Петрович, миленький, сделайте что-нибудь. Это всё из-за вас! Вы просто обязаны его отремонтировать! Что там нужно? Искусственное дыхание? Так делайте, не стойте истуканом. Он сейчас совсем умрёт.

– Готов довериться вам. В конце концов, это ваш академик.

– Вы о чём таком говорите? Я не умею!

Привыкший в критических ситуациях действовать, боевой генерал забрался на стол.

– Так, вы, Чигин, будете делать массаж сердца, а я искусственное дыхание.

Набрав полные лёгкие воздуха, генерал произвёл мощный выдох в грудную клетку пожилого учёного, отчего тот дёрнулся и оттолкнул своего спасителя.

– Что за мерзость. У вас парфюмерия редкой злости. А ещё целоваться лезете. Я, извините, не в том возрасте, чтобы чужие слюни глотать!

– Это жена подарила, – оправдал свой амбре генерал.

– Мне без разницы, только держитесь подальше. У меня есть с кем лобызаться. Я к её соплям уже привык, знаете ли!

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Внимание! Знак Ер (Ъ) со всей очевидностью указывает на вторую часть главы.

Читать здесь

В отличие от бункера Семарга лаборатория академика не обладала воздушным пирсом. С трудом припарковав плазмолёт к широкому балкону пневматическими захватами, Зыбин постучался ключом от зажигания в стекло. После звонка Берты он просмотрел все фотографии аномального дождя и пришёл к выводу, что необходимо проконсультироваться с академиком. Ну, собственно, пришло время и поторопить учёного, тем более что «дождь» начал проявлять пусть пассивную, но активность.

Услышав возмутительную дробь, академик недовольно обернулся на источник звука. Впервые нежелательные гости пожаловали с балкона. Он поморщился на свою беспечность. Давно собирался установить решётку от подобных случаев, но всё откладывал, всё некогда было, и вот, пожалуйте с кисточкой, встречайте власть! За окном висел вольфрамовый герб империи с грозным жилистым кулаком посередине, нацелившийся академику прямо в грудь.

– Что же вы так без приглашения, без звонка, – упрекнул он генерала, впуская в лабораторию.

– Знаете, надоел мне Семарг своим пещерным нигилизмом. Ему говоришь вполне обычные вещи, а он обязательно всё повернёт по-своему и непременно в свою пользу. Давно надо перевести на другой объект, но уж очень хорошо руководит здесь. А кадрами, вы сами знаете, никто не любит разбрасываться. У других высотки исчезают, как одуванчики: чик, и облако свободных позитронов болтается вокруг каната. Нервные все пошли до невозможности. А всё отчего? Слишком много свободы предоставил молодой император этим хранителям. Будь моя воля, я им тоже вставил в бункер маленькую такую ядерную бомбу, чтобы не расслаблялись. Вот, смотрите, сейчас он взорвёт всех скопом, – академик недоумённо поднял брови, но прерывать не стал, – а потом ему строительные конторы премию выпишут. Новая высотка – это всегда колоссальные суммы, разве не так?

– У меня соглашение с империей. Он должен предупредить перед уничтожением.

– А забудет? Жаловаться будет некому. Вы, известный учёный, отправитесь в позитроны, а ему графены! Разве это справедливо?

– Совсем запугали. Что подвигло к моему балкону примкнуть? Дело есть?

– Тут жена снова отличилась.

– Опять звуковые молоточки? – сдвинул домиком лобные морщины академик.

– Здесь временное затишье. У нас оперативная пауза между боями.

– Слава Космосу! С остальным как-нибудь справимся. Рассказывайте.

– Вам отсюда не видно, а дождь стал редеть. Вы не находите это странным? Жена утверждает, что весь известный нам мир стоит на грани уничтожения.

– Я тут изучаю древний манускрипт землян. Качество, конечно, оставляет желать лучшего, но информация крайне интересная.

– Господин Чигин, а у вас какие результаты? – бесцеремонно перебил академика генерал.

– Сражаюсь. Вы меня поставили в крайне сложные условия. Сделали военную блокаду, и при этом желаете энциклопедию издать.

– Сказать, что ли, нечего?

– Близок, близок к разгадке, но не хочу не давать ложных надежд.

Зелёное пятно на титановой балке приняло осмысленное выражение, если так можно сказать о комке плесени. Мерцание фиолетовых прожилок стало значительнее реже. В середине и вовсе образовалась круглая недвижная зона. Человеку со слабой нервной системой могло показаться, что она напряжённо смотрит на участников небольшого совещания.

– Академик, продолжайте, – нетерпеливо потребовал генерал.

– Послушайте, так нельзя. Вы перескакиваете с темы на тему.

– Главное, что успеваю, а вам нужно помнить последние слова, чтобы не сбиваться.

– Это неуважение к собеседнику!

– Я потерплю. У вас всё? – Зыбин поднял брови.

– Нет! Так вот, всё правильно – это счётчик наших чувств, – торопливо проговорил учёный.

– Чего? – в один голос спросили собравшиеся, за исключением Персефоны, которой ранним утром, сидя на барном стуле в кандалах, пришлось выслушать теорию академика по поводу дряхлой цивилизации и её выкормыша, человечества.

– Вот именно! Им без интереса незрелые люди с его примитивным духовным опытом, им подавай чего-то с душком. Эстеты, накось в дверь с квадратом.

– Что значит «с душком»?

– Это, когда у человека вместо чувств старческий маразм брызгает слюной. Все радости в пыльном прошлом, начались извращения, чтобы освежить память. Эти изыски их и интересуют. Считают подлецы, стоит ли лететь на другой конец Вселенной или пустая трата времени.

– Какие прогнозы? Не годимся, что ли, если дождь редеет? – с надеждой спросил генерал.

– Мы ведь не знаем критериев. Какая сумма их устроит?

– Дела… – Выдержав паузу, Зыбин сообщил: – император готов объявить эвакуацию.

– Опять на откуп рептилоидам отдадим систему? Венеру, Землю, Марс и прочие миры?

– А что делать? У нас против них нет никаких средств. Вон посмотрите на эту тварь, – генерал показал наверх.

Бесформенное образование немедленно расползлось вокруг нервюр в тонкую плёнку, отчего стены лаборатории приобрели зловеще-изумрудный цвет.

– Физические воздействия лопает с удовольствием. Только пухнет. Мы пробовали жечь плазмой, замораживать в кислороде, поливать кислотой – всё нипочём.

– Про радиацию и бактерии уже не спрашиваю, – с серьёзным лицом резюмировал академик.

– Поверьте, всё испробовали. Осталась последняя надежда на ваш блестящий ум.

– Льстите, а зря. Мне тоже не смысла прощаться с Землёй. На Сириусе наверняка свои Плещеевы имеются. Кем я там буду?

– Ваши предложения.

– Как уже сказал Феоктист Петрович, запечатали намертво, а мне условия нужны.

– И на каких принципах действует эта аномалия?

– Не на наших. У неё логика полностью отсутствует. Дважды два совсем не четыре! В каком расположении духа находиться, столько и будет.

– Женская, что ли?

– Неправда, мы любим наш мир! – выкрикнула Персефона, с трудом понимавшая, о чём сейчас говорят мужчины.

– Требуется просветить жёстким рентгеном.

– Дождь?

– Какой, в космос, дождь? Чёрный астероид меня интересует. Я просто убеждён, что все разгадки прячутся в нём.

– А вдруг спровоцируем на ответные действия?

– Да куда уж дальше? Вы ударили в него плазмолётом без раздумий, чтобы вывести из точки равновесия, так теперь что останавливает?

– Император требует проявить дипломатию, вдруг ещё удастся спустить всё на тормозах. Феоктист Петрович, я уж не знаю, что там приказал Аристов, но доведите дело с серёжками до конца. Моя Берта просто убеждена, что не спроста их прислали.

– Как вы только умудряетесь столько направлений держать в голове? – удивился сыщик.

– С моей работой вообще осьминогом станешь. Ну так как?

– У Мары Филипповны, оказывается, есть дружок сердечный в Совете Марса.

– Вот видите, Берта всегда знает, о чём говорит. Эти отщепенцы точно интригу сочинили. Здесь, как в реку плюнуть, не ходить. Я их руку сразу чувствую. Накрутили рельсы жгутом саксаулы знойные.

– Альберт Иванович, так что с рентгеном? – перебил Плещеев.

Распоряжение императора буквальным образом сковывало руки. Военный опыт подсказывал Зыбину, что если ничего не делать, то враг осмелеет и начнёт полноценное вторжение. Нужно действовать на опережение, но как это объяснишь молодому человеку, который только вступил на трон и боится совершить фатальную ошибку?

«Придётся рисковать, иначе мы дождёмся и в самом деле эвакуации», – решил про себя генерал.

– И что для этого требуется?

– Сущий пустяк. Грузим университетский трансгулятор на флагманский дредноут. Я с помощью инженеров подключаюсь к силовой установке и отправляю пучёк всепроникающих нейтрино вдоль лазерного луча в наклонную грань астероида. Просканируем наших оппонентов. Они будут считать, что луч отразился в космос. Однако у нас в трансгуляторе останется квантовый дубликат со всеми данными.

– Добро! – твёрдым голосом согласился с предложением академика Зыбин-Шкловский.

В отличие от бункера Семарга лаборатория академика не обладала воздушным пирсом. С трудом припарковав плазмолёт к широкому балкону пневматическими захватами, Зыбин постучался ключом от зажигания в стекло. После звонка Берты он просмотрел все фотографии аномального дождя и пришёл к выводу, что необходимо проконсультироваться с академиком. Ну, собственно, пришло время и поторопить учёного, тем более что «дождь» начал проявлять пусть пассивную, но активность.

Услышав возмутительную дробь, академик недовольно обернулся на источник звука. Впервые нежелательные гости пожаловали с балкона. Он поморщился на свою беспечность. Давно собирался установить решётку от подобных случаев, но всё откладывал, всё некогда было, и вот, пожалуйте с кисточкой, встречайте власть! За окном висел вольфрамовый герб империи с грозным жилистым кулаком посередине, нацелившийся академику прямо в грудь.

– Что же вы так без приглашения, без звонка, – упрекнул он генерала, впуская в лабораторию.

– Знаете, надоел мне Семарг своим пещерным нигилизмом. Ему говоришь вполне обычные вещи, а он обязательно всё повернёт по-своему и непременно в свою пользу. Давно надо перевести на другой объект, но уж очень хорошо руководит здесь. А кадрами, вы сами знаете, никто не любит разбрасываться. У других высотки исчезают, как одуванчики: чик, и облако свободных позитронов болтается вокруг каната. Нервные все пошли до невозможности. А всё отчего? Слишком много свободы предоставил молодой император этим хранителям. Будь моя воля, я им тоже вставил в бункер маленькую такую ядерную бомбу, чтобы не расслаблялись. Вот, смотрите, сейчас он взорвёт всех скопом, – академик недоумённо поднял брови, но прерывать не стал, – а потом ему строительные конторы премию выпишут. Новая высотка – это всегда колоссальные суммы, разве не так?

– У меня соглашение с империей. Он должен предупредить перед уничтожением.

– А забудет? Жаловаться будет некому. Вы, известный учёный, отправитесь в позитроны, а ему графены! Разве это справедливо?

– Совсем запугали. Что подвигло к моему балкону примкнуть? Дело есть?

– Тут жена снова отличилась.

– Опять звуковые молоточки? – сдвинул домиком лобные морщины академик.

– Здесь временное затишье. У нас оперативная пауза между боями.

– Слава Космосу! С остальным как-нибудь справимся. Рассказывайте.

– Вам отсюда не видно, а дождь стал редеть. Вы не находите это странным? Жена утверждает, что весь известный нам мир стоит на грани уничтожения.

– Я тут изучаю древний манускрипт землян. Качество, конечно, оставляет желать лучшего, но информация крайне интересная.

– Господин Чигин, а у вас какие результаты? – бесцеремонно перебил академика генерал.

– Сражаюсь. Вы меня поставили в крайне сложные условия. Сделали военную блокаду, и при этом желаете энциклопедию издать.

– Сказать, что ли, нечего?

– Близок, близок к разгадке, но не хочу не давать ложных надежд.

Зелёное пятно на титановой балке приняло осмысленное выражение, если так можно сказать о комке плесени. Мерцание фиолетовых прожилок стало значительнее реже. В середине и вовсе образовалась круглая недвижная зона. Человеку со слабой нервной системой могло показаться, что она напряжённо смотрит на участников небольшого совещания.

– Академик, продолжайте, – нетерпеливо потребовал генерал.

– Послушайте, так нельзя. Вы перескакиваете с темы на тему.

– Главное, что успеваю, а вам нужно помнить последние слова, чтобы не сбиваться.

– Это неуважение к собеседнику!

– Я потерплю. У вас всё? – Зыбин поднял брови.

– Нет! Так вот, всё правильно – это счётчик наших чувств, – торопливо проговорил учёный.

– Чего? – в один голос спросили собравшиеся, за исключением Персефоны, которой ранним утром, сидя на барном стуле в кандалах, пришлось выслушать теорию академика по поводу дряхлой цивилизации и её выкормыша, человечества.

– Вот именно! Им без интереса незрелые люди с его примитивным духовным опытом, им подавай чего-то с душком. Эстеты, накось в дверь с квадратом.

– Что значит «с душком»?

– Это, когда у человека вместо чувств старческий маразм брызгает слюной. Все радости в пыльном прошлом, начались извращения, чтобы освежить память. Эти изыски их и интересуют. Считают подлецы, стоит ли лететь на другой конец Вселенной или пустая трата времени.

– Какие прогнозы? Не годимся, что ли, если дождь редеет? – с надеждой спросил генерал.

– Мы ведь не знаем критериев. Какая сумма их устроит?

– Дела… – Выдержав паузу, Зыбин сообщил: – император готов объявить эвакуацию.

– Опять на откуп рептилоидам отдадим систему? Венеру, Землю, Марс и прочие миры?

– А что делать? У нас против них нет никаких средств. Вон посмотрите на эту тварь, – генерал показал наверх.

Бесформенное образование немедленно расползлось вокруг нервюр в тонкую плёнку, отчего стены лаборатории приобрели зловеще-изумрудный цвет.

Читать здесь

В неизменном бурнусе ультрамаринового цвета вошла, шмыгая соломенными вьетнамками, муза в кухонном переднике с кружевными оборками и блестящей лопаткой в правой руке.

– О, у нас гости. Феоктист Петрович, идёмте завтракать блинами.

– Я вот, – сыщик звякнул кандалами.

– Хотите пристегнуться?

– Только вместе с вами, и чтобы академик ушёл. Я буду стесняться.

– А вы затейник. Работу компенсируете?

– Проверить одну идейку надобно.

– Если насчёт серёжек, так это те самые. Я тотчас узнала, но как сказать? Вдруг копия. Всё перерыла, и пустота.

Неожиданное признание буквально выбило титановый паркет из-под ног следователя. Он приготовился к долгой борьбе с опытным в словесных баталиях противником. Нет, не с Персефоной, академиком, конечно, и тут такой афронт. Стало неловко.

– Какие «те самые»?

– Что болтаются в небе.

– Так-с… Дела… – пробормотал сыщик, и уже бодрым тоном спросил: – Похожи?

– Я думаю, их трансформировали при помощи трансгулятора в дождь. А чтобы я всё поняла, сделали прямиком из юрского периода.

– Час от часу не проще. И что, позвольте, подвигло к этому выводу.

– Ну как же, я опытный образец академика, а он как раз интересуется птицезаврами юрского периода, чтобы сделать ангела.

– Так ангелы похожи, на ваш взгляд, на драконов? Слегка неожиданно, вы не находите?

– При чём здесь они? Я вам о серёжках толкую. Ведь до мельчайших деталей повторили.

– Это те, что украли из ювелирного магазина?

– Ну, что поделаешь. Значит, у них судьба такая – скитаться по чужим шкатулкам.

– Ваши, я так понимаю, летать научились? Одного нет в деле: зачем ему кандалы понадобилось хватать?

– Кому?

– Вы это… прекращайте, вору, конечно! Какой-то женский театр абсурда. Мотив непонятен, но наверняка завалялся за подкладку в сумочке.

Положив кандалы рядом с манускриптом и фотокарточками Германа, Чигин хмуро посмотрел на академика:

– У вас есть объяснение?

– Слишком невероятно, чтобы быть правдой.

– Можно, без приседаний?

– Ваш непосредственный начальник Аристов, готов всем пожертвовать, лишь бы занять пост старшего советника ЦУП.

– Империей в том числе? Он что сумасшедший?

– Почти, для него цель стала идеей фикс. Короткое плечо! Что дальше его не интересует. Сейчас главное – это уничтожить Зыбина-Шкловского. Трофей в любом случае достанется победителю. Даже если и придётся эвакуироваться на Сириус. Аристов полетит туда в совсем другом качестве, в ранге советника ЦУП.

– Обоснуйте, пожалуйста, где серёжки Персефоны, и где Зыбин?

– То же, что и с гибелью Архангела, связь призрачна, но оттого-то и самая настоящая. Единственный, кто от этого хоть что-то получает, так это Аристов.

– Всё-таки надо иметь академические мозги, чтобы до такого додуматься. Всё оторвано от действительности! Мне, к примеру, надобно найти причину этого треклятого «дождя»! Расскажите популярно, как работают трансгулярные кольца?

– Если простым языком, то жёстким излучением нейтрино протыкаются корпускулярный пузырь, в котором находится нужный нам отрезок времени. В образовавшийся туннель можно отправить сгусток атомов из нашего мира. Чем больше объём вещества, тем больше требуется энергии для работы туннеля.

– А обратно?

– Да какая разница! Ставим там копию трансгулятора и пожалуйте бриться.

– Огромного аппарата?

– Я же сказал, нужен прокол пузыря! Достаточно отверстия от иголки, чтобы протолкнуть туда наши атомы.

– То есть там иголка, и здесь иголка?

– Ну, слава космосу, разобрались. Аппарат стоит у нас, вот как этот.

Академик показал на огромный бронзовый глобус в глубине лаборатории, над которым мерцали зелёные цифры с газоразрядных колбах.

– Там, в юрском периоде валяется квантовый двойник булыжника, точно такой, как здесь. Вот между ними-то и устанавливается связь. Машина нужна только затем, чтобы поддерживать туннель в рабочем состоянии, пока идёт передача.

– Большая?

– Для подобного дождя потребуется просто огромная. Размером с китайскую пирамиду.

– Так, это несколько километров! В империи нет ничего подобного.

– Вот это-то и странно. Мне просто необходимо исследовать метеорит в точке Лагранжа. Я практик! Вы это понимаете?

– Ещё как. Убеждён – императору на это наплевать. Подойдём с другого бока, с практического. И здесь с императором не поспоришь. Если нужна крохотная иголка, чтобы проткнуть наш пузырь, то она может оказаться где угодно, хоть под лестницей, хоть в кустах бегоний у фонтана. У нас здесь двадцать тысяч жителей, а значит, двадцать тысяч иголок. Которая из них может иметь близняшку из другой вселенной?

– В манускрипте написано, что эльтам нужно приглашение, чтобы объявиться. Вежливые душегубы!

– И что послужило?

– Один старый арн, которому надоело жить, отправился в Магеллановы облака, но промазал точнёхонько в войт Волопаса.

– Ну промазал и промазал, мало ли придурков мотается по Вселенной?

– Вы забываете: он разочаровался в нашем мире.

– Ага, мстительный попался гад: ни себе ни империи! Но какое это имеет отношение к вашей иголке?

– Сыночек у него здесь остался, очень за него переживал, вот и навёл на империю печальных эльтов.

– Бывают полезные идиоты, а бывают с песней! Хотите сказать, что у нас здесь завёлся нытик? Так полдома таких. Если бы не усилия нашего обожаемого Семарга, так и весь дом плакал бы и почище этого дождя. Но ведь живём же как-то?

– Да-с, проблема современности – отсутствие настоящей цели в жизни! – согласился академик. – Живём чужими чувствами и ещё кабенимся, землян презираем. А если бы не они, то эльты мигом бы нас уничтожили.

– Вы считаете нас паразитами?

– Ну в некоторой степени все пожилые люди паразиты. То же и с расами.

– Эльтам это расскажите! Я так понял, завелась среди нас вшивая овца, которой жить надоело, а мы фоном пойдём? Задали вы мне задачку, товарищ Плещеев. Уж очень много кругов идёт от ваших серёжек, вы не находите?

– А при чём здесь Персефона? Персефона, ты разве страдаешь?

При этих словах опытный образец, до этого пребывавший в глубокой задумчивости, встрепенулась и изобразила на лице недовольную гулю.

– С тобой не заскучаешь. Сплошные радости!

– Ну вот, товарищ следователь, что и требовалось доказать. Нужно искать несчастного навсегда человека. Круг сузился и основательно!

Зелёная плесень на нервюре, как живая, побежала по потолку вслед за учёным. Сделав несколько энергичных кругов вокруг длинного стола, Плещеев остановился, словно его пронзила необычная мысль, и воскликнул, подняв обкусанный ноготь с грязной каймой:

– Нужно поменять волновую структуру. Я просто уверен в этом!

В темечко академика уставился зелёный указательный палец, который, впрочем, тут же исчез.

С сомнение покачав головой на реакцию учёного, сыщик спросил:

– Так вещь или человек влияет на перемещение печальных эльтов?

– Восхитительно! В вас просыпается настоящий учёный. Это уже похоже на зачатки логики!

– Благодарю. Вы не ответили.

– Здесь наблюдается форменный дуализм: вещь обиженного жизнью человека. Я бы так сказал, поэтически, если позволите: страдающая вещь. Как вам? Неплохо а? Сколько драматизма звучит в этих незатейливых словах, если соединить их вместе: вещь и страдание.

– Да-с, страдание… И как узнать, есть ли у них двойник в чужой галактике?

– Невозможно. Они абсолютно идентичны. Вот такие коврижки. Но у меня есть одна очень интересная идея на сей счёт.

– Академик, подождите вы со своими идеями. У меня голова идёт кругом от них. Я так понимаю, нужно найти этого страдальца, а потом вещь, от которой фонит так, что соседи прибежали с разборками. Понятно излагаю?

– В какой-то степени да! Но это ничего не даст – соседи уже здесь, выражаясь вашим языком.

– Вы, как всякий интеллигент, не умеете с людьми разговаривать. Чуть что, так сразу истерика, вместо того, чтобы поступить по совести.

– Нет у них совести!

– Вот и я о чём – одни истерики и ослиная упёртость, – с удовольствием констатировал сыщик, мстя академику за его раздражительный тон.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Внимание! Знак Ер (Ъ) со всей очевидностью указывает на вторую часть главы.

Текст здесь

В шкап вставили на резиновой мастике небьющееся стекло, бабочек академик разложил по секциям сообразно сорту и резвости. Петейнозавра водрузили на место. Таксидермист с ворчанием отрихтовал силиконовым гелем помятую итальянским штиблетом полусферу под хвостом. На длинном столе из светящегося пластика гудел обмоткой из толстых медных проводов трансформатор, питая электричеством позитронный микроскоп.

Довольно хмыкнув про себя, Плещеев позвал Персефону:

– Лапа, а я, кажется, знаю в чём тут дело.

Расположившись на волосатой шкуре сибирского мамонта, покрывавшей двухспальный лабораторный диван, Персефона изучала толстенный фолиант из голографических пластин, стянутых крохотными пневматическими цилиндрами.

– Тут пишут, что в древности эльты прилетели за нами, а мы им подсунули вместо себя землян. Это зачем?

– Ты только послушай, о чём я говорю! Эти капли не так просты, как кажутся. У них общий ДНК.

– Какой ДНК? У воды?

– Стоп, не дури! Это только у химической воды нет ДНК. Но тут дело не в этом. У них она просто-напросто есть. Представляешь!

– Что-то такое припоминаю из университетского курса. И чё дальше?

– Общая, общая, это просто невероятно! Штука за окном – это живой организм.

– Плещеев, ты говоришь загадками. Нам-то что с того? Для чего её тогда повесили?

– Надо прощупать её жёстким рентгеновским лучом, и узнаем.

– А она нам в ответ водичкой? Я бы обязательно плюнула.

– Ничего ты не понимаешь!

Металлическое попискивание бирманского тапира прервало начавшийся спор. Академик с большим трудом добился от механического звонка точного соответствия оригиналу. Слегка бездушный получился тарир, но академик посчитал это к лучшему: во время опытов только этот искусственный звук и мог заставить его отвлечься на посетителя.

Две рюмки водки, снабжённые ударной дозой кофеина, заставили мозжечок, отвечающий за безопасность организма, сначала расслабиться, а потом подпрыгнуть, причём дважды. В результате в голове у сыщика переключились отполированные опытом стрелки на новые рельсы. Я не говорю, что это плохо или вот оно средство от бездарных штампов, но благодаря алкогольному возбуждению, Чигин сумел поставить себя на место бармена. Пьяный бред всяких неуравновешенных товарищей, у кого угодно деформирует личность. Надо обладать неимоверной любовью к человечеству, чтобы захотеть всех убить. Из жалости убить, чтобы не мучались.

«Вот именно, что из жалости! А как иначе?! Печальным эльтам так надоело смотреть на наши бездарные кувыркания, что по-другому и никак невозможно! А то, что они далеко в космосе, разве это помеха, разве боль измеряется километрами, когда хочешь спасти человека? Остаётся один самый важный вопрос: И кто позвал? Только не Мара, здесь и думать нечего. У неё как раз всё хорошо. Вон какой Ипполит имеется: ящериц кушает. Нет, здесь что-то другое.

Ещё эти зелёные разводы на стенах, – перескочили мысли в голове у следователя. – Надо срочно встретиться с академиком. Осталось совсем немного и всё население сойдёт с ума от чужой боли. А как не боль, когда столько ненужных слёз?» – нахмурился Чигин, разглядывая в окно унылый шелест дождя.

– Нут-с, молодой человек, и чем обязан, – встретил следователя в обычной для себя манере Плещеев.

– Кофию.

– Что, извините?

– Вы спросили чем, так вот, ему самому: кофию.

– Правильно будет говорить: кофе. Иностранные слова не склоняются, знаете ли!

– Что-то не удивлён, – реагировал сыщик, не желая отвечать на глупое, на его взгляд, замечание. – Я переговорил с Марой, и знаете что услышал?

– Нет, вы только послушайте этого упёртого человека. Сначала «кофий», потом Мара. Просто восхитительно!

– Да что вы привязались к этому слову? Это возмутительно. Хотите испортить отношения – пожалуйста! Только на вопросы всё равно придёться отвечать! С меня на сегодня хватит ваших соплей. То грызохвосты прыгают, то академики! Фрол Демидович, что с вами?

– А я кое-что узнал. Так-то. Это штука живая. Абсолютно!

– Думать умеет? – мгновенно сообразил, о чем идёт речь, следователь.

– А вот думаю за это. Помните, как она облапала дождём плазмолёт генерала? А ведь это поведение разумного существа. Другого объяснения попросту нет. И всё сходиться: и мезозой, и капли, и узоры на стенах. Я вот что думаю: разговаривает она так.

– Подождите! Так, может быть, это и есть печальный эльт?

– И знаете, что странно? Все описания о встрече с эльтами империя уничтожила напрочь. Полный штиль, как говорится.

– А что привязались к моему “кофию”?

– Это я так, не обращайте внимания. Иногда ваш плебейский язык выводит из себя.

– Ну вы держите себя в руках. Нельзя же тратить столько нервов на обычные слова, – посочувствовал сыщик.

– И не говорите. И что там у Мары Филипповны стряслось?

– Ипполит, огромный зубастый Ипполит. Чуть ноги мне не отгрыз. Грызохвост, короче.

– Что «короче»? Короче говоря?

– Вот именно! Но знаете, какая штука, всё-таки она ко мне неравнодушна.

– Вы думаете? Всё может быть. Да-с, батенька. Женское сердце таит массу загадок. Правда, Персефона?

– Не знаю, не знакома. Встречусь – обязательно поинтересуюсь. Плещеев, ты мне не ответил на вопрос.

– ?

– Зачем империя подставила жителей Земли?

– Максимальный и бездушный рационализм. Сунули в пасть демонам первое, что подвернулось под руки. А что было делать? Не губить же цивилизацию под корень.

– Я что-то не понимаю. Землян, что, не жалко было?

– Послушай, кому они нужны. Печальные эльты питаются только дряхлыми цивилизациями. Они, как стервятники, терзают только гниль. А землян мы тогда только состряпали. Молодая популяция. Риска ноль.

– Я не нашла ни одного изображения этих эльтов. Странно, – заметила Персефона со шкуры сибирского мамонта.

– Стыд кого хочешь сделает незаметным. Вычистили свой позор под самый нигде, чтобы даже и не вспоминать ни разу.

– Товарищ Плещеев, так может, это они? – сыщик кивнул на окно.

– Чушь, я бы знал. Хотя… Структура невероятно интересная. Никто так и не выяснил их физиологию. Может и действительно, одна из форм. Хотя… формы-то у них и нет никакой, так, абстракция одна непонятная.

– Сто пудов в карман, это они!

– И ни разу не сфотографировали? Это что такое, Плещеев! Мне, например, интересно.

– Была у меня одна книженция старинная. Ты вот что, Персефона, достань с того шкапа во ту коробку с гербом империи.

– Там высоко.

Стеллажи с книгами подпирали потолок, выставленный по стандартам империи на четыреста семьдесят сантиметров. Полка, на которую указал академик, располагалась под широкой титановой нервюрой, покрытой густой зелёной плесенью с тёмно-фиолетовыми прожилками. Персефоне совсем не хотелось туда лезть. Эта шевелящееся масса её пугала. Ночные кошмары теряли свою экспрессию по сравнению с тем, что предлагала плесень наяву, стоило только подольше посмотреть на неё без движений. Тело внезапно цепенело, и в голову лезли всякие неприятные мысли. Например, желание сделать что-то омерзительное в глазах окружающих, чтобы потом с презрением на них смотреть. Ведь они так не могут, а значит, ничтожны перед тобой.

«Фы-р», – подумала Персефона.

Импиризм – знания полученные опытным путём. Есть знания полученные в смятении чувств – это мистика, а есть придуманные вовсе без чувств – это логика.

Смело нажимаем здесь

Мара выхватила последнюю фотографию из своего альбома:

– Чигин, я вам альбом решила показать, самое дорогое, что у меня есть. А вы, вы всё опошлили! Вот ваш марсианин. С ним одни хлопоты были и никакого удовольствия. А это его подарок, – она показала на Ипполита. – Тоже одни хлопоты. Жрёт, как паровоз, и пердит также! Всё! Всё получили? А теперь пожалуйте на выход, сударь! У нас к вам нет никаких вопросов. Скучный вы человек. Я вам торт пришлю на день пограничника “Прагу”.

– Это зачем? Я полицейский.

– Бестолочь вы, а не полицейский! К вам со всей душой, а вы Брестскую крепость организовали. Проводите товарища на выход, Парамарибо.

«Сходил к Машке на блины – блины были, а Машки не случилось», – философски заключил Чигин, привыкший довольствоваться малым для получения высшего удовольствия, для поклонения своему единоличному богу: тщеславию.

С голографической картонки на него смотрел высокий, как африканский кипарис, марсианин в обнимку с Марой, держащей на руках совсем маленького Ипполита. Ревнивым взглядом мужчины, видящего предмет своих воздыханий в чужих объятиях, он тут же заметил снобистскую отстранённость инопланетянина. Это казалось странным для интимных отношений между рядовым экспедитором и начальницей крупной таможни. Сыщик сразу почувствовал некую фальшь в том, как марсианин держал руки, как улыбался.

«Надо будет выяснить, кем сейчас работает этот пассажир. Вдруг ниточка и образуется? С этими марсианами никогда не знаешь, разведчик ли он или шпион. Одно известно на точно, всё это было ещё до конфликта с империей. А война, как известно, производит с людьми весь странные ракурсы, если не сказать большего, совсем особенные метаморфозы. Мара, конечно, улыбается, как всякая молодая женщина. А вот его улыбочка весьма примечательна: зубы оскалил, а глазки то холодные, совсем холодные. Я таких товарищей знаю: или это редкостный подлец, или аферист, что одно и то же. Тогда, зачем ему нужна Мара? Такие фрукты за просто так ничего не делают. Ещё Ипполита этого зубастого подарил. А это совсем подозрительно», – пробормотал себе под нос Чигин.

Из конторы Домового комитета он и не собирался уходить. Дождался под неприязненным взглядом Парамарибо, когда несравненная Мара Филипповна изволит спуститься вниз. Сначала услышал характерный стук по титановым ступенькам двадцати четырёх когтей Ипполита, потом чёткий цокот женских шпилек.

– Вы ещё здесь? Вам, кажется, указали на дверь? Или что-то непонятно?

– Мара Филипповна, – деловитым тоном обратился сыщик. – Мне требуется имя экспедитора. Вы должны содействовать, иначе я не смогу вас защитить.

– Нет, каков наглец! Ещё и в защитники записался. Боюсь, господин сыщик, что на этом моё отношение к вам сильно перемениться.

– Вот и хорошо. Имя? – не сдавался Феоктист Петрович.

– Нет.

– Отлично! Тогда буду вынужден обратиться к товарищу Аристову с рапортом. Расследованию мешаете. А это дело подсудное.

– Побойтесь космоса! Разве фотографии мало?

– Вынужден настаивать!

Рука Мары опустилась на загривок Ипполита.

– Буся, ты кушать хочешь?

Стриженый хлыст с красной кисточкой судорожно дёрнулся вверх и отчаянно заколотился по фиолетовым бокам. Буся громко проглотил набежавную в пасть слюну, отчего Чигину стало крайне неуютно.

– Это будет на вашей совести. Пусть жрёт, но имя вы мне назовёте.

– Там на обороте написано. Буся, фас!

Стоявший неподвижно у входа полицейский комод мгновенно ожил и отправил мощный разряд тока в прыгнувшее на сыщика животное. Буся от внезапной боли громко пукнул и сел на задницу. Потёр одной из шести лап опалённый нос. У хищника от боли навернулись на глаза крупные слёзы.

Выскочивший наружу под прикрытием секретера, Чигин видел сквозь прозрачную дверь, как Мара протянула зверю живую ящерицу, которую достала из железного в заклёпках ящика у стены. Буся благодарно хрустел рептилией и злобно косился двойными зрачками сквозь стекло на Чигина, запоминая его личность в мельчайших деталях.

После опасной экспедиции на первый этаж Чигину захотелось выпить непременно водки и обязательно со сладким африканским кофе. Жуткий двойной капкан щёлкнул в нескольких сантиметрах от его ширинки. От сильнейшего выброса адреналина действительность замедлила свой бег в несколько раз только для того, чтобы жертва атаки успел произвести ревизию будущих отверстий в своём теле.

Отпивая из металлической кружки с двойными стенками крепкий напиток, Феоктист Петрович перевернул фотокарточку. На голографическом картоне прочитал выведенную каллиграфическим почерком надпись:

Дорогой Маре на память от преданного поклонника.

Вечно твой Арон Герштад-Вяземский.

Наклон букв показался Чигину знакомым, очень знакомым. Цепкая память полицейского услужливо предоставила текст наградной грамоты от Военного Совета Марса.

«Вот это дела! – мысленно воскликнул сыщик. – Мара-то у нас женщина с огоньком. Что она у нас тут делает при таких любовниках? Верховный Совет Марса, шутка сказать! Только воздыхателей с Марса мне и не хватало для полного комплекта. А чё, здесь кого хочешь кондратий прижмёт: сначала дождь чумурудный, потом святая троица с нагрузкой, и персик в холодильник – хахаль с Марса. Бинго! Остаётся только снять штаны и кричать: живая сёмга!

Критически посмотрев на пустую рюмку и квадратную тарелочку с долькой лимона в сахаре, сыщик попросил бармена повторить водку и чашку кофе по-мароккански с кунжутом.

Этиловый спирт, разбавленный водой, заставил скривиться. Сыщик мгновенно закусил долькой лимона и сделал глоток обжигающего кофе. В голове образовалась лёгкая хмарь, эмпирически похожая на окружавший высотку дождь.

– И что в народе? – поинтересовался у бармена.

– Да так себе. Кисло. После нервов все ходят опустошённые, будто примороженные. Всеобщая апатия. Ну сам посуди: вот сейчас Семарг повернёт ключ. Мы приготовились. Я обнял жену, поцеловал дочку. Потом это скунс в ломпасах, похожий на хорька, заявляет, что «до особого распоряжения», видите ли! Это что такое? Нет ну ты мне ответь, не как полицейский, а как обычный человек, это правильно разве?

– А что с этим дождём не так? Говорят, уже на всех этажах мокнет?

– Послушай, не смешно даже. На титановых фермах появился странный зелёный налёт. А ведь это титан, не бронза и не медь. И узор жуткий. От него мороз по коже. При взгляде на него хочется исповедаться первому встречному в том, чего и не делал, а только собирался. Нет, не может обыкновенная плесень такой эффект производить!

– Это точно. Я стараюсь не смотреть. Все преступления махом в голову лезут. И ладно бы картинки там всякие, кровь, грязь, трупы. Не-а, Ты только не смейся: чувства!

– Что – чувства?

– Вот именно, они самые. Только, все сразу. Не по отдельности, а в компании. И последний вздох умирающего ребёнка, и хрип негодяя. Мрак.

– Слышишь что ли?

– Не зли меня, а то заведение закрою. Что чувствовал в тот момент. Понял?

– Подожди, давай за счёт заведения налью.

– Всё, работать надо идти. А у тебя разве не так?

– Как тебе сказать? Так, да не так. Зарезать всех хочеться. Всех без исключения, так я вас ненавижу.

– И как работается?

– На травку перешёл.

– Наркоманишь?

– Вот ещё. Таволгу завариваю. Свояк с Земли присылает. Хочешь угощу.

– А ты знаешь, ты меня на одну мысль навёл. Всяческих благ.

Призрачная идея затеплилась в голове сыщика после слов бармена.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Внимание! Знак Ер (Ъ) – указывает на вторую часть главы

Переходим по ссылке

#фантастика #стимпанк #антиутопия #детектив #юмор #гиперпанк

Таинственный полумрак царил на втором этаже. Мягкая тишина, обычная для пустых комнат в дневное время, нарушалась осторожными звуками неизвестного происхождения. То ли дробным когтей бирманского ёжика, то ли игрой вовсе неизвестного зверька. Громко тикали напольные часы в гостиной. У Чигина разгладились морщины на лбу от давно потерянного чувства домашнего уюта, чувства дома.

«И зачем она это придумала, совсем неизвестно. Я вовсе не претендую. А шоколадки, это так, это восхищение красотой. Женщина она во всех отношениях более чем достойная. Почему бы не сделать презент? А сейчас форменное безобразие получиться. Ещё эта секретарша с фонариком? Она мне совсем без нужды. Я это не люблю, чтобы втроём. Я человек камерный, консервативный, без выкрутасов. Вон как светит, старается. Чудно. Здесь, конечно, полумрак, но не настолько, чтобы совсем не видеть. А Мара хороша! Вон как выписывает походкой зигзаги с подворотом. Эх, хороша. Надо будет под каким-нибудь предлогом избавиться от этой Парамарибо. Имя у неё какое-то слишком длинное, но приятное. И всё же она нам только помешает. Как я буду вести допрос подозреваемой, когда кто-то светит фонариком? А может это Мара специально? Ну чтобы я не так стеснялся? Привычную обстановку решила воссоздать. Только мне это лишнее. Вот, совсем лишнее…» – думал Чигин, идя бесконечно длинным коридором вслед за Марой Филипповной

.

В спальне с шёлковым балдахином из ослепительно белого шёлка, несмотря на полумрак, Чигин растерялся. Привыкший к спартанской обстановке своей холостяцкой квартиры, он с неудовольствием отметил брошенный на выгнутую спинку банкетки пеньюар, сиротливый тапочек, отороченный фиолетовым мехом экзотического животного.

– Присаживайтесь, – Мара Филипповна указала на банкетку.

– Г-м, – произвёл неуверенный звук Чигин, не желавший садиться рядом с пеньюаром. – Да, я как-то так. Я постою, – неожиданно решительным голосом произнёс сыщик.

– Извините за беспорядок. Я не рассчитывала на приватную встречу. Всё так спонтанно получилось. Парамарибо, – она показала глазами на свой халатик.

Зажав полицейский фонарик с длинной ручкой под мышкой, секретарша быстренько пнула тапочек под кровать, а халатик закинула в зеркальный шкап.

– Сделано, – она довольно улыбнулась. – Можете садиться.

– Я настаиваю, – подтвердила Мара.

– Ну-тс, я даже не знаю. Ну ладно. Так мы говорили о марсианине? – аккуратно кладя на колени свою папочку, напомнил следователь.

– Я помню насчёт картинок. Сейчас всё будет. Мне поможет Парамарибо. Ну, за неимением марсианина.

– Издеваетесь, – мгновенно подобрался Чигин, с самого начала чувствовавший подвох.

– Чигин, вы это прекращайте! К вам со все расположением, а вы в службиста решили играть. Так, господин сыщик. – Она вдруг переменила тон и скинула манто, пахнувшее на всю спальню очень волнительными духами, на спинку банкетки: – Что-то жарко сразу стало. Это оттого, что я вспомнила этого марсианина. Вы ничего такого не подумайте, вы разные. Он высокий такой, ну намного выше вас. Дальше рассказывать?

– Очень интересно. Я слушаю, – примирительно позволил Чигин, посчитавший, что предвзято относиться Маре.

– А собственно, зачем вам эти воспоминания. Это так давно было, что уже и ничего не важно. Какое эта встреча может иметь отношение к дождю?

– Ну ведь должна же быть причина по которой вам сделали такой дорогой презент! Позвольте вам помочь. А то ведь и разбираться не будут. Жахнут в распылитель на всякий случай, и всё. А я переживать буду. Ну сами посудите, хоккеиста прошляпил? Прошляпил. А теперь не справлюсь с каким-то сырым дождиком. Полная дисквалификация. Грош цена мне, как сыщику, после этого!

– Эпично страдаете. Я так понимаю, что нужно продолжать?

– Да, да, конечно. И ничего я не страдаю. Скажите тоже.

– Парамарибо, ну вот что с ним делать? Настырный, как грызохвост. Изнасилует без спроса и даже не поблагодарит. Иди сюда, показывать будем.

– Подождите, хочется проверится. Вы сейчас, что хотите показать?

– Чигин, вы как сурикат, и хочется и колется, но стая рядом. Сами хныкались, что зацепиться не за что, что у вас полных швах. А теперь что? Сидите и не рыпайтесь, или добро пожаловать на выход! Я начинаю злиться. Буся, буся, где ты, – позвала Мара.

Раздался топот ног и в полоску света из полуоткрытой двери просунулась длинная тень, над которой висела на тонкой шее мохнатая кисточка из красной шерсти. В спальню вошел, пятясь задом, марсианский грызохвост на шести лапах. В зубах он держал фотоальбом в сафьяновом переплёте.

– Ах ты лапушка. Какой догадливый.

Мара поскребла животному за ушами алыми, словно кровь колибри, ногтями.

– Он у меня экстрасенс. Без слов всё понимает. Правда, лапуля. Бусичка поросястый. Буся толстомордый. Фыра, фыра, фыра.

Поднявшись на четырёх лапах, Буся обнал ногу хозяйки передними лапами и громко икнул. Из пасти вывалился раздвоенный фиолетовый язык. Двойной частокол из острых, как у акулы зубов, прямо указывал, что от Фыри лучше держаться подальше.

– Так он у вас Буся или Фыря? – поинтересовался Чигин.

– Ипполит, но Буся короче. Вот смотрите.

Мара открыла альбом.

– Парамарибо, а ты что стоишь будто неродная. Садись рядом. Потом пригодиться, когда будем вживую показывать.

После того, как на банкетку опустился секретарский зад в короткой обтягивающей юбке с разрезом, сыщик оказался зажатым между двумя горячими женскими телами. Грудь Мары уперлась ему в слева прямо в сердце, справа вытянула шею Парамарибо, щекоча шёку локоном жёстких от пергидроля волос.

– Смотрите, вот мы всем коллективом стоим у нашей таможни, – Мара шумно вздохнула от нахлынувших воспоминаний, отчего за на затылке у Чигина взметнулись волосы, чтобы в таком виде и остаться до конца экзекуции. Для удобства Мара положила альбом на колени сыщика, и постоянно двигала, когда перелистывала страницы с фотографиями.

«Слава космосу, что подложил папку. А то бы сейчас двигала по причинному месту», – мысленно поблагодарил свою предусмотрительность сыщик.

Переходим по ссылке