Знавал я одного парня
У каждого человека есть свой звук свободы. Для кого-то это, щелчок замочка на чемодане в аэропорту. Для кого-то, первый вздох вдали от городского смога. Для него звуком свободы будет тишина. Абсолютная, оглушительная тишина, нарушаемая лишь шепотом сосен, дыханием волн и далеким стуком дятла. Его свобода имеет точные координаты лес и дату: 2028 год.
Он не беженец, не мигрант, не искатель приключений. Он, отшельник по приговору системы. Его путь в чащу, это не бегство от мира, а уход из зоны боевых действий, где противником было собственное государство.
Сначала у него отняли лицо. Не в физическом смысле. Отняли статус отца. Суд, игнорируя заключения экспертов, вычеркнул его из биографии его детей. Он стал призраком, юридической абстракцией, чье существование сводилось к строке в банковской выписке о переводе алиментов. Он смотрел на их фотографии и видел не детей, а живые доказательства своего небытия.
Потом отняли достоинство. «Принудительное трудоустройство», эвфемизм, за которым скрывается современное рабство. «Или работаешь здесь, или садишься», этот выбор лишает тебя не только свободы передвижения, но и последнего права, права на отчаяние. Ты должен быть функцией, винтиком, который исправно крутится, чтобы исправно платить. Он стал должником, а должник в этой системе, не человек, а двуногий актив, объект для взыскания.
Затем отняли веру. Он, как Дон Кихот, десятилетия сражался с судебной системой. Он подавал иски, жалобы, заявления. Он цитировал законы тем, кто их писал, и указывал прокурорам на их обязанности. Он был идеалистом, верящим, что логика и буква закона должны победить. Он проиграл. Не потому, что был неправ, а потому, что сражался с ветряными мельницами, которые оказались бетонными бункерами с пулеметами.
И вот, когда у него не осталось ничего, кроме долга, срока и клейма, он нашел свой последний рубеж. Лес.
Это не романтический образ. Для него лес, это конкретный план, единственная оставшаяся цель. Это не «мечта», это, пункт назначения.
В своем воображении он уже там.
Он чувствует под ногами не асфальт,а упругий ковер из хвои и мха.
Он дышит не спертым воздухом казенного помещения,а смолистым ароматом, от которого кружится голова.
Он смотрит не на экран с очередной унизительной бумагой,а на бесконечную, безразличную и потому прекрасную громаду деревьев, уходящих в небо.
Его борьба закончилась. Теперь есть только ожидание. Ожидание, это его форма жизни. Каждый прожитый день, это километр, отделяющий его от заветной черты. Каждое удержание алиментов, это еще одна монета, уплаченная лодочнику, который однажды перевезет его через реку Стикс из мира живых мертвецов в мир настоящей, пусть и одинокой, жизни.
Он не ждет счастья. Он ждет покоя. Покоя, который наступит, когда отпадет необходимость быть кем-то, кроме самого себя. Когда не нужно будет ненавидеть, бороться, доказывать. Когда можно будет просто быть, частью леса, частицей природы, звеном в цепи, не знающей судов и прокуратур.
Он доживает. Как заключенный, который знает дату своего освобождения. Как больной, который знает, что боль скоро кончится. Его сила, не в надежде на чудо, а в ясном, холодном осознании конца своего пути в этом мире и начала, в другом.
И когда в 2028 году он сделает свой первый шаг в чащу, он не оглянется. Потому что сзади, мир-тюрьма, мир-надсмотрщик. А впереди, единственный судья, перед которым он готов предстать: вечное, бесконечное и безмолвное небо над лесом.
Что я могу пожелать ему?
Пусть ночная дорога будет пустой, а свет фар, уверенно рассеет туман. Пусть усталость отступит перед ясностью мысли водителя, который знает, зачем он везет людей в ночи.
Ты живой, и это главное. Значит, завтра будет новый день, новая смена и новые километры, которые приближают тебя к твоему лесу.
Спокойной ночи и лёгкой дороги.
