Переехали мы с Леной в старую сталинку. Красота: потолки огромные, стены как у танка, а вот перекрытия — сюрприз — не столько прочные, сколько вибро-чуткие. Стоит сверху кому-то пройтись, и у тебя на полке ложки сами подпрыгивают, будто дом решил подыграть.
А сверху жили ребята такие, что если бы они хлопнули дверью, дом бы поставил им лайк. Два кабана, бритые затылки, и их подруги сиренистого темперамента. Пятница — значит фестиваль «Перекричи кальянный рэп». Рёв, топот, «Браааат, наливай!» — полный комплект.
Я человек мирный, но и не идиот. Лезть скандалить к двум шкафам? Потом жить с ними бок о бок, как мышь с питоном? Полиция? Она приедет, когда они уже сами уснут и скажут, что это я шумлю.
Сидим как-то в очередную пятничную вакханалию, и я Лене говорю:
— Силой громкость не перебьёшь. Но можно перебить физиологией.
— Какой ещё?
— Акустической.
Я же инженер-звуковик. Купил вибродинамик — маленькую шайбу, которая сама по себе тихая, но заставляет вибрировать всё, к чему её прижмёшь. Приклеил её к потолку через толстую книгу, чтобы распределить вибрацию по плите.
Сгенерировал трек: коричневый шум, модулируемый внутри диапазона 35–55 Гц. Не инфразвук, но именно тот диапазон, на котором сталинские перекрытия чаще всего входят в лёгкий резонанс.
А ещё я задал медленную огибающую — раз в восемь секунд плавный подъем и спад.
Звук почти не слышен, но тело ловит дрожание, а мозг не может к нему привыкнуть: огибающая всё время меняется, и приходится держать напряжение. Это не усыпляет — это тихо выматывает, будто едешь в автобусе, который всё время чуть-чуть качает.
— Вот, — говорю. — Мой акустический феназепам. Не вырубает, но делает так, что веселая пьянка становится тяжёлой работой.
Включили.
У нас в комнате — тишина, просто воздух стал гуще, как будто давление слегка просело. Ложки в сушилке едва дрожат, почти незаметно.
Сверху поначалу гремели уверенно. Потом — тише. Потом ещё тише. Крики «ДАААВАЙ!» смялись в неуверенный бубнёж. Минут через сорок — полная тишина, как будто у них вечеринка упала от усталости лицом на ковёр.
Через пару недель — звонок. На пороге один из шкафов. Вид не агрессивный, а скорее озадаченный.
— Соседи… У вас всё нормально?
— В смысле? — делаю удивлённое лицо.
— Странность какая-то. Как соберёмся — становится тяжеловато, голова гудит. Жена говорит, это 5G ловим. А мой брат вообще про рептилоидов какую-то чушь несёт... Вы ничего такого не замечали?
Я многозначительно вздохнул, как будто он подтвердил мои самые страшные подозрения.
— Замечали, — тихо сказал я. — Мы думали, нам просто кажется. От нервов. А оказывается, и у вас... Честно, даже как-то спокойнее, что мы не одни.
— Ну и что это, по-твоему? — сосед наклонился ко мне, понизив голос.
— Бог его знает… В таких домах иногда ловится что-то странное. Не звук, не вибрация — просто будто давление меняется. Мы пару раз просыпались, будто кто-то рядом прошёл. Я думал, нам кажется. А теперь вот думаю — может, дом сам фонит, кто его разберёт.
Сосед задумался, почесал щетину. Идея, что проблема не только у них, но и мы её стыдливо терпим, показалась ему куда правдоподобнее прямой конфронтации.
— Бред-то бред, — пробормотал он. — А голова-то гудит. Ладно, не буду мешать.
Он ушёл, унося с собой новую мысль: мы не враги, а такие же пострадавшие. А если враг — какой-то невидимый фон, то и ругаться вроде не с кем.
С тех пор ночных рейвов не было. А если сверху начинался разгон — я тихонько включал «феназепам». Минут через двадцать всё стихало.
Иногда лучшая стратегия — это не объявлять войну, а стоять с противником в одном окопе против общего, воображаемого врага. И пусть они думают, что их усыпляют рептилоиды, а не сосед с чувством ритма и знанием физики.
