Серия «Инквизитор»

В прекрасной Нарбонне стояла ночь. Звездная, темно-фиолетовая, сладкая и душная, как тулузский фиалковый ликер. Тишину улиц изредка нарушали нестройные песни и хриплые крики припозднившихся в поисках приключений гуляк. Время от времени поиски эти оказывались вполне успешны, а наутро городская стража, бранясь на чем свет стоит, доставала из сточной канавы тело.

На Кузнечной площади раздавался мерный скрип деревянной вывески: со стороны моря в город заглянул ветерок, запутавшийся во флюгерах и кронах платанов. Вывеска чудом держалась на стальном, изрядно поржавевшем кронштейне, но расставаться со стеной вроде бы не собиралась. По крайней мере, не в эту ночь.

Под сводами базилики Сен-Валери́ было пустынно и темно. Служки хорошенько прибрали храм накануне воскресного дня и ушли, тщательно заперев двери. Но одно помещение, на самом верху, в Восточной башне, куда вела узкая винтовая лестница, церковники старательно обходили. Даже вблизи самой лестницы никто не появлялся без крайней надобности, не желая навлечь на себя гнев работавшего наверху.

Он и сейчас работал. Из-под закрытой дубовой двери виднелась узкая полоска света. Человек с острым слухом разобрал бы тонкий скрип пера по пергаменту.

Но остальной храм был пуст. И даже будь он полон прихожан и служителей, ни один не посмел бы приблизиться, прислушаться и - тем более, страшно даже помыслить! - помешать работе Его Высокопреосвященства кардинала и Верховного инквизитора Нарбонны и окрестных земель Домини́ка Робéра.

Кардинал мелким убористым почерком покрывал лист письменами, чередуя латынь и старый добрый французский. Время от времени он задумывался на мгновение-другое и устремлял взгляд в маленькое окошко под самым потолком. В него можно было увидеть одну из прекраснейших звезд нашего мира, Alpha Ursae Minoris (1), чей путеводный свет уже много веков помогал заблудившимся вернуться, а пропавшим - найтись. Тем же, чей взгляд не желал устремляться в небеса, окошко то и дело являло резные листья выросшего возле базилики большого платана, что аравийцы в своих землях зовут чинарой. Листья были куда ближе звезд на небе, но точно не уступали тем в красоте и изяществе. Их строго очерченные грани (подумать только! Миллионы одинаковых граней на миллионах листьев) напоминали нашим философам о мироустройстве, таком же замысловатом, но строгом. Наконец, если кто-то вовсе не желал выглядывать в окошко, ни в какой мере, можно было вовсе закрыть глаза и просто слушать. На маленькой, высохшей от времени и испещренной трещинами деревянной раме жил сверчок. Он каждый вечер заводил свои трели, исполняемые если не на виоле да браччо (2), то верно уж на чем-то похожем.

Да, даже с таким маленьким окошком многое в мире можно было бы увидеть и услышать.

Если смотреть и слушать.

Убранство самой комнаты было весьма аскетичным. Небольшой письменный стол и стул, на котором расположился кардинал, явно знавали лучшие времена. Дубовый стул был весь в потертостях и сколах. Под одной из ножек стола лежал небольшой камешек, чтобы тот не шатался. Сама столешница была в пятнах от чернил, въевшихся столь глубоко, что отчистить их не было никакой возможности. По крайней мере, служки бросили эти попытки еще при предыдущем настоятеле. В углу кельи стояла такая же невзрачная кровать, а точнее - доска, покрытая грубой тканью и выполнявшая роль кровати. Иной кардинал, верно, занемог бы от одного только вида этого чудовищного ложа. Робер же находил его вполне достойным.

Несколько шкафов вдоль стены были заставлены книгами. Напечатанных из них было целых две: разумеется, Библия и Псалтирь, остальные - рукописные. Свитки пергамента и тряпичной бумаги, чистые, исписанные, исчерканные, валялись, где придется. Робер не единожды корил себя за возмутительное расточительство: бумага обходилась Святому Престолу недешево. Честно сказать, и беспорядок не радовал, но расправиться с ним явно было выше кардинальских сил. Утешался он тем, что знал, где что лежит, и, если на то выпадала необходимость, мог найти нужный свиток за несколько секунд.

На стене прямо над кроватью висела плеть. Робер не считал самобичевание наилучшим способом умерщвления плоти, но полагал, что без него иногда не обойтись. Когда семь плотных кожаных шнуров оставляли следы на его спине, Робер испытывал боль пополам с радостью. Что может быть лучше, чем разделять страдания святых отцов? Хотя узлы на этих шнурах, собранные для усиления боли, кардинал сразу же распустил. Важно же не стремление себя покалечить, а сам факт готовности к страданиям, верно? Эту же плеть кардинал иногда использовал при дознаниях, когда какой-нибудь особенно упорствующий в своих заблуждениях еретик не желал давать признательные показания.

На столе, помимо открытой сейчас склянки с чернилами, стоял массивный византийский трикирий (3) из бронзы. Римская ветвь Святого Престола обычно не использовала такие вещи, но Робер ценил этот трикирий за удобство, а не соответствие традициям. Три свечи давали достаточно света, чтобы кардинал видел не только пергамент, но даже углы комнатушки. В одном стоял небольшой бочонок с чистой водой, которую меняли каждый день, Робер следил за этим. В другом углу, пустом, скреблась мышь, невесть отчего заинтересовавшись кардинальским бытом. Съестного здесь почитай и не было: обедать кардинал спускался в трапезную, где делил нехитрый хлеб с другими священниками и служками, за что те его только уважали. Где-то в одном из шкафов вроде бы лежал мешочек старых сухарей, на всякий случай, но аппетита они не вызывали даже у мыши. Может, потому она и скреблась, выказывая кардиналу свое мышиное недовольство. Такой высокий сан, а никаких гастрономических изысков в комнате нет, возмутительно! Робер слышал этот звук, для кого-то, быть может, раздражающий, надоедливый, но для него - нет. Кардинал не тратил попусту время, не отвлекался от пергамента на суетные мелочи.

Он работал.

Свиток быстро покрывался записанными предложениями. Кардинал то и дело откидывал непослушную прядь темных, почти черных волос, что норовила залезть в глаза. О, эти пронзительно-синие глаза! С колючим и ледяным, смотрящим прямо в душу, взглядом кардинала опасались встречаться не только обычные прихожане, но и вполне безгрешные священники. Еретикам же этот суровый взгляд вовсе не сулил ничего хорошего.

Недалеко - казалось, прямо за стеной - зазвонил колокол. Один раз, второй, третий… Медный звон полноводной рекой торжественно разливался под сводами базилики, отмечая полуночный час. Робер машинально отсчитывал удары колокола, в такт мыслям.

- Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Трина...

Его Высокопреосвященство нахмурился и отложил, наконец, перо. Колокол продолжал звонить, уже тише, беспорядочнее, затухая.

“Надо будет найти Мори́са и научить его считать до двенадцати”, - подумал кардинал со вздохом, распрямляя спину и потягиваясь.

На колокольне с сего дня работал новый служка, и он, верно, с устным счетом был не в ладах. Но и то сказать: как тут уяснишь премудрости арифметики, когда пальцев на руках всего-то по пять на каждой?..

Впрочем, разыскивать его не пришлось. На лестнице раздались торопливые, спотыкающиеся шаги, и в дверь постучали.

- Надеюсь, произошло еще что-то, из ряда вон выходящее, - прищурился кардинал.

Пожалуй, тринадцатый удар колокола не мог претендовать на такое звание. Странный, неуместный, бестолковый, - да. Но не более того. Ничего существенного. Разве это выдающееся событие, когда кто-то просто не умеет считать? Разве в славной Франции все уже сплошь образованные? Разберутся! А вот стук в дверь… Видимо, кому-то требуется внимание кардинала? Быть может, об этом избыточном, чрезмерном внимании кто-то вскорости пожалеет?

Одним движением Робер выскользнул из-за стола и серой тенью метнулся к двери. Эдакой быстроты, как правило, никак нельзя ожидать от людей подобного звания. Роберу нравилось замечать вытягивающиеся от удивления лица, когда он прилюдно демонстрировал свою привычку действовать стремительно. Не далее как позавчера, во время фестиваля по случаю Вербного воскресенья (4), Робер на лету поймал гнилую луковицу, запущенную каким-то благодарным горожанином в сенешаля (5), вышагивающего рядом с кардиналом. "Одна-ако!" - озадаченно протянул тогда досточтимый мэтр Дюруа́, не зная, чему больше удивляться: быстроте реакции Робера или факту, что кто-то из черни посмел покуситься на градоправителя. Впрочем, тогда он быстро совладал с собой: сказался без малого двадцатилетний опыт во власти.

- Никак мерзавец учинил нападение на церковь? - елейным голосом промурлыкал Дюруа. - Целились явно в Ваше Высокопреосвященство. Очередной еретик, жаждущий прогуляться на костер инквизиции?
- Отнюдь, - холодно, без малейшей улыбки ответил кардинал, глядя на сенешаля буквально сверху вниз.

Да, Робер был на голову выше градоправителя и с удовольствием этим пользовался. Тем более, что тон сенешаля и его легкомысленное отношение к казни через сожжение покоробили Робера. Как обвинитель и верховный инквизитор Нарбонны и окрестностей, он принимал участие в autodafé (6) достаточно регулярно, но не видел в этой процедуре ничего веселого. Последний раз всеочищающий огонь на Замковой площади пылал всего четыре дня назад. Кардинал, как и всегда, сожалел об этом. Еретик, мучительно умирающий на костре, лично для Робера означал, что кого-то из своей паствы он не смог обратить к свету истинной веры. Не нашел правильного слова, не достучался до души, не показал благостный путь в лоно церкви, и человек совсем отвернулся от нее, погрязнув в своих ошибках.

С другой стороны, еретик есть еретик, во что его ни обряди. В этом городе не должно быть места для ереси. И четыре дня назад кардинал оглашал обвинения недрогнувшим голосом. Он присутствует здесь, в Нарбонне, в том числе, для этого.

Что же до злополучной луковицы… Ну, причем тут еретики? Обычные смутьяны, недовольные властью. Робер-то прекрасно видел, куда летел импровизированный снаряд. Сенешаль, надо полагать, тоже понимал, что из собравшейся на празднике знати именно его персона вызывала у народа наибольшее раздражение.

- Думаю, жители Нарбонны не одобряют Вашу налоговую политику, - докончил мысль Робер.
- Я лишь исполняю королевскую волю! - нервно облизнул губы Дюруа.
- Разумеется, - кивнул кардинал. - Интересно, на какой фрукт не поскупились бы горожане для нашего любезного Карла?

Лицо сенешаля искривилось, точно он хлебнул прокисшего вина. Поименование короля без обязательного “величества”, да еще и с сомнительным когноменом (7)! Данным, очень может быть, какими-то плебеями, из тех, что швыряются всяким мусором, надеясь остаться нераспознанными. Что этот церковный выскочка о себе возомнил?! Но попенять кардиналу за неучтивость в адрес короны он не рискнул: Карл VIII, прозванный во Франции Любезным, далеко, где-нибудь в Туре или в Париже, а Его Высокопреосвященство - вот он, совсем рядом, как и его стража, будь они неладны.

Все это Робер без труда прочел во взгляде. Как и в прошлые разы, кардинал был уверен: дальше недовольной гримасы дело не зайдет. Пусть себе Дюруа корчит рожи, сколько вздумается! На самом деле это лишь на пользу. Читать по лицу - не самая простая из наук, и Робер не раз уже радовался, что такое действо дается ему легко. О, сколько интересного, сколько полезного и нужного кардинал умел прочесть порой в линии улыбки, выражении глаз, маленькой морщинке на лбу или легонько прикушенной губе!

Робер тряхнул головой, отгоняя некстати нахлынувшие мысли, и рывком распахнул дверь.

- Да?

Стоявший на пороге белобрысый паренек как раз собирался постучать еще раз и уже поднял для этого руку. Когда вместо надежной двери перед ним вырос могущественный кардинал, причем со взглядом, далеким от гостеприимного и миролюбивого, мальчишка от страха пискнул и попятился.

Площадки перед дверью практически не было: ступени подбирались к самой келье. Не найдя под ногами опоры, паренек оступился и начал заваливаться на спину. Неизвестно, чем закончилось бы для него падение с каменной винтовой лестницы. Робер резко выбросил вперед руку, схватил мальчишку за рубаху и с силой дернул к себе.

Падение не состоялось. Паренек обрел устойчивость, но лишь на миг. Затем он тут же бухнулся на колени:

- Ваше высокопресви… пресвя…
- Преосвященство, - подтолкнул его кардинал. - Да?
- Да! Ой, то есть…

Робер досадливо поморщился, но тут, наконец, несмотря на полумрак, заметил: лицо у мальчишки было белее стены.

- Успокойся, парень. Соберись. Что стряслось?
- Ваше…
- Короче, - начал терять терпение кардинал. - Говори толком!

Прозвучало веско. Слова камнем упали на ступени. Как ни странно, это не испугало, а напротив, придало пареньку немного сил.

- Это не я бил в колокол! Я только поднялся, а там Жак, - произнес он почти без запинки. - Жак, сын господина Лефéвра.
- Кузнеца? И что? - еще сильнее нахмурился Робер.
- Он висит! - пискнул мальчишка. Под немигающим взглядом кардинала минутная твердость духа юного служки развеялась, как дым от лампады. - В звоннице! В петле! Раскачивается туда-сюда, ну а колокол и звонит!

Кардинал вздохнул. Висельник в базилике - это уже что-то из ряда вон выходящее, как ни крути. По всему получалось, что вожделенному пергаменту придется обождать - и вовсе не минуту-другую.

- Ступай вперед! - он мгновение поразмышлял, как подбодрить паренька, но ничего особо не придумал. - Морис, да? Не трясись ты так! Лучше топай быстрее.

Робер захлопнул дверь, нимало не позаботившись о том, чтобы ее еще и запереть. Дураков, пожелавших обчистить келью кардинала, не нашлось бы во всей Нарбонне. Допустим, воров здесь не сжигали на кострах инквизиции. Но оказаться повешенным за кражу из кардинальской кельи - участь, совсем немногим лучшая. Да и то сказать: чем там поживиться? О том, что их кардинал весьма умерен, даже аскетичен, в Нарбонне знали все. Смешно сказать, в отличие от своего парижского коллеги, у Робера в Нарбонне даже не было своего дома. Жил в базилике, работал в базилике, трапезничал в базилике, вместе со всеми. Роскошью себя не окружал и не давал того же остальным. Специальных эдиктов на этот счет не существовало, но держать ответ под пронзительным взглядом льдисто-синих глаз кардинала, зачем, мол, тебе расшитый золотом камзол, когда не у каждого в Нарбонне сегодня на столе есть хлеб, могли лишь немногие. А в Сен-Валери таких не было вовсе.

Тело бедолаги Жака действительно висело под самым большим колоколом, немного качаясь в опутавших его вокруг шеи и под мышками веревках. Рыжая вихрастая голова завалилась набок, язык высунулся из приоткрытого рта, оттуда же маленьким ручейком стекала еще не высохшая струйка слюны, оставив мокрое пятнышко на простой холстяной рубахе. Еще одно пятно, сильно больше в размерах, расплывалось на штанах.

В причудливом свете раскачивающейся на цепочке лампадки, которую кардинал прихватил с собой, Жак отбрасывал пугающие тени, пляшущие на голых стенах звонницы и на блестящей меди колоколов. Всматриваясь в этот дьявольский танец, здесь, сейчас, можно было легко поверить в каких угодно демонов.

Кардинал поежился, чувствуя себя неуютно. Каково пришлось его провожатому, оставалось только догадываться.

- Место ему за оградой (8), - прошептал тот. - Грех-то какой!
- По-твоему, похоже, что парень сам повесился? - невесело усмехнулся Робер.
- Верно, так, Ваше Высокопреосвященство, - всхлипнул Морис. - Иначе кто бы осмелился…
- Убить этого мальчишку? Здесь, в храме? - изогнул бровь Робер. - Действительно, кто бы… Знаешь, да кто угодно! Может, ты?

Морис в ужасе попятился и замотал головой так быстро, что она, казалось, должна была спрыгнуть с плеч и закатиться в дальний угол. Кардинал понял, что переборщил.

- Ты вне подозрений, - успокаивающе проговорил он и в мыслях прибавил: “Нашелся душегуб, тоже мне! Сейчас еще на пол грохнется, ноги вон от страха фарандолу (9) отплясывают!”
- Сбегай лучше за Башельé, - вслух распорядился Робер.
- За господином префектом? - со свистом втянул воздух Морис. - Но ведь ночь…

Кардинал коротко кивнул, нимало не заботясь о крепком здоровом сне означенного господина.

- Разбуди его и сообщи, что за ним послал Его Высокопреосвященство. Мне он не откажет. Можешь и о висельнике сообщить, введи его, так сказать, в курс дела. Но, - Робер нахмурился, - больше никому ни слова об этом! Понял?

Морис испарился быстрее капель воды на разогретой жаровне. Верно, счел, что заявиться к префекту с протекцией кардиналовым именем будет вполне безопасно. А здесь, в колокольне, рядом с Его Высокопреосвященством и телом самоубийцы, да при таком свете, жутковато, как ни посмотри. Ох, как хотелось верить, что Жак повесился сам! В конце концов, не мог разве? Позавчера красавица Жюсти́н его на смех подняла, и все на улице про то знали, вот и повод!

Робер, понятно, про амурное фиаско сына кузнеца знать не знал. Он задумчиво оглядел помещение, выискивая следы борьбы. Ничего. Никаких, даже мало-мальских признаков сопротивления. Все выглядело так, будто бедолага сам себя опутал веревками. Криков никто бы за колокольным боем и не услышал, но следы - капли крови, вмятины и царапины на деревянных подпорках, да хоть что-нибудь, - должны же были остаться?!

Ничего.

“Пусть префект разбирается с этой загадкой, - досадливо поморщился Робер. - Работа-то по его части!”

Но кардиналом уже овладело противное ощущение, будто его одурачили, обманули так явно и бессовестно, что оставалось лишь бессильно сжимать и разжимать кулаки от злости. Чтобы он, человек выдающихся умственных способностей (а Робер, без сомнений, считал себя таковым) сам не разобрался, в чем тут дело?! Зная свою натуру, Его Высокопреосвященство прекрасно понимал: к вожделенному пергаменту он сегодня ночью уже не прикоснется, - пожалуй, есть занятие поинтересней.

Кардинал вообще-то любил загадки.

Слух о произошедшем с несчастным Жаком облетел Нарбонну быстрее ветра. Не то чтобы этот парень раньше был всем дорог или интересен, но обстоятельства сделали его таковым. Лишь на время, да и жаль, что только после гибели, но уж как есть.

На Рыночной площади горожане рассказывали друг другу, понизив голос до свистящего шепота, совершенно жуткие подробности. Что-де скрутили Жака тринадцать демонов из самой преисподней и всю ночь катались по очереди на нем верхом, как на лошади, а затем выдавили ему глаза, высосали всю кровь, обглодали плоть и подвесили в колокольне, как знак для Его Высокопреосвященства, что власти над всем этим у католической церкви нет и что сам кардинал станет следующим висельником, причем не позднее Иоанна Крестителя (10), до которого осталось всего-то восемь дней.

До Робера тоже весь день долетали такие фантазии. Он морщился и не уставал удивляться силе народного сказа. История эта еще и обрастала подробностями, как брошенный с вершины снежок становится к подножию горы гигантским снежным шаром. Когда Робер, проходя под высокими сводами Сен-Валери, услышал из разговора двух прихожан, что у Жака-то не осталось ни одного клочка кожи, и сам он был объят нездешним пламенем и сгорел прямо в петле, да так, что своды колокольни закоптились, то не выдержал и остановился:

- Ну, сколько еще будет придумано глупостей?! Никто парня не обгладывал, и кровь не пил, и даже кости были все целы! Ни тринадцать, ни даже один демон не переступал порога Сен-Валери!
- Правда Ваша, истинно так, Ваше Высокопреосвященство, - почтительно поклонились беседовавшие, разумеется, имея ввиду, что, как минует день Иоанна Крестителя, так и поглядим, кто был действительно прав, а кому, обглоданному демонами, висеть в колокольне.

Кардинал, без труда поняв настрой прихожан, досадливо хмыкнул.

"Но что, если, правда, тут не обошлось без нечистой силы?” - вдруг подумалось ему.

Робер даже тряхнул головой, изгоняя крамольную мысль.

- Нет, не может быть! - полушепотом проговорил кардинал.

Отринуть настолько вздорную идею точно будет проще, если изречь это вслух.

- В Сен-Валери?! - добавил он уже в полный голос и сам рассмеялся абсурдности своего былого предположения.

Конечно, нет и тени сомнений! В базилике не могло оказаться ничего и никого, принадлежащего тому миру, с каковым борется пресвятая католическая церковь от самого первого дня своего существования. У произошедшего должно быть совершенно простое, мирское объяснение! Жаль только, что Робер его пока не видел.

Префект тоже на мрак этой тайны не пролил ни капли света. Изучение locus delicti (11) господину Башелье ничем не помогло. Ничего странного или подозрительного, никакой подсказки тот не обнаружил, о чем и сообщил Роберу. И добавил, малость поколебавшись, что рвения разрешить загадку, честно признаться, не испытывает. Жак - не дворянин, чтобы расследование его гибели стало бы делом чести. И не купец, чтобы полученные ответы можно было превратить хотя б в звонкую монету. Чего уж там: в петле закончил свои дни даже не кузнец, а всего-то его сын. Закончил, надо сказать, странно и неуместно, ну да что ж теперь?.. В любом случае, следов борьбы не было. Под ногтями бедолаги Жака нашлась только грязь, а не остатки кожи и крови, как если бы он сопротивлялся какому-то врагу. Так что же Вы, Ваше многоуважаемое Высокопреосвященство, хотите от простого префекта? Провидческого чуда? Это вроде больше по Вашей с Вашим патроном части. Жюстин? А что Жюстин? Если девушка отказывает сыну кузнеца, это ж не преступление! Чай, не дворянину отказала. И потом, не думает же кардинал, что хрупкая девушка скрутила Жака и ловко удушила его веревкой от колокола, да еще, считай, без повода и причины, просто за то, что парнишка проявил к ней какую-то симпатию?!

Нет, кардинал ничего подобного, разумеется, не думал. Он иногда встречал эту хрупкую девушку, помимо церкви, на нарбоннском торжище, где та покупала всякие мелочи. Жюстин всегда почтительно склоняла перед ним голову и вообще вела себя, как благовоспитанная девица, даром что сирота. В роли хладнокровного, сильного и безжалостного убийцы представить ее было сложно. Вдобавок, Робер когда-то уже давал поручение своим людям последить за ней: ведь от травнического знахарства до чернокнижной ереси всего один шаг! Но соглядатаи возвращалась с неизменно пустыми руками и скучными докладами. Ела ячменную лепешку, пила колодезную воду, не произнося никаких неясных слов, готовила на той же воде декокт из трав, коий незамедлительно отослала дочери сенешаля, бывшей на сносях. По всему выходило, простая травница, а не ведьма! С хворями помогала в Нарбонне многим, не только важным господам, но и простолюдинам. И на стене у нее дома висит маленькое распятие. Не перевернутое! Совершенно обыкновенное, как и во многих других домах, в присутствии которого нечистая сила буйствовать бы точно не осмелилась.

В общем, поводов в чем-то подозревать Жюстин нет. Да и воскресные службы она не пропускала! Да и с виду… Робер вздохнул. Иметь такие мысли человеку его сана непозволительно, но француз есть француз! Это южнее, в Арагоне, в Наварре, да и в Папской области, разучились ценить женскую красоту. А быть может, и не умели никогда. Такая красота кое-где сама по себе считалась чуть ли не доказательством ведьмовства. Но во Франции - никогда! В славной Франции - уж простите, святые угодники, если женщина красива, то и сам кардинал это смиренно признает, не пойдет против истины. Робер не полагал такое признание крамолой, ведь нарушать обеты он и в мыслях не собирался! Возможно, это и есть одно из испытаний людям его сана, посланных свыше: лицезреть соблазн - и удержаться от него!

За кардиналом такого греха и не водилось. Держался, был стоек и этим немало гордился. А соблазны попадались на каждом шагу: это ведь Франция! Но Жюстин выделялась красотой даже среди француженок. Длинные, до пояса, волосы цвета августовского льна, тонкие черты лица, серые глаза, в которых - если б кардинал ими заинтересовался, заглянул в эти бездонные омуты, непременно увидел бы, - то и дело плясали смешинки. Словом, ничего удивительного, что бедолага Жак не устоял перед таким цветочком и выставил себя на посмешище. Даже если б травница подобрала исключительно деликатные слова для тактичного отказа (что было едва ли вероятно: все соседи знали, что Жюстин остра на язык и за словом в карман не полезет, даром что всего-то семнадцать лет), парень все равно стал бы объектом шуток. Не первый-то, чай, кого отшила молодая травница. Таких неудачных ловцов любви с пол-улицы наберется. Не будь Жюстин плебейского происхождения, к ней бы давно выстроилась очередь из знатных женихов. Но не к крестьянке же! Соседи так и поговаривали: не в ее положении перебирать-то, а она, глядите, какая придирчивая!

Может, это все-таки и стало причиной, по которой Жак закончил свою жизнь в петле? И никакой загадки… В поисках ответа на нее кардинал еще наутро вернулся в колокольню. Не полагаясь на своих подручных (и уж тем более, на людей префекта!), точно собака, он самолично облазил там все. Вдруг бы попалась какая подсказка? Но нет, по всему выходило, что сын кузнеца действительно повесился сам, соорудив кое-как петлю на веревке колокола. Да, неумело, ну а что ж, можно подумать, этому где-то обучают! Как смог.

Единственное, что оставалось странного, зачем бы делать это именно здесь?! Робер логично считал, что колокольня Сен-Валери - не самое удобное для повешения место. В кузнице у Лефевра что, веревки не нашлось, а у ближайшего платана - крепкого сука? Но нет же, парень забрался на самый верх базилики и только там привел в исполнение свой план.

Странно.

Нужно выяснить все-таки, что к чему, и объявить горожанам. А то эти досужие россказни и слухи про демонов, замордовавших паренька, будут множиться, обрастать подробностями и дальше, и сомнения во всесилии католической церкви будут в Нарбонне крепнуть. А этого допустить никак нельзя. Смута здесь и так время от времени поднимала голову! Рим по этой причине и прислал сюда пять лет назад целого кардинала. Эти пять лет Робер успешно сдерживал всходы ростков вольнодумства, чаще - словом, но иногда и огнем. Да, костер инквизиции вспыхивал на Замковой площади нечасто, но забыть о себе не давал. Убеждая горожан, что за грехи будет и расплата, а за выступление против церкви - расплата стократ. И вроде бы красноречиво убеждал, получше любой проповеди!.. Ан нет, еретики здесь еще попадались в сети, расставленные Святым Престолом. Верно, думали, что уж поймают кого-кого, а только не их! Ошибались, конечно. Но теперь их поди станет больше: Жак и народные байки про обстоятельства его гибели создали воистину благодатную почву для вольнодумства! Как же, если парня в базилике прикончили демоны, то католическая церковь, выходит, слаба?!

Вот не мог этот негодник, что ли, просто и тихо скинуться в колодец, раз так приспичило?!

Робер вздохнул и решил наведаться в колокольню еще раз. Что-то он, наверное, упускает из виду?

Звонница приветливо встретила кардинала прохладой, какая бывает в местах с толстыми каменными стенами, и более - ничем. Уж во всяком случае, не предъявила никаких ответов. Замершие, затаившиеся до вечернего созыва на проповедь колокола безмолвствовали. Ждали. Воздух был густым от пыли, смешанной с запахами станого дерева и холодного камня.

“Увы, ничего”, - пробормотал кардинал, осматривая немудреную обстановку звонницы.

Действительно, ничего.

Кардинал в задумчивости подошел к узкому, словно прорезь в шлеме крестоносца, окну и бросил рассеянный взгляд вниз. Площадь как площадь: как всегда, по ней сновали люди, с эдакой высоты казавшиеся букашками. А вон и подъем к мосту через узкий канал, и сам мост, построенный по приказу Людовика Одиннадцатого и логично носящий его имя. А рядом - шеренга из нищих, выстраивающаяся неизменно вдоль правой стороны моста, ожидающая, когда на вечернюю службу по этому мосту пойдут добрые горожане. Глядишь, и перепадет кому несколько денье (12), а то и пара су (13). Все, как обычно, все, как всегда!

Робер нахмурился. Как-то многовато людей собралось у входа в базилику в этот час. Вовсе не как всегда! Голоса сюда почти не долетали, но пару слов он все-таки разобрал. Кто-то визгливо выкрикивал: “Ведьма, ведьма!”

Стало быть, кого-то поймали за колдовством. Кардинал стремительно выскочил из звонницы и поспешил по неровной лестнице вниз. Наверное, расследованию происшествия с Жаком придется подождать. Если там действительно изловили ведьму, то ее участь уже предрешена. На этой земле не будет места ереси, а отступники не найдут пощады. Точка.

_______
1 Полярная звезда, Альфа созвездия Малой Медведицы.
2 Музыкальный инструмент небольшого размера, виола скрипичного типа.
3 Церковный подсвечник на три свечи.
4 Вербное воскресенье - церковный праздник “Вход Господен в Иерусалим”. Отмечается в воскресенье, предшествующее Страстной неделе. В оригинале - “пальмовое воскресенье”.
5 Сенешаль - здесь: королевский чиновник, отвечающий за правосудие и управление города или провинций.
6 Торжественная религиозная церемония, включавшая в себя публичное покаяние осужденных еретиков, чтение и исполнение их приговоров, в том числе сожжение на костре.
7 Когномен: здесь - прозвище.
8 В католических традициях самоубийц, как грешников, не хоронили в освященной земле кладбищ. Могилы для таких обустраивали за пределами территории кладбища, т.е. “за оградой”.
9 Фарандола - быстрый хороводный танец, появившийся в средневековой Франции.
10 Праздник рождения Иоанна Крестителя в католицизме - 24 июня по Григорианскому календарю.
11 Место преступления (лат).
12 Денье - старинная мелкая французская монета. 12 денье = 1 су.
13 Су - старинная французская монета. 20 су = 1 ливр.

Да, именно так! Даже если подтвердится, что Жюстин ведьма, что она действительно занимается чернокнижием, что она заслуживает лишь искупительного и всеочищающего огня, - он самолично даст распоряжение подготовить костер. Ведь это спасет ее душу! Она очистится от скверны и обретет царствие Небесное.

Но лучше бы Жюстин оказалась невиновной!.. О, насколько лучше был бы этот вариант!

- Да почему тебя так беспокоит ее судьба? - снова заговорил сам с собой Робер.

Действительно, с кем можно обсуждать подобные вопросы? Единственное доверенное лицо в таких случаях - ты сам.

- Уж не испытывают ли небеса крепость твоей веры? Силу данных тобой обетов?

Может быть, и так. Что ж, он не даст ни малейшего повода усомниться в этом.

Никому.

“Нужно послать за Де Шабри, - подумалось Роберу. - Пора с ним побеседовать и поглядеть на эту историю его глазами”.

Он сделал последний десяток шагов по крутой витой лестнице и чуть не споткнулся о ноги епископа, сидевшего на самой верхней ступеньке, прямо под дверью в кардинальскую келью. Де Шабри тут же вскочил с прытью, какую не ожидаешь обнаружить в человеке его комплекции, и почтительно поклонился.

- Ваше Высокопреосвященство наверняка желали бы расспросить меня о произошедшем, - епископ поклонился еще раз. - Поэтому я и пришел. Спрашивайте, монсеньор! Готов держать ответ по любому вопросу.

Гримаса удивления на лице Робера сменилась пониманием. И впрямь, хорошо, что догадливый Де Шабри явился сам.

- Входите, - кардинал толкнул дверь, которую по обыкновению оставлял незапертой.

“Сам не зашел, ждал меня под дверью, - сделал он мысленную отметку. - Хотя то, что эта дверь не заперта, понять несложно“.

Де Шабри вошел в келью и довольно улыбнулся.

- Моя обитель в Ренне обставлена так же, - ответил он на невысказанный вопрос кардинала. - Ничего лишнего.
- Чтобы ничто мирское не отвлекало от мыслей, - кивнул Робер.
- От мыслей о Всевышнем! - подхватил епископ.

Кардинал уселся на любимый дубовый стул, весь в трещинах и сколах.

- Второго стула здесь нет, - извиняющимся тоном проговорил он. - Гости у меня редки.
- Это ничего, - заверил его Де Шабри. - Я все равно не позволил бы себе сидеть в присутствии кардинала. Итак, ведьма…
- Ведьма, да, - эхом повторил Робер. - Что натолкнуло Вас на мысль, что Жюстин занимается чернокнижием? Как вообще вы встретились?

Епископ прикрыл на мгновение глаза, освежая воспоминания.

- Я со своими людьми ехал верхом из Андорры, возвращался домой, в Ренн. Возле речушки, что к югу от города, мы остановились передохнуть и напоить лошадей. Не знаю, как она зовется…
- Префó, - кардинал неплохо знал эти места.

Успел выучить.

- Благодарю, Ваше Высокопреосвященство, - поклонился Де Шабри. - Стало быть, у Префо мы ее и заметили. Она собирала травы и вязала их в большие такие пучки, - руками епископ обрисовал в воздухе размеры.

Робер с облегчением улыбнулся.

- И это все? Жюстин - травница. На травах она готовит множество снадобий. Да пол-Нарбонны покупает у нее декокты! В них нет колдовства, только, - кардинал назидательно поднял палец, - наука. Поговаривают, что она черпает знания в трудах самих Гале́на и Це́льса (22), а ее снадобья заказывают аж в Риме!
- И все это в ее-то возрасте? - недоверчиво протянул епископ. - Редкий дар!

Прозвучало это не как восхищение талантом травницы. Скорее уж, как злая ирония. Мол, знаем, кто ей нашептывает рецепты! От этого советника подозрительно сильно попахивает серой, не иначе…

- Я сегодня же отправлю гонца с письмом в канцелярию Святого Престола, - не дал сбить себя с толку Робер. - Мне ответят быстро. Не пройдет и месяца, как мы получим описание, есть ли в снадобьях Жюстин Фиори́ из Нарбонны что-то подозрительное по части чернокнижия.

Де Шабри грустно покачал головой.

- Прошу, дослушайте, монсеньор. Я бы сам очень хотел ошибиться, но… Мы остановились на левом берегу Префо. А эта девушка собирала травы на правом, высоком. Помните ли Вы, Ваше Высокопреосвященство, что находится на правом берегу этой речушки?

Робер кивнул.

- Римское кладбище, - севшим вдруг голосом произнес он.
- Именно! Кладбище, - со значением в голосе повторил епископ. - Я позволил себе поинтересоваться у девушки, неужели из всех окрестностей Нарбонны нужные травы растут только среди могил. Будь ее помыслы чисты, ответила бы, верно? А она просто сбежала, бросив собранное!
- Возможно, девушка приняла вас за грабителей или насильников.

Кардинал сделал небольшой акцент на последнем слове. Жюстин сообщила, что епископ желал ей овладеть. Это заявление тоже надо расследовать! Такое дело вообще-то для префекта, а не для святой инквизиции, но раз уж оно столь тесно переплетено с преступлением против церкви… Де Шабри, впрочем, не обратил внимания на этот намек. Его вообще, судя по всему, больше возмутило предположение, что в нем заподозрили грабителя.

- Ваше Высокопреосвященство, я, наверное, комплекцией не вышел, чтобы быть похожим на мускулистых разбойников, лихо бегающих по лесам в поисках жертв, - с укором попенял епископ, похлопывая себя по довольно солидному брюшку.

Кардинал открыл рот, чтобы возразить, мол, в лесных разбойниках могут состоять и такие люди, но Де Шабри докончил:

- И на мне был крест.

Он прикоснулся к висящему на толстой шее священному символу, сантиметров десяти в высоту. Действительно, не заметить такой нельзя.

- Мы проследили за девушкой, она привела нас к заброшенной с виду лачуге. Там мы ее и схватили! И обнаружили немало интересного, - Де Шабри пошевелил пальцами, словно продолжал перебирать находки. - Кости! Черепа! Чучела птиц! Черные книги на непонятном языке: не французский, не латынь и не греческий!

Робер хотел припомнить епископу, как тот намедни перепутал с какой-то руной букву J и в общем-то считаться знатоком языков и письменностей не может, но вместо этого вдруг спросил:

- А почему Вы решили, что все это принадлежит Жюстин? - ему показалось, что это сейчас важнее. - Девушка видит преследователей. Пугается, прячется в первом попавшемся укрытии… Мало ли, кто там жил?
- Я решил так оттого, что в котомке у вашей якобы травницы тоже нашли кости. Человеческие и свежевыкопанные, - епископ полюбовался эффектом от сказанного, отразившимся на лице Его Высокопреосвященства. - На том кладбище вовсе не травы были основной целью ведьмы. Истинно говорю вам: она чернокнижница и еретичка! Из тех, что тщатся сравняться силами с Всевышним, а находят лишь путь в очистительный огонь. И ее должна ждать та же дорога!

Кардиналу подумалось, что эта дорога у Жюстин вырисовывается весьма короткой, и девушка всяко прошла по ней уже больше половины.

Чего уж там, осталась всего-то пара шагов!

Робер занервничал: ему искренне хотелось, чтобы Жюстин оказалась невиновной, хотя он еще не до конца понимал, отчего. И несколько неожиданно даже для себя он выложил Де Шабри главный козырь, который планировал приберечь на крайний случай.

Впрочем, может быть он уже и наступил, этот крайний случай.

- Я получил свидетельства, что Вы пытались склонить Жюстин отдаться, как женщина - мужчине. Коли так, полученный отказ мог стать поводом для наведения поклепа.

Де Шабри, казалось, вздрогнул всем телом.

- Это Вам эта девка наболтала? - возмущенно начал он, забыв про обращение по титулу. - Хитра-а-а, ведьма!
- Я бы попросил Вас говорить по сути, - с непроницаемым лицом перебил его кардинал.

Де Шабри тут же сник, съежился и, кажется, даже стал меньше ростом.

- Простите, монсеньор. Могу ли я просить Вас сохранить в секрете то, что сейчас скажу? Отнестись к этому, как к исповеди, тайна которой давно защищена специальными эдиктами Римской курии.

Кардинал удивленно поднял одну бровь, но все-таки кивнул:

- Даю слово.
- Ваше Высокопреосвященство, обвинение меня в попытке склонить девушку к близости возмутительно по двум причинам. Первая очевидна и вам: мы все даем обеты, дабы ничто мирское не отвлекало нас от духовного! А вторая, - епископ нервно облизал неожиданно пересохшие губы, набрал в грудь побольше воздуха и пожал плечами, мол, будь, что будет, - вторая причина сокрыта в том, что мне никогда не нравились женщины. Не интересовали, понимаете? И, напротив, есть несколько молодых людей, которые… Нет-нет, я никогда не нарушал клятв, которые принес, вступив в церковь! - поспешно добавил Де Шабри, увидев, как лицо кардинала исказила гримаса отвращения. - Никогда и не нарушу! Ни действием, ни даже помыслом не совершу греха. Но такова уж моя натура, что женские ласки никогда не волновали, не манили.

“Содомит!” - очень захотелось выкрикнуть Роберу в лицо собеседнику, а затем вытолкать его взашей из кельи, а самому кинуться мыть руки и тело с золой, со щелоком, с чем угодно, смывая с себя эти непрошенные знания. А затем написать в коллегию епископов письмо, где подробно изложить это в высшей степени возмутительное и отвратное… стоп!

Он дал слово. Опрометчиво, но за язык-то никто не тянул!

А еще… тайна, чтоб ее, исповеди!

Кардинал, вздохнув, принял тяжелое для себя решение. Что ж, пусть так. В конце концов, если Де Шабри не нарушает обеты, если борется со своими греховными мыслями и побеждает их, то оставим это. Если ж нет, то в Ренне быстро заметят, что с епископом что-то неладно. Письмо в коллегию, другое - в Римскую курию, расследование, отлучение, мирской суд и казнь. Вот такое нехитрое будущее ждет милейшего Де Шабри, выкажи он свои “особенности” хоть кому-нибудь.

Да и хорошо бы, поделом!.. Но, как бы с ним ни вышло в дальнейшем, отправлять на костер инквизиции Жюстин только потому, что этот… это… заявляет, что та - ведьма?!

С куда большей охотой Робер теперь отправил бы в очищающий огонь самого епископа!

- Поскольку никаких доказательств против Жюстин Фиори Вы не предоставили, - с холодностью тона, которым кардинал это произносил, могли б поспорить пики французских Альп, - не вижу причин продолжать расследование. Травница невиновна, обвинение не доказано. А за мучения, которые Вы причинили ей своими пытками, ответите перед законом нашей великой Франции.
- Но…
- Я все сказал, - поставил точку Робер.

Увы, как часто это бывает, эта точка оказалась совсем иным знаком.

- Ваше Высокопреосвященство, - тихо и проникновенно произнес Де Шабри, на мгновение прикрыв ярко-зеленые, как заморские изумруды, глаза. - Я говорю Вам чистую правду. Если уж я открылся в таком… деликатном деле, не солгав перед лицом кардинала, то стал бы придумывать напраслину против Жюстин? Истинно говорю вам: она - ведьма! Ее лачугу близ Префо мы сожгли, но, если она чернокнижница, то в ее жилище здесь, в Нарбонне, тоже отыщется столько всего, что дело станет яснее ясного!

Верить и следовать советам этого мерзкого содомита кардинал теперь, понятно, не собирался. Но как потом убедить собственную совесть, что сделал все, что можно? Что не остановился на полпути, что все проверил и отпустил невинную девушку, а не упустил ведьму и еретичку? Что ж, действительно надо проверить все. Чтобы спать спокойно, не говоря уж о защите добрых католиков, которых он, кардинал, должен оберегать от любой ереси.

- Обыскать дом Жюстин? Именно так я и собираюсь поступить, - пожал плечами Робер. - Причем самолично. А Вы - составьте мне компанию.

Это приглашение, вообще говоря, прозвучало так, что самому распоследнему тупице стало бы ясно: отказ неприемлем, о нем лучше вовсе не помышлять. Де Шабри тупицей определенно не был. Он прекрасно все это понял и дал единственно верный ответ: молча склонил голову.

- Надеюсь, в вашем донесении в Римскую курию обстановка в доме якобы ведьмы будет описана честно, без прикрас и преувеличения, - продолжил Робер.

Епископ выглядел искренне удивленным.

- Но откуда Вы зна…
- Что Вы планируете поделиться этой историей с кем-то в Риме? - кардинал усмехнулся. - Прочел во взгляде.
- Я действительно думаю испросить совета, - голос у Де Шабри хоть и немного, но все-таки дрожал, и Робер улыбнулся в душе, злорадствуя. - Надеюсь, Ваше Высокопреосвященство понимает, что это - не попытка обойти Ваши эдикты и правила…

Кардинал решил, что сейчас самое подходящее время, чтобы добить соперника.

- Разумеется, - чуть ли не промурлыкал он. - Поэтому мне придется сперва ознакомиться с этим донесением. Возможно даже внести пару исправлений… В интересах истины! Не беспокойтесь, если я что-то впишу, то обязательно это укажу в тексте, что автор правок - я.

Но Де Шабри уже оправился от удара. Быть может, не таким уж чувствительным тот оказался?

- Это было бы замечательно! - с почти искренним восторгом воскликнул он. - Вместе мы сможем обрисовать происходящее точнее всего! Что же до обыска в логове ведьмы… куда и когда прикажет явиться Ваше Высокопреосвященство?

Робер охотно поддержал эту игру в покорного слугу и ответственного мудрого господина. Тем более, что его партия здесь - господская, что, как ни крути, получше.

- Зачем откладывать? Мы пойдем сейчас.

У такого решения было еще одно неоспоримое преимущество: зная примерное время обыска, Де Шабри мог приказать своим людям подкинуть что-нибудь в дом Жюстин. Что-то, указывающее на ведьмовской промысел хозяйки. Если цель епископа - оговорить, оклеветать девушку, то такой приказ вполне возможен.

Теперь, однако, и Де Шабри не отказал себе в небольшой шпильке.

- Разве обыск в доме подозреваемой, обычной простолюдинки, - дело для кардинала? Послали бы какого-нибудь мелкого служку…

Робер поморщился. Ну да, если б это было обычным делом, то ему как-то даже непристойно выполнять такую работу. Но дело-то необычное! Не удостоив епископа ответом, он взмахом руки указал на выход. Ничего, с этим содомитом он еще поквитается! Пока же главное - добыть доказательства невиновности Жюстин. Ее взгляд, пронизанный мольбой и надеждой, никак не покидал кардинала.

Жюстин жила на улице Маргариток, и прогулка от базилики заняла около получаса. Пару человек все-таки пришлось взять: кто-то же должен взломать дверь! Стражники оказались хорошими приятелями и болтали без умолку всю дорогу. Пригласить кардинала в свою беседу они постеснялись, но Де Шабри разговорили. Епископ отвечал сперва односложно, но когда разговор свернул на религиозные темы, втянулся в обсуждение жития Иса́ва (23). Стражники, конечно, не читали Библию. По их словам этот персонаж выходил чуть ли не обжорой и жалким торгашом, и Де Шабри с видимым удовольствием пустился в разъяснения. Он-то Библию читал, и не раз! Робера это все полностью устраивало: он хотел поразмышлять о Жюстин и ее возможной ереси. Прогулка по вечерней Нарбонне для этого годилась как нельзя лучше.

Когда они подошли к нужному дому, то увидели: на крылечке сидел старый мужчина. По его виду хотелось, пожалуй, предположить столетний возраст, чего, понятно, быть не могло: ни в Нарбонне, ни во всей прекрасной Франции столько не живут. Судя по одежде, он был весьма небогат. Штаны были сделаны из кожи, но вытерты во многих местах так, что уже затруднительно было определить, какая именно кожа пошла в пошив. А рубаха - так и вовсе из простой холстины. Вдобавок и она, и штаны были сплошь в заплатах. Да и поношенные деревянные башмаки тоже явно знавали лучшие времена. Верно, он пришел к травнице за каким-то снадобьем, не зная последних событий, будучи не в курсе, что сегодня ему здесь никто ничего не продаст.

При виде кардинала он вскочил и поклонился. И тут же упал, пошатнувшись: сказались то ли сам возраст, то ли излишняя в таком возрасте быстрота. Робер и стражники тут же кинулись его поднимать, усаживать и прислонять к потрескавшейся от времени стене дома. Де Шабри удивленно воскликнул:

- Ваше Высокопреосвященство! Зачем Вы возитесь с ним? Это же обычный бедняк!

Кардинал, закончив устраивать мужчину, обернулся и окатил епископа таким ледяным взглядом, что холодно стало сразу всем.

- И что? - бросил он, отряхивая ладони. - Это - человек, ему нужна помощь.
- Да… помощь… - слабым голосом проговорил тот и сразу же зашелся долгим хриплым кашлем.

Робер терпеливо выждал, пока старик прокашляется, а затем поинтересовался:

- Вы, наверное, хотели купить у травницы каких-нибудь настоев? Сегодня ее не будет, увы…
- Купить? - старик вздохнул. - Нет, монсеньор, пока я ничего не смогу купить. С моей чахоткой Жюстин помогает мне так, по доброте своей… Видит, наверное, что с монетами у меня не густо. Да я такой не один. Девушка многим отдает свои снадобья, не требуя ничего взамен. Где бы мы уже были, кабы не она… У нее золотое сердце, монсеньор! Дай Бог ей счастья!..

На глазах старика показались слезы благодарности, но он быстро утер их рукавом рубахи.

- Что ж, пожалую к ней завтра, - добавил он, разводя руками.
- Жюстин обвиняется в ведьмовстве и чернокнижии, - сухо произнес Де Шабри. - Она в темнице и едва ли появится здесь завтра… и вообще когда-либо.
- Не обвиняется, а подозревается, - с раздражением в голосе поправил его кардинал, но старик этого не услышал.

Он оторопело всплеснул руками и посмотрел на епископа с неподдельным ужасом.

- Наша Жюстин - ведьма?! Да ни в жисть… то есть, я хотел сказать, монсеньор, не может быть такого! Я охотнее поверю, что она святая дева!

Де Шабри нахмурился.

- Поостеречься бы произносить такое! А то нас, поди, заинтересует, что за заступник появился у ведьмы…
- Довольно, - прервал его Робер. - Ступайте себе с миром, мсье. Через пару дней, думаю, это недоразумение разрешится, и травница вернется. Вот, держите, - он извлек из кармана десять су. - В городе есть и другие травники, купите пока у них, что требуется.

Старик снова едва не расплакался.

- Благодарю вас, монсеньор! Однако ж, травы-то купить можно, а знания? Жюстин, спасительница, называла их, да разве ж все упомнить!

Де Шабри назидательно поднял палец.

- Усердно молитесь о выздоровлении, сын мой, и всякие декокты будут без надобности.

Один из стражников закашлялся, пытаясь скрыть смех.

- Грамотное лечение не помеха молитве, - кардинал метнул в Де Шабри очередной, уж сбился со счета, недовольный взгляд.

Епископ снова сделал вид, будто ничего не заметил.

- На Бога надейся, а сам не плошай! - подхватил старик, почувствовав поддержку.

Неожиданно кардинала осенило.

- Как Вас зовут? - спросил он старика.
- Жеро́м… Жером Монбла́н, - удивленно ответил тот. - У меня маленькая кожевенная мастерская на улице Буффо́н, да дела идут совсем плохо…

А еще он не был до конца уверен: если Его Высокопреосвященство спрашивает твое имя, это к добру или к худу.

- Мсье Монблан, - торжественно провозгласил кардинал. - Вы можете выступить в защиту Жюстин на суде инквизиции?

Старик даже растерялся.

- Да я разве ж смею присутствовать в таких местах? Я даже не священник…
- Смеете, - заверил его Робер. - Еще как смеете, если свидетелем защиты Вас приглашает кардинал.

Он украдкой посмотрел на Де Шабри, и выражение лица епископа, что было мрачнее тучи, его обрадовало.

- Ступайте, мсье Монблан, покупайте свои тинктуры (24). В суд Вас вызовут с нарочным. Там расскажете, какое впечатление вызывает Жюстин у простых людей.

Когда старик, откланявшись, двинулся прочь, держа спину прямо, но пошатываясь, довольный кардинал приказал стражникам ломать дверь. Те выполнили приказ незамедлительно, и путь в дом Жюстин наконец-то оказался свободным.

Робер первым переступил порог и осмотрелся. Жилище оказалось скромным и состояло лишь из сеней и единственной комнаты, хоть и большой. У входа ничего примечательного, кроме пары башмачков, не нашлось, кардинал решительно шагнул в комнату… и сердце его ухнуло куда-то вниз. Он читал об этом в манускриптах, иногда слышал в беседах от других священников и инквизиторов, но воочию не видел никогда.

Вот и довелось увидеть.

Скрещенные линии, начертанные на полу чем-то серебряным, быть может, ртутью, сходились к углам, образовывая перевернутую звезду. Робер знал, как такую звезду называют чернокнижники и зачем ее изображают.

Перевернутый Пифагорейский пентакль, что позже нарекут печатью Бафомета. Пентаграмма, которая служит для призыва демонов из Преисподней. Может, и самого сатаны.

Кардинал прекрасно помнил, как сожженный десять лет назад в Турине еретик со смехом заявлял, что сумел вызвать дьявола, и тот явился в этот мир. Он продолжал смеяться, даже корчась на костре, что заставило святую инквизицию подозревать несчастного в повреждении рассудка и отнестись к его словам с недоверием. Но пришедшая в том же году в город Черная Смерть (25) убедительно, не оставляя сомнений, доказала: казненный не обманул. Неужели история повторится, на этот раз - в прекрасной Нарбонне?!

Под пентаклем угадывался и другой рисунок, набросанный уже простым угольком. Цветок, вроде бы гвоздика. Изображение было потертым, расцарапанным.

“Как будто этот рисунок в спешке хотели стереть, но то ли не успели, то ли не смогли”, - отметил машинально кардинал, но его вниманием снова завладел переливающийся серебром пентакль.

Углы его были закапаны свечным воском и, пожалуй, кровью. А чем еще могла оказаться алая жидкость в большой алхимической реторте, стоящей тут же, на дубовом столе… Гладком, не в пример тому, что у Робера в келье. Ее характерный острый запах, ударивший в ноздри, не оставлял сомнений: это именно кровь. В центре пентакля лежала козлиная голова с обломанными и обожженными рогами. Один глаз был затянут бельмом, зато второй словно заглянул Роберу в душу. Кардинал даже споткнулся на ровном месте, настолько пронзительным оказался этот мертвый взгляд.

- Mon Dieu (26), - прошептал зашедший следом стражник, осеняя себя крестом и пятясь.

Кардинал не обратил на упоминание Всевышнего всуе никакого внимания. Ему на мгновение пришла в голову другая мысль. Что надо было зайти и осмотреться самому, а остальным велеть ждать снаружи. Что теперь у Жюстин нет другого пути, кроме как на костер: столько свидетелей знают, чем она занималась!..

“Постой-ка! - мысленно одернул Робер себя. - То есть если б не свидетели, ты бы помог ведьме избежать справедливой кары?!”

По всему выходило, что так.

“Да ты в своем уме?! - возмущенно взвизгнул в его голове этот другой, правильный Робер. - Покрывать чернокнижницу?”

Спрятать Жюстин от правосудия - действительно недостойно для священника. Больше того: для кардинала, оплота Святого Престола на этой земле. Вдобавок, этим он еще и подтолкнет ее заблудшую душу в лапы к дьяволу и лишит ее всякого шанса на спасение! Но ведь она так молода, так… да, так красива! Совершенные линии ее юного тела не выходили у Робера из головы, верно, с тех самых пор, как он увидел ее почти обнаженной. Почему она выбрала этот путь?! Всеочищающий костер инквизиции в Нарбонне еще не знал столь прекрасных с виду еретиков.

“Может, это и есть мое подлинное испытание веры? - подумал Робер в отчаянии. - Когда огонь обнимет это тело, найду ли сил не погасить огня?..”

Из-за увиденного остальному убранству единственной комнаты перепала лишь малая толика внимания. Впрочем, там не было ничего интересного: большую часть помещения занимали тюки с травами, горшки с травами, деревянные поддоны с травами и травы, лежащие просто так, перевязанные бечевой. Их ароматы пропитали все, даже сам воздух был настолько душистый и плотный, что его можно было резать ножом. А тут еще и запах крови, наложившийся на этот восхитительный коктейль!.. Де Шабри, тоже изучавший убранство комнаты, в самом темном углу внезапно рухнул на колени.

- Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen Tuum, adveniat regnum Tuum (27), - зачастил он, одной рукой творя кресты, а другой - отирая внезапно вспотевший лоб.
- Что там еще? - обессиленно спросил кардинал, подходя поближе.

Он всегда считал себя морально и физически крепким. Но сейчас почувствовал, как подкашиваются ноги, как в горле застрял не то очередной глоток здешнего ароматного воздуха, не то вскрик. Перед глазами все поплыло, закружилось, и кардинал тоже скорее упал, чем опустился на колени, следом за епископом. Его голос, показавшийся чужим, незнакомым, сухой и хриплый, подхватил:

- Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen (28).

Он оторвал взгляд от пола. В углу, один рядом с другим, лежало три скелета. Судя по их размеру, они принадлежали детям. На костях не было ни единого остатка плоти, тем не менее, они выглядели совсем свежими, будто кожу и мышцы какая-то сила содрала с них буквально вчера. На самых крупных костях Робер разглядел какие-то символы и письмена, похожие на арамейские, но он был недостаточно сведущ в древних языках, чтобы определить наверняка. В пустых выскобленных глазницах лежало по маленькому зеленому камешку, быть может - изумруду. Рядом стояла глиняная чаша, и здесь тоже ошибки быть не могло: она также была наполнена кровью, до краев.

- Найду, - убежденно прошептал Робер.

Осознание происходящего медленно, но верно возвращалось к нему.

- Что? - рассеянно спросил епископ, прислонившись плечом к стене.
- Найду силы не погасить огня, - выдохнул кардинал. - Не важно. Вас это не касается. Я отвечал собственным мыслям.

Де Шабри понятливо кивнул.

- Видите, монсеньор? - устало проговорил он. - Вы все еще думаете, что это подстроил я?

Слабой рукой епископ обвел комнату.

- С чего Вы… - начал Робер, но Де Шабри не дал ему договорить.
- Это было несложно, монсеньор. Вы ведь торопились сюда, с обыском, для того, чтобы я или мои люди не подложили каких-нибудь улик.

Прозвучало не как вопрос.

- Я понимаю, монсеньор, Ваше недоверие, - продолжал епископ. - Ведьма представила дело так, будто я, несостоявшийся насильник, задумал отомстить и подвести под приговор невинную девушку. Но подумайте, - он взглянул Роберу прямо в глаза, и изумрудная зелень его взгляда встретилась с синим льдом кардинала. - Даже если б это было правдой, даже если б я интересовался женщинами в нарушение данных перед Богом обетов, это разве выглядит поводом? Отказала смазливая девчонка, эка невидаль! Каждый мужчина в жизни встречал отказы, и не раз. Стоит это того, чтобы мстить, да еще таким способом? Возможно ли было мне подготовить это все, - епископ мотнул головой, обводя комнату, - загодя?

Кардинал молча вздохнул. Ответы тут и не требовались.

- Будьте справедливы и беспристрастны, монсеньор, - тихо закончил Де Шабри. - Ведьмовскими ли чарами или же просто женскими уловками, не позволяйте ей затуманить Вам взор, задурить голову!

Губы Робера вытянулись в одну прямую линию. Нет уж, после всего увиденного, конечно, не позволит.

И причем здесь вообще ее красота?! Он ведь давал обет…

_______
22 Гален - древнеримский (греческого происхождения) медик, хирург и философ. Цельс - древнеримский ученый-энциклопедист и врач. Оба - крупнейшие ученые своего времени.
23 Исав - библейский персонаж, сын Исаака и Ревекки, старше своего близнеца Иакова, которому он продал свое первородство (старшинство) за чечевичную похлебку.
24 Тинктура - настойка лекарственного вещества или растительного сырья, содержащего такие вещества, на спирте или эфире.
25 Черная Смерть - под этим названием в средневековье подразумевали эпидемию чумы.
26 “Mon Dieu” - “Боже мой!”, экспрессивное французское восклицание в устной речи.
27 Отче наш Небесный! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое (лат.)
28 И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь (лат.)

Отнюдь. Так уж распорядился Создатель, что стена воды, падающей на наш грешный мир с небес, никогда не перебиралась через Мон-де-ла-Клап (30). Если и льет на берегу, то в самой Нарбонне - сухо, и ветер гоняет по брусчатым улицам вековую пыль.

Но сейчас ливень пошел именно над городом. Сточные канавы живо наполнились и вышли из берегов, словно библейские реки. Вода лилась по улицам сплошным потоком, будто Нарбонна и впрямь готовилась разделить судьбу арамейских земель. Кардинал и Де Шабри уже закончили с обыском и неспешным шагом направлялись обратно в базилику, но ливень в ультимативной форме потребовал изменить свои планы. Робер, недолго думая, счел разумным вернуться на место былого обыска, благо, добежать до дома Жюстин было делом пары минут. Епископ устремился было следом, но Робер бесцеремонно приказал тому идти своей дорогой. Мол, ему нужно побыть одному и поразмыслить об увиденном. Де Шабри, разумеется, подчинился, - а что ему оставалось? Пока он дошел до постоялого двора, где остановился со своими людьми, верно, вымок до нитки, но кардинала это уж, конечно, не заботило.

Сатанинский пентакль и козлиная голова были там, где их и оставили. Робер пожалел, что давно отпустил стражников: было б кому заняться этой бесовщиной. Пришлось самому. Голову он просто выкинул за порог: мало ли на улицах Нарбонны всякого мусора? Да и ливень вышел кстати, унесет эту гадость водой - да и дело с концом. Что до пентакля, то кардинал как раз обдумывал, что с ним лучше сделать, стереть или оставить так, все равно его уже видели, как в дверь деликатно постучали.

Кого может носить по городу в такую погоду? - вслух удивился Робер.

Он сейчас не желал никого видеть. Но может быть, это - сообщники ведьмы?! Может, сама Жюстин не имеет никакого отношения к сатанинским обрядам, следы которых он нашел, и пентакль и прочее - дело рук какого-то другого человека? И вот он как раз стоит на пороге и стучится…

Кардинал досадливо хмыкнул. Глупо отрицать очевидное, и еще глупее - придумывать какие-то невероятные, якобы все объясняющие версии, состоящие из череды случайных совпадений и нелогичных событий. Даже если пентакль рисовала не Жюстин, с чего бы загадочному чернокнижнику стучаться к ней в дом? Да и если уж ему позволено творить здесь колдовство, значит, травница считает его своим человеком. Сообщником или приятелем, другом, любовником - неважно.

“Вообще-то важно, - подумал Робер, удивляясь собственной ревности, повода для которой не имел вовсе. - Было б лучше, если он - просто приятель. Еще лучше - приятельница!”

Стук повторился.

- Что ж, посмотрим, с кем она якшается, - пробормотал кардинал, нащупывая длинный узкий стилет, хитроумно скрытый под сутаной так, что со стороны ни за что не догадаться: этот священнослужитель вооружен не только словом Божьим.
- Открыто! - провозгласил он, перехватывая оружие поудобнее, но спрятав, однако же, руку за спиной.

Уверенный, что успеет среагировать на любую угрозу. Но угрозы не было: мужчина, осторожно приоткрывший дверь, увидел кардинала и бухнулся на колени еще на улице. Ливень, не ослабевший ни на су за последние полчаса, щедро обдавал его потоками воды. Правда сказать, гостю явно было все равно: он вымок еще задолго до того, как заявился к дому травницы.

Робер слегка расслабился.

- Встаньте, сын мой, и заходите скорее внутрь.

Мужчина с готовностью выполнил распоряжение, шагнув через порог. По возрасту он, впрочем, не подходил кардиналу ни в сыновья, ни в отцы. Скорее всего, они были в одинаковых годах. На этом, однако, сходство заканчивалось. Кряжистый и широкоплечий, с лицом, точно слепленным из глины нерадивым подмастерьем скульптора, гость ничем не походил на высокого, с тонкими чертами, кардинала.

- Монсеньор, - пробасил гость, - я увидел в окно, как Вы направляетесь сюда, и поспешил следом!
- Зачем, мсье Лефевр? - кардинал, как всегда безошибочно, вспомнил имя.
- Мой сын, - голос визитера неожиданно дрогнул. - Нижайше умоляю, расскажите, Вы уже узнали, кто его… - мужчина нервно сглотнул, - убил?

Признаться честно, происшествие в колокольне начисто вылетело у кардинала из головы.

- Дознание еще идет, - обтекаемо ответил Робер, старательно избегая греха лжи. - Им занимается городской префект, лично.

Кузнец понимающе кивнул.

- Дознание - горьким эхом повторил он. - Монсеньор, боюсь, у меня недостаточно знатный род, чтобы заинтересовать господина Башелье. Он будет действовать неспешно… весьма.

Кардинал с едва заметным раздражением пожал плечами.

- Что Вы хотите? - прямо спросил он. - Едва ли я смогу помочь префекту в этом деле.

Здесь Робер все-таки малость покривил душой. Он ведь и сам планировал если и не помочь, то поискать ответы, прояснить обстоятельства - хотя бы лично для себя. Так почему бы, когда все станет понятнее, не ввести в курс дела этого убитого горем отца? Робер никогда не полагал себя каким-то человеком “из высшего общества”, которому с простолюдином и парой слов перекинуться зазорно. Но сейчас у него есть дело поважнее! Бедолаге Жаку уже ничем не помочь, а вот спасти одну юную особу, разобравшись, ведьма она или все-таки нет, можно…

“Да в чем тут еще разбираться?! - немедленно отозвался внутренний голос “правильного” Робера. - Ты видел дьявольскую печать! Следы жертвоприношения! Человеческие останки, наконец! Пусть это лишь кости, здесь они неуместны, и появились они тут только с одной целью! Чернокнижие!”

Да-да, еретичка, сжечь ведьму, и плевать на ее молодость и красоту и на то, что она помогала жителям Нарбонны с их хворями, не стяжав себе взамен ни славы, ни богатства… Красота… Разве это - какое-то наваждение?! Разве могла Жюстин как-то околдовать кардинала?! Ведь ее красота заметна всякому, не только Роберу…

“Мне нет в этом дела до других, - признался себе кардинал. - Достаточно того, что я считаю ее красоту - неземной! Ее глаза, ее губы… Прекрати!”

Робер тряхнул головой, пытаясь избавиться от “наваждения”, но стало только хуже.

“Ты уже почти согрешил с ней в мыслях! - воскликнул внутренний голос. - Что теперь? Позволишь ведьме избежать наказания?!”

Нет…

Да!

“Да, если это в моей власти! Может, получится поселить Жюстин в монастыре кармелиток в Тулузе? Тамошняя настоятельница не откажет кардиналу и лишних вопросов задавать не будет. Жюстин станет отшельницей, начнет жить в постоянном затворе и молитве, на воде и хлебе… но жить! В конце концов, она своими травами и, возможно, ведьмовством спасала жизни, а не убивала!..”

- Вы можете сурово покарать убийцу моего сына, - вклинился в мысли кардинала голос визитера. - Эту богомерзкую тварь, что здесь жила! Чудовище в обличье человека, проклятую Фиори!

Кардинал опешил. Столько яростной ненависти прозвучало в этом ответе, что поневоле подумалось: а не рано ли был спрятан стилет?..

- Мсье Лефевр, - начал Робер, осторожно подбирая слова. - С чего Вы решили, что Жю… девица Фиори здесь каким-то образом замешана?

Вместо ответа кузнец протянул кардиналу клочок тряпичной бумаги со следами чернил. Робер осторожно развернул его и начал читать. Текст, писанный, судя по неровным буквам, в темноте или второпях, был вполне однозначен.

“Папа, если со мной что-то случится, знай, это сделала Жюстин, что живет через два дома вверх по улице! Она ведьма, и я узнал ее секрет!”

- Вот и стало все на свои места… - прошептал кардинал голосом, полным разочарования.

Действительно, столько свидетельств от разных людей! А Жюстин… верно и впрямь наслала какой-то морок, что ее невиновность казалась Роберу иногда вовсе неоспоримой. Водила его за нос, как мальчишку!

- Нашел в комнате Жака, - бесцветным голосом сообщил Лефевр. - Сегодня утром. Спешил, чтобы показать бумагу Вам.

Он потянулся за запиской, но кардинал проворно спрятал ее в широкий карман сутаны.

- Передам улику господину Башелье, - мрачно пояснил он. - Если все это правда, и Фиори - ведьма, то наказание не минует ее. Я сам поднесу факел к ее костру.

Кряжистое лицо кузнеца просияло.

- Благодарю, Ваше Высокопреосвященство! Покорнейше благодарю! - воскликнул он, падая на колени и пытаясь поцеловать кардиналу руку с перстнем.

Робер перекрестил его.

- Ступай с миром, сын мой, - ласково, но непреклонно посоветовал он Лефевру.

Кузнец не посмел ослушаться. Вскочив на ноги, он, пятясь и постоянно кланяясь, спиной вперед вышел из дома.

- Да, дела-а-а, - вздохнул кардинал, когда дверь за Лефевром закрылась. - Какой уж тут монастырь, какие кармелитки…

Что ж. Доказательств достаточно. Ведьму ждет костер. Лицо Робера стало жестким и суровым, будто он уже зачитывал приговор, стоя на Замковой площади.

Очень жаль. Но служение Богу превыше всего.

Робер развернулся и - снова, опять! - почувствовал оторопь в груди и слабость в ногах. Небеса, словно решив, что этим вечером на долю кардинала выпало не так уж много испытаний, послали ему еще одно. Зловещая сатанинская печать, начертанная в комнате, которую он так старательно прикрывал спиной от господина Лефевра, исчезла. Не потускнела, не размылась, а просто-напросто исчезла, будто ее никогда и не было.

Роберу очень захотелось выругаться, но он сдержался. Зачем сквернословить? Это ничего не поменяет, в конце концов. В Нарбонне объявилось колдовство и чернокнижие, и по меньшей мере одну ведьму уже поймали. Осталось выяснить, с кем она служит черные мессы. Ведь сама Жюстин сейчас в подвалах Сен-Валери, она не могла совершить колдовства и сокрыть начертанный пентакль. Или расстояние для таких - не помеха?! Нет, у нее должны быть сообщники! Знания о колдунах и чернокнижниках у Робера были расплывчатые, но расстояние должно иметь хоть какое-то значение, это логично, в конце-то концов! Значит, кто-то, живущий неподалеку, помогает ведьме. Кто?

Мысль о том, что придется делать, если ведьма начнет покрывать своих сообщников, кардинал старательно отогнал.

Расскажет.

Расскажет все и про всех! Есть способы заставить ее говорить… Инквизиция ими вполне располагает. Использовать их не хочется, но, как видно, выбора-то нет!

Робер решительно вышел из дома травницы и устремился к Сен-Валери. Ливень, который все еще обрушивал на город мириады мюи (31) воды, его уже совершенно не беспокоил. Оставив в стороне новый недостроенный собор, стоявший так уже, почитай, два с лишним столетия, огромный и величественный даже сейчас, в строительных лесах, кардинал свернул к уютной, привычной душе базилике Сен-Валери.

Улицы вечерней Нарбонны, сокрытые потоками воды, были безлюдны. Желающих в такую погоду высунуть нос из дому не было. Пожалуй, Робер мог считать себя единственным на весь город прохожим. Он шагал к базилике, не замечая, как вода сперва намочила, а потом и тщательно насквозь пропитала плащ и сутану. Она же проникла и в ботфорты, весело хлюпая там при каждом движении. Из всей обуви кардинал предпочитал именно ботфорты, за удобство и практичность. Он заказывал их у лучшего мастера, и не в Нарбонне, а аж в самой Тулузе. Теперь он был неприятно удивлен, что обувь оказалась вполне заурядной, дырявой и уж точно не стоившей уплаченных за нее денег.

Сейчас хорошо было бы устроиться у горящего очага, слушать треск ольховых поленьев и попивать отвар ромашки с веточкой шалфея или розмарина. Это разнотравье для заварки пользовалось в Нарбонне большой популярностью, опять-таки, стараниями Жюстин. Девушка честно говорила всем покупателям, что лечебного эффекта от такого настоя ждать не стоит, но вкус выходил интереснее, чем всем наскучившая мята, и за этим сбором часто стояла очередь желающих. Его цену в половину су за пригоршню сухой травы, мог позволить себе даже ремесленный люд, не говоря уж о знати. Самые хитрые (или самые наглые, что, в конце концов, одно и то же) покупатели лезли в мешок с травяным сбором сами, заверяя Жюстин, что ей не стоит себя утруждать, что они дескать своей рукой прекрасно наберут, сколько полагается. Девушка, чья узкая ладошка была в два, а то и в три раза меньше, чем лапищи иных охотников до вкусных травяных настоев, только печально улыбалась, но никогда не спорила: пусть их!.. Правда, и то сказать, ливр (32) творога у молочника, если его брала Жюстин, мог оказаться чуть ли не вдвое тяжелее, чем у предыдущего покупателя. Девушку в городе многие знали и любили. Ну а то, что показывали маленькие хитрости порой… так ведь это Франция! Причем, та ее часть, что выходит к Mare Nostrum, Средиземному морю. Пооботрешься с ушлыми генуэзцами, скрытными каталонцами и прочим народом, постоянно прибывающим на судах, станешь тут хитрецом!

Робер, кстати, заметил, что его запасы трав подошли к концу, и надо бы снова отрядить кого-нибудь к Жюстин… Вспомнив, что травница сейчас томится в застенках Сен-Валери, он стал мрачнее тучи, которая висела над городом и все никак не пустела. Об отваре ромашки придется забыть, по крайней мере - временно. А то и навсегда!..

Интересно, когда Жюстин казнят в огне, найдется ли в Нарбонне еще хоть один человек, сведущий в травах?

“Не “когда”, а “если”! Если казнят”, - умоляюще прошептал Роберу внутренний голос.

Не тот, прагматичный и до омерзения правильный, что недавно отрицал всякую возможность иного толкования фактов, кроме логически очевидного.

“Вдруг все-таки есть шанс, пусть маленький, пусть ничтожный, что она - не ведьма? Что это все - просто какое-то странное стечение обстоятельств и совпадений?! Что получится ее оправдать?“

“Едва ли получится”, - мрачно заключил Робер, обозревая пятью минутами позже у стен базилики немолодого полного мужчину, шумно отдувавшегося, держась одной рукой за кованые ворота. Усы его топорщились так воинственно, но неуместно на простом деревенском лице, что в другое время кардинал не сдержал бы улыбки. Но сейчас… Сейчас веселиться не хотелось. Мужчина еще рта не успел открыть, а Робер уже не сомневался: этот человек здесь по поводу Жюстин. И ничего хорошего ей этот визитер не привез.

Чувствовал это.

- Ты кто таков? - просто спросил он, подойдя ближе.
- Монсеньор, - поклонился усатый, - мое имя - Андре Кошон, я - гонец из Аржелье. Наш префект велел мне передать кардиналу в Нарбонне, что у нас объявилась чернокнижница, ведьма!

Мужчина сделал страшные глаза. Ведь такая ужасная новость! Только вот у Робера была такая же, и тоже про ведьму, поэтому ответных эмоций не последовало. Больше того, кардинал был почти уверен, что речь об одной и той же ведьме, поэтому ничего, кроме усталого разочарования, на его лице не отразилось.

- Рассказывай, - коротко велел Робер, заводя гонца под сень базилики.

Но не дальше.

- А Его Высокопре…
- Я и есть Его Высокопреосвященство! - перебил его кардинал.

Сейчас он выглядел не вполне соответствующим этому титулу и прекрасно это понимал. Даже кардинал может не походить на такового, если перед этим сравнением попадет под средиземноморский ливень.

Сомнения отразились и на лице Андре из Аржелье. Робер подумал, что попытка доказать, что он и есть кардинал, будут выглядеть глупо. Да и как докажешь? Продемонстрировать Андре папский эдикт? Это можно, свиток лежит где-то в келье… А читать-то сей достойный муж умеет? К счастью, мимо пробегал служка из Сен-Валери. Заметив кардинала, он поклонился и обрадованно сообщил:

- Ваше Высокопреосвященство! Вас ожидает господин Дюруа!

Робер удивленно моргнул.

- Сенешаль? И не лень ему шататься по городу в такую погоду…
- Так он еще до дождя изволил пожаловать, - бесхитростно пояснил служка, приняв риторический вопрос на свой счет. - И до сих пор сидит, дожидается…

Удивление Робера стало еще больше. Первый человек в Нарбонне, из светских, конечно, - и ждать несколько часов?! Кардинала же, а не Папу Римского…

- Интересно… - протянул он, опять-таки мысля вслух, а не обсуждая мэтра Дюруа с кем бы то ни было. - Видно, ему что-то от меня очень нужно. Ну, ладно, - Робер пожал плечами. - Если сенешаль просидел столько времени, то еще пара минут погоды не сделают. Так что за известие для меня из Аржелье? - он повернулся к гонцу. - Ведьма - и что она сделала? Что думает ваш настоятель?

Кардинал был в Аржелье всего единожды, года три назад, и не без труда вспомнил это место. Сотня домов и небольшой, слегка покосившийся от времени деревянный храм. Его настоятель одновременно считался и светским правителем Аржелье, эдаким городским головой. Если, конечно, кому-то в голову придет счесть сам Аржелье за город.

- Монсеньор Риши́ умер три дня назад, - вздохнул Андре. - Проклятая ведьма наслала на город порчу, и многие уже предстали перед Всевышним… Верно, их молитвы были услышаны на небесах, и мор пошел на спад.
- Как вы определили, что все дело в порче? - нахмурился Робер.

Он, признаться, не слышал о настолько могущественных чернокнижниках, чтобы те могли извести целый город. Пусть даже и такой маленький, как Аржелье.

- Наши видели, как ведьма подкладывала в хлеб в пекарне зеленую плесень, эдакую пакость! - мужика даже передернуло от отвращения. - А еще она вылила колдовское зелье в городской колодец, - пожал плечами гонец. - Это я сам наблюдал.
- Так ведь можно было набирать воду в другом месте, - пожал плечами кардинал. - А порченый хлеб не есть.

Андре согласно кивнул.

- Мы так и поступили, Ваше Высокопреосвященство. Но Вы же знаете, если колдун наводит порчу на воду, то вся она окрест становится отравлена!

Робер как раз ничего подобного не знал, но воспринял эту новую информацию, как должно.

- И ведьму вы, конечно, не поймали…

Прозвучало не как вопрос. Гонец смутился.

- Не поймали, монсеньор! - Андре поежился. - Как поняли, что это - чернокнижие, побоялись даже приближаться. Вдруг проклянет, да так, что и на том свете аукнется…

Робер понимающе кивнул.

- Зато мы ее хорошенько рассмотрели и запомнили! - с воодушевлением продолжил гонец. - С виду - обычная девчонка! Ни рогов, ни раздвоенных копыт. Наоборот, монсеньор, красивая - страсть! Я бы с такой бы…

Кардинал просто посмотрел на него своим колючим и одновременно - скучающим взглядом, и тот мигом прикусил язык, растеряв весь задор.

- Эта девушка очень красива, монсеньор, - тихо, но внятно проговорил Андре. - Это-то и навело нас на мысль, что с ней не все чисто. Ну не бывают люди такой красоты!.. Вот и принялись наблюдать за ней. А уж когда увидели, как она свое зелье в наш колодец выливает, все сразу стало понятно! Виданное ли дело, с такой крас…
- Хватит рассуждений! - потерял, наконец, терпение Робер, не желавший слышать про сказочную красоту ведьмы в десятый раз. - Как она выглядит? Опиши мне ее, - предупредительно добавил он. - Цвет волос, глаз и так далее. И ни слова про красоту!
- Волоса длинные, монсеньор, - охотно начал Андре. - Светлые, льняные, аж до за… вот до сюда, - вовремя исправился он. - Глаза серые. Мы все пытались вспомнить, не меняли ли они когда-нибудь цвета…
- Цвета? - удивленно моргнул кардинал.
- Ну да, монсеньор, - подтвердил гонец. - Про то ж все знают: чернокнижника завсегда можно определить по глазам. Они все время разные!

Кардинал рассмеялся. Сколько глупых суеверий хранит народ!

- Но никаких разных цветов у ней в глазах не было. Обычные серые глаза…
- Значит, обычные, - скептически хмыкнул Робер.

Андре мечтательно вздохнул.

- Не совсем обычные, монсеньор. Сказочно красивые! Но Вы запретили говорить про красоту…

Кардинал уже понял свою ошибку.

- Дальше, - буркнул он. - Что-нибудь особое в облике есть? Например, длинный крючковатый нос…

Гонец отрицательно помотал головой.

- Нос прямой, обычный...
- Не раздвоенный? - с усмешкой уточнил Робер.
- Никак нет, Ваше Высокопреосвященство! - гонец принял издевку за чистую монету. - И кольцо на пальце, - закончил он описание. - Простенькое, серебряное. А по центру - камень с выбитой на нем литерой.
- И это все ты рассмотрел издалека, когда заметил ведьму у колодца? - скептически изогнул бровь кардинал.

Андре отрицательно помотал головой.

- Ведьма покупала в нашей лавке хлеб, - пояснил он. - Пекарь, мой свояк, рассказал мне про кольцо.

Вдруг его осенило.

- Ох, горе пришло в Аржелье! Вода и хлеб отравлены, как в библейских притчах!
- В Библии не сказано ничего подобного, - машинально возразил кардинал.

Мыслями он был далеко, и точно не в гибнущем Аржелье. Скорее уж где-нибудь поближе к Жюстин. Вот и еще одно свидетельство…

- А что за буква была на кольце-то? - спросил Робер и со свистом выдохнул, когда гонец коротко ответил:
- J.

_______
29 Маленькая круглая слива золотистого цвета.
30 Горный массив близ Нарбонны, расположенный между городом и побережьем Средиземного моря.
31 Мюи - старинная единица объема жидкостей и сыпучих тел во Франции. Один мюи приблизительно равен 270 литрам. Здесь употребляется в переносном смысле.
32 Ливр - здесь: старинная французская мера веса. 1 ливр ≈ 0,5 кг.

Потому что ему нужны честные ответы! Если Жюстин и вправду ведьма, то это поможет в разговоре. Ведьмы хитры и коварны, и может статься, что правды без плетки не добиться.

Он отомкнул дверь камеры, где держали Жюстин, и вошел внутрь. Девушка радостно вскочила, но, увидев плеть, сникла. Ее прекрасные глаза непроизвольно наполнились слезами.

- Вы же обещали, монсеньор, - прошептала она обреченно. - Я ни в чем не виновата, никому не причинила вреда. Я помогаю людям, лечу их травами. Разве за это меня нужно наказывать? Пытать?

Робер с большим трудом совладал с волнением.

- Слишком много доказательств, что ты - ведьма, - прямо ответил он. Мне нужна правда. Как еще добиться честных ответов?
- Я не ведьма, - покачала головой Жюстин. - Не знаю, как можно это доказать. Могу дать Вам слово, монсеньор. Но если Вы так относитесь к собственным словам, то, наверное, и чужое будет не много для Вас значить…

Девушка всхлипнула.

- Я давал обещание, когда считал тебя невиновной, оклеветанной девушкой. Но ты явно не так проста!
- Конечно, - с горечью усмехнулась Жюстин, вытирая глаза рукавом. - Мои слова против слов Де Шабри, да? Я знала, что его рассказ устроит Вас больше, монсеньор.

Робер рассердился.

- Не только его! Почему парень, которого недавно убили, странным образом, в прощальной записке указывает твое имя, прямо обвиняя в своей смерти? Пишет, между прочим, что узнал твой ведьмовской секрет!

Жюстин ошеломленно посмотрела на кардинала.

- Откуда мне знать? Я никого не убивала!
- Почему только что прибывший гонец из Аржелье обвиняет тебя в наведении порчи на весь его город, будь он неладен? - не дал сбить себя с толку Робер. - Тоже происки епископа из Ренна? Да то захолустье даже в другой стороне! Скажешь, не слышала этого названия?

Травница покачала головой.

- Нет, монсеньор, слышала. Я была там несколько дней назад. В Аржелье - чума, и люди там умирают. Я пыталась очистить воду в городском колодце от этой дурной силы… Как умею, - Жюстин пожала плечами. - Вылила туда целый котел отвара можжевельника. И… есть еще одно средство, такое же непостоянное и зыбкое, но лучше, чем ничего. Надо развести на хлебе и фруктах плесень, и употреблять ее без меры. Уж простите, что обошлась без молитв на латыни. Насколько я знаю, местному настоятелю они не помогли. Мор продолжается? - неожиданно спросила она. - Что сказал гонец?

Кардинал посмотрел на девушку с удивлением.

- Смертей стало меньше, - медленно проговорил он.
- Хорошо, - кивнула травница с облегчением. - Людей жалко, монсеньор, - пояснила она в ответ на непонимающий взгляд. - Десять дней тому назад ко мне приехал мальчишка из Аржелье. Он и рассказал, что там случилось. Не знаю, откуда он узнал обо мне, и как меня нашел. Я отправилась в Аржелье с ним.

- Какой еще мальчишка? - задал кардинал не самый умный и уж точно не самый важный вопрос.

Жюстин пожала плечами.

- Кажется, его звали Мишель. Он приехал за помощью, потому что вся его семья погибала от этой напасти.
- И ты помогла?

Травница вздохнула.

- Им - уже нет. Но в городе были и другие люди! Судя по словам гонца, что Вы передали, кто-то спасся.

Кардинал задумался. Ведьма эта девчонка или нет, но человечности в ней оказалось побольше, чем во многих. Даже сейчас, в заточении, в практически безнадежном положении, перед угрозой пыток, она спросила о судьбе людей, ей совершенно незнакомых! Это разве обычное дело для ведьмы?

“Может, просто хотела удостовериться, что ее проклятие извело тот несчастный городок, - ехидно подсказал Роберу внутренний голос. - А ты ее огорчил, сказал, что ничего не вышло!”

Кардинал взглянул на девушку с сомнением. Да нет, она явно обрадовалась, узнав, что мор пошел на спад… О, небеса, как разобраться во всем этом? Чему верить?!

- Если ты сейчас сознаешься в колдовстве, но раскаешься и попросишь у Всевышнего прощения, Он простит, - медленно произнес кардинал, безмерно удивляясь, что он это говорит. - А я позволю тебе избежать казни. Укрою тебя от гнева Святого Престола в монастыре кармелиток, в Тулузе.
- Мне не в чем сознаваться, монсеньор, - спокойно ответила Жюстин. - Я не ведьма, я - всего лишь травница. Но, возможно, под плетью я признаюсь в чем угодно… Я понимаю, что всецело нахожусь в Вашей власти, монсеньор. Но, если Вы не будете пытать меня сегодня, позволите прилечь и поспать? Я устала, день выдался тяжелым.

Робер отложил плеть в сторону.

- Я не хочу для тебя ни пыток, ни казни, - тихо произнес он.
- Так отпустите меня, монсеньор! - тут же отозвалась Жюстин. - Я невиновна.

Кардинал покачал головой.

- Я не уверен в этом. После всех этих обвинений, после всего, что, что я увидел в твоем доме!..
- Боже правый! - взмолилась девушка. - Да что вы могли там увидеть?! Обычная каморка, заваленная до потолка разными травами!
- А пентакль для призыва сатаны?! - возмущенно воскликнул Робер. - А кровь в реторте? А детские скелеты? Допустим, ты никого не убила, а скелеты выкопала на кладбище. Но для чего? Неужели детские кости - один из компонентов твоих целительных декоктов?

Жюстин выглядела ошеломленно.

- Пент… что это вообще такое? У меня дома нет ничего подобного! - растерянно пролепетала она.
- Да? - язвительно уточнил кардинал. - Печать сатаны у тебя на полу мне что, привиделась? И ладно б только мне!.. Да, мы вместе посетили твой дом.
- Вместе? - Жюстин нахмурилась.
- Я пригласил епископа Де Шабри составить мне компанию.

В момент с лица Жюстин слетело невинное выражение.

- Зачем эта тварь полезла в мой дом? - яростно зарычала она.

Ладони девушки сжались в кулаки с такой силой, что пальцы побелели.

- Я приказал, - спокойно повторил кардинал, внутренне изумляясь такой резкой перемене. - Подумал: если ты права и епископ хочет тебя оговорить, лучше обследовать дом вместе. Так он не сможет подкинуть какую-нибудь улику, доказательство твоей вины. Я не выпускал его из виду, - пожал плечами Робер. - А вот доказательств там хватало и так… Ты считаешь, не надо было брать его с собой? А почему?

Кардинал внимательно смотрел на девушку, вглядываясь в каждое движение, каждую черточку на лице. Но Жюстин уже стала прежней. Тихой, испуганной, придавленной грузом обстоятельств девчонкой.

- Вы вольны поступать, как сочтете нужным, монсеньор, - почти прошептала она.

Этот шепот резко контрастировал с яростным рыком, прозвучавшим минуту назад.

- Вы приняли правильное решение, - продолжила она. - Жаль, что Вам не удалось убедиться в моей невиновности. Все, что Вы перечислили, - кровь, пентак или как там оно зовется, - не мое, и я не знаю, откуда это там появилось. Я только возвращалась из Аржелье, меня не было дома больше недели. На обратной дороге я имела несчастье задержаться: решила собрать цветы календулы, раз уж все равно проезжала места, где они растут. И встретила Де Шабри… что было дальше, Вы знаете.
- Возможно, знаю, - Робер выделил голосом это сомнительное “возможно”. - Но ты явно говоришь мне не все. Дознание не окончено!

С этими словами кардинал вышел из камеры. Его все-таки еще ждал сенешаль… наверное. Уже поднимаясь по лестнице в свою келью, он сообразил, что именно вызвало сомнения в словах Жюстин. “Возвращалась из Аржелье”? Так ведь этот городок лежит севернее Нарбонны. А Де Шабри утверждал, что встретил травницу к югу от городских стен, у римского кладбища. Сам епископ ехал с той стороны, из Андорры. Это-то проверить легко!

“Кажется, девчонка все-таки водит меня за нос, - подумал Робер. - Ну что ж, плетку я оставил в камере… Возможно, она еще пригодится “.

Достопочтенный Дюруа не стал смиренно дожидаться кардинала под дверью кельи на манер епископа Реннского и уже давно зашел внутрь. Хотя, и то сказать, ждать-то ему пришлось куда дольше. Эти часы сенешаль провел, сидя на роберовом неудобном стуле, голодный, и был поэтому в отвратном расположении духа.

- Чем обязан визиту? - спросил Робер вместо приветствия.

Дюруа кивнул, не то здороваясь, не то оценив быстрый переход кардинала к делу.

- Мне стало известно, что Вы задержали целительницу травами, Жюстин Фиори. По обвинению в колдовстве и ереси, - сенешаль обвиняюще нацелил указательный палец в грудь кардиналу.
- Пока только в колдовстве, - уточнил Робер, ничуть не впечатленный таким напором.
- Она - не ведьма, - продолжил Дюруа. - На суде я буду свидетельствовать в ее защиту.

А вот теперь кардинал и впечатлился, и безмерно удивился. Безусловно, горожане любили Жюстин. Но едва ли кто-нибудь из них осмелился бы выступить на суде инквизиции. Да и если б нашлись такие храбрецы, Робер уверенно бы поместил сенешаля в самый конец их списка.

- Могу я узнать, чем вызвано заступничество лица столь высокого ранга? - произнес он после долгого молчания, во время которого изо всех сил пытался сам придумать хоть одну причину такого поведения Дюруа.

Причину эту найти никак не получалось. Жюстин что, своими травами спасла сенешаля от какой-то смертельной напасти? Но кардиналу ничего не было известно о какой-то болезни Дюруа! Может, он состоит с травницей в любовных отношениях? Тогда действия сенешаля не только бесполезны, но и опасны, для него самого. Ведь инквизиции тогда придется проверить самого Дюруа, не занимается ли тот чернокнижием.

- Вы, наверное, слышали, что моя дочь недавно родила? Роды были тяжелые. Если б не Жюстин, пришедшая на помощь, я потерял бы в тот день и дочь, и внучку. Так что я ей очень благодарен, - Дюруа сделал акцент на “очень”. - Понимаете?
- Первый раз слышу, что травами можно спасти кого-то в родах, - с непроницаемым лицом заметил Робер.

Сенешаль попался в эту ловушку.

- Жюстин действовала не травами! Она взяла Бернадетт за руку, вторую ладонь положила ей на лоб и загово…

Дюруа понял, что сболтнул лишнего и осекся на полуслове. Кардинал кивнул в такт собственным мыслям. Наконец-то перед ним стала вырисовываться правдивая картина происходящего.

- Итак, Жюстин какими-то заговорами и заклинаниями помогла Вашей дочери разродиться, - медленно подвел Робер итог. - Стало быть, она все-таки ведьма! Что ж…
- Никакой это не заговор! - попытался выкрутиться сенешаль. - Жюстин просто пела песни моей дочери, для поддержки духа.
- Ну да, конечно, - хмыкнул кардинал.

Дюруа понял, что сказанного не воротить.

- Именно так я и заявлю на суде! - решился он на отчаянный шаг.

Робер снова удивился поступкам и словам этого человека, второй раз за сегодня. Солгать суду инквизиции ради простой травницы? Может выйти себе дороже, и Дюруа это прекрасно знает. Но все равно готов рискнуть?

- Мне, кстати, эти песнопения никак не помогли! Я просил Жюстин сделать что-нибудь с больным зубом.
- И? - с интересом спросил кардинал. - Что с зубом?
- Все хорошо с зубом, - раздраженно отозвался сенешаль. - Он остался у цирюльника, и теперь с ним все просто замечательно.

Робер хохотнул.

- Я имею ввиду, что никакого колдовства Жюстин не применяет, - пояснил Дюруа. - Эти песенки не действуют, в отличие от жутких щипцов господина Пиньо́на. Но, как бы то ни было, думаю, можно составить огромный свиток из фамилий тех горожан, кому помогла Жюстин. А найдется ли в Нарбонне хоть один, пострадавший от нее? - сенешаль попытался зайти с другой стороны и опять не угадал.
- Да, найдется! - кардинал вытащил из кармана сутаны предсмертную записку Жака. - Читайте! Помните сына кузнеца, найденного повешенным в колокольне Сен-Валери недавно?

Дюруа ознакомился с бумагой, но быстро сдавать свои позиции, хоть и серьезно пошатнувшиеся, не пожелал.

- Кем писано? - уточнил он, брезгливо держа записку двумя пальцами за самый краешек. - Неужели сыном кузнеца? Ни одной ошибочки, да и слог, как у дворянина…

Робер промолчал, задумавшись. Что правда - то правда, текст как-то уж очень грамотно составлен! Ремесленники обычно изъясняются иначе.

- Поймите, Дюруа, - проговорил он, отбирая и пряча записку в карман. - Я очень хотел бы, чтобы Жюстин была невиновна. Но есть факты, на которые невозможно закрыть глаза!

“Может, она и правда всего лишь пела песню для Бернадетт, отвлекая и успокаивая? Вон, Дюруа был вынужден выдирать больной зуб, никакие ведьминские хитрости не помогли. Значит, Жюстин - не ведьма? Ох, как хочется в это поверить! Но, разве это не очередная попытка обмануть себя, выдав желаемое за действительное?” - со вздохом подумал кардинал.

Он кратко пересказал Дюруа события минувшего дня, описав все, что было замечено в доме Жюстин. Сенешаль слушал молча, мрачнея с каждой новой фразой.

- Хочу на это взглянуть, - наконец проговорил он. - Уверен, этому есть какое-то объяснение!
- Есть, - проворчал Робер. - Как насчет такого: Жюстин - ведьма?
- Или, - Дюруа назидательно поднял палец, - кто-то старается убедить Вас в этом. Ваше Высокопреосвященство, допустите мысль, что Вас могут обмануть, что в мирских делах Вы можете ошибаться…
- Ошибаться?! - гневно переспросил кардинал. - Предлагаю завтра вместе проведать дом Жюстин. Посмотрим, может и Вы ошибетесь, обдумывая увиденное.
- И возьмите с собой саму девушку, - предложил сенешаль. - Под стражей, конечно.

“Ладно… Но тогда и Де Шабри захвачу, - подумал Робер. - Жюстин как-то подозрительно резко отреагировала, когда узнала, что он был в ее доме…” У девушки не было ни одной причины относиться к упоминанию епископа спокойно: в конце концов, он избил ее плетью и сломал руку. Но взбесили ее именно слова, что Де Шабри заходил в дом!

Странно.

Словом, неудивительно, что в итоге к дому Жюстин на следующий день отправилась целая процессия. Епископ Реннский пообещал явиться прямо к назначенному месту, но народа и без него оказалось достаточно. Жюстин шла в окружении трех стражников, но без оков. Впрочем, едва ли ей удалось бы убежать: стражники были так близко, что шагни она в сторону, - сразу схватят. Двое топали по бокам, а один - сзади, чуть ли не наступая девушке на пятки. Та прекрасно чувствовала запахи немытых тел, исходившие от всех троих, но терпела это молча.

Сенешаль тоже явился в сопровождении стражи, по обыкновению охранявший его от чрезмерной народной любви и всеобщего обожания. Кардинал подумал, что, возможно, охрана не помешала бы и ему: к Роберу в Нарбонне раньше относились нормально, но теперь, когда он возглавил инквизиторское дознание про Жюстин, то и дело ловил на себе недобрые взгляды горожан.

Напасть на кардинала в открытую, впрочем, никто бы в Нарбонне не рискнул. Но вот подстроить какую-нибудь пакость исподтишка…

У дома Жюстин их уже поджидал епископ Де Шабри. Но внимание быстро помрачневшего Робера сразу привлек другой человек, пришедший, судя по всему, вместе с епископом. Высокий, с прямой, как палка, спиной, вытесанным словно из столетнего дуба профилем и в пурпурной мантии. Этот пурпур был самым ярким пятном на всей улице и бросался в глаза еще издали.

- Осмелился пригласить и счастлив представить вам, - начал Де Шабри, но Робер перебил его.
- Мы знакомы.

Он поклонился.

- Кардинал Романо, мое почтение. Что привело Великого Инквизитора в Нарбонну?

Человек в пурпурной мантии слегка кивнул в ответ.

- Кардинал Робер, наслышан о Ваших успехах.

Голос у инквизитора был сухой, надтреснутый. При его звуках сенешалю сразу вспомнились какие-то старые, может даже библейские рассказы про пустыни и голод. Он даже поморщился: голос был на редкость неприятный.

- Успехах?
- Влияние Святого Престола в этих краях сильно выросло за последние пять лет, - счел необходимым пояснить Романо. - В Риме считают это Вашей безусловной заслугой. У меня папский указ о вашем переводе в Рим. В планах Папы собрать все наши силы в одну карающую длань. Он хочет создать конгрегацию Римской и Вселенской инквизиции, и Вам будет предложен второй в иерархии этой конгрегации пост.

Романо умолк, всем своим видом давая понять, у кого будет первый.

- И Вы лично привезли этот указ о переводе?

Удивления Роберу было не занимать. Второй… ну ладно, третий человек во всей католической церкви, Его Высокопреосвященство Доминик Робер.

Звучит привлекательно, без сомнений. А сколько важных и нужных дел он может совершить, облеченный таким званием!

На тонких бескровных губах Великого инквизитора промелькнуло слабое подобие улыбки.

- Разумеется, не привез.
- Не привез, - эхом повторил Робер.

Романо разочарованно поморщился. Неужели этот француз всерьез думает, что он, Великий Инквизитор, служит гонцом в Римской курии? Впрочем, временное помутнение разума можно списать на восторг от нового назначения.

- Бумага у одного из моих помощников. Мой путь лежит в Париж, по делам Святого Престола, разумеется. Я не планировал заезжать в Нарбонну. Проще было бы отправить сюда подручного, передать указ. Но в дороге я получил весточку от знакомого епископа, - Романо легким движением подбородка указал на Де Шабри. - Здесь поймана ведьма, чернокнижница, верно?

Это не было вопросом. Еще одно движение острого подбородка указало на Жюстин, и Роберу стало ясно, что Великому Инквизитору известно многое.

- На деле убеждаюсь, что понтифик избрал для конгрегации нужного человека.

Романо коротко, одобрительно кивнул. В оглушительном молчании всех присутствующих раздался голос кардинала Доминика Робера:

- Вина этой женщины еще не доказана. Есть свидетельства, обозначающие ее причастность к ведьмовскому делу, но есть и опровергающие это сведения. Дознание продолжается, Ваше Высокопреосвященство.

Первые несколько слов прозвучали неуверенно, словно бы нащупывая путь в темном коридоре мыслей, но затем голос обрел твердость. Робер кинул три быстрых взгляда: на сенешаля, на Де Шабри и последний - на Жюстин. На лице Дюруа он прочел замешательство, епископ светился торжеством победителя, а в глазах девушки застыла надежда.

Во второй раз тишина перед домом Жюстин была нарушена Кристофом, вихрастым соседским мальчишкой лет шести. Он давно смекнул, что здесь затевается что-то интересное, недаром собралось столько важных мужчин! Чтобы лучше все видеть и слышать, ведь потом это потребуется пересказать всем друзьям на улице, паренек удобно расположился на толстой ветви старого платана, нависшей прямо над улицей.

Увы, платан оказался слишком уж стар. Он, возможно, помнил те еще времена, когда Нарбонной владели вестготы или сарацины, а вот во время нынешнее совсем уже одряхлел. С сухим треском ветка надломилась, и мальчишка, коротко вскрикнув, рухнул с высоты в три-четыре туаза на булыжную мостовую, чуть ли не под ноги Великому Инквизитору.

Падая с такой высоты на камни, можно, пожалуй, сломать любую из двух сотен костей, что Творец мудро распределил по всему телу. Но переломами дело не ограничилось, Кристоф упал весьма неудачно. Крупный обломок ветви насквозь пробил ему правый бок и теперь, весь в алой пенистой крови, торчал из тела, словно риф над морской гладью. Отказав в последнем утешении, сознание не пожелало покидать мальчишку, и тот чувствовал все, что ему было отведено чувствовать. Его ладони отчаянно царапали мостовую, обламывая ногти, а из горла рвался не то стон, не то крик. На губах показалась кровь, почему-то уже не алая, а темная.

- Парень не жилец, - отводя глаза, озвучил очевидное Дюруа. - Бедняга.
- Да, - согласился епископ Реннский. - Еще минут десять-пятнадцать… Жаль, что не сразу. Но на все воля Всевышнего!

Жюстин рванулась к лежащему в быстро прибывающей луже крови мальчику и упала рядом с ним на колени. Никто ее не остановил: верно, она знала соседского паренька. Для прощания оставалось мало времени, так пусть уж…

Но прощаться девушка не собиралась. Она обвела взглядом всех собравшихся, на мгновение задержав его на Робере.

- Будь что будет, - проговорила она, отчаянно тряхнув головой и закинув льняные волосы с лица за спину. - Ему слишком рано умирать! Это несправедливо - умирать в шесть лет, слышите, вы?!

Жюстин рывком вытащила у мальчишки обломок ветки из тела, положила одну ладонь на рану в боку, а вторую - на бледный, уже почти белый лоб и запела.

Запела заклинание.

Инкантацию, как это называл когда-то ее учитель.

Нет, это определенно была не латынь. И не древнегреческий, и не арамейский, и вообще ни одно из наречий, на которых когда-либо говорили люди в этом мире.

Нет.

Но на этом языке, от сотворения мира и до наших дней, говорили деревья и травы в лесах. На нем пели реки, бегущие с горных вершин в долины, на нем вели свои неспешные беседы скалы и камни, на нем разговаривали горы, водившие дружбу с облаками, на нем, наверное, само Небо признавалось в любви Земле.

Робер мог поклясться, что видел, как под ладонями девушки разлилось голубоватое сияние, укрывшее на пару секунд эдаким мерцающим саваном лежащего мальчишку. Сенешаль, забыв дышать, стоял рядом и глядел во все глаза, хотя уже видел что-то похожее в день, когда его дочь давала начало новой жизни. Просто тогда он посчитал, что от волнения и переживаний ему померещилось всякое… Но вот теперь-то он мог быть уверен: это не было наваждением или игрой мятущегося сознания, из-за тревог и страхов вообразившего себе невесть что.

Все это видели!

Было ли это божественным чудом или проявлением сатанинских козней - неизвестно, но коснулось это всех.

Парнишка глубоко вздохнул и задышал, часто-часто, как дышат в жаркую пору собаки. Глаза его на мгновение открылись, он увидел Жюстин, по-прежнему стоявшую на коленях, улыбнулся ей окровавленными губами и провалился в глубокий сон.

- Он проспит не меньше двух суток, - проговорила девушка, поднимаясь на ноги и пошатываясь от усталости. На ее губах тоже показалась кровь, которую она быстро слизнула. - Мальчишка - сирота, я его знаю…

Один из стражников подтверждающе закивал.

- Верно, он батрачит у Габо́, там, скорее всего, и живет. Где-нибудь в хлеву, - он пожал плечами. - Странная семейка, доложу я вам! Шестеро ребятишек, и все такие оборванцы, а дом-то добротный! Поди учат детей милостыню выпрашивать на мосту, а то и воровать… - мужчина прикусил язык, сообразив, что разболтался сверх всякой меры, да еще и в присутствии кардинала!

А его мнения-то никто и не спрашивал!..

- Так вот, найдите кого-нибудь из этой семейки, - продолжила Жюстин, все еще нетвердо стоя на ногах. - Скажите, чтоб унесли мальчика домой. Скажите, что на рану надлежит класть примочку из отвара зверобоя и менять ее четырежды в день.

Жюстин поискала взглядом, кто бы мог передать все ее распоряжения, и неожиданно для себя самой выбрала для этого Робера.

- Еще скажите, что если у парнишки подымется жар, так бывает, тогда надо давать ему каждые два часа по ложке тертой ивовой коры. Покуда жар не уйдет, а краснота вокруг раны не уменьшится, - добавила она. - Передайте, прошу, монсеньор. Иначе моя жертва окажется напрасной.

На губах Жюстин снова проступила кровь, но она уже не обратила на это никакого внимания.

- И есть надежда, что мальчишка будет не только живой, но и здоровый? - удивился сенешаль, глядя на тело, которое прямо сейчас все еще не сильно отличалось от трупа.
- Надежда есть всегда, - тихо, но уверенно ответила Жюстин. - Что до этого парня… думаю, да. С ним все будет хорошо!
- Что ж, полагаю, - веско произнес кардинал Романо, - доказательств получено достаточно. Взять ведьму!

Он выпрямился, казалось, еще сильнее, и теперь своей осанкой напоминал какую-нибудь башню базилики Сен-Валери.

Западную. Самую мрачную из ее башен.

- Я обвиняю, женщина, тебя в черном колдовстве! По воле Господней, свершится правосудие! Если люди в Нарбонне достаточно расторопны, то костер для ведьмы запылает, самое позднее, завтра к полудню.

Робер вздохнул.

- Ваше Высокопреосвященство, факт ведьмовства устанавливается судом инквизиции или же признанием самой ведьмы. - Он вздохнул еще раз, мысленно прощаясь с постом второго человека в конгрегации, что планировали организовать в Римской курии. - Но суд еще не состоялся, а признания пока не прозвучало. До тех пор, как Вам, без сомнения, хорошо известно, вынесение приговора невозможно.

Романо нахмурился.

- У меня начало складываться впечатление, - неожиданно высоким, чуть ли не визгливым тоном ответил он, - будто Вас не очень интересует назначение в Рим.
- Напротив, очень интересует! - горячо возразил Робер. - Поэтому я ни на миг не посмею преступить наших законов, где под каждым стоит подпись Его Святейшества.

Великий Инквизитор еще пару секунд вглядывался в лицо кардинала, словно пытаясь прочесть его мысли, а затем, верно, совладав с мимолетной слабостью, коротко кивнул.

- Справедливо. Мы обязаны действовать, как предписывают наши законы. Надеюсь, долго ждать этого признания не придется. Мы, - он поискал глазами Де Шабри, - этому всячески поспособствуем. Что до суда… Предлагаю рассчитывать на чистосердечное признание ведьмы и ее раскаяние.

“Римская курия не издаст судебный приказ по этому делу, - сообразил Робер. - Романо, подзуживаемый епископом Реннским, отправит такое донесение в Рим, что никаких шансов созвать суд инквизиции не будет”.

Может, уже отправил.

Значит, имеет значение только признание ведьмы. Без суда. Суда, где кроме самого кардинала было бы еще несколько священников. Аббат Моррéль из Нимского монастыря, к примеру, всегда вдумчиво изучал такие дела и куда чаще принимал сторону защиты, а не обвинения. Кардинал пригласил бы Морреля, нашел бы еще несколько священников с острым умом и мягким сердцем. Подобрал бы свидетелей, того же старика-кожевника, что встретился здесь недавно им с Де Шабри…

- Кстати, монсеньор, помните господина Монблана? - неожиданно проговорил епископ, обращаясь к Роберу. - Старика, что искал здесь ремедиум для своей чахотки.

Кардинал недоуменно кивнул. Почему это оказалось вдруг “кстати”?!

- Как выяснилось, его мастерская - всего через три дома от постоялого двора, где я с моими людьми снимаем угол. Увы, она ночью сгорела. Бедняга Монблан часто работал там по ночам, - горестно добавил Де Шабри. - Помощь опоздала…
- О, нет! - воскликнула Жюстин, прислушиваясь, как оказалось, к разговору, и закрыла лицо руками.

Робер не изменился в лице. Ни единым мускулом не дал епископу понять, что очередной удар достиг цели.

Романо, не будучи в курсе вопроса, недовольно поморщился.

- Мирские дела обсудите после, на досуге. По ведьме - объявляю начало дознания под моим руководством. Мы добьемся истины!

Кардинал слегка поклонился.

- Почту за великую честь вести дознание с самим Великим Инквизитором.

Он сделал знак стражникам, и вся процессия двинулась обратно, в Сен-Валери.

С ведьмой.

С ведьмой, пойманной с поличным.

С ведьмой, которая одной ногой, считай, уже на костре.

Девушка выговорила исцеляющую формулу, повторив ее несколько раз. В точности, как ей когда-то говорил ее учитель. Эх, у него бы сработало лучше! Хотя боль и вправду чуть отступила. Да, совершенно не в той мере, в какой хотелось бы, но лучше, чем ничего. Среди прочих уроков, полученных ведьмой в свое время, был и такой: “Довольствуйся малым, если не можешь сделать большего!”

Жюстин и довольствовалась. Насчет шрамов она действительно не переживала: знала, что кожа заживет. На ней всегда все заживало легко, часто - вообще безо всяких заклинаний. Конечно, если для этого будет время… и если эти, с позволения сказать, “допросы” не будут повторяться каждый день. Если же будут… рано или поздно она скажет все, что требуется для Романо и Де Шабри. Плеть сломает ее, и костер станет мучительным избавлением. Ее последней болью.

- Нет, - прошептала Жюстин, живо представив себе эту сцену.

Как ее привязывают к закопченному столбу, врытому посредине Замковой площади, как палач… нет, это лучше и не представлять! Впрочем, может обойдется и без этого бесчестья. Она ведь уже не девица, ублюдок Лефевр постарался… Глаза Жюстин на мгновение вспыхнули яростью.

Жаль, что сына кузнеца нельзя повесить снова, еще раз!

Значит, в тот день палач останется без девушки на заклание. Просто сгребет кучу хвороста поближе к ее ногам и бросит туда горящий факел.

- Нет! - снова взмолилась Жюстин. - Я не хочу умирать! Только не так…

А Робер… Станет ли он смотреть, как огонь обнимет ее тело, останется ли вообще на Замковой площади после зачитывания обвинений? Да какая разница… Она - ведьма, он - кардинал и верховный инквизитор в Нарбонне. Он уже сжег несколько ведьм, подумаешь - будет на одну больше! Так что мольба о спасении к нему была, пожалуй, бессмысленна.

- Можешь даже не надеяться, - вздохнула девушка, устраиваясь прямо на полу, прислонясь к стене.

Холодный камень немного облегчал боль, все так же волнами разливавшуюся по спине.

А надеяться хотелось! Он ведь знает, что она помогает людям, он видел это! Пусть не молитвами, которых она никогда и не знала, но ведь помогает… За что католическая церковь с ней так обращается? Какую угрозу, какое противоречие в ней разглядела? Жюстин не понимала. Но как бы то ни было, наивно и глупо ждать помощи от кардинала этой церкви.

- Он видит в тебе врага. Врага всему, во что верит. Что ценит. Что считает главным в этом мире.

Именно так. А значит, без шансов.

Щеки Жюстин неожиданно вспыхнули алым. “А еще… Еще он видел тебя голой. Как там изъясняются знатные люди? Обнаженной”.

- Интересно, - у девушки даже дыхание сбилось от следующей мысли. - Понравилось ли ему увиденное?

Пожалуй… да нет, совершенно точно ей бы хотелось, чтобы понравилось. Жюстин знала, что красива, что привлекательна для многих мужчин. Но ни один из них не привлекает ее, вот в чем проблема!

- Не привлекал, - поправила она себя. - До недавнего времени.

Доминик… Какое хорошее у Робера имя. Хочется его произносить. Говорить ему это имя так, как никто раньше не говорил.

- Он - кардинал! - сердито напомнила себе Жюстин. - Враг. Вдобавок, он приносил обет безбрачия.

Но, пожалуй, когда она была обнаженная, он смотрел на нее не как человек, ограниченный какими-то обетами.

Она поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы Робер снова увидел ее без одежды. Или даже помог бы избавиться ей от этой лишней одежды. Почувствовать его руки на своих бедрах… В другой обстановке, конечно, в других обстоятельствах. По крайней мере, не в подвале Сен-Валери, без оков и плетки. Хотя… Подвал тоже неплох. Скамья вот есть…

Жюстин закусила губу, но затем - тряхнула головой, отгоняя эти странные, неожиданные мысли.

- О чем ты вообще думаешь, - проговорила она вслух. - Вспомни лучше о костре.

Но о костре не очень-то вспоминалось. Вот о Робере - другое дело! О Робере хотелось вспоминать. Как он посмотрел, как он сказал и даже - как он не сказал, промолчал и, быть может, лишь подумал… Жюстин отчаянно потерла виски. По всему выходило, что она… влюбилась, что ли? Какая-то нелепица! Когда успела?!

“Ну, скажем так: он мне нравится больше других мужчин”, - мысленно призналась она себе.

“Вместе взятых,” - сознание заботливо продолжило эту незатейливую мысль.

“Он избил тебя плетью, - запротестовала рациональная часть Жюстин. - И может ему это даже понравилось!”

Но она ведь сама попросила его это сделать… Просто так выходило меньше вреда, чем если б за хлыст снова взялся Де Шабри. И кардинал ничего подобного не хотел. Он даже просил прощения, слыханное ли дело! Кардинал! У простой травницы! И едва ли ему понравилось…

Жюстин облизала внезапно пересохшие губы: следующая мысль вогнала ее в краску до самых корней волос. Желание оказалось настолько сильным, что девушка стыдливо заозиралась, словно кто-то мог ее увидеть и, тем более, прочесть эти странные, необычные мысли в ее голове.

Она никогда раньше не знала, не испытывала таких ощущений! Ее ладони стали влажными, а в животе появилось странное тепло, словно она залпом выпила какой-то декокт, зелье с неведомыми доселе травами.

“О, да, - мысленно вздохнула Жюстин. - Неведомыми, как же! Яснее ясного, в чем тут дело… Но - почему сейчас? Почему… он?”

Девушка растерянно пожала плечами, отвечая собственным мыслям. Жалость к ней? Сострадание? Все это она видела в глазах Робера, но разве этого достаточно?..

А что касается “сейчас”... Жюстин снова вздохнула: тут - никаких загадок. Быть может, это короткое “сейчас” - все, что у нее осталось. Через несколько дней на Замковой площади вспыхнет очередной костер. Надо полагать, далеко не последний для Франции, но безусловно последний для одной симпатичной ведьмы. Скорее всего, это - ее последний шанс узнать, что такое… ну, любовь, наверное… И пусть лишь на несколько дней! Иным за всю жизнь не перепадает ни одного дня, ни даже часа, чтоб тот оказался наполнен такой магией.

Жюстин рассмеялась, искренне, легко. Ведь и правда выходило так, что она, жестоко выпоротая плетью, стоя в шаге от костра инквизиции, могла считать себя счастливее всех тех людей, кто прожил целую жизнь и ни разу не испытал этого чувства.

Такое, значит, у нее счастье… недолгое. Впрочем, есть кое-что, что могло бы сделать ее еще счастливей! Девушка снова покраснела, в который уж раз!

Вот, значит, что чувствует человек, когда страстно желает… Пожалуй, хорошо, что эту мысль прервал, собственно, ее центральный персонаж, вошедший в камеру и предусмотрительно заперший дверь на замок.

- Инквизитор Романо отдыхает после трапезы, - сообщил кардинал, не дожидаясь вопроса. - Он планирует продолжить завтра. Где и что делает Де Шабри - не знаю.

Робер развел руками.

- Бог с ними, - Жюстин поднялась с пола, стараясь думать не о руках мужчины и уж тем более не о его губах, а о чем-то более важном, по крайней мере, сейчас. - У тебя появились идеи, как меня спасти?
- Ты еще надеешься?

Травница, кивнув, улыбнулась.

Надеется. Несмотря ни на что.

- Надежда есть всегда, - вздохнула она, повторив еще один урок, полученный ей в прошлом.
- Пока никаких идей, - кардинал с досадой покачал головой. - Даже если я оставлю дверь открытой, незаметно убежать не получится.

Он рассказал Жюстин, что за базиликой наблюдают люди Великого Инквизитора.

- Так что пока не вижу способов. Знаю только, как спасти твою бессмертную душу, - мрачно добавил он.

Девушка поняла и совсем сникла. Душу ожидает спасение, если она признается, раскается в прегрешениях и будет за них сожжена.

- Я принес мазь, заживляющую раны, - виноватым голосом продолжил Робер, извлекая из кармана сутаны большую глиняную плошку. - Цветы календулы на свежей сметане. Повернись.

Жюстин взяла емкость и настороженно принюхалась. Пахло вроде бы вполне пристойно. Хотя она бы собирала календулу для этих целей в сентябре, ее последние цветы, когда трава набрала полную силу. Эта же была собрана, судя по слишком резкому аромату, в июле. В этом месяце календула только начинает цвести.

- Брал на торжище, у южного выхода, - без вопросительных интонаций заметила Жюстин. - У Жерома Одноглазого.
- Без понятия, - кардинал пожал плечами. - Да, у мужика была повязка на глазу. Левом, - уточняюще добавил он. - Повернись.
- Правом, - поправила его девушка. - Бракодел! Сколько раз говорила ему, календулу собирать в сентябре, в крайнем случае - в конце августа…
- В следующий раз передам, - Робер начал терять терпение. - Повернись!

Жюстин пару секунд оценивающе на него смотрела, а затем развернулась и скинула одежду. Первый раз за всю жизнь обнажившись перед мужчиной по своей воле и желанию.

“Господь всемогущий! - воскликнул кардинал в мыслях. - Зачем ты создал эдакое совершенство? Зачем являешь его мне здесь, сейчас?!”

Небеса привычно промолчали, предоставляя слабому человеку с мятущейся душой возможность найти ответ самому. И человек, кажется, его нашел. Но сначала…

- Прости, - прошептал кардинал, зачерпывая мазь из плошки целой пригоршней и намазывая спину девушки.

И не только спину. Следы от плетки были и ниже.

- Я уже понял, что против боли у тебя никакого заклинания нет, - заметил он, с удовольствием втирая мазь. - А против вот этого? Парнишку с перемолотыми внутренностями ты исцелила…

Жюстин долго не отвечала, нежась от прикосновений теплых ладоней.

- Других исцелять намного проще, - наконец, почти промурлыкала она. - Себя - тяжело. Здесь плеть не доставала, - выдохнула она, впрочем, не уворачиваясь и не пытаясь убрать его ставшие вдруг совершенно бесстыжими руки…

Полчаса спустя Робер лежал на полу темницы и блаженно смотрел в потолок, почти не моргая.

- Соблазнила… ведьма, - мечтательно проговорил он, запуская пятерню в ее длинные волосы.

Раскаяния в голосе не было ни на су.

- Вы согрешили, святой отец, - в тон ему ответила Жюстин. - Как будете смотреть в глаза прихожанам?

Кардинал вздохнул, затем улыбнулся. Оно того стоило!

- А кардинальский сан? - продолжила ступать по краю пропасти девушка. - Как же теперь быть? Придется отречься.
- Уведомление об отречении я уже написал, - спокойно согласился Робер. - Но в Римскую курию оно еще не отправлено. Без сана мне будет сложно пытаться вытащить тебя из огня.

Жюстин благодарно уткнулась лицом в его плечо.

- Ты все-таки попытаешься? Спасибо… Я не хочу умирать. Не сейчас и не так…

Она сообразила: если бумага об отречении Робером уже написана, то это было сделано до того, как… в общем, до недавних событий. А значит, он хотел спасти ее тоже еще до того. А значит… Что, она ему все-таки не безразлична? Причем, настолько, что он готов отречься от высокого сана?

Быть может, ее дорога жизни сделала очередной неожиданный поворот, но теперь - наконец-то к чему-то хорошему? Жюстин зажмурилась на минутку, представив себя в роли сначала возлюбленной Робера, а потом и мадам Робер. Странно, но ей действительно хотелось помечтать об этом. Но… видит ли кардинал ее рядом с собой, хоть кем-то?! Она украдкой приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на лицо Робера… Нет, он явно думал о чем-то другом. По крайней мере, Жюстин не хотела бы, чтобы мысли о ней вызывали такое сложное выражение лица у мужчины.

- Я нарушил обет, - тихо проговорил Робер, вздохнув. - Мало того, что я оказался слаб духом, так я еще солгал Всевышнему! Гореть мне в геенне огненной…
- За что? - так же тихо спросила Жюстин. - Даже если ты ничего ко мне не чувствуешь…
- Чувствую, - воскликнул Робер. - В том-то и дело, что… чувствую. А у священника не должно быть этого чувства, - упавшим голосом докончил он.
- Почему? - быстро возразила девушка. - Почему не должно? Всевышний создал нас такими. С чувствами, с ощущениями… живыми! Почему непременно надо отвергнуть этот дар?! Кому станет от этого лучше, Богу? Это он вам об этом рассказал?

От волнения она начала говорить громче и быстрее.

- В Библии, - начал кардинал, но Жюстин его перебила.
- Библия написана людьми! По слову Его, по замыслу Его, но - людьми! Неужели ты думаешь, что кто-то из смертных постиг мысли Господни настолько, что ни в чем не ошибся?

Кардинал задумчиво молчал.

- А сам текст… - девушка даже прищелкнула пальцами. - Твоя Библия на французском?
- На латыни, конечно, - фыркнул Робер.
- Но в тех землях, где началась эта история, говорили на арамейском, так? - Жюстин торжествующе прищурилась. - Получается, ты читаешь священный текст в переводе? И только Богу известно, не напутал ли чего неизвестный толмач!
- В двойном переводе, - озадаченно пробормотал Робер. - С арамейского Библия была переведена сперва на греческий, а уж с него - на латынь.

Он никогда не задумывался об этом раньше. Действительно, сколько нового было внесено в священные тексты при переводе? Сколько потерялось? Однако насчет обета безбрачия канон святой католической церкви вполне однозначен. Робер его нарушил, и ни к чему прикрывать свой грех ошибками перевода, быть может - всего лишь воображаемыми.

“Что ж, когда придет время, я буду готов к расплате,” - подумал кардинал.

Пожалуй, оно действительно стоило того! Если это - колдовство, ведьмины чары, то Робер не хотел, чтобы оно заканчивалось. А если нет… Что, если люди действительно сделаны такими, чтобы испытывать всю бурю ощущений и лавину чувств? Что, если Жюстин права? Что, если попытки отвергнуть этот дар, дар любви, что Всевышний вложил в каждую душу, и есть наитягчайший из грехов?

Кардинал, пожалуй, в первый раз за всю жизнь ощутил, что его религия оказалась… нет, не плохой и даже не неправильной, а неполной, однобокой.

“Надо было лучше слушать наставников, - подумал он. - Наверняка они говорили об этом!”

Но червь сомнений уже поселился в его душе. Может, и говорили… Но интересно, что бы они заговорили, встреться им вот такая девушка, как Жюстин?..

- О, если бы мы… узнали друг друга раньше, - вздохнула она, нежно касаясь его груди кончиками пальцев. - Если б ты смог еще тогда сложить свои обеты и просто жить! Уйти со мной… Не от веры! От церкви! Зачем мы повстречались лишь сейчас?!

Жюстин быстро перекинула ногу через Робера и села ему на грудь.

“Если это - не врата в вечное блаженство, то что это?!” - мысленно воскликнул тот, не отрывая глаз от открывшегося его взору.

- Пошел бы? - девушка приблизила свое лицо к лицу кардинала. – Я показала бы тебе жизнь! Первому человеку, которому я захотела бы ее показать… Первому мужчине.

Вместо ответа Робер положил руки ей на бедра и прикоснулся к ним губами. Сначала - легко, еле заметно, затем - сильнее, выше. Жюстин откинулась назад и застонала. Он завел ладони ей за спину, обхватил ягодицы и уверенными движениями потребовал придвинуться так, чтобы губами можно было доставать не только до внутренней поверхности бедер. Она, мечтательно закрыв глаза, подчинилась…

Так миновало еще полчаса. Может, и больше: никаких хронометров здесь, понятно, не было.

Не требовались.

- Завтра вы снова будете меня пороть? - неожиданно спросила Жюстин, вытягиваясь возле кардинала, словно кошка.

Робер помрачнел. Он уже успел переместиться на крыльях грез куда-то, где вообще не было инквизиции и ее костров, где не существовало грехов и наказаний за них, и были только он и эта девушка… и теперь с болезненным стоном возвращался обратно, в реальный мир.

- Романо снова явится на дознание, - с сожалением признался он. - Значит, видимо, да. Ты не должна признавать вину! Как только скажешь, что ты - ведьма, на следующий день окажешься на костре. Вытерпи. Прошу. Я найду выход, просто мне нужно время…

Робер чуть не плакал. Он ощутил острую жалость к Жюстин. Пожалуй, даже не только к ней одной, а вообще ко всем людям, что получили в подвалах Сен-Валери клеймо еретика, врага церкви, и вышли отсюда только, чтобы быть заживо сожженными на Замковой площади.

“Люди!.. Боже, куда я смотрел? Это были люди! Живые, когда-то они радовались жизни, дышали полной грудью, глядели на мир широко распахнутыми глазами… Какую опасность они несли для Рима?! Господи, почему ты не остановил меня? Почему не дал знак, что я творю что-то чудовищное? Почему, наконец, не послал простого ночного грабителя где-нибудь на улицах Нарбонны, чтобы он кинжалом оборвал мою жизнь, чтобы все те жизни, сгубленные на костре, остались нетронуты?!“

Небеса молчали.

В чем была вина этих еретиков? Он даже не помнил. Вроде бы, кто-то из них вообще отрицал существование Бога. Кто-то - сомневался, что католическая церковь - подходящий посредник для общения человека со Всевышним. Были и те, кто вредил людям, без сомнения, вспомнить того же пекаря с ядом в буханках хлеба. Да, такой, пожалуй, заслужил смерть в огне. А другие?

Небеса все еще молчали. Может, оттого, что из подвала Сен-Валери их было не видно… Зато рядом пошевелилась Жюстин, кутаясь в одежду, и Робер понял.

Вот он, знак. Яснее ясного!

- Больше я никому не позволю причинить тебе боль, - тихо произнес он. - Ни Романо, ни Де Шабри, никому!
- Позволишь, - покачала головой Жюстин. - И сам еще причинишь…
- Я…
- Послушай, - девушка положила теплую узкую ладошку ему на губы. - Пока ты не придумал что-нибудь, у нас нет другого выхода. Ты хочешь, чтобы плеть завтра оказалась в руках Де Шабри?
- Нет, - признал очевидное кардинал.
- Значит, тебе придется набраться мужества и сделать это со мной снова, - пожала плечами Жюстин. - Заклинаний унять собственную боль не существует, но кое-что может получиться и без… - девушка на миг запнулась, - без колдовства. Принеси бумагу и чернила, запишешь, какие потребуются травы и как сделать из них вытяжку. Она потребуется мне к утру.
- И ты перестанешь чувствовать боль? - радостно встрепенулся Робер.

Жюстин грустно улыбнулась.

- Лишь немного. Но и это лучше, чем ничего. Надо довольствоваться малым! И намажь мне снова спину, пожалуйста. Ей еще достанется завтра… хорошо, хоть от твоей руки. Ненавижу Де Шабри, - вырвалось у нее. - Не хочу давать мерзавцу повода даже для такой маленькой радости!

Робер снова зачерпнул пригоршню мази с невовремя собранной календулой, и… прошло еще две-три четверти часа

- Листок бумаги, - напомнила она, с сожалением поднимаясь на ноги. - И еще одно… Послушай меня сейчас очень внимательно, и сделай все в точности, как скажу.

Жюстин говорила, а ее худенькие плечи вздрагивали от недавних переживаний… от удовольствия. Что ж, в список трав для экстракта, притупляющего боль, придется, пожалуй, добавить еще несколько. Для приготовления другого декокта, с иными целями. Жюстин в мыслях прикинула, на каком этапе сейчас она находится… и поняла, что лучше все-таки принять меры.

Ибо не ко времени это.