987 год. Зимний солнцеворот. Овруч.

Всемила с ребятишками каталась со снежной горы на санках. Не смотря на то, что ей было уже семнадцать годков от роду, душою девушка была ещё совсем ребёнком. Замуж Всемилу не брали потому, что она была убогой. Девушка уродилась горбуньей, к тому же один её глаз был почти заросшим, а челюсть скособочена, из-за чего у неё часто изо рта тянулись нитки слюны.

Но Всемила была очень доброй и светлой, её часто просили понянчится с малыми детьми соседей и родственников, потому что девушка очень хорошо находила с ними общий язык. Однако, дома её не любили. Батюшка часто был в походах и Всемила почти не помнила его, а матушка раздражалась по малейшему поводу и без, кричала, а иногда даже была девушку.

На ярмарочном столбе висели удальцы, пытающиеся достать с приколоченного к верху большого колеса сапоги и шапки. Скоморохи дудели в жалейки и били в бубны распевая дурашливые песенки. Детки покупали коврижки и медовые пряники. К вечеру разрумянившиеся на морозе ребята направились домой.

***

Когда пришли волхвы Корочуна, указав на её единственную дочь Всемилу кривыми перстами, матушка выдохнула с облегчением. Согбенная под уродливым горбом, со съехавшей набок челюстью Всемила сидела на лавке и играла с шишками.

Девушку посадили на сани, увезли в лес к высокой древней ели, где собрались и другие волхвы и прислужники. Жертвенные козы были уже умерщвлены, а их внутренности под бой колотушек и бормотание посвященных, развешивали по ветвям дерева. Вокруг плясали юродивые и жречихи, выкрикивая на разные голоса хвалы солнцевороту и их покровителю. В костры подбрасывали травы для дымов, отчего движения танцоров становились всё интенсивнее и угловатее.

Всемила не плакала, не издавала ни звука думая, что это игра и улыбалась, когда её раздели до нага и привязали к стволу, подлив под ноги собранную в ушат кровь.

Всё утихло. Волхвы погрузились на сани, жречихи и юродивые поплелись следом то и дело вздрагивая, пытаясь сбросить с себя оковы ритуального танца.

Морозец кусал нежную кожу, превращая нитки слюны, тянущиеся из убогого рта в льдинки. Спорить с решением волхвов никто не собирался. Прочие родители давно уже откупились от волхвов кто золотом, кто скотиной, и ворожба их всегда теперь указывала на семьи нищие и неимущие, что не смогли дать откупа.

Темнело очень быстро, особенно в лесу, ног Всемила уже не чувствовала и начала плакать, зовя матушку.

Когда стемнело так, что не видно было даже окружающие девушку окровавленные ветки, в лесу затрещали деревья.

Между замёрзших сосен восседая на крупном мохнатом звере передвигался крепкий мужчина. Лоб его был перехвачен берестовой лентой, а могучую грудь окутывала медвежья шкура. Мужчину сопровождали двое молодцев, укутанные в волчьи шкуры мехом внутрь. Один был вооружен луком, а второй ледяным молотом.

- Тепло ли тебе, красавица? - спросил Карачун, слезая со своего зверя.

- Холодно, батюшка,- дрожащим, еле живым голосом ответила Всемила.

Мужчина оглядел Всемилу с ног до головы.

- Могли бы уж не такую ладную выбрать, а? - бросил он, обращаясь к своим спутникам.

Те молча кивнули. Карачун приблизился к Всемиле, поглядел ей в глаза, полускрытые заиндевевшими ресницами, затем оторвал примёрзшую к щеке напитавшуюся слезами прядь волос и убрал её за ухо девушке.

- Ну что, сынки? – после недолгого молчания продолжил Карачун, оглянувшись на ребят. – Как поступим?

Лучник достал из колчана стрелу, а молотобоец перехватил молот поудобнее.

- Ты жить-то хочешь? - Карачун наклонился к Всемиле, обдав девушку морозным дыханием.

Жертва и обмякла повиснув на заледеневших верёвках.

Карачун стянул с себя медвежью шкуру, верёвки лопнули и Всемила упала в объятья божества. Трое духов двинулись к притихшему Овручу, где только в одной хибаре было шумно и весело.

***

Карачун пускал вьюгу, раздвинув холодные волоски своей бороды, Посвист подгонял свои стрелы из инея свистом. Трескун бил по домам молотом, заставляя дерево звенеть. Ледяной ветер срывал ставни с окон и солому с крыш. Вьюга заметала санные тропки и залетала в печные трубы, выстуживая дома.

Разгулявшаяся непогода не заставила хмельных волхвов прекратить своё веселье. Мёд лился рекой, визжали одурманенные дымами и нагие жречихи. Стены хибары покрылись инеем изнутри, замёрз огонь в очаге, пар пошел от разгорячённых тел, жрецы стали трезветь.

Распахнулась дверь и в хибару вошел статный мужчина о белых волосах и бороде. Он оглядел помещение и присутствующих, затем подопнул лаптем колоду, сел и ещё раз оглядел всех.

- Кто главный? – спросил гость глубоким холодным голосом.

Все молчали. Мужчина махнул рукой и двое молодцев ввели в хибару, укутанную в медвежью шкуру Всемилу.

- Самая красивая девка на селе? – снова спросил гость, кивнув на девушку. – Ворожба неверно истолкована или вы решили меня обмануть?

Снова никто не отозвался, только трещали брёвна. Мужчина встал, от него во все стороны разлетелись ледяные крошки.

***

Утром в халупе волхвов нашли лишь замороженные трупы и нагую, спящую в медвежьей шкуре прекрасную девку о платиновых волосах. Она открыла заледеневшие очи, не отзываясь на оклики заплела две косы и, накинув на спину шкуру, пошла по направлению к священной роще, босая и молчаливая.

Девка прошла через замороженный Овруч невесомым призраком лишь позвякивали, ударяясь друг о друга ледяные косы, перекатывающиеся по спине в такт шагам. Следов за красавицей было не сыскать. И никто, даже встретившаяся на пути мать, не смог опознать в ней Всемилу.