Снова поговорим о книгах?

С момента прошлой подборки, вышедшей ещё 18 февраля, прошло чуть больше двух месяцев. За это время я успел прочитать (точнее, прослушать) девять новых книг — в среднем по 20 часов каждая.

В этот раз подборка неожиданно сместилась в сторону исторической публицистики, и лишь одна из книг касается темы true crime:

✅ Карл Штайнер, «7000 дней в ГУЛАГе», 16+;

✅ Энн Эпплбаум, «ГУЛАГ»16+;

✅ Эдвард Радзинский, «Сталин. Жизнь и смерть», 16+;

✅ Эдвард Радзинский, «Николай II. Жизнь и смерть», 16+;

✅ Эдвард Радзинский, «Александр II. Жизнь и смерть», 16+;

✅ Эдвард Радзинский, «Распутин. Жизнь и смерть», 16+;

✅ Ричард Эстеп, «Серийный убийца рядом. Двойная жизнь самых известных маньяков», 18+;

✅ Феликс Юсупов, «Перед изгнанием. 1887-1919», 16+;

✅ Стивен Уокер, «Первый: Новая история Гагарина и космической гонки», 12+.

Сложно было оторваться от книг Карла Штайнера и Энн Эпплбаум, погружающие в одни из самых тёмных периодов истории нашей страны. Не хочу долго об этом рассуждать – довольно много людей желают вернуть историю.

Эдвард Радзинский – отдельная история сама по себе. Я помню, как в детстве лишь только начиналась заставка его программы, так сразу шло переключения, а узнаваемый тон повествования Эдварда Станиславовича угадывается с одной ноты.

Книги про Сталина, Николая II и Александра II входят в трилогию, посвященную властителям, чьи действия и бездействия привели в ту точку истории, изучаемой нами. Книга на Николая II заставила прослушать книгу про Распутина, а дальнейшая история привела к воспоминаниям Феликса Юсупова.

Понятно, что у каждого публициста свой взгляд на события и мне показалось, что в книгах Эдвард Радзинский отлично прослеживается некий фатализм и роль отдельного человека в истории. Мы (общество и государство) там, где должны быть.

Ау ж магический голос Сергея Чонишвили не даёт забыть, что самое главное в жизни – семья.

Книга Ричарда Эстепа не произвела впечатление на человека, погруженного в тему «true crime» - есть отдельные новые истории, но есть и общеизвестные факты. Продолжительность книги невелика, да и озвучка посредственная.

«Первый: Новая история Гагарина и космической гонки» - весьма подходящая книга для апреля. Попадалось мнение, что труд Стивена Уокера – лучшая книга не только и не столько о Гагарине, а в целом о космической гонке и отношениях стран в тот период. Шикарная книга. Рекомендую.

Что дальше? Продолжу знакомиться с воспоминаниями Феликса Юсупова, а следом – трилогия Энн Эпплбаум, рассказывающая о железном занавесе.

В качестве послесловия.

Попалась мне тут на днях в руки настоящая бумажная книга. Удовольствие, несравнимое ни с чем.

Открываешь только что из типографии новую книгу, которая приятно похрустывает и наполняет воздух вокруг несравненным ароматом.

К сожалению, актуальные цены на книги кусаются, да и чтение параллельно с рабочими хлопотами невозможно. В отличие от аудиокниг, которые, несоизмеримо скудны по эмоциональному наполнению, но позволяют экономить бесценное время.

Эдвард Радзинский о Ширвиндте
Из книги Эдварда Радзинского "Мой театральный роман"

«Впервые я увидел его в Театральном училище имени Щукина (или попросту в «Щуке»), где вместе с ним училась моя первая жена. Узнав о моем возрасте (я придумал жениться в 10-м классе), он тотчас посоветовал ей подарить мне на свадьбу пионерский галстук.
Увидел я его в спектакле Театрального училища. Играли «Даму с камелиями». Он вышел на сцену… Был неправдоподобно красив. Естественно, играл Армана… Появилась и она — трагическая Маргарита Готье, «дама с камелиями». Дама старательно закашляла, намекая на свою смертельную болезнь. Ширвиндт посмотрел на нее взглядом удава. И спросил печально:
— Ну что, все кашляешь, да?
Зал зашелся от смеха, на этом спектакль, пожалуй, и закончился.В моей пьесе у него была реплика, которую он сделал бесконечной.
По роли это была несложная присказка: «Вот такие помидоры…» Он разбросал эту присказку по всему тексту. Но перед каждым повтором он задумывался, смотрел в зал гипнотическим взглядом и после этого философского раздумья заменял «помидоры» на что-то вроде: «Вот такие огурцы…» И зал почему-то начинал смеяться. Перед каждой новой присказкой его раздумье в поисках нового фрукта-овоща увеличивалось… Тут были корнишоны, финики, гранаты… Он был изыскан. Теперь он еще не открывал рта, а зал уже хохотал… И когда, уже уходя со сцены, он вдруг оборачивался и произносил: «Вот такие…» и останавливался в самом долгом, томительном раздумье, по залу прокатывались уже какие-то безумные смешки. Но он все держал томительную паузу раздумья. И наконец как-то совсем элегически договаривал: «… патиссоны». Зал заходился в истерическом смехе.
Он был артист!»