Дети носились по коридорам с круглыми глазами. Их движение состояло из бесконечных тычков, пинков, подзатыльников, толчков и крика. Именно крик был двигателем безумного круговорота. Лишь в одном из темных уголков длинных школьных коридоров не было этого нескончаемого движения, напротив, там было слишком тихо, неправильно тихо, и даже не подходя близко можно было понять - происходит что-то запретное.

- Мы это сами откопали. Опасно? Конечно, опасно! А иначе как? А иначе вы все бы там ходили! – среди тихих перешептываний сумрачного уголочка, выделялся звонкий голос тощего, чуть сгорбленного мальчишки с бледным, острым лицом. - Там сторож злющий, возьмёт своё ружье и бам – бам! Настоящие? Конечно, настоящие! Ему можно, у него даже говорят разрешение на отстрел есть… Да, не вру я! Говорю же, точно не знаю, просто слышал! Смотрите, смотрите… меняю на всякое разное, предлагайте не стесняйтесь. Валька, все хорошо? – «продавец» приподнялся на цыпочках, чтобы поверх голов покупателей рассмотреть друга, оставленного на случай неожиданного возникновения в коридоре учителей.

Валька поднял пухлую ручку, сжатую в кулак и кивнул.

- Что-то сегодня не густо, - со знанием дела протянул один из покупателей лопоухий и коротконогий мальчик. – Барахло одно.

- Так и пш-ш-шел вон отсюда, раз не нравится, Буряк, - встрепенулся продавец, - ишь какие! Не нравится… Берите что дают! Лучше все равно не найдёте!

- Да знаем мы тебя,  Вовчик, - гоготнул чернобровый парнишка в донельзя мятой рубашке. – Лучшее опять старшекам понесёшь? Этому, как его зовут… не помню. А нам все барахло скидываешь!

- Так откуда у вас деньги на нормальное? – без обиняков ответил Вовчик.

- А откуда ты знаешь, что у нас денег нет? – спросил другой мальчик в  круглых не по размеру больших очках. Он крутил в руках маленький потрёпанный фонарик, с облупившейся краской и чуть треснувшим стеклом.  – Вот что это? Он даже не включается.

- Дай сюда, деревня, - хмыкнул Вовчик и вырвал из рук очкастого мальчишки фонарик. – Это фирма! Вещь! Тут надо уметь обращаться…  Сейчас, - он надавил на кнопку включения и не отпуская её начал крутить пальцем по всей поверхности кнопки, - сейчас… сейчас… Оп!

Лампочка зажглась, но не обычным светом, а синим. Немного померцав, фонарь вновь потух, но и этого было достаточно, чтобы вызвать гул одобрения.

- Крутая вещь! – сказал Буряк, приглаживая светлые тонкие волосы.

- А то! Я же говорю - фирма! – причмокнул Вовчик. –  Такой вещи подход нужон, а вы…

- За сколько отдашь? – встрял в разговор мальчишка с рассечённой губой. – Даю жвачку, мятную, две пластинки.

- Эй, тебя тут вообще не было! – возмутился тот, что в очках. – Я первый был. Даю пугач дедовский.

- Работает? – недоверчиво спросил Вовчик.

- Куда там, но зато смотрится как! А? Как настоящий!

Вовчик покрутил в руках пугач, пощёлкал, сделанным из какой-то железки, спусковым крючком, посмотрел в кривое дуло.

- Не, чушня какая-то. Этот фонарик… Таких нигде нет, ты посмотри! Посмотри! Цвет какой! Он десять таких пугачей стоит.

- Нормальный пистончик, в нем, между прочим, смысла много, - засопел очкарик, пряча пугач в карман. -  Так мой папаша говорит. Дед им во время войны от партизан отстреливался.

- Партизаны наши были, придурошня, - крупный мальчик лет тринадцати отвесил смачную оплеуху своему недалёкому товарищу. – От фашистов он отстреливался. Или твой дед фашистом был?

- Да, иди ты! Много больно знаешь, чтобы про моего деда такое говорить.

- Много, не мало!

Мальчики угрожающе уставились друг на друга, казалось ещё немного и начнётся та самая нелепая, неловкая, но очень жестокая драка, какая бывает между детьми.

- Вовчик, - раздался голос Вальки над ребяческими головами, - старшеки! Старшеки идут!

- Он идёт? – спросил Вовчик.

- Ага.

- А ну-ка пош-ш-шли вон! Не загораживайте товар, - шикнул Вовчик на хорохорившихся товарищей.

Вся прыть сразу исчезла, и мальчики послушно расступились, образовав коридор для троих восьмиклассников. Те вышагивали не спеша, чуть подволакивая ноги в стоптанных туфлях, смотрели с презрением, и картинно зевая.

- Ну, что тут у вас? – спросил самый худой из них, парень с редкими усиками и невероятно сальными волосами.

- Серёга, здорова! – Вовчик по-хозяйски провёл рукой над товаром. – Вот, смотри. Все новенькое: фонарик, пенальчик резной, паяльник, даже джинсы есть. Немного большие, но можно поясом затянуть, очень стильно будет!

Серёга не спешил отвечать. Он безразлично глянул на заботливо разложенные вещи, медленно достал платочек, шумно сморкнулся, и положил испачканную ткань прямо на стол. Двое его друзей сипло гоготнули.

- Всё дрянь, - процедил он. – Отстой какой-то. Пацаны, ну посмотрите, что предлагает. Что-нибудь серьёзнее есть?

- А что надо? – засуетился Вовчик. - Все есть! Кипятильник работающий есть, вот такой вот значок есть, смотри со звездой, вот лак для волос, там немного, но есть. Ещё книга без начала, но концовка – во! – он выставил вперёд большой палец. – И только для тебя берег, вот.

Под вздохи и свисты стоящих рядом мальчишек, Вовчик выудил из недр кожаного портфеля маленький перочинный ножичек, у того была облупившаяся, некогда красная рукоятка с узором, а механизм срабатывал тяжело и с громким хрустом.  Серёга прищурился.

- Фигня, - сказал он сощурив и без того узкие глаза.

- Почему? – осел Вовчик, но тут же встрепенулся. - Что надо-то скажи? Все достану! Что хочешь!

Серёга выпятил нижнюю губу, так словно обиделся, ещё раз лениво обвёл взглядом товар и задержался на мгновение на самом Вовчике.

- Не знаю…  Можешь мне свои часики дать, вроде бы ничего такие.

- Ни за что! – нахмурился Вовчик, но тут же пошёл на попятную, - это отца. Он ругаться будет, если узнает, может что-то другое?

- Видали, как старается, - ухмыльнулся Серёга. – Это ты меня должен удивлять, щегол. Что есть такого, чтобы я захотел с тобой обменяться на… ну, например вот это? – он достал из кармана брюк вчетверо сложенный пожелтевший от времени листок бумаги. – Ты же это хочешь?

Вовчик сам того не замечая начал громко дышать, а лицо его стало пунцовым. Казалось, он не выдержит, закричит или даже бросится на Серёгу с кулаками.

- Тебе же все равно не нужно. Ты ей даже не пользуешься! Отдал бы мне, а я бы нашёл, чем отблагодарить

- Чего это? Нужно будет – использую, – Серёга поспешно спрятал листок, - когда-нибудь.

- Не будет такого! Потому что… Потому что ты трус, - хрипло отвтеил Вовчик. – Носишь эту бумажку с собой, а никакой пользы! Как собака на сене - только гавкаешь, а что делать не знаешь, - онне любил трусов, но ещё больше не любил трусов, что претворяются смельчаками.

Серёга хмыкнул, прищёлкнул языком и нелепо гоготнул, но ему никто не поверил, даже друзья. Всем как-то сразу стало понятно, что он врёт, и что он и вправду никогда не воспользуется тем, что так небрежно хранил.

- Ну и пусть, - с вызовом ответил Серёга. – Зато у меня она есть! А у тебя нет. Хочешь же, да? Так найди что-то толковое, и тогда я подумаю.

Вовчик с ненавистью посмотрел вслед удаляющейся компании. На сегодня битва была проиграна.

- Слушай, дам за ножичек две жвачки. А? – не унимался очкарик. – Грампластинку нужно? Могу достать…

- Отстань! Все лавочка закрыта. Хватит, - пробурчал Вовчик, наспех засовывая богатства в портфель, главный покупатель уже ушёл.

- Вовка, тебя брат ищет! - взвизгнула бледно-русая девчачья голова, внезапно появившаяся среди мальчишеских голов. – Он там у их класса стоит.

- Чего ему надо?

- Откуда я знаю! Меня просили только передать!

Около двустворчатой двери с позолоченной табличкой, на которой стёрлась половина букв, Вовчика ждал Кирилл. Он стоял около холодной стены, но не касался её спиной. Заволокшие пеленой глаза безучастно смотрели куда-то в глубину кишащего детьми коридора.

- Чего тебе? – без приветствия начал Вовчик.

- Торгуешь? – спросил Кирилл.

- Ну.

- Увидят, опять мать вызовут. Ты её не бережёшь.

- У-у-у-у, зато ты бережёшь! – Вовчик со злости пнул дверь, но тут же отскочил.-  Бережливый. Чего звал-то?

- Ты сегодня идёшь на свалку?

- Не знаю, может быть, - Вовчик шумно втянул воздух и воровато оглянулся по сторонам. – Ты бы об этом потише…

- Возьми меня с собой.

- Ага, сейчас. Мама против, да и Валька, что скажет…

- Твой Валька, - перебил Вовчика Кирилл, - сделает все, что ты повелишь, он же у тебя вроде ручной собачки. А  мама сегодня допоздна, баланс сводят.

- Там опасно. Споткнёшься, упадёшь ещё.

- Когда я падал? – поморщился Кирилл. – Я помогу найти что-нибудь этакое. Серёжа сразу карту отдаст. Обещаю.

Вовчик на мгновение задумался. Он закусил нижнюю губу и носком стоптанных туфель пытался проделать дыру в каменном полу школы. Он уже знал, что ответит, но хотел немного набить себе цену. Да,  пусть Кирилл знает и понимает, что он уговорил Вовчика взять его с собой, и если, что случиться, то пусть это будет на его Кириллиной совести.

- Хорошо, только ты давай не задерживайся, сразу после школы идём.

«Она не шутит: «Как мы проспали восстание машин, листая ленту с мемасами»

Ей просто все равно. Она — цунами. Ты не можешь шутить с цунами, ты можешь только научиться плавать или утонуть. «Учитесь плавать... вода прибывает».

#ТеорияНикитина

Голод — мой самый верный спутник. Он приходит раньше рассвета и уходит только тогда, когда миска пустеет. Двуногие думают, что я люблю разное. Они иногда приносят мне те тёплые куриные шеи, о которых я ещё расскажу — это настоящий пир, когда хруст костей заглушает вой ветра. Но пир бывает не каждый день.

Чаще всего в миску сыплются сухие коричневые камешки. Они гремят, как град по крыше. Я ем их быстро, не смакуя. Они разбухают в животе, даря тяжесть и тепло на долгие часы. Это топливо. Просто чтобы лапы носили меня по снегу.

Но бывают дни, когда они открывают шуршащие пакетики. В них — мягкое, в соусе. Те, что пахнут резко и сильно, мне нравятся больше всего. Это запах настоящей еды, пусть и немного странный, но он щекочет нос и заставляет сглатывать слюну ещё на подходе. Я вылизываю миску до блеска.

А иногда... иногда еда другая. Пакетики выглядят иначе. Запах от них слабый, едва уловимый. Словно в этой еде нет радости, только польза. Я чую на них чужой дух — запах тех, других котов, что живут в тепле, за стеклом, где всегда лето. Я догадываюсь: они, эти домашние неженки, отказались это есть. Им, наверное, было невкусно. Они могут позволить себе воротить нос и ждать чего-то получше.

Я — не могу. Я ем их «лечебную» еду, их дорогие, но пресные объедки. Для меня нет понятия «невкусно». Есть только «сыто» или «голодно». Я доедаю то, от чего отказались сытые, и чувствую себя победителем. Потому что пока они выбирают вкус, я выбираю жизнь.

Спасибо им за привередливость. Мне сегодня будет теплее.