Союз нерушимый • История СССР

Но, вот вам пример - 1965 год, Брянск, гостиница "Центральная", "у инженера закончились командировочные"...

Я не могу не рассказать об этой встрече. Она произошла в гостинице «Центральной». Не в салоне у телевизора, а в коридоре ко мне подошел с иголочки одетый, при галстуке молодой человек:

— Дай, пожалуйста, тридцать копеек. Я здесь в гостинице живу.

Молодой человек покачивался. Он был пьян. Это насторожило.

— Что-нибудь случилось?

— Да, я инженер из Кременчуга. Командировочный. Деньги вот кончились, — и будто боясь, что я откажу ему, быстро загнусавил: Ну, дай, дай, парень, а? А? Ну? Ну, пожалуйста, ну 30 копеек, а?

— Но ведь этих денег вам будет мало?

— Мне завтра вышлют. Ну? Ну, пожалуйста?

Парень ныл, не обращая внимания на посторонних.

— Ну, обожди, поговорим…

— Тогда я пойду, я пойду, подожду вас у выхода, — обрадованно заговорил он и вышел.

— Не вздумайте давать! — сказал один из мужчин. — Он и у меня выпрашивал, чуть не на животе тут ползал.

— И у меня тоже просил, — отозвался другой.

…В вестибюле парень стоял перед зеркалом, уже почти одетый, старательно поправляя шарф, приглаживая волосы. Увидев меня, он кинулся навстречу:

— Ну, ну?

Я спросил у него:

— Какие-нибудь документы, командировочное удостоверение есть?

— А зачем?

— Деньги у меня есть. Смогу дать побольше в долг, но должен знать, кому даю.

Он хлопнул себя по карманам.

— В номере удостоверение забыл. Пойдем, сейчас покажу.

Уже собрался вокруг народ. От зеркала отошел элегантно одетый высокий парень.

— Ну что вы от него хотите? Ну, случилось так. Не рассчитал человек, если есть деньги, дайте…

— А вы его знаете?

— Конечно, мы в одном номере живем.

— Вы тоже командированный?

— Да, из Москвы.

— А у вас есть деньги? Дайте ему до завтрашнего дня, пусть не ползает на коленях, не клянчит.

Парень быстро сообразил:

— Нет, нету.

— Вероятно, и вам тоже завтра пришлют?

— Да…

Любопытная ситуация, не правда ли? Два молодых инженера оказались в командировке без единой копейки денег, и обоим (надо же так случиться!) вышлют только завтра…

На улице, куда мы вышли, парень стал вдруг трезвым и очень злым:

— Ну вот что, хватит. Есть деньги — давай, нет — иди отсюда.

Очевидно, кто-то уже сообщил в милицию, потому что от гостиницы спускались к нам два милиционера. Документы предъявить оба отказались: «Нет их». Сознались только: «Да, мы местные. Бежицкие. Где живем? Неважно. У хозяйки одной…»

По дороге в милицию оба грубо огрызались. В конце концов, на полпути один из них (тот самый попрошайка) остановился:

— А, черт с вами! Еще штраф три рубля в отделении платить придется, лучше пропуск мой заводской берите да отпускайте.

…Такие люди еще, к сожалению, попадаются. Они могут стоять, например, у входа в аптеку и просить 19 копеек (заметьте, не 20 и не 18, а именно 19): «Не хватает на лекарство…» Они могут попросить пятак на автобус — «доехать домой». Они, эти люди, от которых зачастую несет спиртным, могут просить еще на самые разнообразные «неотложные» нужды, но одно у них общее — нет этих самых неотложных нужд.

Нет необходимости много говорить о повышении пенсий, увеличении зарплаты низкооплачиваемым работникам. Скажем короче: сейчас исключено, чтобы кто-то не смог прожить без подаяния. Разве нужда погнала этого 26-летнего здорового парня просить милостыню? Он, Роберт Пряхин, работает слесарем в холодноштамповом цехе автозавода. Зарабатывает ежемесячно около ста рублей…

Я бы не сел писать эти строки, если бы парню хоть на секунду стало неудобно (я уже не говорю — стыдно), когда его изобличили. Он нахально наступал: «Пиши, пиши, мне наплевать. Судить не будут. Я не украл, не убил. Просил — не удалось, жаль, но ничего…» Этот парень снова может пойти просить.

Мне кажется, что у товарищей по работе, кроме чувства брезгливости к нему, появится естественное чувство возмущения, и они смогут растолковать ему, что «чуть не на животе ползать», вымаливая копейки, — это низшая ступень падения. И смогут дать этому парню по рукам, чтобы не тянулись они за подаянием, чтобы не позорил он свой цех, завод, свой город.

1965 г.

Может, в 70-х годах и далее подобного уже не было, это, наверное элементы 50-60-х годов, и более таких "местных" газет.

Я сужу не как историк, а как такой же читатель как и вы, я родился в конце 1990-х.

Может в Москве, или в крупных московских газетах подобного рода публикаций нет, а в регионах, дорогие товарищи, подскажите, бывают подобные материалы или это чисто "пережиток тех лет"?

Подсудимый Феськов, вы обвиняетесь в подлости. В том, что вы — негодяй… Суд предоставляет вам последнее слово, Феськов…

Как жаль, что спаслись вы от этих, слов, от кары народной. Не судили вас. Нет такой статьи в уголовном кодексе, чтобы вас по ней привлечь. А преступление налицо. И вину вашу тяжелую ничем не сгладишь.

Разная бывает подлость. И наказывать бы надо за любую ее разновидность. Сделал гадость — садись на скамью подсудимых. А ты видел все это? Молчал? — тоже садись рядом. Видел, как совершается зло, как захлестывает беда, не вмешался — сам соучастник зла, сам виновник этой беды! Так бы надо.

Помните: «Не бойся врагов — в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных — они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и убийство».

Я смотрю на сидящего передо мной розовощекого, здоровенного мужчину с равнодушными глазами. На коленях лежат большие ладони-лопаты. Феськов, Феськов, да с такими-то ручищами одним бы махом эту девчушку на берег выбросить! Человек-то в трех шагах от вас погиб.

— Опоздал я, — оправдывается Феськов, — прибежал, а она уже утонула. Крики о помощи я, конечно, слышал, но думал, балуются детишки. Криков этих знаете сколько, чего их зря слушать. Если бы я успел, я бы, конечно, спас. А так чего в воду полезу… Я сыну сначала крикнул… Ему двенадцать лет. Он-то побежал. А я опоздал. Если бы успел, я…

Хватит, Феськов! Довольно! Ложь это все. Вранье! Вы были там. С самого начала. Все видели. Стояли рядом, и, подумать только, издевались.

Страшный вы человек, Феськов!

Увидел однажды Емельян Бурдаков, как мальчонка в проруби тонет, на помощь зовет. А Мельянка — так звали в деревне Емельяна — в новом полушубке был. Испугался он лезть в холодную воду, спрятался за углом. Утонул мальчишка. Это было еще до войны. А в войну Мельянке в первом бою выжгло глаза. — Неслучайно это, думает вся деревня. — Он ведь трус!

После Мельянки не было в деревне другого, кто не пришел бы на помощь. Кроме Феськова…

Судость течет вдоль всего села. В половодье, в ледоход она разливается. И еще бывает глубока, если выдастся дождливое лето. Такое, например, как в прошлом году. А в это лето дождей совсем не было. Повысохла речка. В самых глубинах чуть больше двух метров.

Сестры Таня и Люда Симановские, их подружки соседки Валя и Маша сначала плескались у берега. Потом Валя предложила Тане: «Поплыли на баллоне!»

Поплыли. Когда до того берега оставалось совсем немного, баллон перевернулся, и обе нырнули в воду. Старшая, 13-летняя Валя, подхватила круг и поплыла с ним обратно. Таня осталась одна.

— Спасите! — и захлебнулась.

На берегу — куст ракиты. И мужчина возле него. Все видит. Смотрит на Таню.

— Дядечка, помоги! Спаси, дядечка!

С другого берега заголосили подружки:

— Дядечка, вытяни ее! Вытяни! Спаси!

Мужчина смотрит. Равнодушно, лениво.

— Давай, давай, берег рядом.

Таня скрылась под водой. Потом снова вырвалась наверх. Дикая от страшного испуга.

— Дядечка-а!

— Плыви, плыви ко мне. Вот так, вот так… Во-во: тренируйся.

Снова скрылась под водой девчонка.

Снова всплыла.

Опять скрылась.

Около десяти минут боролась она один на один со смертью.

Последний раз расступилась перед ней темная пелена воды, мутное солнце снова стало ярким и ослепительным, брызнуло в лицо синее небо, чистое, спокойное. Рядом, в трех шагах, все тот же зеленый куст ракиты и колхозный пастух с длинным кнутом в руках.

Ну помоги же, Феськов! Что же ты стоишь, чего же ты ждешь, красный, потный, разомлевший от тридцатиградусной жары?! Она же протягивает к тебе руки. Ну?.. Что же ты? Кинь хоть кнут, Феськов! Ну?.. Ну же?..

— Сукин ты сын, Феськов! — так говорит вся деревня.

Сбегались со всех сторон люди к реке. Шумели, волновались.

— Где? В каком месте?

Феськов охотно показывал каждому.

— Вот здесь.

Под общий шум кто-то зло крикнул ему:

— Беги, ирод, придут мужики — утопят.

И он пошел. По дороге встретил колхозного тракториста Егора Боровика.

— Слышь, Егор, девка утопилась.

— Где?!

— Да вон там. Сам видел.

— А чего ж ты-то смотрел?

— А-а… спина болит.

Егор бросился к реке.

А ведь вас, действительно, хотели утопить. Вас искали потом. Неподалеку удили рыбаки из Погара. Они прибежали, когда вас уже не было.

Если бы хоть крикнули тогда, позвали на помощь, они бы прибежали тут же. Они бы успели!

И Алла Рубис тоже бы прибежала. Она неподалеку стирала белье. Крики детей она слышала. Несколько раз оглянулась, но видит — взрослый человек там стоит, наблюдает, никаких признаков беспокойства не подает. Все ладно значит. Балуются дети. А когда прибежала, не раздумывая, прямо в платье кинулась в воду.

Трудно говорить с человеком, когда на каждом слове лжет. Лжет, а смотрит твердо, прямо, нагло даже. И обидно — надо же с таким гнилым нутром парень видный, заметный. Именно парень, хотя ему и за тридцать. Моложавый, шевелюра что надо, глаза девичьи — синие.

…Хоронить девочку пришли из соседних сел, из Погара даже были люди. А Феськов в тот день, как это часто с ним бывает, не работал в колхозе, а калымил — ладил фундамент дома односельчанину. Жаль, что земля не сгорела под ногами его, когда сотни людей шли мимо, улицей на кладбище.

И все-таки не выдержал Феськов. Завидев идущих обратно плачущих женщин, спрятался за угол.

Неужели совесть пробудилась?

Нет! Струсил Феськов.

А потом снова работал, как ни в чем не бывало.

Ценой жизни спасает солдат мальчишку от смерти… Дружинник идет против ножа бандита, чтобы выручить незнакомых ему людей… Комсомолец, рискуя собой, спасает из люка, пропитанного парами этилового бензина, потерявшего сознание парня… Товарищи несут сломавшую ногу девушку много километров по ночному лесу до большака…

Пятилетний мальчонка, ухватившись за кромку льда, протягивает ножонку в прорубь тонувшей восьмилетней девочке, а потом ползет, вытаскивает ее…

Это все ваши земляки, Феськов. Это все брянцы. Да что вам рассказывать о хороших людях — вы ведь их тоже встречали, хорошо знаете.

Помните, как заболела ваша жена. Декабрьской морозной ночью метались вы по селу, не зная, что делать. Как только, уже за полночь, приехал в гараж председатель, вы бухнулись перед ним на колени:

— Жена умирает! Спасите!

А что мог тогда сказать Яценко? Заставить шофера снова работать? Он сказал тогда: «Давай попросим шофера. Как, Иван?».

Разве можно отказать? Через несколько минут машина мчалась ночными проселками. Поехали в Суворово. Там помочь не смогли. Метнулись в Погар… Всю ночь Иван вместе с вами, Феськов, не сомкнул тогда глаз. Жену спасли.

Здорово помог вам тогда этот человек — отец утонувшей девочки. Вы не смогли отплатить добром.

И ведь это не первая ваша гадость. Тогда, позапрошлогодней весной, все окончилось благополучно, потому что рядом оказались еще люди.

…Коля Масейцев бежал за собакой. Выскочил прямо на тонкий лед и провалился. Стал звать на помощь. Стоял недалеко Феськов. «Нехай тонет — сказал он, — чтоб не лез куда не надо».

У Петра Сергеевича Мельниченко четверо детей. Он, не задумываясь, пополз к полынье. Попробовал протянуть вожжи, но окоченевшие руки парня не смогли их ухватить. Тогда Мельниченко схватил мальчишку за руку и сам ухнул в ледяную промоину.

Спасли обоих. Проходит теперь Николай Масейцев мимо Петра Сергеевича и каждый раз говорит:

— Здравствуй, батька!

А не окажись тогда, кроме Феськова, никого рядом — пропал бы парень.

Отчего же вы такой, Феськов? Доброты-то людской вокруг вас — богатства несметные! Вглядитесь, как цветет хорошими людьми земля ваша погарская. А вы ведь их даже не знаете. Потому что вы — один, вы только для себя живете. Все остальное касается вас лишь постольку, поскольку это связано с вашими личными заработками. Вы знаете, да и то очень плохо, тех только, кому надо печь сложить или погреб. А вас все знают. Знают и не любят. Ненавидят даже.

Есть такие — им плюют в лицо, а они вытираются и идут дальше. Но так далеко уйти нельзя, Феськов, ведь так ваши собственные дети возненавидят вас. Опомнитесь! Человеком никогда не поздно стать. Даже такому, какой вы есть сейчас.

1963 г.

Василий Иванович Чапаев, командир 25-ой дивизии Красной армии, готовится к решающему сражению с отборными частями каппелевцев, возглавляемых полковником Бороздиным. Партия присылает ему на помощь Дмитрия Фурманова — молодого, но образованного и умного комиссара.

Егор Кузьмич Лутонин, мастер дела и уважаемый на заводе человек, в один прекрасный день вдруг понимает, что его дочери не вполне счастливы: Ольга рассталась с мужем, а Варя полюбила недостойного мужчину. Егор Кузьмич решает помочь своим девочкам стать счастливыми.